— Дрянная погода, — пожаловался Стригунов, растирая пальцами виски. — Давление скачет и там, — махнул рукой в сторону окна, — и здесь, — ткнул пальцем себя в грудь.

— Еще и выборы на носу, которые вряд ли удастся выиграть, — ехидно подсказал Агеев.

Они сидели в кабинете директора «Импульса». Агеев зашел со своими предложениями по внутреннему ограничению потребления электроэнергии, которое позволило бы не выключать самый прибыльный конвейер две смены. Стригунов пообещал посмотреть, когда будет время, и отложил его записку в сторону. Оба понимали, сегодня важнее совсем другие проблемы.

— Куда уж мне, старперу, угнаться за твоей деятельницей, — проворчал Стригунов. — Сумасшедшая женщина, что делает — невозможно понять. Ты представь себе, вчера выключает нам конвейер, тут же на совещании требует денег на новогодние праздники, тут же говорит южнокорейцам, как выгодно городу сотрудничество с ними, будет расширять и все прочее. При выключенном конвейере?! А самое интересное знаешь что? У нее получается! Это же прямо театр абсурда, Боря! Почему-то все довольны, никто и не думает возмущаться, понимаешь, права качать.

— Завидуете, Илья Олегович? Самому захотелось такую жену?

Стригунов задумался, а потом решительно качнул головой:

— Да что ты, Боря! Она, конечно, красивая, умница, но… Я Леру с детского сада знаю, ее отец, Петя Орешкин, был у меня вторым секретарем. Идеолог. Не пил, не курил, за бабами не ухлестывал. Представляешь? Такой правильный мужик. А у нас что самое неправильное? Торговля. Так он всех торгашей прямо-таки на дух не выносил. Как пойдет в магазин — так скандал. Ему хамят, его обвешивают, гнилые яблоки продают… Разозлится и всех сотрудников уволит одним махом. Я уж ему говорил: «Петя, не ходи по магазинам, а то у нас в Прикубанске скоро торговать будет некому. Есть паек, есть буфет, не хватает — пошли жену, а сам — не вздумай!» Но разве остановишь такого… борца за коммунистические идеалы? Он и дочку воспитал в том же духе.

— Только она борец за другие идеалы, — невесело усмехнулся Агеев. — Но отца перещеголяла, это точно.

— А то нет? Я иной раз думаю, если бы Петя не погиб в 83-м, как бы он пережил, что его дочка сжигает книги «верных ленинцев»? А всю эту торговую вакханалию? Представить себе не могу… Ну да ладно, что мы все о грустном? Скажи-ка, она вчера всыпала тебе?

— Так это вы донесли?

— Что значит донес? Совещание было, стал объясняться по поводу ограничения, сказал, что два часа назад все разошлись по домам. И Борис? И Борис тоже. По глазам понял: звонила, да не застала тебя дома. Ну, и где ж ты был?

— Гулял. Дышал свежим воздухом.

— Оно понятно. Самому иногда охота подышать тем свежим… не воздухом, а духом. Ну и как? Надышался?

— Само собой.

— А Лера? Провела семейное расследование?

— Хотите выведать интимные тайны, а потом использовать их в предвыборной борьбе? — Агеев любил подшутить над директором, зная, что тот не обидится. Всесильный городской руководитель, став директором, пусть крупнейшего, но всего лишь одного из многих городских заводов, обнаружил в себе незаурядное чувство юмора, и оказался довольно-таки интересным собеседником. Хотя время от времени и срывался на грозный рык, с Борисом был почти в приятельских отношениях.

— Бог с тобой, Боря! Какая борьба? Я же понимаю, что Лера уже депутат. Раньше нужно было думать, когда в мэры ее продвигал. Да-с. А теперь барахтаюсь в этой луже, можно сказать, по инерции. Вроде как демократичность подчеркиваю — много кандидатов… Понимаешь?

— Не верю, — покачал головой Агеев. — Неужто не хочется в Москву, на повышение?

— Одно время хотелось, да. Месяц назад еще хотелось, а теперь — нет. Поздно уже. Да и время такое, что повышение может обернуться знаешь чем? Знаешь… Я, так сказать, пожил в свое удовольствие и Прикубанске. Куда там думцам в Москве! Ты знал, например, что в конце восьмидесятых в нашем городе было три публичных дома? То-то! А я не только знал…

В кабинет заглянула секретарша Стригунова, Ольга Павловна. Когда-то в городе шутили: главным признаком победы демократии является пожилая секретарша у Стригунова…

— Борис Васильевич, вы здесь?

— К мэру на ковер! — усмехнулся Илья Олегович.

Агеев дурашливо спрятал лицо в ладонях.

— Нет меня, Ольга Павловна. У директора важное совещание, не могу отлучиться.

— Какой-то молодой человек, не представился, упорно разыскивает вас, звонит с проходной вот уже полчаса. Говорит, у него важное дело.

— Ладно, пойду к себе, — Агеев поднялся. — Посмотрю, что это за важное дело.

Минут через пять после того, как он уселся за стол в своем кабинете, раздался звонок внутреннего телефона.

— Борис Васильевич? — послышался в трубке вкрадчивый голос. — Пожалуйста, выйдите за проходную, я должен вам кое-что передать. Это очень важно.

— Кто это говорит? — жестким начальственным тоном спросил Агеев.

— Вам это не нужно знать.

— А мне не нужно с тобой разговаривать! — рявкнул Агеев и бросил трубку.

Молодой человек решил подурачиться! Что ж, в жизни руководителей и такое бывает. Одно время Лере домой названивали то почитатели, то озлобленные, пришлось дважды менять номер телефона. А потом вдруг кольнуло душу тревожное предчувствие: почему, собственно, хочет с ним встретиться этот хмырь? Что передать? Бомбу? Средь бела дня, засветившись на проходной? Ну, это уж слишком! Тогда что?

Внутренний телефон зазвонил снова.

— Борис Васильевич…

— Вот что, дорогой мой, не хами, — сдержал раздражение Агеев. — Если у тебя дело ко мне, говори, что нужно и кто ты такой. Иначе я прикажу охране задержать тебя.

— Наша общая знакомая Анжела здорово огорчится, если я не передам вам то, что она просила. Я жду вас.

Агеев изумленно уставился на телефонную трубку, из которой слышались короткие гудки. Анжела?! Что она выдумала? Могла бы сама позвонить, приехать, в конце концов… Или с ней случилась беда? Агеев положил трубку, набросил на плечи дубленку и поспешил к проходной.

За воротами от красного мотоцикла «ява» к нему шагнул коренастый парень в кожаной куртке и черных джинсах. Глаза — за черными очками. Символ нашего времени…

— Что с Анжелой?

— Да все о’кей, вы не волнуйтесь. — Парень остался невозмутим. — Вообще-то, я тут ни при чем. Просили передать вам лично, — протянул Агееву аудиокассету.

— Что это?

— Не знаю. Сказали, что вы должны внимательно прослушать запись от начала до конца. Там и объяснения.

Агеев взял кассету, повертел в руках. На бомбу не похоже. Обычная аудиокассета «ТДК».

— Что все это значит?

— Понятия не имею.

— А если я выброшу ее прямо сейчас?

— Сказали, что сильно пожалеете об этом.

…Вернувшись в кабинет, первым делом набрал домашний номер телефона Анжелы. Долго прислушивался к длинным гудкам, потом швырнул трубку и стал разглядывать кассету.

Догадка оказалась столь простой и неожиданной, что пот выступил на лбу Агеева. Анжела — кассета — ультиматум! Он почти не сомневался, что это — запись его последней встречи с Анжелой. Или последних встреч… И уже по спине поползли мурашки, нервная дрожь сотрясала все тело. Анжела? Она решилась на такую подлость?!

И что же теперь будет? Чего она хочет?!

На полке стеллажа с продукцией «Импульса» стояла магнитола местного производства. Трясущимися руками Агеев поставил ее на стол перед собой, вставил кассету, включил, убавив громкость до минимума.

«Агеев, если сунешься в ментовку, эта запись будет крутиться во всех кабаках Прикубанска. И продаваться везде. Прикинь, какие бабки можно заработать. Тебе будет хана. И твоей жене тоже. Народ не любит начальников, трахающих шлюх, и не будет голосовать за баб, чьи мужья развращают молоденьких девочек. Но мы не злыдни. Заставь свою бабу не приходить сегодня на сборище в городском ДК, и никто не узнает про эту запись. Мы свое слово держим. Послушай и подумай. И запомни: сегодня ее не должно быть в ДК. Это все, что мы хотим. Никакой связи. Ты сделаешь — мы забудем обо всем. Думай, Агеев, думай, у тебя мало времени».

Борис выдернул из кармана пиджака носовой платок, судорожно промокнул мокрый лоб.

Чем дольше он слушал, тем сильнее сдавливал сердце страх. Это конец! Сволочь она, Анжела, подлая сволочь, а он дурак! Разве можно доверять таким потаскушкам?!

Выключил магнитолу, сунул кассету во внутренний карман пиджака, уронил голову на стол. Можно и не слушать, он сам знает, что говорил вчера. И о Лере, о Лере столько наболтал! Анжела специально спрашивала… Сволочь, сволочь! Знал бы, что она задумала!.. А теперь… Что же теперь делать? Заставить Леру не ходить на встречу? Эти подонки поставили такое условие… Заставить, не пустить… Но как это сделать, как?!

Илья Олегович Стригунов придвинул телефон, с озабоченным видом постучал пальцем по клавишам и замер, ожидая ответа.

— Приемная Валерии Петровны Агеевой, — послышался в трубке знакомый голос.

— Мариночка, это я, — негромко сказал Стригунов. — Рад тебя слышать, девочка.

— И я рада, что ты позвонил. Как чувствуешь себя?

— В такую-то погоду? Без тебя — отвратительно.

— Я знаю, потому и спрашиваю. Давление?

— Старость, девочка, это ужасная болезнь.

— Ну, перестань, Илья, не тебе говорить о старости. Ты еще в отличной форме, можешь не сомневаться.

— Хотелось бы развеять сомнения, — вздохнул Стригунов. — Да сегодня никак не получится. Сама знаешь, встреча с общественностью, там нужно быть с супругой. Я бы с удовольствием встретился с общественностью в твоем лице и без свидетелей. Но сегодня не судьба.

— Я понимаю, Илья. Спасибо за пригласительный на банкет. Думаешь, удобно мне быть среди лучших людей города? Даже и не знаю, стоит ли идти…

— Ну, решай сама. Раньше бы я тебе не позволил появляться на таком мероприятии, раньше дисциплина была. А теперь… Среди лучших людей половина бандитов, половина проходимцев будет. За исключением, может быть, десятка человек.

— Агеева входит в этот десяток?

— Да, конечно. Я думаю, возглавляет его. Что там новенького у тебя?

— Пять минут назад уехала домой, готовиться к выступлению. Уставшая была, как будто не выспалась.

— Переживала, — усмехнулся Стригунов.

— Ты ведь тоже будешь выступать? Я уже сейчас начинаю тебя ругать, чтобы все прошло отлично.

— Выступлю… Но это чепуха. Знаешь, о чем я думал в последние дни? Не хочу в Москву. Там же, понимаешь, тебя не будет. А это неинтересно, — он гоготнул в трубку.

— Не говори глупостей, Илья, — ласково прощебетала Марина.

— Непременно скажу нашей уважаемой общественности. Ну, будь здорова, Мариночка.

Стригунов положил трубку и долго еще улыбался своим тайным, чертовски приятным мыслям.