Святой голос выражается по-матросски

Подходил вечер пятницы — тот вечер, который решал судьбу Дика. Но Дик об этом ничего не знал. После неудачи с миллионером он совсем приуныл: похоже, что надеяться больше не на что. Завтра ему сделают операцию.

Закрыв глаза, Дик лежал на своей кровати в четырнадцатой комнате лечебницы «Сильвия», которая по-честному — тринадцатая, и думал. Вернее, убивал время впустую. Думать ни о чем не хотелось. Мысли приходили в голову пустые, нескладные.

Вдруг послышались женские шаги. Над ним кто-то остановился, тронул за плечо:

— Вставай, Дик! Что это ты разоспался?

— Ма!

— Какая ма? — рассмеялась миссис Джен и присела на край кровати.

Дик открыл глаз, окинул взглядом комнату. А ему-то на минуту показалось, что он дома!..

Вслед за сиделкой в комнату вошел Том. Вместо привычной больничной пижамы на нем был мешковатый, но крепкий костюм. Из-под широких брюк виднелись грубые ботинки с тупыми носками. Могучую шею обтягивал толстый воротник вязаного свитера.

— Куда это вы собрались, мистер Томас? — удивилась сиделка. — Кто вам выдал костюм?

— В церковь, Джен, в церковь! — весело ответил моряк. — На меня снизошла благодать, меня потянуло на вечернее молебствие.

— В церковь? — Миссис Джен с сомнением покачала головой. — Что-то не похоже, мистер Томас, чтобы вы ходили в церковь.

— Не верите? — Том улыбнулся. Блеснули два ряда новых зубов. — Ай-яй-яй, Джен! У человека молитвенное настроение, человек спешит на свидание с богом, а вы ему не верите. Нехорошо, очень нехорошо!.. Вот и мисс Сильвия тоже сначала не верила. Но я ей сказал так: «Мисс Сильвия, вы видите перед собой великого грешника. Вы видите перед собой человека, который уже много лет не был в церкви, который погряз в грехах. Я забыл о существовании бога. Но со вчерашнего дня что-то со мной случилось, что-то все время тревожит меня. Мне все кажется, будто я слышу внутренний голос… Знаете, такой особенный, святой голос. И он без конца нашептывает мне: „Сходи в церковь, Том! Сходи, скотина, в церковь, не губи, гад, свою бессмертную душу“».

— Вы так и сказали мисс Сильвии: и про гада и про скотину? — усомнилась сиделка.

— Сказал, ей-богу, сказал, — побожился моряк. — Я и объяснение ругани дал. По-моему, объяснил я, у божественных сил к каждому свой подход есть. Божественные силы знают, с кем как нужно разговаривать. Со мной вот божественный голос разговаривал по-матросски. Да так умело, такие словечки загибал, что я даже повторить их стесняюсь. Но зато пронял… До самого сердца дошел. После святых слов меня так и потянуло в церковь, так и потянуло.

— Что же мисс Сильвия? Поверила? Сверкнули искусственные зубы. Том улыбнулся:

— А как же! Мисс Сильвия в божественных делах очень тонко разбирается. Она сказала, что в святом голосе, позволившем себе всякие выражения, проявилась божественная мудрость, ибо только бранными словами можно было разбередить мою заскорузлую в скверне и грехах душу; она сразу поняла, что было бы грешно воздвигать препятствия на моем пути к господу. Ваша хозяйка, Джен, заявила так: «Идите, мистер Ауд, обязательно идите в церковь. Я не усматриваю в этом нарушения правил нашей лечебницы. По моим понятиям, посещение церкви больными важнее лекарства, а забота об исцелении тела начинается с заботы об исцелении духа. Идите, мистер Ауд, идите и молитесь за свою бессмертную душу. Если вы услышали бога — бог услышит вас».

— Да-а, — неопределенно протянула сиделка. — На мисс Сильвию это похоже… Но меня, мистер Том, вы не проведете. Я в святое сквернословие не очень верю. И в то, что в церковь идете, — тоже.

— Напрасно, Джен.

Миссис Джен рассердилась настолько, насколько могла рассердиться при своей доброте:

— Ладно, не уверяйте! Мне до ваших выдумок дела нет. Раз вы предупредили мисс Сильвию, раз она знает — значит, все в порядке. Желаю вам, мистер Ауд, хорошо провести вечер.

— Спасибо.

Миссис Джен вышла. Дик смотрел на своего соседа по палате. Сейчас от него за милю несло морским духом. Именно так матросы выглядят, когда сходят на берег.

— Что, Дик, не узнаешь?

— Да, совсем другим стали. Куда вы идете?

— Для мисс Сильвии — в церковь. А тебе расскажу завтра. — Том дотронулся до плеча Дика: — Ты не скучай, все будет хорошо.

— Я не скучаю, — вздохнул Дик. — Только завтра… — Дик отвернулся к стене. — Что завтра?

— Сами знаете. Завтра операция…

Моряк отнесся к напоминанию о предстоящей операции до обидного равнодушно. Он словно не верил в нее. Пробормотав что-то неопределенное, вроде:

«А-а!.. Да-да… Ну ничего, обойдется», — он щелкнул Дика по носу и ушел.

 

Киоск на колесах

Том сговорился с инженером-прачкой Кингом Блейком встретиться возле станции подземки. Там и встретились. Старенький грузовичок стоял у обочины тротуара. В кабине сидел Блейк. Его черные руки спокойно лежали на баранке руля.

— Хелло, Блейк!

— Здравствуйте, Ауд!

Том забрался в кабину, сел рядом с инженером-прачкой-водителем. Машина тронулась.

Ни Том, ни Кинг не подумали о том, что в Нью-Йорке в конце рабочего дня автомобилем может пользоваться только тот, кому некуда спешить. А они спешили. Они очень спешили. Им надо было попасть в типографию. Однако время проходило, а до типографии оставалось все так же далеко. Машина двигалась медленнее любого пешехода. Справа, слева, позади, впереди — всюду, куда ни посмотреть, улицу заполняли тысячи автомобилей. Словно бизоны в громадном стаде, они фыркали, дрожали от нетерпения, на разные лады гудели и со всех сторон напирали на старенький грузовик. Тот тоже не давал себя в обиду, тоже фыркал, издавал гудком хриплые звуки, скрежетал тормозами, в общем, старался вовсю. Но это мало помогало. Поездка, по-настоящему говоря, превратилась не в поездку, а в стоянку с перерывами: полминуты движения — десять минут стоянки, полминуты движения — десять минут стоянки…

Том из себя выходил, он проклинал все на свете, он готов был оставить машину и пойти пешком. Но попробуй оставь!.. Для этого надо было найти на улице место, не занятое другой машиной. А тут дюйма свободного нигде не было; тут стадо автомобилей заполняло пространство от края одного тротуара до края другого; тут туман в воздухе стоял от бензинового перегара.

На город спустились сумерки, а моряк и инженер все еще были кварталах в десяти от типографии. Застряли перед светофором. Кинг уверял, что это последний, что дальше больших задержек не будет.

Улицу заполняли все те же привычные звуки — шум людской толпы, выкрики продавцов, зазывная музыка радиорепродукторов возле кино и ресторанов, тяжелое дыхание моторов. Но вот в сложном уличном оркестре возникли новые звуки. Они неслись издалека и с каждой минутой становились явственнее. Сначала ничего нельзя было понять, слышны были только звонкие мальчишеские голоса, выкрикивавшие что-то неразборчивое. Потом в криках мальчишек можно было уловить уже одно привычное для уха нью-йоркца слово — «экстренный»… Потом стало слышно наконец все, что хотели возвестить миру мальчишки. Они кричали:

— Экстренный выпуск «Голоса рабочего»! Экстренный выпуск!

— Слышите, Кинг? — огорченно произнес Том. — Опоздали!..

Мимо пробежал паренек. Увесистую пачку листков он зажимал левой рукой, а в правой держал один номер и размахивал им в воздухе, будто стрелочник флажком, когда нужно остановить поезд.

— Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!

— Эй, мальчик! — крикнул Том.

Ловко лавируя между машинами, газетчик подбежал к грузовику. Это был Чез Николс. Скромный Чез, тихий Чез, честный Чез, которого мальчишки на пустыре уважают за то, что он никогда не жульничает, никогда никого не обманывает.

Чез и сейчас оставался честным парнем, но скромным и тихим назвать его было нельзя. Он весь пылал усердием, он делал дело, а дело скромных и тихоньких не любит. Когда продаешь газеты, нужно уметь лезть на глаза и кричать в самое ухо. Чез так и поступал. Вскочив на подножку грузовика, он сунул листок в кабину и не переводя духа произнес:

— Купите газету, мистер. Поверьте, очень интересный номер. Несчастный случай с мальчиком. Ваши несколько центов спасут его.

Том протянул монетку.

— Послушай, парень, — спросил он, — ты не видел: Майк Грин, рыженький такой… Он как, в типографии еще?

Чез удивленно посмотрел на Тома. Ему хотелось спросить, откуда этот здоровяк, похожий на моряка, знает Майка? Но спрашивать было некогда. Бросив на ходу:

— Бронза?.. Там. Ждет кого-то… — Чез вырвал из пачки газету и побежал дальше.

Над головами прохожих снова, как сигнал бедствия, замелькал листок.

— Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Том развернул газету. В нос ударил запах свежей типографской краски. Через всю страницу шли большие буквы первой строчки:

ДИКА ГОРДОНА НАДО СПАСТИ!

Ниже буквы заголовков были поменьше, но тоже маршировали через всю страницу:

ЮНОМУ АМЕРИКАНЦУ ГРОЗИТ СЛЕПОТА ЕГО ОТЕЦ — РАБОЧИЙ НЕ МОЖЕТ ЗАПЛАТИТЬ ЗА ЛЕЧЕНИЕ. ВРАЧИ ПРЕДЛАГАЮТ УДАЛИТЬ ГЛАЗ — ЭТО ДЕШЕВЛЕ.

Буквы заголовков хоть и шли в строю, но все же на солдат похожи не были. Это были командиры. А вот дальше в строчках теснились рядовые. Строка за строкой черненькие знаки, сложенные в слова, рассказывали о случае с Диком Гордоном. И не только о нем. Приводились другие случаи, рассказывалось о других детях и взрослых, которые тоже болели и могли выздороветь, но не выздоровели, потому что у них не было денег на лечение. Уж они знали, редактор и его помощник Джо, что писать и как писать. Хорошо всё изложили — просто и ясно.

В центре страницы, в рамке из строчек, была помещена фотография Дика, вернее сказать — его глаза. Нижнюю часть портрета, раздобытого вчера Майком, в газете отхватили, верхнюю отхватили и оставили только глаза с кусочком носа и полоской лба.

Вообще-то глаза Дика ничего особенного собой не представляют. Глаза как глаза — живые, бойкие смышленые, мальчишеские. Но сейчас, сами по себе, они приобрели совсем новое выражение. Большие, пытливые, серьезные, выжидающие, они как бы забирались в душу каждого, кто смотрел на них.

И подпись под фотографией тоже была не такой, мимо которой можно пройти равнодушно. Она говорила:

ГЛАЗА, КОТОРЫЕ ПРОДАЮТСЯ. ЦЕНА 850 ДОЛЛАРОВ. КУПИМ И ПОДАРИМ ГЛАЗА ТОМУ, КОМУ ОНИ ПРИНАДЛЕЖАТ — ДИКУ ГОРДОНУ.

Пока Том и Кинг просматривали газету, красный сигнал в светофоре сменился зеленым. Лавина машин двинулась и покатилась, набирая скорость. По улице навстречу бежали мальчишки с пачками листков в руках. «Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!» — доносилось с тротуаров.

Том наклонился к водителю:

— Вы только посмотрите, как рыженький развернулся: целую армию мобилизовал. Боюсь, на нашу долю газет не хватит. Да и его вряд ли застанем.

Но газеты были. Майк — тоже. Когда грузовик подъехал к типографии, Бронза дежурил у ворот, приплясывая он нетерпения.

— Что же вы?.. — накинулся он на вылезавшего из кабины Тома. — Я бы уж знаете где был? А из-за вас задержался, из-за вас ребята больше моего продадут… Идемте скорей, тут все приготовлено.

Приготовленными оказались пачки с газетами. Они лежали во дворе, под широким навесом из оцинкованного железа.

— Сколько здесь? — спросил Том. Лицо у Майка стало виноватым.

— Полторы тысячи, — смущенно ответил он. — В типографии лишнее отпечатали. Говорят, на всякий случай. А я боюсь, как бы не осталось. Ребята и так по триста — четыреста штук взяли. Это, знаете, когда бокс бывает и то столько не продаем.

— Давай всё в машину! — распорядился Том. — Мы газетчики моторизованные, полторы тысячи продадим.

— Только сначала грузовик надо привести в порядок, — заметил Кинг.

Инженер достал из-под сиденья в кабине жестянку с гвоздями и молоток. Моряк, не спрашивая, стал помогать. Оба начали приколачивать к бортам машины номера экстренного выпуска. Чтобы не сорвало ветром, каждый лист обрамлялся полосками картона, подобранными во дворе.

Через пять минут старенький грузовик преобразился. Глядя на него, уже нетрудно было догадаться: здесь торгуют газетами. С трех бортов машины в окружении печатных строчек на мир смотрели глаза Дика.

Бронза с завистью наблюдал за работой Тома и Кинга. Вот это дело! Вот так и следует продавать газеты: забраться в кузов, мчаться на третьей скорости по городу и высматривать покупателей.

Том угадал мысли Бронзы.

— Залезай, Майк, — предложил он. — Клади сюда свои газеты, вместе продавать будем.

Майк вздохнул:

— Нет, нельзя, мне от ребят отбиваться неудобно.

Это нечестно, если я буду на машине, а они пешком. Да и узнают… Лучше я тоже пешком…

Сказав так, Майк еще раз вздохнул, подхватил свою пачку листков и припустился по улице.

— Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! — далеко разнесся его звонкий голос.