В этой горке нет ничего особенного, кроме того, что она наша. Эта безымянная высота, нечто расплывчатое и незначимое для всех, и всё – для нас. Пространством и временем, случаем и закономерностью, любовью и ненавистью мы, разные люди в одинаковых тоскливых шинелях, сжаты в один нерв, натянутый между ней и нашим потенциальным противником, между нашим прошлым и будущим.

Командир роты обошел высотку, как погладил, подозвал командиров взводов, обозначил задачи, исходя из установок вышестоящего командования:

– Противник будет атаковать с запада. Время атаки не известно. Срочно приступайте к строительству наблюдательного пункта, блиндажа и рытью окопов. Особое внимание уделите маскировке.

Мне выпала честь быть связным. Нечто вроде адъютанта его превосходительства. Однако от танцев с лопатой под луной почетная миссия не освободила. Ответ на вопрос рядового Суворова, где спать будем, быстро стал очевиден для всех – нигде.

Сезон белых ночей прощался с жителями города на Неве, но даже его закат позволял отчетливо наблюдать как кроты в шинелях, закопавшись по уши, сооружают лабиринт из нор. К рассвету все было кончено. Окопы извивались вдоль склона, пушки и три танка спрятались в укрытиях.

В паре с Костей Фуфаевым таскаем ветки сосен, маскируем наблюдательный пункт. Недалеко от нас останавливается «уазик», по его неуклюжему телу лениво расползается грязь. Из машины энергично выскакивает капитан Веселов, окидывает взглядом плоды нашего труда.

– Бруствер маловат будет, а пуля-дура и убить может. – Доклад командира роты прерван дружеским похлопыванием по плечу: – Вижу, что работаете, но радости маловато, задора молодецкого. Давай, старший лейтенант, покажем ребятам красоту ночного боя. Распорядитесь установить пулемет на боевую позицию и зарядить трассирующими пулями.

Колесики «Максима» наконец уперлись не в мою спину, а в землю. Капитан прилег у пулемета красиво, словно всадник, припавший к седлу боевого коня. Тишину разорвал беспрерывный треск выплевываемых пуль, небо раскрасилось пунктирными линиями, то раскидывавшимися веером, то собиравшимися в пучок. В глазах ребят прыгали зайчики отражений, освещая мальчишескую страсть к военным играм.

Резко вскочив, капитан в сопровождении командира роты удалился в наблюдательный пункт. Разговор продолжался недолго. Выйдя из укрытия, он неожиданно подозвал меня.

– Ты, приятель, должен ребят за душу брать. Вести за собой, конечно, непросто, но чертовски увлекательно. Атака пойдет не с запада, а с востока. Всю линию обороны необходимо перешерстить. Времени нет, ребята не спали, одними приказами не обойдешься. Как говорится, сдохни, но держи фасон, секретарь. – Похлопал по плечу и с улыбкой добавил, – Утром заскочу. У тебя все получится. – И как-то почти с эхом разлетелось. – Улыбайся почаще.

Подошел Попадюк, воткнул лопату во растревоженную землю, облокотился на нее, посмотрел на меня и, жалея себя, простонал сквозь зубы:

– Конца, чую, нет, так?

– Так, все так, – спокойно ответил я, словно чья-то уверенность и внутренняя сила вселились в меня.

Вокруг нас собрались ребята и, прежде чем прозвучала команда на построение, все уже знали, что всё сначала: что ночь впереди короткая и тяжелая, траншеи глубокие и длинные. Звезды яркие и далекие, девушки нежные и странные, дороги, извилистые и грязные, заканчиваются у порога домов светлых и теплых, своих и чужих, где ждут и верят, что мы или такие, как мы, вернутся, и на щите, с миром и добром.

Все от офицера до рядового принялись за работу. «Старики» физически были подготовлены гораздо лучше, их лопаты летали, как крылья мельницы, задавая ритм всем остальным. Вдруг донесся раскатистый смех, разорвавший монотонное шуршание земли после падения на новое место жительства. Двое старослужащих тащили волоком огромный мешок, постоянно менявший форму. Сержант Егоров выпрямился, надел ремень и пилотку, выпрыгнул из окопа.

– Рядовые Смирнов и Семенов, чем занимаетесь? Давно в наряд не ходили?

– Товарищ сержант, мы часового притащили, – спокойно ответил Василий Смирнов, веселый и обстоятельный парень из Пскова. Семенов с трудом сдерживал улыбку.

– Какого часового? – Чувствовалось, что Егоров едва сдерживается. Он одного призыва со «стариками», но старше по званию.

– Да наш это часовой, рядовой Стародуб. Уснул на посту.

– А что он в мешке делает? – почуяв подвох, Егоров стал медленно выпускать пар.

– Мы с Петром по маленькому за кусты пошли. Глядь, наш часовой сидит и, судя по тому, как носом клюёт, мышей давно не ловит. Взяли мешок, в котором ветки таскали, и надели на него. – Петра Семенова переполняли эмоции, улыбка не сходила с его лица. Громким сибирским басом дополнил картину: – Он же, когда в мешке оказался, начал кричать, что свой он, мол, свой. – Петр тряхнул мешок. – Повтори часовой, что кричал.

Мешок не отзывался. Петр еще раз резко тряхнул его.

– Будешь молчать или врать, пеняй на себя.

Из мешка послышались робкие звуки.

– Громче давай! Орал-то, как резаный.

На этот раз отчетливо прозвучало:

– Сокол, я сокол.

Сначала пробежал смех. Но все узнали отзыв на пароль, и стало как-то не по себе.

– Снимите мешок, – скомандовал Егоров.

Появился Стародуб, помятый и нахохленный. Пряча глаза, он медленно выпрямился.

– Я не хотел, у меня случайно вылетело, простите меня.

По лицу его поползли слезы. Он их размазывал испачканными глиной руками.

– Уснул на посту и пароль выдал. Нас всех можно было перестрелять, как уток. Следуйте за мной. – Егоров направился в расположение командира роты.

Все молчали. Граница между учениями и войной вдруг показалось ощутимо близкой, так же, как между товарищем и предателем.