— Начальник, беда!

В окно упорно стукали. Леонид Песков, молодой директор животноводческого — на три тысячи коров — хозяйства, сел на кровати, нашарил сонной рукой выключатель и врубил электричество. Было только четыре часа. Смертельно хотелось спать — вчера сопровождал районное начальство по отделениям и домой заявился поздно. Опять подолбили в стекло, и голос старшего механика Поздеева, прозванного за неуемное любопытство «шнырем», повторил тревожно:

— Леонид Маркович! Выйди, дело нехорошее!

Натянув костюм, не забыт был и галстук в синий горошек, директор шагнул в зябкое утро. Светлело, и над поселком начинала роиться трудовая жизнь: ухал с воем двигатель, скрипели сенные двери, дежурно покрикивала домашняя птица. Над знакомыми обжитыми звуками торжествовал непривычный шум. Как будто на дальнем берегу реки стегали, озлясь, стальными прутьями по гулкому рельсу, и этот тягучий звон, пробив редкое полотнище тумана, втягивался в дремотные дворы и порядки.

— Какого там… стряслось? — недовольно спросил Песков у суетившегося около «Нивы» инженера. — Какого овоща, Поздеев, ты отдых мне рушишь? К обеду дозорные из области приедут, а у меня голова на отлете.

Поздеев перестал сумятиться, аккуратно вставил в проем автомобильной дверцы широкое рябенькое лицо («Шнырь, шнырь и есть», — подумал директор) и, пришептывая, осведомился загадочно:

— Договор, Леонид, подписывали с «грачами»? Идите теперь, разбирайтесь!

Песков соорудил на лбу резкую административную морщину, по-ребячьи закусил губу. Вон с чего покалывало вчера в левой половине груди! Было дело — помнил. Года три тому назад, когда принял это большое, но экономически истонченное владение. Тогда, в работной ярости, он был готов воздвигать, реконструировать, латать и сбивать совхозные объекты любым макаром, лишь бы скорее получить отдачу, вернуть мужикам уверенность, а их самих подтянуть к земле. В этой горячке и засветили молодого руководителя два кучерявых носатых «грача». Закружили, запорошили клятвами-обещаниями, истомили южными объятиями. Изладил тогда Леонид договор с ними, расписался собственноручно и круглой печатью накрыл свиток тот. Однако в документе конкретные работы не обозначались и сроки тоже, лишь срединные фразы, дескать, обязуемся бригадой строить нужные объекты, а попутно производить средний-мелкий-текущий ремонт сельскохозяйственной техники и инвентаря.

Да с того времени много воды с самосплавным наземом кануло из коровников, много и добротно поставлено было стараниями курьинцев, и уже забывать стал директор о шабашниках.

— Перво-наперво, поверю вам секрет, Леонид, — нудно вязал механик, выруливая на заречный тракт, — что они такие же бессарабцы, как я тибетец. А ежели поверить, что они прямиком из той области, так я — из Иокогамы.

«Шнырь, шнырь!» — едко вертелось в голове Пескова.

— Ты своими материковыми познаниями не гни, — рассердился директор. — Голову не морочь. Обозначай ситуацию прямо.

— Толком-то не знаю, — сознался инженер, переключая скорость. — А прибежал в полночь сторож Андрюха Худых без штатного дробовика, зато с двумя фингалами. Прибег и орет благим матом: обоз на территории объявился! Десятка полтора такси в темноте нагрянуло. Пассажиры польские палатки разбили, костры повтыкали по двору. Хорошо, что люди об этом не знают еще, а то — концерт бесплатный.

— Обожди с концертом, — остановил технического интеллигента Песков. — Что за горожане? Может, на ночевку откочевали?

— Какая ночевка! Замки, антихристы, посбивали с ворот, сторожа — с ног и — на приступ. Мальчишки ихние горны походные вздули, кузнечный инвентарь разложили, а мужики за бороны принялись!

— Какие бороны? — Песков схватил водителя за плечо — изумился. — Те, что на машинном дворе, я давно велел выбросить либо на металл сдать!

На эмтеэмовском дворе взору Пескова предстала совершенно босховская картина. В центре пространства догорали первобытные рудознатские костры. Голый по пояс пан с бородой и в фирменных штатовских джинсах с уханьем, но играючи, мял на наковальне сельхозинвентарь. Облитые гудроном или черной краской бороны гнездились по периметру забора.

Кузница с ковалями точно с неба свалилась.

— Ну, здравствуй, товарищ директор! — к Пескову подошел хромоногий пожилой человек, расточая индоевропейские улыбки. — Знакомиться давай. Мои земляки много о тебе хорошего наговаривали, они с тобой условились, а мы тебе полтораста борон справили — как раз в аккурат на десять тысяч бумаг. Даже без копеек, как нынче на железной дороге. Принимай работу!

На самом слабом месте молодого руководителя — на шее — выступил ледяной пот. Тем не менее он с деланным, рыночным равнодушием переспросил, надеясь, что ослышался:

— Сколько, говорите, на совхозную кассу намаяли?

— Не совсем справедливое замечание — это не я говорю, — как бы обиделся пожилой человек, которого звали Петро Ивановичем, и в голосе его зазвенели стальные нотки. — Так показывают расчеты, анализ дела. У меня тут тридцать мужиков да столько же баб с ребятишками — и все в один голос твердят про какие-то десять тысяч. Будто бы за работу должны, будто бы.

— Я сразу смекнул, что это экономический грабеж! — успев очахнуть от удара, выкрикнул старший механик, вклиниваясь между директором и вожаком кузнечного косяка. — Никаких дел!

Пожилой отодвинул его и, вглядываясь в мужиков-ковалей, ласково позвал:

— Олег Николаевич! Растолкуй, что не лихой разбой совершаем, не беззаконие творим, а выполнили договорную работу, основанную на тонком экономическом расчете.

— Настолько, видимо, тонком, что я пока ничего не понимаю, — сказал директор, хотя понимал, ох понимал!

— Олег Николаевич — артельный экономист, — объяснил пожилой. — Правда, промакадемий он не заканчивал, с высшей школой не общался, зато у него живой природный ум. Расценки на все кузнечные, строительные, малярные работы помнит без бумаг.

Высокий парень с длинными волосами, поверх которых пристроилась клетчатая кепи с пуговкой, держа в руках справочник нормативный, сунулся вперед с речью.

— Людей и комиссию по трудовым спорам не гневи, начальник, — запел он длинным голосом. — Расценки не нами намалеваны, дорогой товарищ, а специалистами, которые в Москве сидят. Записано: ручная ковка одного зуба бороны — пять целковых. На каждой твоей бороне десять — пятнадцать зубьев ремонта просили. А борон тех — сто пятьдесят. Вот они стоят одна к другой — залюбуешься! Какой будет эпсилум, простите за греческое слово, если пять помножить на пятнадцать, а все — на сто пятьдесят?

— Филькина алгебра! — побагровевший Поздеев вырвал книгу расценок и швырнул в посветлевшее небо. — Вы, соотечественники, не парьте мне мозги! Кто же ломаные зубья считал? И как проверить, ежели вы сцепки все гудроном залили? Да у нас, коли по правде, тут на свалке лежали целые бороны!

— Зачем же ты, лучший хозяин района, грязью себя мажешь при посторонних? — тихо и с упреком остановил механика Петро. — У такого аккуратного — и инвентарь добрый в грязи? Никто не поверит. А вот копия того договора, — Петро Иванович сунул директору документ. — Согласие на ремонт сельскохозяйственных машин, техники и инвентаря. Подпись узнал?

— Моя, — сказал Песков, лихорадочно соображая, в какой приблизительно финансово-экономический омут окунуло его сейчас и как выскочить из него без криминала.

— Узнаёт! — зашелестело в ряду женщин, напряженно ловивших мужские скупые речи насчет какой-то экономики.

Песков физически прямо-таки чувствовал, что за оставшиеся полжизни ему не расхлебать этой гадости. Спешившие на утреннюю дойку рабочие заворачивали, завидя директора, и скоро раззвонили о внеплановом ремонте по всей деревне. Около ворот машинного двора густо зароился и коренной селянин, с болью жертвующий рабочим временем, и всегда чумной от свежего воздуха дачник, молча жаждущий развязки конфликта. Скопилось… молчаливых до ста человек, и на МТМ стало тесновато.

— Ладно, не будем провоцировать беспорядка, — сказал директор старшине ковалей. — Пойдемте со мной в контору. Остальные кузнецы пусть палатки скатывают и готовятся в дорогу.

приплел не к месту какой-то филологический умник из дачников. — Прямо как у Пушкина.

Леонид Песков, полненький уже, большелобый, с плоским затылком — в детстве часто на жестком лежал, — заторопился задними дворами, зло топча глину и петляя среди сырых с неистребимым ароматом живого леса поленниц. За ним степенно держался седенький Петро Иванович, похожий на главстаршину в отставке. Очень это напоминало согласную процессию, когда тесть с ласковым зятьком тайком от хозяек к баньке двигаются, кислушкой насладиться.

Настучал-таки на сторону об инциденте местный доброхот. Не успел Леонид вызвать в кабинет старшего бухгалтера, экономиста и кассира, как телефон забрякал.

— Противозаконное деяние зреет, — сказала трубка знакомым голосом районного прокурора. — Предупреждаю, Песков, не сотвори его в суете нашей хозяйственной. В совхозной кассе не может лежать более тысячи рублей. А как из банка выдернешь на разные там авантюры? Что?

— Откуда же еще мне дензнаков поиметь, Иван Сергеевич? — спрашивал у трубки Леонид Маркович Песков. — Не сумасшедшую, конечно, сумму, но рассчитать людей за работу надо.

— Звонили из областной прокуратуры, — добавил прокурор, — случай, говорят, уникальный. Буду у тебя минут через десять.

— А я милицию вызвал и вохровцев, — сказал Песков, хотя прокурор уже положил трубку, и последняя жуткая фраза адресовалась главным образом представителю блуждающих гефестов. — Денежному шантажу я не привык подчиняться, а бороны ремонтировать мы мастеров не нанимали.

— Ты можешь, пока не поздно, и за пожарниками сбегать, — спокойно предложил Петро Иванович, но серебряное кольцо на его руке потемнело, как бы от горя-горького. — Что сделает милиция, если вы сами не разобрались с заработной платой?

— Послушайте, мастер, — молодой директор говорил с тихой яростью умного человека, впустую тратившего слова и понимавшего это. — Возьмите себе эти чертовы бороны — новые, чиненые, — все забирайте! Мне дешевле во сто крат выбросить весь этот инвентарь на свалку, чем отковать заново вручную десяток сцепок!

— Знаю, сынок! — поблестел золотыми коронками Петро, не отступая, впрочем, от избранной твердой линии и чувствуя какую-то свою общинную правду. — Но в договор, вот в эту самую бумажку, которую вы смастерили, поверили десятки семей. Двадцать лучших ковалей со всей России не из милости же одной отладили за ночь весь этот шлейф.

— Матушки мои! — громко предупредил появившийся старший механик. — Ихние женщины свирепеют на лету. С вечера, говорят, голодные, и ребятишки тоже, а столовая закрыта.

Упоминание о пище, казалось, вернуло Пескову всегдашнее самообладание. Он неспешно навертел номер столовой.

— Надежда, — попросил, — организуй добавочно сотни полторы котлет и котел каши. Сейчас к тебе работников подошлю, только не паникуй заранее. За этот завтрак позднее лично рассчитаюсь.

Поселковый обитатель отмечал позднее, что вскоре после этих фраз в той части деревни, где раскинулся сумеречный обоз, на полчаса притихло. Как раз в это время к конторе прибились на машинах начальник районной милиции, инспектор ОБХСС, прокурор здешней тихой местности.

— Учти, Леонид Маркович, дуриком тебе это не проскочит! — раздраженно заговорил, как на гитаре затренькал, прокурор, гологоловый, с седой щеткой усов. — Какие-то старушечьи договора, непомерные суммы! У тебя друзья-филантропы в «Чейз Манхеттен банке»? Надо полагать, что, как того и требует строгий, но справедливый закон, в кассе совхоза покоится дежурная сумма, и только. Нам бы не хотелось доводить дело до суда.

Пескова плющило на глазах. С одной стороны незаконные притязания на законном договоре, с другой — преследования по параграфу, хотя хрен в этих обстоятельствах был для хозяйственника не слаще редьки. Ярко-красный платок, который он то вынимал, то вталкивал в карман, напоминал сигнальный флажок путевого обходчика, останавливающего состав по нужде.

Начальник милиции тем моментом вытягивал у коваля скудные официальные бумаги. По грубой процентовке выходили по одному документу на десять примерно человек. И, что самое удивительное, хранитель общественного порядка обнаружил при читке совершенно новые родственные отношения, бытующие пока в селекционно-племенном деле, — выявилась масса полусестер и полубратьев. Впрочем, к ручной ковке железных изделий это не относилось.

Внезапный звон ошеломил посетителей. В окно, пробив двойные рамы, влетел ботинок сорок седьмого пошиба. Вслед весело впорхнул уличный гомон. На это явное безобразие хмуро глядел с боковой стены какой-то академик.

— Наказывал же оцепить дом! — крикнул капитан в образовавшуюся дыру малобдительным гоплитам и разменял вслед и от всего сердца пару отглагольных старинных прилагательных.

Все же те не насторожились — в кабинет проскочила, путаясь в ста юбках, интересная смуглянка.

— Котлетками-лапшичками рот заткнуть хочешь? — запросила она с порога. — На, держи!

Леонид Маркович, притороченный к тяжким обстоятельствам, и сообразить ничего не успел, как схватил брошенный ему туго спеленатый сверток, — внутри тенькал синичкой младенчик.

— Докуда кровные копеечки не выдашь, сидеть здесь будем! До черты самой! Дите грудью кормить станешь — так общее собрание порешило!

— Молчи, баба! — властно произнес Петро Иванович, забрав у Пескова дитятко. — Пошла назад!

— Лишнее, хозяин, не требуем, со двора машину не уводим, — сказал он, возвратясь в тоскующий кружок, служителям закона давая понять, что на нынешнем этапе переговоров директор его мало интересовал. — Просим только за ковку ручную заплатить сполна, народ-то потрудился истово!

— Послушай, бригадир! — вмешался в самую мякоть спора начальник сельхозуправления, разрывая хитросплетение это адово. — Новая борона с завода нам в тридцать рублей станет, полная сцепка! А вы с каждой полста лупите!

— Оно так-то, однако починили, — с апробированной меланхолией отвечал Петро Иванович, и даже рубаха его прониклась безысходностью и обвисла.

За окном стояли соплеменники, недавно еще такие сноровистые и возбужденные, а сейчас застывшие в подозрительно меланхолических позах, с меланхолическими взорами и в меланхолически обвисших одеждах.

— Сделаем так, — свежим голосом сказал Песков, и все удивленно посмотрели на него. — За ковку я заплачу после проверки. Но с условием, что вы мне четырехрядный коровник достроите.

— Ныряешь, начальник? — укорил Петро Иванович. — Со своего обещания соскакиваешь? Ай, не к лицу! Сочтемся сначала за бороны, следом о других работах столкуемся — может быть, дорого опять покажется!

— Мне придется задержать вас за нарушение общественного спокойствия, — напугал капитан и, решительно посинев, двинулся к выходу.

— Чего же не распорядиться, коли власть дана? — согласился старый кузнец. — Только не по справедливости это, извиняюсь, не гуманно.

— Нет явного прецедента, — добавил прокурор. — Отсутствует состав преступления. Денег еще никто не давал и не получал. А договор был — элементарно неграмотный, двуликий, без четкого определения состава бригады, вида работ, сроков исполнения и стоимости.

— Какого ежа ввязались? — с видимым равнодушием заплетал толковище сельскохозяйственный начальник района любил он при случае щегольнуть слогом кирилло-мефодиевским, словцом авангардным, говорил, например, на совещаниях о «некоторых отстающих регионах нашего района».

Песков развернулся прытко, как на петардах:

— Да из-за бардака-то и влез в ежа! Наша Сельхозтехника не делает невыгодных для нее работ! Новые комбайны разукомплектуют прямо во дворе, ремонт на бумаге произведут, а привлечь совхозных работников — это они не могут. А в посевную или на уборке детали копеечной не достать у них!

— Считать собрание открытым? — поинтересовался прокурор. — Ведь не ради личных обид собрались мы провести служебный день.

— Отыграться на нас желаете, коллега? — осведомилась Сельхозтехника, задетая за живое. — Во всякое время отыщется пустая бутылка, в которую можно свистнуть!

— Можно только потому, что пустых бутылок нынче много, — устало сказал прокурор — ему ехать надо было, но оставить без должного надзора людей казалось неэтичным.

— Поспорьте, мужики, — загадочно молвил Петро Иванович, фразу так и восприняли, как скрытую угрозу, — а я к своим пойду.

Новый взрыв гвалта потряс улочку, когда ковали увидели мастера, сильно разочарованного оборотом дела. Песков набрал номер телефона, теперь уже домашний.

— Мария, — покаялся, — стащи-ка с книжки мой «Запорожец», деньги позарез нужны.

Потом, повернувшись к присутствующим, сказал скучно:

— Большое гранд-мерси за внимание и за призывы к бдительности! И за добрые советы — что б я делал без ваших советов! Мне нужно три грузовика, — добавил он, обращаясь ко всем, — через час и следа кузнецов не останется на нашей земле.

— Слегка проборонованной, — тихо, в замешательстве как бы, закончила Сельхозтехника, а в конце ехидной фразы пристроился хор мальчишек, согласно грянувших полевую частушку:

— Будут машины, — сказал милицейский начальник, рассматривая разбитые свои от постоянных погонь и преследований сапоги. — Только ГСМ ваш.

Распорядились. Скоро к правленческой конторе подкатили три фургона, на фанерных будках которых во избежание, видимо, путаницы белели надписи «ЛЮДИ». Песков вручил Петру Ивановичу три с половиной тысячи, не забыв взять на всякий случай расписку. Старик намалевал кривульки и заметил вскользь: «Остальное за тобой, хозяин. Ждать просто больше не можем — борон-то сколько ломаных по стране!».

Взревели двигатели, увозя ковалей в соседнюю лесостепную область. Песков перевел дух только тогда, когда процессия скрылась за дальними синими лесами.

Но то был еще не конец.

Как только проехали указатели, свидетельствующие, что началась другая область, механик Поздеев остановил колонну и велел людям спешиться. Но тут из придорожных кустов выглянул смущенный и пропыленный лейтенант ГАИ, за его спиной просматривалась пара мотоциклистов построже.

— Виноват! — похлопывая жезлом по голенищу, сказал лейтенант. — Но у меня приказ помешать высадиться вам на этой местности. Между нами говоря, у нас своих ковалей-кузнецов пруд пруди.

— А куда же я народ дену? — крепко озадачился Поздеев. — У меня приказ вывести людей за пределы области к ближайшему населенному пункту!

— У вас проще, — вздохнул облегченно лейтенант. — Я подскажу отличный выход. Везите людей на Тюменщину, это близко сравнительно. А главное, что вас там никто не остановит!

Но и на тюменской заставе колонну тормознули.

Слышно было, что Поздеев ночью бежал, а необозримыми пространствами Урала и Сибири до сих пор кочуют, где асфальтом, где зимником, крытые грузовики. Но везде ненадолго.

А машины те давно списали…