Когда только открыли музей Мусоргского в школе и об этом сообщила "Правда", в Жижицу стали писать поклонники композитора из разных мест. Письмо из Рязани сразу привлекло внимание уже только одной фамилией на конверте.
"Пишет родственница Мусоргского. С радостью узнала о музее и могу передать..." Этот день стал для школы праздником. Сколько времени собирали по крупице самые незначительные сведения, рассылали запросы, а тут вдруг объявилась внучатая племянница композитора Татьяна Георгиевна Мусоргская и сама предложила семейные реликвии!
Добыть машину для поездки в другую область сельской школе было нелегко, особенно в уборочную страду, но директор совхоза "Наумовский" оценил положение и выделил грузовик. Через три дня из Рязани привезли бесценные подарки: книжный шкаф и трюмо из дома Мусоргских и главную реликвию - альбом с автографом композитора, ранее неизвестный биографам. Посмотреть на эти подлинные вещи приходили жители поселка и, конечно же, расспрашивали подробности о родственнице Модеста Петровича: чем она занимается, сколько ей лет, как живет?..
С тех пор как я начал собирать материалы о Мусоргском, познакомиться с Татьяной Георгиевной было заветной мечтой. Однажды перед отпуском я отправил Татьяне Георгиевне письмо и несколько своих публикаций. И сразу же получил ответ:
"Спасибо за газетные вырезки. В Рязань приезжайте, когда Вам удобно, только бы мне быть здоровой, относительно, конечно. Перед поездкой лучше позвоните по телефону...
Всего Вам доброго. Т. Мусоргская" (25.8.80 г.).
Из Москвы, где я был проездом в санаторий, отправился в Рязань на первой электричке. Почти пять часов простоял, переминаясь с ноги на ногу в грохочущем и стреляющем сквозняком вагоне, и несколько поутратил чувства, которые копились перед желанной встречей. И все же волновался - как-то сложатся взаимоотношения с потомственной дворянкой из рода, к коему относился не только прославленный композитор, но и полководец Михаил Илларионович Кутузов?
В Рязани, у вокзала и на ближайшей улице, я пытался найти букет цветов и наскоро перекусить, но ни того ни другого сделать не сумел. Времени было в обрез, и я бросился к троллейбусу, чтобы поскорее добраться по указанному адресу.
На улице Островского, на лестничной площадке у квартиры 35, меня встретила седая, хрупкая женщина и, назвав по имени-отчеству, сказала:
- Проходите, пожалуйста, я вас у окна поджидала.
Когда мы вошли в квартиру, Татьяна Георгиевна, угадав мое состояние, участливо спросила:
- Намучились в электричке? Мойте руки и за стол!
Это прозвучало естественно и просто, как бывает среди близких людей.
Пока я мыл руки, Татьяна Георгиевна стояла рядом, держа на подносе чистое полотенце.
Стол для обеда был накрыт в комнате. На свежей скатерти лежали накрахмаленные салфетки, стояли приборы, а на большом блюде аппетитной горкой возвышались румяные домашние пирожки. Накрывать стол хозяйке помогала Наталья Сергеевна Соколова, как я потом узнал,- соседка по лестничной площадке. Пока женщины хлопотали на кухне, я с интересом оглядывал комнату. Мебель старая, ничего лишнего: стол, кровать, этажерка с книгами, навесная полка, в углу икона с живым огоньком лампады. На видном месте портрет флотского офицера в профиль, с тонкими чертами лица, чем-то похожего на Бунина.
- Это мой папа - Георгий Филаретович,- сказала Татьяна Георгиевна.- Папа был очень красивый, особенно в форме моряка. А плавал он много, в какой только стране не побывал, но главные его качества - доброта, отзывчивость, его любили все домашние, и крестьяне, и матросы. У нас в имении не говорили слов "барин", "барыня", а обращались по имени-отчеству, а у отца оно трудно произносилось, и крестьяне говорили: "Мы к вашей милости к табе..."
Я слушал, что называется, открыв рот, а Татьяна Георгиевна вдруг спохватилась:
- Извините, сытый голодного не разумеет, пока не поедим - ни слова.
За столом я чувствовал себя неуверенно, так как с детства знал только самый простой способ пользования столовыми приборами.
Наталья Сергеевна заметила мою скованность и подбодрила:
- Вы не стесняйтесь, Татьяна Георгиевна хоть из Дворян, но совсем нашенская. Я сама-то из рабочих, а с барыней живем дружно, пирогами друг друга потчуем.
- Наталья Сергеевна у нас потомственная пролетарка, ее даже в домоуправлении уважают.
Это дружеское подтрунивание сблизило нас, и беседа пошла естественно и просто.
- Моя мать была родом из крестьян и рассказывала, в какие сложные ситуации попадала, когда ходила с отцом в гости к знатным дворянам,-вспоминала Татьяна Георгиевна.
Положив блокнот на колено, я старался записывать каждое слово. Хозяйка заметила и с улыбкой сказала:
- Чего же вы таитесь, ведь не донос пишете. Допивайте чай и пишите себе с богом на столе.
Я стал задавать вопросы, которые наметил еще до поездки. Время летело незаметно...
На обратном пути мне повезло - достал билет в плацкартный вагон поезда дальнего следования. Ехал в тепле, с удобствами, перечитывал записи, вспоминал моменты встречи и заносил их в блокнот. На обложке поставил дату: "5 октября 1980 года". Невольно вспомнились слова сестры М. И. Глинки Людмилы Ивановны Шестаковой о Мусоргском: "С первой встречи меня поразила в нем какая-то особая деликатность и мягкость в обращении: это был человек удивительно хорошо воспитанный и выдержанный". Примерно такие же слова я говорил своим друзьям после встречи с Татьяной Георгиевной и благодарил судьбу за то, что свела с ней.
Вернувшись из санатория, я нашел письмо от Татьяны Георгиевны: "Я так и знала, что Вы простудились в холодной электричке. Хорошо, что подлечились в санатории. Вы спрашиваете фамилии моих друзей, которые помогают мне и своим теплом скрашивают несладкую жизнь. Да, их много. Это Наталья Сергеевна Соколова, семья Бондаренко, семья Четвертковых, семья Коровкиных, и особенно Краева Нина Ивановна... А вот одна новая соседка собирается жаловаться на меня за голубей, т. к. летом они воркуют и спать мешают. Но она работник торговли и, видно, не знает, что такое голод. А я сама не буду есть, а накормить голубей должна..." (28.8.80 г.).
С этого времени и началась постоянная переписка.
"Посылаю Вам фото нашего дома, где я родилась... Три окна слева - это зал и столовая, следующие два окна - гостиная..."
В письме Татьяна Георгиевна подробно описала комнаты дома Филарета Петровича Мусоргского, мебель, мельчайшие подробности интерьера. Позже этими сведениями воспользовались реставраторы при оформлении музея, чтобы воссоздать обстановку дворянской усадьбы.
"Спасибо Вам за книгу Гейченко, прочла с трепетом душевным. Каждая строка о Пушкине, каждое слово всегда дорого, близко сердцу... P.S. Мой адрес Нестеренко можете сообщить. Если он будет на гастролях в Рязани, милости прошу" (20.7.81 г.).
"Написала Вам, что Вы хотели. Но все это, конечно, выполнено очень плохо. Стало все трудно, и почерк изменился. В ноябре мне пойдет 78-й год. Вот мы все говорим: "Такие-сякие молодые, не хотят жить со стариками", да ведь надо иметь великое терпение с нами жить. Ссылаются все на то, что "раньше-то ведь жили". Да, жили, т. к. люди-то по-другому были воспитаны, выдержка была большая. А выдержке нас не только учили, но мы и пример ее видели во всем - дома и везде... Смотрела по телевизору "Князя Игоря". Нестеренко мне понравился. Видела и "Царя Федора" из Малого. Этот спектакль в Художественном я смотрела четыре раза и с Москвиным, и с Добролюбовым, очень его люблю. Но Малый поставил этот спектакль по-современному, взвалил все на плечи актеров, справляйтесь, как хотите, а вокруг ничего, ничем не помог режиссер... В первом действии царица с диадемой на открытой голове и чуть ли не в греческом хитоне. С открытой головой русские женщины тех лет не появлялись на людях... Посылаю Вам альбом - виды Мещеры, посмотрите наши красоты..." (2.11.81 г.).
"Очень благодарна Вам за фотографии родных мест Мусоргского. Смотрела и еще много раз буду смотреть, и спасибо тем людям, которые сумели сохранить эту красоту от всех бед и нашествий. Пластинку еще не слушали, но будем - проигрыватель есть у соседей. В этот же день получила открытку от Евгения Евгеньевича Нестеренко. Очень тронута вниманием человека с мировым именем. Видно, он тоже человек большой души и доброго сердца. Надо ответить, поблагодарить, и, наверное, не сумею этого сделать хорошо. Напишу как бог на душу положит. С такими людьми в переписке не была, а виновник-то всему Вы..." (28.11.81 г.).
"Обострилась астма, а отсюда настроение очень плохое. Мне пишут мои друзья из Москвы, которые знают меня с 1947 года: "Вся наша надежда на Ваш твердый оптимизм". Но они ошибаются - не осталось ничего от моего оптимизма... От Евгения Евгеньевича получила, как он пишет, "маленький сувенир из Вены" - программу спектакля "Борис Годунов", афишу и необыкновенную для нас коробку конфет. Я ее не открою, буду ждать Вас... Весна у нас ранняя. Сегодня 22-е марта, день прилета жаворонков. Но обычно после этого наступают холода и метели, и я всегда очень переживаю за этих чудесных певцов лета... Начала Вам писать 22-го марта, но сознательно не отправляла, хотела посмотреть концерт Евгения Евгеньевича по телевизору. Очень хороший концерт. Мне показалось, что, несмотря на блестящее исполнение, Евгений Евгеньевич был очень усталым. А может быть, ему нездоровилось? И так я расстроилась до слез, и мне кажется, не надо ему вкладывать так много эмоций в каждое исполняемое произведение. Так очень быстро можно подорвать здоровье. Ведь у современных молодых людей и нервы, и сердце, и сосуды какие-то очень стали легко ранимые. Я и во время концерта плакала, думала: "Господи! Такой артист с мировой славой, и даже адрес на бандероли написан его рукой - и бабка в Рязани только и может лить целые потоки слез, даже написать, поблагодарить толком не может..." (26.3.82 г.).
А Нестеренко отозвался так: "Получил две весточки от Т. Г. Мусоргской - спасибо за помощь. Даст бог, летом навещу ее. Чудесный человек, в каждом слове, в каждой букве это чувствуешь".
Письма из Рязани продолжали приходить.
"Я очень расстроена: кто-то куда-то, видимо, написал обо мне. Не знаю, кто и куда, только вдруг приехал ко мне инженер из ЖКО и стал предлагать ремонт квартиры. Такого "сервиса" у нас никогда не было. А через день еще визит - секретарь райкома партии. Пришла с букетом и спрашивает, как живу, в чем нуждаюсь... И третье совсем меня убило - получила 200 рублей из Музфонда СССР. Так мне все это неприятно, особенно эти деньги... Ведь я и так очень благодарна Клавдию Борисовичу Птице и Тихону Николаевичу Хренникову за внимание, за то, что они очень помогли мне с больницей. Но эти деньги! Получается, я какая-то ненасытная старуха, которой все мало. Но я-то ни у кого не просила помощи и сейчас ужасно переживаю..." (9.5.82 г.).
В этом внезапном внимании к Мусоргской была моя вина. Я написал Нестеренко, что Татьяна Георгиевна получает очень маленькую пенсию,- как все ветераны, оформлявшие документы в шестидесятые годы. А Евгений рассказал об этом кому-то в столице. И вот такая реакция. К Татьяне Георгиевне после визита секретаря райкома приходили пионеры-тимуровцы, чтобы, как они сказали, "установить пост дежурства". Татьяна Георгиевна купила им конфет и сказала, что "пост" можно закрыть...
Вторая моя встреча с Мусоргской состоялась 16 июня 1982 года. Я выкроил трое суток из санаторного срока и поселился с женой у Татьяны Георгиевны. Это были незабываемые минуты и часы. Днем знакомились с городом, побывали на Оке, в музее Есенина. А вечерами - неспешные беседы. Как-то раз пришел мастер из телеателье и, заполняя квитанцию, сказал: "Первый раз встречаю однофамильцев композитора". Я пояснил, что Татьяна Георгиевна - родственница. Мастер очень удивился и, когда уходил, все повторял: "Если что случится или какая другая помощь понадобится, звоните только мне". Мы с женой ходили в магазин за продуктами вначале с Татьяной Георгиевной, потом одни. Продавец в последний день призналась: "Таких обаятельных и культурных людей, как Татьяна Георгиевна, мне ни разу в жизни видеть не приходилось".
В первую встречу не мог и теперь я даже мысленно не могу назвать Татьяну Георгиевну "старушкой" или "бабкой". В ее поведении, во внешности было что- то не соответствующее такому определению. Стройная, даже изящно-хрупкая, одета всегда с щепетильностью старых интеллигентных учителей: белый накрахмаленный и отутюженный воротничок, не новая, но опрятная блузка, снежно-серебристые волосы аккуратно прибраны, лицо светлое в лучинках морщин. А глаза - необыкновенно голубые, с молодым блеском и какой-то детской чистотой. Но что больше всего поразило в первый же миг - удивительное портретное сходство с Модестом Петровичем Мусоргским. Я сказал ей об этом, Татьяна Георгиевна ответила:
- Когда в больнице лежала, врачи тоже не раз говорили. Я и сама дивлюсь - у отца и деда черты лица тонкие, аристократические, а у меня, как у Модеста Петровича, нос картошкой.
После поездки в Рязань вместе с известным скульптором Виктором Хачатуровичем Думаняном Нестеренко писал мне: "Вчера были с Екатериной Дмитриевной и Думанянами у Татьяны Георгиевны. Спасибо, что помог познакомиться. Что говорить о впечатлениях... Счастлив я - одно могу сказать! Вот величие, истинное благородство - чем значительнее человек, чем крупнее личность, чем богаче душой, тем проще, добрее. Мы все переполнены впечатлениями. Что удивительно - Мусоргский у Думаняна получился таким, как будто бы он лепил его с Татьяны Георгиевны, так ее облик воплощает фамильные черты рода Мусоргских и так чутко Виктор уловил их в иконографии, которую он изучил в работе над скульптурой..."
После второй нашей встречи Татьяна Георгиевна писала: "На днях слушала концерт Евгения Евгеньевича: пел хорошо, некоторые вещи очень хорошо, но почему-то мне все кажется, что он нездоров или, может быть, устал?"
Прервем это письмо, чтобы сказать об удивительной интуиции Татьяны Георгиевны, которая чаще всего бывает у любящих матерей. Каждый раз Татьяна Георгиевна угадывала состояние Нестеренко и по телевизору безошибочно "ставила диагноз", о чем я знал от самого певца.
"Наконец могу выполнить Вашу просьбу - проходила мимо фотографии и теперь посылаю это фото. А еще дарю Вам портрет моей дорогой крестной - Татьяны Филаретовны..." (2.8.82 г.).
Татьяна Филаретовна - "Танюша", это ей и отцу Татьяны Георгиевны "Гоге" Мусоргский посвятил пьесу "С куклой" в вокальном цикле "Детская".
"Смотрю на портрет Модеста Петровича и много- много думаю. И жаль его до горьких слез. И понятно мне теперь отношение к нему со стороны моей крестной и папы..." (6.10.82 г.).
"Звонили из Москвы, спрашивали, когда можно по поручению Евгения Евгеньевича привезти мне проигрыватель. А как мне принимать гостей, когда не могу сделать уборку квартиры. Вот если бы приехали Вы с Олечкой - мне близкие люди, то меня бы это не смутило... Мне позвонила одна приятельница и сказала о Вашей статье в "Советской России". Потом приносили газету. Спасибо Вам за Мусоргского" (6.12.82 г.).
В феврале 1983 года мы в третий раз встретились с Татьяной Георгиевной. Эти встречи и переписка имели для меня огромное значение, ведь Татьяна Георгиевна была единственной из рода Мусоргских, кто носил эту фамилию, и только она могла ответить на вопросы, возникавшие во время работы над рукописью, она была последней живой нитью, связывающей с прошлым семьи Мусоргских.
В последнее время самую большую заботу о Татьяне Георгиевне проявляла Нина Ивановна Краева. У, нее была немалая семья, свои старики больные, напряженная перед пенсией работа в трамвайном парке. Эта женщина не только ухаживала за Татьяной Георгиевной, но и поддерживала ее духовно, жила одними с ней интересами, писала письма, когда ей это было не под силу. Письма Нины Ивановны - своеобразный дневник о последних днях Т. Г. Мусоргской.
"Новый год мы встретили вдвоем с Татьяной Георгиевной. У нас была маленькая елочка. Напекли пирогов и пышек и слушали проигрыватель. Очень понравилось "Семь хоров" Рахманинова в исполнении хора Минина. А еще ставили пластинки Нестеренко. Татьяна Георгиевна говорит, что раньше цикл Мусоргского "Без солнца" плохо понимала и только в исполнении Евгения Евгеньевича поняла и оценила" (11.3.83 г.).
"Достали книгу "Мусоргский" и перечитываем вслух письма Модеста Петровича. Не знал он, когда их писал, что у "Гоги" родится дочка и, когда ей исполнится 80 лет, она будет читать эти письма с друзьями и, глядя на его портрет, смахивать слезу... Мы вычитали, где он пишет Балакиреву: "Условились в субботу блиновать..." Татьяна Георгиевна теперь звонит мне и приглашает: "Приходите блиновать" (5.4.83 г.).
"Мы больше говорим о прошлом. Еще раз убедилась - старых людей надо оберегать, как ценнейшие памятники, их жизнь - клад, из которого многое можно извлечь. Татьяна Георгиевна рассказывала, что ее папу крестили в Павловске в дворцовой церкви. Крестными были папина бабушка Мария Георгиевна Балакшина и Модест Петрович" (22.5.83 г.).
"Мы вас очень ждали на 24 ноября. В этот раз ночью я должна была работать, но с большими боями выжала от начальника отгул. Вашу бандероль получили после обеда. День рождения Татьяны Георгиевны встречали втроем. Пришел Сергей Борисович Петров, преподаватель из института, вы его помните, принес букет белых хризантем. На улице был морозец и лунная ночь. Татьяна Георгиевна рассказывала то, что слышала от своей матери, а я записала: "Крестили меня в имении. Пригласили священника, дьякона, пса ломщика. Они привезли купель, паникадило и кадило. В зале постелили ковер. Крестной была тетя Татьяна Филаретовна, крестным - ее сын Борис. А отца в это время не было - его взяли на японскую войну, и приехал он, когда мне было восемь месяцев. В нашем роду любили имена Татьяна и Георгий. Оттого и назвали меня Татьяной. Справляли тогда не день рождения, а день ангела. Детям шили обновы, дарили подарки. С утра обязательно шли в церковь. После отслуживания обедни собирались гости домой, поздравляли, накрывали стол, пели, играли, танцевали"" (3.12.83 г.).
"Татьяна Георгиевна как взглянет на портрет Модеста Петровича, так плачет, жалеет, что он был так одинок. Рассказывала о любви к женщине, которой он делал предложение, но она отказала ему, потому что была намного старше, но до смерти опекала его и сохраняла дружеские отношения. Татьяна Георгиевна говорит: "Поэтому он и не женился". Это мнение передается у них из поколения в поколение" (3.1.84 г.).
"Татьяну Георгиевну взяли в больницу. Устроить помог ваш знакомый из Москвы профессор Николай Алексеевич Мухин. Но лекарства уже не помогают. Когда боль отступает, Татьяна Георгиевна расспрашивает обо всех. Я читала ей ваше письмо, новые статьи. Она вас очень жалеет, говорит: "Какой труд на себя взвалил..." Звонил Нестеренко, подробно расспрашивал о здоровье Татьяны Георгиевны. Он на Татьянин день собирается прислать пластинки" (27.1.84 г.).
"Как тяжело писать это письмо. От всего, что случилось, зябнет сердце... Судьба меня до сих пор миловала - близких не теряла. Все дни, когда хлопотали с похоронами, была суета и нагрузки, я думала: "Почему у меня в сердце какая-то пустота?". И вот только сейчас дошел весь ужас непоправимого. И сердце перевернулось. Все будет идти своим чередом: земля вертеться, снег таять, часы отсчитывать время - но без Татьяны Георгиевны. Она скончалась 22 марта в 23 часа - в день прилета жаворонков, которых она всегда так ждала. И не дождалась. Мы отвезли ее в церковь, где была обедня, потом панихида. Пел хор, открывались ворота, зажигалась люстра, горели свечи в руках тех, кто провожал, звонили колокола - все, как она хотела... Как ее все любили. В молодости она хорошо играла на рояле, гитаре, пела, танцевала, читала стихи и сама их сочиняла, эрудированная на редкость, любящая все прекрасное, понимающая, сочувствующая, она до последних дней сохранила женственность и обаяние, а какая милая, что трудно описать" (28.3.84 г.).
В день и час кончины Татьяны Георгиевны по Всесоюзному радио звучал ее голос - шла передача о Мусоргском. И мы тогда не знали еще, что оборвалась родовая нить, нет на земле больше человека с такой фамилией. И случилось это опять же в марте, который для многих Мусоргских волей судьбы стал месяцем рождения и смерти.
Отозвался на наше горе и Нестеренко. "И теперь самое последнее, о чем больно писать,- нет больше с нами Татьяны Георгиевны Мусоргской. Она светом души своей озаряла всех, кто дружил с ней, так или иначе соприкасался с нею. Все понятно, преклонный возраст, болезни, все мы смертны, но когда уходят такие люди, как будто гаснет яркая звезда на небе и становится темнее..." (10.5.84 г.).
В конце мая Нестеренко приехал в Рязань и дал бесплатный концерт в трех отделениях в память о Татьяне Георгиевне. Потом мы все вместе побывали на кладбище, положили цветы на могилу, где стоят рядом два белых креста: Георгию Филаретовичу и Татьяне Георгиевне Мусоргским - последним представителям этой фамилии.