Наступивший, наконец, июнь, совсем не похожий на летний месяц, разразился крупным и пушистым снегом. Сапоги хлюпали и вязли в снежно-грязевой каше, набирая в себя к концу дня воды по щиколотку. Ноги сводило от холода, и лужи были уже безразличны. Никто через них не перепрыгивал – все месили лагерную распутицу одинаково остервенело и обреченно.

После смены, тужась и матюгаясь, стягивали это подобие обуви и ставили в тепляке рядами вдоль печки. Переодевались в «жилзоновские» и по дощатым настилам и протоптанным дорожкам строем тащились в барак. Сухие сапоги и теплые портянки казались неземной обувью и окунали в райское блаженство.

В июне на свидание собиралась приехать Маша, и я по настоятельным советам своих лагерных дружков старался избегать конфликтных ситуаций с Грибановым и другим лагерным начальством. Свидания могли запросто лишить, хотя для этого нужна была более веская причина, чем «самовольный уход из отряда» или «пререкание с начальством». А кроме всего, нужно было соблюсти некую очередность. Сначала должен быть выговор с предупреждением. Потом – ларек. Потом – штрафной изолятор, суток, скажем, пять. И только после этого – лишение. Оставить без «свиданки» – самое серьезное наказание.

Ларька на июнь месяц Дюжев лишил меня условно. Выговоры я получал часто, но устно. Поэтому шансы на свидание с женой у меня были.

И хотя Грибанов каждый день грозился самолично написать ей о моем нерадивом отношении к труду и нежелании добровольно погашать иск, пугало это меня мало.

Мустафа на этот счет ободрял и успокаивал:

– Пошел он на хуй, этот Грибанов. Если он даже и лишит, Нижников все равно отменит. Свиданка – святое. Хозяин в этом отношении молодец. Если натворил чего, лучше пятнадцать суток без вывода даст. Будешь сидеть в изоляторе, но если жена приедет или мать, тебя вытащат оттуда, прогонят через баню и – давай на встречу. Может даже три дня дать. А потом – опять в трюм, прямо от жены, досиживать.

– Мужик, базара нет, – подтвердил Файзулла.

Точной даты приезда Маши я не знал, поэтому дни тянулись и тянулись как резиновые.

С одной стороны, в ожидании ее – мы не виделись с ней почти два года, если не считать тридцатиминутного разговора через толстенное стекло по телефону в следственном изоляторе города Свердловска.

С другой стороны – в ожидании подвоха или какой– нибудь гадости со стороны Грибанова, Захара или Дюжева. Правда, в последние дни они почему-то вдруг подобрели. Грибанов начал здороваться, перестал вертеться в моем проходе. Захар стал по-дружески похлопывать по плечу, перестал замечать, куда и зачем мы со Славкой убегаем с рабочего места. Дюжев, проходя по плацу мимо, только тихо хихикал. Медведь, более опытный и поболе отсидевший, видя такую перемену климата, в один из перекуров подсел ко мне и сказал:

– Заметил, как стелить начали? Чую, не к добру. Эти просто так ничего не делают.

– Заметил. Тоже, вот, думаю, с чего бы?

– Здесь две причины. Первая – это Нижников. Ты ведь у него был? Может, он указание насчет тебя дал. А может, они и сами догадались, что не надо до тебя доебываться, до особых распоряжений хозяина.

– А вторая?

– А вторая – это свиданка. Жена ведь приедет не с пустыми руками. Деньжонок, может, подвезет, грев какой-ни– будь. Надо его как-то будет завезти. У тебя дорог нет, а у Захара – зеленая дорога. Скоро он тебе это и предложит.

– Я и через Мустафу могу.

– Он это тоже знает, поэтому, чтоб мимо него не проплыло, будет сейчас тебе петь о том, что у Мустафы все каналы перекрыты. И что в клубе тебя кинут и так далее.

– У Захара все на роже написано.

– Правильно. Поэтому послабуха для тебя сейчас и создается. Кинут, на сто процентов. А потом, если вдруг начнешь предъявлять, – запустят под пресс. Грибанов найдет причину упрятать в изолятор суток на десять. А когда выйдешь – снова под пресс. Пока про все не забудешь – не до этого станет.

– Я, собственно, так и думаю.

– А если ты откажешься, начнут мстить. Сценарий у них один. Так что жди в ближайшее время предложений.

С силой метнул недокуренную папиросу в землю, задавил ее сапогом и пошел, не оглядываясь.

На следующий день, напялив, как обычно, рабочие обутки, мы со Славкой перебирали частокол из лопатных черенков. Лопаты наши были помечены, а потому никому другому брать их не полагалось. За этим занятием и застал нас Захар.

– Что, Санек, золотую ищешь, а-га-га?.. Так это не здесь– здесь все одинаковые. Правильно я говорю, Керин? На воле бабки, говорят, греб лопатой, а-га-га?.. Ты лучше понимаешь, которая золотая, а которая – могилу рыть, а-га-га!

– Если б греб лопатой – тут бы не сидел, – лениво огрызнулся Славка.

– Надо было со своей приезжать. Вон, Саньку на свиданку, может, жена подвезет. Надо ей черкнуть, пусть фильдеперсовую подыщет, а-га-га! Он, один хуй, работать не хочет. Будет хотя бы по зоне с красивой лопатой канать… Когда свиданка-то?

– Не знаю. На днях.

– У-у, тогда надо временно на дно прилечь, а то лишит Грибанов. А что? Он может. Ему когда баба евоная не дает, он со злости свиданки кого-нибудь да лишает, а-га-га!

Захар еще поострил, погоготал и исчез. Мы же, выдрав, наконец, из пачки лопат свои, нехотя двинулись в сторону мусорных куч.

Выпавший снег продержался недолго. В этот день появилось солнце и стало прожигать проталины. От них шел легкий парок, а валяющиеся вокруг бревна подсохли и нагрелись. На них, толстенных и пахнущих хвойной корой, приятно было посидеть в перекур, вытянув ноги и глядя в небо.

Куча опилок, которая была определена нам в качестве дневной нормы, к обеду неожиданно закончилась. Самосвал уехал, и все рухнули на бревна курить и говорить. Мы со Славкой сидели спиной ко всей бригаде и тихо обсуждали, как лучше протащить в зону деньги и мешок с продуктами. Вдруг что-то прилетело мне в спину. Я обернулся. Славка окинул народ подозрительным взглядом. Никто не отреагировал.

– Меж собой перебрасываются, черти. Промахнулся, что ли, кто-то, – засомневался он.

Позади на бревнах сидело врассыпную человек сорок. В основном простые мужички и несколько петухов. Все, кто поблатней, разбрелись по своим делам. Мы с Кериным тоже ловили момент, чтобы незаметно смыться в лесоцех к его подельнику. Тот был бригадиром и имел массу возможностей.

– Пойду гляну, где Захар, – выдохнул дым Славка, лениво поднялся и пошел в сторону тепляка.

Не успела за ним закрыться дверь, как в спину опять прилетело. На этот раз обрезок доски – с кусок хозяйственного мыла. Я резко вскочил.

– Кто?!. Кто бросил, твари?!

Все молчали, глядя на меня.

– Ты?

– Нет…

– Ты?

– Нет…

По траектории полета я пытался определить, откуда бросили. Никто не сознавался. Всем не предъявишь, хотя как минимум половина видела.

– Узнаю кто – лопату об башку сломаю! Поняли меня?

В ответ тишина и несколько ухмыляющихся рож.

Снял телогрейку, постелил на бревно и демонстративно

сел спиной. Фуражку положил рядом, полез в карман за сигаретами. На этот раз обрубок ветки прилетел мне точно в затылок. Удар был сильный, болезненный, а самое главное – уничижительный. Это был, как сказал бы Медведь, «натурально конкретный наезд».

Я молча поднялся, взял лопату и пошел навстречу. Ухмыляющиеся рожи превратились в тревожные. Все замерли.

– Кто?

Повисла пауза, и через мгновение – голос со стороны:

– Да хуй его знает… Тут за всем только менты следят.

Я надвигался, твердо решив бить всех, не разбирая.

Вопрос был лишь в том, с кого начать. Прощать такое в лагере нельзя.

– Кто?.. Отвечайте, суки!..

В этот момент один из сидевших сбоку мужичков тихо скосил глаза на одну из рож. Собственно, про эту я и подумал. Но никак не мог поверить, что у ее обладателя хватит наглости. Да и зачем? Мы никогда не общались. По положению он был гораздо ниже меня – нечто среднее между «чертом» и «ушаном». Да и лет ему было не больше двадцать пяти.

Поравнявшись, я вскинул лопату и плашмя, со всего размаху ударил его в лицо. Лицо с треском разлетелось. Бедолага упал навзничь. Сидевшие рядом бросились врассыпную. Я навис над ним и прорычал:

– Говори, тварь, кто научил? Говори, сука, или башку отрублю!..

Вдавив ему лопату в переносицу и размахнувшись рукой над черенком, добавил:

– До трех считать не буду…

Кровь хлестала у него из носа ручьем, заливала глаза и рот. Народ вокруг замер – вот это оборотка!

– Не могу, Александр, не могу, прости… не могу сказать…

Я отдернул лопату. Он обхватил лицо руками, рывком перевернулся на живот и остался лежать плашмя, сотрясаясь всем телом.

– Еще кто-нибудь желает бросить? – зловеще поинтересовался я и, получив в ответ гробовое молчание, вскинул лопату на плечо и пошел прочь. Навстречу мне, надевая на ходу рукавицы, бежал Славка.

– Хорошо ты этой крысе приложил! Пойдем дойдем до Медведя, – торопливо сказал он.

Через полчаса со стороны лесоцеха показался Захар.

– Давай быстро собирайтесь! Пошли в жилзону, работы на сегодня больше не будет – опилки кончились, а-га-га!..

Все потянулись в тепляк.

– Зря ты, Александр, ему по еблу лопатой, – сожалеющим тоном отчитыват меня Медведь, – надо было сапогом. На худой конец– кулаком. Сейчас побежит в оперчасть или Грибану пожалуется. Побои сниму!'– на раскрутку можешь угодить.

– Да мы его тогда под эстакадой удавим, – возражал Славка.

– Удавить-то удавим, да поздно будет. Помяни мое слово, они такую возможность не упустят.

– Я думаю так, – перебил Славка, – если он по этому делу подкатит, ты ему, не в кипиш, намекни, что этот черт признался, мол, будто бы Захар его и торпедировал. Но сам ты в это, конечно, не веришь. Тот – не дурак, быстро что-нибудь придумает.

В раздевалке обычного гвалта не было, все переговаривались тихо. Ждали, как отреагирует Захар, а значит, и начальство.

Он вышел на крыльцо, весело скалясь:

– Сегодня план по мусору дали, можно домой с чистой совестью, а-га-га!..

Строй двинулся. В средине, затесавшись в толпе, понуро брел тот, с разбитой мордой. Звали его Вовиком.

Наша компания, примерно из шести человек, сбившись в кучу, гоготала, всем видом давая понять, что ничего особенного не произошло. И если надо будет повторить номер с лопатой – в любой момент сделаем не задумываясь.

Захар тихо переговаривался с шедшими рядом. Изредка громко острил, тоже делая вид, что ничего не произошло. На половине дороги отряд остановился, пропуская группу идущего навстречу начальства.

– Новик, за тобой идут, а-га-га!.. Гасись в запретку! А-га-га! – заржал в спину Захар, и все следом засмеялись. Дальше был уже его репертуар. Это дело он обожал, а главное – умел. Глядя не на меня, не на Славку, а поверх голов в самое начало строя, он будто обращался к галерке:

– Санек-то Новиков, бля буду, серьезно решил досрочно освобождаться – два плана дать хотел, а-га-га!.. Так лопатой махал, что, вон, Вовику все ебло разворотил! А не хуя стоять с разинутым, да, Вовик?.. А-га-га!

– Да он замастыриться решил – сам под лопату морду сунул! – поддержал Медведь.

– А-га-га!..

– Что молчишь, Вовик? Сейчас тебе на свиданку свою бабу лучше не вызывать. Приедет, увидит – в обморок упадет. Подумает, что ты здесь не блатной, а-га-га! Наверно, бабе-то написал, что здесь сидишь на положении, а?.. Почти что вор в законе, а-га-га!

Захара было не остановить.

– А я-то думаю, что это Новик с Кериным с утра целый час лопаты выбирают, черенки щупают. Вот оно, бля, что, а-га-га! Ты, Вовик, эту сохрани – там с твоей хари барельеф остался. Если что – в санчасти по лопате восстановят!.. А-га-га!

Он закурил на ходу и продолжал:

– А тебя, Санек, если в трюм за евоную харю закроют, все равно на свиданку на пару дней выпустят. Вон, Петруха, если что, перед Дюжевым похлопочет, а-га-га! Они кенты по кумовской части!..

Петрухи рядом не было. Тем не менее Захар куражился так, будто тот шел рядом и поддакивал ему.

Наизгалявшись до всеобщего ржания, Захар придвинулся ко мне и уже серьезно сказал:

– Отрядник будет спрашивать, что было, скажешь, ничего не было. Я этот вопрос с потерпевшим, хе-хе, подработаю, – лукаво подмигнул он одним глазом. – После свиданки, надеюсь, не обделишь вниманием, а?.. Тут ведь как, Санек, в лагере: не все, что гребешь лопатой, надо грести под себя, хе-хе… Это – первое. Второе: не та лопата золотая, что из золота, а та, которую правильно употребляют. Да. А третье? А третье – если кто первые два правила не усвоил, может случиться, что в!сь срок будет на себе испытывать, что крепче: морда или лопата. А-га– га!.. – И уже в полный голос заорал: – Правильно я говорю, Вовик? А?.. Вовик-хуеголовик! А-га-га-га!..