Мальчики порядком устали, пока возились с ящиками. Болели руки, ныла спина, промокли короткие, до колен, чулки, промокли ботинки. Но все это пустяки. Все это в такую удивительную, незабываемую ночь не имеет никакого значения. Главное, что лов по-новому сразу, с хода, пошел великолепно. Весь остров будет шуметь завтра о тоннах кильки, пойманной на свет Густавом Мангом и его стариковско-комсомольско-пионерской бригадой. Причем, кто бы что ни говорил, а факт остается фактом: пионеры в новом деле сыграли не последнюю роль. О нет, далеко не последнюю!..
- Боюсь, не хватит тары, - говорил Марти запыхавшись, но таким тоном, будто всю жизнь только о таре и рассуждал. - На корме остался самый пустяк - десятка полтора ящиков, не больше. Придется, видно, кильку навалом ссыпать.
- Да, - подтвердил тоже запыхавшийся Юло, - еще два таких подъема - и тары определенно не хватит.
В темноте ребята волоком тянули очередной ящик с уловом на корму. Возить мокрый ящик по мокрой палубе нетрудно, но беспокойный день и еще более беспокойная ночь давали себя знать. У штабеля с ящиками присели отдохнуть. Здесь было хорошо. От рыбы веяло свежим, сыроватым запахом моря.
- Ты видал, Юло, что делается у лампы? - сказал Марти. - Вот где килька светолюбивая! Если бы устроить гонки на свет нашей кильки и каспийской, наша бы наверняка скорей прибежала.
- Как это - гонки? - не понял Юло.
- «Как, как»!.. Взять, например, в банку десять килек наших и десять каспийских, отъехать с ними от лампы метров на двести и пустить в море. Какие скорей приплывут, те светолюбивее. Спорим, что балтийские придут быстрее!
Юло не ответил. Он о чем-то задумался.
- Ты что молчишь, Юло? - спросил Марти.
- Да вот только сейчас вспомнил… Эх, какого мы дурака сваляли!
- Какого?
- Большого! Про школьный музей забыли.
- Про музей? Разве в школе есть музей?
- А ты и не знаешь! Никогда в уголок природы не заходил!
- Так то же уголок…
- Ну и что? Наш уголок вполне музеем можно назвать. Один осьминог чего стоит…
- Верно, осьминог здоровый, - не стал спорить Марти. - Так это мы из-за него дурака сваляли?
Юло пожал плечами: непонятливость друга поражала его.
- При чем здесь осьминог? Я о новом экспонате для музея, а он об осьминоге.
- Ты о новом о чем? - переспросил Марти.
- Об экспонате.
- А что это?
- «Что, что»!.. Предмет, который выставляют в музее, чтобы смотрели.
- Так. А мы здесь при чем?
- Не мы, а килька. Историческую кильку упустили… Лучший экспонат мог быть… Сам подумай: наш колхоз первый начал лов рыбы на свет? Первый. Сегодняшние кильки первые, выловленные новым способом? Первые. Значит, нам надо было из первого улова взять первую приплывшую к лампе кильку, заспиртовать и сдать в уголок. Это ведь историческая килька! Понимаешь, историческая!.. Такой экспонат вел школа сбежалась бы смотреть.
Марти живо представил себе толпу школьников, теснящихся вокруг него, а его самого, держащего в руках банку с этим… как его? - с экспонатом, и ему стало жаль упущенной возможности насладиться славой. Да, сплоховали! Явно сплоховали…
- Слушай, Юло, а сейчас разве поздно взять первую кильку для музея?
- Где же ты ее найдешь - первую? Вон сколько ее!
- Да, сейчас уж найти трудно, - вздохнул Марти.
Мысли вихрем мелькали в его рыжеволосой голове. Смешно! Такой случай выпадает раз в жизни, и он был бы трижды растяпой, если бы упустил его. Что-то надо придумать. Обязательно надо!
- Слушай, Юло, а что, если нам просто взять кильку из ящика и сказать, что она первая?
- Вот уж сказал! Возьмем не первую, а скажем, что первая! Какой же это экспонат? Это будет мошенничество, а не экспонат. Ты что, жульничать вздумал?
- Но-но! - остановил расходившегося приятеля Марти. - Не знаешь, а говоришь… Ничего не жульничать. Я на жульничество сам не согласен. Тут можно по-честному сделать. Ведь самую первую кильку все равно нельзя узнать. Как узнать, какая подплыла к лампе первой, а какая тридцатой? Они сразу как сумасшедшие бросились к ней… И какая первая подскочила - не разберешь, у нее на спине не написано. Одну из первых - это да, это найти можно…
- А как ты найдешь одну из первых? - стал соглашаться Юло.
- Если достать, например, первый ящик и из него взять кильку, которая лежит на дне с того боку, который сначала подставили под сеть, то…
- Ага, правильно, я тот бок помню! - перебил обрадованный Юло. - В нем еще дырка от выпавшего сучка была. И ящик найти нетрудно: он самый нижний в штабеле. Ведь мы как делали? Вниз поставили первый ящик, на него - второй, на второй - третий… Так что тут без обмана будет: нижний ящик - первый, и там, где сбоку дырка, первые исторические кильки лежат. Много нам ни к чему, а одну возьмем. И надпись на банке можно будет сделать: «Первая килька, выловленная на электрический свет в районе Вихну. Подарок учеников четвертого класса Ю. Манга и М. Уада».
- Постой, постой, вот тоже хитрый какой! - запротестовал Марти. - Ты, значит, на первом месте будешь, а я на втором, да?
- А сам не хитрый? Самому тебе на первом месте быть - ничего?
Марти, действительно, не прочь был быть на первом месте. Но справедливость есть справедливость. Справедливость подсказывала, что в этом спорном случае лучше всего кинуть жребий.
Так он и предложил.
Юло не возражал.
Марти достал из кармана неведомо как попавшую туда гайку и зажал ее в левой руке.
Юло пощупал в темноте обе грязные, мокрые руки приятеля и хлопнул по правой.
- Не угадал! - обрадовался Марти, раскрывая пустую ладонь.
- Нет, ты и левую покажи, - потребовал для проверки Юло.
- На?, на?, пожалуйста!
Гайка лежала в левой руке. Обмана не было.
- Так, - вздохнул Юло. - Значит, сначала на записке будет твоя фамилия, потом моя…
- Как условились, - скромно, но с торжеством в голосе произнес Марти. - И знаешь что? Не будем время терять, давай - к ящикам…
Стали разбирать ящики. Вот и нижний… Ощупью обследовали бока. Верно, в одной доске - гладкая скошенная дырка, след выпавшего сучка. Значит, ошибки нет - тот самый ящик и тот самый бок.
- Надо самую нижнюю кильку достать, - сказал Юло.
- А если она маленькая будет, дохлая… - усомнился Марти. - Лучше так сделаем: закроем глаза, и оба, не глядя, достанем по кильке. Чья будет побольше, ту и заспиртуем. Историческая килька должна быть большой.
- Давай! Считаем до трех.
- Считай.
- Приготовились! - сказал Юло таким тоном, каким говорят перед стартом. - Начали! Раз, два, три!
Друзья зажмурили глаза и запустили руки в ящик.
- Ой! - вскрикнул Марти.
- Ой! - вскрикнул Юло.
Оба поднесли руки ко рту, оба зачмокали губами.
- Вот чорт! - выругался Марти. - Мне колюшка попалась. Все пальцы исколола!
- Надо же! И мне колюшка попалась, - сказал Юло и потряс исколотой ладонью.
Заглянули в ящик.
Теперь, когда они сделали то, чего никто на боте в горячке лова не догадался сделать с самого начала - стали внимательно разглядывать рыбешку, - выяснилось нечто такое, от чего ребята вскочили и ошалелыми глазами посмотрели друг на друга. Рыбка, которая принималась всеми за кильку, оказалась вовсе не килькой. В ящике было полным-полно колюшки. Самой настоящей колюшки. А кильки - ни одной!
Мальчики заглянули в соседний ящик, потом, торопясь, задыхаясь от волнения, стали перебирать все, сколько их было на корме.
Всюду колюшка. Только колюшка.
Это небольшое, с кильку величиной, создание с тремя острыми, как кинжалы, колючками на спине считалось на Вихну, да и везде на Балтике, «сорной», бесполезной рыбой. Рыбаки выбрасывают ее, когда она попадается в сети. И очень сердятся, если попадается много: улов засоряет, хорошую рыбу портит.
А тут весь улов - колюшка. Колюшка - и никакой другой рыбы! Такого никогда не бывало.
Приятели тупо уставились в темноту. Мелкая волна плескалась о борт стоящего на якоре судна. В этом тихом, равномерном журчании воды слышалась какая-то издевка. Море будто говорило: «Плеск-плеск, плеск-плеск! Удивляетесь? То-то - плеск! - удивляйтесь! Я еще с вами - плеск! - не такие шутки могу сыграть».
На корме Густав Манг о чем-то переговаривался с Андрусом. Их спокойные голоса вывели ошеломленных ребят из состояния оцепенения. Марти первый пришел в себя:
- Юло, что же это, а?
- Не знаю.
- Где же килька?
- Понять не могу!
- И откуда столько колюшки? Одна колюшка! В жизни не видал такого!
- И я.
- Юло, Марти! - раздался в это время призыв бригадира. - Ящики сюда!
Мальчиков как ошпарило. Ведь старшие еще ничего не знают! Они поднимают сеть, они снова собираются загрузить ящики мусором.
- Постойте! Погодите! - отчаянно, в один голос закричали ребята и побежали на правый борт, к лебедке. - Постойте! Погодите!.. Это не килька!..
Старый Леппе остановил лебедку. Переполненная рыбой тяжелая мокрая конусная сеть высилась над палубой. Из каждой ячеи бежала дружная капель. Книзу капли соединялись в сплошной, стекающий в море ручей.
- Ну, что еще там? - спросил Густав Манг.
- Папа!.. Дядя Густав! - вперебой надрывались Юло и Марти. - В ящиках не килька, в ящиках колюшка!..
- Что?.. Вы что чепуху несете!
- Да нет, правда, мы сейчас всё просмотрели. В первом подхвате ни одной килечки не было! Только колюшка!
- А ну, Николай, дай пониже!.. Андрус, зажги лампу! - приказал бригадир.
Подъемный трос пополз вниз. Сеть горой легла на палубу. Потушенная при подъеме лампа была снова включена. Палубу залило ярким светом.
Рыбаки наклонились над сетью, как над колодцем. В сачке бились, извивались, подпрыгивали и снова падали тысячи и тысячи рыбешек. И у каждой на спине топорщились иголки.
Леппе смотрел на странный улов с удивлением, потом брови его стали хмуриться все грозней и грозней. Появление колюшки он принял за личное оскорбление.
- Андрус, - спросил старик голосом, в котором рокотал сдерживаемый гром, - почему мусор в сети? Где килька, что целыми косяками должна идти на свет?
Андрус не успел ответить. Вместо него всего одну короткую фразу произнес бригадир.
- Потом разговоры! - жестко сказал он. - Поднимай сеть!
Старый Леппе молча пошел к лебедке. Трос пополз вверх. Никто не понимал, что собирается делать Густав Манг.
А бригадир дождался, когда подхват повис над палубой, перекинул низ сети за борт и с силой дернул узел, стягивающий выливное отверстие. Рыба целым потоком обрушилась в море. Тысячи, десятки тысяч рыб… Уловом одного подхвата можно было бы воз нагрузить. Но ведь это не улов, это никчемная, никому не нужная колюшка.
Пустая сеть заколыхалась на ветру. Бригадир затянул шнур, и снова прозвучал его спокойный, твердый голос:
- Свет выключить! Опускай!
Лампа потухла. Сеть погрузилась в воду.
- Свет включить!
Лампа озарила глубину.
Андрус, Леппе, Юло и Марти молча смотрели на бригадира: что он делает, чего добивается?
Густав Манг тоже молчал, потом сказал:
- Как же можно по двум подъемам судить о том, годится или не годится лов кильки на свет? Забросим подхват несколько раз, тогда посмотрим.
На яркое электрическое пятно снова стала со всех сторон собираться рыба. Теперь, когда рыбаки знали, даже сверху можно было различить, что это не килька: вокруг лампы грудилась колюшка.
Скоро она, как и раньше, опоясала лампу плотным, непроницаемым кольцом. Начался немой хоровод.
Глядя на рыбешек, Марти кипел от негодования.
- Проклятые! - бормотал он сквозь стиснутые зубы. - Вы не даете килькам подойти, вы весь свет загораживаете!
Подняв с палубы крышку ящика, он яростно швырнул ее в самую рыбью гущу. Доска плюхнулась в воду с шумом взорвавшейся бомбы. Но только те колюшки, что были к ней ближе всех, кинулись врассыпную; другие даже внимания не обратили. Вот уж, действительно, правду сказал инженер Соколов: рыбу палкой нельзя отогнать! Свет словно заворожил ее.
Андрус молча смотрел на колюшек, круживших вокруг лампы. Он был очень расстроен.
- Поднимать не стоит, дядя Густав, - сказал он. - И так все ясно: сплошь колюшка. Попробуем опустить подхват метров на пять ниже…
На такой глубине можно было различить только светлое пятно лампы и темный пояс рыбы вокруг нее. Что за рыба - но узнать.
Подхват подняли. Только колюшка.
Прибавили еще пять метров глубины. То же самое…
Казалось, колюшка собралась сюда со всей Балтики. Откуда ее столько? Будь она промысловой рыбой, какой великолепный улов могла бы дать эта ночь!
После того как сеть еще несколько раз подняли и опустили, Николай Леппе, стуча тяжелыми сапогами, отошел от лебедки. Даже по шагам его чувствовалось, до чего он зол.
- Довольно! - сказал старик, метнув взгляд в сторону бригадира. - Мне все равно, кто что думает, я прямо скажу: заниматься детскими игрушками больше не согласен. Понимаешь, Густав, не согласен, и все! Лампы, генератор… лов на свет… новая техника… Вижу я новую технику: глупость и чепуха! Что это за техника, которая со всего моря собирает сорняк и не приманивает ни одной путной рыбы? Вот уж, действительно, достижение! По старому способу кильку ловим, а по новому - колюшку… Очень хорошо! Да ведь над нами завтра весь залив смеяться будет! И правильно, пусть смеются, поделом. Послушались мальчишек, связались с мальчишками, чуть ли не в пионеры собрались записаться… Тьфу! Стыдно вспомнить!
Леппе в сердцах сплюнул за борт и засипел трубкой с такой силой, что искры кругом полетели. Помолчав, продолжал:
- Я думаю так, Густав: то, что несколько дней потеряли впустую, бог с ними, не вернешь. Сейчас главное - позору не натерпеться, не краснеть за свою глупость. Будем говорить всем: не вышло, мол, с ловом на свет, не получилось… А почему не получилось, что не получилось, до этого никому дела нет. О колюшке же вовсе смолчать надо. Иначе засмеют, проходу не будет…
Пока старик говорил, Андрус стоял с опущенной головой. Но, выслушав речь Леппе, вожатый выпрямился.
- Ну нет, дедушка Николай, - решительно заявил он. - Вы опять хотите, чтобы мы секретничали, таились, недоговаривали, будто сделали что-то стыдное, плохое… А нам стыдиться нечего. Мы ничего плохого не сделали. Не вышло с ловом кильки на свет? Что ж, в этом не наука и не техника виноваты, в этом я виноват. Думал, все очень просто: опустил лампу - и рыба пришла. Рыба, как видите, пришла, да не та, что нужно. Значит, в чем-то ошибка, что-то мы делаем не так. Узнать надо, разобраться. А если скрывать будем, ничего не узнаем.
Густав Манг возился у мотора и молчал. Долго молчал. Занимался рассвет. Море, словно замерев в ожидании наступающего дня, притихло. Только рябь пробегала по темносерому безбрежному простору. То были короткие минуты между концом ночи и началом утра, когда всегда шумная, всегда беспокойная громада вод угомонилась, заснула.
Ребята тоже притихли. Они сидели на мокрых ящиках вялые, расстроенные. Все стало безразличным, ничто не занимало их больше - ни потускневший мигающий свет маяка на Красных камнях, ни подъем якоря, который, не глядя друг на друга, молча тянули Андрус и старый Леппе. Хотелось только одного - домой, в теплую комнату, в постель.
Зашумел мотор, зашипела, проснулась вода под бортом, бот пошел резать темную гладь. Суденышко бежало навстречу солнцу, туда, где горизонт из серого становился зеленым, а из зеленого - розовым. Из этой розовой дали протянулась огненная стрела. Она плашмя легла на воду, вытянулась от горизонта до палубы «Советского партизана», уперлась в конусную сеть. Подхват висел на стреле мрачной, безжизненной тушей, но когда луч солнца коснулся его, произошло чудо: огромный сачок превратился в великанскую, усыпанную драгоценностями корону; капельки влаги на узелках сети засверкали, как алмазы; водяная пленка, застрявшая в ячеях, стала отсвечивать жемчугом; электрическая лампочка, покачивавшаяся на своих распорках, засияла невиданным брильянтом.
Волшебное зрелище расшевелило Юло. Он залюбовался им и тут вспомнил о боге морей Нептуне, о котором говорил недавно инженер Соколов. Должно быть, так и возникало в старину у людей представление о богах. Увидят расцвеченную солнцем сеть и придумают: это, мол, не сеть - это корона владыки подводных глубин. И вот уж обыкновенная острога - не острога, а трезубец в Нептуновых руках и водоросли - не водоросли, а длинная борода Нептуна… И пойдут, пойдут связывать одну небылицу с другой. Знаний-то ведь не было, только фантазия работала!
А сейчас людям все известно, сейчас самые непонятные вещи стали понятными. Советские ученые узнали о жизни моря так много, как никто еще не узнавал. Взять хоть лов на свет…
При мысли о лове на свет у Юло что-то заныло внутри, как больной зуб. Нет, не вышло у них с этим делом, ничего не вышло. Получилось такое, что лучше и не думать. Скандал, настоящий скандал!..
Юло взглянул на Марти. Тот сидел съежившись, фуражка была надвинута на нос, а нос уткнут в поднятый воротник куртки. От всей фигуры веяло унынием. Юло даже стало жаль приятеля.
- Марти, а Марти, - сказал он, - как думаешь, римляне вправду верили в Нептуна?
- Отстань ты со своим Нептуном! - разозлился Марти. - У людей неприятности, а он с Нептунами лезет! Еще об экспонате потолкуй! Нам ведь еще в школу экспонат надо сдать…
Издевка друга больно задела Юло. Что-то подкатило к горлу. Как может Марти так говорить! Разве он, Юло, виноват в том, что произошло? Да и вообще, разве кто-нибудь в этом виноват?
Юло отвернулся и тоже надвинул фуражку на нос. Великолепное апрельское утро, голубое небо с легкими, пушистыми облачками, тихое, искрящееся под солнцем море, белая кружевная пена за кормой, переливающиеся цветами радуги брызги у борта - ничто не радовало глаз. Как плохо, когда человека постигает неудача! Как плохо, когда приходится разочаровываться в деле, которым жил, которое захватило тебя! Так отлично все шло - и вдруг лопнуло, как мыльный пузырь! Не нужны больше ни конусная сеть, ни семисотпятидесятисвечовая лампа, ни отличный, сделанный из водопроводной трубы обруч, ни ладная гиря-грузило… Напрасно старались, напрасно мечтали…
День потерял краски не только в глазах Юло и Марти. По тому, как нахохлился, словно большая старая птица, Николай Леппе, как упрямо и сосредоточенно уставился в одну точку Андрус, видно было, что и им нелегко, что и им свет не мил.
А по виду Густава Манга ничего не угадаешь. Он, когда встал за штурвал и повернул бот к острову, тоже вначале как-то ушел в себя, был мрачен и сипел трубкой. Но потом ничего, отошел… И хотя бригадир по-прежнему молчал, от всей его большой, мужественной фигуры веяло бодростью, а не унынием.
Показался Вихну. Остров вырастал из воды зеленый, уютный. Высоко в небе какие-то птицы тянулись стаей к нему. Видно, и для них этот кусочек земли среди моря был домом.
Бригадир переложил руль, взял курс к молу, оглядел мрачные фигуры на палубе. В глазах его блеснул смешливый огонек.
- Эй, Юло, Марти! - обратился он к друзьям. - Вы чего скисли? Или уловом недовольны?
Мальчики молчали. Вместо них подал голос старый Леппе.
- Уловом все довольны, - пробурчал он. - Улов - лучше не надо!
- Положим, лучше надо, - усмехнулся Густав Манг, - но я доволен. Хороню поработали ночью!
- Поработали, да впустую…
- Не впустую, Николай, совсем не впустую… Скажешь, мы не узнали то, что нужно было? Узнали. Очень важные вещи узнали. Ученые правы!
- Правы? - Леппе даже поперхнулся от ярости. - По их совету мы набрали вместо улова мусор - и они правы?! Ну, знаешь, Густав, был ты рыбаком, хорошим рыбаком, а что с тобой стало… Эх!.. - Старик скорбно покачал головой…
Его «эх!..» выражало очень многое. В нем были и негодование и сожаление: пропал, дескать, человек; свихнулся и не понимает этого, упорствует.
А бригадир действительно упорствовал. Он посмотрел на старого Леппе и стал спокойно, обстоятельно разъяснять:
- Вот ты говоришь, Николай, - набрали мусор. Да, колюшка нам ни к чему. Всю ее выбросили за борт. Но то, что хотели узнать, все-таки узнали: идет рыба на свет, здорово идет! И это главное. Пусть вместо кильки идет пока колюшка. Ученые говорят, что килька тоже светолюбивая рыба. Значит, она тоже придет. Только узнать все лучше надо. Вот съездим в город, потолкуем с инженером Соколовым, разберемся, что к чему, и доведем дело до конца.
Старый Леппе изобразил на лице самую ядовитую из своих улыбок:
- Поезжайте, поезжайте, обязательно поезжайте… Может быть, привезете еще какую-нибудь новость. Вроде того, как ловить судаков на патефон. Приедете, заведете патефон, опустите в море, и будет он играть на дне веселые мотивчики. А судаки, конечно, сбегутся на музыку, сами от радости и удовольствия в сеть станут прыгать. Вот будет техника так техника!..
Старик издал горлом звук, похожий на злой орлиный клекот: это он так смеялся.
Но никто не поддержал его смеха. Андрус же побледнел от негодования.
- Ничего, дедушка Николай! - сказал он, чуть задыхаясь. - Над ставным неводом, тоже смеялись, а что получилось? Сейчас все смеются над теми, кто смеялся. Хорошо, как говорится, смеется тот, кто смеется последним.
Леппе грозно посмотрел на Андруса и… закашлялся. Он не нашел подходящих слов, чтобы оборвать дерзкого юношу.