Дервиш проснулся. Тут же в комнату вошел Дейл – он всегда безошибочно определял, что хозяин проснулся. Пес подошел, сел рядом. Несколько секунд Дервиш лежал с закрытыми глазами, прислушивался. Было тихо, лишь слегка шепелявил в печной трубе ветер.

– Доброе утро, Дейл, – сказал Дервиш. – Как прошла ночь?

Пес положил голову на край постели, коснулся холодным носом руки хозяина.

Евгений Васильевич открыл глаза. За окном комнаты висел сизый полумрак. В нем шевелились голые кроны яблонь. Дервиш откинул одеяло, сел на кровати. Скрипнули пружины.

– Ну, если мы оба еще живы, то будем считать, что ночь прошла неплохо.

Дервиш поднялся, скинул пижамную куртку. Он был худ, на левом боку и плече багровели шрамы. Спина на лопатках была покрыта шрамами и носила следы ожога. Дервиш взял в руки трость. Несколько секунд он собирался, а потом сделал первое движение. И – началось. Трость летала в руках старика – он сражался с невидимым противником, вернее – с несколькими.

Отработав с тростью обычные пять минут, Дервиш спустился на первый этаж и вышел на улицу. Пес шел рядом. Моросил дождь, по небу – серому, как больничная простыня, летели вороны. Прихрамывая, Дервиш прошагал по мощенной кирпичом дорожке и вошел в баню. Пес сел на пороге. Дервиш включил свет, снял полосатые пижамные штаны и встал под душ. Он протянул руку, повернул рычажок рубильника. Зашумел насос, и на Дервиша обрушились струи холодной воды. Две минуты он стоял в почти ледяном потоке, поводил плечами, отфыркивался. Затем растерся большим махровым полотенцем и вернулся в дом. Оделся, поставил на газовую плитку чайник и затопил печь.

В ожидании, пока чайник закипит, Дервиш включил телевизор. Попал на канал СNN. На экране был Генеральный секретарь ООН. Со скорбным лицом он говорил, обращаясь к стайке микрофонов:

– Это чудовищное преступление. Мир не знал ничего подобного со времен трагедии одиннадцатого сентября в Нью-Йорке. Время для террористического удара выбрано не случайно – самолет, управляемый пилотом-смертником, врезался в здание спустя час после начала саммита Евросоюза. По данным, которые поступают из России, можно сделать вывод, что погибли тысячи человек. Полностью уничтожен небоскреб корпорации «Промгаз». Работа корпорации «Промгаз» парализована. Корпорация является главным поставщиком газа в Европу. Вероятно, могут начаться перебои с поставками русского газа. И это в условиях надвигающейся зимы.

Дервиш усмехнулся и нажал на кнопку пульта – переключил канал. На экране появилась картинка: огромная, напоминающая муравейник, гора обломков… С одной стороны – Нева и накренившаяся, полузаваленная «Аврора» со сломанными мачтами. С другой – перекрытая обломками Охта. Потоки мутной воды текли поверх «плотины». Диктор говорил по-французски:

– Город Санкт-Петербург – вторая столица России – затоплен. Воды реки Охта размыли кладбище, по улицам плывут гробы. Жители спешно покидают город… В результате трагедии погибли три тысячи человек…

Дервиш вновь щелкнул пультом: погибли пять тысяч человек.

Еще щелчок: десять тысяч.

Щелчок: потрясенное человечество – скорбит!

Щелчок: ответственность за теракт в Санкт-Петербурге взяла на себя мусульманская террористическая организация «Аль Кайда».

Папа Римский обратился ко всем христианам мира с призывом сплотиться в этот тяжелый час и не ожесточать свои сердца.

"По информации, полученной нами в управлении ПВО НАТО, атака на небоскреб корпорации «Промгаз» была проведена с применением ракеты. Ранее сообщалось, что небоскреб атаковал самолет, которым управлял пилот-камикадзе.

Ответственность за террористический акт в русском городе Санкт-Петербург взяла на себя международная террористическая организация «Хизб-ут-Тахрир». Террористы предупреждают, что в самое ближайшее время масштабные теракты последуют в других городах Европы и Америки.

Дервиш щелкал кнопкой пульта. По всем каналам говорили только о теракте в Санкт-Петербурге. В каждом репортаже звучали слова «чудовищное преступление» или «неслыханное преступление». В телевизионном эфире царила полная неразбериха и растерянность, переходящая в панику. Сообщения телеканалов противоречили друг другу – обычно именно так и бывает после масштабных катастроф. Что-то, однако, сильно не нравилось Дервишу. Чего-то в сообщениях не хватало, но он еще не понял – чего.

Запасов газа в европейских хранилищах хватит в лучшем случае на тридцать пять суток.

…В результате наводнения, вызванного обрушением колоссального здания корпорации «Промгаз», полностью уничтожен Санкт-Петербург. Город фактически смыт наводнением. Погибли сотни тысяч человек.

Европе грозит катастрофа – метеорологи предупреждают: со стороны Ледовитого океана на Европу движется холодный арктический фронт. Температура воздуха на большей части территории Европы опустится до минус двадцати градусов по Цельсию. Мы замерзнем без русского газа!

…Это неслыханное преступление! Террористы должны быть найдены и преданы международному трибуналу. Россия давно стала прибежищем и оплотом международного терроризма. Мировое сообщество должно дать адекватный ответ.

Дервиш вдруг понял, чего не хватало в сообщениях телеканалов. В них не хватало скорби по погибшим главам европейских государств… В них вообще не было ни слова о гибели глав европейских государств.

* * *

Экстренное совещание Департамента безопасности провели в здании Северо-Западного управления комитета «Кобра». Здание было построено совсем недавно и представляло собой бетонный куб без окон и даже без дверей. Двери, конечно, были. Но в отдельно расположенном корпусе, который соединялся с основным корпусом подземной галереей. Говорили, что архитектор – автор проекта, предложил оживить стены хотя бы фальшивыми окнами, а то, дескать, очень уж мрачно. Якобы председатель «Кобры» ответил ему: нам и надо, чтобы мрачно. В народе здание «Кобры» называли Кубышка. Кубышку построили в центре города – на территории старинного Таврического сада. Для этого спилили часть деревьев, снесли здание кинотеатра «Ленинград», а территорию обнесли трехметровой стеной. Говорили, что стены Кубышки пять метров толщиной. Это была неправда – толщина стен составляла около двух метров, но с мощным армированием и стальной подкладкой внутри. Температура внутри здания всегда была плюс двадцать, всегда горел ровный неоновый свет.

Совещание назначили на восемь утра. За несколько минут до начала в кабинете начальника Северо-Западного управления собрались полтора десятка мужчин. Все выглядели хмурыми и усталыми – минувшей ночью ни один из них не спал. Собравшиеся сели вокруг стола для совещаний. Два кресла во главе стола оставались пустыми. Слева от пустых кресел сидел хозяин кабинета – начальник русской службы комитета «Кобра» полковник Лысенко. Справа – руководитель Координационного центра по проведению саммита «Евросоюз + Промгаз» генерал-майор Отиев. Отиев был бледен. На коже отчетливо пробивалась иссиня-черная щетина. Единственный из всех собравшихся, генерал был в форме.

В 8:02 дверь распахнулась, в кабинет стремительно вошел глава администрации президента Сластенов. Следом за ним – Генеральный прокурор. Он был похож на большой разварившийся пельмень, упакованный в темно-синий мундир с золотыми позументами. Все встали. Сластенов и прокурор заняли пустые кресла.

– Садитесь, – бросил Сластенов. Все сели. Прокурор расстегнул замочек кожаной папки, но ничего из нее не извлек. Несколько секунд в зале висела тишина. Она ощущалась, как физическое явление. Потом Сла-стенов обвел собравшихся внимательным взглядом и произнес слово. И это слово было нецензурным. Тишина в зале сделалась еще более ощутимой. Потом глава администрации прикрыл глаза и помассировал веки. Все молча ждали.

– Отиев, – повелительно произнес Сластенов. Генерал-майор поднялся. – Доложи.

Отиев кашлянул и начал доклад:

– Основной задачей Координационного центра, которым меня назначили руководить в мае этого года, являлась координация взаимодействия всех служб и организаций, которые должны обеспечить безопасность проведения саммита «Евросоюз + Промгаз». Учитывая, что в работе саммита приняли участие одних только глав государств около тридцати единиц.

– Единиц? – перебил Сластенов. – Единиц чего?

– Э-э-э, виноват… Я имел в виду: глав… Первых, так сказать, лиц.

Генеральный прокурор надел очки. Сластенов продолжил:

– Около тридцати только первых лиц. А служб безопасности было задействовано около сорока. В сложившихся условиях работа Координационного центра.

Сластенов вновь прикрыл веки. И сразу встало перед глазами.

На ребристых стальных экранах, ограждающих крышу Башни, пульсировали мигалки, и в их свете густо летел снег. Сильный северо-западный ветер нес его почти горизонтально. Выли турбины, раскручивались вертолетные лопасти. По огромному пятиугольнику крыши к туше вертолета цепочкой двигались мужчины и женщины – президенты, премьер-министры, канцлеры – Хозяева. Приближаясь к вертолету, все они инстинктивно пригибались, хотя лопасти вращались много выше человеческого роста. Сластенов стоял у вертолетной двери и мысленно торопил их. Ему казалось, что они движутся медленно, очень медленно. Как только последний из Хозяев – кажется, это был премьер-министр Италии, поднялся в салон, здание вздрогнуло. Сластенов понял: вот оно! – и нырнул в проем. Еще не была закрыта дверь, а вертолет оторвался от крыши. Или это крыша поехала вниз?.. Перегруженный борт медленно, как будто неохотно, взмыл над экранами. Сразу навалился сильный ветер со снегом. Вертолет швырнуло в сторону, стойкой шасси он сбил мигалку на экране ограждения, ушел за пределы Башни. Глядя в проем двери, Сластенов увидел, как стеклянная стена Башни потекла вниз блестящим водопадом. Это было потрясающее зрелище – четыреста метров полированного стекла стекали вниз, сияли в свете прожекторов. В открытую дверь влетал ветер, за спиной Сластенова стоял второй пилот и что-то кричал ему в ухо, и еще несколько человек кричали на разных языках, но Сласте-нов не обращал на это внимания. Как завороженный он смотрел на Башню. А потом Башня издала вздох – его было слышно даже сквозь гул вертолета – и начала оседать. С каждого этажа, из каждого оконного проема выбрасывалось облако пыли. В воздухе порхали десятки тысяч листов бумаги – они были похожи на чаек. Из пыли вылетали какие-то обломки. Башня оседала, разрушалась и все больше окутывалось пылью. Внутри нее иногда что-то сверкало. Все это безумие – фантастическое и почти прекрасное – подсвечивалось снизу прожекторами. Вокруг основания Башни стала расти гора обломков. Башня – вернее, останки ее, образовали «муравейник». Он увеличивалась с каждой секундой. Вскоре он полностью накрыл территорию комплекса. Прожектора погасли, сделалось темно.

В темноте голос Отиева произнес:

– Таким образом, работа Координационного центра была организована нами так, чтобы.

Сластенов открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на слегка одутловатое лицо генерала, на его шевелящиеся губы… А потом сказал:

– Мудак ты, Отиев.

– Что? – растерянно спросил генерал.

– Мария, Ульяна, Дмитрий, Антон и Кирилл – мудак. Если бы ты, урод, остался там, в Башне, то тебя еще и наградили бы. Посмертно. Но ты предпочел иной выход. Это большая ошибка.

Генеральный прокурор произнес неожиданно писклявым голосом:

– Это серьезнейшее государственное преступление. Отиев сказал:

– Но я.

– Молчать! – Генеральный шлепнул пухлой ладонью по столу. – Молчать, гондон, петух лагерный. Под трибунал пойдешь.

Сластенов спросил:

– А как ты вообще выбрался из Башни?

– А? – произнес Отиев. – Что?.. На лифте.

– Уведите, – сказал Сластенов. Полковник Лысенко бросил быстрый взгляд на главу администрации, потом на генерала Отиева. Потом полковник нажал на кнопку, смонтированную на основании массивного письменного прибора. В зал вошел рослый офицер с погонами капитана, остановился в дверях.

– Этого, – Лысенко кивнул на генерала, – в душевую.

Капитан кивнул в ответ, подошел к Отиеву и скомандовал: пройдемте!

Отиев смотрел на капитана и, кажется, не понимал, что от него требуется.

– Пройдемте, – твердо произнес офицер. Генеральный прокурор крикнул:

– Что ты тут расшаркиваешься перед ним, капитан?

Капитан ловко заломил руку генерала и повел его к двери. Все молчали. Сластенов подумал: сейчас каждый из них прикидывает: а ведь и меня когда-нибудь могут увести так же. В душевую. Сластенов подумал об этом без злорадства, а просто констатируя факт.

Подталкивая скрюченного генерала, капитан вышел, дверь затворилась.

– Продолжим, – произнес Сластенов. Он повернулся к Лысенко: – Вы готовы к докладу?

– Так точно, – полковник поднялся. Он не был готов к содержательному докладу, но сказать об этом в сложившейся ситуации было совершенно невозможно. Полковник нажал кнопку на письменном приборе, и на стене высветился большой плоский экран. На нем была карта-схема части Петербурга со зданием «Промгаза» в центре. – Так точно. Саммит «Евросоюз + Промгаз» планировалось начать в четырнадцать часов. Однако в связи с нелетной погодой не все участники успели прибыть вовремя. Поэтому было принято решение сдвинуть начало мероприятий на два часа. Обеспечение мер безопасности осуществлялось в утвержденном режиме. Я могу рассказать об этом подробно, но…

– Пока не надо, – сказал Сластенов. – Дайте суть.

– Во время воздушного патрулирования пилот-оператор третьего авиакрыла разведки обратил внимание, что на Партизанской улице – вот здесь, – полковник показал место лазерной указкой, – довольно длительное время стоит автомобиль.

Генеральный прокурор зловеще спросил:

– А почему он обратил на него внимание только тогда, когда этот автомобиль простоял уже «довольно длительное время»?

– Этот автомобиль находился за пределами так называемой «красной» зоны, в «желтой» – это означает, что он не может представлять прямую угрозу. И все же мы пробили его и выяснили, что этот «шевроле-реццо» был взят в аренду приезжим из Брянска. По нашим учетам этот человек – некто Проничев – не проходит. Тем не менее, как только стало известно, что автомобиль прокатный, мы немедленно направили оперативную группу в сопровождении полицейского экипажа для проверки на месте. Это было в четырнадцать сорок восемь. При появлении автомобилей, направленных для проверки – оперативного и полицейского, водитель попытался скрыться. Он совершил таран оперативного автомобиля и стал уходить в сторону Охты, но был блокирован, бросил автомобиль и попытался скрыться пешим порядком. Террориста удалось пленить с применением беспилотного геликоптера «Джедай» – пилот-оператор выстрелил картридж с сетью, которая и спеленала террориста. При обыске у Проничева было обнаружено удостоверение сотрудника, убитого в июле в Выборге, что однозначно доказывает его принадлежность к террористической организации. В сложившихся обстоятельствах, а я хочу напомнить, что до официального начала саммита осталось около часа, а террорист обнаружен в относительной близости от Башни. Так вот, в этих условиях нами было принято решение о применении при допросе террориста препарата «кислород». Под воздействием «кислорода» террорист показал, что всем известная террористическая организация «Гёзы» действительно подготовила теракт, направленный на уничтожение как членов делегаций, так и самого здания. Конкретно речь шла о ракетной атаке. При этом пуск ракеты предполагалось произвести с мобильной платформы. Однако ни место, ни время пуска террорист сообщить не смог. Вместе с тем нам удалось получить информацию, что внутри здания находится пособник террористов. О нем пленному было известно только то, что он является сотрудником службы безопасности национальной корпорации «Промгаз» и носит псевдоним Титан.

В самом конце стола сидел первый заместитель начальника службы безопасности национальной корпорации «Промгаз», и все посмотрели на него. Первый зам, который после гибели начальника автоматически стал исполнять его обязанности, невозмутимо выдержал взгляды.

– С этого момента, – продолжал Лысенко, – мы начали работу по выявлению Титана. Но нужно иметь в виду, что внутри здания и в непосредственной близости от него, на территории комплекса, на тот момент находилось около трехсот сотрудников СБ «Промгаз».

Большинство собравшихся за столом мужчин были опытными специалистами в сфере обеспечения безопасности. Исключение составляли Сластенов и Генеральный прокурор. При этом Сластенов был умен, обладал аналитическими способностями и умел принимать правильные решения, а про Генерального прокурора поговаривали, что он является приложением к мундиру. Большинство из собравшихся за столом были специалистами и отлично видели те ошибки, которые были допущены руководством комитета «Кобра» и о которых умолчал Лысенко. Например, спецам было понятно, что не стоило применять «кислород». Метод, конечно, эффективен – под воздействием «кислорода» утаить что-либо в принципе невозможно. При одном непременном условии: «клиент» должен знать ответ на вопросы, которые ему задают. А этот Проничев ничего конкретного не знал. Вероятно, его использовали для выполнения каких-то вспомогательных функций. В результате никакой реальной информации от Проничева не получили и потеряли его безвозвратно – после шести-пятнадцати минут под «кислородом» любой человек становится безумнее юродивого. А вот если бы применили обычный «Ужас», то, даже и не получив нужной информации, сохранили клиента. А есть клиент – есть материал для работы. Лысенко продолжал докладывать:

– Одновременно проводилась работа по выявлению мобильной платформы. Около пятнадцати тридцати при облете акватории Невы силами авиаразведки. Здесь необходимо заметить, что в метеоусловиях, которые мы имели в течение вчерашнего дня, мы были практически лишены возможности использовать авиаразведку. Порывы ветра достигали двадцати пяти метров в секунду, что полностью исключило возможность использовать самолет-разведчик «Скаут» – его вес составляет менее пяти килограммов и «скауты» просто сдувает. В результате мы могли использовать только «Джедай». Вес этого боевого геликоптера составляет почти двести килограммов, и они как-то нас выручали, но при этом следует иметь в виду, что в нашем распоряжении было всего три таких машины.

Сластенов перебил:

– Воздержитесь от ненужных подробностей. Генеральный прокурор сказал:

– Да-да, говорите по существу.

– Виноват. Итак, около пятнадцати тридцати в районе Финляндского железнодорожного моста были замечены идущие вниз по Неве самоходная баржа и буксир. Для проверки нами немедленно был выслан беспилотный геликоптер «Джедай» и два патрульных катера корпорации «Промгаз». В это же время на Октябрьской набережной – примерно вот здесь, – Лысенко показал своей указкой, – полицейским патрулем была остановлена колесная строительная машина, которая двигалась в сторону комплекса «Промгаз». Когда полицейские приступили к проверке документов, из строительной машины был открыт огонь. Трое полицейских убиты, один тяжело ранен…

– Воздержитесь от мелких подробностей, – сказал Сластенов.

– Вот именно, – сказал Генеральный.

– Извините. Как только нам стало известно о появлении на Октябрьской набережной транспортного средства непонятного назначения, мы немедленно выслали туда оперативное соединение. В результате бое-столкновения транспортное средство было блокировано, нейтрализовано, а его экипаж уничтожен.

Сластенов вдруг спросил:

– А баржа?

Лысенко стало душно. Так душно, что тело мгновенно покрылось испариной.

– Баржа с буксиром, – произнес Сластенов, – все это время продолжали спокойно двигаться по Неве?

Капли пота выступили на висках у полковника Лысенко. Он мог бы сказать, что задним-то умом все крепки. А в тот момент, когда все это происходило, никто ничего не понимал. Да и не верили до конца в возможность ракетной атаки. Ну мыслимое ли это дело – организовать ракетную атаку в самом центре Санкт-Петербурга?.. А тут еще этот трактор на набережной! Он начал вести огонь из автоматической пушки, и, конечно, все внимание переключилось на него. Да террористы именно на это и рассчитывали! Ведь как было-то? Прет себе внагляк прямо по набережной машина непонятного назначения, расстреливает все подряд – «хаммеры», которые высланы на перехват, патрульные катера. Может, это и есть та самая «мобильная платформа»?.. А баржа на Неве – так что баржа? Наводнение было, штормовой ветер. Сорвало где-нибудь эту баржу со швартовых. Накануне ночью как раз и был такой случай – оторвало к чертовой матери плавучий ресторан со свадьбой и носило по Неве как кусок говна. А то – баржа!.. Вот только кому все это объяснишь?

Кому нужны твои объяснения? Теперь всем нужен крайний.

Полковник Лысенко не хотел быть крайним, не хотел попасть в душевую. Он собрался защищаться. Спокойно (так, по крайней мере, ему казалось) он сказал:

– В той ситуации невозможно было проанализировать все варианты. Тем не менее на перехват баржи были направлены катера. Однако они были уничтожены террористами.

Лысенко замолчал. Предстояло еще сказать о главном. О самом главном. Говорить об этом не хотелось. но куда же деваться? Все ждали, и Лысенко произнес:

– В пятнадцать часов сорок три минуты с борта баржи был произведен пуск ракеты. Баржа в это время находилась на расстоянии около двух километров от Башни.

Лысенко замолчал.

– Что ж замолчал, полковник? – спросил Сластенов. Он как будто даже подбадривал начальника «Кобры».

– Сбить ракету было уже невозможно… Но уже была проведена эвакуация президента России и осуществлялась эвакуация участников саммита.

Сластенов спросил:

– Так это ты осуществлял эвакуацию?

В интонациях Сластенова сквозило подчеркнутое, напускное изумление. Многие из присутствующих знали, что эвакуацию Хозяев проводил лично Сластенов – он тайно, техническими лестницами, вывел на крышу Башни три десятка вип-персон, снял их вертолетом. Лысенко сказал:

– Я, собственно…

– Так это, значит, ты спас президента? А я и не знал… Я думал, что ты здесь, под тремя метрами бетона, сидел.

Лысенко сглотнул, произнес:

– Да, я действительно находился здесь – на своем рабочем месте.

А Сластенов вдруг покладисто произнес:

– Да ладно, ладно. так что произошло после пуска ракеты?

Лысенко не заметил подвоха. Он с готовностью ответил:

– Мы еще не успели проанализировать все обстоятельства. Но уже известно, что ракета неизвестной конструкции попала в Башню на высоте около ста десяти метров. Это и вызвало обрушение верхней части Башни.

– И сколько же народу погибло? – поинтересовался Сластенов.

– По информации, которая требует дополнительного уточнения, внутри Башни и на территории комплекса находились порядка двух с половиной – трех тысяч человек. Это члены делегаций, аккредитованные журналисты, обслуживающий персонал, охрана и.

Сластенов махнул рукой:

– Достаточно… По твоей вине, сука, тьма народу погибло.

Генеральный прокурор произнес:

– Это чудовищная безответственность!

– Я – начал было Лысенко, но Сластенов не дал.

– Арестовать, – сказал Сластенов. И сам протянул руку к кнопке на письменном приборе. Он нажал на кнопку, через несколько секунд распахнулась дверь и вошел давешний капитан. Он смотрел на Лысенко и был очень удивлен, когда услышал голос Сластенова: – Этого – в душевую.

Капитан не мог скрыть изумления и, пожалуй, в другой ситуации это было бы даже забавно. Капитан стоял и изумленно смотрел на своего шефа, полковника Лысенко. на Сластенова. На Генерального прокурора. Генеральный закричал:

– Что стоишь, мудель? Хер проглотил? Быстро этого в душевую!

Капитан сделал несколько шагов в сторону полковника… Лысенко поднялся. Его красное лицо стремительно бледнело. Это происходило настолько быстро, что казалось нереальным. Все смотрели на полковника.

– В душевую я не пойду, – вдруг сказал Лысенко. Он отрицательно покачал головой, потом взял в правую руку галстук и быстро сунул его конец в рот, стиснул зубы.

Генеральный прокурор крикнул визгливо:

– Держите суку! Уйдет, уйдет!

Никто – ни капитан, ни офицеры спецслужб, приглашенные на совещание – не сделал ни одного движения. Лицо начальника Северо-Западного управления комитета «Кобра» исказилось. Сластенов наблюдал за ним с интересом. Полковник оперся рукой о край стола, постоял несколько секунд и рухнул лицом на письменный прибор. Экран на стене погас. Сластенов произнес:

– Капитан, уберите это.

Капитан метнул на него странный взгляд, подошел к телу и взвалил его на себя. Когда капитан с телом полковника на плечах вышел, Сластенов с сарказмом сказал:

– Вот и еще один погиб на боевом посту. Спи спокойно, дорогой товарищ… А мы подхватим выпавшее из рук героя знамя и продолжим работать.

Генерала Отиева спустили в «душевую». Туда, в нижний подвальный этаж Кубышки, можно было спуститься по лестнице, а можно – на лифте. Отиева спустили на лифте. Не потому, что генерал и какое-то уважение. Просто так было принято: арестованных – на лифте. Отиева спустили вниз. Он был уже в наручниках и с мешком на голове. Дежурный лейтенант нисколько не удивился, увидев мужчину в генеральском мундире – сюда, вниз, всякие попадали. Случалось, еще вчера гусь в телевизоре кобенился, речи толкал, а сегодня – опаньки! – уже здесь, у нас. Дежурный спросил про сопроводительные документы, и ему ответили, что документы будут позже. А может, не будет вообще никаких, потому что клиент прямо из приемной Самого. Дежурный понимающе кивнул – с такой ситуацией он тоже уже сталкивался.

Отиева догола раздели, потом его осмотрел врач. На бледном теле генерала пучками росли седоватые волосы. Врач заглянул в задний проход генерала. Потом приказал снять кляп. Как только кляп сняли, Отиев закричал: я – генерал-май… Сержант ударил его резиновой палкой под ребра – несильно. Отиев осекся.

– Ты был генерал-майор, – сказал сержант. – Забудь об этом раз и навсегда. Теперь ты – никто.

Врач ухмыльнулся и заглянул в рот Отиеву. Сказал: у-у, какие зубки. Стоят больше моего годового оклада. Потом врач взялся за член генерала и сказал: а обрезание-то недавно делали – года два назад. Может – три. От унижения генерал-майор Отиев завыл. Ему вновь вставили кляп и отвели в бокс, облицованный кафелем. Там посадили на узкий бетонный топчан и приковали к скобе, вмурованной в стену: жди. Скоро тобой займутся.

* * *

Дервиш ехал по трассе Москва – Санкт-Петербург. Его часто обгоняли. Как правило, это были грузовики или импортные джипы – огромные, непременно черные, с наглухо затонированными стеклами. На таких тачках любили ездить молодые кавказцы… Через каждые двадцать-тридцать километров на трассе стояли полицейские посты. Бросалось в глаза, что полиция усилена «миротворцами» или армейскими. Документы проверяли очень часто. У Дервиша были документы на имя Евгения Васильевича Полупанова, жителя Твери. И второй комплект – на гражданина Канады Авигдора Дезире. Но это на крайний случай. «Нива» ехала на Северо-Запад, на заднем сиденье машины устроился Дейл. Дважды Дервиш обгонял армейские колонны. Он пересчитывал грузовики, бронетехнику – никакого смысла в этом не было, но сказывалась профессиональная привычка.

Поселки вдоль трассы выглядели нежилыми. Люди в них жили – это было видно по многим признакам, да и сами люди мелькали то там, то сям, но поселки все равно выглядели мертвыми. С этим явлением Дервиш сталкивался еще во время работы в Африке. Обычная ситуация: вот стоит деревня. Все в ней вроде обыкновенно – пыльно, грязно. В пыли копошатся дети, куры, свиньи. Но уже возникло какое-то странное чувство. И вот едешь там же через день или через неделю. или через месяц – нет деревни. Дома стоят, а людей нет. Совсем нет. И такое впечатление, что их нет уже очень давно. От этого становилось жутко.

На очередном посту его вновь остановили. Дервиш вышел из машины. Подошел молодой капитан. Не представляясь, не пытаясь хотя бы обозначить отдание чести, приказал: документы. Дервиш подал документы.

– Куда, дед, намылился?

– В Ленинград еду, к сестре.

– Только тебя там и не хватало, – буркнул капитан. – Оружие есть?

Дервиш усмехнулся:

– Зачем ружье старому слепому индейцу Джо, господин капитан?

Капитан вскинул на него глаза. Дервиш улыбнулся одними губами. Капитан кашлянул и сказал:

– Сидел бы ты. вы. лучше дома.

– Это почему же, капитан?

Мимо промчались три черных джипа. Капитан покосился на них, сплюнул и буркнул: вот разъездились, суки черножопые. Потом он вернул Дервишу права, козырнул и сказал:

– Щас такое начнется, что… в общем, лучше бы вы оставались дома.

Дервиш точно знал, что дома лучше не будет. Потому и уехал. То, что он увидел на трассе – усиленные посты, передвижение армейских колонн, – подтверждало выводы, которые напрашивались после просмотра новостей и которые капитан сформулировал совсем просто: щас такое начнется!

Дервиш продолжил свой путь. Он ехал на Северо-Запад, в Карелию, на северный берег Ладожского озера.

* * *

Накануне над Северо-Западом России бушевала метель. Ветер с мокрым снегом валил деревья, рвал линии электропередач, срывал крыши с домов… А сегодня здесь, на северном берегу Ладоги, было тихо, сквозь прорехи в облаках проглядывало бледное солнце, лежал ослепительно-белый снег, таял, обнажал опавшую листву. С крыш капало.

Когда зазвонил телефон, Иван сидел на крыльце, курил. В голове слегка шумело от выпитого с хозяином самогона. Иван вытащил телефон из кармана, посмотрел на дисплей, потом нажал кнопку и услышал голос Дервиша.

– Через час-полтора я буду у синих ворот. Можем встретиться?

– Да, – ответил Иван. – Я вас встречу.

Он затушил окурок в консервной банке, поднялся. В синий цвет были окрашены ворота монастыря, где «гёзы» укрылись после операции.

Иван дождался Дервиша на развилке метрах в трехстах от монастыря. Он сидел на стволе поваленного вчерашней бурей дерева, смотрел на заснеженный лес, на низкое солнце и пустую дорогу. Потом появилась «Нива» Дервиша. Иван не знал, что Дервиш приедет на «Ниве», но почему-то понял, что едет Дервиш. Иван вышел навстречу. Когда машина остановилась, сел на пассажирское сиденье. Дейл следил за ним настороженно.

Поздоровались. Дервиш спросил:

– Почему здесь? Мы же договаривались у монастыря.

– Дальше не проехать – за поворотом завал, несколько сосен повалило. Разберут нескоро. впрочем, здесь есть лесная дорога в объезд. Хреновая, но на «Ниве» проехать можно.

После паузы Дервиш сказал:

– Я звонил Зорану – не отвечает. убит?

– Похоже, так.

– Как это произошло?

Иван рассказал про рейд танка «Демонтаж» по набережной, про гибель его экипажа.

– Жаль, – произнес Дервиш. – Жаль, железный был человек. У него вся семья погибла под американскими бомбами.

– Я знаю, – ответил Иван. Дервиш покачал головой, достал из бардачка фляжку, маленькие посеребренные стаканчики. Налил по глотку коньяка. Не чокаясь, выпили.

Дервиш сказал:

– Иван Сергеич, я думаю, что вы согласитесь со мной в том, что ситуация сложилась неординарная. – Иван кивнул. Дервиш повторил: – Неординарная. И я точно знаю, чего следует ожидать в самое ближайшее время.

– Чего же? – спросил Иван.

– Репрессий, Иван Сергеич, репрессий. Или, если угодно, зачисток. Как адресных, так и массовых.

Иван стиснул зубы.

– Я приехал предложить помощь, – сказал Дервиш.

* * *

Садилось солнце, «Боинг» заходил на посадку на аэродром канадской базы ВВС, расположенной возле поселка Нанисивик, провинция Нанавут. Пейзаж внизу выглядел убийственно – каменная пустыня, полузаметенная снегом, но большей частью голая, в складках и трещинах. И ни одного дерева. Зато здесь добывали цинк и свинец. Президент Соединенных Штатов посмотрела в иллюминатор и произнесла:

– Ужасное место… Похоже на ад. Госсекретарь никогда не задумывалась, как именно

выглядит ад. Поэтому она сказала:

– Мы могли бы сесть в Икалуите, но в таком случае вряд ли нам удалось бы сохранить в тайне ваш визит к Старику.

Г-жа президент кивнула. Самолет коснулся полотна и побежал по бетону, вздрагивая крупным телом. Он остановился в самом конце полосы. Тут же подкатили трап. Он не был предназначен для «Боинга», и спускаться было неудобно.

Президента США встречали всего два человека – полковник, начальник канадской базы, и полный мужчина в штатском – Джозеф Апфель, помощник мистера S.D. Пожалуй, еще никогда президента Соединенных Штатов Америки не встречали столь скромно. Были произнесены дежурные слова приветствия, после чего г-жа президент, г-жа госсекретарь, офицер с «атомным кейсом» и Апфель сели в джип аэродромной обслуги, в другой сели трое специальных агентов Секретной службы США и начальник личной охраны президента, полковник Перкинс. Автомобили проехали всего двести метров, остановились возле вертолета «S-92».

Здесь помощник Старика заявил, что специальным агентам нечего делать на борту «Голиафа» и что им следует остаться здесь, на базе. Перкинс пытался доказать, что он не имеет права оставить президента без охраны, но Апфель в категорической форме заявил, что таковы правила, установленные мистером S.D. и что безопасность гостей мистера S.D. на борту «Голиафа» обеспечивает собственная служба безопасности «Голиафа». И это не обсуждается.

Перкинс вновь попытался возразить, но госпожа президент сказала: оставьте, Стив, – так надо.

Полковник ответил, что вынужден будет написать докладную записку в министерство финансов Госсекретарь сказала: это ваше право, мистер Перкинс. Но я вам не советую.

Президент, госсекретарь и «атомный» офицер погрузились в вертолет, и «Сикорский» сразу взлетел. Глядя ему вслед, полковник Стивен Перкинс ругался сквозь стиснутые зубы – никогда еще не был он в более глупом положении. Он знал, что у Старика отличная служба безопасности – на «Голиафе» работает профессиональная группа секьюрити, но от этого начальнику было не легче – он, полковник Перкинс, обязан быть рядом с президентом. Лично. А он, фак ю, торчит здесь… Фак ю! Фак ю! Фак ю!

«Сикорский» летел на юг. Над каменной пустыней, похожей на ад.

Спустя час прилетели в Икулуит. Сели в местном аэропорту. Здесь «Сикорский» дозаправился и продолжил полет.

Внизу слева проплывали улицы поселка – в угасающем свете они выглядели как-то особенно зловеще. На правах хозяина Апфель начал рассказывать:

– Это местная «столица». До 87-го городок назывался Фробишер-бей… Но потом у инуитов проснулось национальное самосознание – кстати, инуиты значит «настоящие люди». – Апфель хохотнул, и этот его хохоток был очень двусмысленным. – Так вот, они добились отмены колониального названия, восстановили справедливость, и Фробишер-бей стал называться Ика-луит. На языке инуитов означает «рыбное место».

Госпожа президент сказала:

– Господи, дыра какая!

– Совершенно верно, – подтвердил Апфель и склонил голову. Г-жа президент увидела, что волосы Апфе-ля густо усеяны перхотью. Она подумала: противно как! – Совершенно верно, госпожа президент – дыра. Население – пять тысяч. Повальное пьянство. Суицид в шесть раз выше, чем в среднем по стране. Зато количество такси на душу населения самое высокое в мире.

– Такси? – переспросила госпожа президент.

– Такси, такси. Видите ли, в чем дело: климат здесь исключительно суровый – ветра, холод. Даже глобальное изменение климата здесь не очень заметно. Поэтому просто дойти до бара – чтобы выпить виски – проблема. И уж тем более вернуться из бара. Вот они и вызывают такси.

Госсекретарь спросила:

– Почему же они не пользуются своими машинами?

– А их тут почти не держат – незачем. Дорог здесь нет, и ездить некуда.

Берег внезапно оборвался, вертолет повис над бездной. Все замолчали.

Солнце село. В полной темноте «Сикорский» уходил прочь от берега. Значительно выше него летели два истребителя сопровождения, а из космоса за вертолетом «присматривал» спутник.

«Голиаф» стал виден, когда до платформы осталось четверть часа лета. Пилот специально слегка изменил курс, чтобы пассажиры смогли оценить зрелище.

Сначала платформа представлялась светящейся точкой. Свет был очень яркий. Он висел посреди кромешной темени. Спустя три минуты точка превратилась в пятно. Спустя еще две пятно приобрело контуры сооружения. Вертолет – стальное насекомое – рвал лопастями холодный воздух, скользил над ледяной водой, над айсбергами. Вскоре он завис рядом с «Голиафом».

Буровая платформа «Голиаф» стояла на якорях посреди пролива Девиса. Якоря – шесть бетонных болванок, каждая пятнадцать тонн весом – были соединены с платформой тросами толщиной с человеческую руку. Они надежно удерживали «Голиаф» и под натиском штормового арктического ветра, и под давлением льдя-ных полей, которые несло течением из моря Баффина.

Огромное сооружение под названием «Голиаф» покоилось на шести стальных колоннах, уходящих в воду. От этого оно казалась шестиногим чудовищем. От подбрюшья чудовища до уровня воды было около пятнадцати метров. Волны бросались на мощные стальные ноги, лед и гроулеры крошились об их ребра.

Десятки прожекторов заливали платформу ярким светом. Теперь уже можно было разглядеть детали – огромную колонну буровой установки, вывешенные за габарит стальные руки дерриков, какие-то лестницы, галереи, надстройки и переходы. Местами сквозь краску пробивалась ржавчина. На борту висели оранжевые спасательные шлюпки. На высоту более семидесяти метров вскинулась решетчатая мачта с трубой для сжигания попутного газа.

Платформа – пятнадцать тысяч тонн металла – подавляла своими размерами.

«Сикорский» сел. Немедленно подбежали люди из палубной обслуги, закрепили шасси вертушки. Первым на палубу вертолетной площадки «Голиафа» шагнул Апфель. Следом – президент США, потом госсекретарь Каролина Хамилтон. Последним из вертолета выбрался «атомный» офицер с прикованным к руке чемоданчиком.

Госсекретарь уже бывала на «Голиафе», а госпожа президент нет. Собственно говоря, Хиллари Линтон стала президентом всего два года назад, после внезапной смерти президента Барака Обамы. Обама умер от обширного инфаркта почти на глазах у миллионов людей – во время прямого телеэфира на закрытии саммита Большой Двадцатки. Неожиданная смерть Обамы вызвала волнения среди черного населения Америки – они не могли поверить в естественные причины этой смерти. Никогда еще со времен Гражданской войны Соединенные Штаты не были так близки к краху. Сотни городов были охвачены беспорядками. Только введение чрезвычайного положения и очень жесткие действия полиции и армии позволили избежать государственной катастрофы. Тем не менее за четыре месяца погибли более девяти тысяч человек, а материальный ущерб вообще невозможно подсчитать – разграблены и сожжены десятки тысяч магазинов и частных домов. На последовавших после смерти президента Обамы выборах

Хиллари Линтон победила – перепуганная белая Америка не захотела больше черного президента.

Госпожа президент осмотрелась. Было очень холодно, дул обычный для этих мест ветер, по морю катились трехметровые валы. Они появлялись из темноты, как посланцы страны вечного сумрака, и вновь исчезали в темноте… Внезапно у президента возникло острое чувство дискомфорта. Собственно, она жила с чувством дискомфорта постоянно – наступил климакс, и лекарства помогали слабо. Она уже привыкла к такому состоянию, но сейчас чувство дискомфорта сделалось очень острым – как будто кто-то целится тебе в затылок. Г-жа президент не могла знать, что дело именно так и обстояло – в огневой точке, оборудованной внутри буровой колонны, сидел дежурный снайпер и разглядывал ее в прицел винтовки.

Апфель сделал приглашающий жест в сторону надстройки и произнес:

– Прошу вас, дамы.

Не глядя по сторонам, президент США решительно двинулась туда, куда указал помощник мистера S.D. Следом двинулись госсекретарь и «атомный» офицер. Через несколько секунд стальная дверь надстройки отсекла их от палубы со свистящим ветром и холодом. Внутри было тепло, под ногами лежали ковровые дорожки, а стены покрывали деревянные панели. Госсекретарь все это уже видела, не удивлялась, а на президента разительное противоречие между наружным обликом «Голиафа» и его интерьерами произвело впечатление. Апфель произнес:

– Это парадный подъезд дворца «Голиаф».

Хамилтон улыбнулась – вспомнила, что эту же фразу – слово в слово – помощник мистера S. D. произнес полгода назад, во время ее первого визита на «Голиаф». Она подумала: видимо, этот хрен с перхотью всегда говорит одно и то же.

Раздался звонок, и в холле остановился лифт. Из него вышел мистер S. D. – седой, сухопарый, в сером пиджаке с галстуком в полоску. За спиной S. D. стояла его давняя секретарша Рита. Президент подумала, что Старик неплохо выглядит для своих семидесяти трех. Во всяком случае, значительно лучше, чем два года назад, во время их последней встречи в Торонто. С тех пор они не виделись.

– Добрый вечер, леди, – произнес S. D. довольно высоким и неприятным голосом. Дамы ответили вразнобой. – Рад приветствовать вас на «Голиафе»… Прошу!

На лифте – плюшевый диван, антикварный телефон – спустились на три этажа вниз. S. D. провел гостей в кабинет, а «атомный» офицер остался в приемной.

– Прошу садиться, леди, – S.D. указал рукой на столик в углу. Сели. Каролина Хамилтон осмотрелась – за полгода здесь ничего не изменилось. Полки с книгами вдоль одной стены, карта мира на противоположной, модель «Титаника» и два портрета. Один – Черчилля, а кто изображен на втором, оставалось для госсекретаря загадкой. Если она чего-то не знала, то спрашивала запросто, не задумываясь, что об этом подумают другие. Но рядом с этим стариком Каролина Хамилтон не то чтобы смущалась – смутить госсекретаря было совершенно невозможно, но. В общем, она очень хорошо ощущала разницу между собой и великим S.D.

– Итак, леди, что привело вас ко мне? – спросил Старик. Президент и госсекретарь переглянулись. После того, что произошло в России всего лишь сорок часов назад, вопрос прозвучал довольно странно. Госсекретарь США произнесла:

– В апреле этого года мы с вами, мистер S. D., беседовали о России. Конкретно – о необходимости расчленения России… Собственно, саммит в Санкт-Петербурге, который завершился столь трагически, как раз и должен был подготовить почву для принятия соответствующих резолюций.

– И что? – спросил Старик, когда Каролина Ха-милтон умолкла.

Вместо госсекретаря ответила президент:

– Фактически этот саммит выполнил свою роль как нельзя лучше – после того, что произошло в Санкт-Петербурге, мы можем разорвать Россию на куски.

– Вы уверены? – спросил Старик.

– Разумеется, – твердо произнесла президент. – Момент просто уникальный.

– Понятно, – сказал Старик. – Ваша логика совершенно понятна: в России произошел чудовищный теракт. Отсюда следует, что Россия – оплот мирового терроризма, поэтому с ней можно делать, что хочешь. А мировое сообщество поддержит… Я правильно понял?

– Абсолютно.

– А вы уже обсуждали эту тему с экспертами из центра стратегического планирования?

– Нет, – ответила президент. – Но, по-моему, ситуация совершенно очевидна: настал момент, чтобы уничтожить Россию.

Старик побарабанил сухими пальцами по столешнице. Посмотрел на президента. Посмотрел на госсекретаря. Потом сказал:

– Боюсь, леди, что это не самое лучшее решение.

– Почему? – хором спросили президент и госсекретарь.

– Ситуация, уважаемые леди, действительно сложилась уникальная. В этом я с вами согласен. Но для начала нам все-таки нужно провести саммит, заручиться международной поддержкой.

– Теперь-то зачем все это? – пожала плечами президент.

– Есть несколько причин. Как тактических, так и стратегических.

– Какие именно? – сухо спросила президент.

– Я боюсь, что решительные односторонние шаги в отношении России послужат естественным, так сказать, катализатором глобального обострения ситуации, и тогда.

Госпожа президент перебила:

– У Соединенных Штатов хватит мощи, чтобы подавить любое выступление.

– Благодарю вас за ценное замечание, Хиллари, – с язвительностью в голосе произнес Старик. – Я знаю, насколько велика военная мощь Соединенных Штатов. Знаю, что вы способны подавить любое восстание в любой стране мира… Но я-то говорил о возможности одномоментной активизации многих конфликтов и – не исключено – об обострении ситуации во всем мире. Даже странно, что я должен напоминать вам простые истины: при несомненном доминировании Соединенных Штатов, оно – это доминирование – не является абсолютным. Это во-первых. Во-вторых, именно доминирование Соединенных Штатов вызывает сопротивление десятков стран, движений, партий и организаций. При этом многие только и ждут подходящего момента, чтобы выйти на тропу войны, как бы она ни называлась – «Джихад», «Великий крестовый поход» или хотя бы «Движение против глобализации». И я уверен, что многие из них могут решить: этот момент наступил. Там, где только тлело, – загорится. Там, где уже горело, – полыхнет с невероятной силой. Вы готовы к этому?

Президент переменилась в лице, сказала:

– Вы еще не в курсе, мистер S. D., но несколько дней назад мы вывели на орбиту боевой спутник – первый из флотилии боевых спутников «Созвездие смерти». А всего их будет четырнадцать единиц. Это совершенно новый военный фактор, и он сможет полностью изменить ситуацию в мире. С того момента, как флотилия «Созвездие смерти» будет выведена на орбиту, в мире не останется ни одного уголка, до которого нельзя будет дотянуться.

Старик усмехнулся, поднялся и подошел к карте на стене кабинета. Карта была старая, бумажная.

– Взгляните, – сказал S. D., – Латинская Америка – сплошной очаг напряженности. После того как вы нанесли ракетно-бомбовые удары по Венесуэле, вы, казалось бы, взяли ситуацию под контроль. Но сейчас – уверяю вас – Венесуэла вновь всколыхнется. И не только Венесуэла. Африка? Непрекращающаяся уже три года война в центральной части континента. Миллионы жертв. Да еще и эпидемия… Кстати, Каролина, а как там с эпидемией?

Госсекретарь ответила:

– Если вы имеете в виду «лихорадку Х», то ничего обнадеживающего я не скажу. Наши ученые не могут справиться с проблемой. Пока нам удается скрывать истинный масштаб и убеждать мировую общественность, что все под контролем, но информация просачивается… Умерли уже больше десяти тысяч человек. Мы корректируем цифры, сокращая нули, но долго так продолжаться не может. Более того – несколько случаев заболевания зафиксированы на севере Африки, в Марокко.

– Скверно, – покачал головой S. D., – очень скверно, леди. Если эпидемия перекинется в Европу, то будет совсем скверно. Даже если «лихорадка Х» – всего лишь ошибка Создателя.

– Вы допускаете, что Создатель мог ошибаться? – перебила госпожа президент. У нее был озадаченный вид.

Старик подумал: дура. Обыкновенная дура, американская домохозяйка. Он вежливо улыбнулся и произнес:

– Допускаю ли я ошибку Создателя? Иногда мне кажется, что все его творчество – нагромождение ошибок. Но сейчас я не хотел бы это обсуждать. Вернемся к нашим баранам. Итак, Африка – три года войны в центральной части континента. Нигерийские повстанцы взрывают нефтепромыслы, похищают персонал, захватывают суда. Зреют конфликты в соседних странах… А Южная Африка? После вмешательства мирового сообщества удалось прекратить геноцид белого населения, но это произошло тогда, когда белых осталось меньше пятисот тысяч. Сейчас они живут фактически в осаде в своей «республике» на берегу Оранжевой и ежедневно ждут, когда же их придут резать. Похоже, что это случится совсем скоро. По швам трещит Ближний Восток. И если полыхнет там, мы увидим киббуцы в огне. Про Ирак и Иран я даже говорить ничего не буду. А что в Европе? В Албании – война. В Сербии относительно тихо, но это до тех пор, пока мы держим там группировку в тридцать тысяч мусульманских головорезов. Мусульмане во Франции, Бельгии, Голландии фактически готовятся к захвату власти. На грани раскола Украина, Испания, Бельгия. Требуют самостоятельности Ирландия и Шотландия. – S. D. умолк, внимательно посмотрел на двух женщин. А потом спросил: – Ваша флотилия боевых спутников сумеет справиться с этими проблемами?

– Флотилия? – переспросила президент.

– Да, ваша новая флотилия. Она справится с такими проблемами?

– Наша флотилия, мистер S. D., – это совершенно новое слово в военном деле, квинтэссенция высоких технологий. Ничего подобного до сих пор не было. Наши спутники способны прямо с орбиты уничтожать любые цели на поверхности Земли – от танковой колонны до отдельного человека. Старик ответил:

– Это очень интересно, Хиллари. И это впечатляет. Но я спросил о другом: способны ли ваши спутники контролировать ситуацию в мире? Или, по крайней мере, проблемные территории?

Госпожа президент сказала:

– Когда на орбите будет находиться четырнадцать боевых единиц, мы сможем адекватно реагировать на любой вызов… Так считают наши военные эксперты.

– Но на сегодняшний день у вас только один спутник. Госпожа президент промолчала.

Старик вернулся за стол, сел. Несколько секунд он сидел молча. Вероятно, ожидал вопросов, но обе дамы молчали.

– Я не уверен, – сказал S.D. после паузы, – что сумел убедить вас в том, что сейчас не лучшее время, чтобы разорвать Россию. Полагаю, вам следует дополнительно обсудить эту тему с вашими советниками и с аналитиками из ЦРУ и Пентагона… Поймите, Хиллари, я вовсе не предлагаю отказаться от наших планов по расчленению трупа Советской Империи. Напротив, именно сейчас нужно активно готовить почву для этого. Ибо «цэтэрум цэнзэо Картагинэм эссэ дэлэндам».

Дамы переглянулись. Старик усмехнулся. Г-жа президент произнесла:

– Простите, но я не совсем поняла ваши последнюю фразу. последние слова.

– Это не мои слова. Это слова римского сенатора Ка-тона Старшего. Все свои выступления он заканчивал этой фразой. Она переводится так: «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен». Я тоже считаю, что русский Карфаген должен быть уничтожен. Итак, что конкретно можно и нужно сделать сейчас? Во-первых, необходимо провести агрессивную пиар-компанию на тему «борьба с терроризмом». Во-вторых, в России нужно начинать большую чистку среди тех лиц, которые потенциально могут представлять опасность. В первую очередь это бывшие сотрудники органов государственной безопасности и армейских подразделений специального назначения. Я имею в виду тех, кто отказался от сотрудничества с нами. Даже и под благовидным предлогом выхода в отставку по возрасту или по состоянию здоровья. Все они должны быть арестованы. Кстати, именно в этой среде нужно искать организаторов атаки на башню «Промгаза» – дилетантам такое не по плечу. Непременно должны быть арестованы все лица, подозреваемые в причастности к сопротивлению. В-третьих, следует изолировать представителей интеллигенции, нелояльных существующему режиму. По крайней мере тех, кто активно выступал в средствах массовой информации с критикой режима. Впрочем, таковых немного – в подавляющем большинстве интеллигенция предпочла служить власти.

Джозеф Апфель, сидевший до сих пор молча, произнес:

– Боюсь, сэр, что у русских не хватит мест для изоляции столь большого количества заключенных.

– Ерунда, – отмахнулся S.D. – Захотят решить вопрос – решат. В конце концов могут провести амнистию и выпустить часть уголовников. После смерти Сталина русские это уже делали. А нам тем временем следует подготовить общественное мнение и провести саммит Большой Двадцатки. Решение об окончательном расчленении России должно быть оформлено юридически. И откладывать это нельзя.

– Боюсь, что сейчас это будет затруднительно, – сказала госпожа президент. – После этого чудовищного теракта в России мы не можем гарантировать безопасность саммита.

Старик сверкнул глазами:

– А как же ваше «Созвездие смерти»?

– Вы же слышали, пока что на орбиту выведен только один спутник.

– Если вы не можете гарантировать безопасность саммита, то я предлагаю провести его прямо здесь, на «Голиафе». Или на одном из ваших распрекрасных авианосцев. Так или иначе, но сделать это нужно непременно! Кроме того, в ближайшие сутки вы, Хилла-ри, должны выступить с заявлением. Детали можем обсудить прямо сейчас.

– А я отдам команду спичрайтерам, – сказала госсекретарь.

Старик кивнул и добавил:

– И вот еще что: меня заинтересовали эти ваши спутники. Мне бы хотелось получить более полное представление об их возможностях.

– Я немедленно пришлю к вам эксперта, – сказала госпожа президент.

– Благодарю вас… Если боевые возможности спутников окажутся настолько хороши, как уверяют вас военные – а я много с ними работал и знаю, что генералы врут не меньше политиков. так вот, если боевые возможности флотилии окажутся в достаточной степени высоки, мы должны продемонстрировать это миру. Наглядно продемонстрировать, на деле.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что нужно будет выбрать жертву и растерзать ее на глазах у всего мира. Ваш покойный супруг, Хиллари, однажды уже делал это. Я имею в виду Югославию. Как вы думаете, Хиллари, почему мы растерзали Югославию?

Госпожа президент подумала: мой урод начал войну в Югославии, чтобы отвлечь Америку от обсуждения своих оральных подвигов с этой сучкой Моникой… Вслух госпожа президент сказала:

– Мировое сообщество не могло безучастно наблюдать, как преступный режим Милошевича.

– Бросьте! – перебил Старик. – Бросьте вы это, Хиллари. Режим Милошевича был не более преступным, чем, например, режим Ельцина. Но Ельцина мы всячески поддерживали, а Белград бомбили. Почему? Зачем? Какой смысл был в нападении на Сербию? Ведь нефти у них нет. Дружбы с Аль Кайдой они не водили. Создать атомное или бактериологическое оружие не пытались. Так за что же мы так сурово обошлись с Белградом?.. Не знаете. Странно, что ваш покойный супруг не объяснил вам этого. Но я вам скажу: мы растерзали Белград в назидание всем другим. Нарочито демонстративно. Вдумайтесь: с 1945 года Европа не знала бомбардировок, а в 99-м мы нанесли бомбовые удары по мирному европейскому городу. Чтобы все видели и поняли: любой может стать жертвой. И это сработало. Потому и предлагаю провести акцию устрашения, показать всему миру, что могут ваши спутники.

Госсекретарь осторожно спросила:

– А кого вы рекомендовали бы на роль жертвы?

– Это неважно. Греция, Эстония, Португалия, Финляндия, Молдова, Польша – не имеет значения. И чем более необоснованным будет выбор, тем лучше.

– Почему? – удивленно спросила президент.

– Потому, что именно немотивированная агрессия внушает ужас. Ведь если какая-то из стран «провинилась», то ее «наказание» можно хоть как-то оправдать. Но если удар нанесен по «послушной» стране, то это вызывает глубокий внутренний ужас у всех остальных.

Госпожа президент сказала:

– Это отличная мысль, мистер S. D.

Старик усмехнулся. А про себя подумал: почему, господи? Почему во власть попадают такие посредственности?.. Впрочем, в этом есть и моя вина.

Спустя час гости покинули платформу «Голиаф».

* * *

Иван и Дервиш сидели в предбаннике – распаренные, разомлевшие. Горела керосиновая лампа, в углах плавали глубокие тени, за окном лежали синие сумерки. Из распахнутой двери сауны несло жарким духом. На столе стояла бутылка виски, к которой они практически не прикоснулись, закуска. Дервиш негромко говорил:

– Каков будет масштаб репрессий, сказать трудно, но они неизбежны. Поэтому главная задача сейчас – сохранить организацию. Всем нужно лечь на дно, всякую деятельность свернуть.

– Да, собственно, она и так была свернута. Чтобы не помешать операции «Демонтаж».

– Это хорошо. Скажите, а ноутбук Полковника… В смысле – Павла – у вас?

– Нет, на дне Ладожского озера.

– Это правильно. Павел полагал, что его ноутбук имеет абсолютную защиту – ее разработали специалисты ФАПСИ. После чего «ключ» был уничтожен. Тогда считалось, что американским спецам понадобится не менее двадцати лет, чтобы взломать защиту. Но все меняется. Мощности компьютеров растут, да и часть специалистов ФАПСИ теперь работает в «Кобре». Стопроцентной гарантии нет. Впрочем, ее никогда не бывает. Ладно, с этим все понятно. С кем-нибудь из членов организации поддерживаете связь?

– Нет. За исключением тех, кто принимал непосредственное участие в операции. Но они почти все здесь – в монастыре.

Дервиш кивнул:

– Правильно. Нужно пересидеть несколько месяцев – два, три, пять – пока эти будут вытаптывать поляну.

– А потом?

– Потом? – Дервиш посмотрел в глаза Ивану. – Потом начнется самое страшное – они разорвут страну. Во всяком случае – попытаются.

Стало очень тихо. Сделалось слышно, как потрескивают угли в каменке.

– На чем основан ваш прогноз? – спросил Иван. Он понимал, что Дервиш прав, что так и будет, но все-таки спросил. Голос звучал хрипло и напряженно.

– На элементарном анализе и, извините за нескромность, на огромном опыте… Я – знаю.

– Понятно, – произнес Иван. – Понятно. Дервиш подумал: это тебе, сынок, только кажется, что понятно. Он сказал:

– Я ведь служил в разведке. И в добывающей, и в стратегической. Последнее означает, что в кабинете сидел. Не просто портки протирал, но занимался аналитикой, планировал операции, в том числе перевороты. Посему примите на веру, что я знаю, как это делается. И еще я неплохо знаю человека, который является главным идеологом расчленения России.

– Что это за человек?

– О-о! Это очень интересный человек. Я с ним пересекался когда-то.

За дверью, на улице, негромко подал голос Дейл. Дервиш сказал: идет кто-то. Иван выглянул в оконце и увидел, что от дома к бане шагает хозяин, Валентин Матвеевич.

– Матвеич идет, – сказал Иван.

– Встречайте, Иван Сергеич.

Иван встал, распахнул дверь. На него оглянулись Дейл и Жилец. Валентин Матвеич остановился у крылечка, сказал: «С легким паром».

– Спасибо, – отозвался Иван. – Присоединяйтесь к нам, Валентин Матвеич.

Матвеич вошел, сказал Дервишу: «С легким паром», – и сел к столу. Дервиш снял с полки третий стаканчик, налил виски. Чокнулись, выпили.

Дервиш сказал:

– Напарились отменно, Валентин Матвеич. Спасибо.

– Да не за что, – Матвеич подцепил вилкой квашеной капусты, закусил и спросил: – Виски?

– Он и есть.

– Понятно, – Матвеич закинул в рот капусту, прожевал и сказал: – Только что по ящику передали: на всей территории эрэфии вводится режим чрезвычайного положения. А давеча племяш мой позвонил с Петрозаводска, так сказал, что там уже шерстят: начались проверки документов, за проживание без регистрации хватают без разговора.

Дервиш сказал:

– Этого следовало ожидать. Вы, Валентин Матвеич, не тревожьтесь – я сегодня же уеду.

Иван сказал:

– Да и мы с Лизой тоже. Матвеич замахал руками:

– Вы что – очумели? Разве ж я к тому?

– Спасибо за все, Валентин Матвеич. Но так будет лучше.

– Тьфу, блин! Вот ляпнешь, не подумавши, а потом. – Матвеич налил еще виски, выпил, буркнул:

– Не сильно от моего самогона отличается. Никуда я вас до утра не отпущу.

Вскоре, однако, Дервиш с Иваном ушли в монастырь, а Лиза осталась у Валентина Матвеевича и Алевтины Викторовны. Лиза очень огорчилась. Иван сказал:

– Ничего, завтра уедем в Петербург.

Но все сложилось иначе.

* * *

В монастыре отсиживались участники операции «Демонтаж» – капитан Гринев и его рулевой, Пластилин и Главный Конструктор. Ивана и Дервиша встретили со сдержанной радостью. Что происходит в большом мире за монастырскими стенами, уже, разумеется, знали и поводов для радости было не особо много… Тем не менее поужинали все вместе в монастырской трапезной, поговорили. Настоятелю Иван сказал: «Мы переночуем, а завтра все вместе уйдем». Отец Михаил спросил: «А есть куда?» Иван улыбнулся: «Есть», – и попросил отслужить службу по погибшим воинам Александру, Константину и Зорану. Настоятель кивнул, при людях ничего спрашивать не стал, но потом отозвал Ивана в сторону: «Как они погибли?» Иван рассказал, что не знает, как погибли Зоран и Костя – не видел. А вот Саня Братишка подорвал себя гранатой. Настоятель помрачнел лицом.

Попили жидкого монастырского чаю, разошлись по кельям.

Иван долго не мог заснуть, лежал, смотрел в маленькое оконце на почти полную луну.

Тошно было Ивану – край. Хотелось ему, как волку, завыть на эту бессмысленно-красивую картинку, написанную в небесах. Он не завыл. Он стиснул зубы. Ибо у него не было такого права – права на скулеж. Но право на боль никто отнять не может.

Светила, морочила луна. В небе плыли до нереальности призрачные облака. Иван лежал и вспоминал мертвых, своих мертвых – и удивлялся, как же, оказывается, их много.

Иван долго не мог заснуть, а когда все-таки начал проваливаться в сон, раздался голос шамана. Сначала Иван даже не понял, что это шаман. Но тут шаман ударил в бубен. Ивана как будто подбросило. Он сел на жесткой монастырской койке. Низкий вибрирующий голос шамана раздавался в голове, а потом медленно стекал по позвоночнику, наполняя тело дремучим чувством опасности. Иван вытащил из-под подушки двуствольный «дерринджер» (хранил его, невзирая на просьбу настоятеля не держать в кельях оружия), выглянул в окно… Тихо было за окном, мирно – голубым отливал в лунном свете снег, кресты на куполах церкви отбрасывали бледные тени. А шаман булькал горлом, хрипел камертонно, и голос его, стекая по позвоночнику, перебирал позвонки, как четки… Иван натянул джинсы, футболку, взял фонарь и вышел из кельи в коридор. Быстро прошел по узкому, как щель, коридору, стуча в каждую дверь.

Первым отворил Дервиш. Он был одет, с тростью в руке. Глазами спросил: что?

Иван ответил:

– Тревога.

Выглянули из кельи капитан Гринев и рулевой. Из соседней выглянул Пластилин, а из-за его спины – всклокоченный Главный Конструктор. Вышел из своей кельи настоятель. Выглянули монахи и послушник Павел. Иван сказал:

– Похоже, к нам гости.

Сказал и вспомнил, что почти эти же слова ему довелось сказать Петровичу полгода назад. Господи, всего-то полгода прошло, а кажется – полжизни.

– Конкретней, – произнес Дервиш.

– Конкретней не скажу – не знаю.

– Но с чего вы это взяли?

– Не спрашивайте сейчас ничего – все объясню потом. Настоятель сказал:

– Всем – собираться. Я – на колокольню. Осмотрюсь. Иван сказал:

– Я с вами, Михаил Андреич.

Настоятель ответил: «Быстро!» – и двинулся к выходу. Как только вышли на улицу, стало слышно бормотание автомобильных моторов. Далеко ли, близко – не понять. Переглянулись, бегом двинулись к колокольне. Шаман в Ивановой голове дергался.

Подъем по крутой и скрипучей лестнице показался Ивану очень долгим. Снизу колоколенка не выглядела высокой, но когда поднялись наверх, Иван понял, что высоты она приличной. Маленькая площадка на верху колокольни имела четыре арочных проема, на массивной деревянной балке висел медный колокол.

Они сразу увидели свет автомобильных фар на дороге метрах в трехстах от монастыря – там, где дорогу перекрыли упавшие сосны. Накануне монахи и послушник начали пилить стволы, разбирать завал, но сделали только часть работы. Теперь там, у завала, мелькали фонари, тени, стояли машины – одна, две. нет, три, и, кажется, есть еще и четвертая. Несколько секунд Иван и настоятель рассматривали картинку. Потом настоятель сказал:

– Им не проехать.

Шаман вновь ударил в бубен – Иван присмотрелся и увидел на дороге цепочку идущих пешком людей. Они были всего в сотне метров. Шли беспечно, не скрываясь.

– Через полторы-две минуты они будут здесь, – Иван указал на «пехоту». Настоятель обомлел. Иван пересчитал людей на дороге: одиннадцать человек, – спросил: – У вас, Михаил Андреич, я слышал, есть «запасной выход».

– Есть, – кивнул настоятель. – Я называю его «метро». Только оно нам не поможет.

– Почему?

– Потому что на той стороне, за стеной, – настоятель ткнул пальцем за спину, – выход из нашего «метро» тоже накрыло упавшим деревом.

Иван тихо выругался. А настоятель сказал:

– Ничего, Иван Сергеич, встретим.

Иван повернул голову к настоятелю, спросил:

– А есть чем встречать-то?

– Поскребем по сусекам – найдем. Могу еще и бойца выставить толкового – инок Егорий взводным у меня был.

– Спасибо, – ответил Иван, – своих сил хватит. А втягивать вас в наши игры мы не имеем права.

Настоятель усмехнулся в бороду.

Спецгруппа комитета «Кобра» вышла к объекту. Командир группы, старший лейтенант Чубенко, загнал одного из бойцов на осину и приказал понаблюдать за объектом. Не то чтобы Чубенко ожидал каких-то проблем, но – на всякий случай. Этот объект бойцам Чу-бенко был знаком – уже побывали здесь года полтора назад. Тогда аналитики из управы выдвинули могучую версию, что именно в монастыре могут скрываться раненые боевики. В тот раз никакого криминала не нашли, но у Чубенко осталось впечатление, что что-то здесь неладно. Монахи держались невозмутимо, но. Впечатление, однако, к делу не подошьешь. Конечно, с монахами можно было поговорить по-другому, но тут выяснилось, что в этот же день в монастыре ожидают прибытия митрополита Санкт-Петербуржского и Ладожского. И если митрополит увидит избитых монахов – скандал обеспечен. Старший лейтенант Чубенко спросил себя: оно мне надо? Мне приказали проверить – я проверил, никого не нашел.

Спустя полтора года он вновь получил приказ навестить монастырь.

За монастырем наблюдали минут пять – на территории горел один-единственный фонарь, и все было тихо – ни движения, ни звука. Тогда Чубенко оставил четверых бойцов снаружи – страховать периметр, а с остальными вышел к воротам. Людей у него было мало – меньше отделения. Два отделения во главе с капитаном отправили в Петербург, зато прислали трех оперов из Петрозаводского отдела. Собственно, они-то и должны были проводить операцию на объекте, а дело группы Чубенко – обеспечить их работу.

Чубенко подошел к двери, что была рядом с воротами. Справа от двери свисала веревка и была табличка «Звонок». Чубенко наугад толкнул дверь ладонью, и она распахнулась… «Вот артисты!» – подумал Чубенко.

За минуту до того, как бойцы спецгруппы взяли под контроль периметр, территорию монастыря покинул Пластилин. Он перелез через стену в дальнем углу и мгновенно скрылся в лесу. На нем был «маскхалат» – простыня с грубо прорезанной дыркой для головы. Под мышкой Пластилин нес помповый «Ремингтон-870» двенадцатого калибра.

Пластилин заложил крюк и двинулся в сторону завала на дороге.

…калитка распахнулась, капитан Чубенко подумал: «Вот артисты!» – и шагнул внутрь. Следом за ним – бойцы и оперативники. Осмотрелись, двинулись к жилому корпусу. Было тихо, слегка поскрипывал сырой снег под подошвами ботинок.

У двери жилого корпуса тоже свисала веревка: звоните. Чубенко потер подбородок и нажал на ручку двери. Дверь отворилась… «Ну, блин, клоуны!..» За дверью открылся короткий коридор. В нем было практически темно, возле печки были сложены в аккуратную поленницу наколотые дрова. С прошлого «визита» сюда Чубенко знал, что коридор изгибается буквой «Г». За поворотом коридора был свет – похоже, керосиновая лампа. Старший лейтенант негромко скомандовал: «Палтус остается на входе. Остальные – за мной. Задерживаем всех, сгоняем в трапезную, она в конце коридора».

Когда бойцы и оперативники вошли внутрь и дверь закрылась, Палтус присел на перила крыльца, вытащил из кармана сигарету и вставил в губы. Но прикуривать не стал – Чуб не одобряет, когда курят на операции.

С колокольни на Палтуса смотрел настоятель. Через прицел пистолета-пулемета «Суоми».

Чубенко дошел до поворота коридора, повернул направо. Там действительно светила керосиновая лампа. а в глубине стоял старик. Он был сед, сутул и опирался на палку.

Когда вся группа «гестаповцев» исчезла за поворотом, из-за поленницы выскользнул Иван. Он задвинул засов на двери, шагнул вслед за «гестаповцами». В правой руке держал ТТ с длинным цилиндром глушителя.

Чубенко подошел к старику и остановился напротив. Сказал:

– Ну что, человек божий, не спится? Это были его последние слова.

Пластилин дошел до завала и укрылся в кроне упавшей сосны. До головной машины было около двадцати метров. Фары автомобилей были выключены, движки заглушены. Двое бойцов сидели на упавшей сосне, курили, негромко разговаривали. Задачей Пластилина было «погасить» их, если в монастыре начнется стрельба – чтобы не успели сообщить на базу. Пластилин положил ствол ружья на толстый сук и взял «гестаповцев» на мушку.

Палтус сидел на перилах, и ему хотелось курить. Прошло секунд двадцать, как группа вошла в здание, и рация, что висела на груди Палтуса, произнесла голосом командира: «Ну что, человек божий, не спится?..» А потом раздался хрип, и что-то, судя по звуку – металлическое, упало на пол. Потом стало совсем тихо – это Дервиш «выключил» рацию Чубенко ударом трости, но Палтус знать этого не мог.

Стало тихо, и почему-то Палтусу сделалось не по себе. Ему показалось, что там, за дверью, происходит что-то страшное. Палтус поднялся, сделал шаг к двери и подергал ручку. Дверь была заперта изнутри.

Дервиш вытащил из кармана носовой платок, стер кровь с рукояти трости и бросил платок на пол.

– Все? – спросил Дервиш. Он выглядел совершенно спокойным.

– Здесь – все, – ответил Иван. – Еще один на крыльце. Остальные снаружи.

– Тогда, Иван Сергеич, пригласите сюда того красавца, что на крыльце.

Палтус услышал звук отодвигаемого засова. Потом дверь распахнулась, и появился человек. Палтус не мог понять, кто такой. Мелькнула мысль, что это кто-то из оперов, но уже через секунду он понял, что ошибся. Еще через секунду под челюсть Палтусу уперся цилиндр глушителя и незнакомый голос тихо приказал:

– Дернешься – положу. Оружие на землю. Медленно, аккуратно.

Палтус осторожно снял с плеча АКСУ, опустил вниз. Потом расстегнул кобуру, вытащил «глок», положил на перила.

– Нож, – сказал Иван. Палтус вытащил боевой нож из ножен… Он весьма неплохо работал ножом, и в голове мелькнуло: а если?.. Но под кадык Палтуса упирался глушитель, и шансов было ноль. Палтус покорно выпустил нож из руки.

– Второй, – приказал Иван. Из кармашка на левом рукаве Палтус извлек складной тактический нож, тоже положил на перила.

– Что еще есть? – спросил Иван.

– Ничего, – пожал плечами Палтус.

– Ну смотри, – сказал Иван и кивнул головой на дверь: – Пошли.

Когда Палтус вошел в коридор, то испытал мгновенный шок. В луже крови на полу лежало шесть тел. Пять трупов, шестой – в агонии. Шестой – это был оперативник – сидел, прислонившись спиной к стене, и крупно вздрагивал. Чуть дальше по коридору стоял высокий седой старик с тростью.

Ошеломленный Палтус стоял и смотрел. Он не мог поверить, что эту бойню устроили какие-то чмошники. И положили шестерых опытных сотрудников. Вдвоем.

– Как зовут? – произнес Дервиш. Палтус его не услышал, и Дервишу пришлось повторить: – Как зовут?

– Па. Палтус.

– Нет в святцах такого имени, но если нравится – носи. Слушай меня внимательно, Палтус: сейчас ты по рации начнешь вызывать сюда своих корешей. По одному. Понятно?

– А.

– Живой останешься. Понял?

– А гарантии? – выдавил Палтус. Сам понимал, что глупость, но почему-то спросил.

– Только мое слово, – ответил старик. Раненый опер на полу вдруг открыл глаза и отчетливо произнес: «Скотобаза! Скотобаза!» – потом выгнулся дугой, захрипел и затих. Палтус смотрел на него не отрываясь.

– Я. я согласен, – выдавил он.

– Молодец. Давай-ка порепетируем.

Через три минуты в дверь вошел первый из четырех бойцов, охранявших периметр. Спустя еще две – второй. Они умерли легко. Палтус уже собрался вызвать третьего и положил палец на тангенту, как вдруг рация сама издала короткий требовательный сигнал вызова. Палтус покосился на дисплей, увидел, что вызывает Лом. Палтус посмотрел на Дервиша, и Дервиш кивнул: ответь.

– Палтус, – сказал Палтус в рацию. – Прием.

– Лом на связи, – ответила рация. – Что там у вас происходит? Прием.

– Нормально все. Давай. это. подтягивайся сюда. Чуб приказал.

– А почему он сам не отвечает? Я пытался вызвать его – молчит. Прием.

Секунды три или четыре Палтус молчал, потом произнес:

– У него. это. рация накрылась. Прием.

– А почему Конь не отвечает? Почему не отвечает Сынок? У них тоже рация накрылась? Прием.

Палтус растерянно посмотрел на Дервиша. Дервиш шепнул: «Иди сюда. Здесь все объясню…». Палтус сказал:

– Ты, это, Лом, не рассуждай. Двигай сюда. Прием.

– Передай рацию Чубу. Прием.

– Да некогда, бля. Давай сюда.

– Что-то ты темнишь, рыбина. И свету у вас ни в одном окошке не видать.

Палтус промолчал. На лице его выступили капельки пота… Дервиш шептал подсказки в ухо Палтусу, но того заклинило.

Голос из рации произнес:

– Да ты же, падла, под стволом там стоишь.

А Палтуса вдруг заколотило. Он попытался что-то ответить, но получалось только:

– Я… я… я…

Дервиш обрушил на затылок «гестаповца» трость, Иван подхватил падающее тело и выключил рацию. Это, однако, уже ничего не меняло.

Иван подобрал с пола автомат, метнулся к выходу.

Настоятель на колокольне увидел, как двое оставшихся за стеной бойцов стали отходить. Понял: что-то пошло не так… Бойцы отошли метров на тридцать, скрылись в тени леса, остановились под большой разлапистой елью. Через несколько секунд из корпуса выскочил Иван. В руке держал автомат. Настоятель – бывший капитан ВДВ – понял, что пришло время вступать в игру. Он поднял «суоми» к плечу, нашел почти невидимых в тени бойцов «гестаповского» спецназа и нажал на спуск. Финский пистолет-пулемет дал короткую очередь – упал лицом в снег один боец. Настоятель мгновенно перенес огонь на второго.

В трехстах метрах от монастыря Пластилин услышал выстрелы. Он надеялся, что все обойдется, но выстрелы прозвучали, и стало ясно: не обошлось.

Оба «гестаповца», мирно сидевшие на стволе, вскочили.

– Что такое? – спросил один. Второй собрался ответить, но не успел – Пластилин нажал на спуск. «Ремингтон» выплюнул порцию свинца. Сноп картечи накрыл сразу обоих бойцов.

Сквозь сон Лиза услышала отдаленную стрельбу, вскочила. В соседней комнате встали хозяева. На улице заволновались собаки.

– Где стреляют? – спросила Лиза.

– Похоже, в монастыре неладно, – ответила Алевтина Викторовна.

– В ту сторону минут двадцать назад машины проехали, – сказал Валентин Матвеевич.

– Господи! – сказала Лиза. – Там же Ванька. Я пойду.

– Никуда не пущу, – сказал хозяин.

Было очевидно, что нашумели и что стрельбу слышали в поселке. И значит надо уходить. Немедленно, и теперь уже всем, включая монахов. Потому что даже если уничтожить все следы (замыть кровь, спрятать трупы убитых, отогнать в другое место или вовсе утопить в озерах автомобили), это ничего не изменит – приедут другие «гестаповцы», начнут допрашивать монахов. А как они допрашивают – известно.

Дервиш сказал Ивану:

– Иван Сергеич, обыщите этих. Документы, оружие и все такое.

Иван ответил: «Есть». Настоятелю Дервиш сказал:

– Михаил Андреич, поверьте, мне очень жаль, что так получилось.

Настоятель ответил:

– В этом нет вашей вины.

– Вины нет. Но если бы нас здесь не было, то вам, вероятно, удалось бы избежать проблем.

– На все воля Божья.

– Что думаете делать дальше?

– На Урал пойдем.

– В Уральскую республику?

– Да.

Дервиш потер подбородок, спросил:

– И вы всерьез верите в Уральскую республику? Верите, что в оккупированной стране сохранился анклав, который неподконтролен оккупационным властям?

Отец Михаил ответил:

– Я не верю, я знаю точно: Уральская республика существует. Хотя, конечно, в это трудно поверить.

Дервиш спросил:

– Чем я могу вам помочь?

– Спасибо, – улыбнулся настоятель, – помощь не нужна.

К Дервишу и настоятелю подошел Иван, произнес:

– Прошу прощенья. – Он протянул настоятелю несколько листов бумаги: – Вот, взгляните.

– Что это? – спросил отец Михаил.

– А вы прочитайте – все поймете.

Отец Михаил повесил автомат на плечо, взял один лист, поднес поближе к свету. Сверху был изображен символ комитета «Кобра» – приготовившаяся к атаке королевская кобра. Ее капюшон раздувался, а мускулистое тело кольцом обвивало земной шар. Ниже была «шапка»: «Постановление о производстве ареста». Настоятель метнул быстрый взгляд на Ивана. Потом начал читать: «В связи с подозрением в пособничестве террористам и на основании ст. 14, 15 и 19 Закона о противодействии терроризму приказываю арестовать настоятеля монастыря св. Николая Никифорова Михаила Андреевича, а также всех монахов, послушников и прочих лиц, которые будут находиться на территории монастыря. Начальник Особого отдела комитета „Кобра“ майор Малеванный Т. Г. 31 октября 2013 г.»

Настоятель передал бумагу Дервишу, спросил у Ивана:

– Откуда это?

– Вот у него нашел, – Иван кивнул на труп в штатском. Потом раскрыл удостоверение с тисненной золотом коброй на обложке, прочитал вслух: – Старший оперуполномоченный Дауд Хусаинов.

Настоятель сказал Дервишу:

– А вы говорите: удалось бы избежать проблем. В огне брода нет.

* * *

У организации было несколько конспиративных точек – квартиры в Санкт-Петербурге, Петрозаводске и Пскове. Был частный дом в Новгородской области. Но до них еще нужно было добраться. Визит «гестапо» в монастырь показал, насколько это опасно. Иван предложил отправиться в надежное место. Место, однако, не назвал, сказал только, что недалеко и искать там не будут. Он имел в виду лепрозорий.

Настоятель отказался. Сказал:

– Благодарю, но мы с братией все же на Урал двинемся. А молебен о павших воинах отслужу. Об этом не беспокойтесь.

– Удачи вам.

Монахи вынесли трупы «гестаповцев» с территории – «чтобы монастырь не поганить», попрощались, погрузились в «Газель» и вскоре уехали.

Иван сходил в поселок, к Лизе. Объяснил ей, что придется уехать. Не надолго. Не очень надолго. или. А, черт! Я сам не знаю на сколько.

Он боялся, что Лиза заплачет, но она не заплакала. Она перекрестила Ивана и сказала: «Иди. Я буду ждать тебя».

Он ушел. Снег под ногами скрипел: буду ждать. буду ждать… буду жда…

* * *

В лепрозорий поехали на «Ниве» Дервиша. Вшестером. Как поместились в тесном салоне, непонятно, но как-то поместились и даже доехали.

Лепрозорий был похож на зону – темный высокий забор с колючкой по верху, серые бараки. Только вышек с автоматчиками по углам не хватало. Мрачно, но надежно. Во всяком случае, за все годы Оккупации «гестапо» не было здесь ни разу. Главврач, давно помогавший «гёзам», устроил их в дальнем пустующем бараке. Там были две большие палаты. В них стояли кровати с панцирной сеткой, круглые печки, столы и лавки. В этом бараке никогда не содержали прокаженных и было безопасно. Относительно. И там уже был один постоялец – капитан второго ранга Николай Нефедов по прозвищу Дельфин.

Дельфин увидел ребят и обрадовался. Разулыбался, как кот, и сказал:

– Ну вот… а я думал, мне одному здесь спирт жрать! Когда обосновались на новом месте, Дервиш сказал Ивану:

– Иван Сергеич, нынешней ночью вы нас фактически спасли. Но возникает естественный вопрос: как вы узнали о том, что в монастырь едет «гестапо»?

Иван усмехнулся. Он знал, что этот вопрос возникнет и на него придется ответить.

– Мне подсказали, – сказал Иван.

– Кто? – спросил Дервиш.

– Шаман, – ответил Иван.

– Шаман? А поподробнее не расскажете? Иван закурил, сделал глоток горячего чая, сказал:

– Расскажу. Но учтите: мой рассказ вам может показаться, мягко говоря, странным. – Дервиш кивнул. Понимающе. – Очень странным… Но все это – чистая правда. В общем, у меня во взводе служил парень. Как водится, у всех были клички. У этого – Якут. На самом-то деле он был не якут, а представитель какого-то другого северного народа – да попробуй их разбери. Леха Якут был снайпером, что, в общем-то, понятно – северные люди живут охотой, стрелять учатся сызмальства. Кому ж и быть снайпером, как не охотнику? Вот и мой Якут стрелял хорошо и как-то раз снял чеченского гранатометчика метров с семисот. Якут был очень рисковый парень, лез в самое пекло, и я ему не раз говорил: «Ой, смотри, Леша, снимут тебе чехи голову». А он только посмеивался и отвечал: «Не, товарищ лейтенант, не снимут, мне шаман помогает». Он это с улыбкой говорил, но вместе с тем значительно как-то. Я его слова всерьез, конечно, не воспринимал, хотя какая-то мистика присутствовала – Якут как будто кожей опасность ощущал. Однажды был такой случай: батальон вышел на операцию. Едем. И вдруг Якут мне говорит: «Нельзя этой дорогой ехать». – «Что за черт? Ты чего, Леша, ох-ренел?..» А он свое гнет: «Нельзя, засада там, много крови будет». – «Да откуда ты можешь это знать?» – «Знаю, говорит, засада там. Во-он там впереди – развалины пятиэтажки и кусты. В них – духи.» Я в затылке почесал: что делать? С одной стороны, я-то уже знаю, что у Якута нюх, а с другой – глупость полная. Короче, доложил я все-таки Бате. А Батя у нас умный мужик был. Батя лично поговорил с Якутом, что-то понял и сказал: «Свяжитесь с „крокодилами"». А колонну нашу пара «двадцать четвертых» прикрывала. Вот Батя и говорит: «Свяжитесь с ними, пусть „крокодилы" причешут эти кусты и эту пятиэтажку.» Ну, «крокодилы» получили целеуказание и – дали прикурить. Сам видел, как ракета попала прямо в окно и оттуда выбросило тело в камуфляже. После этого «крокодилы» взялись за дело всерьез. Они разнесли дом и пропололи прилегающие кусты реактивными снарядами и пушками, уничтожили более полусотни боевиков. Батя потом спросил у Якута: «Как же ты узнал?..» А Якут ответил: «Сам не знаю, товарищ майор. Мне шаман помогает.» Батя лысину свою почесал и ничего не сказал. А что тут скажешь? – Иван сделал глоток чаю, затянулся и продолжил: – Однажды сентябрьским вечером ушел Леха Якут на охоту. Для прикрытия с ним пошла пара автоматчиков. Якут, кстати, всегда говорил, что мне, мол, прикрытие не нужно. Меня, товарищ старший лейтенант, шаман бережет. Ну, шаман шаманом, а пара автоматов лишней не будет – снайпера охотились на чехов, а чехи охотились на снайперов, и были случаи, когда снайперов на позиции поджидали засады. Поэтому позицию нужно почаще менять – чтобы не подловили. И ведь все это знают, но в жизни как бывает? Снайпер позицию выбрал хорошую, ориентиры пристрелял – в общем, обжился. Она ему почти как дом стала, и менять ее уже не хочется, а тут. В общем, ушел однажды Леха Якут на охоту, а на позиции – это был девятиэтажный дом – его уже ждал поставленный на растяжку обрез двустволки. Зацепил Леха ногой проволоку и получил две порции нарубленных гвоздей. Вот тебе и шаман! Тяжело раненного Якута ребята принесли на руках. Но он уже был совсем плохой. Раны – страшные… Успел мне сказать: «Теперь, лейтенант, шаман тебе помогать будет…» «Скажу честно: я к этому отнесся скептически. Понимаете?» Дервиш кивнул:

– Отлично понимаю.

И Ракетчик тоже кивнул головой, буркнул: «Чертовщина какая-то… Иван продолжил:

– Вот… скептически я к этому отнесся. Но уже через неделю шаман дал о себе знать. Это для меня было полной неожиданностью. В общем, дело было так: мы проводили зачистку на территории полуразрушенного завода – там могла скрываться группа боевиков. Я шел по полузатопленному подвалу, как вдруг в голове – до сих пор помню это ощущение! – в голове у меня прозвучал низкий вибрирующий звук. Это было настолько неожиданно, что я остановился. А звук – то ли человеческий голос, то ли звериный рык – прокатился вдоль позвоночника, стек по ноге. Я и самому себе не могу объяснить, как понял, что это шаман и что впереди опасность, но как-то понял и закричал: «Ложись!» – и сам прыгнул в сторону, плюхнулся в вонючую воду. А через секунду из глубины этого подвала начал бить пулемет. Пулеметчика забросали гранатами, а из наших никого даже не зацепило – чудо. Ко мне потом бойцы подходили, спрашивали: «Как же вы, товарищ старший лейтенант, высмотрели-то его? Он же, сука, сидел там, как в доте, один ствол торчал в „амбразуре"…» Я тогда ответил правду: а я его не увидел, я его услышал. Вот так я «познакомился» с шаманом. И, хотите верьте, хотите нет, но он меня не раз выручал. Правда, были случаи, когда шаман отмалчивался.

Иван замолчал. И все сидели некоторое время молча. Потом Дервиш произнес:

– Ну что же? Чего-то в этом духе я и ожидал. Меня, Иван Сергеич, вы нимало не удивили. Я ведь в Африке работал. В самой глубинке. И сталкивался там с такими вещами, что. В общем, мы об этом даже не упоминали в отчетах. А то посчитают сумасшедшим – отзовут к чертовой матери. Посему скажу: я вам безусловно верю и рад тому, что среди нас незримо присутствует шаман.

Ракетчик сказал: «Да-да, конечно…»

* * *

Президент РФ потрогал узел галстука. Слегка сдвинул его влево, потом вправо – признак сильного раздражения. Глава администрации президента, Антон

Викторович Сластенов, знал это точно. Привычки своего босса Сластенов изучил «от» и «до».

– Ты, – сказал президент, – когда прилетел?

– Только что. Прямо с самолета сюда. Президент встал с кресла, прошелся по кабинету и остановился напротив окна. Сказал:

– Полчаса назад Сучка звонила.

– Чего хотела курица мажорная?

– Чего хотела? До хера чего хотела. Они там у себя на вашингтонщине уже спланировали большую зачистку здесь, у нас.

Сластенов пожал плечами:

– Это было ожидаемо. Мы и без нее уже проводим зачистку.

Президент резко повернулся, подошел к столу, взял лист бумаги и толкнул его через стол Сластенову:

– А это? – произнес он раздраженно. – Это тоже ожидаемо?

Сластенов невозмутимо взял лист бумаги, быстро прочитал.

– Ну? – спросил президент.

– Круто солит Сучка, – сказал Сластенов и задумался. Через несколько секунд он повторил: – Круто солит.

– Ты обратил внимание на пункт номер четыре – амнистия? Под каким соусом подать амнистию в условиях чрезвычайного положения? Я уже говорил с этим… с министром юстиции. Он за голову хватается.

– Да он всегда за голову хватается. Выгнать его к чертовой матери.

– Нельзя, его на Западе любят – правозащитник, понимаешь, да еще и голубой. А теперь – амнистия! Вот скажи: как ее обосновать?

Сластенов сказал:

– Никак. Провести секретным указом без опубликования в печати.

Президент подумал недолго и сказал:

– Волна все равно пойдет. Сластенов ответил:

– Конечно пойдет. да и хер с ней. Президент снова подергал узел галстука, спросил:

– А кого амнистировать?

– В 53-м, после смерти Сталина, уже проводили амнистию. Тогда освободили следующие категории: тех, у кого срок меньше пяти, беременных баб и баб с малолетними спиногрызами, пожилых и малолеток, а также осужденных за должностные и экономические. и так далее. Остальным сократили срок наполовину. За исключением осужденных за «контрреволюционные преступления», бандитизм и мокруху. Тогда хотели провести амнистию за два-три месяца. Но не смогли уложиться даже за четыре, а кое-где мудохались полгода и больше.

– Сучка, если ты обратил внимание, хочет, чтобы мы все провернули за месяц.

– Обратил. Потому и заостряю ваше внимание на опыте бериевской амнистии. Так вот, в 53-м, фактически сразу после смерти Отца, при Лаврентий Палыче, гулаговский аппарат работал исправно. И то не смогли сделать в срок… А при нынешнем всеобщем похулизме?

– Что предлагаешь?

– Это Старик Сучку настропалил, – ответил Сластенов не по существу. Про себя подумал, что не имеет никакого значения, за какой срок – за месяц или за три – проведут амнистию. Итог будет один: полное уничтожение страны. А этого Сластенову не хотелось – он с этой страны кормился. И не исключал, что когда-нибудь сможет встать у руля.

– Старик не Старик – какая разница? – сказал президент. – Делать-то все равно придется нам. Я спрашиваю: что предлагаешь?

– Колупаться со статьями да со сроками – мудовые страдания. Зашьемся начисто. Поэтому амнистировать нужно всех, кто отбарабанил две трети срока. За исключением пожизненных – маньяков да людоедов.

Узел галстука влево – вправо:

– Сурово. Это ж мы так выпустим на волю тьму отморозков. А у нас и так преступность. того.

– Потому и не страшно. Она уже настолько «того», что если и станет выше, то никто не заметит.

Президент встал, вновь прошелся по кабинету и остановился у окна. Сунул руки в карманы, покачался с пятки на носок. Не оборачиваясь, спросил:

– Ну а пункт номер шесть? Номер шесть, блядь, пункт. что скажешь?

Сластенов пожал плечами.

– А что номер шесть? Они все равно обречены. А так проявим акт гуманизма.

– Ну. ну, готовь проект указа.

* * *

Старику позвонил командующий Объединенными Космическими силами Соединенных Штатов Америки и сообщил, что направляет на «Голиаф» эксперта, ведущего специалиста «известного вам проекта». Через одиннадцать часов сотрудники службы безопасности «Голиафа» встретили его в аэропорту Икалуита и доставили на платформу.

Когда прибыл эксперт, был уже вечер, Старик сидел в гостиной у камина, читал статью в «The Sunday Times». Он не любил читать с монитора, поэтому Рита распечатывала ему все необходимые материалы. Старик сидел у камина, держал в руках несколько листов бумаги. Статья была посвящена смерти Карлы дель Понте и называлась «Самоубийство или все-таки убийство?». Отставную прокуроршу нашли мертвой в кресле в гостиной собственного дома. В руках она держала свою скандальную книгу «Охота: я и военные преступники». Старик отлично знал, как и почему погибла грозная прокурорша, и статья его забавляла.

Эксперт оказался маленьким, лысым, в старомодных очках и похожим на гнома. Непонятно только – на доброго или злого. Поскольку работу Объединенных Космических сил курировало Национальное разведывательное управление, то Старик решил, что, скорее, на злого.

– Ну, – сказал S.D., когда познакомились, – расскажите мне о вашем «Созвездии смерти».

– Но ваши люди отобрали мой ноутбук, – возмущенно заявил Гном.

– А что – без ноутбука нельзя рассказать?

– Но, видите ли, вся графика.

– Если вам понадобится что-либо отобразить графически, то вот карандаш, вот бумага. Начинайте.

– Что конкретно вас интересует?

– Реальные возможности этого вашего «Созвездия смерти». Подчеркиваю – реальные.

Гном посмотрел на часы, прикинул что-то и сказал:

– Примерно минут через тридцать над нами пролетит – мы специально перевели ее на эту орбиту – наша боевая платформа. Если вы пожелаете, мы можем устроить показательное шоу.

– Шоу мне – благодарю вас – не нужно, – довольно сухо произнес S.D. – Мне дело нужно… Что конкретно вы можете продемонстрировать?

– Ну например, как наша «Энола Гэй» стреляет.

– «Энола Гэй»? – удивленно произнес Старик.

– Э-э… «Энола Гэй» – неофициальное название. Это название мы используем только в разговорах между собой.

– Черный, однако, юмор, – сказал Старик. Теперь он точно знал, что гном – злой. Потом Старик спросил: – В спасательную шлюпку попадете?

– Если вам не жалко шлюпку…

– Мы сбросим на воду старую цистерну – размеры примерно те же. А попадете?

– В человека попадем… Если сбросите за борт манекен в спасжилете, мы его расстреляем.

– Из космоса?

– Из космоса.

– Вы это серьезно?

– Вполне.

Старик снял трубку, вызвал помощника. Когда Ап-фель явился, сказал:

– Джозеф, распорядитесь, чтобы на воду сбросили старую цистерну. Я знаю, у них есть… И еще: пусть ребята быстренько сделают манекен – штаны и куртка, наполненные пенопластом – и сбросят это чудо на воду.

Гном добавил:

– Попросите, чтобы цистерна и манекен были на веревке длиной метров пятьдесят.

Апфель кивнул и вышел. S. D. спросил:

– Может быть, глоток виски? В моих погребах есть неплохой виски.

– С удовольствием… водки.

– Какую предпочитаете?

– Русскую.

S.D. снял трубку старинного телефона, произнес: «Будьте добры водки нам с мистером Гусевым. Непременно – русской.» И – Гному:

– Есть Stolichnaya Gold Vodka и Stolichnaya Moskva Premium.

– Все равно.

Старик сказал в трубку: «Все равно», – и повернулся к Гному:

– Ведь вы русский, мистер Гусев?

– Да, русский… Если вы приняли решение, то мне нужно позвонить в Центр.

– Звоните, – Старик подвинул телефон.

– Это защищенная линия? – спросил Гном. Мистер S.D. ответил:

– Вы меня удивляете.

Гном набрал номер, сказал в трубку: «Привет, Чак. Это Григорий. Наш клиент хотел бы посмотреть, как наша девочка стреляет. Даю координаты: широта. долгота… цель – одиночный пловец в воде и рядом с ним – плавающий предмет… Удачи, старина».

Вошел стюард, принес бутылку водки и бутерброды.

Старик сам налил водки, сказал по-русски: «Ваше здоровье!» – и сделал глоток. Гном удивился, но ответил тем же пожеланием и тоже выпил.

– Теперь рассказывайте про ваше «Созвездие».

«Энола Гэй» – боевая орбитальная платформа, бортовой номер SWY-01, первая из «Созвездия смерти» – плыла над Землей. Она находилась над Атлантикой, когда из командного центра, расположенного в горах Шайенн, пришел приказ на уничтожение двух целей. Электронный «мозг» «Энолы Гэй» мог совершать до полумиллиарда операций в секунду. Ему достаточно было получить координаты целей, все остальное он делал сам. «Мозг» боевой машины мгновенно произвел все необходимые вычисления. Импульсные двигатели откорректировали курс, платформа двинулась на север. На борту «Энолы Гэй» золотом был начертан девиз: «IGNI ET FERRO».

– Теперь рассказывайте про ваше «Созвездие».

– Извольте. Я думаю, вам хорошо известно, что военные спутники – давно не новость. Но в основном спутники применялись для разведки. И, надо заметить, довольно успешно. Технология «ки хоул» позволяла из космоса разглядеть на земле объекты размером до сорока сантиметров.

– В прессе сообщали, что со спутников читают даже номера автомобилей, – сказал Старик.

Гном пренебрежительно махнул рукой:

– Ложь. Пропаганда. Но вот рассмотреть отдельного человека вполне реально. А нынешние технологии позволяют видеть сквозь облачность, туман или в темноте. Но мы сейчас не об этом. Мы о боевых спутниках. То есть о спутниках, несущих на борту оружие. Такие попытки тоже предпринимались. Как в Советском Союзе, так и в Соединенных Штатах, и – позже – в Китае. Но не особо успешно.

– А вы, – перебил S.D., – давно занимаетесь этой темой?

– Скоро тридцать лет.

– В Штатах или в России?

– Начинал в Советском Союзе, – Гном умолк и несколько секунд молчал. Старик смотрел на него очень внимательно. Гном улыбнулся и сказал: – Последние девять лет живу и работаю в Штатах. Так вот, попытки создать боевые орбитальные комплексы предпринимались. При этом надо иметь в виду, что компоненты для этого, в общем-то, уже были. Все, кроме оружия. Большую ставку делали на лазерное оружие, но следует признать, что пока надежды не оправдались. Впрочем, в Ливерморской лаборатории есть очень перспективные наработки.

Откуда-то снизу донесся гулкий шлепок, Гном осекся и спросил:

– Что это?

– Полагаю, что это сбросили цистерну. Кстати, не пора ли нам подняться наверх?

Гном посмотрел на часы, произнес: да-да, конечно. Вошел Апфель, сказал, что все готово – манекен и цистерна на воде.

– Благодарю вас, Джозеф. Принесите, пожалуйста, куртку для мистера Гусева – мы поднимемся наверх.

Спустя две минуты Старик и Гном появились на верхней палубе. Ветра почти не было, сыпал колючий снежок. Старик приказал выключить наружное освещение. Свет погас, и сделалось почти темно. Свет давал один-единственный прожектор, установленный на буровой вышке. В его луче качался на черной воде «человек» в ярком оранжевом спасательном жилете. Из-за относительно большого расстояния он выглядел вполне реалистично. Метрах в двадцати от него качалась ржавая стальная цистерна. О ее борт терлась большая ослепительно-белая льдина.

Гном посмотрел на часы и произнес:

– Полагаю, что через две с половиной-три минуты. Было бы хорошо выключить двигатели и механизмы.

– Зачем?

– Тогда мы сможем услышать даже свист пули. Старик подозвал высокого бородача. Спросил: «Мы

можем на пять минут выключить ваши дизеля и вообще все, что можно выключить ненадолго?»

Старший механик «Голиафа» ответил: «Пять минут? Без проблем, сэр».

Через минуту стало тихо. Так тихо, что можно было слышать, как трется льдина о ржавый борт цистерны. Все ждали. На черном арктическом небе сияли тысячи звезд. Одна из них была «Энола Гэй». По морю катились невысокие и совершенно одинаковые волны. Старик ждал, но свист все равно раздался неожиданно. Он обрушился откуда-то с небес, был пронзительно-высокий и очень короткий, а завершился резким, как удар бича, щелчком над водой. Вода вокруг манекена вскипела, а сам он как будто подпрыгнул, встал на-попа. Это было неожиданно. Это было непонятно. И – это было страшно.

Спустя несколько секунд вновь раздался свист. Вновь прозвучал удар бича. В теле цистерны образовались несколько крупных дыр с рваными краями. Цистерна на глазах начала тонуть. Льдина раскололась на несколько частей.

Гном стоял у поручней и смотрел на эту картину взглядом победителя.

Старик налил в стаканы водку, вновь произнес по-русски: «Ваше здоровье», – и выпил. Потом сказал:

– А теперь объясните, что это было. Как, черт побери, вы это делаете?

– Посредством черной магии, сэр, – ответил Гном и рассмеялся. Потом сказал: – Впрочем, теперь это называется «высокие технологии». Я уже говорил, что главной проблемой боевых спутников является оружие. Попытки использовать всякого рода экзотику – лазеры, пучковое оружие – не оправдались. А вот решение стрелять по цели обычными пулями оказалось правильным. Хотя, конечно, пули и снаряды, применяемые нами, тоже являются продуктом высоких технологий. А выстреливают их из электромагнитной пушки. В двух словах объясню, как устроена электромагнитная пушка.

Стало слышно, как где-то включаются дизеля, начинают работать механизмы.

– Итак, электромагнитная пушка, она же электромагнитный ускоритель, – это оружие высокой кинетической энгергии. В основе его две токопроводящие шины. Ток создает магнитное поле, взаимодействуя с которым снаряд ускоряется силой Лоренца…

– Стоп! – выставил вперед ладонь мистер S.D. – Стоп. Давайте попроще, мистер Гусев.

– Ну. попроще так попроще. В общем, любителям поиграть в трехмерные шутеры подобное оружие известно под названием «рейлган». Оно способно выстреливать снаряд массой около килограмма со скоростью почти двенадцать километров в секунду. Снаряд массой около двух килограммов мы разгоняем до восьми километров. Массой три с половиной килограмма – до семи. На наших платформах стоят по три ствола. Один мы называем «ружье». Ибо он предназначен для стрельбы по мелкой дичи – по человеку или автомобилю. Разумеется, попасть в человека с орбиты, с высоты в двести с лишним километров, довольно трудно. Причем трудности возникают из-за последних пятнадцати-двадцати километров, которые приходятся на полет снаряда в земной атмосфере – именно на этом участке траектории возникают все отклонения. Они невелики, но тем не менее они есть, поэтому при испытаниях первых образцов гарантированный процент попаданий в мишень, имитирующую взрослого человека, не превышал сорока процентов. Мы изменили концепцию и теперь по «мелкой дичи» стреляем килограммовым «стаканом», наполненным стальными поражающими элементами. За пять-пятнадцать метров до цели «стакан» раскрывается на две половинки, выстреливает свою начинку. Получается нечто вроде выстрела картечью из охотничьего ружья. И эта картечь накрывает площадь диаметром около двух метров. У того, кто попал под выстрел, шанса практически нет. Вы же видели манекен? – Старик кивнул: видел. Когда манекен вытащили из воды, он был буквально изорван картечинами, в груди зияло отверстие, пробитое «стаканом». Гном сделал глоток водки, продолжил: – Скорострельность и маневренность «ружья» позволяет стрелять даже по самолетам и ракетам. По более серьезным целям – бронемашина, корабль – мы используем второй ствол. Вот это уже настоящая пушка. Ну, вы видели, какие дырки он сделал в цистерне. – Старик снова кивнул. – Так это мы стреляли разделяющимся снарядом. А есть еще и снаряд-болванка. Самый массивный, массой три с половиной килограмма. Его мы выстреливаем из третьего ствола. Он хорош для стрельбы по самым серьезным, если можно так выразиться, целям – по солидной броне или железобетонным перекрытиям. Снаряд пробивает любую броню, а в бетон проникает на глубину более полутора метров. При попадании в твердый материал стальной закаленный снаряд вследствие очень высокой скорости как будто взрывается – в нем образуются сверхвысокие напряжения. При этом взрывоподобно разрушается и материал, в который попал снаряд – броня, бетон. Дает массу осколков. Башня танка в результате такого попадания превращается в разорванный котелок.

– Образно, – оценил S.D.

– Эффект потрясающий. А экипаж внутри подбитого танка превращается в мясной фарш – его просто разбрызгивает по стенам.

– Понятно. Понятно, мистер Гусев. И все же: каковы возможности вашего «Созвездия» при проведении, например, антитеррористической операции в условиях города?

– Теоретически они очень высоки. Каждая платформа несет в своих погребах по девятьсот патронов для «ружья» и по шестьсот снарядов для каждой «пушки». При необходимости мы можем поражать террористов, стреляя сквозь крыши и стены зданий. Мы можем убивать их прямо в сортире. Для этого, разумеется, необходимы точные координаты цели, то есть помощь наводчиков на земле. Тогда от снарядов с «Созвездия смерти» не спасет ни броня, ни бомбоубежище. От них невозможно спрятаться. Они будут настигать террористов везде. Да еще следует учитывать психологический эффект – выстрел с «Созвездия» похож на гром среди ясного неба и воспринимается как нечто почти мистическое. Компьютерное моделирование показало, что всего одна платформа может полностью парализовать действия террористов в условиях даже большого города. А ведь мы можем собрать в заданной точке несколько платформ. Но, повторюсь, на практике все это не проверялось.

Несколько секунд Старик молчал, задумчиво крутил в руках высокий стакан. Потом спросил:

– А какова схема оперативного управления?

– Приказ на применение флотилии отдает лично президент Соединенных Штатов.

– Каким образом?

– Как вы знаете, президента повсюду сопровождает офицер с «атомным» кейсом. Вот именно посредством этого кейса и осуществляется управление флотилией. То есть никакой бюрократии. Все предельно просто – президент отдает приказ, офицер вводит в компьютер данные, и через несколько минут ближайший к цели спутник наносит удар.

– Понятно, – кивнул Старик. – Когда вы сможете вывести на орбиту всю флотилию?

– Для доставки платформ на орбиту мы используем два шаттла. На доставку и монтаж каждой из них требуется как минимум неделя. Во-первых, требуется время для того, чтобы «подвесить» платформу на орбиту. Во-вторых, уже там, на орбите, необходимо провести некоторые монтажные операции и тестирование.

– То есть еще семь недель?

– В лучшем случае. Реально времени нужно еще больше. Довольно часто старты «челноков» приходится переносить из-за метеоусловий или мелких неполадок.

– Плохо, – сказал S.D., – очень плохо. Фактически Соединенные Штаты располагают уникальным боевым комплексом, который способен значительно изменить представления о войне… Аналогов в мире, если я правильно понял, нет?

– Совершенно верно, – подтвердил Гном. – В Китае ведут аналогичные разработки, но они сильно отстали.

– И при этом вывод флотилии на орбиту ведется черепашьими темпами. У вас, если не ошибаюсь, есть четыре шаттла. Почему задействованы всего два?

– Все четыре и задействованы. Но один из челноков всегда стоит «под парами» в качестве аварийно-спасательного корабля, еще один находится на профилактическом обслуживании – там ведь огромное количество регламентных работ. Получается, что из четырех шаттлов реально работают только два.

– Скверно. Когда на орбите будут висеть хотя бы три-четыре платформы?

– Вторая платформа через пару суток будет, как говорится, «на ходу» – она уже на орбите и сейчас на ней заканчивают монтировать «стволы». А еще через неделю – если все пойдет штатно и погода не подкачает – над нами будут висеть четыре платформы. В рабочем состоянии.

– Через неделю, – задумчиво сказал Старик и повторил, – через неделю… Ну что ж… Благодарю вас, мистер Гусев. И – не смею вас более задерживать.

S.D. сам проводил гостя. Когда поднялись наверх, на платформе все еще было темно – Старик не отдал приказ включить освещение, вот его и не включили. Во мраке Гном увидел вдруг нечто неожиданное – вознесенный стальной стрелой деррика на высоту около тридцати метров, над морем висел «аквариум» – стеклянное сооружение размером с комнату. На фоне черного неба вода в нем как будто слегка светилась. А в воде медленно кувыркался обнаженный юноша. И звучала музыка.

– Господи! – произнес ошеломленно Гном. – Господи! Что это? Кто это?

Старик тоже посмотрел на аквариум с юношей внутри. Слегка поморщился и негромко сказал Апфелю:

– Я же просил, чтобы он воздержался.

– Но я ничего не мог поделать… Вы же знаете его характер!

Гном вновь повторил:

– Кто это? S.D. ответил:

– Это… мой гость. Гном с восторгом сказал:

– Он похож на молодого бога.

– Да, – сказал Старик, – он похож на бога. Юноша, похожий на молодого бога, совершил грациозный кувырок и лег на воде, глядя вверх, в звездное небо.

* * *

Начальник тюрьмы особого назначения «Залив-3» майор Малофеев проводил инструктаж вновь поступивших сотрудников. Они уже три дня как прибыли к месту службы, но у Малофеева все не хватало времени пообщаться с ними. Особенно из-за последних событий. Оба были выпускниками спецшколы «Надежда», но опыт майора показывал, что все и всегда нужно держать под личным контролем – знаем мы этих выпускников.

– Вы должны раз и навсегда запомнить, что заключенный в нашей системе – это не человек, – говорил майор, глядя в иллюминатор. Там было серое небо, серая вода Финского залива, и вдали медленно шел сухогруз. – Вы спросите: а кто? Отвечу: вообще никто. Даже имя-фамилия ему не положены. При поступлении к нам заключенный получает кличку.

Один из новичков – длинный белобрысый малый по фамилии Маскявичус – вставил:

– Желательно – обидную, унизительную. Малофеев хмыкнул:

– Это вас в «Надьке» так учили?

– Так точно, господин майор.

– Херня все это. Во-первых, на всех не напасешься кликух унизительных. А во-вторых, какая у него кликуха – унизительная или нет – зэк думает первые два часа. Или час. Потом ему становится не до этого. Его интересует только одно: как не сдохнуть в трюмах. Потому что больше полутора лет никто здесь не выдерживает. Это понятно?

– Так точно, господин майор.

– Поехали дальше. Как вести себя с заключенным? А так и вести – как с пустым местом. Зэку категорически запрещается даже смотреть на сотрудника. Он должен смотреть в пол. Руки за спиной, голова опущена низко, глаза – в пол. Всегда, при любых обстоятельствах. В «Надьке» вам объясняли, в чем тут смысл?

Маскявичус ответил:

– Так точно, господин майор. Когда зэчара стоит с низко опущенной головой, он не может ориентироваться и соответственно не может быстро и эффективно атаковать.

Малофеев усмехнулся:

– Это верно – из такого положения атаковать трудно. Но как раз в этом случае смысл состоит в том, чтобы показать зэку, что он – никто.

Малофеев собрался развить мысль, но в дверь постучали.

– Войдите, – ответил майор. Вошел дежурный, произнес: «Вам пакет, господин майор.» Малофеев ответил: «Давайте.» Дежурный вышел, вошел старший лейтенант – фельдъегерь, отдал честь, протянул опечатанный пакет и квиток с красной полосой по диагонали. Малофеев внимательно осмотрел печати, потом взял квиток, поставил время и расписался. За два с половиной года, что он прослужил начальником «тройки», это был не первый секретный пакет. И ничего хорошего он не сулил. Малофеев знал это по опыту.

Майор аккуратно вскрыл конверт и вытряхнул на стол сложенный вдвое лист бумаги. Двое новеньких внимательно следили за каждым движением майора. Малофеев развернул лист, прочитал короткий текст. Потом поднял глаза на новеньких и сказал:

– А ну-ка сходите покурите.

Они синхронно поднялись и вышли. Майор Малофе-ев еще раз перечитал текст, скомкал в сильной кисти бумагу и произнес два слова. Слова были такие: «Во бля!»

Малофеев выкурил сигарету и вызвал зама. Показал бумагу. Зам прочитал, помолчал и сказал:

– Двести восемьдесят семь рыл. не, вру. Ночью один помер – двести восемьдесят шесть. За трое суток?

Малофеев взял сигарету, прикурил. Потом поджег скомканный приказ. Он сидел, курил и смотрел, как огонь пожирает бумагу, а бумага судорожно корчится, скукоживается. Зам осторожно спросил:

– А. как?

– Как-как? Каком кверху.

Зам вздохнул, ничего не сказал. Спустя полминуты произнес:

– А кто делать-то будет, Олег Владимирович?

– Прикажу тебе – и ты будешь. Слабо?

Зам снова ничего не сказал, а Малофеев потушил сигарету, ответил:

– Ты вот что. Ты позови-ка сюда новенького. Ну, этого – литовца.

– Маскявичуса?

– Его!

– А чего?

– Чего, чего… Я на него посмотрел сегодня – думаю: этот сможет. Глаза у него.

– Чего глаза?

– Как из морга глаза. Короче, зови.

Зам поднялся и вышел. Спустя три минуты вернулся с Маскявичусом.

В тот день секретные приказы получили начальники еще семнадцати тюрем особого назначения. Шестнадцать из них произнесли «Во бля!» или нечто похожее, а один оживленно потер руки.

Когда стемнело, заключенных стали поднимать из трюмов. Вертухай выкликал: «Гондон! С вещами на выход.», «Сучий потрох! С вещами на выход.», «Бледный.», «Гондон второй.» Он выкликал, и спустя минуту или две из трюма появлялась голова, замотанная в какое-то тряпье. Потом – плечи, укрытые тряпьем. Концом ствола вертухай показывал в корму: туда иди. Некоторые спрашивали: куда меня? – Куда-куда? На этап. Переводят тебя. Громко тарахтел дизель, и вертухаю приходилось повышать голос. Пошатываясь, люди, лишенные даже имени, брели в корму, несли свои пожитки.

А там, за надстройкой, их уже ждали. Выпускник спецшколы «Надежда» Витаутас Маскявичус бил по голове ножкой от кухонного стола. Человек падал. Русский сержант из-под Рязани проволокой привязывал ему к ноге кусок загодя нарубленной якорной цепи. После этого тело переваливали через борт, и оно падало в шаланду, причаленную под кормой. Малофеев страховал с пистолетом в руке.

На первых пятнадцать человек у них ушел час. Потом наполненная шаланда отвалила, увозя свой страшный груз. Палачи перекуривали, отдыхали, пили водку из личных запасов Малафеева. Рязанский сержант – тоже выпускник «Надежды» – быстро захмелел и даже начал напевать «Девочку Надю» – неофициальный гимн спецшколы «Надежда»:

Потом шаланда вернулась. Продолжили. Потом Маскявичус сломал ножку. Ему дали замену – стальной уголок, но он очень сожалел о той ножке: хороший был инструмент, удобный, как раз по руке.

В ту ночь во всех тюрьмах особого назначения шли массовые убийства. Обыкновенно расстреливали, хотя кое-где применяли и более экзотические «технологии» – в тюрьме «Ромашка» Ростовской области заключенных сбрасывали в старую шахту, а в «Заливе-2» на Белом море топили живьем. Так или иначе, тюрьмы «расчищали» под новых постояльцев. Торопились – на все про все было отпущено трое суток.

Ай, девачка Надя, чиво тибе нада?

* * *

Стояла глубокая ночь, светила луна. «Газель» болталась по ухабам разбитой дороги. В салоне молчали. Монахов было трое, с ними послушник. Когда отъехали от монастыря километров на двадцать, остановились. Настоятель заглушил двигатель, обратился к братии:

– Отныне, братья, мы беглые преступники, пособники террористов. Удел наш – лагеря и смерть неизбежная. – Настоятель умолк. Он помолчал несколько секунд и продолжил: – Не смерть страшна. Страшно сломаться под пытками, стать предателем. Посему здесь нам оставаться нельзя. Предлагаю, братья, идти на восток. Дойдем до свободной страны на Урале – спасены.

Инок Герасим прошептал:

– Господи, помилуй. Да не дойти нам туда. Настоятель сказал ему:

– Никого, братья, не неволю. Каждый сам свой путь выбирает.

Герасим покачал головой:

– Ой, не надо было кровь проливать, отец Михаил. Оно бы и обошлось.

Настоятель помолчал, потом протянул Герасиму постановление, изъятое у Хусаинова:

– Прочитай вот это.

– А что такое?

– Ты читай, читай. Вслух читай.

Герасим поправил очки, взял бумагу. Поднес к окну, к голубоватому лунному свету и вслух прочитал. Стало тихо. Настоятель сказал:

– Вот так. А то: «Не надо было кровь проливать». Другой монах, Егорий, сказал:

– Монах в России не только инок смиренный, но и воин. Так издавна повелось.

Герасим возразил:

– Тебе, Егорий, что? Ты человек военный. А я. – Герасим не договорил, вздохнул. Потом произнес: – Нет, не пойду я с вами, братья.

Настоятель спросил у послушника:

– Ну а ты что скажешь, Павел?

Павел был молод – двадцать лет всего, борода, считай, не растет. Он твердо сказал:

– Я с вами.

Монахи отвезли Герасима к сестре – она неподалеку жила. Простились, сами поехали дальше, на Кондо-погу. Жил там в окрестностях надежный человек, у которого можно было укрыться на первое время. Миновав город, утопили «Газель» в одном из бесчисленных карельских озер, благо льда не было. Пришли к человеку. Он без колебаний принял. Той же ночью отслужили панихиду по павшим воинам.

Потом настоятель сказал:

– С этого момента переходим на нелегальное положение. А коли живем в миру, значит и обращаемся друг к другу по-мирскому. Ну, Павла как звали Павлом, так и зовем. Инок Егорий у нас Глеб по паспорту. А меня, Павел, зовут теперь Михаил Андреевич. Ты можешь называть дядя Миша.

Глеб подмигнул Пашке:

– А в полку звали Мастер. Пашка спросил:

– А почему Мастер?

– А это, Пашенька, – ответил Глеб, – я тебе потом расскажу.

Монахи сбрили бороды и переоделись в цивильное платье. Как выразился Глеб – «по гражданке». Сели сочинять «легенды»… Начиналась другая жизнь.

* * *

Прошло два дня, как группа «гёзов» укрылась в лепрозории.

А дни уже сделались короткие. Утренние сумерки, гнетущие, как похмелье, медленно превращались в мутный, пасмурный день и плавно перетекали в сумерки вечерние. Время в лепрозории тянулось медленно. Все вместе: ноябрьская погода, сомнительная «архитектура» за заколоченным досками окном и сама по себе страшная репутация заведения – бодрости не способствовали. Для человека, слабого духом, это могло стать тяжелым испытанием. Для человека, который избрал путь подпольщика, на протяжении многих месяцев рисковал ежедневно, жил на нелегальном положении, терял своих товарищей – здесь было не то чтобы хорошо, но вполне приемлемо. По крайней мере сравнительно безопасно.

Доктор технических наук, профессор Борис Витальевич Степанов в «игры» «гёзов» был вовлечен волею Дервиша. Он замечательно справился с поставленной задачей – «на колене» собрал настоящую ракету, которая разрушила Башню. И теперь мучился – каждый день, каждый час думал о тех, кто погиб под развалинами Башни. И если в монастыре он чувствовал себя относительно хорошо (плохо он себя и там чувствовал, плохо), то здесь, в лепрозории, навалилась на Главного Конструктора депрессия, накрыла черной мглой. Он скрывал свое состояние ото всех, ссылался на плохое физическое самочувствие, но понимал, что долго это продолжаться не может. В тот вечер Борис Витальевич сидел за столом с книгой в руках. Читал, но не понимал, что читает. Дервиш уже дважды окликнул его, но Главный не слышал.

Дервиш в третий раз позвал:

– Борис Витальевич. ау!

Главный вздрогнул и едва не выронил книгу. Он встрепенулся: а? Что? – улыбнулся принужденно, а Дервиш попросил:

– Борис Витальевич, включите, пожалуйста, телевизор. Пультик-то у вас.

– А-а, да-да, конечно.

Борис Витальевич щелкнул пультом, экран осветился, на нем закрутился зеленый шарик НТВ. Спустя несколько секунд появилось изображение студии и диктор произнесла:

– Добрый вечер. В эфире программа «Сегодня» и я, ее ведущая принцесса Диана. Основные новости к этому часу: экс-президент Грузии Михаил Саакашвили, обвиняемый в геноциде осетинского и абхазского народов, сегодня начнет давать показания в Гаагском трибунале. В правобережной, затопленной части Санкт-Петербурга, хозяйничают мародеры. Власти принимают экстренные меры. На престижное звание «Планета Земля. Человек года» впервые выдвинут не человек, а квантовый компьютер. На юге Франции, в поезде «Марсель – Тулуза», обнаружено и обезврежено взрывное устройство мощностью около трех килограммов тротила. Кровавая драма в колледже города Веллингтон, Новая Зеландия – подросток расстрелял своих одноклассников. Погибли шесть человек, еще четверо ранены. В Нигерии боевики из «Движения за освобождение дельты Нигера» вновь взорвали нефтепровод. Там же пиратами захвачено транспортное судно под греческим флагом. В правительстве Бельгии решают вопрос об отмене традиционного гей-фестиваля… Президент США Хиллари Линтон выступила с обращением ко всем народам мира. В Европе объявлен всеобщий день траура по погибшим… – Главный Конструктор поднялся со своего места, обвел всех тоскливым взглядом и вышел. Очень похожая на настоящую Диана продолжала: – А сейчас об этих и других событиях более подробно. Итак, во всех странах Евросоюза завтрашний день объявлен днем траура по тысячам погибших в Санкт-Петербурге. Будут приспущены государственные флаги, во всех храмах пройдут службы по погибшим. Главная новость: президент Соединенных Штатов Хиллари Линтон час назад выступила с обращением к народам мира. – На экране появилось лицо президента США. Ее накрашенный рот открывался и закрывался беззвучно. Может быть, поэтому реальная госпожа Линтон выглядела более искусственной, нежели виртуальная принцесса Диана. – В своем обращении президент Соединенных Штатов сказала, что американское общество потрясено чудовищным терактом в Санкт-Петербурге, унесшим тысячи человеческих жизней. Америка скорбит. Американский народ приносит свои соболезнования родственникам погибших. Хиллари Линтон сказала также, что международный терроризм не имеет будущего, он обречен. Нам угрожают Армагеддоном, сказала президент, но мы не боимся, мы готовы принять вызов. Все цивилизованное человечество должно сплотиться в борьбе со злом. Силы зла сделали попытку сорвать важнейший международный саммит, и следует признать, что им это удалось. Однако саммит все равно состоится. Народ и правительство Соединенных Штатов Америки предлагают Европейскому союзу свою помощь в проведении этого важнейшего международного мероприятия. Мы считаем, что в целях обеспечения безопасности саммит может быть проведен на территории Соединенных Штатов еще до конца этого года. И готовы создать для этого все условия. Полный текст обращения президента США вы можете прочитать на нашем сайте. Дельфин усмехнулся и сказал:

– И не просто на территории Штатов, а на территории военной базы, за рядами колючей проволоки. Или на борту одного из авианосцев.

Когда новости кончились, Иван поднялся и вышел – хотелось курить. Он остановился в тамбуре, закурил. На улице моросил дождь, светились окна корпуса напротив. Иван курил и думал: что дальше? Что, черт побери, дальше?.. Когда четыре месяца назад с подачи уже мертвого Полковника он «подписался» на участие в операции «Демонтаж» и сам стал Полковником, он почти не думал о том, что будет дальше. Казалось, что главное – это провести операцию. Казалось, что когда Башня превратится в гору обломков и похоронит под собой всю так называемую европейскую и российскую «элиту», все решится само собой. Найдутся – не могут не найтись – здоровые силы, и.

– Иван Сергеич, – произнес голос Дервиша за спиной, – а вы Бориса Витальевича не видели?

Иван обернулся:

– Нет. Он, возможно, в туалете.

– Нет его в туалете.

– Странно, – Иван затушил сигарету в «пепельнице» – тарелке со щербатым боком и синей надписью «Общепит», выглянул на улицу. И сразу увидел Главного – Борис Витальевич висел под изогнутым кронштейном, держателем фонаря на углу корпуса. Фонарь не горел, но даже в вечернем полумраке было невозможно не заметить Бориса Витальевича.

Иван выругался, бегом бросился к Главному. Он вытащил нож, раскрыл короткий клинок. Борис Витальевич висел низко, ноги не доставали до земли всего сантиметров пятнадцать. Клинок легко перерезал синтетическую веревку, тело рухнуло вниз. Иван пытался поддержать, но не удержал.

Сидели в бараке мрачные. Тело, накрытое байковым одеялом с заплатками, лежало на кровати в углу. Иван сказал:

– А говорил: сам не смогу.

– Что – не смогу? – спросил Дервиш.

– Когда они на «Стапеле» ракету строили, Главный ко мне обратился. Попросил: прикажите ребятам – чтобы если вдруг нагрянет «гестапо», то чтобы они меня застрелили. Я, мол, сам-то не смогу – слаб. Оказалось, смог. в петле.

Дервиш ответил:

– Он не в петле погиб. Он погиб под обломками Башни.

Бориса Витальевича похоронили ранним утром, в лесу, под рябиной. Ягод на рябине было очень много, они горели, как пламя, вырывающееся из ракетного сопла.

* * *

«Боинг» компании «Brussels Airlines» рейса Торонто – Брюссель приземлился в аэропорту Завентем. С борта спустились сто двадцать шесть пассажиров. Среди них был мужчина лет сорока пяти на вид. В сером плаще и сером костюме, с серой дорожной сумкой. Возможно, средней руки менеджер. Миллионы таких серых менеджеров болтаются по всему миру. Они уверенно чувствуют себя в аэропортах, самолетах, гостиницах. Они, по сути, в них живут… Мужчина без проблем прошел таможенный и паспортный контроль, окунулся в водоворот аэропорта. Здесь звучала самая разная речь, а европейцы были наполовину разбавлены марокканцами, арабами, неграми и турками. Мужчина в сером пошарил глазами, нашел стойку фирмы «Нейг», подошел и в три минуты оформил аренду автомобиля. Как обычно, он выбрал неброскую, простую и надежную «тойоту». Служащий – пакистанец с сильным акцентом – вручил ему ключи и документы. Спустя пять минут гражданин Канады Джонатан Ковач – так значилось в паспорте мужчины – выехал со стоянки аэропорта. От аэропорта до Брюсселя было всего двенадцать километров.

Джонатан Ковач полчаса кружил по городу, потом оставил машину, пошел пешком. Он как будто гулял, вместе с толпой туристов постоял у собора Сен-Мишель-э-Гюдюль, любуясь полетом соколов, что устроили гнездо на башне собора. Через час он пришел на один из брюссельских вокзалов – Brussels-Midi. В здании вокзала он купил сотовый телефон и сим-карту местной компании «Proksimus». После этого Ковач дождался прибытия поезда из Кельна. Стоя в стороне, убедился, что те, кто ему нужны, приехали. Это были двое молодых людей. Возможно – студенты: серьги в ушах, рюкзачки, двухцветные волосы.

Потом Ковач отправился на Центральный вокзал Брюсселя – Gare Centrale. Там он дождался поезда из Парижа. И снова убедился, что нужные люди приехали.

Ковач вышел на улицу, остановился под нанесенным аэрозолем лозунгом «Фландрия – для фламандцев!» – и сделал звонок. Сказал: я на месте, коллеги тоже. Сегодня вечером приступаю к консультациям. Мужской голос ответил: о'кей.

Вечером Ковач и четверо «студентов» встретились в сауне для геев «Голубая устрица». Там никто не обратил внимания на группу мужчин, которые сняли отдельный кабинет.

* * *

Утром четвертого ноября у административного корпуса зоны № АХ-17 стояла группа зэков, двадцать шесть человек – первая партия амнистированных. Светило солнце. Зэки вели себя вольно – курили, шумели… Из подъезда вышел майор Сергей Малофеев – брат майора Олега Малофеева, угрюмый худой мужчина лет сорока. Зэки загалдели:

– Здоров, начальник.

– Отпускай на волю, хозяин. Амнистия! Малофеев спокойно осмотрел толпу – он знал каждого и подноготную каждого тоже знал.

– Тихо! – сказал Малофеев, и его послушались. – Значит, так. Документы спецчасть подготовила. По одному будут вызывать. Потом получите свои шмотки и…

– И на волю! – заорал кто-то. Еще несколько голосов подхватили: – Амнистия!

Малофеев прищурился:

– Спешите сильно… В поселок я вас не выпущу.

– Это как же?

– Это так: всю хунту загрузим в автобус и отвезем на станцию. Под конвоем.

– Э-э, хозяин! Не имеешь права – мы люди свободные. Майор усмехнулся:

– Повторяю: под конвоем. Отвезем на станцию. Там – под конвоем! – дождетесь поезда и погрузитесь. А уж после того, как поезд тронется, делайте что хотите. Мне по х… Но в поселок я вас не выпущу.

Зэкам было понятно: майор не хочет выпускать их в поселок потому, что возможны инциденты. У самого майора в поселке семья – жена и двое детей. Качать права не стали.

Через полтора часа два УАЗа и автобус ПАЗ между ними выехали из ворот зоны. Спустя десять минут «кортеж» прибыл на станцию. Зэки липли к стеклам, жадно рассматривали проходящих мимо женщин, обсуждали их достоинства. Обсуждения сводились к формуле: я бы ей вдул. Поезд опоздал всего на пятнадцать минут, и около полудня двадцать шесть свободных граждан РФ поднялись в плацкартный вагон.

Майор Малофеев наблюдал за погрузкой из лагерного УАЗа. Когда поезд дал гудок и тронулся, майор достал из кармана флягу (вещь с уникальной, высокохудожественной гравировкой – один зэк-художник сделал), спросил у сержанта-водителя: «У тебя стакан есть?»

– А как же, господин майор? – водитель достал упаковку пластиковых стаканчиков. Малофеев налил себе целый стакан, покосился на сержанта, налил и ему, но полстакана. Потом сказал:

– Добром не кончится… Ну, сержант, не чокаясь. Выпили. У сержанта нашлась «закуска» – две конфеты. Закусили.

– А почему, господин майор, добром не кончится?

– По кочану. Ну чего стоишь? Поехали.

* * *

Экипаж шаттла «Индевор» закончил монтаж второй «звезды» из «Созвездия смерти» и активировал атомный двигатель. После этого главный компьютер платформы выполнил программу рабочих тестов. А для проверки оружейных систем следовало расстрелять пару наземных целей.

Над пустыней дрожал раскаленный воздух. Вместе с воздухом дрожал в знойном мареве силуэт танка, и было не понять, действительно ли это танк или мираж – в этих местах миражи самое обыкновенное дело. Американский военный джип подъехал к танку вплотную. Убедились, что танк настоящий. Русский. Видимо, он подорвался на мине еще в те годы, когда советы воевали здесь. Танк осмотрели. Снаружи повреждений нет – подходит. Командир экипажа доложил о танке в Центр, передал его изображение. Центр одобрил.

Из «хаммера» вытащили двух связанных афганцев. Одного посадили в башню танка. Другого посадили на камень в нескольких метрах от танка – со связанными руками и ногами не уйдет.

Доложили в Центр о готовности, передали координаты, расставили камеры. Потом отъехали на сто метров, развернули «хам» мордой к танку и стали ждать. В кондиционированной прохладе это было не так уж утомительно. Болтали о девках.

Примерно через полчаса из Центра передали: готовность – сорок секунд. Экипаж «хаммера», он же полевая наземная группа обеспечения стрельбы, включил камеры. Через сорок секунд над пустыней раздался резкий щелчок, как будто невидимый ковбой щелкнул бичом. Афганец, что сидел на камне, упал с него, окутался облачком каменной пыли. Бич щелкнул второй раз – танк вздрогнул. После третьего щелчка башня танка раскололась, как будто внутри нее взорвался боекомплект. С башни сорвало крышку люка.

Подъехали, осмотрели. Афганца, что сидел на камне, издырявило – мамочка моя! – как куропатку дробью. А второго – того, что сидел в танке – просто превратило в фарш. Лейтенант Кеннеди не смог сдержаться – блеванул. Капрал Муди усмехнулся: слабак, – приступил к фотографированию согласно протоколу.

Так прошло тестирование второй «звезды» «Созвездия смерти».

А шаттлы уже несли на орбиту третью и четвертую «звезду».

* * *

Из двадцати шести амнистированных с «семнадцатой» примерно половина были по масти мужики. Срока имели в основном за дурные кражонки или пьяный мордобой. Вторая половина состояла из публики другого сорта. За ними числились грабежи и разбои. Заправлял ими Миша Кулак. На такой подарок судьбы, как амнистия, Кулак даже во сне надеяться не мог, потому что срок имел огромный – четырнадцать лет, статьи тяжелые – разбой и покушение на убийство, да плюс предыдущие судимости. Отягощено гепатитом и туберкулезом. Кулак понимал, что на волю не выйдет уже никогда, подохнет на зоне и на могиле его будет только колышек с номером…. И от этого был Миша Кулак озлоблен до самого краю и лют. Он ненавидел весь мир и уже всерьез задумывался о побеге. И вдруг: пожалуйте на волю! В мир, где много сладких баб, а не лагерных петухов. Это было почти невероятно, но это произошло. В Кулаке вспыхнул азарт.

В сопровождении быков Кулак прошелся по короткому – четыре вагона – поезду. Они шли, смотрели по сторонам наглыми глазами. Выбирали, кого будут грабить. Кого насиловать. Они шли, и люди в вагонах замирали, старались сделаться незаметней. И уже было предчувствие чего-то страшного. Кулак шагал первым, он тоже выбирал женщину. И выбрал. Это была похожая на школьную учительницу женщина лет тридцати. Она ехала с мужем. Кулак сказал мужчине: сходи-ка, братан, покури в тамбуре. Мужчина побледнел, попытался что-то сказать, но Кулак схватил его за лицо рукой в наколках, выбросил в проход. Кто-то из быков ударил его ногой. Мужчина быстро, на четвереньках, побежал в сторону тамбура.

Кулак сел напротив ошеломленной женщины, развязно произнес:

– Как насчет любвишки, красивая?

Они изнасиловали – и не по одному разу – всех молодых женщин. Растерянные пассажиры, которых в полупустом поезде было мало, но все равно вдвое больше, чем бандитов, не оказали никакого сопротивления. Утолив сексуальный голод, отморозки начали грабить. В первую очередь искали деньги и выпивку. И того и другого было мало. Зато у одного из пассажиров обнаружили два ружейных обреза. Один взял себе Кулак, другой Панкрат. Панкрат был налетчик, грабил сельские заправки и магазины.

Поезд медленно тащился по Карелии, вез озверевшую стаю.

На небольшой станции недалеко от Кондопоги Кулак сказал:

– А у меня ведь тут неподалеку должник один живет. Свидетелем, сука, выступал на суде. Из-за него срок-то мотаю.

– Так надо зайти в гости, – отозвался Панкрат.

Одиннадцать зэков во главе с Кулаком сошли с поезда. Остальным приключения были не нужны – поехали дальше.

Тех, кто сошел, ждала приятная неожиданность – на станции ошивались двое полицейских. Похоже, они заглянули сюда по личной надобности и оба были нетрезвы, но судьба их от этого легче не стала. Панкрат сразу выстрелил одному из них в голову. Второй мигом поднял руки вверх. Его привязали к полицейскому УАЗику буксировочным фалом. А арсенал банды пополнился двумя пистолетами и АКСу.

От станции в поселок поехали на этом самом УАЗе и «Газели» – ее отобрали у какого-то мужика. Мужик, сам в прошлом отсидевший, бывалый, сказал: беспредел творите. Ему воткнули перо в печень: творим, брат, творим. Поехали. Привязанный полицай сначала попытался бежать за машиной, но, конечно, упал. Несколько сот метров его тащили волоком, потом фал оборвался. Останавливаться не стали: сам сдохнет.

Приехали в поселок – весело, с мигалкой. Оказалось, что «должник» Кулака давно здесь не живет – переехал. Но недалеко, в соседний поселок. Двинули туда. Когда приехали, уже начинало темнеть. Дом «должника» нашли быстро. В доме горел свет, во дворе бегала собака. Когда стали входить в калитку, собака залаяла. Панкрат сразу положил ее выстрелом из обреза.

– Эй, чувачок! – крикнул Кулак. – Открывай, гости пришли.

Около четырех часов вечера с работы неожиданно вернулся хозяин, что приютил монахов. Он работал ветеринаром, мотался по району, лечил скотину, которая еще осталась. Не раздеваясь, вошел в комнату, присел рядом с настоятелем. Вид у него был встревоженный.

– Что случилось? – спросил Михаил Андреевич.

– Случилось, отец Ми.

– Опять забыли, Владимир Петрович, – с укоризной сказал Мастер. – Мы же договорились.

– Да, конечно. Извините, Михал Андреич. В общем, в Бор – это соседний поселок – нагрянули уголовники. Похоже, амнистированные, с поезда.

– Та-ак, – протянул настоятель. – Много их?

– Сам не видел. Но люди говорят, что человек десять или поболе.

– Безобразничают? Ветеринар выдохнул: да.

Настоятель посмотрел на Глеба. Глеб кивнул.

До поселка было километров восемь плохой дороги – пятнадцать минут езды. Погрузились в УАЗ ветеринара, поехали.

У «должника» была жена и дочь лет пятнадцати. Жена, кстати, была беременна, и уже животик обозначился. Может быть, поэтому «должник» рассчитывал, что пощадят, пожалеют. Ошибся – звери ни пощады, ни жалости не знают. А звери в человечьем облике даже получают удовольствие от собственной жестокости и власти над беспомощной жертвой. Хозяевам велели накрыть на стол – «чтоб как в лучших домах – выпивон, закусон и музон». Выпили и закусили. Потом женщинам приказали раздеться, а «должнику» – встать на колени. Жена хозяина плакала, предлагала деньги, золото.

Кулак сидел во главе стола, курил, и было ему очень по кайфу. Он даже не подозревал, что получит такой кайф от власти над людьми. Ему уже доводилось пытать жертву на квартирном разбое. Тогда он тоже был абсолютным хозяином положения. Мог убить, а мог и пощадить… Но там, в той барыжной квартире, происходило нечто иное – там он душил и жег утюгом ради того, чтобы тайники ему открыли. И на зоне ему тоже приходилось решать человеческие судьбы. Но и это было совсем не то. А здесь и сейчас все было по-другому. Если бы Кулака попросили объяснить, в чем разница, он бы, вероятно, не смог. Но интуитивно он очень хорошо ощущал разницу между «производственно мотивированным» садизмом и нынешним садизмом глумливым. Кулак осмотрелся – братва уже образовала «клубы по интересам»: кто-то пил, кто-то жрал, а кто-то выгребал барахло из шкафов. Панкрат в углу возился с гладкоствольным «фермерским» карабином ТОЗ-106, изъятым у «должника» – любил налетчик оружие, а Хорек – сучок похотливый, ненасытный – пялился на деваху. Кулак посмотрел на «должника», задумчиво спросил:

– Что же с тобой делать-то? «Должник» ответил:

– Делай, что хочешь… Только жену и дочь не трогай.

– Из-за твоего, сука, языка мне такой срок впаяли. Я ведь вполне мог пятеркой отделаться… а?

– Я прошу: жену и дочь не трогай.

– Теперь, значит, просишь? А помнишь, какой ты на суде был смелый? – Кулак плюнул в должника и смотрел, с удовольствием смотрел, как туберкулезная харкотина стекает по лицу. Хорошо было Кулаку, невыразимо хорошо. Он сделал глоток водки, оскалился и спросил: – Ну, чего, братва, с сукой делать будем?

Панкрат оторвался на минуту от ружья, сказал:

– Завалить – да и все. И – айда поселок шерстить. Они же сейчас, поди, заначки свои прячут.

Кулак возразил:

– Завалить – это очень просто будет. Хорек сказал:

– А я вот хочу баб евонных потрахать. Обоих. И чтоб он ноги им держал.

– О! – сказал Кулак. – Это дело… Слыхал, падаль? Я сейчас бабу твою пялить буду, а ты ее держать должен.

У «должника» навернулись слезы.

К поселку подъехали с выключенными фарами, остановились на опушке, метрах в трехстах. Поселок выглядел вымершим, только в одном доме горели окна. В их отсветах в бинокль разглядели стоящий у ворот полицейский автомобиль.

Ветеринар сказал:

– Раз уже полиция здесь, так, может, разрешен конфликт?

Настоятель отозвался: мы с Глебом сходим, посмотрим… Он подхватил автомат, вылез из машины. Следом Глеб с «ремингтоном» в руках. Пашке дали ТТ: если что – прикроешь.

Ветеринар был человек религиозный, мирный, но решительный. Он тоже хотел принять участие в операции. Однако настоятель возразил:

– Нет, Петрович, тебе тут жить. Не надо.

– Или с молодой начать? – спросил Кулак. Он изображал задумчивость, издевался, кайфовал. – А если с молодой, то с роту или с заду?

Хорек подскочил, сказал горячо:

– Давай молодую двойной тягой, Кулак. Я с заду, ты с роту.

Мать закричала: нет! Нет, не надо, не трогайте ее. пожалуйста. Уж лучше меня.

Кулак захохотал: во! Сама хочет. Баба-то у тебя, долж-ничок, блядь – сама себя предлагает. Ну уж уважу.

Монахи подошли к дому с освещенными окнами, понаблюдали несколько минут. На крыльцо вышел мужчина. Из распахнутой двери упал на крыльцо прямоугольник света, донеслась музыка, голоса. Мужчина расстегнул штаны, тут же, на крыльце, помочился и ушел обратно в дом, дверь не закрыл. Часовых монахи не обнаружили, решили провести разведку. Вперед отправился Глеб, настоятель остался страховать на противоположной стороне улицы. Он укрылся за поленницей. В сыром воздухе остро пахло осиновыми дровами. Это был очень мирный запах – запах из детства, в котором маленький Миша каждое лето проводил у бабушки в деревне, в глубинке Новгородской области. Настоятель прикрыл глаза и сразу увидел речку со сказочным названием Медве-да – неширокую, в кувшинках. Увидел ужа, который много лет назад напугал его до полусмерти, и даже услышал лягушачье кваканье. Настоятель улыбнулся. И тут услышал смех. Он распахнул глаза. Впереди, в трех десятках метров, горели окна чужого дома и звучал смех. Несколько мужчин смеялись – глумливо, похабно.

Спустя пару минут вернулся Глеб. Описал ситуацию: в доме десять уголовников. С оружием. Как минимум один «Калашников» и обрез. Трое заложников – мужчина, женщина и девушка. Женщин, похоже, собираются насиловать. Настоятель задал несколько уточняющих вопросов. Глеб быстро и точно ответил и добавил:

– Да ты сам все увидишь, командир, – там в окошко все видно.

Ни один из них не обратил внимание на мельком проскочившее слово «командир». Они уже не были монахами, они уже ощущали себя на войне.

– Тогда – что, – сказал настоятель, – пойдем, что ли, старшой?

– Пойдем, командир, – просто ответил старший лейтенант Глеб Блинов. Так он себя сейчас ощущал.

Настоятель еще раз втянул ноздрями запах осины и двинулся в сторону дома.

Глеб насчитал десять бандитов. В действительности их было одиннадцать – Глеб не увидел Панкрата, который сидел в углу, в закутке между стеной и шкафом.

«Должник» – звали его Валерий Громов – произнес:

– Прошу тебя, Кулак: со мной что хочешь делай – убей, на кусочки порежь, но не трогай жену и дочку.

– Порезать? Это я всегда успею. На салат тебя, суку, покрошу. И псам скормлю. Но сперва баб твоих напялим. – Кулак выпил водки и сказал женщине: – Раком, сука, растопырься.

Глеб занял позицию напротив окна, Мастер поднялся на крыльцо. Здесь пахло мочой, а дверь по-прежнему была открытой. Мастер бесшумно скользнул в сени, встал у двери, ведущей в комнату. На улице Глеб поднял с земли старое ведро. Досчитал до десяти, размахнулся и швырнул его в окно.

– Кому сказал: раком растопырься, сучка? – произнес Кулак, и в этот момент вдребезги разлетелось стекло, в комнату влетело ведро. Все – и бандиты, и заложники – повернули головы к окну. В ту же секунду распахнулась дверь и в комнату шагнул Мастер. Навскидку выстрелил в мужика с «Калашниковым». Тот посмотрел на Мастера непонимающим взглядом, выронил автомат и упал лицом в тарелку. Головы повернулись к Мастеру.

– Встань, – сказал Мастер Громову. – И уведи отсюда женщин.

Несколько секунд Громов соображал. Он был в шоке, и Мастеру пришлось повторить.

Громов кивнул, вскочил, метнулся к жене. к дочери. Остановился, не зная, что делать… Руки у него дрожали, по лицу текли слезы.

Панкрат сидел в углу, был скрыт шкафом. Когда разлетелось оконное стекло, Панкрат вжался в угол. В руках у бандита был ТОЗ-106 – короткоствольный карабин с четырехзарядным магазином. Магазин был полон, а Панкрат умен, хладнокровен и решителен. Плюс ко всему почти трезв.

Громов увел жену и дочь. На глазах его кипели слезы. Мастер сказал ему вслед:

– Водки им налей, хозяин. Или хотя бы чаю горячего. Короче, успокой как-то.

Блинов подошел к окну, глазами спросил: как? Мастер кивнул: порядок.

На него смотрели девять пар глаз. В них был страх. А Мастер смотрел на них – на руки в наколках и на лица, на которых уже наложила свой отпечаток зона – и думал: что теперь с ними делать? Что же мне теперь с ними делать?

Панкрат очень быстро понял, что в дом пришли всего двое. ну, может третий где-то снаружи на шухере трется. Но пока реально – двое. Их запросто можно сделать. Панкрат приник к щели между шкафом и стенкой. Увидел в окне голову в черной вязаной шапочке и ружейный ствол. А на полу почти рядом со шкафом – тень. Судя по тени, человек был вооружен ППШ С четырехзарядным карабином вполне реально положить обоих. Вот только для этого нужно сначала передернуть довольно тугой, «неразношенный», винтовочный затвор. И этот классический звук, который ни с чем не спутаешь, сразу его выдаст.

Разумеется, Мастеру был известен простой и действенный выход. Когда у тебя в руках пистолет-пулемет, в магазине которого более полусотни патронов, этот вариант напрашивается сам собой. Тем более что обстоятельства тоже подталкивали к этому же варианту.

В голове и в душе Михаила Андреевича боролись офицер ВДВ и священнослужитель.

Профессиональный диверсант шептал: валить всех.

Священнослужитель возражал: невозможно!

А налетчик Панкрат в этот момент решил, что надо действовать. А не то заявится еще какая-то зондерко-манда. Тогда – кранты.

Валить! – убеждал диверсант.

Священник противился: это люди. Заблудшие люди, живущие в неведении.

Панкрат передернул затвор. И чуткое ухо диверсанта уловило лязг затвора. И это разрешило спор.

Старший лейтенант Блинов еще только кричал что-то предупреждающее, а Мастер уже работал. Он сделал стремительный шаг влево-назад – так, чтобы за спиной оказалась стена – и резко присел. Из-за шкафа вынырнул человек с вытянутым, узким и хищным лицом. В руках – ружье. Он был справа от Мастера, в неудобной, не простреливаемой зоне, и у Мастера практически не было шансов достать его. Мастер упал на пол, крутанулся. Опережая его, выстрелил через окно Блинов. Картечь густо издырявила угол шкафа, зацепила плечо и руку Панкрата. Он вскрикнул, выронил карабин. ТОЗ ударился об пол, грохнул выстрел. Сноп крупной дроби ударил в печь, сорвал с нее штукатурку, обнажив темно-красный кирпич.

В комнате вдруг погас свет – видимо, кто-то из блатных разбил лампочку. Тотчас же нетрезвый голос заорал:

– Режь их!

Стало почти темно, только экран телевизора давал немного неровного, мерцающего света. Зэки кричали, тени метались, и кто-то начал стрелять из-под стола. Рядом с головой Мастера в стену ударила пуля. Он подумал: ну что ж. Видит Бог, я этого не хотел. Он дал очередь.

Все продолжалось считанные секунды, хотя в процессе казалось – долго. Так всегда кажется.

Еще кто-то хрипел, но Мастер интуитивно понял: кончилось. Он громко – от стрельбы заложило в ушах – спросил:

– Глеб, ты живой там?

– Чего со мной сделается? Как ты, командир?

– И я живой.

Телевизор, как ни странно, работал, и в его отсветах было видно, как дергается на полу окровавленный человек.

Несколько секунд Мастер рассматривал «поле боя», потом включил фонарик. Пол был усыпан битым стеклом и гильзами. И, разумеется, телами. Мастер пересчитал бандитов – десять. Похоже, одного не хватает. Мастер догадался, кого именно. Он поднялся, хрустя стеклом подошел к шкафу. Постучал по расщепленной боковой плите, сказал: «Вылезай».

Панкрат молчал. Мастер повторил: «Лучше вылезай сам».

Через несколько секунд Панкрат вышел. Мастер навел на него фонарик. Увидел, что рука висит плетью.

– Начальник, – сказал Панкрат. – Отпусти, начальник.

– С какого перепугу отпускать мне тебя?

– Эх, начальник! Я ведь запросто мог тебя завалить – я ж тебя на мушке держал. Да пожалел. Не стал жизни лишать, детей сиротить. А ты меня что – к стенке? Справедливо разве?

Глеб сказал:

– Обычные блатные разводки, командир. Я такое уже проходил. Гаси его.

Панкрат повернулся к окну, метнул взгляд – злобный.

Мастер не знал, как поступить. Он позвал: «Хозяин!..» Никто не ответил. Мастер положил фонарик на стол – так, чтобы Панкрат был в луче света, бросил Глебу: «Присмотри тут», – и вышел. Как только он перешагнул порог, грохнул выстрел. Мастер стремительно обернулся. Панкрат сползал по стене, оставляя на обоях широкий красный след. Мастер посмотрел на Глеба. Блинов произнес: «Поверь мне, командир, – так надо.» Мастер ничего не ответил и вышел.

Громов, его жена и дочь сидели на диване, прижавшись друг к другу. На женщинах были надеты тельняшки. Непроизвольно все трое жались друг к другу. Когда вошел Мастер, они замерли. Мастер сказал:

– Не бойтесь ничего. Все самое страшное – позади. Но мне, хозяин, нужна ваша помощь. На минуточку?

Громов неуверенно поднялся. Его жена всхлипнула, дочь прикусила губу. Мастер повторил:

– Ничего не бойтесь. Эти. люди ничего вам не сделают.

Прошли в большую комнату. Хозяин увидел «натюрморт» и закаменел. В разбитое окно влетал ветерок, шевелил занавеску. Несколько секунд Громов молчал, потом схватил фонарик. Луч света скакал по трупам. Хриплым голосом хозяин спросил:

– Кулак. Кулак где?

– Что – кулак? – не понял Мастер. Громов не ответил, он оттеснил Мастера и бросился вперед, нырнул под стол, под пробитую пулями, прожженную пороховыми газами скатерть.

Валерий Громов прополз на коленях и отшвырнул в сторону труп. Открылся еще один труп. Громов зарычал и вцепился в него. Потом начал бить по голове кулаками. Потом схватил с пола «розочку» и воткнул ее в спину трупа. И тогда «труп» закричал:

– Валера! Да я же ничего худого не хотел! Услышав голос «мертвеца», Громов замер, а Кулак начал канючить:

– Валера! Да ты чего? Что ж ты думаешь – я не человек? Ты думаешь – всерьез это? Что я бы разрешил этим козлам девочку или беременную.

Громов сидел на полу и смотрел на Кулака. А потом зарычал и начал наносить удар за ударом. Он совершенно не контролировал себя. Из горла его рвался хрип, и сквозь этот хрип с трудом можно было разобрать слова: «Двойной тягой. двойной тягой.»

Мастер с огромным трудом оттащил Громова от Кулака. Почти силой заставил его выпить полстакана водки, сунул в рот прикуренную сигарету.

Спустя минуту к дому подошли ветеринар и Павел. Мастер довольно грубо произнес:

– Вас прикрывать оставили. Кто отменил задачу?

– Мы подумали: стрельба. потом свет погас. Мы подумали: может, вас уже того.

Мастер ничего на это не сказал.

Кулак почувствовал в Мастере старшего, высунулся из-под стола, заныл:

– Гражданин начальник, отпустите. ничего худого. Мастер направил свет фонаря на Кулака и рассмотрел

то, чего не увидел раньше. Он подошел, рванул ворот рубашки Кулака. И тут все увидели наколку. По шее была отбита пунктирная линия, сбоку от нее выколоты маленькие ножницы и надпись: «линия отреза» – обычно такой рисунок наносят на продуктовой упаковке. Мастер сказал:

– Предусмотрительно. Вот только гильотины у меня, уж извини, нет… Посему заменим на банальный расстрел.

Кулак задрожал.

По всей стране выходили на свободу амнистированные зэки. В считанные дни на просторах РФ появились сотни новых банд. Большая часть этих банд распадалась сама собой после нескольких дней сладкой вольной жизни. Зато другая часть – меньшая, ощутив вкус крови и безнаказанность, загуляла люто. Вооружались, резали полицаев, захватывали целые поселки. Кровь текла, как самогон. Жизнь человеческая и раньше-то стоила пятачок за пучок, а теперь цена ей стала и вовсе грош. Иногда банды объединялись, сбивались в стаи. Случалось, в большие, до сотни человек. Тогда брали под себя целые уезды.

Прогноз Сластенова, что, мол, не страшно, уровень, мол, преступности и так уже настолько высок, что некоторого увеличения никто и не заметит, не оправдался.

В Кенигсберге, получившем особый статус, местный бундесрат принял решение, согласно которому все освобождающиеся уголовники (за исключением этнических немцев) подлежат этапированию в Россию. В сущности, бундесрат сделал то же самое, что и майор Малофеев в Карелии. Только в большем масштабе.

Случалось, что банды вступали в столкновения с «миротворцами» или армейскими подразделениями. С бандитами не чикались – просто расстреливали. Впрочем, таких случаев было немного – силовикам были поставлены другие задачи. Шли массовые аресты бывших сотрудников госбезопасности, ГРУ, различных спецназов, лиц, подозреваемых в пособничестве терроризму, и все силовые структуры были задействованы на обеспечение этих «мероприятий».

Страна тем временем погружалась в пучину уголовного террора.

* * *

Четвертого ноября страны – члены Евросоюза поддержали инициативу президента Соединенных Штатов о проведении саммита.

Пятого ноября президент США заявила, что саммит может быть проведен еще до конца этого года. На борту американского авианосца.

Дервиш сказал Дельфину:

– Вы, Николай Василич, предсказали точно – на борту авианосца.

Дельфин пожал плечами:

– Это предсказать легко. С точки зрения безопасности авианосец, точнее – авианосная группа – практически идеальный вариант. Особенно если вывести группу в отдаленный район океана, подальше от судоходных и авиа линий. Ведь что такое авианосец? Это, по сути, остров в океане. К нему трудно, а точнее невозможно подобраться незамеченным. Любой корабль, подводная лодка или летательный аппарат будет обнаружен на дальних подступах. И – уничтожен. Где ж еще и проводить важное мероприятие, как не на авианосце?

– Логично, – согласился Дервиш.

* * *

Генерал-майор Отиев стал первым заключенным спецтюрьмы «Залив-3». Его привезли через сутки после того, как «Залив-3» освободился от постояльцев. Отие-ва доставили катером, ночью. Он был худ, измучен, в обносках.

Его загнали в трюм – огромный, холодный и гулкий, с водой на дне. Там светило несколько ламп, забранных в густую сетку. Контролер Маскявичус произнес:

– Теперь тебя будут звать Гнида. Выбирай любое место, Гнида. Ты будешь жить здесь. пока не сдохнешь.

Отиев лег на тощий синтетический матрац, обхватил стриженую голову руками и завыл.

* * *

Госсекретарь Соединенных Штатов Америки вошла в кабинет президента Соединенных Штатов Америки. Хиллари сидела за столом, разговаривала по телефону. Она посмотрела на Каролину и кивнула. Госсекретарь опустилась в кресло. По фразам Хиллари она поняла, что госпожа президент разговаривает с президентом России.

Госпожа президент закончила разговор, положила трубку и сказала:

– Вот дерьмо!.. Когда говорит со мной – расплывается. А за спиной называет меня Сучкой. Думает, я не знаю… Что у тебя, Каролина?

– Час назад я разговаривала со Стариком. Он выбрал Бельгию, Брюссель.

– Бельгию? Но ведь это…

– Именно, – произнесла госсекретарь.

– Черт! – сказала госпожа президент и нажала кнопку на своем ноутбуке. На противоположной стене вспыхнула огромная интерактивная карта мира. Госпожа президент навела курсор мышки на Европу, увеличила несколько раз подряд. – Черт! Ну почему именно Бельгия?.. Почему Брюссель? Ведь это почти центр Европы.

Госсекретарь сказала:

– Брюссель действительно центр Европы. Я, кстати, там стажировалась. Из Брюсселя до Бонна можно доехать за два часа на машине. До Парижа – полтора часа экспрессом. Даже до Лондона через тоннель под Ла-Маншем можно добраться за два с небольшим часа.

– Тогда почему он выбрал именно Бельгию? Ведь мы предлагали на выбор любую из этих карликовых стран. как их там?

– Прибалтийские страны – Эстония, Латвия, Литва.

– Да, да – эти отбросы. Или эту… Джорджию. Я имею в виду, которая на Кавказе.

Госсекретарь закинула ногу на ногу, сказала:

– Я задала Старику те же самые вопросы. Он ответил: именно потому, что Бельгия лежит в самом центре Европы. Кому интересна какая-то Джорджия? Большая часть населения даже не догадывается, где это находится. А Бельгия как на ладони… Так он рассуждает.

– Но Бельгия – член Альянса 2. В Брюсселе находится штаб-квартира Альянса.

– Я привела эти доводы Старику. Он сказал: и что с того?

– Как – что с того? Это неслыханно. Нас не поймут. Это вызовет массовые выступления.

– Старик ответил, что сначала, конечно, будут протесты, демонстрации, манифестации. Но все это не более, чем истерика. После того как «Созвездие» продемонстрирует свои возможности, все забьются в норки.

– Но это. нет, это невозможно!

– Старик считает иначе.

– Господи! – госпожа президент даже хлопнула ладонью по столу.

Каролина Хамилтон сказала:

– Я думаю, Старик прав. Если мы нанесем беспощадный удар в самое сердце Европы, нас поймут. Нас очень хорошо поймут. Никто не рыпнется. Проглотят и даже поддержат. Кроме того, мы можем подстраховаться, перекинуть в Европу несколько десятков «Ужасов».

Госпожа президент встала, скрестила руки на груди.

– Но повод? – произнесла она. – Нужен же какой-то повод.

– Повод есть: в день траура в Брюсселе прошел гей-фестиваль. Это является оскорблением памяти павших.

Госпожа президент села, сказала:

– Но это же. это же сущая ерунда. Бомбить государство, которое входит в Альянс, из-за какого-то гей-парада? Это абсурд.

– Старик считает, что чем абсурднее повод, тем большим будет эффект.

– О Боже! Если бы речь шла об Иране… Корее… Да хоть и о России – я бы отдала приказ, не задумываясь. Но – Бельгия!

Каролина подумала: это климакс, госпожа президент. Вслух сказала:

– Успокойся, Хиллари. Никто не собирается уничтожать Бельгию. И даже Брюссель никто не намерен уничтожать. Мы просто продемонстрируем возможности нашего «Созвездия».

– Как? Каким образом?

– Ну, например, обстреляем парламент. Или, например, уничтожим один из городских домов. Под предлогом того, что там засели террористы.

– Какие террористы?

– Неважно какие. Важно, что за несколько секунд будет разрушен многоквартирный дом. Старик намекнул, что его люди в Брюсселе уже подбирают подходящие объекты. – Президент в который уже раз произнесла: о Боже! – а госсекретарь продолжила: – Заметь, Хиллари, это произойдет в городе, который накрыт таким противоракетным «зонтиком», что способен защитить от любого «ливня». Но не от нашего «града»! – Каролина покачала ногой, продолжила: – Кстати, у меня появилась мысль.

– Какая? – спросила госпожа президент.

– В Брюсселе есть парк, который называется Мини-Европа. Там представлены несколько сот самых выдающихся зданий Европы. Уменьшенные в двадцать пять раз. В принципе, можно было бы расстрелять этот парк. Символически продемонстрировав нашу власть над Европой.

Госпожа президент вдруг оживилась:

– А что? – сказала она. – Это неплохая мысль. стоит обдумать.

Через час Каролина Хамилтон позвонила мистеру S.D., поделилась своей мыслью. Старик резко оборвал ее, сказал, что это похоже на бред душевнобольного. И одновременно является вызовом народам Европы. Каролина подумала: а то, что предложил сам Старик, не является вызовом народам Европы? Или, может быть, это не похоже на бред душевнобольного?

– Выбросьте это из головы, Каролина, – сказал Старик. – Ваша задача сейчас – слегка подогреть общественное мнение.

Госпожа госсекретарь была сильно разочарована.

* * *

Инока Герасима арестовали пятого ноября. Он выпил немножко с мужем сестры, захмелел и рассказал про то, что произошло в монастыре. Сестрин муженек – алкаш, бездельник, но не дурак – побежал в полицию. Полицейские задержали монаха, а через три часа за Герасимом приехали «гестаповцы». Его даже бить не пришлось – он сразу все рассказал. Его все равно избили, увезли в Петрозаводск.

Вскоре во все территориальные подразделения комитета «Кобра» разошлись спецсообщения о группе монахов-террористов. Предположительно группа, состоящая из трех человек, будет двигаться на Урал, в так называемую Свободную Уральскую республику. Члены группы вооружены и чрезвычайно опасны.

На своем УАЗе ветеринар отвез монахов в Мед-вежьегорск. Его машину здесь знали все, вероятность полицейской проверки была минимальной. Но на случай проверки у монахов были справки об освобождении, изъятые у амнистированных зэков. Доехали без приключений.

В Медвежьегорске у ветеринара жил брат – железнодорожник. Он посадил монахов на поезд, в прицепной технический вагон, который обыкновенно не проверяют. Поезд шел на север, в Мурманск.

* * *

Джонатан Ковач и его люди в Брюсселе время даром не теряли – они обстоятельно изучили несколько объектов, которые могли представлять интерес в свете предстоящей операции. К тому моменту, когда в Брюссель прибыли спецы из наземной группы обеспечения стрельбы, а попросту – наводчики, Ковач дал им очень подробную информацию по всем объектам.

Все наводчики были кадровыми сотрудниками разведки США, прикомандированными к Космическим войскам. Они прошли основательный курс тренировок на полигонах, но на реальную операцию вышли впервые.

Каждый из них был снабжен обычным на вид мобильным навигатором джи-пи-эс. В действительности приборы прошли серьезный «апгрейд» и могли определять координаты цели с точностью плюс-минус одна десятая метра.

* * *

Шестого ноября на сайте чешского интернет-издания «Prague Daili» появился материал под названием «Когда весь мир скорбел, брюссельские геи тусовались». В небольшой статье анонимный автор рассказал, что в день, объявленный днем траура по погибшим под обломками

Башни, в Брюсселе прошел гей-фестиваль. Власти округа Брюссель не запретили проведение этой акции. Материал мог бы пройти незамеченным широкой публикой, но уже на следующий день его перепечатала немецкая «Die Welt», а еще через день «The New York Times».

Спустя еще день «The Washington post» опубликовала интервью с госсекретарем Хамилтон. Темой интервью являлся мировой терроризм. Разумеется, коснулись – не могли не коснуться – трагедии в Санкт-Петербурге. В большом, на целую полосу, интервью главное было сказано в самом конце:

«.Это страшная трагедия. Скорбь вечно будет жить в наших сердцах. Мы всегда будем помнить тех, кто погиб 30 октября в Санкт-Петербурге. Так же, как мы помним жертвы 11 сентября в Нью-Йорке… И мне искренне жаль, что не все страны, не все правительства сумели проникнуться этой трагедией.

Корр.: Простите, г-жа Хамилтон. Что вы имеете в виду?

Госсекретарь: Я имею в виду то обстоятельство, что некоторые правительства позволили себе абсолютную бестактность по отношению в погибшим. Например, правительство Брюсселя не удосужилось отменить некоторые неуместные в день траура мероприятия. В тот день, когда весь цивилизованный мир замер в скорбном молчании, в столице Бельгии прошел традиционный гей-фестиваль. Мы с уважением относимся к правам сексуальных меньшинств, но считаем, что мероприятие стоило перенести. Этого сделано не было… Жаль, что правительство дружественной страны не настояло на переносе фестиваля».

В тот же день тема, затронутая в интервью Каролины Хамилтон, стала темой популярного ток-шоу. Его ведущая, Опра Уинфри, сумела выполнить поставленную задачу как нельзя лучше. Она завела аудиторию до такой степени, что некоторые в зале плакали. Под конец передачи в студии появился посол Бельгийской конфедерации господин Жене. Он заявил, что традиционный Брюссельский гей-фестиваль прошел вопреки воле правительства… Мы, сказал Жене, всем рекомендовали воздержаться от проведения каких-либо развлекательных мероприятий в этот день… Говорить ему не дали – заглушили свистом, криком. А Опра Уинфри сказала:

– Правительство разваливающейся на части Бельгии цинично не менее, чем человек-паук Ален Робер. Известно, что этот авантюрист, уже совершивший подъем на многие десятки небоскребов, заявил, что он очень сожалеет о разрушении небоскреба «Промгаз» – потому, что не успел совершить восхождение на него.

На следующий день о циничной Бельгии рассказали уже не менее трех десятков телеканалов и сотня газет. Сравнение страны с человеком-пауком стало почти обязательным. Киевское интернет-издание «Украшсю новини» поместило карикатуру, на которой человек-паук с явно гомосексуальными манерами танцует на вершине разрушенной Башни. Вечером парламент Бельгии (конфедерации региональных сообществ Фландрии, Валлонии и столичного округа Брюссель) собрался на экстренное совещание. В тот самый момент, когда в Доме правительства началось заседание парламента, президент Соединенных Штатов выступила с очередным обращением к народам мира. Прямую трансляцию выступления президента осуществляли около полусотни американских, европейских и азиатских каналов. В речи, которая продолжалась шесть минут двадцать секунд, президент, в частности, сказала:

– Теперь всем стало совершенно очевидно, что Брюссель не оправдал доверия, которое оказали ему народы Европы. Город, названный столицей Европы, стал позором Европы. Я хочу напомнить, что именно в Бельгии начались процессы распада Европы. А если называть вещи своими именами, то стоит говорить не о распаде, а о разложении. Теперь мы видим, что трупный яд проник во все сферы, во все органы общественной жизни Бельгии. Народ Америки требует покаяния и отставки преступного правительства этой аморальной страны.

Заседание парламента Бельгии было прервано. В полной тишине двести двенадцать парламентариев просмотрели запись выступления президента США… Фактически из уст президента США прозвучал приговор: «Бельгия – виновна. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит», – но парламентарии еще не поняли этого. Ибо то, что произошло, было похоже на мистификацию. На злую, нехорошую шутку. На бред шизофреника. То, что произошло, не могло быть правдой. Потому что не только не соответствовало нормам международного права, но и вообще находилось за гранью правовых понятий.

Несколько секунд в зале висела тишина – абсолютная.

А потом она взорвалась. Обычно выдержанные депутаты выражали свое негодование, как дети. Они кричали и все одновременно рвались к трибуне. Такого ажиотажа парламент Бельгии еще не знал. Председательствующий напрасно призывал парламентариев к спокойствию. Только через четверть часа в парламенте была восстановлена более-менее рабочая атмосфера.

Выступление президента США показали (частично или полностью) все мировые телевизионные каналы. Бельгийские каналы крутили его почти непрерывно.

В России, в медвежьем углу Карелии, в бараке лепрозория, несколько мужчин тоже смотрели телевизор. Когда Линтон вынесла вердикт: «Бельгия – виновна», Дервиш изумленно покачал головой и произнес:

– Политкорректность, однако. Ну, держись, Европа – что-то будет.

В это же время мистеру S.D. позвонил Гном – он же ведущий специалист проекта «Созвездие смерти» мистер Григорий Гусев. Сообщил, что все четыре «звезды» находятся на орбите и через сутки будут готовы к реальной работе.

– Отлично, – сказал Старик, – просто отлично. Я благодарю вас, мистер Злой Гном.

– Неправда, – ответил Гусев, – я добрый. Сказал – и засмеялся.

Пока бельгийские парламентарии обсуждали заявление Хиллари Линтон, на площади перед зданием парламента начался стихийный митинг горожан. Сначала в нем участвовало всего три десятка человек, но люди все время подходили и подходили, и спустя час их было уже несколько сот. Появились плакаты: «Хиллари, лучше наведи порядок у себя в Америке!», «Брюссель – не Багдад» и «Как насчет 5-го пункта устава Альянса?».

Девятого ноября в тринадцать часов дня по европейскому времени посол США был приглашен в МИД Бельгии. Послу была вручена нота протеста.

Примерно в это же время на Рю-де-Буше трое молодых людей набросились на туристов из Америки, избили их и опрыскали слезоточивым газом. Полиция появилась только тогда, когда нападавшие скрылись. Через полчаса неподалеку от Гран Плас группа молодых мужчин опрокинула автомобиль с американскими дипломатическими номерами. В машине находился второй секретарь посольства США. Он получил незначительные ушибы.

Во всех случаях в акциях принимали участие молодые люди – возможно, студенты.

С каждой минутой ситуация в Брюсселе становилась все более напряженной.

В 11:53 по ВПВ 1 оперативный дежурный доложил командующему Объединенными Космическими силами США, что все четыре «звезды» «Созвездия смерти» переведены на орбиту, соответствующую 50°54 северной широты. Командующему очень не нравилось, что эта глупая курица, которая мнит себя президентом, распоряжается боевой группировкой, даже не советуясь с ним, командующим. Но поделать он ничего не мог – курица Линтон сумела протащить закон, согласно которому она имела право самостоятельно принимать решения по применению «Созвездия». С оговоркой: «В тех случаях, когда возникает угроза безопасности Соединенных Штатов». Так ведь понятно, что крючкотворы с Пенсильвания-авеню, 1600 2 подведут под эту оговорку любой казус.

Генерал был крайне раздражен, но ему оставалось принять ситуацию такой, какова она есть.

С каждой минутой обстановка в Брюсселе становилась все более напряженной. На улицы вышли тысячи людей. На Гран Плас шел непрекращающийся митинг. И у посольства США шел митинг. Митингующие сожгли американский флаг и фотографию Хиллари Линтон.

Восточное поясное время. Адрес Белого дома.

В шестнадцать часов на Гран Плас приехал король Бельгии Альбер Второй – «единственный бельгиец в стране фламандцев и валлонов». Толпа встретила его восторженно. Монарх обратился к народу со второго этажа Дома Короля:

– Сограждане! Я призываю вас к спокойствию. Заявление президента Соединенных Штатов, – монарх бросил взгляд на большой монитор, установленный у здания Ратуши. Там в очередной раз показывали выступление Линтон. – Заявление президента Соединенных Штатов – возмутительно по своему содержанию. Я бы сказал: оно беспрецедентно. Такое заявление – вызов не только Бельгии, но и всему европейскому сообществу. Ибо разрушает основы международного права и фактически отрицает фундаментальное понятие «государственный суверенитет». Мне неизвестно, какими мотивами можно объяснить заявление президента Соединенных Штатов, но мне совершенно очевидно, что выдвинутые условия совершенно неприемлемы для нашей страны. Министр иностранных дел уже вручил соответствующую ноту послу Соединенных Штатов.

Толпа на площади взорвалась аплодисментами. Король сделал успокаивающее движение рукой, продолжил:

– Еще более возмутительно заявление президента Соединенных Штатов по своему тону – оно оскорбляет достоинство народов нашей страны. А уж сравнение Бельгии с разлагающимся трупом вызывает совершенно справедливое возмущение всех бельгийцев.

Король говорил около двадцати минут. Было очевидно, что он произносит собственные слова, а не продукт творчества спичрайтеров.

В то время, когда король говорил со своими подданными, над Брюсселем пролетела боевая платформа «Энола Гэй». «Огнем и мечом» – золотом было начертано на ее борту. Огнем! И мечом!

Всего лишь через сорок минут после того, как король покинул площадь, неизвестные произвели обстрел американского посольства из гранатомета. Всего было выпущено две гранаты. Жертв не было, да и само здание существенно не пострадало.

Реакция на обстрел последовала молниеносно – Госсекретарь Каролина Хамилтон выступила с заявлением, в котором обвинила в произошедшем правительство Бельгии, потребовала немедленной выдачи террористов и вновь напомнила об ожидаемых извинениях и отставке правительства.

– Если, – завершила свою речь Госсекретарь, – к полудню завтрашнего дня правительство Бельгии не уйдет в отставку, Соединенные Штаты оставляют за собой право на применение мер военного характера. Ответственность за это ляжет на правительство Бельгии.

Заявление Госсекретаря США произвело шок. Не только в Брюсселе – в мире. Соединенные Штаты часто применяли военную силу, и это давно никого не удивляло. Но ведь Бельгия – не Венесуэла и не Ирак. Да черт побери! В конце-то концов, Бельгия – член Североатлантического договора! Как же пятый пункт Устава?

На Европу опустилась ночь.

В ледяном холоде и безмолвии космоса летели четыре «звезды». Боевые платформы двигались по орбите, которая пролегала над Брюсселем. Зоркие «глаза» спутников хорошо видели ярко освещенные города и автострады Европы. Видели стремительно мчащиеся по железной дороге экспрессы и корабли в морях. В любой момент по команде с Земли четыре спутника-убийцы могли открыть огонь по указанной цели. Воспрепятствовать этому были не в силах никакие системы ПРО – в мире еще не существовало средств, которые могли засечь и перехватить снаряд, летящий со скоростью семь километров в секунду.

В ночь с девятого на десятое ноября никто в Брюсселе не верил, что одна страна – член НАТО – решится на применение военной силы в отношении другой страны – члена НАТО. Это невозможно. Это полностью исключено.

Тем не менее до самого позднего вечера правительство Бельгии проводило многосторонние консультации на уровне руководства НАТО, Евросоюза и даже ООН, хотя всем было понятно, что ООН давно уже выполняет чисто декоративную функцию. Представители всех этих организаций подтвердили свою глубокую озабоченность и заверили бельгийских коллег, что, разумеется, они не допустят эскалации насилия в Европе.

Ночь прошла относительно спокойно. Утро было солнечным и не по-осеннему теплым. С башни собора Сен-Мишель-э-Гюдюэль взмыли два сокола. Соколиная семья появилась здесь несколько лет назад и стала одной из достопримечательностей Брюсселя. Брюссельцы и туристы специально приходили посмотреть на крайне редких для Западной Европы птиц. На то, как они охотятся. Самца окрестили Мишелем, самку—Гюдюэль. По имени святых – покровителей храма. Утром десятого ноября соколы парили в солнечном и таком безмятежном небе.

В десять часов утра правительство и парламент Бельгии огласили совместное заявление, в котором, во-первых, осудили крайне недружественную позицию Соединенных Штатов. Во-вторых, пообещали в кратчайшие сроки провести полное и объективное расследование инцидентов с избитыми американскими гражданами, дипломатом и обстрелом посольства США. В-третьих, подчеркнули, что все эти события были спровоцированы заявлением президента США. И, наконец, в-четвертых, напомнили о том, что Бельгия – суверенное государство и никто не вправе вмешиваться в его внутренние дела.

Буквально через полчаса прозвучал ответ из-за океана. Его снова озвучила Госсекретарь.

– Народ Соединенных Штатов Америки глубоко разочарован позицией, которую заняли власти Бельгии, – сказала Госсекретарь. – Нам искренне жаль, что правительству Бельгии не хватило мужества признать очевидное. Нам также искренне жаль, что правительство Бельгии оказывает покровительство террористам… По крайней мере, моральное. В сложившихся обстоятельствах и исходя из интересов народа Соединенных Штатов Америки президент Соединенных Штатов Америки отдал приказ о нанесении превентивных точечных ударов по тем объектам в Брюсселе, которые используются террористами. Операция будет проведена силами флотилии боевых спутников Объединенных Космических сил Соединенных Штатов Америки. Операция начнется сегодня в двенадцать часов тридцать четыре минуты по европейскому времени. Вся ответственность за возможные жертвы лежит на правительстве Бельгии.

В своем кабинете во дворце Лаеке король Бельгии стиснул кулаки. От бессилия. От того, как нагло эта заокеанская шпана унижает его народ. Потом он сказал себе: возьмите себя в руки, Ваше Величество, возьмите себя в руки. Король быстро прикинул реальные возможности и позвонил президенту Соединенных Штатов. Помощник президента ответил, что, к сожалению, разговор сейчас невозможен – у президента совещание.

– В какое время оно закончится? – почти закричал монарх.

– В двенадцать тридцать пять по европейскому времени, – невозмутимо ответил помощник.

Тогда король позвонил Генеральному секретарю НАТО. Но и Генеральный секретарь оказался недоступен.

Тогда король позвонил Старику. Они были почти незнакомы, виделись всего лишь дважды, но король позвонил Старику. Ему было понятно, что только мистер S.D. может повлиять на президента США. Помощник Старика, Джозеф Апфель, ответил, что у мистера S.D. сейчас медицинская процедура, прервать которую невозможно.

– Как долго она продлится? – спросил король, уже предвидя ответ.

– Около полутора часов, – ответил Апфель. Король бросил взгляд на огромные старинные часы в

углу кабинета – стрелки вплотную приблизились к одиннадцати.

– Черт возьми! – произнес монарх. – Черт вас возьми, Апфель! Передайте мистеру S.D., что это вопрос жизни и смерти.

– Обязательно передам, Ваше Величество.

Часы пробили одиннадцать часов. В этот момент король все понял.

На Гран Плас с самого утра было полно народу, уже два с лишним часа шел антиамериканский митинг. Каждые десять минут к митингующим обращался полицейский комиссар. Он просил граждан разойтись по домам, напоминал о потенциальной угрозе. Его не слушали. На площади были и фламандцы, и валлоны. Сегодня они были вместе. Менялись ораторы на галерее Дома Короля, неумолимо двигались стрелки на часах ратуши.

В противоположном от Дома Короля углу площади стоял высокий веснушчатый парень. На спине у него висел рюкзачок, а на груди – видеокамера и навигатор джи-пи-эс.

Четыре боевые платформы плыли над Европой. Почти над всей Европой было безоблачное небо. Только на самом краю, над Португалией, шел грозовой фронт, сверкали молнии. Да на Кольском полуострове бушевала метель.

По команде с земли платформы сбились в стаю и направились к точке с координатами 50°54 северной широты, 4°32 восточной долготы – к Брюсселю.

В 12:30 полицейский комиссар вновь поднес к губам микрофон и напомнил собравшимся на площади об ультиматуме США. Его вновь проигнорировали.

В 12:32 на галерею Дома Короля вышел представитель партии «Флаамсе Беланг».

Веснушчатый навел на него навигатор и нажал кнопку на панели. С антенны навигатора сорвался короткий сигнал. Через долю секунды он был принят электронным мозгом боевой платформы «Энола Гэй».

Почти одновременно с веснушчатым аналогичные манипуляции провели еще двое наводчиков. Один находился у нового здания парламента Бельгии, другой – на городской окраине, рядом со старой блочной пятиэтажкой на берегу Сенны, в котором нашла приют молодежная коммуна.

Король Бельгии сидел в своем кабинете, неотрывно смотрел на электронные часы на столе. Его величество не любил электронных часов, но сегодня специально попросил принести в кабинет точные электронные часы. Правой рукой король стискивал ручку «Паркер», которой он подписывал особо важные документы. Стискивал так, что побелели пальцы.

На дисплее часов появились цифры 12: 34, король прикрыл веки. Но перед глазами по-прежнему плавали ядовито-зеленые цифры – 12: 34. С этого момента король будет видеть их всегда.

В 12: 33 по среднеевропейскому времени «Энола Гэй» сделала первый выстрел. Он был произведен из «ружья», потому что целью являлась «мелкая дичь», то есть человек – оратор на галерее Дома Короля. По иронии судьбы первой жертвой стал не человек, а птица – сокол по кличке Мишель. Летящая со скоростью около двенадцати километров в секунду «пуля» попала в сокола и разорвала его на куски. Десятки зевак, наблюдавших за полетом сокола, увидели вдруг, как на том месте, где только что была птица, вспыхнула красная клякса в обрамлении вспорхнувших перьев.

Представитель партии «Флаамсе Беланг» произнес:

– Братья!

В этот момент в десяти метрах над ним раздался резкий щелчок – это раскрылся «стакан» «пули». Несколько десятков стальных кубиков вырвались наружу. Большая их часть попала в оратора. Но несколько штук разошлись по сторонам и зацепили еще двоих человек. Толпа на площади увидела, как тело оратора тряхнуло.

Зеваки у собора Сен-Мишель-э-Гюдюль в полном недоумении смотрели, как падает с неба, из облачка соколиных перьев и пуха, маленький кровавый дождь и хаотично кружатся оторванные крылья сокола. Зеваки у собора дружно произнесли: ах!

Из нескольких маленьких ран на голове фламандского оратора-националиста хлынула кровь, из затылка брызнули серо-розовые фонтанчики. Из огромной раны в груди, куда попали половинки «стакана», выперло что-то сизо-красное. Несколько секунд фламандец стоял, а потом осел – как бесхребетная тряпичная кукла. Толпа на площади Гран Плас замерла в недоумении. Потом над людьми раскатился протяжный звук, похожий одновременно на вздох и на стон. А потом люди бросились бежать. Веснушчатый снимал все происходящее на видеокамеру.

В эту же секунду снаряды и «пули» с «Созвездия» обрушились на здание парламента и дом-коммуну на окраине. По зданию парламента все четыре платформы молотили из пушек. Каждую секунду на него обрушивались тридцать два снаряда. Они легко пробивали крышу, стены, полы, перекрытия, массивные железобетонные колонны.

Депутаты метались по залу для заседаний. Попадая в бетонные плиты, снаряды делали рваные пробоины и давали множество бетонных осколков, которые тоже поражали людей. В воздухе постоянно свистело, грохотало, щелкало, висела пыль. Всего через двадцать секунд с начала обстрела парламент превратился в ад. Депутаты и технический персонал погибали десятками. Один из снарядов попал в узел подвески главной люстры. Гигантская конструкция диаметром около пяти метров и весом более тонны – работа известного дизайнера – рухнула, убив трех человек… А снаряды продолжали лететь из глубины чистого неба. В воздухе непрерывно свистело.

По коммуне платформы стреляли из «ружей», но и этого для дряхлой панельной пятиэтажки было вполне достаточно. Стальные кубики картечи и половинки «стаканов» навылет дырявили стены, в клочья рвали внутренние перегородки. После минуты непрерывного огня обрушилась торцевая стена. Открылись комнатенки, в которых обитали «коммунары» – в большинстве своем неприкаянные неудачники. Многие – наркоманы или алкоголики. Они называли себя художниками, поэтами, революционерами. «Небесные» пули убивали революционеров так же легко, как и депутатов парламента. Кому-то повезло – он успел выскочить, но большинство осталось в доме.

Элеваторы боевых платформ непрерывно подавали снаряды и пули на направляющие рейлганов. Бортовые компьютеры непрерывно вносили поправки в систему управления огнем. Из космоса к Земле пунктирными линиями неслись стальные болванки.

Через две минуты коммуна лежала в руинах, висела над останками здания пыль. Поодаль стояла группа длинноволосых молодых мужчин, а на берегу Сенны сидела и навзрыд рыдала голая девушка с роскошной рыжей шевелюрой.

Огонь по парламенту продолжался две с половиной минуты – до полного опустошения «погребов». Парламент – современное монолитное здание – не рухнул, но зрелище представлял ужасное. Крыша полностью провалилась вниз, стены имели тысячи пробоин, внутри здания бушевало пламя. Один угол обвалился целиком – как будто гигантская крыса обгрызла кусок сыра.

Убийство представителя партии «Флаамсе Беланг» и расстрел парламента телевидение транслировало в режиме «он лайн» – и там и там работали телевизионщики. (В здании парламента оператор СЫЫ снимал, пока не погиб). А вот возле коммуны никакого телевидения, разумеется, не было. Однако уже через полчаса после трагедии неизвестный принес в офис канала диск с записью того, как была уничтожена коммуна. Несколько позже появились любительские кадры, которые запечатлели гибель сокола Мишеля – снимали туристы.

Европа содрогнулась.

* * *

После обеда Гринев и Дервиш играли в шахматы, в дальнем углу Дельфин учил Забродина метать ножи, Иван лежал и читал, а Пластилин вырезал из дерева фигурку черта. В 14: 30 Дервиш предложил капитану: может быть, прервемся на новости, Юрий Палыч? Интересно, что там в европах. – Гринев согласился.

Сгрудились у телевизора. Показывали, конечно, Брюссель… Смотрели молча. И по окончании долго сидели молча. Потом Пластилин произнес:

– И это нас они называют террористами? Они – нас?

Никто, разумеется, не ответил.

По телевизору раз за разом крутили запись брюссельской трагедии. Показывали записи, сделанные операторами телеканалов, и любительские записи. Их оказалось довольно много. Рассказывали – много и горячо – очевидцы. Количество жертв не называлось.

Забродин спросил:

– Хиппи-то за что расстреляли? Дервиш сказал:

– Ни за что. Это была всего лишь акция устрашения, демонстрация возможностей. И, конечно, попрания международного права.

Пластилин отозвался:

– А что такого выдающегося нам продемонстрировали? Ничего – все то, что мы увидели, можно осуществить традиционными способами, без космических технологий. Депутата на площади реально было ликвидировать одним выстрелом снайпера. Оба здания – парламент и коммуну хиппарей – ракетным или бомбовым ударом… Так?

Дельфин кивнул, сказал:

– Так. Но есть нюанс.

– Какой?

– Снайперу, хочешь не хочешь, а нужно приблизиться к объекту. Для гарантированного поражения цели даже очень квалифицированному снайперу с очень хорошей винтовкой нужно подобраться хотя бы метров на восемьсот. В идеале на пятьсот. А это, ты сам знаешь, порой бывает очень трудно осуществить. Иногда и вовсе невозможно. Ракетно-бомбовый удар? Это – кто ж спорит? – весьма эффективно. Ведь даже давным-давно устаревшие ракеты и бомбы обладают огромным разрушительным потенциалом. Этот парламент можно было разрушить парочкой, например, «Фау». Про коммуну вообще молчу – хрущоба… Но! Для отражения авиа-или ракетной атаки есть системы ПВО и ПРО. А Брюссель – штаб-квартира НАТО. Он защищен очень качественно. Атака на него практически невозможна. Вероятно, именно поэтому дядя Сэм выбрал его в качестве цели. Чтобы всему миру сказать: смотрите, вот город, закрытый так, что муха не пролетит. Но мы в две минуты уничтожили в этом городе парламент и городской дом. И никто ничего не смог сделать… Это при том, что время и место атаки были названы заранее! Гринев сказал:

– Убедительно. Думаю, что вы правы. А Дервиш добавил:

– Вывод: всему миру предельно наглядно продемонстрировали, что боевые спутники США могут достать любую цель. В любой точке мира, в любое время. Кому положено понять – поймут, ибо как справедливо заметил Юрий Палыч: убедительно.

А Иван сказал:

– Эх, если бы с этой космической батареи да забу-бенить со всей дури по тому авианосцу, где общечело-веки соберутся.

* * *

Технический вагон был предназначен для инструментального контроля параметров пути. В нем ехала бригада из четырех человек. И монахи. Бригадир рассказал, что за состоянием пути следят только там, где возят за бугор лес, металл, удобрения. Остальная железка разваливается, ездить по ней просто опасно.

Вместе с бригадой монахи добрались до Беломорска. Там сошли. Потому что вагон двигался дальше на север, на Кемь, с конечным пунктом назначения Мурманск. А монахам нужно было в другую сторону. Пока было светло, они отсиживались в пустом полуразрушенном складе. Как стемнело – а темнеет тут быстро, – Глеб ушел на разведку. Вскоре вернулся, принес информацию – товарняк, который стоит на соседних путях, скоро пойдет в Котлас. Так он понял из разговора двух сцепщиков.

– Котлас? – переспросил Мастер. – Котлас нам подходит.

– Так я уже и теплушку присмотрел.

Они перекусили продуктами, что дал в дорогу ветеринар, выпили по глотку спирта, стали ждать. Сильно похолодало, в щели сквозил ветер с Белого моря. Стены покрылись инеем, от дыхания шел пар. «Скоро» вылилось в два часа. Когда уже казалось, что товарняк никогда никуда не поедет, лязгнули сцепки, свистнул локомотив, состав тронулся. Мастер толкнул в плечо задремавшего Пашку.

В теплушку – последнюю в составе, – запрыгивали на ходу.

* * *

В Карелии стояла скверная осенняя погода – каждый день дождь или мокрый снег. Серо, сыро, мрачно. С деревьев облетела последняя листва.

Прошло три дня после брюссельских событий. Вечером к Ивану и Дельфину, игравшим в нарды, подсел Дервиш. Некоторое время наблюдал за игрой, потом сказал:

– Джентльмены, не могли бы вы уделить несколько минут старику?.. Когда закончите партию.

Дельфин мигом смешал камни:

– В полном вашем распоряжении, Евгений Василич. Иван усмехнулся, сказал:

– Это он потому так заторопился, что все равно уже проиграл.

– Наглая ложь, – уверенно ответил Дельфин. – Я был в двух шагах от победы.

Дервиш усмехнулся. Оба – и Иван и Николай – были ему симпатичны. Он ощущал внутреннее родство с ними.

– Итак, товарищи офицеры… Я помешал вашему отдыху потому, что уже три дня у меня из головы не выходят слова, которые вы, Иван Сергеич, сказали давеча.

– Это чего ж такое я брякнул? – удивленно спросил Иван.

– Не догадываетесь?

– Признаться, нет.

– Ладно, не буду интриговать. Вы, Иван, сказали: эх, если бы с этой космической батареи дать залп по авианосцу, где общечеловеки соберутся!

– А, вот оно что, – Иван улыбнулся. – Так я же в порядке, так сказать, бреда.

– А вы знаете, что операция «Демонтаж» тоже началась с идеи, высказанной «в порядке бреда»?

– Нет, этого я не знал.

– Тем не менее это так, – ответил Дервиш. – Покойный Ворон, глядя на открытие Башни, сказал: все суки собрались. Вот бы одним ударом всех прихлопнуть. А покойный Полковник эти слова услышал, запомнил. Вот из какой ерунды выросла в конечном итоге операция «Демонтаж».

Иван покачал головой, потом сказал:

– Евгений Василич! Но я действительно в порядке бреда.

А Дервиш прищурился и произнес:

– Вопрос в лоб: вам хочется довести «Демонтаж» до конца? До полного завершения?

Стрельнула и погасла лампочка самодельной настольной лампы. Погасли остальные лампы, в бараке сделалось темно. Ругаясь шепотом, Иван зажег свечу. Слабый огонек осветил лица Дервиша и Дельфина.

– Хочется, – сказал Иван. Он вспомнил погибших при операции «Демонтаж»: Зорана, Доктора, Братишку и Костю Грача… Вспомнил Седого, Полковника и Ворона. – Очень хочется, но. не вижу реальной возможности.

Дервиш сказал:

– А вот я – пэнсионэр неугомонный – начал обдумывать эту тему. Исходные данные такие: вероятно, в январе все-таки должен состояться сорванный вами. я бы даже сказал: недобитый – удачное, на мой взгляд, определение. Так вот, в январе должен состояться недобитый вами саммит. Под эгидой США. На авианосце ВМФ США. При этом понятно, что авианосец нам не по зубам.

Дельфин сказал:

– Это точно. Дервиш продолжил:

– Но! Но оказалось, что уже существует оружие, которому авианосец очень даже по зубам. Потому что противоракетный «зонтик» авианосца не способен защитить его от атаки из космоса. Вывод? – Дервиш сверкнул глазами. – Вывод прост: нужно использовать американские космические платформы для атаки на американский авианосец и уничтожить его вместе с атлантической тусовкой.

Дельфин потер щеку, произнес:

– Как вы себе это представляете?

– В теории все выглядит просто: в океане – авианосец, на орбите – соединение боевых спутников. Задача: нацелить эти спутники на авианосец, нажать кнопку «пли!». Но это в теории. Как только начинаешь рассматривать проблему с точки зрения практического осуществления, возникают вопросы. Вопрос номер один: где будет проходить «банкет»? Океан велик. Однако только что стало известно место, где будет проходить мероприятие.

– Откуда? – спросил Дельфин. Дервиш ответил:

– Час назад они сами сообщили об этом во всеуслышание. Я, собственно, предполагал, что объявят.

Иван и Дельфин одновременно спросили: где? Несколько секунд Дервиш молчал, а потом торжественно произнес:

– В море Баффина.

Иван подумал: чему он так радуется? Дервиш продолжил:

– Итак, нам известен район.

– А если это дёза? – перебил Дельфин.

– А смысл гнать дёзу? – пожал плечами Дервиш. – Не вижу смысла. И, кстати, есть еще одно соображение, которое подтверждает, что так оно и есть.

– Какое?

– Скажу, не торопите. Итак, теперь мы знаем район, в котором соберутся атлантисты. И что? Мы можем отдать команду «пли!»?

– Нет, не можем.

– Именно. Мы, друзья, знаем о существовании космического соединения. И – все. Больше не знаем ничего. Мы понятия не имеем, как осуществляется оперативное руководство космическим соединением. Не знаем, каков механизм принятия решения на применение космического оружия. Может быть, на это требуется согласие конгресса? Не знаем. Не знаем даже, где расположен командный пункт… А если бы знали? Что бы это изменило? Мы что – можем взять командный пункт штурмом?

– Это вряд ли, – покачал головой Дельфин. – Силенок у нас маловато.

Иван сказал:

– Я же говорил: в порядке бреда.

Пламя свечи плавало, и вместе с ним плавали по углам тени. В свете свечи лицо Дервиша – с глубокими морщинами и пронзительными глазами – казалось старым. И не просто старым – древним.

– И я уже тоже в это поверил, – ответил Дервиш. – Но час назад мне любезно сообщили, что саммит состоится на борту авианосца «Джордж Буш-старший».

– Новейший авианосец, – сказал Дельфин. – В строй вошел в 2009-м.

– А произойдет это событие в территориальных водах Канады, в море Баффина. Точнее, в проливе Девиса.

Иван осторожно спросил:

– И что из этого следует? Дервиш довольно улыбнулся, сказал:

– Из этого многое следует. Из этого, друзья мои, очень многое следует. Что вы думаете по поводу выбора места? Зачем, скажите мне, забираться так далеко? Зачем гнать авианосец в пролив Девиса? Ведь это же самый конец географии.

Дельфин произнес:

– Из соображений безопасности?

– Вероятно, это соображение тоже имелось в виду. Но – согласитесь – безопасность авианосца все-таки обеспечивается иными средствами и нет никакой нужды загонять его на край света. Так зачем же американцы хотят это сделать?

Иван не мог понять, к чему клонит Дервиш. Поэтому сказал:

– А ведь вы, Евгений Василич, обещали, что не будете интриговать.

– Верно, – согласился Дервиш, – виноват. Объясняю: там, в проливе Девиса, находится резиденция человека, который все это затеял.

Дельфин сказал:

– Вы хотите сказать: на берегу пролива.

– Нет, он обитает именно в проливе.

– То есть как?

– Он живет на нефтедобывающей платформе.

– Нефть качает?

– Нет, нефть он не качает. На платформе «Голиаф» находится его резиденция.

– Однако! – сказал Дельфин и добавил: – Что же это за человек?

– О, это чрезвычайно интересный человек. Мой, кстати сказать, давний знакомый. Его зовут мистер S.D., но чаще – Старик. В свое время он, как и я, служил в разведке. Только в британской МИ-5. Работал в Африке. Некоторое время мы с ним даже в соседних камерах сидели.

– Где? – изумился Иван.

– Где ж? В тюрьме. В контрразведке одного только что образовавшегося и оч-чень демократического африканского государства. В ту пору этих «демократических» в Африке возникло пруд пруди. И все, как теленок мамку, хотели сосать Советский Союз. И, кстати, успешно сосали. Но я не про это. Я про Старика. И про себя тоже – мы же молодые тогда были – примерно как вы сейчас, Иван Сергеич. Получилось так, что нас обоих взяли в плен в одно и то же время и практически в одном и том же месте. Потому и посчитали, что мы работаем вдвоем. Потому и держали некоторое время в соседних камерах. Из оперативных, разумеется, соображений. Так что у нас были время и возможность пообщаться – там ведь камеры разделены только решетками. Я уже тогда понял, что он парень-то непростой. Так оно и оказалось. Потом нас освободили – англичане выбросили группу десантников, и они взяли тюрьму штурмом. Собственно, это сделали, чтобы освободить его. Но он настоял, чтобы взяли и меня.

– А он знал, кто вы такой?

– Догадывался. Но вел себя в высшей степени тактично. Сделал, конечно, вербовочный подходец. Но – формально, для очистки, так сказать, совести. А потом мы с ним не единожды пересекались. Но в основном – заочно. Сейчас он очень авторитетный, влиятельный человек. Непубличный политик. Я бы даже сказал: сверхполитик. Его влияние огромно.

Дельфин спросил:

– Откуда он такой крутой вылез?

– Вылез-то? – усмехнулся Дервиш. – «Вылез» он из старинного английского рода – потомок герцога Мальборо. Это открыло ему путь в недоступное для простых смертных училище Харроу. Выпускники этого колледжа составляют британскую элиту. Позже S.D. окончил военную академию в Сэндерхерст. Свою карьеру мистер S.D. начинал в качестве журналиста британской «Мор-нинг пост», работал на Ближнем Востоке и в Африке, и даже сделал себе имя, но довольно скоро перешел в разведку. Работал сначала в Африке, потом в Восточной Европе – против нас. Очень талантливый человек – умница, аналитик, знаток классической литературы. По убеждениям антикоммунист, вынашивает идею «атлантической цивилизации». Он мог бы сделать блестящую карьеру в политике, но предпочел пахоту в разведке. Награжден Орденом подвязки, является почетным гражданином Соединенных Штатов. После того как в 91-м году убили Советский Союз, Старик из разведки ушел. Якобы удалился на покой и с тех пор живет на старой буровой платформе в море Баффина. Пишет исследования по истории цивилизаций. К нему летают главы государств и правительств. Не скажу, что на поклон, но без него ни одно серьезное дело не делается. Его влияние огромно. Что еще сказать? Возможно, гомосексуалист, но не факт. Женат, насколько мне известно, никогда не был, детей нет. С прессой почти не общается, но несколько интервью все же было.

Дельфин озадаченно спросил:

– Это что же получается – он вроде главы мирового правительства?

– Нет никакого мирового правительства, Николай Ва-силич. Выдумки все это, глупости досужие. А вот Старик – реальность. И если мы захотим довести до конца операцию «Демонтаж», то Старик – наш главный козырь.

– Старик – наш козырь? Каким образом?

– А я вам сейчас расскажу. Есть у меня кое-какие соображения.

Дервиш изложил свои «соображения» за десять минут. Иван сказал:

– Но это. это почти фантастика.

– Верно, Иван Сергеич, – согласился Дервиш, – почти фантастика. Заметьте: слово «почти» сказали вы, а не я. А сейчас вспомните, пожалуйста, июль этого года, когда вы только-только стали Полковником. Вспомните себя в те дни. По-моему, вы тогда не очень верили в возможность проведения операции «Демонтаж».

– Да, я действительно сомневался.

– Это правильно. Я опасаюсь тех, кто не сомневается. Более того: я не могу утверждать, что у нас получится. В конце концов и «Демонтаж» не удалось осуществить так, как мы задумывали, – зиккурат разрушен, но жрецам удалось спастись. А операция, которую предлагаю вам я, на порядок или на два сложнее. Но имеются и плюсы. Так уж сложилось, что в Канаде у меня есть некоторые оперативные возможности. Есть там люди, которые помогут. И я считаю, что если есть хотя бы несколько шансов из тысячи, мы должны попытаться. Что скажете, Николай Василич?

Дельфин потеребил рыжие свои усишки, ответил:

– Серьезное дело. В принципе, захват буровой платформы реален. Уже, как говорится, проходили. Правда, на макете. Что касается второй составляющей – не знаю. Но в принципе я – за.

– Отлично, – сказал Дервиш. – А вы, Иван Сергеич?

– Я тоже за.

– Тогда предлагаю обсудить идею критически и с разных сторон, попытаться нащупать слабые места.

Часа полтора они сидели и обсуждали идею Дервиша. Вроде бы все вытанцовывалось. По крайней мере – в теории.

Когда все обговорили, Иван спросил:

– А как думаете назвать операцию?

– Хочу предложить вам не сильно оригинальное и даже пошловатое название – «Армагеддон».

– «Армагеддон»? – удивился Дельфин. – Почему «Армагеддон»?

– Выступая по телевизору, мадам Линтон заявила, что нас, дескать, хотят напугать Армагеддоном… Так вот она не боится Армагеддона. И я подумал: да ты, бабонька, его еще не видела. Ну, товарищи офицеры, подходит нам название «Армагеддон»?

Иван сказал:

– По-моему, вполне. Дельфин заметил:

– А что? Подходит.

– Значит, – сказал Дервиш, – единогласно постановили: «Армагеддон».

В то время как в лепрозории, спрятавшемся в медвежьем углу Карелии, трое мужчин обсуждали при свете свечи план операции «Армагеддон», космический челнок «Индевор» перезаряжал боевую платформу «Энола Гэй». Астронавты извлекли из чрева спутника-убийцы пустые кассеты из-под снарядов и вставили новые, наполненные смертью.

* * *

Первым в теплушку запрыгнул Глеб. Он подал руку Пашке, помог забраться. Мастер залез сам. В свои сорок семь он был крепким и ловким.

Глеб отбил чечетку, дурашливо пропел: «Па-а-а тундре, да па-а шиирокай дароге», – и в эту же секунду снизу, почти из-под ног, ударил выстрел, вспышка прорезала темноту. Глеб оттолкнул Пашку в сторону, нырнул вниз – туда, откуда стреляли.

Он упал на человека и, кажется, на ствол. Обожгла мысль: щас выстрелит. Глеб закричал, наугад ударил кулаком, попал в пустоту. Потом поймал руку с пистолетом, начал выкручивать. Каждую секунду он ждал выстрела, но выстрела почему-то не было. А тот, кто стрелял – невидимый в темноте, пахнущий кровью и ненавистью, вдруг застонал и мгновенно ослабел. Глеб вырвал пистолет. Над головой вспыхнул фонарик, осветил бледное лицо. Глеб замахнулся, чтобы ударить, но голос Мастера произнес: стой!

Глеб опустил руку. Увидел, что держит в руке ПМ, и понял, почему не последовал выстрел – затвор «Макарова» остановился в заднем положении. Глеб пробормотал: тьфу, зараза! Куда ж ты лез с последним-то патроном?

Человек, которого Глеб обезоружил, сидел, прислонившись спиной к стенке вагона, заслонялся рукой от света. Он был бледен, небрит, немолод – виски пробило сединой, одет в китайский пуховик и джинсы. Рядом лежала черная кепка.

– Кто такой? – спросил Мастер. Человек не ответил.

Глеб сказал: «Мастер, свет!» Мастер выключил фонарик. В открытой двери вагона проплыло плохо освещенное здание станции. Мастер вновь включил фонарик, повторил вопрос: – Кто вы такой?

– Взяли? – произнес человек. – Взяли, твари?

Он говорил тяжело, хриплым голосом. Мастер сказал:

– Вы ранены?

Человек снова не ответил. Он просто улыбнулся. А Глеб вдруг закричал: «Граната!» Мастер начал шарить фонарем по полу теплушки и действительно нашел на полу «феньку» – давно устаревшую Ф-1… Она лежала у самой руки незнакомца.

Глеб ногой откатил гранату в сторону, по футбольному ударил по «феньке» ногой, она вылетела в открытый проем. Мастер крикнул: «Ложись!» Все бухнулись на пол. Спустя три секунды рвануло. Несколько осколков звонко простучали по колесам.

– Е. твою мать! – произнес Глеб. Мастер, который матерщины не терпел, сказал: – Да уж!

Глеб присел напротив мужчины, сказал:

– Ты чего творишь, змей? Ты чего творишь-то?

А мужчина вдруг закрыл глаза и, кажется, потерял сознание. Пашка спросил:

– Как же ты, Глеб, догадался про гранату?

– Щелчок ударника услышал.

– Как же ты его в этом шуме различил?

– Э-э, брат. Это, брат, такой веселый щелчок, что один раз услышишь – на всю жизнь запомнишь. Я от такой же «феньки», поставленной на растяжку, в окно прыгал. С третьего, между прочим, этажа.

Глеб пошарил руками по полу и нашел чеку от гранаты. Она лежала в нескольких сантиметрах от левой руки мужчины. В полуметре нашел рычаг.

– Ага, – сказал Глеб. – Теперь понятно, почему он последний патрон в расход пустил – надеялся сделать «харакири по-русски».

Пашка спросил:

– Это как – «харакири по-русски»?

– Потом объясню, – ответил Глеб. А Мастер сказал:

– С характером человек. Нужно посмотреть, нет ли у него еще какого сурпрыза?

Мастер наклонился над незнакомцем, а Глеб сказал:

– Взгляните, Мастер. – Он протянул пистолет, изъятый у стрелявшего. Мастер взял его в руку, произнес: – Ну, «Макаров». Разряженный.

А Глеб произнес:

– А на затворе посмотрите.

Мастер направил на пистолет луч света, увидел на затворе гравировку, вслух прочитал: «Капитану Томилину Т.Т. за особые заслуги в деле обеспечения безопасности государства».

Мастер сказал:

– Вот оно что – чекист. Тогда понятно. Глеб заметил:

– Староват он для капитана.

– Так и пистолет уже старый. Может, его двадцать лет назад наградили.

– Странно, что у него сохранился пистолет, – ответил Глеб.

– Наградной.

– Хоть и наградной. После «Владимирской бойни» изымали все подряд. Без разбору – наградной – не наградной. Хотя, конечно, в нашем бардаке всякое бывает.

Мастер сунул пистолет в карман, сказал:

– Все-таки давайте посмотрим, что с ним.

Расстегнули пуховик. Под ним был пиджак с разрезанным правым рукавом и повязка, задубевшая от крови, прямо поверх рукава сорочки.

– Э-э, – произнес Мастер, – неважнецкие дела. Да и жар у него.

Глеб вытащил из кармана пуховика пачку «Честер-филда» и зажигалку. Из внутреннего кармана куртки извлек бумажник – денег там было очень мало. Во внутреннем кармане пиджака чекиста Глеб обнаружил паспорт, посмотрел, сказал: «Точно, Томилин Тимофей Трофимович. Девятьсот шестьдесят шестого года рождения. Место рождения – Ленинград».

– Да-а, – сказал Глеб, – повезло нам, что у него патроны кончились. А то наделал бы он делов.

Пашка произнес:

– Крутой, видать, дядька.

– Наградные пистолеты просто так не раздают.

– А может, и не его ствол?

– Как не его? ФИО совпадает. А Мастер сказал:

– Умные, смотрю, оба… Хватит трепаться. Попробуем помочь человеку. Глеб, давай сюда спирт. И аптечку давай.

– Есть.

Мастер раскрыл клинок ножа, разрезал повязку, рукав сорочки. Осмотрел рану, сказал:

– Ничего хорошего, но и ничего особо худого. Пуля – навылет. Кость цела. кажется.

Мастер протер клинок смоченным в спирте носовым платком, приказал: а теперь держите его крепко, рану буду чистить.

Чекист бился и мычал, но Мастер все-таки вычистил начинавшую подгнивать рану.

Потом в чекиста почти силой запихнули полпачки антибиотиков и влили граммов сто спирту. Вскоре он уснул.

Поезд медленно тащился по огромному пространству. Казалось, все оно состоит из тьмы и бесконечной тайги. Этой тайге и этой тьме тысячи лет. Изредка попадаются среди лесов одинокие деревеньки. А луч света в этом темном царстве только один – прожектор на голове воняющего соляркой и горячим маслом тепловоза. И путь только один – две тонкие нитки на черных шпалах. Куда он ведет?

Из тайги в тайгу. Из тьмы во тьму.

* * *

Европа – демократическая, либеральная, толерантная, объявившая высшей ценностью права человека… Европа «проглотила» Брюссельский «инцидент». В прессе его так и назвали – Инцидент. Злые языки говорили: «Прецедент».

Акции протеста, разумеется, были. Но вялые. Серьезные выступления прошли только в самой Бельгии. Но из России, Сербии и Крыма были тайно перекинуты полсотни установок «Ужас». «Ужасы» быстро навели порядок на улицах фламандских и валлонских городов… Телевидение об этих событиях упоминало вскользь.

В верхах всё поняли правильно. И сделали выводы. Правильные. Пытаясь сохранить лицо, некоторые политики выступили с осуждением применения несанкционированного насилия. Но еще более вяло, чем улица. ООН вынесла очередную резолюцию о борьбе с международным терроризмом. Папа Римский тоже что-то такое пролепетал осуждающее. Но не очень громко.

Зато весь мир теперь знал, что у Америки появилось новое, фантастическое оружие.

* * *

Четырнадцатого ноября Дервиш, Дельфин, Иван и Лиза выехали в Петербург. С ними Дейл. По легенде Дервиш изображал состоятельного бизнесмена – торговца лесом, Иван был его водителем, а Дельфин – телохранителем. У Дельфина действительно была лицензия телохранителя с правом на ношение оружия. Лизе досталась роль молодой любовницы лесоторговца. Для поездки в Петрозаводске был куплен не новый, но хорошо покрашенный «Гелендваген». Плюс соответствующий антураж – шмотки, перстень с «бриллиантом», дорогая трость, шикарный ошейник для Дейла и так далее.

До Петербурга добрались без происшествий, хотя документы проверяли часто.

Около шестнадцати часов «гелендваген» «лесоторговца» приехал в Санкт-Петербург. В город въехали с севера, с проспекта Культуры. Дервиш уже давно не был в Петербурге и теперь неотрывно смотрел на город через тонированное стекло. Знал, конечно, что город сильно изменился, что в 2010-м здесь, на севере, вспыхнула настоящая война между этническими бандами. Война была кровавой, количество убитых исчислялось сотнями. Когда одна из сторон явно начала одерживать верх, другая включила «оружие возмездия». В качестве такового избрали огонь. Сначала жгли машины, а потом и здания. За полгода сожгли сотни домов. Результатом стал массовый исход жителей – кому было куда уходить. Но и кому не было, тоже бежали из этого ада. Дервиш обо всем этом, разумеется, знал. Но одно дело знать и даже видеть кое-что по телевизору, и совсем другое – увидеть собственными глазами.

Глазам Дервиша предстали безлюдные, сожженные северные кварталы, вырубленные скверы. Иногда на пустых улицах мелькали группы людей или стаи бродячих собак… Между людьми и собаками давно шла невидимая война. Бродяги нередко ловили и употребляли в пищу собак. Но и псы при случае нападали на отбившегося от стаи человека. И тоже употребляли в пищу.

Все, кому доводилось ехать через северные районы, старались миновать их как можно быстрее и, по возможности, не останавливаясь – случалось, что здесь исчезали и люди, и машины.

Благополучно миновали север, приехали на Охту. Гробы по улицам уже не плавали, но следы наводнения и погромов были повсюду. На Охте страшной горой высился стометровый «муравейник» – останки Башни. Он производил сильное впечатление.

Дервиш мрачно смотрел в окно – тот город, который Дервиш оставил всего три года назад, был сильно не похож на город, в который он вернулся… А ведь прошло всего три года. В это было трудно поверить. Дервиш сделался хмур.

Перед въездом на мост Александра Невского их в очередной – пятый раз – остановили для проверки документов. Полицай – в каске и с автоматом – долго разглядывал документы, потом сказал Дервишу, который вышел из машины:

– Пусть ваш приятель откроет багажник. Дервиш неторопливо раскурил сигару, надменно ответил:

– Это мой водитель, любезный.

Евгений Васильевич произнес это так, что полицай сразу ощутил, кто тут хозяин, а кто холоп.

Они переехали на левый берег Невы и оказались в другом мире.

Был хмурый ноябрьский день, больше похожий на вечерние сумерки, но Невский сиял витринами бутиков: «Gucci», «Prada», «Armani», «Dolce&Gabbana». За пуленепробиваемыми стеклами сверкали бриллианты. На ценниках гроздьями висели нули. Здесь, на Невском, горели вывески заведений для богатой публики: ресторан «Rasputin»… кабаре «Жириновский»… элит-клуб «Zolotaya molodezh»… стриптиз-бар «Малолеточ-ка». Здесь, в центре Санкт-Петербурга, было чисто. Здесь не было нищих и нарков, которые оскорбляют своим видом взор «благородной публики». Зато здесь было полно полицейских, но они не очень бросались в глаза, потому что значительная их часть работала в штатском. На каждом углу стояли камеры. Сюда на запах больших денег стекался всех мастей криминальный люд – воры, аферисты, грабители. Вот только развернуться им здесь не давали – полиция, службы безопасности магазинов, банков, отелей вели безжалостную войну с криминалом. Не закона ради, а чтобы бизнесу помехи не было. Тем не менее преступления случались часто. Их совершала сама же «благородная публика» – самое обыкновенное дело там, где большие деньги, азартная игра, продажный секс в сочетании с алкоголем и кокаином.

«Мерс» плавно катил по Невскому. Дервиш хмуро смотрел в окно.

Приехали на Обводный, остановились напротив старого доходного дома. Иван сказал:

– Посидите тут, а я схожу посмотрю, что там. Дельфин протянул Ивану пистолет: возьми на всякий случай.

Иван отрицательно качнул головой:

– Не надо. Все должно быть тип-топ. Об этой квартире знали четверо. Экипаж «танка» – Зоран, Грач, Братишка, да еще я. Для «танкистов» эту квартиру и сняли. Но не судьба им… Я поднимусь в квартиру и позвоню оттуда.

Иван выбрался из машины, обошел ее и, склонившись к лобовому стеклу, негромко сказал Дельфину: «Если через две минуты не позвоню – немедленно уезжайте», – и двинулся вперед. Он прошел по тротуару десяток метров, вошел под арку. Лиза смотрела ему вслед и покусывала губу. Иван миновал арку, вышел в довольно просторный двор со старыми тополями. Уже смеркалось, в доме горели окна. Окна квартиры, которая была нужна Ивану, были темными. Иван пересек двор и вошел в подъезд. Из-под ног метнулась кошка. Иван поднялся на третий этаж, остановился напротив стальной двери, достал из кармана ключи. Он открыл замок и вошел в прихожую… Что-то было не так, но Иван не мог понять что… А шаман молчал. Иван приоткрыл дверь в комнату, заглянул. Потом в другую. Потом отворил дверь в кухню… За столом сидел человек. Его профиль был хорошо виден на фоне окна. Иван замер. Человек тоже сидел неподвижно. Капала вода из крана. Иван подумал: зря не взял пистолет. Человек за столом вдруг произнес:

– Сижу, никого не трогаю, примус починяю. Иван нащупал выключатель на стене. Вспыхнула

старомодная люстра. В ее свете Иван увидел, что за столом сидит. Братишка.

– Саня! – выдохнул Иван.

Братишка медленно повернулся к Ивану, и все внутри Ивана оборвалось – на него смотрел. монстр. Левая половина лица Братишки была обыкновенной, зато правая. правая была изувечена, покрыта багровыми шрамами. Это напоминало грим персонажа из фильма ужасов. Или на маску, вышедшую из-под руки сумасшедшего художника. Казалось чудом, что в этом чудовищном месиве сохранился глаз.

– Саня, – повторил Иван, – Саня.

Братишка улыбнулся. если эту зловещую гримасу можно было назвать улыбкой. Братишка улыбнулся и сказал:

– Ну, чего встал, командир? Заходи.

Иван подошел. Обнялись. И стояли обнявшись, молча. Потом Иван спохватился: мне же позвонить надо.

Спустя две минуты в квартиру поднялись Дервиш с Дей-лом, Дельфин и Лиза. Лиза увидела Сашку и заплакала.

Братишка взял стопку большим и указательным пальцем – только они и остались на правой руке. Братишка взял стопку, сказал:

– Не чокаясь. За ребят – за Зорана и за Грача. Выпили. Помолчали. Потом Братишка рассказал про

первый и единственный бой «танка» «Демонтаж», про гибель Кости Грача. Иван спросил:

– Ну а ты-то как, Саша? Братишка пожал плечами:

– Обыкновенно. Меня снайпер подсек – вкатил пулю в ногу. При других обстоятельствах как бы и ничего страшного – прошла навылет. Уже и заросло все,—

Братишка похлопал по ноге, – но тогда я быстро понял, что с простреленной ногой мне не уйти. Чеку из гранаты вырвал и сижу себе тихонько, жду. Да только уже слабеть начал и гранату выронил. Она откатилась маленько, попала в выбоину в асфальте и лежит. Я на нее смотрю и думаю: через три секунды – конец. Однако же гранат-ка эта меня убить не смогла – обглодала, обтесала до костей, но убить не смогла. Короче, был большой «бум!», и очнулся я уже в больнице. Меня «гестаповцы» не взяли, потому что приняли за мертвого, отправили в морг. Спасибо врачам – вытянули меня с того света. Да и на этом они меня фактически спасли – «списали» вчистую и снабдили документами умершего мужика. Мы с ним даже похожи немножко. Хотя. на кого я теперь похож? Портрет такой, что люди шарахаются.

Братишка принужденно улыбнулся. От этой «улыбки» веяло жутью. Дельфин сказал:

– Про портрет, Саня, вообще не думай. Вот проблема – портрет! Думай про то, как тебе повезло.

– Да, – согласился Братишка, – повезло. Я бы сказал: необыкновенно повезло.

Дервиш кашлянул и сказал:

– Александр. извините, не знаю вашего отчества.

– Да и не нужно. Зовите по имени.

– Хорошо. Так вот: поверьте, Александр, что я много чего видел в жизни. Знаю случаи совершенно фантастические. Были примеры, когда человеку удавалось уцелеть там, где это представляется совершенно невозможным. И наоборот – сталкивался с ситуациями, когда смерть наступала настолько нелепо, что и сказать-то нечего. К чему я это говорю? К тому, Саша, что я понял: смерть случайной не бывает. И если эта граната не смогла вас убить, то это означает одно: вы еще нужны на этом свете.

Братишка сказал:

– Знать бы еще, для чего я нужен. Дервиш немного помолчал, потом произнес:

– Разберемся, Александр.

* * *

Пока им везло во всем, в том числе и с погодой. Даже ночью температура была плюсовая, а днем так и вообще тепло – градусов семь-восемь. Иначе путешествовать в теплушке было бы просто невозможно.

Томилин проспал почти восемнадцать часов. За это время поезд проехал около полутысячи верст. Уже рассвело, стучали колеса, вокруг по-прежнему лежала тайга.

Чекист открыл глаза, первым это заметил Павел. Он осторожно тронул Мастера за плечо, головой указал на чекиста. Мастер сказал:

– Доброе утро, Тимофей Трофимович.

Томилин посмотрел настороженно, буркнул: «Доброе».

– Как вы себя чувствуете?

Чекист повел плечом, слегка поморщился. Мастер сказал:

– Я вашу рану обработал, поставил дренаж самопальный… Я, извините, не врач, поэтому сделал, как умею, но думаю, что все будет нормально. А пока надобно делать перевязки, пить таблетки.

– Вы – кто? – строго спросил Томилин.

– Меня зовут Михаил Андреевич.

Томилин не ответил. Глеб протянул ему пистолет:

– Вот ваш «макар», товарищ Томилин. Меня зовут Глеб.

Томилин помедлил, потом взял пистолет, убрал его в карман. Глеб и Пашка помогли ему сесть. Мастер скомандовал:

– Глеб, лекарства Тимофею Трофимовичу и сто граммов огненной воды.

Глеб подал Томилину полпачки таблеток, налил разведенного спирту. Чекист проглотил таблетки, запил «огненной водой» и выдохнул: ух-х!

Некоторое время все молчали, потом Томилин спросил:

– Где едем-то?

– Плесецк миновали.

– Плесецк?

– Его. полчаса как.

– Понятно. А куда едем? Мастер ответил вопросом:

– А вам куда надо?

Томилин подумал о чем-то и сказал:

– Теперь уже сам не знаю.

– Бывает, – кивнул Мастер.

– А вы, собственно, кто? – спросил Томилин.

– Вообще-то, я ничего не обязан вам объяснять, но скажу: монахи. В бегах. Бежим из Карелии, из монастыря.

Томилин усмехнулся и сказал:

– А мне показалось: уголовники. Глеб весьма убедительно исполнил шлягер из блатного репертуара.

– Мерси, – отозвался Глеб, шутовски раскланялся. А Мастер сказал:

– Уголовников нынче амнистируют. А за нами – напротив – пришли «гестаповцы». С ордером на арест.

Томилин вытащил из кармана сигареты, сказал:

– Ну что ж? Откровенность за откровенность: я тоже в бегах.

– Мы догадались.

– Я бывший сотрудник ФСБ. ну, это вы уже знаете.

– Пистолет ваш видели. Кстати, как вам удалось его сохранить?

Чекист щелкнул зажигалкой, закурил и только после этого ответил:

– Тут такое дело… у меня брат в «гестапо» служит. Он и помог.

– Вот оно что, – протянул Глеб. Томилин посмотрел исподлобья:

– Что – уже враг народа?

– Я этого не говорил.

– Верно, не говорили, но. Кстати, именно брат-«ге-стаповец» предупредил меня об аресте. Если бы не он, я бы тут с вами не сидел. Я бы уже на баржах в Финском заливе отдыхал.

Мастер спросил:

– Тогда уж позвольте спросить: чем вы так провинились перед режимом, что вас собрались арестовать? Разумеется, вы можете не отвечать.

Томилин потер небритый подбородок, сказал:

– Почему же? Отвечу. Я перед режимом чист, аки младенец… Теперь могу сказать: к сожалению чист. А арестовать собрались не только меня – многих. Брат сказал: пришел секретный приказ об изоляции бывших сотрудников госбезопасности. Считается, что могут быть причастны к террористической деятельности. И сейчас, насколько я понимаю, режим приступил к большой зачистке. Под видом борьбы с терроризмом. Формальный повод – уничтожение Башни. Под эту лавочку арестуют многих и многих… Потому и амнистия – тюрьмы разгружают под новых постояльцев.

Мастер сказал:

– Значит, от «гестапо» вы ускользнули… а что дальше?

– Допрос?

– Нет. Но уж коли судьба свела нас вместе, то хотелось бы знать что-то про попутчика. Впрочем, я уже говорил, что вы можете не отвечать.

В несколько сильных затяжек чекист выкурил сигарету, затушил окурок о доски пола.

– Отвечу. Раз уж попал в попутчики. Значит, так: как только брат меня предупредил, а сами понимаете – он сильно рисковал. Так вот, как только брат меня предупредил, я сразу собрал манатки – и на вокзал. Я ведь один живу. Жена ушла, как только я уволился из конторы. Поэтому в Петербурге меня ничего не держит. Я мигом подскочил на Ладожский вокзал – живу рядом, и взял билет на ближайший поезд. Оказалось, на Мурманск. На вокзале уже было полно полиции, дважды документы проверяли, но проскочил. И до Мурманска доехал исправно, хотя уже ходили по составу патрули. Вот там-то я и влетел в облаву. Пришлось отстреливаться. Ушел. Но поймал пулю. Рана не шибко серьезная, но все равно надо в больницу. А в больницу с огнестрелом не сунешься. В общем, забрался в первый попавшийся вагон и ехал, не ведая куда. И вдруг – вы. Вот, собственно, и все. Томилин замолчал. Мастер сказал:

– Понятно. Вот что я вам скажу, Тимофей Трофи-мыч: мы идем на Урал, в Уральскую республику.

Чекист перебил:

– А есть она, Уральская республика?

– Есть. Должна быть.

– Между «есть» и «должна быть» дистанция огромного размера. Не так ли?

Как будто не заметив вопроса, Мастер сказал:

– Мы идем на Урал. Дойдем или нет – не знаю, но. В общем, если хотите – присоединяйтесь.

Томилин протянул Мастеру руку.

* * *

Помощник сказал:

– Госпожа президент, с вами хочет поговорить мистер S.D.

– Соединяйте.

Через несколько секунд в трубке прозвучал голос Старика. Голос был бодрый и веселый. Президент США знала причину этой бодрости. В ее столе лежал секретный доклад о том, что в 2013 году мистер S.D. дважды прошел курс лечения стволовыми клетками. Для этого дважды тайно вылетал в Торонто. Результаты лечения дали ошеломительный результат (в деле были подшиты копии медицинских заключений), и на «Голиафе» появился этот щенок Стенли. Получается, что у Старика сейчас медовый месяц. Ну-ну, пусть порезвится, лишь бы совсем головы не потерял.

После того как были произнесены все дежурные фразы, Старик перешел к делу:

– Я полагаю, Хиллари, что теперь, когда весь мир узнал, что у Америки появилось новое, почти фантастическое оружие, вам, дорогая Хиллари, следует сделать нестандартный ход.

– Нестандартный ход? – спросила госпожа президент.

– Именно! Вам следует показать человечеству, что ваше «Созвездие» не просто оружие, что оно умеет творить добро.

– Но мы уже не раз заявляли, что наше «Созвездие» предназначено в первую очередь для борьбы с мировым терроризмом.

– Хиллари! – сказал Старик. – Я не знаю как вам, но мне становится очень скучно, когда я слышу эти слова – мировой терроризм.

– Но.

– Я имел в виду Добро с большой буквы, Хиллари.

– Простите, мистер S.D.?

– Нужно вынести ребенка из огня, – произнес Старик. У госпожи президента мелькнула мысль, что Старик действительно спятил: какого ребенка? Из какого огня?.. Мистер S.D. продолжил: – Когда в кино нам показывают, как взвод наших солдат под вражеским огнем атакует неприятельские позиции, всем понятно: наши парни – герои. Но вдруг видим, что один в атаку не идет. Почему? А потому, что он вдруг заметил в развалинах дома маленького мальчика. или девочку – не важно. Малышу угрожает опасность! Вот-вот он будет убит – застрелен, раздавлен гусеницами танка. И тогда наш парень. наш простой славный парень с открытой белозубой улыбкой бросается под пули, под разрывы снарядов, под танковые гусеницы и спасает ребенка… Вы уловили мою мысль, Хиллари?

– Кажется, да, – ответила госпожа президент. – Но я не совсем представляю себе, каким образом спутник может.

– Может, Хиллари, может. приведу пример: совсем недавно в Новой Зеландии некий психопат пострелял своих одноклассников. Представьте себе, что все эти дети были бы спасены с помощью вашей флотилии.

– Классно! – сказала госпожа президент. – Это же просто классно.

Старик засмеялся. Госпожа президент подумала: какой у него все-таки неприятный смех. Но через секунду у нее мелькнула другая мысль: но ведь тот случай, в Новой Зеландии, уже произошел.

Она сказала:

– Но ведь тот случай. эта ужасная, я хотела сказать, трагедия. она уже произошла.

– Действительно, – сказал Старик. – Я об этом как-то не подумал, Хиллари.

Госпожа президент уловила сарказм в его голосе.

* * *

Директор ФБР вызвал к себе начальника отдела по расследованию особо опасных преступлений. Начальник вошел в кабинет шефа через две минуты после звонка. Сразу понял: произошло что-то из ряда вон. Конечно, специфика работы ФБР такова, что постоянно приходится заниматься только тем, что из ряда вон.

И тем не менее Маккензи понял: произошло что-то действительно скверное.

– Садись, – шеф ФБР ткнул толстым пальцем в кресло. Маккензи и шеф знакомы были очень давно – вместе начинали службу. Поэтому между собой общались на ты. Маккензи сел. Шеф несколько секунд рассматривал его, потом спросил: – Кто у тебя занимается профилактикой психопатов в университетах – Фридман?

– Фридман.

– Ну и как он?

– Что конкретно тебя интересует?

– Ну, справляется?

– Джек, ты же понимаешь.

– Да, – сказал директор, – да, конечно. Профессионалы отлично понимали, что справиться

со стрельбой в школах и университетах невозможно. Работа в этом направлении – оперативная и агентурная – проводилась, и ФБР ежегодно удавалось предотвратить несколько трагедий. Но примерно столько же предотвратить не удавалось. И с каждым годом количество таких случаев увеличивалось. Специалисты знали, что полицейскими методами бороться с насилием в кампусах бессмысленно – это болезнь общества, которое само ежедневно и ежечасно генерирует насилие.

– Да, – сказал директор, – конечно… И все же: что он за парень?

– Нормальный парень. Крепкий профи… А в связи с чем ты спрашиваешь?

Директор побарабанил пальцами по столешнице. Пристально посмотрел на Маккензи и произнес:

– Час назад я был. там, – директор ткнул пальцем наверх. – Имел разговор. на уровне. Понимаешь, на каком? – Маккензи кивнул. – Так вот, они там хотят провести показательную акцию. Твою мать! – Директор стукнул кулаком по столешнице и обхватил голову руками.

Маккензи подумал: похоже, слухи о том, что Большого Джека скоро снимут, имеют под собой почву. А если столкнут Большого Джека, то следующим буду я.

– В чем дело, Джек? – спросил Маккензи.

– Дело в том, Пол, что этим мудакам нужно, чтобы в ближайшее время в одном из кампусов произошел захват заложников.

Маккензи покалось, что он ослышался. Он сказал:

– Что-что? Скажи мне это еще раз, Джек. Большой Джек не стал ничего повторять, он только

посмотрел в глаза Полу Маккензи.

– Но. зачем? Зачем?

– Они хотят продемонстрировать всему миру, как спутник из «Созвездия смерти» уничтожит террориста, захватившего детей. Вот потому-то я и спросил про Фридмана: можно ли ему доверить такое. такое.

– Мерзкое дело, – подсказал Маккензи.

– Что?.. Мерзкое? Да, конечно, мерзкое… Но сделать все равно придется. Ты же знаешь, как эти суки умеют брать за горло.

Маккензи подумал: лучше тебя, Джек, никто этого не умеет, – и кивнул: да, знаю.

– Ты, Пол, потолкуй с Фридманом. Понюхай – у тебя же собачий нюх, старина – настроения. и если поймешь, что на Фридмана в этом деле – как ты верно сказал, в этом мерзком деле – можно положиться, то узнай, нет ли у него подходящего человека на примете.

– О'кей, Джек, я прямо сейчас переговорю с Фридманом. Думаю, что все получится. Два года назад у него дочь погибла от передоза. После этого он стал. как бы сказать помягче?. Отмороженным стал Фред Фридман.

У Фридмана нашелся подходящий человек.

– Есть, – сказал Фред Фридман. – Есть у меня на примете один чувачок в Вирджинском политехническом универе.

– Погоди-ка. Вирджинский политехнический – это тот самый, где кореец..?

– Точно – тот самый.

– Вот как. Напомни, когда это случилось?

– В апреле 2007-го. Корейский студент Чо Сон Хи. Два пистолета. Тридцать два трупа. И сам, сука, застрелился.

– Да, – сказал Маккензи. – Это ужасно. Фридман пожал плечами:

– Это обыкновенно. Разница только в количестве трупов. А что вы хотите, если эта сраная «фабрика грез» заваливает экран трупами? С сопливого возраста мальчики-девочки видят, как убивают. И привыкают к тому, что это легко.

– Ладно, – сказал Маккензи. – Эти рассуждения, Фред, оставим для прессы. Теперь давай конкретно про твоего чувака. Сколько лет? На каком факультете учится?

– А он не учится. Он учит.

– Преподаватель? – слегка приподнял брови Мак-кензи.

– Ну. Да он сопляк еще – двадцать семь ему. Тоже узкоглазый, сука – вьетнамец. Учился здесь по какой-то там культурной программе. Потом остался. Преподает какую-то хренотень заумную. Преподаватель, фак ю!.. Арос-ту в нем пять футов. Очки носит как из бронестекла – в палец толщиной. Понятно, что нормальные девки ему не дают. Друзей у него нет. А комплексов – туча… Все свободное время проводит дома за компьютером.

– Какие сайты он посещает – проверяли?

– Конечно. Половину времени он смотрит порнуху. Я даже вычислил его предпочтения – его интересуют зрелые, лет тридцати аппетитные блондинистые белые тетки. Ну, с формами – понимаешь?

– Понятно: узкоглазый очкарик-дрочила тащится от белых бабенок с сиськами.

– Вот-вот, – обрадовался Фридман. – Узкоглазый дрочила.

– А другую половину времени на каких сайтах он топчется? – спросил Маккензи.

– А вот это самое интересное. На этом мы его и зацепили. Он искал в сети рецепт изготовления взрывчатки. Куча всяких мудаков интересуется, как сделать бомбу и все такое. Они как мухи на говно лезут на эти сайты и не догадываются, что там их уже ждем мы.

– Это ты мне объясняешь? – спросил Маккензи с иронией. Он-то отлично знал, что сайты определенной направленности находятся под постоянным контролем, и тот, кто хотя бы раз заглянул на такой сайт, автоматически попадает на учет ФБР. Девяносто восемь процентов таких чуваков просто «интересуются», но оставшиеся два процента вполне могут оказаться будущими клиентами ФБР. И нередко оказываются.

– Ну, извини, – ответил Фридман. – Так вот, этот ушлепок интересовался, как самостоятельно изготовить взрывчатку. Интересовался также оружием и операциями по захвату заложников.

– Уже теплее. но почему ты считаешь, что он нам подходит? Убеди меня, Фред.

– Он частенько заглядывает на форумы, где общаются анархисты. Однажды на одном из форумов написал, что Чо Сон Хи – его кумир. На другом форуме он поместил свой собственный рассказ. Рассказ о том, как некий террорист под псевдонимом Великий Дракон захватил группу студентов университета и расстрелял их по одному. Подписался – Чо Сон Хи.

– А скажи-ка мне, старина Фред, почему этот мудак, которому место в психушке, работает в университете?

Фридман ухмыльнулся:

– Шеф, мы живем в демократической стране. Никто не имеет права уволить человека только за то, что тот разместил в Сети какой-то рассказик.

Маккензи буркнул: «Мудаки», – и спросил:

– Текст рассказа есть?

– Разумеется. Кстати, рассказик – так себе, но изобилует множеством конкретных деталей. С конкретной «привязкой» к альма матер.

– Пришли мне текст. И вообще все материалы по этому. Дракону.

– Сделаем, – кивнул Фридман.

– Еще вот что хотел спросить: оружие у него есть?

– У него есть арбалет и шесть пневматических пистолетов.

– Пневматических? – Маккензи фыркнул. – И что с ними делать?

– Если будет принято решение использовать его, то мы запросто вооружим его парой боевых пистолетов и тесаком. Именно так был вооружен в его рассказе Великий Дракон.

– Ладно, надо все обдумать. Главное в этом деле – не напортачить.

Когда Фридман вышел из кабинета, Маккензи покачал головой и сказал:

– Ишь ты блядь какая – Великий Дракон. Сука узкоглазая.

Через час Пол Маккензи докладывал о разговоре с Фридманом директору. Большой Джек спросил:

– Так это тот самый университет, в котором три года назад студент-кореец перестрелял кучу народу?

– Он и есть. Но это было несколько раньше – в апреле 2007-го. Корейский студент. Два пистолета. Тридцать три трупа. В финале – суицид.

– Ну и ну, – сказал директор. – А может, это и неплохо. У общественности будет возможность сравнить, как развивались события в 2007-м и как сегодня.

– Лишь бы не было проколов. Я имею в виду, со стороны «Созвездия».

– Там, – директор ткнул пальцем наверх, – уверяют, что проколов не будет.

В тот же день рассказ Великого Дракона передали на психологическую экспертизу. Среди вопросов, поставленных перед экспертом, были такие:

«Способен ли автор представленного текста совершить преступление, аналогичное описанному в рассказе?»

«При каких обстоятельствах (условиях) автор представленного текста решится на осуществление преступления, аналогичного описанному в рассказе?»

Из заключения эксперта-психолога:

«.Для автора представленного текста характерна ригидность эмоционального аффекта: он долго и тяжело переживает даже незначительные обиды, в своих фантазиях проигрывает сцены расправы с обидчиками. Об этом свидетельствует, например, эпизод рассказа, в котором Дракон насилует и после этого зверски убивает оскорбившую его белую преподавательницу университета. В этом эпизоде автор просто смакует детали изнасилования и убийства, наслаждается ими.

Автор представленного текста способен совершить преступление, аналогичное описанному в рассказе. Более того, есть веские основания предполагать, что он уже внутренне готов к совершению подобного преступления.

Что же касается вопроса об обстоятельствах (условиях), которые могут спровоцировать автора рассказа на совершение преступления, то однозначного ответа дать невозможно. Однако с уверенностью можно утверждать, что для этого может быть достаточно совершенно незначительного повода. Например, оскорбления, нанесенного белой женщиной.»

Когда директор ФБР познакомился с заключением экспертизы, он вызвал к себе Маккензи и сказал: «Начинайте работать с этим Драконом. Передай Фридману, что лишних людей к этому делу привлекать нельзя, но „отдел грязных дел" в его распоряжении».

* * *

Американские челноки продолжали поднимать на орбиту боевые платформы. К двадцатому ноября в «Созвездии смерти» было уже семь «звезд». Поскольку существование боевой флотилии более не являлось секретом, а, напротив, широко рекламировалось, министерство обороны США запустило в Сеть ролик о «Созвездии». Только в первый день его посмотрели около двух миллионов человек. По популярности он уступал только ролику, на котором был запечатлен Брюссельский «инцидент».

Американские военные и политики, причастные к проекту, щедро раздавали интервью.

«Созвездие смерти» стало быстро входить в моду. Уже через неделю после Брюссельской трагедии калифорнийская поп-группа «Говноеды» представила клип «Созвездие смерти», Тарантино заявил о намерении поставить фильм под названием «Большой трах в „Созвездии смерти"», а известный производитель компьютерных игр объявил, что в самое ближайшее время выпустит на рынок суперигру «Созвездие смерти». В меню европейских ресторанов появились блюда и коктейли под тем же названием. В Европе стали модными футболки и значки с изображением земного шара в окружении четырнадцати черных звезд. A «СаЫп Klein» выбросил на рынок дамские трусики «Созвездие смерти» – черные, ажурные, с красными звездочками. Уже подзабытая публикой Патриция Каас спела песенку «Привет из „Созвездия смерти"». Песенка мгновенно стала шлягером.

В США популярность «Созвездия» была еще выше.

* * *

С того дня, как группа «гёзов» приехала в Санкт-Петербург, началась конкретная работа по подготовке к операции. И здесь Дервиш продемонстрировал свой профессиональный уровень. Он лично разработал легенду для каждого участника операции, нагрузил ее достоверными деталями. Иногда он уходил куда-то. Иногда с Дейлом, но случалось, что один. На замечание Дельфина: «Опасно вам одному в городе, Евгений Васи-лич, позвольте составить вам компанию», – отвечал: «Благодарю вас, Николай Василич, за заботу, но так надо. Люди, с которыми я встречаюсь, меня знают, со мной работать будут. Но если заметят, что рядом со мной фланирует еще кто-то, а заметят непременно – профессионалы, то немедленно оборвут все контакты».

За неделю – всего за одну неделю! – Дервиш подготовил начало операции. Даже опытный Дельфин сказал: «Да-а, это спец старой школы. Теперь таких не делают».

Двадцать первого ноября Дервиш и Братишка вылетели в Лондон, Дельфин и Иван – в Копенгаген.

Лиза хотела проводить Ивана в аэропорт, он не разрешил. Сказал:

– Ни к чему это, Лиза. Мы летим всего на пять дней. Что тебе привезти?

– Сам возвращайся скорее, – ответила Лиза и улыбнулась. Иван видел, что ей тяжело, но – держится. Он подумал, что после его ухода Лиза будет плакать. Или не будет – она тоже переменилась за последние полгода. Иван не знал, хорошо это или плохо. Он ненавидел себя за то, что причиняет столько мучений любимой женщине, но уже не мог отказаться от операции.

Он поцеловал Лизу в шрам над бровью, шепнул: «Скоро вернусь. Не скучай тут.» Она тоже шепотом ответила: «Буду скучать».

В Пулково-2 молодая женщина-пограничник рассказывала своей сменщице: «Ты не представляешь, Лерка, какой страшный. У него половина лица как будто через мясорубку прокрученная. Я и смотреть на него не могла – страшно. А он смеется, говорит: „Девушка! Молодой красавец пострадал в результате чудовищного теракта". Разве он в этом виноват?.. И ведь вижу, что красивый мужик был– в паспорте-то он нормальный. А в натуре – монстр. Но я на него почти не смотрю – не могу. А потом отдаю ему паспорт обратно, гляжу – у него и пальцев на правой руке всего два».

Сменщица философски заметила: «Всякое бывает. Может, он как раз полетел пластику себе делать. Пришьют ему там новую морду – не узнаешь. А вообще, подруга, фейс у мужика не главное. Главное – болт. Болт стоит – считай, красавец. Не проверила, как там у него – болт на месте?»

– Ой хабалка ты, Лерка.

– Да ладно, подруга, не парься – шучу я.

* * *

Товарняк, на котором ехали монахи и чекист, не столько ехал, сколько стоял. И уже начинались проблемы – подходили к концу продукты, а Томилин, как ни экономил, выкурил все сигареты. Но главное – почти закончилась вода.

На очередном полустанке Глеб заметил колонку.

– Командир, – сказал он Мастеру, – разрешите сгонять за водой.

Мастер осторожно выглянул из вагона, осмотрелся – на полустанке не было видно ни души.

– Давай, – сказал он. – Только быстро.

Глеб взял три пятилитровые бутылки, спрыгнул на насыпь, побежал к колонке.

Помощник машиниста высунулся в окно тепловоза – покурить. Он сделал затяжку, с удовольствием выпустил дымок и посмотрел по сторонам. Спустя пять секунд помощник позвал машиниста:

– Геннадий Валентиныч!

– Чего тебе? – недовольно отозвался машинист. Он читал статью в журнале «Рыбалка».

– Похоже, пассажиры у нас, – ответил помощник.

– Какие еще пассажиры? – поднял машинист голову от журнала.

– Взгляните сами, – помощник сделал шаг от окна, добавил: – В самом конце состава.

Машинист неторопливо снял очки, положил их на журнал и подошел. Он выглянул в окно и увидел, что какой-то мужик у колонки наполняет водой пластиковые бутылки.

– Ну, мужик с бутылками, – сказал машинист. – И что?

– Так он с заднего вагона спрыгнул.

– Точно?

– Точно.

Мужик тем временем наполнил свою тару и побежал к последнему вагону.

– От сука! – сказал машинист.

А мужик подбежал к вагону. Навстречу ему протянулись руки. Он отдал бутылки и сам ловко вскочил в вагон.

– Ага! – сказал машинист. – Не иначе зэки из амнистированных.

– Может быть, – согласился помощник.

– А я этих тварей на дух не переношу. Позавчера тестю голову проломили из-за паршивого сотового.

– А что делать?

– Что делать? А ты инструкцию читал?

– Ну!

– Лом гну! В случае подсадки на поезд посторонних немедленно сообщать об этом диспетчеру.

Через минуту о «пассажирах» товарняка знал диспетчер в Котласе. А еще через три минуты об этом знали оперативные дежурные местного департамента полиции и регионального отдела «гестапо».

Поезд катил по тайге, стучали колеса, светило неяркое осеннее солнце. Пашка расспрашивал Томилина:

– А правда, что гробы по улице плыли?

– Правда, – ответил Томилин. – Сам видел. Это же в дурном сне не увидишь, а тут – наяву.

– А откуда они взялись?

– В тот день на Неве было наводнение. Соответственно и в Охте вода почти вровень с берегом… А как Башня рухнула, так обломками Охту перекрыло, как плотиной. Вода пошла на берег. А рядом – кладбище. Видно, вода размыла свежие могилы.

Пашка перекрестился. Томилин продолжил:

– Конечно, у населения паника – конец света! Но это было только начало. По городу гуляли слухи один страшней другого: заминированы все крупные здания города. террористы угрожают взрывом и затоплением метро. Потом кто-то запустил слух, что произошел взрыв и радиоактивный выброс на АЭС в Сосновом Бору. А настроения были такие, что люди верили всему. И – побежали из города. А на выездах полицейские кордоны – террористов ловят. Пробки по пять километров. От этого еще больше паника. А из всех щелей полезли мародеры. Стали магазины грабить, квартиры потрошить, людей резать.

Состав начал тормозить – заскрипели колеса, раздался лязг сцепок. Глеб встал, подошел к двери, выглянул и сказал:

– Станция какая-то.

– Ну, опять будем стоять полдня. Мастер спросил:

– Что за станция, Глеб?

– Полиция, – процедил Глеб.

– Название такое? – удивился Пашка.

– Полиция, – повторил Глеб. – Целая свора.

Мастер стремительно поднялся, подошел к Глебу, выглянул. Увидел впереди старое здание станции из красного кирпича, семафор с красным глазом, еще какие-то строения и – главное – две «буханки» в полицейской раскраске, с мигалкой на крыше. Рядом стояла группа полицаев.

Состав замедлял ход. Глеб пересчитал: восемь красавцев. Все – с автоматами. Почти все в бронежилетах, в касках – явно не на пикник собрались.

Подошел Пашка, следом за ним – Томилин.

– Что, интересно, им здесь надо? – спросил чекист.

– Не знаю, – ответил монах. – Но не исключаю, что им нужны мы.

Томилин сказал:

– А у меня и патронов нет.

Мастер внимательно посмотрел на него, потом сказал: «Глеб.» Глеб ответил: «Есть», – вернулся в угол и склонился над рюкзаком. Спустя двадцать секунд он вернулся, протянул чекисту ПМ и запасной магазин: «Держите, Тимофей Трофимович».

Ловко управляясь в «полторы руки», чекист извлек магазин, убедился, что полный. Улыбнулся, вставил магазин в рукоятку, опустил предохранитель и передернул затвор. Потом достал свой собственный пистолет, тоже вставил магазин и передернул затвор.

Монахи тем временем извлекли «суоми», АКСу, ТОЗ и два обреза.

Томилин сказал:

– Ого! Откуда дровишки?

– Из лесу, вестимо. Банда амнистированных в поселок нагрянула. У них конфисковали.

– Понятно.

А поезд все замедлял и замедлял ход и через тридцать секунд остановился метрах в пятнадцати от полицейских. Четверо мужчин в теплушке рассматривали их через щели в стенке.

Пузатый полицейский сказал что-то молодому полицаю. Тот подбежал к «буханке», сунулся внутрь и через несколько секунд вернулся с мегафоном в руке, подал его пузатому. Полицейские взяли автоматы наизготовку, немного разошлись в стороны.

Пузатый выплюнул под ноги сигарету, растер ее ногой в нечищенном ботинке и поднес мегафон к мясистым губам:

– Эй, бля, в последнем, бля, вагоне, нах! Томилин шепотом выругался. Пузатый продолжал:

– Выходим, бля, по одному, бля, с поднятыми руками, нах. Оружие, бля, выбрасываем, нах. Кто, бля, дур-ковать вздумает – расхерачим, бля, нах!

Несколько секунд было тихо, потом голос из вагона – молодой, испуганный – закричал:

– Не стреляйте! Не стреляйте, мы сдаемся.

Спустя секунду из проема вылетел короткий обрубок, упал в трех метрах от теплушки. Все увидели: обрез двустволки. Полицаям стало понятно: уголовники. И готовы сдаться. Это мгновенно разрядило напряжение. И повысило настроение полицаев. А как же? Взяли вооруженных. А то треплют про нас: ни хера, мол, они не могут, а только водку жрать и грабить. А вот вам лысого в обе руки – взяли группу бандюков вооруженных.

Из теплушки вылетел второй обрез. Голос вновь крикнул:

– Не стреляйте, мы выходим.

Кто-то из полицейских уже забросил автомат за спину. Пузатый сунул молодому мегафон: подержи, бля, нах. В теплушке Мастер сказал:

– На счет три. готовы?

Все были готовы. Мастер лег на пол у двери.

– Раз. два. три!

Пашка выбросил из проема банку тушенки. Банка – желтая, блестящая, упала на асфальт и покатилась. Все полицейские посмотрели на банку. В ту же секунду Мастер выставил ствол «суоми», дал очередь. Полицейские, как зайцы, брызнули в разные стороны. Одновременно Глеб с автоматом в руках выпрыгнул из теплушки, перекатился, лег на асфальт и с ходу открыл огонь.

Пули двух автоматов выкашивали, выбивали продажную полицейскую рать. По-бабьи приседая, метался туда-сюда пузатый. Стрелять в ответ начал только один, но стрелял не долго – Томилин прямо из вагона вкатил ему пулю в лоб…. Через двадцать секунд все было кончено. Собрали оружие, документы, деньги (не мародерство – боевые трофеи), прострелили колеса и радиатор одной «буханки», сели в другую и поехали. Томилин напоследок несколько раз пнул ногой тело пузатого, громко крикнул:

– Менты – суки, волки позорные! Всегда вас резал и резать буду!

* * *

Иван с Дельфином вернулись через пять дней, Дервиш с Братишкой – через неделю. Встретились на специально снятой квартире. Дервиш выглядел довольным и, пожалуй, помолодевшим.

– Ну, друзья мои, – сказал он, – раз мы все снова здесь, то уже можно утверждать, что документы у нас качественные и через границы мы можем перемещаться без проблем. Об остальном мы сейчас поговорим подробно. Кто начнет?

Иван сказал:

– Давайте я. Итак, мы с Николаем вылетели в Копенгаген. Из Копенгагена бортом компании «Эйр Грен-ланд» в Конгерла… тьфу, блин! Хрен выговоришь… в Конгерлассуак. Перелет пять часов. А уж из Конгер. в общем, оттуда самолетом местной линии в Готхоб. Паспортный контроль везде проходили на раз-два. Короче, прилетели в пункт назначения. Места там, безусловно, суровые, но жить можно – народ дружелюбный, в гостиницах полно свободных мест. На другой день мы без проблем наняли частный гидросамолет. Правда, дорого, тысяча двести евро в час. За девятьсот можно арендовать вертолет, но у гидросамолета есть большое преимущество… Знаете какое?

– Возможность посадки на воду?

– Там есть и вертолеты, способные садиться на воду. Дело в другом – в том, что вертолеты базируются в местном аэропорту. Там какая-никакая, но охрана и контроль. А вот гидросамолеты – их всего-то несколько единиц – стоят у специального причала-понтона в бухте. А там уже никакого контроля нет! Охранник есть, но контроля нет.

Братишка одобрительно поднял вверх большой палец. Иван продолжил:

– Наша легенда – русские туристы, любители экзотики, хотим поснимать пейзажи в стиле Рокуэла Кента: о, эти суровые скалы! О, эти холодные полутона!.. В общем, наша легенда никаких вопросов не вызвала – туда разные чудики прилетают. Тем паче теперь, когда стало понятно, что гренландским ледникам недолго жить осталось. Короче, мы вошли с пилотами в контакт, арендовали гидросамолет, подарили русские сувениры и водку. Водка им понравилась, попросили в следующий раз привезти еще. Полетали вдоль побережья, поснимали. А как, спрашиваем, полетать над открытым морем? – Да без проблем. Полетали над морем, поснимали айсберги. Потом пригласили ребят к себе, под выпивку аккуратно вывели на разговор о буровых платформах. Один – Джон его зовут – говорит: а у нас в проливе стоит, мол, одна платформа. Мы: ой как интересно, а нельзя ли к ней слетать, посмотреть? Можно, говорят, но лететь больше часа. А близко к ней все равно нельзя подлететь. – Почему?.. Они маленько помялись, потом говорят: у нас есть негласное распоряжение ближе чем на три морские мили не подходить. – Да почему?.. Да там, говорят наши доблестные авиаторы, живет один важный человек – оч-чень важный!.. Мы включаем дурака: ну и что?.. А то, говорят они, что уже был инцидент со старым

Нельсоном. Он тоже катает туристов. Старый Нельсон по просьбе каких-то англичан и за приличные бабки приблизился на своем вертолете к платформе. Так с платформы по нему дали очередь из автоматической пушки. Мы спрашиваем: что – сбили?.. Нет, говорят, не сбили. Видать, хотели только попугать. Мы на это говорим: ну так и плевать. Вы ж ребята не из трусливых. Так-то оно так, говорят, не из трусливых, но есть нюансы. – Какие? – А такие: уже на следующий день к старому Нельсону наведались двое. – И что? – А то, что сказали ему прямо: еще раз, старый пень, подлетишь к платформе – убьем. Старый Нельсон в разных бывал переделках, его испугать трудно. Но тут он струхнул. Потому что, сказал он, они не пугали. Они из тех, кому человека пришить, что сигарету выкурить. Вот так. Мы с Колей поменжевались для виду и спросили: ну, а на три-то мили можем подлететь?.. А на три, говорят они, без проблем. Короче, на следующий день мы полетели к платформе. Николай Василич, давай дальше ты.

Дельфин подключил к ноутбуку флэшку. На мониторе возникла картинка: низкое солнце и гидросамолет у причала. Рядом стояли два пилота в полярных куртках и улыбающийся Иван. Замелькали кадры: океан, айсберг, бредущий по берегу белый медведь – стандартный набор гренландской экзотики.

Потом Дельфин вывел на монитор карту. Посредине была вода, слева и справа суша. Помогая себе курсором, Дельфин начал объяснять:

– Это Девисов пролив, справа – гренландский берег, город Готхоб – столица Гренландии, слева Баффинова земля и ваш Икалуит – столица, соответственно, Баффинофой земли. Расстояние между двумя столицами приблизительно полтыщи верст. Если между ними провести прямую линию, то практически на ней – чуть южнее – аккурат и стоит платформа «Голиаф». С гренландской стороны до нее около трехсот километров.

Видно ее издалека – здорова дурища. Гидросамолетом лететь больше часа. – Кадры на мониторе менялись, показывая последовательное приближение к платформе. Сначала она была точкой, потом спичечным коробком, потом пачкой сигарет. – Это вид платформы «Голиаф» с расстояния три морские мили, то есть пять с половиной километров. Мы облетели ее по кругу, ближе не подходили. Попробуем посмотреть, что даст увеличение? – Дельфин начал щелкать мышкой, платформа стала расти в размерах. Вскоре она заполнила весь экран. Дельфин сказал: – Я снимал профессиональной камерой с функцией «орлиный глаз». Поэтому мы имеем возможность дать очень приличное увеличение, не особо теряя в качестве. Однако дальше увеличивать бессмысленно. Итак, что мы имеем? Во-первых, мы убедились, что это действительно «Голиаф». – Дельфин покрутил мышку, показал надпись на борту платформы. Черные буквы на оранжевом читались хорошо. – Во-вторых, теперь нам известны его координаты – я засек по навигатору… А в-третьих, для вас, Евгений Василич и Саша, есть сюрприз.

– Какой? – хором спросили Дервиш и Братишка.

– Вот какой, – ответил Дельфин и открыл еще одну фотографию. В кадре был летящий вертолет – темно-синий «S-92».

– И что? – спросил Братишка.

– Этот вертолет мы встретили, когда облетали платформу. Он прилетел с запада и сел на «Голиаф». – Дельфин нашел другой кадр, увеличил его, сказал: – А вот здесь – извольте – хорошо видно бортовой номер вертушки. Думаю, что это вертолет с «Голиафа». Вот, пожалуй, и все.

– Понятно, – сказал Дервиш. – Ну а каковы соображения относительно возможности проникновения на платформу?

Дельфин ответил:

– Хороший вопрос. Я поднял документы по «Голиафу». Нашел их на сайте фирмы-изготовителя. – Дельфин пощелкал мышкой, вывел на экран схему. – Но для начала позвольте сказать несколько слов о том, что же это за зверь такой – буровая платформа. Во-первых, следует заметить, что морская буровая платформа – грандиозное и технически очень сложное сооружение. В судостроении считается, что по сложности буровая уступает только атомной подводной лодке. Буровая – это огромный добывающий комплекс, да не на суше – в море. По конструкции «Голиаф» принадлежит к платформам так называемого полупогружного типа. Это означает, что ее основа – два огромных понтона. Они полностью находятся под водой и притоплены метров этак на семь от уровня моря. Внутри понтонов расположены танки с соляркой, питьевой водой и балластом. Плюс насосы и некоторые механизмы. А собственно платформа находится высоко над уровнем моря. Она покоится на шести опорах, которые опираются на скрытые под водой понтоны. – Дельфин крутил изображение «Голиафа» во всех проекциях, курсором показывая элементы. – Для чего, спросите вы, такие сложности? Объясняю: для того, чтобы предельно уменьшить волновую нагрузку. Ведь одно дело, если волна – а волна здесь может достигать десяти-двенадцати и даже пятнадцати метров. так вот, одно дело, если волны будут воздействовать на понтон. И совсем другое, когда понтон «утоплен». Волна проходит над ним и под платформой. Она давит только на колонны, на которые поставлена платформа. Диаметр этих колонн от трех до шести метров. Волна просто обтекает их, ледяные поля крошатся об их ребра. Есть, кстати, еще и ветровая нагрузка. Ветра там дуют будь здоров. И вообще, условия, безусловно, суровые. Но вернемся к «Голиафу». Итак, буровая платформа «Голиаф» была построена в Норвегии более тридцати лет тому назад и долгое время эксплуатировалась в Северном море… Мистер S.D. приобрел ее в середине девяностых. Платформа была переоборудована в плавучую резиденцию. Теперь на ней есть зимний сад, бассейн и все такое прочее. И хотя большую часть внутреннего оборудования демонтировали, снаружи платформа сохранила свой первозданный вид. После завершения работ на верфи «Голиаф» силами четырех морских буксиров был отбуксирован к месту своей нынешней стоянки. Это длинное предисловие необходимо было только для того, чтобы перейти к главному вопросу: можно ли проникнуть на «Голиаф»? Отвечаю: можно. Вопрос номер два: как это сделать?.. Ну, всякую экзотическую дребедень типа прилететь на дельтаплане, отбрасываем сразу – оставим это для голливудских блокбастеров. Попробуем рассмотреть более реальные варианты. Первый: подойти на катере, яхте. Вроде бы вполне реально. Но не для нас. Ибо «Голиаф» – особо охранямый объект. Подойти к нему не дадут. Либо вышлют навстречу катер с группой захвата, либо просто расстреляют к едрене фене. Остается что? Остаются два старых способа. Один: проникнуть открыто, под видом своих. То есть прилететь на том же вертолете. Или подойти скрытно, под водой. Мне, разумеется, ближе второй способ. Дервиш спросил:

– А реально это? Я имею в виду: в ледяной воде, среди ледовых полей и айсбергов – реально?

– Следует иметь в виду, что море Баффина замерзает только в северной своей части. А Девисов пролив и раньше-то замерзал крайне редко, нынче же не замерзает вовсе. Отвечаю на вопрос: возможно ли дойти под водой до платформы? Да, возможно. Если удастся незаметно приблизиться на реальную дистанцию.

– На реальную – это на какую?

– Да вот хотя бы те самые три мили. Если начинать наши «веселые старты» с дистанции три мили, то, я думаю, вполне реально. Потому что здесь, в проливе Де-виса, существует довольно сильное северное течение. А старый хитрый диверсант Дельфин любит использовать течения. Если зайти на «Голиаф» с севера, то мы получим в помощь течение скоростью полтора-два узла. Отличная замена буксировщика.

Братишка сказал:

– Кстати! А почему действительно не использовать буксировщик?

– Не получится, Саша, – ответил Дельфин. – Я более чем убежден, что «Голиаф» оборудован системами гидроакустического контроля. Системы нынче очень чувствительные. Поэтому идти к «Голиафу» придется на ластах и только на ластах. Это нелегко, но зато это реально.

Дервиш сказал:

– А как проникнуть внутрь?

– В колоннах буровой существует довольно много технологических проемов, предназначенных для ремонта и обслуживания. Большая часть из них совершенно непригодна для проникновения, но несколько подходящих люков непременно найдутся.

– А возможно открыть их снаружи?

– Да, запорные рычаги расположены с обеих сторон.

– А если они заблокированы изнутри? Дельфин пожал плечами:

– А смысл? От кого запираться в ледяном море в ста пятидесяти километрах от ближайшего берега?

– А если все-таки?

– Не должно быть. Разве что люки обмерзнут или приржавеют насмерть.

Дервиш сказал:

– Ну а если действительно обмерзнут или приржавеют так, что не открыть. Тогда что?

– Тогда, – ответил Дельфин, – все.

Он так спокойно и естественно это сказал, что никаких дополнительных вопросов ни у кого не возникло. Помолчали, потом Дельфин добавил:

– Гораздо больше проблем возникнет после того, как мы с Иваном проникнем на «Голиаф».

– Какие?

– На платформе нам придется провести как минимум трое суток и.

– Почему так долго? – перебил Дервиш.

– Потому, что как минимум за сутки, а то и за пару суток до начала саммита в оперативном районе будет введен усиленный режим безопасности. Это и к бабке не ходи. Тогда уж не только на три – на десять миль не подойдешь. Возможно, вообще все полеты запретят. И значит, нам нужно прийти на «Голиаф» за сорок восемь часов до начала. И просидеть эти семьдесят два часа в стальной утробе «Голиафа». В холоде, в темноте и так, чтобы не обнаружить себя случайно. – Дервиш нахмурился, а Дельфин довольно спокойно продолжил: – Но и это еще не все. Главная проблема в том, что мне не удалось найти внутренних планов «Голиафа». Здесь, – Дельфин кивнул на монитор, – показали только то, что хотели показать – общий вид, бассейн, зимний сад, лифт. В общем, картинки. Нас же интересуют «проходные дворы». Но их-то как раз и нет. И, значит, работать придется с колес. Но это не страшно – уже и это проходили. Главное, чтобы ваш, Евгений Васильевич, человек не подвел.

Дервиш спросил:

– Вы список оборудования составили?

– Да, – Дельфин протянул листок бумаги. Дервиш взял его в руки, бегло просмотрел, потом сказал:

– Мой человек не подведет. Если это можно достать за деньги, то он достанет.

– Это оборудование стоит очень дорого.

Евгений Васильевич улыбнулся и сказал:

– Как говорил один серьезный человек: не дороже денег. – Он сложил листок вчетверо и убрал его в карман: – Молодцы, качественно сработали… Теперь настала наша очередь отчитаться. Мы с Александром Игоревичем вылетели в Лондон, а из Лондона в Оттаву. Тоже без проблем, тем более что у меня канадский паспорт. Из Оттавы местной линией – в Икалуит. Городишко маленький, условия для сбора информации не идеальные – все на виду. Но есть и большой плюс. Местная специфика такова, что выпить там можно только в барах. В магазинах ничего крепче пива не продают. Поэтому местные нагружаются в барах. Пьют вусмерть. Правда, им немного и надо – так уж устроен организм северного человека.

Братишка вставил:

– Порция виски там стоит доллар. Разумеется, канадский. А порция у них знаете какая?

– Какая?

– Тридцать три грамма у них стандартная порция.

Тьфу, уроды!

Дервиш произнес:

– Александр, не гневите бога! Такая питейная ситуация нас более чем устраивала – можно часами сидеть в баре, попивать понемногу и общаться с народом. А у нас имидж двух богатых алкоголиков, которые болтаются по всему миру. Мы прошлись по местным заведениям, в том числе два дня пьянствовали в баре аэропорта. И тот вертолет, который зафиксировали вы, зафиксировали и мы. Поговорили с местными. Те рассказали, что этот «Сикорский», бортовой пять-шесть-три, действительно с «Голиафа». Прилетает в Икалуит практически каждый день. Исключения редки и в основном обусловлены погодой. Случается, что вертолет прилетает не один раз за день – привозит и увозит посетителей Старика. Лету до платформы, как мы выяснили, около часу. Но не проверяли, хотя в Икалуите тоже можно без проблем арендовать вертушку и слетать к «Голиафу». Раньше, рассказали нам, он стоял значительно ближе к берегу. Но из-за потепления изменились направления течений, и теперь там, где раньше стоял «Голиаф», сильно увеличилось количество айсбергов. Поэтому платформу отбуксировали дальше в море – там безопасней. Основное снабжение «Голиафа» – продуктами, водой, соляркой – производится морем, небольшим судном. Аэропорт охраняется. Сейчас охрана там почти символическая – пара полицейских из Канадской конной полиции. Но я полагаю, что в дни саммита охрана будет усилена. И не только за счет увеличения полицейских, но силами спецслужб.

Дельфин кивнул: обязательно.

Дервиш сказал:

– Второе наше открытие состоит в том, что в Икалу-ите есть представительство «Голиафа».

– Представительство?

– Мистер S.D. имеет на берегу дом, где могут остановиться его гости, если, например, выдалась нелетная погода. Там же проживает сотрудник с женой. В задачи этой семьи входит встретить-проводить гостя или выполнить какие-то поручения на берегу. Для этого у сотрудника есть джип. Но самое главное, что этот джип имеет свободный въезд на территорию аэропорта. Наблюдали это сами: въезжает не только без досмотра, но и без каких-либо формальностей.

Иван сказал:

– А вот это козырный ход. Дельфин произнес:

– Бог не фраер. Дервиш кивнул:

– Да, это как раз то, что нам надо. Братишка добавил:

– Если все получится, мы сможем действовать двумя группами: «нерпы» из-под воды, «птицы» – с воздуха. кому-то же должно повезти.

Дервиш сказал:

– А теперь давайте подведем итоги. Итак, мы провели предварительную разведку. Каковы результаты? Первое: мы убедились, что у нас надежные документы. Второе: мы своими глазами посмотрели на те места, где предстоит работать. Это важно. Третье: мы обнаружили «Голиаф», знаем его координаты. Четвертое: мы «в лицо» знаем вертолет, обеспечивающий связь с «Голиафом», знаем джип, который проезжает на территорию аэродрома без досмотра. Ну и, наконец, пятое: мы сами «отметились» там. Нас увидели, запомнили.

Братишка вставил:

– Еще бы! В гостинице мы случайно услышали передачу местного радио. Там они сказали так: по улицам нашего города гуляют трое из преисподней – хромой старик с бриллиантом на сотню тысяч баксов на пальце, человек-монстр, у которого нет половины лица, и собака, похожая на седого волка.

Дервиш едва заметно усмехнулся и сказал:

– И это тоже важно. Следующее наше появление будет иметь под собой некий фундамент – мы там заключили пари с барменом и обещали прилететь.

– А что за пари? – спросил Иван.

Дервиш улыбнулся, а Братишка собрался было ответить, но тут в комнату вошла Лиза – в фартуке, с кухонным ножом в руке, и сказала:

– В новостях передали, что саммит пройдет перед новым годом – тридцатого и тридцать первого декабря на борту авианосца «Джордж Буш». Там же участники саммита встретят новый, две тысячи четырнадцатый год.

Несколько секунд все молчали. Потом Дельфин сказал:

– Времени в обрез… Успеем? Дервиш ответил:

– Армагеддон – событие сакральное. На него опоздать нельзя.