1

Первого сентября на первом же уроке классный руководитель Анна Петровна рассадила Витальку и Марата по разным партам.

— Я думаю, — сказала она, — двум отличникам сидеть за одной партой не стоит. Сядьте лучше с отстающими учениками и помогайте им. Ты, Марат, садись с Бурнусовым, а Виталий Бардашов сядет с Жорой Ивановым.

— Не буду я сидеть с Ивановым! — вскочил с места Виталька.

— Что это за тон, Бардашов? — нахмурилась учительница.

— Я сказал, не буду с ним сидеть!

— Вот как… Ты «сказал». А я сказала — будешь!

— Не буду.

Учительница угрожающе замолчала. Весь класс притих.

— Выйди, — сказала наконец Анна Петровна. — После поговорим.

Виталька вышел, стал в пустом коридоре у окна.

Как неудачно всё складывалось у него в последнее время. С дедом они не пошли к озеру. Дед совсем занемог, и его увезли в больницу.

По ночам Виталька слышит, как мать с отцом о чём-то тихо переговариваются между собой. Видно, с дедушкой плохо. Отец переменился, стал даже заискивать перед Виталькой после того случая. Но Виталька уже не мог переломить себя. Отец стал чужим. Виталька невольно следил за каждым его движением и ненавидел каждый его жест, его просто охватывало отчаяние, когда отец начинал говорить. Виталька наперед знал, что тот скажет и как.

И теперь здесь, в школе, учебный год начался с неприятностей.

В дальнем конце коридора появился Лев Романович, директор школы. Он шёл медленно, опираясь на палку. Виталька знал, что Лев Романович ходит на протезе. Ему ампутировали ногу в полевом госпитале ещё во время войны.

Виталька поздоровался.

— Почему не на уроке? — хмуро спросил директор.

— Анна Петровна выгнала.

— Тебя? — Директор с любопытством посмотрел на Витальку. — Странно. Что же ты, с позволения спросить, натворил?

— Ничего. Я не хотел садиться за одну парту с Ивановым.

— А собственно, почему?

— Потому что я его… Потому, что я не хочу с ним сидеть… И помогать ему тоже не хочу.

Директор пожал плечами.

— Поссорились вы с ним, что ли?

— Не ссорился я с ним, Лев Романович. Просто он дрянь, и я не хочу с ним рядом сидеть.

— Вот как. — Директор быстро каким-то непонятным взглядом подмотрел на Витальку. — Но зачем нужно было так вызывающе себя вести? После уроков поговорил бы обо всём с Анной Петровной.

— Я не хочу с ним сидеть и одного урока.

— Скажи, что бы ты делал, если бы тебе пришлось вместе с ним работать?

— Я ушёл бы с такой работы.

— А если бы пришлось служить с ним в армии… Да ещё представь себе, что он офицер, а ты солдат. Тогда что бы ты делал? Из армии бы убежал? Ты думаешь, Анна Петровна хотела тебе досадить? Ошибаешься. — Директор положил ему на плечо руку. — Представь себе, что она это давно обдумала. И я с ней согласен. Мы знаем, что такое Иванов, и именно потому, что мы это знаем, решили посадить с ним за одну парту именно тебя. Ты меня понял?

Виталька внимательно посмотрел на директора. Он никак не мог понять, придумал ли Лев Романович всё это сейчас, на ходу, или действительно было так, как он говорит. Но в конце концов это ничего не решало.

— Что я могу с ним сделать, Лев Романович? — сказал Виталька.

— Там видно будет. Неизбежно ведь, что когда-нибудь придётся кому-то с ним работать. И когда-нибудь придётся кому-то служить с ним в армии. И не исключено, что он будет чьим-то офицером… Ну…

Виталька кивнул.

— Хорошо, Лев Романович.

Да, неважно складывались дела у Витальки. Ему хотелось быть с такими людьми, как Лена, Марат, Анжелика, а окружали его совсем другие.

На перемене он взял свою сумку и пересел к Иванову.

— Испугался, что папа ремешком сделает а-та-та? — захихикал Иванов.

Виталька едва удержался, чтобы не съездить по его подлой роже. Иванов почти в каждом классе сидел по два года, был на голову выше Витальки и шире его в плечах. Над всегда мокрой верхней губой его уже пробивались белесые усики.

Виталька хорошо знал всех дружков Жоры Иванова и ненавидел их. Они, где могли, потихоньку пакостили, им всегда было нечего делать. Виталька знал, что каждый из них в отдельности был трусом, а вместе они держались нагло, и их побаивались.

Что он мог сделать с Жорой? Перевоспитать, что ли? Чепуха. Его уже никто не мог переделать. Зачем же тогда директор посадил его за одну парту с человеком, который ему невыносимо противен? Другие ребята как-то безразлично относились к Жоре, даже поощряли улыбками его нелепые выходки.

Сидя на следующем уроке рядом с Ивановым, Виталька проклинал себя за то, что не ответил директору отказом. Ловко же эти учителя могут залезть в душу.

Жора тоже, как видно, чувствовал себя рядом с Виталькой не слишком привольно. У Жоры не было желания с ним разговаривать, Виталька замораживал его своей отчуждённостью. И неизвестно, кому из них было хуже.

В конце урока Жора легонько пнул ногой сидевшего впереди Олега Бульонова. Олег сразу же поднял руку и пожаловался учительнице.

Учительница была совсем молодая, приехала она летом, и это был её первый урок. Она никого ещё не знала по фамилии. Бульонов прервал её рассказ, кстати довольно интересный, она растерянно заморгала и вежливо попросила Жору встать.

Дальше урок у неё как-то не клеился. Хорошо начатый рассказ она скомкала, и ребята стали потихоньку переговариваться между собой.

А Жора стоял. Стоял лениво и расслабленно, нахально разглядывая учительницу. Потом наклонился к Бульонову и прошептал:

— Придушу. Лучше не выходи из школы.

Бульонов зашвыркал носом. Виталька не любил этого слюнявого маменькиного сынка, но на перемене подошёл к нему.

— Ты что раскис?

Бульонов молчал потупившись.

— Боишься, что бить будет? Так тебе и надо. Не жалуйся. Только учительницу сбил.

Пришел дежурный учитель и выгнал всех ребят из класса.

До звонка Виталька носился по двору. Гоняли консервную банку. Мяч у ребят отобрали после того, как они разбили окно в одном из классов. Гоняли банку до тех пор, пока она не угодила в лицо вратарю Игорю Филиппову и рассекла ему бровь, по глазу и по щеке потекла кровь. Ребята прекратили игру, окружили Игоря, и никто не заметил, как Бульонов побежал в учительскую.

Спустя минуту из школы вышел дежурный, потом прибежала медсестра, увела Филиппова в медпункт.

Дежурный выстроил в ряд всех игроков.

— Кто это сделал? — спросил он.

— Я, — ответил Виталька.

— Ну-ка, выйди сюда.

Виталька вышел.

— Придётся тебе привести отца.

Виталька оглянулся и вдруг увидел входившего во двор школы отца Анжелики.

— Вон он, сам пришёл, — показал на Илью Виталька.

Ребята во все глаза смотрели на происходящее и, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. Дежурный не знал Виталькиного отца. Он бросился к Илье с жалобами и упрёками.

Илья никогда прежде не приходил в школу. Выслушав учителя, он оглядел стоящих вокруг него мальчишек.

— Воспитание — это вещь, — сказал он. — Взять к примеру лошадь. Это тот же человек, только что не разговаривает. А так всё понимает. Всё-ё. К чему я это говорю? А вот к чему: лошадь тоже можно воспитать хорошо, а можно — плохо…

Дежурный начал растерянно озираться по сторонам. Но вокруг стояли сгоравшие от любопытства мальчишки.

— Так и человека, — продолжал Илья, — можно по-разному воспитать. Одного воспитывают, а ему и невдомёк, что его воспитывают. Вот как.

Ребята застонали от восторга. Виталька уже и не рад был, что заварил эту кашу. Откуда ему было знать, что всё обернётся так по-дурацки? Кстати, Виталька не был уверен, что залепил консервной банкой в лицо Филиппову именно он.

— Да он чуть глаз не выбил одному мальчику консервной банкой! — закричал дежурный.

— Разрешите взглянуть? — попросил Илья.

— Его увели в кабинет медсестры. Вы понимаете?

— Да нет. На что он мне? Я на консервную банку хотел взглянуть.

Мальчишки подали Илье консервную банку. Он оглядел её со всех сторон и сказал:

— Одному моему знакомому недавно жена приложила утюгом. А утюг будет куда тяжелее банки. И ничего.

Дежурный попятился сквозь толпу ребят и ушёл в здание школы. Ребята повалили следом за ним.

— Зачем вы пришли сюда? — спросил у Ильи Виталька.

— К конюху зашёл за недоуздком.

— Уходите скорее, а то мне попадёт. Я вам принесу недоуздок.

— Ладно… А вообще-то я поговорить с ним хотел. Магарыч с него причитается. Ну, да в другой раз.

Виталька побежал в класс.

Филиппов уже сидел за своей партой с забинтованной головой и, держась за живот от смеха, слушал, как ребята наперебой передавали ему разговор дежурного с Ильёй.

Из школы Виталька возвращался с чувством досады и недоумения. Он сам не мог понять своих поступков. Можно было подумать, что в нём сидит какой-то другой человек и толкает его на дикие выходки. В сумке он нёс недоуздок для Ильи.

— Виталик, ты что повесил нос? — услышал он знакомый голос. Его догнала Анжелика. Большой потрёпанный портфель колотил её по ногам.

— Что у тебя в портфеле? — спросил Виталька.

— Пустой.

— Покажи.

— Да ну тебя!

Анжелика оказала весьма вялое сопротивление, когда Виталька отнимал у неё портфель. В портфеле лежала кукла. Ни одной книги, ни одной тетрадки. Виталька посмотрел на Анжелику. Волосы на голове её уже немного отросли и торчали густым ёжиком.

— Так и думаешь учиться?

Анжелика не ответила, она следила за ласточкой, что пронеслась возле самого её лица и по косой дуге уходила ввысь. Витальке стало смешно. Он взял Анжеликин портфель вместе со своим в одну руку. Анжелика сразу же весело запрыгала, хлопая в ладоши то за спиной, то впереди себя.

— Что вам задали?

— Не знаю.

— В школу приходил твой отец.

Анжелика сразу же перестала прыгать и недоверчиво покосилась на Витальку.

— Зачем?

— За недоуздком.

— Виталька, а ты, оказывается, ужасный врун.

— Да нет же. — Виталька вытащил из своей сумки недоуздок. — Возьми, отдашь отцу.

Анжелика надела на себя недоуздок и запрыгала, как стрекоза.

— Правда, хорошо быть лошадью?

— По-моему, лучше всего быть ослом. Все знают, что ты осёл, никто к тебе не придирается, все с тобой возятся, думают за тебя, а ты только жуёшь.

— Можно и ослом. Лишь бы жить. Жить ведь так хорошо, правда? Я очень хочу жить.

— Нельзя так. Надо для чего-то жить.

— Вот-вот, Анна Ивановна нам тоже говорит: «Человек должен иметь цель. Пионер не должен ковырять пальцем в носу». Ругала меня, что я без галстука. А я его не нашла.

Они шли вдоль длинной берёзовой изгороди. Под изгородью в пыли возились куры, тут же в куче мусора рылся петух с выщипанным хвостом. Увидев его, Анжелика залилась звонким смехом.

— Посмотри, Виталька, петух без хвоста!

— И что смешного? — проворчал Виталька. Но петух и вправду был смешной.

— Вот скажи, для чего живёт этот петух? — спросила Анжелика.

— Для супа.

— А вот и нет! — обрадовалась Анжелика его неосведомлённости. — Для того, чтобы не было болтунов.

— Чё-ё?

— Ну чтобы цыплятки были. Понял?

— Как же… понял.

И вдруг Анжелика схватила его за руку.

— Виталька, Виталька, иди сюда. Да нет, вот сюда. Теперь видишь? Ой, да ты совсем не туда смотришь. Вон тётка стоит на огороде, мне сперва показалось, что это чучело. Правда, похоже?

Виталька едва удержался, чтобы не расхохотаться. А Анжелика уже прыгала дальше.

— Анжелика, ты любишь своего отца?

— Люблю.

— Я серьёзно спрашиваю.

— Я же сказала — люблю.

— За что?

— Ни за что. Люблю — и всё. — Анжелика подошла к Витальке. — А ты своего разве не любишь?

Виталька не ответил. Анжелика подошла ещё ближе.

— Виталик, ты что?

— Ничего.

— Интересно…

— Вон уже твой дом. Беги. Возьми портфель-то.

— Побегу, побегу. — Анжелика медленно побрела домой, волоча по земле недоуздок. В калитке оглянулась на Витальку.

Едва Виталька вошёл в комнату, понял: что-то случилось. Мать сидела у стены на скамейке и, когда вошёл Виталька, даже не пошевелилась. Отец стоял у окна и глядел на улицу.

Виталька, выронив портфель, бросился к матери. Она сидела тихо, словно в дом приехал какой-то долгожданный гость и с дороги прилёг отдохнуть, а она боялась потревожить его.

— Что случилось, мама?

— Не шуми, — не поворачивая головы, сказал отец. — Дедушка умер.

Виталька уставился на отца. Тот резко повернулся.

— Ну чего ты глядишь на меня? Иди, погуляй.

— Погулять? — переспросил Виталька.

— Да делай, что хочешь! — закричал отец.

— Мама, что он говорит?

— Во время операции, — бескровными губами прошептала мать. — Зачем только нужна была эта операция?

— Тебе же врач объяснил, зачем. Ты, видно, ничего не поняла. Рак печени.

«Если бы в доме было по-другому, — подумал Виталька, — жизнь деда совсем не казалась бы такой короткой».

Виталька не плакал. Он просто не в состоянии был осмыслить случившееся. Казалось, дедушка просто куда-то ушёл, как он часто уходил, когда был жив. Но на этот раз он ушёл навсегда. Смутно Виталька чувствовал, что эта смерть многое изменит дома и как-то даже стал готовить себя к этому.

Мать не разговаривала ни с кем. Она сидела в углу, быстрыми движениями худых рук утирала слёзы и так же торопливо крестилась. Раньше Виталька никогда не замечал, чтобы мать крестилась. Хранилась, правда, у неё в сундучке икона, маленькая тёмная деревянная дощечка с изображением девы Марии с младенцем. Но это была всего лишь память, икона принадлежала бабушке. Как-то Виталька поймал себя на мысли, что он тоже не выбросил бы эту маленькую икону. В конце концов оттого, что она досталась бы ему по наследству, он не стал бы верующим. Он просто хранил бы эту древнюю и дорогую для сердца его бабушки вещь.

Только теперь Виталька понял, почему дед впервые отступил перед Ущельем белых духов. Стало быть, он знал, что ему осталось жизни совсем мало… Вот почему он последнее время постоянно лежал в постели, похудел и ослаб. И ни разу никому не пожаловался, ни разу не застонал даже во сне, а ведь ему, должно быть, было очень больно… Ну что ж, он жил и умер по-настоящему.

Виталька вспомнил зловещие слова письма: «Умрут все, кто был на этом проклятом озере». «Неужели и вправду погибают все, кто достиг озера? — подумал Виталька. — Может быть, людей медленно убивают его ядовитые испарения? Ведь не случайно вода в озере не замерзает».

И тотчас же Виталька отбросил эту мысль. Дед ходил к озеру каждое лето и ничего с ним не случалось, а умер он — отец же говорил — от рака печени. Озеро тут ни при чём. И всё-таки оно отчего-то вызывало у Витальки безотчётный страх.

Дед лежал в гробу, чуть нахмурив брови, словно усталый прилёг отдохнуть и не хотел, чтобы его тревожили. Но от него веяло чем-то таким, отчего Виталька сразу остро и страшно почувствовал смерть.

Он бежал прочь от дома, от открытой настежь двери, бежал и плакал. Опомнился в лесу. И долго озирался, пока сообразил, где он.

Переночевал Виталька у Марата и на другой день не пошёл на похороны. Отец Марата ничего не сказал, он, как видно, понял, что переживал сейчас Виталька.

Виталька, нахохлившись, сидел до вечера в углу. Потом молча встал и ушёл домой.

Дома выл Рэм. Сидел возле будки и выл, задрав вверх узкую морду. Виталька подошёл к нему, погладил, почувствовал, как под ладонью дрогнули собачьи брови. Пёс затих. Виталька сел рядом с ним, прислонившись спиной к будке. Рэм положил ему на плечо морду и застыл так, глядя на свет в окне. Изредка моргал, он, казалось, понимал всё.

Виталька чувствовал, что наступает совсем новая для него жизнь. Но как бы там ни было, он конечно пойдёт в Ущелье белых духов. Дед подробно рассказал ему, как добраться до озера.

 

2

Спустя неделю Виталька впервые пошёл на охоту с ружьём деда. Левый ствол этого ружья был обычный — для стрельбы дробью, правый — нарезной. Свое ружьё он подарил Марату.

Марат шёл впереди и настороженно прислушивался к лесной тишине. Звери не нарушают покоя горной тайги. Их стремительный бег беззвучен, как в немом кино.

Виталька с Рэмом шёл следом. Ноги скользили на сухих еловых иглах. Тихо шуршали под ногами опавшие листья, звеня катились чёрные еловые шишки. Запах хвои был таким острым, что от него щипало в горле.

Вот из-за ствола старого дерева выглянула белка. Уцепившись лапками за пыльную кору, она глядела на Витальку круглыми глазами, навострив ушки с забавными кисточками. Потом беспокойно перебежала вверх по стволу и снова выглянула.

Виталька не думал об охоте. Совсем иные мысли завладевали им здесь, в тишине леса.

— Марат, — сказал он, — представь, что мы с тобой в каменноугольном лесу на Венере. Стволы до облаков, от горячих болот поднимается пар и летит вверх. Кругом рептилии, тиранозавры, между деревьев, как совы, носятся птеродактили и пронзительно орут.

— Откуда ты знаешь, что птеродактили должны орать? Может, они были немы, как рыбы. Змеи ведь не кричат.

— Как же, — с готовностью сказал Виталька, — все птицы кричат, а они потомки птеродактилей. Высота заставляла их кричать. Я думаю, если бы змея могла летать, кричать она бы научилась. Птеродактили носились в воздухе, как вороны над падалью, и оглушительно орали. Иначе не могло быть. Ты видел рисунки скелетов птеродактилей?

— Почему ты думаешь, что на Венере будет то же самое, что было на Земле? — спросил Марат, не ответив на Виталькин вопрос.

— Не то же самое, но общего будет много. Рептилии могут быть другими. Но всё равно это будут рептилии. Млекопитающие не упадут с неба.

— Виталька, а может, там уже и люди есть?

Виталька посмотрел вверх и отрицательно покачал головой.

— Нет. Там даже рептилий нет, Марат.

— Откуда ты знаешь?

Виталька удивлённо пожал плечами.

— А откуда ты знаешь про султана Кенесары? Тебя интересует история, а меня биология. Вот и всё.

— История интереснее! — крикнул Марат.

Виталька покосился на него и сказал:

— Может быть.

И Марат сразу умолк. Такой ответ означал, что Виталька не собирался с ним спорить, не собирался ничего доказывать.

Они вышли на глухую лесную поляну. Виталька схватил Марата за шиворот и рванул назад. С молниеносной быстротой сорвал с плеча ружьё и взвёл курки.

На поляне Рэм играл с медвежонком. Виталька за разговором не заметил, как собака убежала от него.

Марат тоже смотрел на поляну, глаза его блестели от восторга. Медвежонок и собака весело барахтались в траве. Вот медвежонок так угостил Рэма лапой, что тот полетел в траву, но сразу же вскочил, бросился вперёд, сбил медвежонка, и пока тот неуклюже барахтался, Рэм прыгал вокруг и весело лаял. Медвежонок встал на задние лапы, смешно зарычал и пошёл на собаку.

— Рэм, ко мне! — негромко, но угрожающе крикнул Виталька.

Собака нехотя оставила игру и не торопясь поплелась к нему. И к ужасу Витальки, медвежонок побежал следом за собакой.

— Виталька, мы его сейчас поймаем, — прошептал Марат.

— Дурак, — ответил Виталька, отламывая ветку ели.

Когда медвежонок подбежал поближе, Виталька больно хлестнул его веткой по носу.

Медвежонок заполошно заверещал и бросился наутёк.

И сразу же из чащи леса донёсся глухой грозный рёв медведицы. Виталька и Марат побежали прочь. Рэм помчался за ними.

Ветки хлестали по лицу, под ноги то и дело попадали корни и гнилые сучья. Ребятам казалось, что медведица гонится за ними огромными мягкими прыжками.

Наконец Марат остановился и схватился за ветку ели. Глаза его налились кровью, по лицу ручьями катился пот, он лихорадочно хватал открытым ртом воздух.

Виталька прислушался. Снова их окружала глубокая тишина леса. Как будто ничего и не произошло.

Рэм сидел у ног Витальки и, высунув длинный язык, часто дышал. Виталька погладил его. Рэм убрал язык, посмотрел на Витальку весёлыми щенячьими глазами. Он был доволен.

Марат отдышался и спросил:

— Виталька, мог бы ты убить медведицу?

— Зачем же её убивать? У неё медвежонок. И вообще… В прошлом году приезжали сюда охотники с автоматическими ружьями. Убили шесть медведей. Ободрали и бросили туши в лесу. Хочешь быть таким охотником?

— Чудной ты, Виталька. Я думал, ты испугался.

— Испугался. Медведь — не белка.

Переночевали они в шалаше на берегу глухого лесного озера.

Встали на заре и по шатким кочкам поползли к воде. Виталька отстал от Марата, он следил, чтобы Рэм полз рядом. Собака могла вскочить и спугнуть уток.

Марат первым дополз до прибрежных кустов и замер. Утки дремали на тусклой воде всего в двадцати шагах от берега. Непослушными дрожащими пальцами Марат взвёл курки. Это была его первая охота. Прицелился и выстрелил сразу из обоих стволов. Дробь хлестнула прямо по середине стаи. Три утки, широко развернув перебитые крылья, ткнулись клювами в воду. Стая взлетела. Виталька влёт сбил ещё одну утку.

Рэм бросился в воду и поплыл к уткам, подняв над водой чёрный нос. Ухватил одну утку, бросился к другой.

— Вот дурак, — рассмеялся Виталька.

Наконец Рэм как-то изловчился и, ухватив сразу двух уток, поплыл к берегу. Выбрался из воды, подбежал к ребятам, отряхнулся, окатив их холодными брызгами с головы до ног. Виталька взял у него уток и снова послал в воду.

— А говорили — не охотничья, — заметил Марат.

— Постой, — сказал Виталька, — это будет такая собака… Ведь он ещё щенок. А ты здорово — сразу трёх уток сбил.

Марат не мог сдержать широкой счастливой улыбки.

А Рэм уже плыл к берегу с третьей уткой.

Они терпеливо сидели в засаде, пока солнце не поднялось высоко над лесом. Но утки больше так и не появились над озером. Виталька был недоволен такой охотой. Обычно он приносил пять-шесть уток.

По дороге домой услышали журавлиное курлыканье и разом подняли головы. Над лесом длинным треугольником журавли шли на юг. Они летели, как обычно, на большой высоте под редкими синеватыми облаками.

Марат торопливо вскинул ружьё и выстрелил, прежде чем Виталька успел раскрыть рот.

Журавлиный строй даже не дрогнул. Птицы гордо плыли в холодной недоступной высоте, рассыпая звонкие печальные клики.

Виталька пожал плечами.

— В облако попал. Попробуй ещё раз.

Марат снова выстрелил.

Второй выстрел также не потревожил птиц.

— Ты бы по своей шапке сперва попробовал, — весело рассмеялся Виталька.

— Что ты смеешься? — обиделся Марат. — Их только из зенитной пушки достанешь.

Рэм, обеспокоенный выстрелами, глядел на журавлей и нервно скулил.

Виталька из крайней правой ячейки патронташа достал патрон, вложил его в правый, нарезной ствол.

Целился он долго, опустил ружьё, перевел дыхание и снова прицелился. Прогремел выстрел.

Журавли продолжали свой спокойный полёт.

— Это и тебе не по зубам, — сказал Марат, глядя вверх, и вдруг ахнул. Журавль, летевший последним, внезапно остановился, покачнулся и стал косо, медленно падать.

Виталька сам не ожидал, что попадёт. Он стоял и, сам себе не веря, глядел на падающую птицу. А Рэм, ломая кусты, уже бросился вперёд.

Ребята бежали довольно долго, пока не услышали визгливый лай собаки. Рэм прыгал вокруг раненого журавля. Журавль бешено колотил огромным крылом, другое, раненое, волочилось по земле. Рэму несколько раз досталось по голове, он отскакивал и остервенело лаял.

Журавля с трудом удалось связать. Он громко вскрикивал и пытался дотянуться до ребят клювом.

В посёлке за ними увязалась толпа ребятишек. Они отчаянно вопили: «Журка! Журка! Живой журка!»

Журавля Виталька посадил в сарай. Насыпал ему зерна.

Он уже сожалел, что подстрелил эту птицу.

Вечером пришёл с работы отец. Дорогой ему, как видно, кто-то сказал, что Виталька подстрелил журавля.

— Неужто влёт сбил? — спросил он.

Виталька кивнул.

— Силён. Никогда не ел журавлиного мяса?

— Не-ет…

— Мать изжарит. Дедушка, помню, как-то раз тоже убил журавля. Тебя тогда ещё и на свете не было.

— Папа, пусть он живёт, — попросил Виталька. — Может, крыло заживёт, отпустим…

— Вот дурачок. Да в нём мяса на неделю. И суп и жаркое. А прирежу его я сам по всем правилам.

Виталька понимал, что отец прав. Но отчего-то было тягостно и тоскливо.

Уснул он поздно. И во сне видел, как раненый журавль колотил огромным крылом. Как звуки колокольчиков, долетали до его слуха журавлиные крики. В какие страны они летели? Через какие моря понесли бы этого журавля огромные крылья?

Рано утром прибежала Анжелика.

— Виталик, покажи журавлика, — попросила она.

— Пойдём. — Виталька взял ключ, но сарай не был заперт на замок. Виталька осторожно приоткрыл дверь.

Журавль лежал, подвернув крыло, с перерезанным горлом, возле него была нетронутая горка зерна.

Анжелика долго смотрела на мёртвую птицу, потом повернулась и молча пошла домой.

 

3

Зимой Рэму исполнилось десять месяцев. Он вырос и окреп. В глазах его не осталось щенячьего добродушия, они смотрели злобно и настороженно. Каждый день пёс провожал Витальку в школу и приходил встречать. Он терпеливо сидел у ворот школы, огромный, лохматый, неприступный. Собаки после нескольких драк трусливо обходили его. Медвежий рёв и волчьи клыки Рэма отпугивали каждого, кто отваживался поближе подойти к нему.

Однажды Виталька после уроков подошёл к Рэму, ждавшему его возле ворот, и увидел на снегу кусок колбасы. Рэм не тронул её. Виталька давно уже приучил собаку не брать пищу из чужих рук и не удивился. Но что-то заставило его поднять колбасу. Он осмотрел её, переломил. В колбасе было несколько тонких швейных иголок.

«Жора», — сразу догадался Виталька.

Застёгивая на ходу пальто, из школы выбежал председатель совета отряда Вадик Скопин.

Виталька остановил его и показал ему иголки.

— Ух ты! — Вадик даже присвистнул. — Кто же это?

— А ты не догадываешься? Иванов, кто ещё? Его сегодня не было в школе.

— Слушай, Виталька, — Вадик потащил Витальку за рукав, — надо его обсудить.

— Сколько можно обсуждать? — махнул рукой Виталька. — Надо вытолкать в шею из класса и больше не пускать.

— Дело… Пошли в школу, пока ребята не разбежались.

На другой день, как только Жора вошёл в класс, Виталька подошёл к нему и сунул под нос колбасу, утыканную иголками.

— А ну отойди, — тихо сказал Жора. Он давно уже разговаривал со всеми тихо и спокойно, но смотрел при этом так, что перед ним расступались.

— Ладно, давай проваливай из класса, — так же спокойно ответил Виталька.

— Чё? — насмешливо сморщил лицо Жора.

— Проваливай, говорю, из класса.

Жора с улыбкой потянулся пятернёй к лицу Витальки. Но в ту же минуту его подхватили и, раскачав, выбросили из класса. Жора ударился головой о дверной косяк и тяжело грохнулся на пол.

— Зайдёшь, будет хуже! — крикнул Вадик, закрывая дверь.

Но Жора вошёл вместе с учительницей.

— Анна Петровна, — сказал Вадик, — разрешите нам выполнить одно поручение совета отряда?

И прежде чем учительница успела ответить, Жору подхватили и снова выбросили из класса. В дверную ручку заложили заранее приготовленную палку.

Учительница смотрела на ребят и не в силах была произнести ни слова.

На педсовет вызвали весь класс. Ребят поставили в две шеренги вдоль стены.

Директор некоторое время ходил возле стола, заложив за спину руки, потом заговорил:

— Мне известны, дорогие юноши, ваши благородные побуждения. — Но… — он по привычке на этом своём «но» сделал паузу и, глядя вниз, продолжал: — по-видимому, в комсомол вас в этом году принимать не станем. Выгонять кого бы то ни было вам никто не давал права, тем более в присутствии учителя. Понимаете, это не входит в ваши полномочия. И следовательно, это можно расценивать лишь как хулиганство. Я не понимаю, как мог сделать такое лучший в школе класс.

— Это Бардашов и Скопин, — сказал Бульонов. — Я Иванова не выгонял, я сидел за своей партой.

— Правда, Лев Романович, — сказал Вадик Скопин, — Бульонова вы можете принять в комсомол, он ничего такого не сделал. Почему из-за нас должен страдать примерный мальчик?

— Вас никто не просил высовываться, — раздражённо оборвал его директор. — Дискуссию я открывать не намерен.

— А почему? — спросил звонкий и дерзкий голос.

— Кто это сказал? — повернулся на голос директор.

— Я. — Из строя вышел Игорь Филиппов.

Учителя зашевелились. Директор некоторое время в упор смотрел на Игоря, потом снова принялся ходить по учительской, поскрипывая протезом.

— Ну хорошо. Что ты намерен сказать?

— Дрянь надо выбрасывать, Лев Романович, как гнилую картошку.

— Куда выбрасывать? Гнилую картошку — это ясно, а человека?

Игорь растерялся от такого вопроса.

— Вот видишь, — сухо улыбнулся ему директор. — Вы решили быть умнее всех, но… решить — это ещё не значит быть. Стань на своё место.

Красный от смущения Игорь вернулся в свой ряд.

Из-за стола встал учитель естествознания Горшков, желчный худой старик, прозванный ребятами «пенсионером». Горшков без конца повторял, что скоро уйдёт на пенсию и избавится, наконец, от «теперешних буйных учеников». Ребята его не любили и, действительно, баловались на уроках естествознания.

— Сегодня вы выбросили из класса Иванова, — начал он, — завтра выбросите Сидорова, послезавтра Петрова… А дальше что? Допустим, Иванов вам чем-то не нравится. Так что же… применять к нему самосуд? Потом вам не понравится какой-то учитель. Стало быть, вы и его выбросите из класса? Не-ет, так дело не пойдёт. Зачинщиков надо наказать. И наказать строго. У нас в школе ещё не было такого, чтобы кого-то выбрасывали из класса в присутствии учителя.

Анна Петровна сидела за столом и в раздумье чертила какие-то завитушки на чистом листе бумаги.

— Случай настолько необычный, — сказала она, когда умолк Горшков, — что я даже и не знаю, как его воспринимать. Я очень люблю свой класс и очень горжусь тем, что он лучший по успеваемости и дисциплине. Никогда до этого ребята не позволяли по отношению ко мне никакой грубости, никакой бестактности, и если они сейчас совершили такой поступок, то, по-видимому, была причина… Конечно, я их не собираюсь оправдывать, но… Понимаете, мальчики, вы сделали что-то не то… Совсем не то, что надо было сделать. Иванов, выйди-ка сюда. Где ты там прячешься? — попросила она.

Иванов, аккуратно причёсанный, в новом костюме и новых туфлях, вышел на середину учительской.

— За что они тебя выбросили из класса? — спросила Анна Петровна.

— Я вошёл… Я только вошёл в класс, а они меня и выбросили.

— Знаешь, это звучит несколько странно: «Меня выбросили». Что ты — мешок? Чем ты им так не понравился, что они тебя «выбросили»?

— Не знаю.

— Не знаешь? И не задумывался над этим? Молчишь? Признаться, мне стало жутко, когда ребята сказали, что ты начинил иголками кусок колбасы и бросил его собаке Бардашова. Так подло, так жестоко убить это прекрасное животное…

— Да не бросал я ей никакой колбасы. Видел, что ли, кто-то? — с вызовом крикнул Жора.

— Не знаю. Но все решили, что это сделал ты. Этот факт что-то значит… До сих пор твои пакости были более мелкими, и тебе казалось, что все их прощают. Если это сделал не ты, то тем хуже для тебя.

В этот день Виталька как-то по-другому увидел учителей и понял, что они тоже разные люди. И не только ученики зависели от них, но и они зависели от учеников. Ему казалось раньше, что Анна Петровна даже и не знает, что у него есть собака, а она не только знает, но и восхищается ею. Он понял, что учителя сами не знают, куда им деваться с этим Жорой. И правда, не выкинешь же его, как гнилую картошку, на помойку. Он человек, и человек никому не нужный, скверный и опасный. Его пытались перевоспитать, сделать другим… Только всё это зря. А что ещё с ним делать? Кончит он школу. Дотянут ведь за уши до десятого класса. И поползёт гад по земле жалить и кусать всех подряд. Он такой, какой есть, и не может быть другим.

Директор больше не ругал ребят. Он устало потирал сухими пальцами лоб и в раздумье продолжал ходить по учительской. И ребята смотрели на него сочувственно. У этого старого безногого человека, видно, было полным-полно забот. Все поняли, что и директор сочувствует своим ученикам, когда он, вздохнув, сказал:

— Ступайте-ка домой, готовьте уроки. И чтобы больше мне таких диких выходок не было.

Когда Виталька вышел из школы, падал густой тихий снег. Собаку засыпало от головы до хвоста. Рэм уже несколько часов терпеливо ждал Витальку.

 

4

Дома всё было как будто по-старому. Но Виталька замечал, что отец садился за стол, как хозяин, по дому ходил не спеша, вразвалку. За столом полоскал супом рот, громко рыгал и ковырял вилкой в зубах. Дедушка не позволял ему этого делать, гнал из-за стола, как мальчишку.

Теперь отец сидел за столом на месте деда. Он стал как будто даже веселее, благодушнее и добрее.

Однажды за столом он сказал:

— Собаку придётся продать. Нужны деньги. Я уже интересовался — взять её могут за полтораста рублей. Деньги, я думаю, хорошие. Есть смысл.

«Она же не твоя!» — хотел было крикнуть Виталька, но удержался. Он уже знал отца. Тот как будто советовался, спрашивал мнение Витальки, как будто не навязывал ничего, но попробуй сказать ему поперёк, и всё испортишь. А сейчас Виталька понимал, что он должен защитить свою собаку, защитить один, без деда. Мать едва ли могла чем-нибудь помочь, да и всё равно было ей. У неё со смертью деда всё из рук валилось, и сама она стала какая-то прибитая.

В груди у Витальки разлился острый холод. Его едва заметно стало трясти.

— Ты что дрожишь, сын? Неужто озяб? А может, простыл? — с беспокойством спросил отец.

— Пройдёт, — сухо ответил Виталька.

— Так как насчёт собаки-то? — Отец в упор смотрел на него через стол.

— Ну продай, если хочешь. В чём дело?

Отец замер, пристально глядя на него. Он, как видно, такого оборота не ожидал. Виталька всегда был вспыльчивым и своенравным мальчишкой. Отец видел, что Виталька любит собаку, а собака — Витальку. Пёс по утрам вставал под окном на задние лапы, скрёб когтями заиндевелые стёкла, тихо свистел, если ему не было видно спящего Витальку. Так он мог стоять на задних лапах сто лет. Когда отец утром выходил во двор, пёс искоса бросал на него короткий непонятный взгляд, неизвестно почему пёс относился к нему недоверчиво и неласково.

— Сейчас самое время продать, — сказал отец без прежней уверенности.

Виталька ничего не ответил. Он мог бы только сказать отцу, что тот сошёл с ума.

Всю зиму вместе с ребятами из своего класса Виталька обучал Рэма нападать на человека. Пёс в клочья порвал уже два старых стёганых ватника.

Охотники из районной заготконторы только диву давались, что шотландская овчарка была злобной, как волк. А Виталька никому не говорил, что кормит собаку сырым мясом, вернее, что собака ловит в горах сурков. Ленивые жирные зверьки были для неё отличной пищей. Рэм ловил их с ловкостью кошки. Подушечки на его лапах стали твёрдыми, как рог. Эти подушечки довольно нежны у обычных собак, поэтому по горам ходить они не могут, ранят лапы на острых камнях. Рэм же карабкался по крутым каменистым склонам не хуже Витальки. Это была настоящая горная собака.

— Что молчишь? — с беспокойством сказал отец.

— А что говорить? Если с ним охотиться, то на полтораста рублей он одной дичи возьмёт за сезон…

— Ты и без него охотился неплохо.

— В воду, что ли, осенью самому лазить?

— Брось. Ты уток бьёшь без промаха влёт.

— Всё равно… разве полтораста стоит такая собака? Она месячным щенком стоила шестьдесят, а тогда никто не знал, что из неё получится.

Отец долго смотрел на Витальку, потом про себя едва заметно усмехнулся и ушёл.

Витальке стало ясно, что отец понял его хитрость, но тем не менее задумался, стоит ли продавать обученную собаку за сто пятьдесят рублей. Ещё продешевишь. Может, какой-нибудь дурак даст больше…

И такой покупатель вскоре нашёлся. Коренастый, небритый, в старом стёганом ватнике и лохматой шапке, он вошёл во двор и огляделся цепким взглядом барышника.

— Слышал, собачка продаётся! — крикнул он.

Рэм вышел из будки и, немного осев назад, оскалил длинные клыки.

— Хороша, — заулыбался гость, — хороша. — Он сделал ещё шаг вперёд.

Собака прижала уши и с медвежьим рёвом бросилась на него. Он едва успел выскочить за калитку и захлопнуть её перед собакой.

— На место! — крикнул отец Витальки, выскочив во двор.

Пес, всегда с первого слова выполнявший любую команду, сейчас даже не повернул головы. Его маленькие злые глаза пристально следили за незваным гостем.

А ведь до этого входил во двор и Илья, и пьяный сторож с фермы, и бригадир. Рэм только поднимет голову, посмотрит и снова лежит в той же позе, даже не гавкнет. Мало того, Илья однажды под хмельком начал дразнить Рэма. Он сломил прутик и давай тыкать им Рэму в морду. Рэм отворачивался, раздражённо колотил по снегу своим пушистым, как у лисы, хвостом, потом не выдержал, ушёл в будку. Тогда Илья полез с прутиком к нему в будку. «Ну и ума же у вас, дядя Илья», — сказал ему Виталька. «Да я хотел поглядеть, на что он годится, — ответил Илья. — Такую собаку любой может ночью в мешке унести, как поросёнка».

И вдруг Рэм мгновенно превратился в зверя.

— Пошёл на место! Я кому сказал! — кричал ему отец.

Рэм будто и не слышал.

И тогда отец вышел за калитку.

Виталька из комнаты из-за занавески наблюдал, как отец торговался с покупателем. Они расходились, снова сходились и опять расходились. Наконец ударили по рукам.

Отец, возбуждённый, счастливый, вошёл в комнату, достал с полки намордник.

— Двести пятьдесят дал, — дохнул он на ухо Витальке.

Витальку снова затрясло, как в лихорадке. Но теперь отец этого не заметил, он был слишком возбуждён. Ему не верилось, что в общем-то совсем даром он получает такие деньги.

И как только отец вышел из дому с намордником в руках, Виталька бросился к висевшему на стене ружью, вынул из стволов патроны, вложил их в патронташ и бросил патронташ под пол в дырку, куда раньше лазила кошка. Что в это время происходило во дворе, он не видел.

Отец вскоре вернулся и сказал:

— Поди надень на него намордник.

— На кого, на покупателя? — спросил Виталька. Он внутренне ликовал оттого, что собака поняла, для чего хотят надеть на неё намордник. Теперь-то уж её голыми руками не возьмешь.

— Ладно, мне некогда шутить с тобой, — нахмурился отец. — Надень намордник. Пусть платит деньги и уводит.

— Она на меня записана, — сказал Виталька. — Ты не можешь её продать.

— Этот сделает документы, — махнул рукой отец. — Видать, опытный. Только родословную требует. Она у тебя вроде в шкатулке лежит… Я поищу, пока ты управишься с собакой.

— Только нужен ещё один намордник, — бледнея, сказал Виталька. Он понял вдруг, что действительно может лишиться собаки. До сих пор эта мысль как-то не укладывалась в его сознании. Нет, он скорее умрёт!

— Зачем второй намордник? — оторопело спросил отец, лицо его в эту минуту напоминало бульдожью морду.

— Для тебя, — спокойно ответил Виталька. — Один для этого спекулянта, а второй для тебя.

Бледность с отливом синевы залила щёки отца. Он смаху ударил Витальку в лицо. Падая, Виталька закричал:

— Рэ-эм!

Он сразу потерял сознание и не видел, как распахнулась дверь. Рэм всегда открывал её лапами и грудью. В комнату с глухим рёвом влетела длинная лохматая тень. Отец потянулся к ружью, но волчьи клыки Рэма так полоснули его по руке, что он завыл, обливаясь кровью. Рэм сбил его, повалил на пол и стал лапами ему на грудь. Стоило отцу сделать малейшее движение, как к его горлу приближались окровавленные клыки.

В таком положении и застала их мать, когда ей сказали, что в доме несчастье. Возле дома уже стояли люди и с ужасом смотрели через распахнутую дверь на огромную собаку.

Мать бросилась к Витальке, вслед за ней вошла фельдшерица Маша, прибежавшая из больницы.

Мать крикнула Рэму:

— На место!

Рэм оставил отца и, по-волчьи наклонив голову, пошёл к будке.

Отец вскочил, трясущимися руками схватил ружьё, взвел оба курка и выбежал на крыльцо.

Мать слышала, как щёлкнули курки, и насмерть перепуганный отец вскочил обратно в комнату и захлопнул дверь перед оскаленной мордой собаки.

Приезжего покупателя уже и след простыл.

Тем временем Витальке сделали укол, и он очнулся от обморока. Идти в больницу он наотрез отказался.

— Ничего со мной не случится. А собаку он убьёт, — сказал Виталька.

И его оставили.

 

5

Утром, придя в школу, Виталька сразу почувствовал, что что-то произошло. На него все внимательно смотрели, мялись поодаль, но близко не подходили.

«Сторонятся, как чумного», — со злостью отметил про себя Виталька. Он думал, что этот обостренный интерес к его персоне вызван вчерашним скандалом с отцом.

Но оказалось, о его ссоре с отцом никто и не знал. Пялили же глаза на него из-за статьи в районной газете. Газета поместила невнятную фотографию письма и статью о раскопках на зимовке.

Газету молча протянул Витальке Вадик Скопин. Виталька сел поближе к окну и стал читать.

«Уже в раннем детстве, — писала газета, — Виталий Бардашов мечтал о путешествиях и открытиях. Но путешественнику необходима крепкая воля и железное здоровье. И Виталий начал по утрам обливаться холодной водой, ежедневно делать зарядку. Никогда он не забывал нистить зубы…»

Виталька взглянул на подпись и, отшвырнув газету, пошёл бить Марата. Марат хмурый стоял возле школьного забора, держа под мышкой портфель.

— Ты что? — подошёл к нему Виталька.

Марат посмотрел на него полными слёз глазами и отвернулся к забору.

— Ты зачем написал этот собачий бред? — сквозь зубы спросил Виталька.

— Ни-ичего этого я не писал. Это они так отредак-ти-ровали. С воспитательным ук-лоном, — зашмыгал носом Марат. — Я писал статью об истории поселения, целую тетрадь исписал.

Что мог на это сказать Виталька? Стоило тащиться чёрт знает куда, рыться в земле, кормить комаров, в кровь сбить руки, чтобы потом вся школа смотрела на тебя как на идиота.

Но идиотом его никто не считал. Дальше статья была вполне нормальная, краткий рассказ об интересной находке, несколько слов об истории поселения. Естественно, Марат как настоящий друг все заслуги приписал Витальке, тогда как без него Виталька никогда не пошёл бы копаться в развалинах поселения. И именно за это ухватились в редакции газеты. Узнав, что Виталька отличник, его решили представить как пример для подражания. Спустя неделю Виталька оказался в центре весьма значительных событий. Областная газета заинтересовалась находкой ребят, опубликовала статью, правда с большими сокращениями, так что она не выглядела столь глупой, и кроме того напечатала маленькую заметку какого-то лётчика. Виталька несколько раз перечитал эту заметку, не веря своим глазам.

«Прошлой осенью, — писал лётчик, — я пролетал на вертолёте над незамерзающим горным озером и заметил на его берегу какой-то тёмный предмет. Этот тёмный предмет при приближении вертолёта зашевелился, сполз в воду и исчез. Видимо, его испугал шум. Вертолёт проходил довольно высоко над озером, и о размерах загадочного существа трудно судить. Но даже с высоты я почувствовал, что это гигант…»

Ниже стояла подпись: «И.Петров. Лётчик.»

Едва дождавшись конца уроков, Виталька побежал к Лене в лабораторию.

— Лена, посмотрите-ка, что тут написано! — крикнул он.

Лена в это время переливала что-то из одной пробирки в другую, сосредоточенно нахмурив светлые брови. Пальцы её дрогнули, и она пролила мутно-зелёную жидкость на стол.

— Ах, Виталик, что ты наделал, — с огорчением вздохнула она. — Я мучилась, мучилась… И что там может быть написано? Какая-нибудь чушь.

— Где там чушь! — Он сунул ей газету.

Прочитав заметку, Лена задумалась.

— А если это враньё? — спросила она. — Может быть, он прочитал твою заметку…

— Не мою!

— Боже мой, какая разница! Не твою — твоего друга. Прочитал и решил позабавиться над нами. Мол, пусть попрыгают от радости. Что он теряет? Есть такие. Вот если бы заметка была опубликована раньше… Но всё равно… Жаль, что озеро где-то у чёрта на рогах, я бы пошла.

— Вот и идёмте весной. Может быть, доберёмся до озера.

— Нет… Это не для меня. А увидеть ящера, Виталик… Это же путешествие в прошлое, на миллионы лет в прошлое, как в машине времени.

— Лена…

— Что, опять, какие-то вопросы?

Виталька кивнул.

— Ну давай. Попробую ответить. Только скоро, видно, буду я у тебя спрашивать. Помнишь, как ты когда-то спросил у меня, почему ворона живёт дольше, чем курица? Я сначала смеялась, а потом… Потом не могла ответить.

— Вы как раз ответили, — улыбнулся Виталька. — Сейчас не про курицу. Я хотел спросить, как появились многоклеточные.

— О, добрался-таки. Я, между прочим, думала уже, спросишь ли ты когда-нибудь об этом. Ведь собственно с этого всё и началось. Многоклеточные, начало жизни… Они появились, примерно, шестьсот миллионов лет назад. В осадочных образованиях этого периода, кстати, тогда они находились под водой, найдены скелеты разнообразных многоклеточных. Они появились, можно сказать, внезапно.

— А как же эволюция? Дарвин ведь пишет, что переход от одноклеточных к многоклеточным был постепенным.

— Дарвин не мог разрешить этой загадки, Виталик. Действительно странно: два с половиной миллиарда лет Землю населяли одноклеточные и вдруг… Не вдруг, разумеется, но за сравнительно короткое время появились многоклеточные, стала бурно развиваться жизнь…

Дело в том, что книги для Витальки выписывала через библиотеку Лена и, естественно, знала, что он читает.

— Может быть, на твой вопрос ответит ваш учитель естествознания? — спросила Лена.

Виталька с удивлением посмотрел на неё и усмехнулся.

Несколько дней назад Горшков сказал на уроке, что сгустки раскалённого вещества, выброшенного солнцем, постепенно остывая, образовали планеты.

Виталька вскочил:

— Земля сформировалась путём конденсации осколков и пыли из той же материи, которая образовала Солнце.

Класс притих. Учитель некоторое время молчал, потом медленно ответил:

— Это одна из многих гипотез. Некоторые учёные считают, что Земля была в расплавленном состоянии…

— Какие учёные? — спросил Виталька.

Учитель молчал. Тогда Виталька резко сказал:

— Земля никогда не находилась в расплавленном состоянии, иначе она не могла бы сохранить сложные соединения, которые сейчас образуют земную кору.

Лена пристально посмотрела в глаза Витальке.

— Почему ты молчишь?

— Да нет, Лена… Вот если бы вы преподавали у нас естествознание. А Горшков бы занимался здесь анализами мочи… То-то было бы хорошо. Идите к нам в школу. Горшков в этом году уходит на пенсию.

Лена покраснела.

— Не твоим умом мир устроен. Подожди, ещё не то увидишь. И начнёшь всё ставить на свои места, сам запутаешься. Но я чувствую, на многое у тебя хватит сил и ума. Тебя уже приняли в комсомол?

— Весь наш класс не приняли. Мы выкинули Иванова за дверь при Анне Петровне.

— Молодцы. Так и надо поступать с этой дрянью. Недавно я шла вечером из лаборатории, и этот Иванов со своими приятелями кричал мне вслед такое, что сказать стыдно…

— Вот псина, я ему покажу! — сжал кулаки Виталька.

— Оставь, пожалуйста. Он сам найдёт своё место… Только кто окажется на его дороге? У него глаза, как у рыбы. Что можно ждать от такого? Между прочим, его отец и твой, кажется, друзья?

— Друзья, — опустил глаза Виталька.

— Как у вас теперь с отцом?

— Молчит. — Витальке совсем не хотелось об этом говорить. Он теперь даже не думал об отце, будто его и не было.

Виталька взял газету.

— Лена, я должен встретиться с этим лётчиком. Ничего он не выдумал. Ведь мой дедушка видел следы ящера…

— Я думаю, это сообщение заинтересует учёных. Такое не проходит бесследно.