Лодка уткнулась носом в камыши. Горячая ладонь поручика Вяземского послужила надежной опорой, и я, соскочив на берег, проследовала к поджидавшим нас дрожкам.

– Вы не устали?

Мелкие капельки воды у него на лбу прятались в тени козырька фуражки. Жарко, подумала я. А может, он тоже волнуется? Может, достать платок и смахнуть их? Нет, я сошла с ума – что он подумает?! Да, он ведь задал какой-то вопрос. Чего доброго, решит, что паузу выдерживаю, интересничаю.

– Извините, я задумалась и не расслышала.

– Ничего. Взгляните, дорога петляет, и уже показались крыши, скоро будем в Доброславовке.

Очертания хутора неспешно проступали на фоне бескрайних лугов. Ворскла теряла голову, ее воды неслись наперегонки с ветром, в котором сплетались ароматы цветов, дыхание полей, свежесть воды – незабываемый букет, дар ее величества Природы.

– Чувствуете этот ни с чем не сравнимый запах? В нем сила лесов и нежность полей.

– Служба притупляет остроту ощущений, но сегодня…

Приближение плотины сопровождается шумом, грохотом, рокотом. Мельничные колеса мельницы, словно огромные черные крылья, взлетают, поднимая гладкие пласты воды и разбрасывая их мириадами радужных капель.

– Я опять не расслышала вас – шум плотины проглатывает слова.

– Если их поглотил шум, значит, они не стоят того, чтобы повторять их в тишине.

Всего шесть верст разделяют хутор и Ахтырку, но мне кажется, будто мы совершаем кругосветное путешествие. А вот и станция назначения. У забора дачи, которую снимает Михаил Петрович, толпятся мужики.

– Они необычно одеты, красные сапоги.

– По выходным часто гуляют, нарядные, поют.

Мужики поздоровались, поклонились и проводили нас взглядом. На крыльце появился Михаил Петрович, черная косоворотка подчеркивала изящество его сухопарой фигуры. Он спустился к нам навстречу и обнял меня.

– Сударыня, вас не узнать. Девочки так стремительно превращаются в барышень. Глядя на вас, еще сильнее ощущаешь неумолимую быстротечность времени. Хочется так много успеть, и приходится торопиться.

Он вздохнул. Вспомнила, отец отмечал его неулыбчивость.

– Володя, рад вас видеть. Повезло вам со спутницей, очень повезло. Надеюсь, посидите со мной за чашкой чая? – Он распахнул дверь. – Проходите, располагайтесь.

Гостиная просторная, светлая, стены украшают картины, большой стол, в дальнем углу пышный диван и кресла, обтянутые золотистой тканью. Это как-то не вязалось с моим представлением о дачной обстановке. Михаил Петрович расположился на диване, мы устроились в креслах.

– Константин Петрович приехал вместе с вами?

– Да, папа остался в городе. Надеется вас увидеть. Бабушка просила передать приглашение вам и вашей супруге на ее знаменитые пельмени в субботу. Мне тоже не разрешили засиживаться, дабы не мешать вам работать.

– Глупости, Леночка. Пишу я, как правило, по ночам, днем же гуляю по березняку, катаюсь на лодке. Стараюсь подплыть как можно ближе к плотине – там такая мощь, что дух захватывает, а опасность притягательна. Вы, как мне помнится, натура мечтательная, стало быть, имеются некие устремления на будущее.

– Во время поездки мы с поручиком Вяземским обсуждали мои пристрастия. Меня влечет сцена.

– Михаил Петрович, – вступил в разговор Володя. Мне показалось, что за внешним спокойствием он с трудом прячет волнение. Он был очень молод, и румянец еще не покинул щеки, в отличие от моих. Он достал платок и несколько раз коснулся лба. – Я говорил Елене Константиновне, что у неё есть прекрасный пример для подражания. Сейчас для женщин модно писать.

– Володя, дорогой мой, в жизни нельзя подражать. Важно слушать и слышать себя самого. В каждом важна ценность личности, все эти революционные лозунги и идеи растворятся, а человек, с его переживаниями, исканиями, страданиями, если хотите, останется. Пройдемте на балкон, чай, думаю, уже подали.

Стол красиво накрыт – белоснежная кружевная скатерть, почти прозрачные фарфоровые чашки, высокие бронзовые подсвечники.

– Михаил Петрович, если не секрет, над чем вы сейчас работаете? – спросила я, стесняясь признаться, что отец считает чтение романов брата преждевременным для меня.

– Роман. «Женщина, стоящая посреди». Но название не окончательное.

Он надолго задумался. Отец говорил, это у него появилось после попытки свести счеты с жизнью. Однако дядя не показался мне замкнутым, я не утерпела:

– Не знаю, удобно ли задавать подобный вопрос, но, хотя бы в двух словах, расскажите, о чем роман?

– Я бы, конечно, предпочел, чтобы вы, дорогая моя, прочитали его. Правда, не уверен, что ваш отец благосклонен к моим писаниям. Но, если действительно в двух словах… Что может писатель в двух словах? Пытаюсь донести, что счастье заключается в том, чтобы жить полной жизнью, без преград и запретов. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос? Хотя вряд ли наше пуританское общество готово такое переварить.

Часы пробили шесть раз. Пора было собираться в обратный путь. Бабушка, наверняка уже беспокоится и станет браниться. а главное, чего доброго, запретит мне самостоятельные поездки в обществе Володи.