На улице шел дождь. В это время года он мог быть и снегом, и тогда улицы города хоть ненадолго стали бы чище и светлее. Но он был дождем, и улицы по-прежнему выглядели унылыми и грязными… Едва Валерия Петровна вошла в свой кабинет, как Марина доложила о том, что пришел Лобанкин, председатель горсовета.

Юрию Ивановичу было сорок шесть лет. Невысокий, смуглолицый, он производил впечатление остроумного человека и весьма ушлого политика. Прежде работал преподавателем истории в железнодорожном техникуме и был одним из немногих, кто сумел вклиниться в тесные ряды старой номенклатуры. Заняв кресло председателя горсовета, не стал пороть горячку, занимаясь дешевым популизмом. Огляделся, пришел к выводу, что бороться за лидерство с Агеевой глупо. Она женщина волевая, решительная; многое из того, что задумала и пыталась воплотить в жизнь, правильно. Значит, необходимо всячески помогать ей. За время работы в одной упряжке с Агеевой Лобанкин ни разу не пожалел о своем решении.

Вот и теперь он был одним из самых яростных сторонников Агеевой в ее предвыборной кампании. Выгода от этого была двойная: во-первых, хороший, честный человек станет депутатом Государственной Думы; во-вторых, в марте на выборах мэра города можно будет рассчитывать на победу. С уходом Агеевой серьезных соперников останется не так уж много. Учитывая, что до марта он будет исполнять обязанности мэра, у него появится заметная фора.

— Добрый день, Валерия Петровна, — Лобанкин пожал узкую, сухую ладонь, сел в кресло, закинув ногу на ногу. — Как настроение?

— Отвратительное, — вздохнула Агеева. — Что у нас нового, Юрий Иванович? Как идет подготовка к банкету после встречи с общественностью? Тут очень важно выдержать золотую середину. Чтоб и не бедно, и не очень уж роскошно.

— Надеюсь, к вечеру ваше настроение улучшится. Хотя банкет официально устраивается властями города, ваши переговоры с солидными спонсорами принесли удивительные результаты.

— Ради того, чтобы меня поскорее сплавить из города, они ничего не пожалеют, — усмехнулась Агеева.

— Уважают вас, — кивнул Лобанкин. — Кроме того, у меня есть сведения, что к моменту начала встречи ожидается мощная манифестация в поддержку дорогого мэра.

— Кто организовал?

— Могу только предположить. Точных данных, думаю, нет и у Чупрова.

— Предполагайте, Юрий Иванович.

— Ваши друзья-бизнесмены: Санько, Гарибян, Левицкий.

— Уж они-то больше всех жаждут от меня избавиться. Что, бандитов своих выведут на площадь? Не с автоматами, надеюсь?

— Зачем бандитов? Они треть города обеспечивают работой. И следят за дисциплиной. Поражаюсь вашей прозорливости и смелости, Валерия Петровна. Ведь если бы этих бизнесменов придавили в свое время, загнали в подполье, что б мы сейчас имели в городе? И подумать страшно.

— Поддержать их тогда было несложно. А вот удержать в прежних рамках — куда сложнее. Уже сейчас думайте об этом, Юрий Иванович. — Намек был более чем ясен.

— Какие у вас соображения по поводу исчезновения видеокассеты на ТВ?

— Вы уже знаете?

— Как не знать, моя дочка работает секретаршей Осетрова. Кстати, могли бы сразу посвятить меня в суть проблемы.

— Проблема есть, нет сути, — устало отшутилась Агеева. — Я полагаю, кассета у Вашурина. Он вчера наведался ко мне. Не стану скрывать от вас, напрямую предложил мне сделку: я снимаю свою кандидатуру за соответствующую мзду.

— Плохи его делишки, если решился на такое, — покачал головой Лобанкин.

— Я тоже так полагаю. Ну, а когда услышал то, что и должен был услышать, напомнил о кассете. Мне это показалось странным, не припомню, чтобы такие кассеты продавались у нас. Позвонила Осетрову, попросила привезти мне эту кассету, оказалось — она исчезла.

— Как же он собирается ее использовать?

— Не знаю. Но мы ничего не можем предпринять до тех пор, пока не увидим — как. Доказать, что она у Вашурина, что он украл ее с телестудии, сейчас невозможно. Поэтому я ничего и не сказала вам.

— Но, насколько я знаю, кто-то уже пострадал из-за этого?

— Редактор отдела, который отвечает за сохранность архивных фондов телестудии. Это не моя инициатива. Осетров принял решение.

— Мне кажется, этот редактор, скорее всего, не виноват в пропаже кассеты.

— Почему вы так считаете?

— Если кассета у Вашурина, ее отдал сам Осетров. Работает на перспективу.

— Вот как? — прищурилась Агеева. — Интересно, где ж тут перспектива? Он помогает моему конкуренту. Допустим, тот побеждает на выборах, уезжает в Москву, а я-то остаюсь. И тогда Павлу Ивановичу придется пожалеть о том, что сделал.

— Не совсем так. Павел Иванович прекрасно понимает, что у Вашурина нет шансов победить вас. Но он идет ему навстречу, рассчитывая, что Вашурин впоследствии может стать мэром; есть люди, заинтересованные в этом. И тогда Павел Иванович будет в выигрыше. Ничем, заметьте, не рискуя. Вы же сами сказали, что доказать его причастность невозможно.

— Интересная гипотеза. Посмотрим, подтвердится ли она.

— Вся беда в том, что пострадал человек, который не имеет никакого отношения к этим игрищам.

— Откуда вы знаете?

— Его фамилия Истомин. И кажется, моя дочь без ума от него. Уж не знаю, станет ли он моим зятем, в этом вопросе я полностью доверяю дочери, но вчера она вернулась домой поздно, сама не своя. Все уши прожужжала мне, какой он талантливый и как несправедливо обошлись с ним.

— Но ведь он отвечал на сохранность архивных материалов, — поморщилась Агеева.

— У Осетрова тоже были ключи от сейфа.

— Я не совсем понимаю вас, Юрий Иванович. Вы хотите, чтобы я приказала Осетрову восстановить Истомина?

— По крайней мере, до выяснения причин исчезновения кассеты. Надеюсь, вы не расцените это как использование служебного положения в личных интересах. Все же, согласитесь, у нас не так-то много талантливых тележурналистов, чтобы разбрасываться ими абы как.

— Я не могу приказать Осетрову восстановить проштрафившегося сотрудника, — отрезала Агеева. — А выяснением причин занимается комиссия на телестудии, которая потом передаст свои соображения в прокуратуру.

— Полагаю, вы будете держать на контроле это дело.

— Разумеется, Юрий Иванович.

— Пока все, — Лобанкин встал. — Буду регулярно докладывать вам о ходе подготовки к встрече с общественностью. Да, чуть не забыл! — он хлопнул себя по лбу. — Есть у меня к вам еще одна личная просьба. Будьте добры, не откажите в любезности.

— Слушаю вас.

— Примите сейчас пожилую женщину, у нее к вам очень важное и неотложное дело.

— Но, Юрий Иванович! Приемный день в четверг, пусть запишется у Марины и милости просим. А сегодня еще столько дел впереди, успеть бы с ними разобраться.

— Это моя просьба, Валерия Петровна, — настойчиво повторил Лобанкин.

Агеева покачала головой, улыбнулась.

— Вы так редко обращаетесь с просьбами, что отказать вам грешно, Юрий Иванович. Она, как я догадываюсь, ждет за дверью?

— Совершенно верно.

— Пожалуйста, пригласите ее. Постараюсь помочь.

— Спасибо, Валерия Петровна.

Едва взглянув на полную, с седыми волосами, выбивающимися из-под голубой вязаной шапочки, в расстегнутом болоневом пальто женщину, Агеева подумала, что где-то они уже встречались, и встреча была не из приятных. Но где?

— Садитесь, пожалуйста… — Агеева сделала паузу, надеясь, что женщина представится и станет ясно, кто она и зачем пожаловала.

Так оно и вышло.

— Татьяна Федоровна меня зовут… Истомина Спасибо, я постою, я на чуть-чуть… на минутку. Валерия Петровна, вы помните меня? Продавщицу из овощного магазина?

Агеева нервно забарабанила пальцами по блестящей столешнице. Теперь вспомнила! Ну, спасибо, Юрий Иванович, удружил! Именно этого и не хватало, чтобы солидно подготовиться к встрече с общественностью города! Черт побери…

В середине апреля, возвращаясь домой, она заглянула в овощной магазин. Вообще-то, продукты ей покупала Марина в буфете мэрии, но в тот день буфет закрылся на учет, и Агеева попросила водителя остановиться у первого овощного магазина. Он работал до семи, часы показывали восемнадцать тридцать, однако покупателей в торговом зале уже не было. Агеева привыкла, что во время редких посещений прикубанских магазинов ее встречали как хозяйку, тут же выбегал директор, стараясь угодить, а как же иначе? Мэр города пришла! На сей раз вышло по-другому. Увидев Агееву, пьяная тетка в грязном халате с глупой улыбкой объявила, что магазин закрыт.

— До этого еще полчаса, — возразила Агеева.

— А мы сегодня пораньше… Ну ладно, чего тебе? — снизошла тетка. — Давай, только по-быстрому.

Одолжение делала! Из подсобки высунулся пьяный мужик в черной спецовке, ухмыльнулся:

— Ты ей бананов отвесь, Федоровна. Такой барышне в самый раз бананы!

— Немедленно пригласите директора! — приказала Агеева.

— Нет его, уехал, — тетка вытерла руки о халат и уже с раздражением посмотрела на Агееву, явно не догадываясь, кто перед нею. — Чего скандалишь? Будешь покупать — говори, а нет, так иди себе, магазин закрыт.

— А кто есть? — едва сдерживая себя, спросила Агеева.

— Я, — подбоченилась тетка. — Старший продавец Истомина Татьяна Федоровна. Жаловаться будешь?

Истомина! Агеева вздрогнула. Так резанула по сердцу эта фамилия. Будто страшное чудовище выползло из прошлого и снова пыталось причинить ей боль.

— Нет! — крикнула взбешенная Агеева. — Я не буду жаловаться, я вышвырну вас из торговли! Навсегда!

И, круто развернувшись, выбежала из магазина, над входом в который красовалась вывеска «Тайфун» с розовым смерчем, из которого сыпались экзотические фрукты.

Она тотчас же, из машины, позвонила хозяину многих городских ТОО Егору Петровичу Санько и крайне удивила его резким, жестким тоном.

На следующий день он доложил, что продавец Истомина уволена и вряд ли сможет торговать даже зеленью на привокзальной площади. Платон был жестоким бизнесменом.

— Что вы хотите, Татьяна Федоровна? — холодно спросила Агеева.

— Тогда я, конечно, виновата была, день рождения директора отмечали, вот и выпили, а как не выпьешь — он же директор. Обидится… Теперь на пенсии… на нее разве проживешь? И никуда не берут из-за вашего приказа.

— Я приказала всего лишь навести порядок в магазине.

— Так-то оно так, да вот — не берут, — женщина переминалась с ноги на ногу.

— Если вы хотите, чтобы я уговаривала руководителей магазинов принять вас на работу, зря пришли. Директор магазина решил вас уволить — это его право. Я не могу вмешиваться и отменять решения директора.

— Тридцать лет продавцом работала и никогда не видела, чтоб человека увольняли и потом никуда не принимали, хоть и требуются продавцы. Отмените свой приказ, Валерия Петровна.

— Еще раз объясняю: такого приказа не было.

— Да как же не было?

— У вас все? — раздраженно спросила Агеева, в сотый раз проклиная про себя Лобанкина. У его дочери, видите ли, роман с Истоминым, и он уже заботу проявляет!

— Нет, не все. А вчера моего сына выгнали с работы, он редактором был на телевидении. Хоть его-то простите. Не брал он той кассеты, хотите — поклянусь.

— На эту тему нужно говорить с Павлом Ивановичем Осетровым, главным редактором. Попробуйте.

— Так они ж все вам подчиняются. Что, вам трудно сказать ему: не виноват Андрей, не брал эту проклятую кассету, на кой ляд она ему сдалась!

— Извините, к сожалению, эти вопросы не ко мне.

— Как не к вам?

— Так. Извините, — Агеева поднялась и тем самым дала понять, что аудиенция закончена.

— Да что ж вы, совсем хотите нас со свету сжить? — изумленно протянула Татьяна Федоровна. — Он же у меня, Андрей, с высшим образованием, специалист, говорят, хороший… Куда ж ему теперь деваться?

— Я не знаю. Всего доброго.

Но Истомина не понимала намеков.

— Вас же народ выбрал. — Отчаяние было в ее голосе. — И опять собираются выбирать куда-то. Разве так нужно о людях думать, если тебя выбирают? Что ж вы за начальники стали? Прямо бандиты какие-то!

— Пожалуйста, выйдите из кабинета!

— Я-то выйду, а вот вам, Валерия Петровна, должно быть стыдно за свое поведение!

Агеева молча смотрела в ее выцветшие глаза. Мало кому удавалось выдержать этот ледяной немигающий взгляд.

— Бог вас накажет за это! — выкрикнула Истомина и, ссутулившись, засеменила к выходу. У двери остановилась, погрозила пальцем. — Обязательно накажет!..

Агеева тяжело опустилась в кресло.

— Он уже меня наказал, шестнадцать лет назад, — пробормотала, опустив голову. — Спросите своего сыночка, как…