Прогулка к Лениному дому пролетела, как одно мгновение, в танце снежинок и губ. Красивый дом с уютным садиком, просторная квартира. Мебель, книги, картины, ковры, декоративные безделушки. Все пронизано чувством любви людей, вивших это гнездо.

– Проходи, это моя территория.

Лена открыла дверь в уютную комнату, где мирно уживались макет интерьера современного коттеджа, незаконченная картина обнаженной женщины, несколько натюрмортов, вылепленные фигурки.

– Извини за некоторый беспорядок.

Она взяла меня за руку, и мы плюхнулись в мягкое лоно дивана.

– Можно покажу тебе свой фотоальбом?

– Конечно. Говорят, хочешь узнать, какой будет твоя девушка, посмотри на ее маму.

– Не уверена, что стану такой же красивой, как она.

В этот момент я вспомнил, как в школе одноклассница пригласила меня домой фотографироваться. Она приготовила одежду родителей, и мы предстали между огромным зеркалом и стоящим на штативе фотоаппаратом. При виде нашего отражения мне показалось, что я попал в клетку, не хватает воздуха, нужно срочно бежать. Гораздо раньше отец гонялся за мной с маленькой балериной в руках, которую я тоже безумно боялся. Разрываемая вата и сейчас вызывает неприятное ощущение, напоминая звук от прикосновения к её белоснежной пачке. Откуда берутся страхи? Как они сматываются в клубок? Кто способен помочь их распутать?

Переворачивая страницы семейного альбома, я начинал ощущать близость к незнакомой мне семье, это настораживало.

– Родители очень любят друг друга, по фотографиям сразу видно. А это мой брат, я тебе о нем рассказывала.

– А голый пупс со складками на всех местах это ты?

– Неправда, не на всех! – Лена нежно ударила меня, альбом соскользнул с колен, и я, обняв за плечи и узкую талию, мягко уложил её на диван. Волосы ореолом улеглись вокруг головы, она прикрыла глаза, а я, рассыпая поцелуи по губам, щекам, шее и еле сдерживая дрожь, развязал пояс платья и начинал спускать его с плеч.

И тут раздался звонок в дверь. Мы вскочили и начали сумбурно приводить все в порядок.

– Это, наверное, папа. Он предпочитает, что бы его встречали, если, конечно, кто-нибудь дома.

Послышалось шуршание ключа в замке. Лена вышла в прихожую.

– Здравствуй папочка, у меня гости.

– Привет доченька, а мама не звонила, когда будет?

– Нет. Правда, я недавно пришла. Ты сегодня рано.

– Да, так получилось. Не буду есть без мамы, схожу в магазин, куплю что-нибудь вкусненькое.

Этот обычный семейный разговор кольнул чувством обделенности. Сцены безразличия или ругани между родителями покрыли плотной пеленой далекие времена их заботы друг о друге. Дверь захлопнулась.

– Пойдем в гостиную, – предложила Лена. Она уже справилась с волнением, вызванным неожиданным появлением отца. – Извини, что так получилось, я не знала, что он так рано придет. Не знаю, что на меня нашло, в принципе не могу дома отключиться.

– Не волнуйся. Может, мне лучше уйти?

– Нет, сейчас будем пить чай.

– Спасибо, но мне, правда, пора. Давай завтра съездим за город подышать свежим воздухом. Вечером созвонимся и уточним время и место.

– Папа решит, что мы спасались бегством.

– Все отцы ревнивы. Чем меньше они видят поклонников дочери, тем лучше спят.

Она улыбнулась. Прощальный поцелуй длился достаточно долго.

– Если не остановимся, я снова начну тебя раздевать.

Она вытолкнула меня за дверь, помахала рукой и подождала, пока я не скрылся из виду.

Вечером раздался звонок, трубку сняла мама.

– Володя, тебя женский голос.

Я как раз собирался звонить Лене и решил, что она меня опередила.

– Володя, рада тебя слышать! Это Таня, мы летом познакомились, на море.

От неожиданности не сразу ответил.

– Да, конечно, Таня, рад тебя слышать.

– Я в Ленинграде, но всего на два дня, если можешь, давай завтра встретимся.

– Хорошо, но я могу только во второй половине, часов в шесть. Знаешь где Казанский собор?

– Да, я не первый раз в городе.

– Ну, и отлично. Тогда до завтра.

Повесил трубку. Кошка мурлыкала у моих ног, намекая, что её тоже за окном кавалеры ждут. Ну почему так всегда? Не хотел не с кем больше встречаться, но как в такой ситуации откажешь. Пока внутренние «я» выясняли, кто из них прав, телефон зазвонил снова.

– Ты не забыл, что мы собираемся за город?

– Нет, конечно, не забыл. Хотел предложить не тянуть время, выехать пораньше, часов в десять.

– Вообще-то я сова, но если ты решительно настаиваешь, не стану возражать.

Я подумал, что я тоже сова и что торопиться некуда, но слово уже вылетело.

– Встречаемся на Финляндском у паровоза.

– У тебя все хорошо? Ты какой-то встревоженный.

Не случайно говорят о женском шестом чувстве. Изображаю невозмутимость:

– Нет, все хорошо. Как папа среагировал на мой уход?

– Удивился. Предположил, что я тебя чем-то напугала.

– Но зато вы чай пили с прекрасными пирожными.

– Почти угадал, с восточными сладостями. Мама тоже заинтересовалась таинственным гостем. Я обещала, что завтра после прогулки мы зайдем в гости, хорошо?

Времени на размышления нет, ладно, придумаю что-нибудь по ходу.

– Хорошо, конечно зайдем.

Мы прощались еще полчаса, пока мама не взмолилась, что ей надо позвонить.

На вокзале как всегда многолюдно, Лена напомнила мне Тамару, облокотившуюся на решетку ворот в ожидании Александра. Сегодня изящной опорой выступало ограждение исторического паровоза. И в руке, кстати, она тоже держала пакет. Мы обнялись, задержав дыхание, разделяя прелесть прикосновения.

– Что это у тебя? – указал я на пакет.

– А вдруг нам захочется позагорать, а на земле лежать не очень удобно. Еще мама положила бутерброды.

Все повторяется, подумал я, но абсолютно неожиданно, словно движется по незримой спирали. Меняются люди, сюжеты, обстоятельства, но невидимая нить раскручивает нас вокруг оси, с каждым витком увеличивая скорость, мысли прошлого, отражаясь от будущего, ввинчиваются в настоящее.

Купили билеты, мороженое, сели на электричку, и через полчаса ветер Финского залива трепал наши волосы, глаза слезились, босые ноги оставляли следы на песке, а набегающие волны их размывали, унося воду с памятью о нас. Солнце окрашивало водную поверхность в нежные тона от серебристого до бирюзового, размывая грани берега и горизонта, ласкало теплом обнаженные тела, маня в лоно природы, где теряется смысл машины, одежды, карьеры – всего, где нету чувства меры.

– Давай уже где-нибудь устроимся. – Лена остановилась. Она скорее спрашивала, демонстрируя готовность принимать мои решения.

– Здесь ветрено, пойдем в дюны, они укроют.

В большей степени мной руководило желание не согреться, а уединиться. Мы удалились от берега, увязая в песке. Ветер смолк, на смену ему пришли птицы, стрекозы и даже озадаченный шмель. Мягкий кусок ткани взлетел и опустился на песок между трех сосен, создав иллюзию замкнутости и приватности.

– Прекрасный выбор. Ты еще не проголодался?

– Спасибо, пока нет.

Стаскивая джинсы, я одним глазом следил, как повисла на соседнем кусте легкая юбка. Лена замерла на одной ноге подобно аисту, тщательно стряхивая облепивший пальцы ног песок. В этом положении верхняя часть купальника практически не скрывала, ритмично подпрыгивавшую грудь.

– Ты подсматриваешь за мной? – спросила она, опустившись на колени.

– Раздеваю.

– Руками у тебя это получается лучше.

– Дразнишься, да?

– Нет. Если хочешь, могу тебе помочь, уже практически ничего не осталось.

Приняв симметричную позу, стараюсь быть ласковым отражением. Остатки одежды исчезли, Лена, как пластилин, таяла у меня под руками, от соприкосновения тел появилась предательская дрожь, признак страха перед познанием запретного плода. Температура стремительно нарастала и превратилась в жар, сметающий все на своем пути. В ушах звучало переходящее в стон прерывистое дыхание, тела искали свое продолжение за пределами материальных границ завершенности, стремясь обрести то, чего у них было, покорно повинуясь воле проснувшейся энергии творения.

Финал мог сравниться с извержением вулкана. Потом капельки пота на её верхней дрожащей губе, опущенные ресницы, чуть слышное дыхание. Тело растворилось в приятной истоме. Лена приподнялась, нежно положила голову мне на грудь и ласково шепнула:

– Тебя надо покормить, ты потерял много сил.

Бутерброды с твердокопченой колбасой и сыром оказались очень к месту, исчезнув с мгновение ока. Лена склонилась надо мной, её серые глаза ярко светились, словно продолжение балтийского неба. Новый виток энергетической бури начался с изучения формы выпуклых бедер.

Перманентное пребывание в различных фазах полета в роще грез привело к потере ощущения времени. Судя по солнечным часам, стрелка убежала далеко.

– Ты помнишь, что мы обещали приехать? Не хотелось бы их расстраивать.

С этими словами Лена сладко зевнула. Меня прострелила мысль о предстоящей встрече с Таней. Достал – уже четыре! Нужно было срочно ехать, а не хотелось даже шевелиться.

– Давай собираться, а то везде опоздаем.

Все происходило, как в замедленной съёмке. В конечном итоге мы все же оказались в электричке и с трудом протиснулись в вагон. Воздух, сменивший морской, казался тяжелым и липким. Ленины глаза неожиданно потускнели, и она начала сползать вниз между вплотную стоящих людей. Резко раздвинув толпу, я подхватил её. Сидевший рядом мужчина заметил неладное и освободил место. Лена очнулась, сделала несколько глотков воды из мгновенно появившейся бутылки.

– Беременна, поди, – доверительно заметила пожилая женщина.

Ничего не ответив, я сжал Ленину ладонь.

– Как ты?

– Не беспокойся, все хорошо. Я даже не поняла, что произошло.

Тревога не покидает, гложет чувство вины. Не понимаю, как может так быстро проявляться беременность.

На такси денег не было, добирались на автобусе.

– Не будем беспокоить родителей, хорошо? – попросила Лена, перед тем как нажать звонок.

– Тебе следует отдохнуть. Скажем, что ты себя плохо почувствовала.

– Зачем?

Дверь открылась. Высокая брюнетка поздоровалась и предложила войти.

– Извините, я не буду заходить, с удовольствием в другой раз. Лену, похоже, укачало, она себя не очень хорошо чувствует. Ей нужен сейчас покой.

– На чем вы ехали?

– На электричке, потом на автобусе.

– Лена, а где стало плохо?

– В электричке.

– Надо было взять такси.

– У меня не было денег, мама. Не беспокойся, уже все нормально.

– Попрощайся и иди к себе в комнату, не будем беспокоить папу. Жаль, что так все получилось, – сказала она, закрывая за собой дверь в прихожую.

– Иди ложись, поспи, завтра все будет отлично.

– Позвони мне вечером, как доедешь.

– Хорошо.

Мы поцеловались, и я помчался на встречу, которую не имел возможности отменить.

На Невском, как всегда, многолюдно. Казанский собор молчаливо властвует над окружающим его пространством, сквер у его подножия исполосован светом фонарей. Трава, цветочные клумбы, белые скамейки, силуэты прохожих. Опаздываю, и место выбрал прекрасное, тут и клоуна на ходулях не сразу заметишь.

– Володя, я уже начала волноваться, – раздался радостный голос на расстоянии вытянутой руки.

Таня стояла в клетчатом платье, руки сцеплены в замок. Собор, или город, или люди – что-то придавило ту запомнившуюся мне легкость и воздушность.

– Прости за опоздание.

Не понимаю, что делать. Поцеловать не могу, нет ощущения, что мы достаточно близко знакомы, от прежней влюбленности ничего не осталось.

– Если не возражаешь, пройдемся по Невскому, посидим где-нибудь, – предложил я и протянул руку.

– Конечно, почему бы и нет. – Она говорила спокойно, но чувствовалось, что борется с волнением.

Подала руку. Прикосновение нежное, но почему-то не накладывается на прежние воспоминания. Поток людей заставляет лавировать по широкому тротуару, они смотрят на нас, мы смотрим друг на друга, в себя и иногда по сторонам.

– Чем занимаешься? Как живешь? – Не понимаю, что спрашиваю и зачем.

– Я даже не помню, что я тебе рассказывала о себе, но это и не важно. Я представляла нашу встречу как продолжение на миг прерванного свидания, а теперь понимаю, что, наверное, то свидание было просто мгновением в наших разных жизнях. Тебе тоже так кажется?

Слушая её, понимаю, что она лучше меня объясняет происходящее, острее переживает. Мне неприятна моя роль. Периодически мелькают мысли, что Лена ждет моего звонка, почему потеряла сознание, почему Танины красивые ноги, бедра, подчеркнутая платьем грудь не вызывают прежних эмоций. Или здесь все выглядит иначе, или я уже другой. Уловил, что она говорит с провинциальным акцентом, и это режет слух, а раньше не замечал. Останавливаемся, заходим в кафе, занимаем столик на двоих. Город отступил вместе с гулом улицы и толпой пешеходов, пространство съежилось, стало долетать тепло её дыхания. Мои антенны настроились на прием её сигналов, но она боялась открываться и сама глушила их, скрещивая руки, опуская глаза. Тревога билась в моей голове и смазывала летящие образы, вызывающие негу предвкушения, обычную при общении незнакомой девушкой.

– Мне уже скоро надо идти, чтобы не опоздать на поезд. Рада была тебя повидать. Извини, что так неожиданного свалилась. Но знаешь, все к лучшему. Может быть, соберешься как-нибудь посетить наш город. Он не такой красивый, как Ленинград, но у нас теплее и, кажется, уютнее.

В момент расставания я ощутил щемящую боль – боль, причиненную мной этой девушке, абсолютно незаслуженную ею. От растерянности начал что-то блеять:

– Может, в следующий раз, ты просто заранее позвонишь или приедешь на несколько дней. Извини еще раз, что все так скомкано вышло.

Она встала из-за стола, я проводил ее до автобусной остановки. Вспомнилось первое прощание и теплота, но она уехала и не вернулась, затерялась в пространстве между городами, полями, дорогами, в лабиринтах, заведующих хранением чувств, ощущений, переживаний. Таня чмокнула меня в щеку, поцелуй царапнул где-то глубоко внутри и слетел с моей щеки. Двери закрылись, и она исчезла также быстро, как и появилась.

Я медленно побрел в сторону дома. Мне следовало торопиться, Лена наверняка уже звонила, но не было сил. По гулким переулкам моей одинокой души гуляло опустошение, боль сидела одна на скамейке и плакала, и я, как сторонний наблюдатель, уносил их в себе, неспособный разделить, исправить, помочь.