На девятом этаже красивого бело-голубого дома неподалеку от метро «Юго-Западная», в большой комнате, обставленной элегантной итальянской мебелью, светила причудливая итальянская же лампа, стоящая на журнальном столике. Рядом с нею, утопая в мягчайшем кресле, с мрачным видом сидел Петр Яковлевич Нигилист с рюмкой популярной шведской водки «Абсолют» в руке. Напротив него, в другом кресле, тесно сжимая коленки, сидела красивая брюнетка в коротенькой эластичной юбочке. В руке она тоже держала рюмку с водкой, но, в отличие от хозяина, так и не решилась пригубить крепкий напиток, с надеждой поглядывая на столик, где рядом с лампой и литровой бутылкой «Абсолюта» стояла ваза с апельсинами, конфетами и крекерами.

Квартира была двухкомнатной и выходила бронированной дверью в узкий коридорчик, тоже отделенный бронированной дверью от лестничной площадки. В коридорчик выходила еще одна квартира, однокомнатная, которую занимал Олег Ратковский, всегда готовый в случае необходимости прийти на помощь.

Сейчас Ратковский занимался своей девушкой, он выбрал длинноногую блондинку, а боссу доставил брюнетку по имени Наташа, как тот и просил.

Нигилист выпил водку, поставил рюмку на столик, хмуро посмотрел на девушку.

— Пей, — жестко сказал он. — Закусишь апельсином. Или конфетами, как хочешь.

Девушка согласно кивнула, зажмурила глаза и залпом осушила свою рюмку. Поморщившись, она поспешно схватила апельсин, принялась сдирать толстую кожуру. Нигилист молча наблюдал за ней.

— Вообще-то я водку не пью, — пояснила девушка. — Предпочитаю ликер, ну там, «Амаретто» или «Киви». А водка мне не нравится, очень крепкая.

— Тебя действительно зовут Наташей? — спросил Нигилист.

— Да. Хочешь, паспорт покажу, — девушка потянулась к сумочке, лежащей на коленях.

— Не надо, — взмахнул рукой Нигилист. — И так вижу, что Наташа, да… — Он стиснул зубы, покачал головой.

— Не ваша? — осмелев, с улыбкой продолжила девушка. — Ошибаешься, рыженький. Я твоя, на всю ночь сегодня твоя. А хочешь, останусь с тобой. Ты мне с первого взгляда понравился. И вообще… классно у тебя тут. Мебель такая, обалденная.

— Нормальная мебель, — мрачно сказал Нигилист. — Ты что, никогда не видела такую?

Он специально задал этот вопрос, потому что в душе зародилось сомнение: уж не на улице ли подцепил Ратковский эту девчонку? Если так, то лучше сразу ее выгнать, не то заразить может какой-нибудь гадостью.

— Видела и получше, — девчонка смелела прямо на глазах. — У банкиров была, даже с тремя депутатами Госдумы познакомилась. Да только все они женатые были, понимаешь? У них ведь как это делается? Отправляют жен в круиз по Средиземному морю или вокруг Европы, а сами трахаются, как оглашенные, каждый день с новой, а то сразу двух, трех приводят, групповуху устраивают. Говорят, расслабляются после тяжелой государственной деятельности. А ты, как я посмотрю, холостой еще?

— Как ты догадалась? — спросил Нигилист, тяжелым взглядом вдавливая девчонку в кресло.

Но она уже не боялась мрачного хозяина.

— Когда в квартире постоянно живет женщина, это сразу видно, даже если хозяйка сейчас в круизе. Ну так я правильно сказала или нет? — Наташа налила себе еще рюмку водки, выпила, закусила апельсином и с видом умудренной опытом женщины посмотрела на Нигилиста.

— Правильно.

— Ты — лапочка! И сидит, грустный такой, обиженный на весь мир. Тебя Петей зовут, верно? Петенька, ну чего ты куксишься? — приторным голосом сказала Наташа. — Все будет хорошо, твоя Наташа с тобой, она многое умеет, она поможет тебе забыть все неприятности на бирже и на службе. — Девчонка улыбнулась, довольная, что сказала такую длинную и такую складную речь.

Нигилист еще крепче стиснул зубы, поморщился.

— Ты и вправду многое умеешь? — спросил он.

— Сейчас покажу тебе.

Она поднялась с кресла, подошла к Нигилисту, встала перед ним на колени, с игривой улыбкой заглянула в бесстрастные светлые глаза, потом положила обе ладони на живот Нигилисту, медленно повела их вниз.

— Ой, кто здесь спрятался, — пропела она. — И не хочет показываться, такой стеснительный симпатяга. Не бойся, малыш, твоя Наташа с тобой, она познакомит тебя кое с кем, ты так обрадуешься, что сразу станешь большим и крепким.

Девчонка расстегнула верхний крючок брюк, потом опустила лицо, зубами ухватила замок «молнии», потащила его вниз, расстегивая ширинку.

Нигилист почувствовал ее губы и язык, потянулся, взял со стола бутылку и стал пить прямо из горлышка. Позже, когда девчонка с показным удовольствием причмокивала, он молчал, разглядывая потолок. Впрочем, это длилось недолго. Минуты не прошло, как она подняла счастливое лицо.

— Тебе лучше, Петя? Ты замечательный мужчина. Хочешь, чтобы я в ванную сходила?

Нигилист кивнул. Пока она отсутствовала, он сосредоточенно растирал пальцами виски, не понимая, зачем это делает. Уж не затем, чтобы стать хоть немного трезвей, потому что в следующее мгновение налил себе рюмку водки и выпил.

— Ну как тебе Наташа? — спросила девчонка, вернувшись из ванной. — Это же только начало, мы еще такое с тобой устроим, твой маленький петушок будет трудиться без устали.

— Разденься, — приказал Нигилист.

— Только для тебя! — с радостной улыбкой объявила девчонка. — А если ты включишь какую-нибудь музыку, то увидишь классный стриптиз. В кабаке такое не показывают.

— Включи сама, — Нигилист кивнул на музыкальный центр.

Девчонка уверенно поставила кассету, включила музыку. И, танцуя, стала раздеваться под разудалое пение Филиппа Киркорова. Танцевала она хорошо, грациозно сбрасывая юбчонку, потом блузку, лифчик. Оставшись в ажурных белых трусиках и черных чулках, поддерживаемых черным поясом, она соблазнительно покачивала бедрами прямо перед носом Нигилиста. И вправду, умела это делать отлично. Но Нигилиста ее умение лишь раздражало все больше и больше. Его нос презрительно дергался, казалось, еще немного — и Петр Яковлевич скажет знаменитую рекламную фразу: «А запах!»

А запах был приятным, любой другой вдыхал бы его с наслаждением.

Вот она легко стянула чулки, избавилась от пояса, одним движением сбросила трусики. Нигилист скользнул взглядом по острым грудям, потом мрачно уставился на бритый лобок, над которым торчал короткий столбик волос, будто усы у Гитлера.

Он зажмурил глаза, заскрипел зубами.

— Хватит! — крикнул он. — Все, убирайся отсюда!

Девчонка в изумлении замерла посередине комнаты. Улыбка медленно сползала с ее губ.

— Но почему?..

— Потому, что я не хочу. Ты все поняла? Немедленно одевайся и уходи. Все. Ты не нужна мне больше.

— Но мы ведь договаривались на всю ночь, — робко сказала она.

— Пошла вон! Немедленно!

— А деньги?

— Сколько тебе обещали заплатить?

— Триста долларов…

— Держи свои триста. — Нигилист выдернул из внутреннего кармана пиджака пачку купюр, отсчитал три бумажки, швырнул на журнальный столик.

Девчонка торопливо натянула трусики, юбку, блузку. Чулки, пояс и лифчик запихнула в сумочку. Получив деньги, она совсем по-другому смотрела на Нигилиста. С презрением. А он, опустив голову, молча сидел в кресле. Прижав сумочку к груди, девчонка попятилась к двери, но вдруг остановилась, посмотрела на Нигилиста уже не презрительным, а жалостным взглядом.

— Тебе нужно или вернуть свою Наташу, или обратиться к экстрасенсу, чтобы помог избавиться от нее, — сказала она. — Теперь я понимаю, почему ты понравился мне. Такое в наше время не встретишь.

— Убирайся! — заорал Нигилист, и девчонка, вздрогнув, поспешно исчезла за дверью.

Петр Яковлевич так и остался сидеть в кресле, обхватив руками голову. Он думал о Наташе, о своей Наташе. Она никогда не говорила с ним таким глупым, фальшивым тоном. Приехала из деревни кое-как одетая, не знала, что такое тостер… Он дал ей все, все, о чем только может мечтать современная женщина. И не только в России — где угодно!

Она даже не пыталась притвориться любящей женой, воспринимала свое новое положение, как должное. Она была спокойной и холодной в театре и на приеме, дома, за столом и в постели. Его это устраивало. На приемах он чувствовал на себе завистливые взгляды мужчин, дома уделял ей внимания ровно столько, сколько считал необходимым. Это была именно та жизнь, к которой он стремился.

Но подлая выходка наркомана из Наташиного поселка, который привез в Москву «план», передал его людям Радика, а потом позвонил в милицию, испортила все. И поскольку он, Нигилист, свел наркомана с людьми Радика, ему нужно было выпутываться из этой истории. Радик наотрез отказался от денег за своих арестованных бандитов. Его условием было — вечер с Наташей. Шеваров, к которому Нигилист бросился за поддержкой, и слушать его не захотел. Радик занимался вопросом поставки тюменской нефти концерну «Сингапур», если бы он обиделся, «Сингапуру» грозили бы крупные неприятности, Поэтому Шеваров приказал: делай что хочешь, но чтобы Радик был доволен сотрудничеством с нами. И Нигилист сделал. Он уступил.

Наташа поняла это и вскоре ушла от него. Она не смогла простить предательство. Тогда только он понял, как любит ее, как дорога она ему. Даже такая — холодная, равнодушная. А ведь она может быть и нежной, любящей… Мысли о том, какая она — нежная, любящая, страстная, неистовая, не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Особенно ночью… Они были похожи на кошмар, наваждение.

Вернуть Наташу — теперь это стало его главной целью в жизни. Но сначала он уничтожит Радика и Шеварова. Ничто не спасет их, никто! Нигилист не прощает такого отношения к себе.

Наташа… Разве может эта глупая девчонка называться Наташей? Если б знал, что придется выслушивать такую ахинею, такую фальшь, предпочел бы сам себя удовлетворить. Наташа — только одна в мире, никто ее не заменит.

Зазвонил телефон. Нигилист снял трубку.

— Петр Яковлевич, — услышал он подобострастный голос Барсукова. — Все нормально. Я познакомил их, рыбка на крючке.

— А рыбак?

— Степан Петрович был очень доволен. Он прямо-таки сиял от счастья, давно не видел его таким.

— Хорошо, — сказал Нигилист. — Наш договор остается в силе. Деньги получишь дней через десять. Ищи сценарий, собирай актеров. — И положил трубку, несмотря на то, что Барсуков пытался о чем-то еще говорить.

Наташа… Как больно думать о том, что она сейчас с другим мужчиной, позволяет этому другому прикасаться к себе, целовать себя… Как он смеет, подлец?! Не понимает — прикасаться к ней может лишь один человек — Петр Яковлевич Нигилист! Когда поймет, пожалеет, кровавыми слезами будет плакать! Кто бы мог представить, что он способен переживать из-за женщины? И сейчас никому в голову не придет такое.

Наташа… Наташа!