Нкуэнг наблюдал с берега за шхуной, потом медленно побрёл домой.

Он шёл и думал о Большой Жемчужине. Жалко рыбу! Ох, как жалко! До того жалко, что сказать невозможно. Не скоро раздобудет он вторую такую, а ещё вернее — никогда. Большая Жемчужина была одна. Равную ей не найти.

Погружённый в свои мысли, охотник собрался свернуть на тропинку, ведущую к хижине, как вдруг услышал, будто за кустами, загораживающими берег, кто-то плачет.

Страх мурашками побежал по спине. Уж не душа ли это рыбы-добытчицы тоскует и рвётся в море?

Океанийца тянуло прибавить шаг, но он пересилил себя, остановился. Плач донёсся явственней. Было в нём нечто знакомое. Нкуэнг пошёл на звук. Обогнув кусты, он увидел маленькую тёмную фигурку, освещенную лучами солнца. Да ведь это Руайя!

— Руайя! — окликнул девочку отец.

Девочка не шевельнулась.

Охотник подошёл вплотную. Руайя сидела у песчаного холмика, насыпанного господином Деньги. Вершина его заканчивалась пирамидкой, сложенной из кораллов.

— Ты сложила? — спросил Нкуэнг.

Девочка подняла голову.

— Да. Так лучше. Я хочу знать это место.

— Хорошо сделала. Пойдём домой.

Руайя встала. У ног её что-то блеснуло. Нкуэнг пригляделся. Это было зеркальце — овальное, двойное, в пластмассовой окантовке.

— Смотри, потеряла. — Он показал пальцем на подарок белого.

— Не потеряла, бросила, — сказала Руайя. — Не нужно оно мне, ничего от белого не нужно.

Руайя наклонилась и куском коралла ударила по маленькому блестящему овалу, в котором отражался песчаный холмик с пирамидкой на вершине. Зеркальце распалось на мелкие куски. В каждом отразился песчаный холмик.

— Хорошо сделала. Пойдём домой, — снова повторил Нкуэнг.

Больше до самого дома отец и дочь не произнесли ни слова.