Наташа с тоской разглядывала бело-золотые обои своего кабинета. Хоть и красивые, а все же стены кажутся голыми, да так оно и есть. Надо бы какие-то картинки, что ли, повесить. А какие, чтобы и красивые были, и нравились, и соответствовали должности директора?

Прежде портреты вождей вешали в кабинетах, ставили на полки тома речей на всяких съездах и пленумах, а теперь? Хорошо бы, конечно, повесить книжные полки, но что туда ставить? Не детективы же, не «Эммануэль» или фантастику.

А еще лучше — повесить горшочки с цветами, чтобы длинные стебли тянулись по стенам, красиво будет…

Да только ничего не хотелось делать, абсолютно ничего. И толпы людей в магазине, бойкая торговля уже не радовали душу, как прежде. После вчерашней обиды Сергея Наташа поняла: вряд ли она сможет привыкнуть к постоянной недоброжелательности Марии Федотовны, вряд ли они с Сергеем будут счастливы в его квартире.

Вот и работа уже не приносит радости, а с какой энергией, с каким увлечением она взялась за это дело! И ведь получалось у нее, все говорили, да и сама чувствовала — получалось. А теперь эта работа, любимая, интересная, стала помехой ее личной жизни. Сергей прямо-таки бледнеет от злости, когда слышит имя Радик. Уж как она старалась, доказывала ему, что с Радиком у нее чисто деловые отношения, — Сергей и слушать не хочет. Жили бы они вдвоем, может, и убедила бы его, что Радик уже не страшен, наоборот, прекрасно относится к ней, помогает и сам радуется успеху. Но когда рядом Мария Федотовна, которая не упустит случая намекнуть, что Наташа здесь лишняя, — разве можно это сделать?

Как дальше жить — совсем непонятно. Она любит Сергея, и работу свою любит. Но Сергей ее работу терпеть не может. И работа в лице Радика вряд ли с уважением относится к нему. Если они столкнутся, такое может случиться, что кто-то и не уцелеет.

В кабинет стремительно вошла Любовь Борисовна.

— Наталья Николаевна, я привезла со склада приличную партию костюмов, которые недавно у нас закончились. Сейчас рабочие разгружают машину. Вот накладные, документы, посмотрите, пожалуйста, — она положила перед Наташей фирменную кожаную папку с золотым тиснением «Сингапур +».

— Хорошо, оставьте, Любовь Борисовна, я посмотрю.

— И еще, Наталья Николаевна…

— Да?

— Видите ли, в чем дело… Вы, я знаю, противник этого, но Игорь Сергеевич полностью согласен со мной.

— Я слушаю вас, Любовь Борисовна.

— Эти костюмы очень хорошо разошлись. Спрос на них большой. Не сомневаюсь, что и эта партия улетит вмиг. Было бы разумным повысить цену, если не вполовину, то хотя бы на треть. Это же рыночные отношения, вы должны понимать, что продукция, которая пользуется спросом, растет в цене, а то, что не берут, — уценяется.

— Ни за что, — машинально сказала Наташа и улыбнулась, это ведь любимая присказка Сергея.

— Но это, извините меня, просто глупо!

— А вы не думаете, Любовь Борисовна, что костюмы так хорошо расходятся потому, что цена их устраивает покупателей?

— Я думаю, уважаемая Наталья Николаевна, — раздраженно сказала Любовь Борисовна, — о том, что все мы получаем премию в виде процента от прибыли. Следовательно, чем больше прибыль, тем больше премия. А о чем думаете вы, я не знаю, только не о своих сотрудниках!

— Значит, вы считаете, что если цена выше, то и прибыль выше? — рассердилась Наташа. — Вы же опытный работник, Любовь Борисовна, должны понимать, что завышенная цена может отпугнуть покупателей, и костюмы будут продаваться значительно дольше. Это вряд ли увеличит прибыль. И премию тоже. А по старой цене мы за месяц продадим еще три-четыре большие партии. Это значительно увеличит и прибыль, и премии.

— Повторяю, — сухо сказала Любовь Борисовна, — я не сомневаюсь, что костюмы разойдутся вмиг и по более высокой цене. Только сегодня, несмотря на то что по вашему указанию повесили объявление, когда появится в продаже новая партия этих костюмов, покупатели десятки раз спрашивали, теперь их интересует уже не день, а час. Ну так чего вы беспокоитесь?

— О людях думаю. О покупателях. Они должны быть уверены, что мы торгуем честно. Что у нас не только качественный товар, но и приемлемые цены Я вчера говорила с Радиком Ивановичем, эта цена вполне компенсирует затраты фирмы, прибыль идет хорошая. Поэтому, Любовь Борисовна, я не разрешаю задирать цену. Мне репутация магазина и доверие покупателей дороже сиюминутной выгоды.

— Детсад какой-то! — фыркнула Любовь Борисовна и направилась к двери.

— И вот еще что, — сказала вслед ей Наташа. — Будьте добры, проследите за тем, чтобы все костюмы попали в торговый зал. Никакой мелкооптовой торговли. Сотрудники, если хотят, могут приобрести лишь по одному костюму.

— А покупатели? — язвительно спросила Любовь Борисовна.

— Тоже по одному, — спокойно сказала Наташа.

— Я совершенно не понимаю вас! Минуту назад утверждали, что нам выгодно побыстрее продать всю партию, а мелким оптом мы бы сдали ее за день, ну — за два! Так почему же нельзя?!

— Потому что большую часть товара мы могли бы распродать мелким оптом, предложений об этом хватает. И — встречать покупателей голыми прилавками. Они бы скоро забыли дорогу к нам. Вы этого хотите?

— Ничего я не хочу! — отрезала Любовь Борисовна и удалилась, раздраженно качая головой.

До обеденного перерыва оставалось полчаса, когда в комнату стремительно вошел Радик. За ним семенила Любовь Борисовна.

— Ты почему не хочешь поднимать цену на костюмы?! — грозно спросил Радик и подмигнул Наташе.

Любовь Борисовна, которая не видела лица босса, тут же шагнула вперед и сказала:

— Мне кажется, Наталья Николаевна делает большую ошибку. Она считает, что мы должны чуть ли не даром отдавать товар.

— Я хочу, чтобы у нашего магазина была добрая репутация, — устало сказала Наташа. — Чтобы покупатели уходили от нас довольными и все время возвращались к нам.

— Ну! — рявкнул Радик, поворачиваясь к заместителю. — А ты, Любовь Борисовна, не хочешь? Зачем тебе покупатели, да? Слушай, скажи, что хочешь? Такой магазин, каких в Москве навалом, да? Пусть товар лежит, двадцать человек зайдут — хорошо, сорок — успех. Так хочешь, да?

— Я же о прибыли всей нашей фирмы думаю, Радик Иванович, — испуганно сказала Любовь Борисовна, явно не ожидавшая такого поворота.

— Здесь думают о прибыли, — Радик постучал пальцем себе по лбу, потом ткнул этим же пальцем в Наташу: — Там тоже думают. Как придумают, тебе скажут. Ты делай. Если думаешь по-другому — скажи директору. Если не согласна — иди, слушай, куда хочешь. Не надо меня беспокоить, жаловаться.

— Я хотела, как лучше, но если вы считаете… — Любовь Борисовна обиженно поджала губы.

— Мы считаем, — важно сказал Радик. — Это были неприятности, да? Все, их нет. А теперь приятные новости. — Он открыл кейс, достал несколько пачек крупных купюр в банковской упаковке. — Позови бухгалтера, Любовь Борисовна, деньги всем работникам принес. Хочешь деньги?

— Действительно приятная новость. — Любовь Борисовна забыла про свою обиду и даже улыбнулась. — Это уже зарплата?

— Нет, премия. Зови бухгалтера, в обеденный перерыв пусть все получат. Хорошо работаешь, Любовь Борисовна, заслужила премию. Будешь плохо работать — не получишь.

— А правда, за что премия? — спросила Наташа, когда Любовь Борисовна удалилась. — Мы ведь только начали работать, еще никаких особенных успехов не добились.

— За отличное начало. Я бы сказал даже так: за классный маневр во время открытия нового магазина. Тебя в той ведомости нет, ты идешь по другому списку. Вот, держи. — Радик вытащил из кармана пиджака конверт, протянул Наташе. Из кейса достал другую ведомость. — Там пятьсот баксов, а здесь распишись.

— Пятьсот? — ужаснулась Наташа. — Но это же очень много!

— Сколько заработала. Расписывайся. Про это говорить никому не надо. Зачем, слушай? На следующей неделе, когда Шеваров приедет из командировки, соберем всех директоров и заместителей, поговорим о работе. Хвалить тебя будем. Шеварову тоже очень нравится, как ты поставила дело.

— Спасибо, — сказала Наташа.

— Не за что, — усмехнулся Радик. — Ты лучше скажи мне, почему не выгонишь эту Любовь Борисовну?

— Я не могу, Радик, — призналась Наташа. Она старательно расписалась в ведомости, спрятала конверт в сумочку. — Мы иногда по-разному смотрим на вещи, но… она ведь не виновата в том, что привыкла к советской системе торговли. Думаю, со временем мы найдем общий язык. А вообще она хороший специалист.

— Смотри сама, Наташа. А почему такая грустная? Муж ревнивый, да? Скажи, пусть бегает по вечерам, я бегаю, посмотри — совсем не ревную жену!

— Ну, ему не нравится, когда ты звонишь поздно вечером, — осторожно сказала Наташа.

— Я не нравлюсь?

— Нет, дело не в тебе. Он вообще считает, что торговля грязное дело, не хочет, чтобы я здесь работала.

— А ты хочешь?

— Да.

— Тогда скажи мужу, работа хорошая, Радик тоже хороший, сам пусть вечером бегает — совсем будет хорошо. — И он засмеялся, довольный собственной шуткой.

Ванная была просторной, но грязной и запущенной. Кафель на стенах облупился, сама ванна — вся в ржавых пятнах и подтеках. Ни стеклянной полочки над раковиной, ни зеркала — ничего больше из того, что обычно бывает в ванной комнате. Но зато была раскладушка и грязное, потрепанное одеяло. На правой руке Ирины было защелкнуто стальное кольцо наручников. Второе кольцо присоединялось к полутораметровой цепи, а цепь, при помощи вторых наручников, крепилась к водопроводной трубе.

Похоже, труба эта была такой ржавой, что, если как следует потянуть на себя, упершись ногами в стенку, можно и сломать ее. Но главарь похитителей, брюнет по кличке Король, объяснил вчера Ирине, что если она это сделает, они просто перекроют воду. А у нее под ногами будет болото, из-под ванны столько нечисти выплывет, вряд ли она будет довольна.

Ирина и не пыталась привыкнуть к своему новому положению. Эта ванная, наручники, бандиты за дверью, запертой на широкий засов, — все казалось нереальным.

Она так и не узнала, зачем ее похитили. Бандиты обращались с нею не грубо, изнасиловать не пытались, выводили в туалет, если она просила, кормили вареной колбасой и… ничего не объясняли.

Ирина посмотрела на свои часики: тринадцать двадцать, значит, уже более полусуток она в плену. Попыталась устроиться поудобнее на шаткой раскладушке, но стальная цепь и наручники не позволяли лечь, как хотелось. Из-за этих наручников она всю ночь не спала.

Поначалу ждала, что вот-вот выяснится, что это ошибка, и ее отпустят, готова была простить своим мучителям все, не говорить никому о том, что ее похитили, потом представляла, как ворвутся в грязную квартиру милиционеры, схватят бандитов, а ее отвезут домой, к Арику. Утром надеялась, что придет Степан Петрович, она извинится перед ним за Аристарха, и он поймет, простит и прикажет отвезти ее домой… А еще думала о том, как переживает сейчас Аристарх, обнаружив дома ее записку, и какой он дурак, если и вправду изменил ей с этой Шурой Ланкиной, и какая она дура, что связалась со Степаном Петровичем…

Теперь, когда уже и полдень миновал, она ни на что не надеялась, ни о чем не думала, просто лежала на раскладушке в неудобной позе и отрешенно смотрела в потолок. Ожидание худшего парализовало ее волю, но страха не было, только — полная безразличность.

Ирина услышала, как хлопнула входная дверь, потом заскрипел засов на двери ванной. Она повернула голову и увидела главаря бандитов.

— Ну как? — осведомился он. — Не обижают?

— Что вам от меня нужно? — хриплым голосом спросила она. Ночью долго плакала, теперь побаливало горло.

— Ничего.

— Тогда зачем вы меня привезли сюда? Если хотите получить выкуп, то знайте, денег у нас нет. И взять их негде.

— Я спросил, ребятки не обижают? Не пользуются твоим положением? Если что-то не так, скажи.

— Как они должны пользоваться моим положением? — не поняла Ирина.

— Как бабой! — рявкнул брюнет. — Раздвинуть ножки и попользоваться тем, что у тебя там есть. У тебя много чего есть… аппетитного. Но это не для них.

— Скотина… — прошептала Ирина. — Это что, Степан Петрович так приказал, да?

— Неважно, кто. Значит, все нормально.

— Ты считаешь это нормальным? Снимите с меня дурацкие наручники, я спать не могу в них.

— Днем спать вредно. А вечером… посмотрим на твое поведение. Можем связать руки-ноги и рот заткнуть, а можем и снять наручники. Все зависит от тебя, лапуля.

— А что будет дальше?

— Ничего. Какое-то время ты посидишь здесь, а потом побредешь к себе домой.

— Но тогда зачем?.. Какой в этом смысл? Я не верю тебе!

— Имеешь право не верить, — хмыкнул Король. — У нас теперь демократия, хочешь — верь в светлое будущее капитализма, хочешь — не верь.

— А где Степан Петрович? Почему он не придет, не расскажет мне, для чего я здесь мучаюсь?

— Это разве мучения? Ладно, попробую тебе объяснить. Ты тут ни при чем, а вот твой муж оказался нехорошим человеком. Изменял тебе с этой, как ее… Шурой. Вот мы и решили, пусть ему тоже будет хреново, надо же как-то воспитывать человека. Теперь он сидит дома, думает, что ты и вправду укатила на Канары, бьется головой о стенку и кричит: ай, какой же я дурак, никогда больше не сделаю так плохо!

— Он уже и так исстрадался, бедный, — тихо сказала Ирина, надеясь разжалобить бандита. — Он, наверное, седым стал от переживаний… — Она представила себе Аристарха, сидящего в опустевшей квартире и слезы покатились из глаз. Даже если он ушел той ночью к другой женщине, это она, она, Ирина, во всем виновата.

— Поседел, — неожиданно согласился бандит. И добавил. — От тяжелой ночной работы со своей Шурой. Теперь же можно пригласить ее к себе и на всю ночь и никого не опасаться.

— Ты лжешь! — закричала Ирина. — Аристарх любит меня!

— Я же говорил, у нас демократия, — злобно прищурился бандит. — А если он тебя любит, придет время, и вы встретитесь снова и будете рассказывать, как мечтали об этой встрече. Короче! Сиди и не вякай. И даже не пытайся что-то сделать. Будет хуже, намного хуже, чем сейчас. Все!

— Вы подлые, подлые твари, — Ирина стучала кулачком по дюралевой трубке раскладушки. — Жаль, что у меня пистолета нет, я бы заставила вас поползать на коленях, как это сделала Наташа!

— Нет, так будет, — ухмыльнулся бандит и повернулся к двери, считая, что больше ему здесь делать нечего.

— Будет! — закричала Ирина, размазывая по щекам слезы. — Когда будет, я найду тебя и сделаю, как Наташа, когда этот Нигилист оставил ее с насильником.

Бандит уже приоткрыл дверь, но вдруг резко захлопнул ее, повернулся к Ирине.

— Ты сказала — нигилист? Это что, революционер такой? Где-то я слышал про этих нигилистов. — Он пристально посмотрел на Ирину.

— Это бизнесмен, такой же негодяй, как и вы! Он оставил Наташу в квартире с другим бандитом, тот хотел ее изнасиловать, а Наташа достала пистолет и заставила его на брюхе ползать перед нею, понятно?! А еще заставила его сказать, что он хотел сделать с нею, и записала это на магнитофон! Теперь он и смотреть в ее сторону боится! Вот как надо с вами разговаривать!

— Какая решительная эта Наташа, — озадаченно пробормотал Валет, мигом вспомнив черноглазую девушку. — И на магнитофон записала даже? А потом что, доказала мужу, что насильник обезврежен?

— Зачем тому дураку что-то доказывать? Она просто ушла от него. И вообще тебя это не касается! Но знай, когда-нибудь я сделаю то же самое со всей вашей шайкой. Вот так!

— Напугала, дура… — Бандит, как показалось Ирине, и вправду испугался этой угрозы. Он стоял, опустив голову, думая о чем-то своем. — Ну ладно… ладно. Ты прикинь, где взять пистолет, а я пошел. — Он покачал головой. — Надо же, какие интересные дела!

— Немедленно позови Степана Петровича! — крикнула Ирина. — Я буду разговаривать только с ним!

— Будешь, будешь, — пробурчал Валет, возвысивший себя до Короля, и вышел, плотно прикрыв дверь.