В пятнадцать лет я вполне соответствовал образу романтического подростка. Первые поэтические строки тому доказательство:

Я не каменный – потрогайте, Я кожаный, живой…

Одноклассницы не случайно называли сынком, заигрывая на вечеринках: они не ощущали ответного проявления сексуальной активности в виде зажиманий в темных углах, танцев, рождающих фантазии, поцелуев, объясняющих предназначение языка. Женская доминанта в воспитании привила избыточное чувство страха перед ощущением возможного отказа и веру в интимные отношения только по любви.

Девушка, вызывавшая сердечные страдания, училась в десятом классе, а я был, по моим представлениям, слишком молод, еще только в девятом. Усугубляли и без того безнадежную ситуацию ее серьезные отношения с одноклассником. На этом фоне к проявлялись искренние дружеские чувства соученицам. Правда, следует отметить, что иногда гормоны брали верх над комплексами и идеалами, что неожиданным образом действовало не только на меня.

Отмечали очередной день рождения на квартире именинницы. После традиционного застолья уровень освещенности снизился, и все разбрелись, в зависимости от интересов. В нашей комнате пели под гитару при свечах, в соседней включили магнитофон, и все ринулись танцевать под сводящие с ума ритмы «Beаtles». Я сидел с закрытыми глазами, и тут возникло ощущение, что не я один. Протянул руку – волосы. Длинные, послушные. Пальцы заскользили вниз и коснулись выпуклой груди. Я замер, но рука продолжала очерчивать плавные границы и вскоре наткнулась на препятствие в виде маленьких круглых пуговиц. Я с трудом сдерживал дрожь, глаза открылись сами. Полумрак, трепещущие языки пламени тоже волнуются. Ира спокойно наблюдала за моими действиями. Я плавно расстегнул блузку, появился белоснежный лифчик. Мы часто завязывали их в узлы, прорываясь в раздевалку во время урока физкультуры. Но сейчас он был живой, а на самой вершине – чуткий к прикосновениям бугорок. Ребята рассказывали, что у лифчиков бывают разные застежки. Стесняясь неопытности, я проник пальцами под чашечкой, подхватил грудь снизу и попытался достать. Получалось плохо, мои неумелые действия грозили все испортить. Я догадался, что мешают бретельки, и медленно спустил их с плеч. Повторная попытка наградила меня двумя вырвавшимися на свободу розовыми сосками. Прямо как у Пушкина: «…темницы рухнут, и свобода…»

Послышались шаги, в комнату абсолютно не вовремя зашла Наташа и с умным видом спросила:

– Чем это вы тут занимаетесь?

– Уроки делаем, – ответила Ира, застегивая пуговицы.

– Интересный, однако, у вас предмет, – съязвила Наташа и, не дожидаясь, реакции вышла.

– Я так и не поняла, чего ты хотел, – сказала Ира и тоже удалилась.

«Действительно», – подумал я и тоже ушел.