Дракону почти пришлось тащить меня на себе, проходя сквозь стену обратно до входа в гробницу. Когда мы оказались по другую сторону, я соскользнула на пол рядом со своей щепоткой сосновых иголок и отрешенно уставилась на нее почти с ненавистью за то, что они украли у меня ту ложь. Я не могла даже расплакаться. То, что произошло было даже хуже Касиной смерти.
— Должен быть способ, — произнесла я, поднимая голову к нему почти с детской мольбой, капризом: — Должен быть способ изгнать это из нее. — Он промолчал.
— То заклинание, что вы использовали на мне…
— Нет, — ответил он: — Оно не для этого. Очищающее заклинание едва-едва сработало на тебе. Я предупреждал. Ну, что — она пыталась убедить тебя убить себя?
Мне передернуло при воспоминании от ощущения тех жутких мыслей, что прокрались в мою голову. «Сварить полынь с тисовыми ягодами… быстрый яд».
— Вас… — ответила я.
Он кивнул:
— Это в стиле Чащи: подтолкнуть к моему убийству, а затем заманить тебя обратно.
— Что это такое? Что за… тварь у нее внутри? Мы называем это Чащей, но эти деревья… — внезапно я кое-что поняла: — они тоже заражены, как и Кася. Она живет в деревьях, а не само по себе.
— Мы не знаем, — ответил волшебник. — Она была здесь до нашего появления. А может и задолго до их, — добавил он, кивнув головой на стены со странными надписями. — Они ли пробудили Чащу или вызвали ее появление, но они какое-то время сражались с ней, и она их уничтожила. Эта гробница все, что осталось. На этом месте стояла более древняя башня. К тому времени, когда Польня заявила свое право на эту долину и снова пробудила Чащу, от нее ничего не осталось, кроме груды древних руин, рассыпанной по земле.
Он замолчал. Я же, поджав к груди колени, сидя на полу, погрузилась в собственные мысли. Меня безостановочно трясло. Наконец, он с трудом произнес:
— Ты готова позволить мне положить этому конец? Скорее всего, нам уже нечего спасать.
Я хотела ответить «да», хотела убить эту тварь, уничтожить ее… тварь, что спряталась за Касиным лицом, которая, чтобы разрушить все, что она любила, использовала не только ее внешность и руки, но и то, что хранилось в ее душе и в ее мыслях. Мне было почти все равно, осталось ли в ней что-то от прежней Каси. Если это так, то я не могла себе представить худшего ужаса, чем быть запертой в собственном теле, которое стало похожим на чудовищную марионетку. И больше не могла злиться на Дракона за то, что он сказал, что она умерла. Что спасти ее было не по силам тому волшебству, что он знал.
Но когда он считал обреченным себя, я его спасла. А я еще так мало знала, запинаясь на каждом шаге от одной невероятной вещи к другой. Я представила себе боль, ожидавшую меня после открытия нужного заклинания в книгах — месяц, год спустя:
— Еще нет, — прошептала я в ответ: — еще нет.
* * *
Если прежде я была посредственной ученицей, то теперь превратилась в ужасную, но в ином смысле. Я погрузилась с головой в книги, и даже заглядывала в те, что он не позволял брать с полок, если не мог поймать меня за руку. Я просмотрела все и вся, что смогла найти, хваталась за новые заклинания, прорабатывала их в лучшем случае до середины, бросала и торопилась дальше. Я кидалась выполнять заклинания, не зная, хватит ли мне сил — словно бежала по волшебному лесу не глядя, сметая в сторону колючки, не обращая внимания на царапины и грязь.
Почти каждые несколько дней находилось что-нибудь обещающее слабую надежду, способное убедить меня, что стоит попробовать. Дракон отводил меня вниз к Касе, чтобы испытать мое новое средство, что бывало намного чаще, чем по-настоящему стоящих попытки находок. Он позволил перевернуть свою библиотеку вверх дном, и не было ни одного упрека, если я проливала на его стол масло или рассыпала порошки. Он больше не настаивал, чтобы я отпустила Касю. За это и его молчание я его еще больше ненавидела, потому что понимала, что он позволяет мне самой убедиться в бесплодности моих попыток.
Она… та тварь, что в ней жила… больше не пыталась притворяться. Она следила за мной своими птичьими глазами, и слегка улыбалась жутковатой улыбкой, когда мои труды пропадали втуне:
— Нешка-Агнешка, — порой тихо напевала она раз за разом, когда я пробовала новое заклинание, чтобы я сбивалась. Обратно я возвращалась, чувствуя себя избитой и больной до самых костей, чтобы снова в слезах с трудом вскарабкаться вверх по лестнице.
А тем временем в долине цвела весна. Если бы я потрудилась выглянуть из окна, что в последнее время я делала крайне редко, я бы увидела, как каждый день ставшее белым бурное течение Веретянницы уносит прочь тающий лед, как на лугах образуются обширные проталины, ползущие следом за отступающим снегом вверх по горным склонам. По долине серебряными струнами проносились ливни, а я внутри Башни иссыхала как пустыня. Я заглянула на каждую страницу Ягиной книжечки, и во множество других томов, содержащих более подходящие мне заклинания, а также все, что бы мне не предлагал Дракон. Множество заклинаний исцеления, очищения, обновления, жизни — я перепробовала все, что обещало малейшую надежду.
Люди в долине праздновали приход весны и начало Сева: в Ольшанке сложили настолько большой настолько большой костер из сухих дров, что его было отличной видно из Башни. Я в это время была одна в библиотеке, и услышав донесенную ветром отдаленную музыку, выглянула в окно, чтобы полюбоваться праздником. Мне показалось, что вся долина наполнилась жизнью: каждый росток устремился вверх, окружавшие деревни рощи покрылись легкой призрачной светло-зеленой дымкой. А глубоко внизу, в том холодном колодце в своей могиле сидела Кася. Я отвернулась, опустила голову на руки, навалившись на стол и расплакалась.
Когда я снова подняла покрасневшее и зареванное лицо, волшебник сидел рядом, глядя в окно с унылым лицом. Его руки со сцепленными пальцами были сложены на коленях, словно он старался сдержать себя, чтобы не прикоснуться ко мне. Передо мной на столе лежал положенный им платок. Я взяла его, вытерла слезы и высморкалась.
— Однажды, в молодости, я тоже пытался, — отрывисто произнес он: — Я жил тогда в столице. И была одна женщина… — его губы чуть скривились в полу-усмешке. — Первая красавица при дворе, естественно. Думаю, теперь, когда она уже сорок лет, как в могиле, не будет ничего дурного, если я назову ее имя: графиня Людмила.
Я смотрела на него с открытым ртом, не зная, что поразило меня сильнее. Он — Дракон, который всегда жил и будет жить в Башне, неизменная величина, как западные горы. Сама мысль о том, что он когда-то жил в другом месте, что был молодым казалась очевидно невероятной. А с другой стороны, меня поражала сама мысль, что он любил женщину, которая уже сорок лет как умерла. Теперь я умела читать его лицо, но посмотрев сейчас, я снова удивилась. В уголках его глаз и губ были морщинки, если их искать, но это все, что выдавало его возраст. Во всем остальном он был молодым человеком: с четким профилем, темными без следа седины волосами, с бледной, не обветренной кожей на щеках, и длинными, грациозными руками. Я попыталась представить его себе молодым придворным волшебником: его наряд почти подходит для ухаживания за знатной дамой… но тут мое воображение запротестовало. Для меня он был затворником, живущим среди книг и перегонных кубов, между библиотекой и лабораторией.
— Это она… оказалась осквернена? — беспомощно спросила я.
— О, нет. Не она, — ответил он. — Ее муж. — Он замолчал, и я принялась гадать, станет ли он продолжать. Дракон никогда мне не рассказывал о себе, и ни разу не мог упомянуть двор без презрения. Спустя мгновение он продолжил, и я, зачарованная рассказом, превратилась в слух.
— Граф был послом в Росии, где договаривался о перемирии. Он ездил через перевал, вернулся с неприемлемыми для нас условиями и следами скверны. В доме Людмилы жила знахарка, ее няня, которая знала достаточно, чтобы ее предупредить. Объявив всем, что граф заболел, его заперли в подвале, засыпав дверь солью.
Никому в столице не было дела до поведения красивой молодой женщины, пока отсутствовал ее престарелый супруг. И менее всего мне, когда она избрала меня предметом своей охоты. В ту пору я был молод и глуп одновременно, а также довольно самоуверенным, веря, что мое волшебство внушает скорее восхищение, чем тревогу. Она же была не только умна, но и достаточно настойчива, чтобы воспользоваться моим тщеславием. К тому времени, когда она попросила меня спасти ее мужа, я уже был у нее на крючке.
— Она хорошо разбиралась в человеческой природе, — сухо продолжал он. — Она сказала, что не может оставить его в подобном состоянии. Что готова пожертвовать двором, титулом, репутацией, но ее честь заставляет ее оставаться рядом с мужем, пока он остается оскверненным. И лишь его исцеление позволит ей освободиться, чтобы сбежать со мной. Она нажала одновременно на мои эгоизм и гордость. Уверяю тебя, обещая спасти ее мужа, я чувствовал себя героем. А потом она позволила мне его увидеть.
Он умолк. Я сидела как мышка под совиным логовом, боясь дышать, лишь бы он продолжал. Он словно ушел в себя, взгляд потух, и я почувствовала единение с ним, вспомнив ужасающие насмешки привязанного к кровати Иржи, странное выражение глаз Каси, и знала, что у меня сейчас похожее выражение лица.
— В попытках я потратил полгода, — наконец сказал Дракон. — К тому времени я уже считался самым могущественным чародеем Польни, и был уверен, нет таких дел, которые мне были бы не по плечу. Я перетряхнул всю королевскую, а так же университетскую библиотеки, приготовил множество лекарств, — он взмахнул рукой в сторону открытой книжечки Яги. — Именно тогда я приобрел ее, среди многих прочих куда менее разумных попыток. Ничто не помогло.
Его губы вновь скривились.
— Потом я прибыл сюда, — он изобразил одним пальцем круг, подразумевая Башню. — Тогда от Чащи вас защищала другая ведьма, Ворона. Я думал у нее есть ответ. Она наконец начала дряхлеть, и большинство придворных чародеев тщательно старались ее избегать. Никто не хотел оказаться на ее месте после ее смерти. Однако я этого не опасался. Я был слишком силен, чтобы удалять меня от трона.
— Но… — начала я, но прикусила губу. Он впервые посмотрел на меня, саркастично приподняв одну бровь. Я неуверенно уточнила: — Но потом, вас же все равно отправили сюда?
— Нет, — ответил он. — Я сам решил остаться. Король был совсем не в восторге от моего решения. Он предпочитал держать меня под присмотром, а его наследники старательно добивались моего возвращения. Но она… меня убедила. — Он вновь отвел взгляд, уставившись в окно через всю долину на Чащу. — Тебе приходилось слышать о городке под названием Поросня?
Название было смутно знакомо.
— Булочница в Двернике говорила, что ее бабушка была из Поросни. Она пекла отличные булочки… — сказала я.
— Так, так, — нетерпеливо сказал он. — А ты знаешь, где это?
Я беспомощно пыталась сообразить: ведь я даже едва знала это название.
— Может это где-то в Желтых болотах? — предположила я, наконец.
— Нет, — ответил он. — Поросня находилась в пяти милях дальше по дороге от Заточек.
Заточки находились всего в двух милях от выжженной границы с Чащей. Это был последний городок в долине, последний бастион борьбы с Чащей. Так было всю мою жизнь.
— Ее поглотила Чаша? — прошептала я.
— Да, — сказал Дракон. Он поднялся и сходил за громадным журналом наблюдений, в котором он делал заметки в тот день, когда появилась Венса с известием о Касе. Волшебник положил его на стол и открыл. Все страницы были разлинованы тонкими линиями на строки и колонки, в которые были вписаны аккуратные записи как у счетовода, вот только в строчках значились названия населенных пунктов, имена людей и числа. Сколько пало перед скверной, сколько исцелено, сколько погибло. Все страницы пестрели записями. Я протянула руку и перевернула страницы назад. Пергамент не пожелтел и чернила сохранили черный цвет. Страницы чуть похрустывали от сохранявшего их волшебства. Чем дальше я пролистывала назад, тем меньше становилось записей и нижи цифры жертв. В последнее время случаев становилось больше и масштабнее.
— Поросня пала в ночь гибели Вороны, — сказал Дракон. Он перевернул толстую стопку листов до момента, где вел записи кто-то другой, менее упорядоченно. Каждый случай был описан скорее как рассказ, буквы были крупнее, а проведенные линии чуть расползались.
«Сегодня прибыл гонец из Поросни. У них лихорадка, заболело семеро. По пути нигде не задерживался. Он тоже болен. Настойка древогонки помогло унять лихорадку, а седьмое заклятие Агаты дало результат при очищении причины болезни. Для прочтения заклинания потрачено семь частей шафрана в весе серебра и пятнадцать частей настойки древогонки…»
Это была последняя запись этим почерком.
Больше книг на сайте —
— Я как раз возвращался ко двору, — продолжил волшебник. — Ворона предупредила меня, что Чаща наступает… она попросила меня остаться. Я с негодованием отказался. Я считал, что это ниже меня. Она говорила, что графу уже ничем не поможешь, и я ей не поверил. Я торжественно пообещал, что найду способ; что смогу разрушить любую магию Чащи, какой бы она ни была. Я убеждал себя, что она просто старая слабая гусыня. Что Чаща растет лишь благодаря ее слабости.
Слушая его, я обвила себя руками и смотрела на огромный журнал наблюдений с пустой страницей, следующей за той самой записью. Сейчас мне хотелось, чтобы он замолчал. Я не хотела слышать, что было дальше. Открывая мне правду о своей неудаче, он пытался быть добрым со мной, а я могла думать только о Касе. «Кася!» — плакало мое сердце.
— Как я узнал потом… запыхавшийся гонец догнал меня на дороге… она отправилась в Поросню, забрав свои запасы с собой, и потратила силы, борясь с болезнью. Именно в этот момент Чаща нанесла удар. Ей удалось переправить несколько детишек в соседний городок… думаю, бабушка вашей булочницы была одной из них. Они рассказали о том, что пришли семь ходоков с ростком очагового дерева.
— Даже спустя полдня, когда я добрался обратно, я еще сумел пробраться сквозь деревья. Они посадили очаговое дерево прямо в ее тело. Она была еще жива, если можно так выразиться. Я сумел подарить ей чистую смерть, но это все, что мне удалось сделать до вынужденного бегства. Деревня погибла, а Чаща расширила свои границы.
— Это было последнее крупное расширение, — добавил он. — Я замедлил распространение, заняв ее место, и с тех пор сдерживаю… более или менее. Но она все время старается.
— А если бы вы не вернулись? — поинтересовалась я.
— Я единственный волшебник в Польне, обладающий достаточной силой, чтобы ее сдержать, — без малейшего следа заносчивости, скорее, как данность, ответил Дракон. — Каждые несколько лет она испытывает мои силы на прочность, а раз в десять лет или около того, предпринимает попытки посерьезнее… как в случае с нападением на твою деревню. Теперь Дверник от границы Чащи отделяет всего одна деревня. Если бы ей удалось убить меня там или поразить скверной, и посадить очаговое дерево… то к тому времени, когда сюда прибудет новый волшебник Чаща поглотит и твою деревню и Заточек, и окажется на пороге восточного перевала у Желтых болот. А оттуда, как только представится шанс, распространится далее. Если бы я позволил им прислать вместо Вороны более слабого волшебника, сейчас бы была потеряна уже вся долина.
— Именно это случилось в Росии. За последние десять лет они потеряли четыре деревни, и две до этого. В следующей раз Чаща доберется до Кивской губернии, а потом… — он пожал плечами: — полагаю, узнаем, умеет ли она расти в горах, чтобы выбраться за перевал.
Мы сидели в полном молчании. В его словах я видела, как Чаща медленно, но неотвратимо ползет по моему дому, по долине, по миру. Глядя с Башни вниз, я представляла бесконечные ряды темных осаждающих деревьев. В каждую сторону, куда ни посмотри, пугающий шелестящий океан, движимый ветром, и ни одной живой души. Чаща поглотила всех до единого и затащила под свои корни. Так же, как поступила с Поросней, и с Касей.
По моим щекам, медленными ручейками, покатились слезы. Я была слишком опустошена, чтобы разреветься по-настоящему. Солнечный свет постепенно гас, а волшебные лампы еще не зажглись. Лицо волшебника стало непроницаемым, теряясь в тенях, а по глазам в закатном свете ничего невозможно было прочесть.
— Что с ними случилось дальше? — чувствуя пустоту внутри, спросила я в тишине: — Что было с ней?
Он повернулся:
— С кем? — переспросил он, выныривая из своих грез. — А, с Людмилой? — он помолчал. — Когда я был при дворе в прошлый раз, — наконец сказал он: — я сказал ей, что с ее мужем ничего невозможно сделать. Я привел с собой еще двух придворных чародеев, чтобы подтвердить, что его скверна не излечима. Прежде всего оба были потрясены тем, что я позволил ему прожить так долго… и я позволил одному из них его умертвить. — Он пожал плечами: — По случаю они пытались раздуть из этого скандал… среди волшебников зависть обычное дело. Они предложили королю отправить меня сюда в изгнание в наказание за сокрытие скверны. Полагаю, они думали, что король отменит это наказание, но приговорит меня к чему-нибудь еще — полегче, больше чтобы пожурить. Когда я объявил, что собираюсь сюда сам, это всех потрясло, не важно, кто что при этом подумал.
— А что до Людмилы… больше я ее не видел. Когда я сказал ей, что ее мужа прошлось придать смерти, она пыталась выцарапать мне глаза. А ее замечания, сделанные при этом в мой адрес, довольно быстро лишили меня иллюзий об истинной природе ее отношения ко мне, — сухо добавил он: — Но она унаследовала поместье и спустя пару лет повторно вышла замуж за одного из младших герцогов. Она родила ему трех сыновей и дочь, и дожила до семидесяти шести лет, оставаясь главной распорядительницей двора. Кажется придворные барды в этой истории сотворили из меня настоящего злодея, а ее превратили в верную благородную супругу, любой ценой пытающуюся спасти своего мужа. С другой стороны, не так далеко от правды.
Тут я вдруг поняла, что уже слышала эту историю. Про это была сложена песня «Людмила и чародей». Только в песне храбрая графиня изображала старуху-крестьянку, готовя и убирая для волшебника, похитившего душу ее мужа, пока она не сумела ее отыскать запертой в сундуке и спасти любимого. Мои глаза защипало от горячих слез. В песнях никого не заколдовывают так, что невозможно расколдовать. В конце герой всех спасает. Там не упоминается ничего неприятного, вроде графини, плачущей в темном подвале, и спорящей с тремя волшебниками, явившимися для того, чтобы убить графа, а потом интриговать по этому поводу при дворе.
— Так ты готова ее отпустить? — спросил Дракон.
Не готова, и уже созрела. Я устала. Мне уже были ненавистны эти ступени, ведущие к твари, нацепившей Касино лицо. Я вовсе не смогла ее спасти. Она по-прежнему была в Чаще, была ею поглощена. Но в моей груди до сих пор дрожало ждущие заклинание «fulmia», и если я отвечу ему «да»… если бы я осталась здесь, спрятав голову в ладонях, позволив ему уйти, а вернувшись сказать, что все кончено… полагаю, оно бы проснулось во мне вновь, и разрушило бы Башню под нами.
В отчаянии я оглядела полки, все пространство: бесконечные книги, корешки и обложки, вставшие словно крепостные стены. Вдруг одна из них все же хранит секрет или уловку, которая освободит Касю? Я поднялась и медленно пошла, ведя рукой по корешкам, но выбитые золоченые буквы оставались немы под моими пальцами. И вновь меня поймало «Призывание» Люта. Та самая красивая книга, которую я позаимствовала целую вечность назад, ничего не понимая в волшебстве, взбесив этим Дракона, и до того, как я узнала, как мало я могу сделать. Я взяла ее в руки и внезапно спросила:
— А что она призывает? Демона?
— Нет, не будь дурой, — с раздражением ответил волшебник. — Призвание духов не более, чем шарлатанство. Нет ничего проще, чем заявить, что вызвал нечто невидимое и бесплотное. «Призывание» не делает ничего столь же обычного. Оно призывает… — он замолчал, и я с удивлением увидела, что он с трудом подбирает слово: — Истину, — наконец сказал он, слегка пожав плечами, словно говоря, что это неправильно и точно, но довольно близко. Я совсем не поняла, как это возможно, призвать истину, если только он не имел в виду, что это позволит видеть ложь насквозь.
— А почему вы так разозлились, когда я начала ее читать? — спросила я.
Он посмотрел на меня:
— Тебе это кажется простой задачей? Я решил, что какой-то придворный волшебник околдовал тебя, поручив невыполнимую задачу… с намерением снести крышу башни, когда ты потратишь все свои силы, и твое незаконченное заклинание обрушится на твою же собственную голову, выставив меня некомпетентным дураком, которому нельзя поручить ученика.
— Но это ведь убило бы меня, — сказала я. — Вы считаете, что кто-то при дворе мог бы…
— Пожертвовать жизнью крестьянки с капелькой силы, чтобы одолеть меня … и в результате, возможно, увидеть, как меня осудят и унизят? — уточнил Дракон. — Ну, разумеется. Большинство придворных ценит крестьян чуть дороже коровы, и совершенно точно ниже любимых лошадей. Они с радостью, не моргнув глазом, пожертвуют тысячами таких как ты в борьбе с Росией ради незначительных пограничных приобретений, — он опустил самые мрачные подробности. — В любом случае, я определенно не ожидал, что ты с ним справишься.
Я уставилась на книгу в руках. Я помнила, как начинала ее читать, то чувство полного удовлетворения, которое это давало, и внезапно я забрала книгу с полки и, прижав ее к себе, повернулась с книгой к нему. Он выжидательно смотрел:
— А это сможет помочь Касе?
Я видела, что он открыл было рот, чтобы ответить отрицательно, но вдруг засомневался. Он молча посмотрел на книгу, нахмурившись. Наконец он ответил:
— Сомневаюсь. Но призыв — странное дело.
— В любом случае, не повредит, — сказала я, но увидела его нервный взгляд.
— Определенно, оно может повредить, — сказал он. — Разве ты не слышала, что я говорил? Чтобы заклинание сработало, всю книгу необходимо прочесть за один раз, и если тебя не хватит на это сил, когда ты устанешь, все заклинание схлопнется самым ужасным образом. Я видел, как его выполняют лишь однажды три ведьмы вместе, каждая научила другую помоложе, передавая книгу для чтения по очереди. И оно едва их не погубило, а их нельзя было назвать слабыми.
Я снова посмотрела на тяжелую позолоченную книгу в моих руках. Я ему верила. И помнила, как мне нравилось чувствовать ее слова на языке, как они лились из меня. Я сделала глубокий вдох и спросила:
— Прочтете заклинание со мной вместе?