1. На большом берегу

Трудно поверить, что могут найтись в нашей стране граждане, достигшие довольно солидного, одиннадцати-двенадцатилетнего возраста и никогда не видевшие поездов, высоких каменных домов, асфальтированных дорог. Трудно поверить, что могут найтись у нас ребята, которые, учась в четвертом классе, знают об этих вещах только по картинкам в книжках. Однако факт остается фактом: у Марти и Юло жизнь сложилась именно так. Как бы ни хотелось мальчикам, но паровозам действительно нечего делать на их маленьком острове. Семь километров в длину и четыре в ширину — не очень-то разбежишься на таком пространстве!

Что же касается асфальтированных дорог, то они на острове будут. И высокие каменные дома тоже. Недаром Мартин Крусте говорил недавно на заседании правления, что пришло время подумать о строительстве большого, красивого Дома культуры для колхозников Вихну. Дом культуры наметили построить в центре острова, а от мола к нему проложат широкую, гладкую дорогу, по бокам которой будут электрические фонари на высоких железных мачтах.

Так задумали вихнувцы. А что задумали, то исполнят. Как известно, у них слово с делом не расходится. Но пока — чего нет, того нет. И Юло с Марти, впервые вступив на Большой берег, не переставали ахать.

Прежде всего перед ними раскрылся порт. У причалов, сверкая белой краской надстроек, стояли пароходы. Некоторые были огромны. В их каютах могли не теснясь расселиться все вихнувцы от мала до велика.

Над пароходами, даже над пароходными трубами, поднимали шеи громадные голенастые стальные птицы. Это были подъемные краны. То наклоняя, то вздергивая вверх клювы, они вытаскивали из судовых трюмов ящики, тюки, мешки, бочки, стальные балки, листы железа, бревна, доски, рельсы, части машин.

А другие краны нагружали пароходы. Они тоже плавно разворачивались, тоже то наклоняли, то поднимали свои могучие стальные шеи и несли в клювах, будто кормили ненасытных птенцов, связки тюков, ящиков, мешков.

Толкая пустые и груженые платформы, гудели, надрывались паровозы. Вдоль причалов быстро передвигались какие-то странные машины, неся перед собой, как люди носят поленья дров, сложенные друг на друга ящики и мешки. Машины назывались автопогрузчиками. Об этом мальчикам сказал Андрус.

Глядя на то, как все в порту бурлит, кипит и находится в движении, Юло вспомнил вчерашний разговор в правлении колхоза. «У нас каждый край, — говорил вчера Мартин Крусте, — дает то, чем богат, и получает то, в чем нуждается. У нас всюду стараются выпустить побольше всякого добра, и от этого всем хорошо».

Он прав, председатель. Вон ведь сколько добра сюда присылают! Вон сколько пароходов выгружается! И пустыми они отсюда не уйдут. Здесь их тоже доверху загрузят. Кстати, те бочки, что опускают сейчас в трюм, — не вихнувские ли это бочки? Не с рыбой ли? Что-то очень похожи!..

Миновав порт, вихнувцы вышли в город. Юло и Марти чуть не разрывались на части. Надо было разглядеть одновременно и высокие, красивые дома, и старинные крепостные башни, и четко шагающую под дробь барабанов колонну пионеров, и трамвай, который с веселым звоном мчится по улице, и толстых, важных голубей, разгуливающих на площади под ногами прохожих, и красивый фонтан среди садика: два бронзовых мальчика изо всех сил прижимают к себе здоровенную рыбину, а из ее рта бьет высокая струя воды.

Андрус — человек бывалый. Он все знает. Мальчики его засыпают вопросами — и он терпеливо отвечает.

— Андрус, фонтан в саду — это для людей или чтобы птицы пили?

— Для красоты. Людям приятно смотреть на фонтан. Ну и птицы, конечно, пользуются. Когда воды мало, воробьи даже купаются…

— Магазинов сколько!.. Что ни дом, то магазин. Зачем столько?

— В городах на главных улицах всегда магазинов много. Ведь они не только городским нужны. За покупками из деревни многие приезжают.

— А почему милиционер посреди мостовой? Еще под машину попадет.

— На милиционера машина не наедет. Ты лучше смотри, чтобы на тебя не наехала.

Вдруг Андрус перестал улыбаться, в глазах появилась суровость. Они проходили мимо заводского здания. Вожатый сказал, что здесь работал его отец. Он был токарем по металлу. А когда Эстония стала советской, рабочие выбрали его председателем завкома. И это его стараниями вон в том красивом особняке, что виднеется через улицу, был устроен детский сад. Особняк был хозяйский. В нем жил хозяин завода. А его отдали детям рабочих. Там им было очень хорошо, они там проводили целые дни.

Скоро, однако, началась война, пришли фашисты, вместе с ними вернулся и хозяин. Он выбросил в мусорный ящик игрушки малышей, он пожег в печке маленькие стулики и столики. Дети снова остались на улице. Играли среди мусора, а красивым домом любовались издали.

Отец же Андруса и многие другие рабочие взяли винтовки и пошли воевать за то, чтобы все лучшее, что есть на земле, было для народа, а не для хозяев.

Они добились своего. Советская Армия победила фашистов, Эстония снова стала советской, хозяин завода убежал, а особняк опять отдали детям.

Только отец Андруса не вернулся домой: его убила фашистская пуля.

Вот почему, когда вожатый закончил свой рассказ, в уголках его рта долго сохранялась горькая складка.

Через несколько кварталов началась старая часть города, с узкими, извилистыми улочками.

— Вот этому дому триста лет, — говорил Андрус, указывая на здание с крутой черепичной крышей и неправильно расположенными окнами. — Этому — четыреста. А вон там, где аптека, — тому пятьсот с лишним лет. И знаете, аптека в нем находится с первых дней постройки. Там даже есть бутыли из-под касторки, которую давали детям пятьсот лет назад. В этих же самых бутылях касторку и сейчас держат. Интересно, правда?

— Интересно, — сказал Юло.

— Может, хочешь попробовать? — предложил приятелю Марти.

— Сначала ты попробуй, потом я.

Марти промолчал. Юло иногда тоже умеет неплохо ответить.

Переговариваясь, три вихнувца шли по городу. Вожатый отвечал на вопросы мальчиков, но о деле не забывал. Указание Мартина Крусте он выполнял точно: прямо с пристани держал путь на комбинат.

Когда до комбината оставалось совсем недалеко, вихнувцам попалась на глаза странная легковая машина с широко расставленными колесами и коротким железным кузовом без верха.

— Вот так сооружение! Это что за машина? — спросил Марти.

Юло тоже вопросительно посмотрел на Андруса. Он решительно все знал, этот Андрус.

— Машина называется «ГАЗ» — вездеход. Она по любой дороге пройдет. В обыкновенных автомобилях вал, который идет от мотора, вертит задние колеса. Те катятся и заставляют катиться передние. Поэтому, если машина задними колесами застревает в грязи, передние перестают действовать. А в этой мотор вертит обе пары колес. Вот если бы машина остановилась, я бы вам смог показать…

И тут произошло то, что происходит только в сказках: пожелание высказано — пожелание исполнено. Не успел вожатый произнести: «Вот если бы машина остановилась…», как машина действительно остановилась. Мальчики оторопело смотрели на совершившееся чудо.

Но чуда не было. Все объяснилось очень просто. Из автомобиля выглянул инженер Соколов, сидевший за рулем, и окликнул вихнувского знакомца:

— Андрус, какими судьбами?

— Федор Алексеевич, вот хорошо!.. А мы к вам.

— Ко мне? — несколько удивился инженер. — Тогда залезайте, по дороге поговорим.

Мальчики забрались в странную машину. Соколов нажал рычаг, автомобиль покатил по улице. «Все равно как в моторке, — подумал Марти, — только качает меньше».

— Какие же у вас дела ко мне, ребята? — спросил Федор Алексеевич.

Андрус ответил за всех:

— Нас Мартин Крусте прислал. У нас килька появилась…

— Что-о?! — Инженер дал тормоз. Машина дернулась. — Ты не спутал, парень?

— Нет-нет, — заторопился Андрус. — Густав Манг первый заметил кильку среди салаки. Мы целую неделю выборку делали, и килька попадалась в каждом неводе. А сегодня провели пробный лов… Очень много кильки! Еле сеть вытянули.

Соколов многозначительно свистнул:

— Вот это новость! За такую новость полагается премия.

Он свернул за угол, где на тротуаре стояла тележка с мороженым, затормозил машину и показал продавщице на пальцах: «Три порции».

Юло и Марти робко взяли вафельные стаканчики. Они никогда не ели мороженого в стаканчиках. На Вихну, когда оно бывает в кооперативе, его отпускают в блюдцах, на вес. Марти нашелся быстро: взглянул, как Андрус откусывает края вафли, и стал делать то же самое. Что же касается рассеянного Юло, то он не глядел по сторонам. Сосредоточенно и задумчиво он принялся вылизывать мороженое, изо всех сил стараясь сохранить стаканчик. Это было нелегко.

Глядя на Юло, Марти прыснул:

— Вы не так делаете, «товарищ, Язнаю»: стаканчик тоже едят.

— Я знаю, — сказал Юло и отхватил от стаканчика весь бок.

Растаявшее мороженое потекло по руке. Стало совсем плохо. Марти испортил все удовольствие.

Тем временем инженер вел разговор с Андрусом.

— Значит, дело за сетями? — спросил он, когда Андрус закончил свой рассказ. — Для лова кильки нужны сети, а их нет. Правильно я понял тебя, Андрус?

— Да, если не считать гнилой сети Николая Леппе, для лова кильки у нас нет ничего.

— Сети достанем. Поехали на комбинат! — инженер решительно завернул машину.

Марти пожалел, что прогулке наступил конец. Все-таки это очень приятно — разъезжать в автомобиле по красивым улицам города. Но делать нечего, надо выходить.

 

2. Тысяча и одна ночь

Вошли в контору комбината, поднялись на второй этаж, прошли мимо девушки, стучавшей на пишущей машинке, к дверям, обитым клеенкой.

Инженер открыл двери, пропустил гостей вперед, сказал: «Прошу», помог ребятам повесить пальто на вешалку, сам снял пальто, присел за стол и начал названивать по телефону.

Мальчики сидели смирно. Они разглядывали книги на полках, непонятные карты и таблицы на стенах, модель рыбачьей моторки с крохотным машинным отделением и таким же крохотным бронзовым винтом за кормой. Марти несмело тронул его пальцем. Вертится! Покрутил сильней. Винт зажужжал и слился в сплошной блестящий круг. Не переставая разговаривать по телефону, Соколов подвинул моторку ближе к ребятам.

Телефонные переговоры продолжались с полчаса. Наконец инженер в последний раз положил трубку на рычаг и отодвинул от себя аппарат.

— Сети обещают прислать завтра, — обратился он к Андрусу. — К вечеру будут здесь. Послезавтра с утра развезем по колхозам, и, ручаюсь, рыбаки сразу их в дело пустят. Килька ведь!..

— Значит, нам до послезавтра ждать придется? — огорчился Андрус.

Соколов успокоил. О вихнувцах он договорился особо. Вихнувцам за сделанное открытие сети будут отпущены в первую очередь. Со слов инженера можно было понять, что где-то неподалеку, рукой подать, есть склад рыболовецкой снасти и там, как он узнал, залежалась партия килечных сетей. За ними можно съездить еще сегодня.

— Поехали! — сказал Соколов. — Хочу проверить, что за сети.

Марти и Юло решили, что ехать придется совсем недолго. До склада ведь рукой подать.

Но выяснилось, что это выражение в разных случаях нужно понимать по-разному. Для вихнувцев «рукой подать» означает минут пять ходьбы, а для инженера, раскатывающего в машине, «рукой подать» было до склада, который находился в двадцати километрах от города. Мальчики, однако, тоже считали, что двадцать километров совсем не много. Им бы ехать и ехать. Они бы и двести километров согласны были проехать, не вылезая из автомобиля.

Но склад оказался именно там, где ему положено было быть, и ни на один метр дальше. Соколов провел своих молодых друзей в громадное прохладное помещение, по одну сторону которого штабелями лежали аккуратно перевязанные тюки с сетями, а по другую — тоже штабелями — круглые, туго скатанные бухты веревок разной толщины.

Властителем этих богатств был сам похожий на бухту толстейшего корабельного каната заведующий складом Абельс. Инженер встретился с ним, как со старым знакомым.

— Ну, Абельс, вы себя разоблачили, — сказал он, поздоровавшись. — Кто бы мог подумать, что у вас даже килечные сети есть! Ох, скопидом! Ох, скопидом!.. Вероятно, если покопаться, здесь и белужью снасть можно будет найти, хоть белуги на Балтике сроду не водились. На всякий случай держите, да? Вдруг появятся…

— Не знаю, как белуга, но килька ведь появилась, — отдуваясь, возразил толстяк.

— Редкий случай! Тут ваша запасливость действительно помогла.

Стали разбирать тюки, находившиеся в самом дальнем углу склада, за многими другими тюками, стали вытаскивать и раскладывать на полу килечные сети.

Каждую из них инженер придирчиво рассматривал, тянул за узелки, раздвигал ячею, разматывал нить, даже зачем-то нюхал. Под конец и этого ему показалось мало. Вынув спички, он поджег срезанную с края нитку, стал всматриваться в цвет пламени.

Заведующий складом молчал, но ревниво и с некоторым беспокойством следил за действиями Соколова.

А тот, задумчиво глядя на тлеющую пеньку, произнес:

— Да, дедушкина снасть. Как говорится: «Тятя, тятя, наши сети…» Каспийские рыбаки, например, уже покончили с такими сетями, а мы вот трясемся над ними, добиваемся их, в Таллин звоним: «Дайте, пожалуйста…» Со вчерашним днем никак расстаться не можем.

— Как странно вы говорите! — обиделся толстяк. — Каспийские рыбаки, надо думать, тоже не пятерней ловят. У них, надо думать, тоже килечный промысел неплохо налажен. А там, где килька есть, без таких сетей не обходятся. Ими вчера ловили, ими сегодня ловят и ими завтра будут ловить. При чем же здесь «Тятя, тятя…»? При чем дедушкина снасть? За качество килечных сетей я, Абельс, головой ручаюсь.

Марти посмотрел на блестящую, лысую, круглую, как шар, голову заведующего складом. Его здесь все занимало. Было интересно наблюдать, как инженер разглядывал, нюхал, поджигал сети, как задирал толстяка и как тот тоже за словом в карман не лез, тоже здорово умел ответить. Вот только не совсем понятно, о чем они спорят.

Не спуская со спорщиков глаз, Марти тихо спросил приятеля:

— Юло, а правда: при чем здесь «Тятя, тятя…»?

— Стихи есть такие. Кажется, Пушкина, — нетерпеливо отмахнулся Юло. Он тоже был поглощен разговором взрослых.

— Стихи Пушкина?! — Марта вовсе запутался.

Спор между тем продолжался.

— Дело не в качестве сетей, Абельс, — сказал инженер. — Эта снасть — вчерашний день для каспийцев не потому, что их качество не устраивает, а потому, что они кильку сейчас совершенно по-новому ловят.

— Пятерней?

— Нет, сачком.

— Как бабочек?

— Именно.

Толстяк ухмыльнулся:

— Очень интересно!.. Гоняются, значит, за каждой килькой по морю на моторке и хлоп! — одну сачком; хлоп! — другую. А потом, должно быть, на булавку накалывают, коллекцию делают. Конечно, для коллекции такой способ, может быть, годится, но для промысла!.. Нет, это, знаете, что-то несерьезно.

— То, что вы описали, действительно несерьезно, — согласился инженер. — Но на самом деле все выглядит иначе. В сачке, о котором я говорю, человек десять могут поместиться. И рыбаки с ним по морю за каждой килечкой не гонятся. Килька в такой сачок сама приходит.

Улыбка на круглом лице Абельса сияла попрежнему:

— Сама? Что же, каспийские кильки дрессированные, специальные курсы проходят?

Инженер делал вид, будто не замечает насмешки:

— Нет, я бы не сказал… Кильки как кильки. И они к рыбакам собираются не потому, что обучены, а потому, что их свет привлекает. В этом вся суть. Каспийцы теперь ловят кильку на электрическую лампу.

Физиономия Марти снова выразила недоумение. Электричество… Лов на свет… Как можно ловить рыбу на свет? Ловят на мотыля, на живца, на блесну, на всякие другие приманки, но на электрическую лампу?!

Буйное воображение немедленно подсказало Марти такую картину.

Море. Поплавки держат на воде длинную веревку — перемет. К ней через каждые полметра привязаны лески с крючками. На крючках — крохотные, меньше елочных, разноцветные электрические лампочки. Синие, зеленые, желтые, оранжевые, красные, голубые, фиолетовые огоньки мерцают в глубине, и тысячи килечек вьются вокруг них, тянутся к приманке, жадно хватают лампочки.

Как ни привлекательно выглядела картина, Марти понимал, что в жизни такого быть не может. Кто же не знает, что на крючки ловят только крупную рыбу, а кильку берут сетями. Для нее никаких переметов не существует. Ведь если для каждой кильки заводить крючок, да еще с лампочкой в виде приманки, то сколько же крючков и лампочек понадобилось бы колхозу? Миллионы!.. А сколько времени и сколько людей понадобится, чтобы снимать эти миллионы килечек с миллионов крючков?.. Нет, ерунда, явная ерунда!

Значит, Федор Алексеевич говорит о другом. Но о чем? На этот вопрос Марти ответить не мог. Зато он слушал.

Юло тоже старался не пропустить ни слова. Новость об удивительном способе лова рыбы на Каспии поразила его не меньше, чем Марти. Правда, в отличие от приятеля, Юло не рисовал в воображении килек, глотающих разноцветные электрические лампочки, а просто старался понять, о чем идет речь. Время от времени он посматривал на Андруса: что он? Как относится к услышанному?

Вожатый, как всегда, был на высоте. Юло, Марти, даже заведующему складом, толстому Абельсу, рассказ инженера о лове кильки на свет казался сказкой, а Андруса он нисколько не удивил. Он стал расспрашивать Соколова о том о сем, и из разговора было видно, что дела каспийцев для него не новость. Он об этом еще на курсах слышал. На курсах, оказывается, об этом даже лекцию читали. Но Андрус тогда не придал ей особого значения: раз в вихнувские воды килька не заходила, вихнувцу было все равно, как и где ловят ее.

А сейчас вожатый заинтересовался. Сейчас он стал расспрашивать инженера о всех подробностях.

И тот на них не скупился. Сделал даже так: оторвал от стоявшего в углу рулона оберточной бумаги солидный кусок, вооружился ручкой, стал набрасывать не то рисунок, не то чертеж.

— Все проще простого, — говорил Соколов, орудуя ручкой. — Берется крепкий, железный, толщиной с палец обруч… (На бумаге появился круг.) К нему прикрепляется конусообразная сетка — подхват… (Инженерская ручка изобразила расчерченный косыми клетками конус, действительно похожий на сачок для ловли бабочек.) В центре обруча на распорках вешают электрическую лампочку… (Четыре прямые линии с грушей в середине показали, как должна выглядеть подвешенная на распорках лампочка.) Когда это сделано, подхват с помощью обычной лебедки опускают в воду… (На бумаге появились мачта, тали, кран, лебедка.) Вот, собственно говоря, и все. Дальше начинает действовать то, что заложено в кильке природой, то, что называется законами биологии: рыбку манит свет. Он притягивает ее, словно магнит иголку. Килька начинает собираться вокруг лампы косяками. И не уходит, хоть палкой гони. Рыбакам остается только черпать улов. Да какой! Таких уловов мы с вами пока не знаем. Несколько ловцов за ночь выбирают подхватом вагон рыбы. Простым, стоящим гроши подхватом! Представляете?

— Хм, представляю, но с трудом, — хмыкнул Абельс. — Неужели одним подхватом обходятся?

— Только им. Сети остаются лежать на складах. Тамошние складские работники просто волосы на себе рвут. Заведующие складами ведь все на один манер — все любят запасы делать. И вот торы сетей накопили, а девать некуда. Трагедия!.. Смотрите, как бы вам такую же самую трагедию не пришлось пережить.

Толстяк пропустил предупреждение инженера мимо ушей. Разговор о запасливых заведующих складами ему не нравился. Чтобы отвлечь Соколова от неприятной темы, он спросил, откуда каспийские моряки берут в море электрический свет.

— Это дело несложное, — ответил Алексей Федорович. — Время рыбачьих парусников кончилось. Рыбачье судно без мотора сейчас, пожалуй, уже не встретить. А где мотор, там электричество. Только генератор нужен, больше ничего…

К рисункам, которые уже были на бумаге, Соколов пририсовал этакий бочоночек, с кольцом наверху. Так выглядела машина, с помощью которой можно получать от мотора электрический свет и которая называется генератором.

— Да, если к мотору генератор, тогда, конечно… тогда свет будет… Но чтобы рыбу на электрический свет ловить!.. — Абельс пожал плечами. Он всю свою жизнь занимался рыболовецкими делами, он мог назвать по памяти, не заглядывая ни в какие справочники, сотни принадлежностей рыболовного промысла, но электрической лампочки среди них не было.

Соколов дружески похлопал заведующего складом по плечу:

— Погодите, Абельс, не то еще увидите! У нас дело к тому идет, что скоро, может быть, все эти ваши сети вообще не понадобятся. — Инженер кивнул в сторону сложенных штабелями тюков. — Просто будем качать рыбу насосами из моря, как сейчас качаем воду из колодцев.

— Ну, это уж вы слишком… — покачал головой толстяк. — Это уже «Тысяча и одна ночь», арабские сказки…

— Ничего не «слишком», ничего не «Тысяча и одна ночь»! — рассмеялся Алексей Федорович. — Вот послушайте, какие опыты сейчас делают: устанавливают на моторном боте рыбонасос — знаете, такой, каким у нас на комбинате рыбу выгружают из лодок.

— Знаю, — сказал заведующий складом.

— Знаю, — сказал вожатый.

— Знаем, — сказали Юло и Марти.

Старшие сказали «знаем», потому что много раз наблюдали, как работают рыбонасосы. Мальчики же хоть и сказали «знаем», никогда в жизни насосов не видели. Но ведь для того, чтобы знать, необязательно видеть. Достаточно представить себе то, о чем идет речь. А Юло и Марти по рассказам рыбаков отлично представляли себе машину с длинным трубчатым хоботом. Хобот опускают в лодку, полную рыбы, и машина начинает всасывать в себя улов, словно чай с блюдечка. Всасывает и передает по транспортеру в цех для переработки.

— Вот такой рыбонасос, — продолжал инженер, — устанавливают на боте и ночью выходят с ним в море. На конце хобота — электрическая лампочка. Как ловят, вы представляете: опускают хобот поглубже в воду, зажигают свет. Рыба начинает собираться на свет. Тогда нажимают кнопку и пускают насос. Все, что он всасывает, попадает сначала на решетку, приделанную к корме. Вода стекает, рыба остается. А рыбаки сидят и покуривают. Не надо вытаскивать на палубу тяжелые мокрые сети, не надо выбирать улов, не надо гнуть спину, не надо трудить руки. Нажал кнопку — и рыба сыплется из моря в лодку, как конфеты из опрокинутого кулька. Только подбирай…

Толстяк удивленно покачал головой:

— Что говорить, здорово! Надо же было додуматься до этого! Надо же было заметить, что свет притягивает рыбу, как магнит!..

— Наука! — сказал инженер.

Юло вспомнил недавний разговор перед домом дедушки Сейлера. Он говорил тогда о снасти, которая, как магнитом, притягивала бы рыбу. Но дедушка Сейлер сказал: «Такое только в сказках бывает». А оказывается, ничего подобного, есть такая снасть!

Чтобы привлечь внимание приятеля, Юло тихонько ткнул его в бок:

— Ага, Марти! Значит, я был прав. А вы смеялись…

— Ты прав? Когда ты был прав? Над чем мы смеялись? — загорячился Марти, не понимая еще, о чем идет речь.

— Помнишь, дедушка Сейлер рассказывал про «Большую жемчужину», — обстоятельно начал Юло. — Я сказал тогда, что можно сделать снасть, чтобы она вроде как магнитом притягивала рыбу.

Марти задумался. Действительно, был такой разговор на лужайке у дома старика. По все-таки какой он хитрый, этот Юло! О том, что сам говорил, помнит, а о том, что он, Марти, говорил, не помнит. Всегда с ним так!

— Ох, и хитрый же ты, Юло!.. — протянул Марти. — Ну-ка, скажи, что я сказал до того, как ты сказал?

Юло от ответа не увильнул.

— Да, то, что ты сказал, ты сказал до того, как я сказал, но про то, что я сказал, ты все-таки не сказал.

— Нет, как раз я-то сказал, а как раз ты-то не сказал.

— Неправда, Марти, ты сказал после того, как я сказал…

Спор грозил затянуться. Андрус вмешался:

— Ладно, ребята, довольно, все и так ясно. Выходит, ученые на Каспии сами по себе придумали лов кильки на свет, а вы с дедушкой Сейлером сами по себе…

Марти не понял шутки.

— Нет, Андрус, дедушка Сейлер тут ни при чем, он с нами не соглашался.

— Ничего, согласится! — Вожатый говорил серьезно, только глаза улыбались. — Как вы думаете, Федор Алексеевич, скоро дедушка Сейлер увидит, что ребята были правы, а он не прав?

— То-есть?

— Ну, скоро сумеем мы завести снасть, которая притягивала бы рыбу?

— Ты про лов на свет?

— Да. Как у нас с этим на Балтике?

— Что можно сказать… — задумчиво произнес Соколов. — Идет научная работа, ставятся опыты, проводятся испытания. В общем, дело двигается. Но чтобы включить в него колхозы, время не наступило.

— Почему?

— Рано, надо подождать. А тебе что, не терпится, темное царство Нептуна поскорее хочется осветить?

— Кого?

— Нептуна, говорю. Слышал о таком?

— Нет.

— Неважно, значит, в богах разбираешься. Нептун у древних римлян считался богом морей. Изображался с трезубцем в руках — это острога, вроде той, какой у нас зимой со льда угрей бьют.

Несколькими уверенными движениями руки инженер нарисовал на бумаге трезубую острогу, молча взглянул на лист, скомкал и бросил в угол. Разговор окончен, рисунки свое дело сделали. То, что хотелось объяснить, объяснено. Бумага больше не нужна.

Так думал Соколов, но не так думал Андрус. Стараясь не обращать на себя внимание, он, будто невзначай, шагнул в угол, наклонился, поднял скомканный лист, разгладил, аккуратно сложил и спрятал в бумажник. В тот старый, но крепкий кожаный бумажник, который, как знал Юло, остался у Андруса от отца и в котором Андрус хранил отцовскую фотографию, комсомольский билет, справку об окончании рыболовецких курсов и все другие важные документы.

Сейчас туда попал кусок оберточной бумаги. Юло следил глазами за вожатым. Зачем ему этот обрывок?

 

3. Два первых на троих

Когда ехали обратно, инженер сказал Андрусу, что сегодня доставить килечные сети в порт на грузовике не удастся. Уже поздно, грузовик будет только завтра с утра. А сегодня ребята пусть пообедают и сходят в кино. Ночевать можно в комнате для приезжих. При комбинате есть такая. Он предупредит: места там для них приготовят.

Расстались в центре города, возле сада. Машина с Соколовым повернула направо, а Андрус и мальчики пошли по аллее к столовой.

Марти и Юло честно собрались выполнить все указания Федора Алексеевича. Забегая несколько вперед и заглядывая в лицо Андрусу снизу вверх, Марти повторял, словно заучивая урок:

— Значит, сначала — обедать, потом — в кино… Не опоздаем в кино?.. Потом — в комнату для приезжих, а утром — домой. Верно, Андрус?

Андрус ходко шагал на своих длинных ногах. Лицо его было задумчиво и сосредоточенно. Он не сразу ответил на вопрос. Марти пришлось приложить немало усилий, чтобы все время быть впереди вожатого. Прохожие улыбались, глядя, как шустрый рыжеволосый паренек вприпрыжку пятится по тротуару, не спуская глаз с рослого, широкоплечего юноши.

Наконец Андрус оторвался от своих мыслей:

— Что, обедать?.. Надо бы пообедать… Марти, сколько у тебя денег?

— Двадцать пять рублей! — с гордостью ответил Марти.

— Хорошо… А у тебя, Юло?

— Пятьдесят. Мама велела купить алюминиевую кастрюлю на шесть литров.

— Итого — семьдесят пять. Плюс мои сто сорок пять. В общем, подходяще… Дайте-ка мне, ребята, деньги.

Мальчики беспрекословно отдали Андрусу свои капиталы.

— Так… — сказал он. — Вы есть очень хотите?

Юло задумался, как бы прислушиваясь к себе: в самом деле, хочется ему есть или нет?

— Неплохо бы, — пришел он к выводу.

— Ага, — подтвердил Марти без всякого прислушивания.

— Придется зайти в столовую, — с сожалением согласился Андрус. — По правде говоря, я тоже голоден. Возьмем на троих два первых и побольше хлеба. Будет сытно и питательно.

Марти не любил недомолвок:

— Андрус, первое — это суп, да?

— Да.

— А «два первых на троих» — это две тарелки супу на нас троих: на тебя, Юло и на меня, да?

— Ты разбираешься в этом деле, будто всю жизнь питался в ресторанах, — заметил вожатый.

Как всегда в минуты удивления или смущения, Марти часто-часто замигал своими длиннющими бронзовыми ресницами. Он опять чувствовал себя примерно в том же положении, в каком был сегодня утром, когда все рассаживались в весельные лодки: что-то происходит, но что именно, ему непонятно. Утешало только, что на этот раз Юло тоже, видно, понимает не больше.

Наконец взмахи ресниц прекратились.

— Объясни, Андрус… — твердо сказал Марти, — объясни, почему наших денег не хватит хотя бы на три тарелки супу?

Андрус задержал шаг:

— Правильно, Марти. Надо объяснить, в чем дело. Сядем, ребята, поговорим.

Уселись возле круглой, как блюдо, клумбы. Юло и Марти застыли перед ней, раскрыв рот. Такой великолепной клумбы они еще не видели. Всем Вихну хорош — и салака есть, и угри, и камбала, и даже килька сейчас появилась, — а вот чего нет, того нет! С цветами на острове дело обстоит, прямо сказать, неважно. Взять хотя бы лилейные. Те самые, о которых говорится в учебнике ботаники. К ним, как известно, относятся лилии, тюльпаны, пионы. Прелесть что за цветы!.. А кроме того, лук. Обыкновенный репчатый лук. Тот, что с соленой салакой подают, который в суп кладут, с которым картошку поджаривают. Лук, конечно, вещь полезная, даже необходимая. Но почему, спрашивается, из всех лилейных только он один растет на острове? Почему на острове нет ни лилий, ни тюльпанов, ни пионов, ни каких-нибудь других цветов? Как было бы хорошо с ними!..

А тут красиво — глаз не оторвешь!

Мальчики как зачарованные смотрели на пестрый бугор среди сада. Но скоро мысли их отвлеклись от цветов. Виноват в этом был Андрус: вожатый заговорил о том, что никак не могло оставить молодых вихнувцев равнодушными.

— Вы только послушайте, ребята, какая мысль пришла мне в голову. С электротехникой я знаком, о ловле кильки на свет представление имею. Поставить на моторке генератор, опустить в море лампочку и дать свет — вещь несложная. Так чего, спрашивается, нам ждать? Почему бы нам не начать ловить рыбу по-новому?

— А как же Соколов? — с сомнением заметил Юло. — Ведь инженер говорил, что на Балтике нигде еще с помощью электричества не ловят, что для нас это дело будущего.

Юло высказывал сомнение не потому, что остался равнодушным к предложению Андруса. Он уже представлял себе и залитые светом подводные глубины, и тучи рыб, идущих в сети, и целую флотилию тяжело груженных моторок, возвращающихся с моря, и себя на носу флагманской лодки, и направленные на него восхищенные взгляды вихнувских мальчиков и девочек, и… Картины возникали одна другой ослепительней.

Но именно потому, что ему очень хотелось принять участие в деле, задуманном Андрусом, Юло высказывал сомнения. Было бы несолидно и легкомысленно сразу со всем соглашаться, сразу говорить «да».

Марти рассуждал иначе.

— Ты всегда, Юло, топчешься на месте, чего-то мямлишь, а решать не решаешь! — мгновенно вскипел он. — Андрус знает, что говорит. Он прав. Опустим лампочку в море и начнем ловить кильку. Только вот… — Марти запнулся и часто-часто замигал. — Только где мы рыбонасос достанем?

— Рыбонасос? Зачем рыбонасос? — удивился Андрус.

— Как — зачем? Чтобы качать рыбу из моря.

Вожатый усмехнулся:

— Ну, это ты, брат, хватил — сразу с рыбонасоса начать хочешь. Нам и конусной сети хватит. Слыхал, что рассказывал Соколов? Одной конусной сетью можно за ночь взять на свет столько кильки, сколько пять-шесть моторок не возьмут днем. А соорудить ее проще простого, два часа работы… Так что за орудиями лова остановки не будет.

Юло восхищенно посмотрел на юношу и подумал: «Молодец Андрус! Какие красивые слова знает — «орудия лова»… Надо запомнить».

Андрус между тем продолжал:

— Ты говоришь, Юло, на Балтике никто еще не ловит кильку на свет. Это, мол, дело будущего. Верно, не ловят. Но ведь неводами-великанами у нас салаку тоже не ловили. А сейчас? Сейчас во всем заливе никаких других сетей на нее не ставят. Вспомни-ка, кто первый завел у нас новую снасть?

— Яан Койт.

— А вспомни, какие разговоры были? Балтика, мол, не Каспий, то, что для Каспия годится, для нас не годится… Ничего! Оказывается, и для нас годится. То же самое с ловом на свет будет. Кому-то ведь надо начать! Вот мы и начнем.

— Хорошо, Андрус, — стал сдаваться Юло, — тут я с тобой согласен. Но ведь дело не в одной конусной сети. Чтобы ловить на свет, нужна моторка, нужна еще машина, о которой ты говорил. Забыл, как она называется…

— Генератор или динамомашина. И так и так ее называют.

— Где же мы ее достанем?

— И доставать нечего. На острове сейчас две безработные динамки: одна, запасная, — в клубе, другая — на ферме. Попросим — дадут. И моторку дадут. Мартин Крусте во всем нас поддержит. Не такой Мартин Крусте человек, чтобы отмахнуться от нового дела.

— А лампочки можно из дому взять, — предложил Марти. — Я, Андрус, вывинчу.

— Я тебе вывинчу!.. Во-первых, лампочки в доме не для того, чтобы их таскать без спросу, а во-вторых, они не годятся. Нам нужны сильные лампы, не меньше чем в пятьсот свечей. Таких на Вихну нет. Кроме того, на острове нет ни специального электрического шнура в резиновой оболочке, ни изоляционной ленты, ни водонепроницаемых патронов для лампы. Все это здесь надо купить. Для всего этого деньги нужны…

— Так вот почему ты решил взять два первых на троих!.. — протянул Марти. — Знаешь что, Андрус? Мы даже можем вовсе не ходить в столовую. Верно, Юло? Пышки у нас есть, обойдемся.

— Пышек много, — подтвердил Юло и предложил от себя: — В кино тоже не пойдем. В следующий раз как-нибудь…

Это была немалая жертва. Ведь, как-никак, мальчики попали на Большой берег в первый раз. Они никогда не обедали в столовой и никогда не были в городском кино. Андрусу стало жаль их.

— Сделаем так, — сказал он. — Сейчас возьмем с собой в столовую пышки и попьем чаю. А потом, когда купим все, что надо, посмотрим — может быть, деньги останутся и на обед и на кино.

— Ну да! — обрадовался Марти, который уже смотреть не мог на пышки. — В ресторане ведь разные блюда есть. Возьмем, что подешевле.

— Да и в кино можно взять места похуже, — сказал Юло, — лишь бы видно было.

 

4. РШМ, шланг и кабель

Раннее утро ранней весны. Погода чудесная. Деревья, цветы, трава умылись росой и стоят свежие-свежие. Хорошо!

С моря дует ветерок. На небе ни облачка. Машина мчится по гладкому асфальту. Хорошо!

В кузове на груде сетей — Андрус, Юло и Марти. Мягко, как на перине. Солнце поднимается над заливом. Очень хорошо!

Мальчики вспоминают события вчерашнего дня. В столовой, где Андрус заказал для каждого по три стакана чая, играли музыканты — один на пианино, другой на скрипке. Слушать их было приятно, но пышки портили удовольствие. Пышки лежали в огромном пакете, и сколько их ни брали, пакет, казалось, не уменьшался.

Скучно пережевывая печеное тесто, Марти стал посматривать на соседние столики и от этого еще больше расстроился. Справа рослый дядя в кожаной куртке раз за разом отправлял в рот огромные куски мяса. Слева сидели две девушки; они ели жареную рыбу. Вместе с рыбой на тарелках перед ними лежала посыпанная зеленью картошка. Даже эта скромная и хорошо знакомая вихнувцам пища казалась сейчас Марти необыкновенно заманчивой. За столиком напротив женщина с мужчиной тоже энергично орудовали вилками. Словом, все ели что-то вкусное, а тут — пышки. Вот же несчастье!

Марти вздохнул, отвел глаза от столиков и вдруг заметил маленькую длинношерстую собачонку с желтыми подпалинами по бокам черной спины и с желтыми кружочками на темной лисьей мордочке. Собака бродила между стульями. Время от времени она останавливалась и, просительно поджав лапку, посматривала на людей.

В потухших глазах Марти блеснул живой огонек. Сунув руку в необъятный пакет, он достал пышку и протянул четвероногой попрошайке. Собака мигом очутилась перед мальчиком. Раз! — пышки как не бывало.

Марти снова полез в пакет. Вторая пышка исчезла в лисьей пасти с той же быстротой, что и первая.

Тут в дело включился Юло. Не отставая от приятеля, он тоже скормил животному не то две, не то три пышки.

Просительное выражение с морды желтобокого пса стало постепенно исчезать. Просительно поджатая правая лапа приняла нормальное положение.

Но ни Юло, ни Марти не обратили внимания на перемену в поведении опекаемого. Они были заняты спором.

Марти сказал:

— Погоди, Юло, что ты лезешь со своими пышками! Сейчас моя очередь.

— При чем здесь очередь? — сделанным удивлением произнес Юло и протянул собаке новую порцию.

Марти отвел руку друга в сторону: он тоже хотел покормить пса. Юло уперся. Завязалась молчаливая возня. Глаза собаки удивленно перебегали с одной мальчишеской пятерни на другую, в зависимости от того, какая из них вырывалась вперед.

Андрус, погруженный в свои мысли, не сразу заметил волнение за столом. А когда заметил, прикрикнул на ребят и сам протянул животному румяное произведение вихнувского хлебопекарного искусства.

Собака понюхала пышку и не взяла.

— У тебя она не будет есть, — решил Марти. — И у Юло тоже. Она у меня привыкла брать.

Нет, собака отвернулась и от Марти.

Она отказалась и от куска, протянутого Юло.

Она просто не хотела больше пышек.

Правильно, ее можно понять, — решили вихнувцы. Им даже игра музыкантов перестала нравиться. Захотелось скорее на улицу.

Путешествие по магазинам подняло настроение. Купили все, что нужно, за исключением, правда, кастрюли для матери Юло. Они смотрели не очень внимательно, но, кажется, шестилитровых не было. Зато остались деньги на кино и на то, чтобы поужинать уже не пышками, а чем-то более существенным.

В столовой на этот раз заказали для каждого щи и биточки. И то и другое было очень вкусно.

В комнате для приезжих их ждали хорошие кровати с пружинными матрацами и мягкими шерстяными одеялами. Спали отлично.

И вот сейчас они едут в порт, везут сети, провод, лампы. К обеду будут дома и начнут новое, невиданное на Вихну дело — станут ловить кильку на свет.

До чего хорошо!..

Машина остановилась у причала. Перенести в лодку объемистый, но не тяжелый груз — дело недолгое. Андрус велел Юло запустить мотор, сам стал у руля, покрепче надвинул фуражку на лоб.

Юло управился быстро и умело. Обращаться с лодочными двигателями вихнувские ребята учатся с самого раннего возраста. Да это и не так сложно — включить или выключить мотор.

Суденышко вышло в море.

Идти до острова часа четыре. Дел никаких — только сидеть да на воду глядеть. И Юло предложил:

— Андрус, чем время терять, может быть, начнем готовить спасть к лову?

— Это мысль! — согласился вожатый. — У нас есть РШМ, есть обыкновенный провод и есть просто резиновый шланг без провода. Неплохо, если мы, кроме РШМ, приготовим еще водонепроницаемый кабель.

— РШМ — это провод, заделанный в черную резину, да, Андрус? — спросил Марти.

— Точно.

— А почему его называют РШМ?

— РШМ значит — резиновый, шланговый, морской. Такой провод не боится сырости, морской воды. Как раз такой нужен.

— А для чего нам обыкновенный провод и эта резиновая кишка?

— Не кишка, а шланг. Если мы этот обыкновенный провод вденем в этот обыкновенный шланг, получится кабель, пригодный для работы в воде. Понятно?

— Понятно, — сказал Марти и следующим же вопросом обнаружил, что ему ничего не понятно: — Андрус, а зачем вдевать шнур в шланг?

— Я знаю, — вмешался Юло. — Шланг защитит шнур от воды. Провод, по которому идет электричество, всегда нужно защищать от влаги. Иначе работать опасно — ток может ударить.

Марти с надеждой посмотрел на Андруса. Вдруг, на его счастье, вожатый скажет: «Ерунда, не так…» Но нет, не получилось. Андрус сказал: «Правильно, Юло», и Марти скрепя сердце пришлось признать на этот раз, что «товарищ Язнаю» все-таки кое-что знает.

Стали надевать на провод резину. Это оказалось не просто. Юло с одного края держал шланг, Марти с другого протаскивал в отверстие провод. Метра два шнура удалось впихнуть, а дальше — ни с места. Не лезет. Шнур вытащили, выровняли и снова начали протаскивать. То же самое: после двух метров — затор.

Андрус укоризненно покачал головой:

— Э-э, ребята, ничего у вас не получается! Встань-ка, Юло, за руль, я вам покажу, как это делается.

Юло встал за руль, Марти держал край шланга, а Андрус протаскивал. У него шнур продвинулся метра на два с половиной и дальше не пошел.

Вожатый покраснел, отвел глаза от мальчиков, стал проделывать всю операцию сначала. Опять не получилось.

Тут Марти вдруг осенило.

— Постой, Андрус! — закричал он. — А что, если вот так…

Марти поднял со дна лодки тонкий стальной прут, привязал к нему шпагат и начал протаскивать это приспособление, напоминающее иглу с ниткой, через шланг. Дело пошло. Минут через десять прут пропутешествовал через все двадцать метров резины. Шпагат торчал из обоих концов шланга.

— Есть! Протащил веревочку. А дальше что? — спросил Юло.

— А дальше вот что… — Марти привязал шпагат к проводу и потянул. Провод послушно полез за шпагатом. — Видал? — торжествовал Марти. — Видал? Это тебе не «я знаю», тут голову на плечах надо иметь!

 

5. Что такое ответственность

Солнце стояло в зените. Огибая западный берег Вихну, лодка повернула к молу. Среди деревьев замелькали домики. На пригорке показалось одноэтажное длинное, обшитое тесом здание школы.

Юло поискал глазами знакомое окно. Там помещался уголок природы, в котором он любил бывать и который называл звучным словом — «музей».

В «музее» было несколько чучел рыб местных пород, довольно искусно сделанных руками старшеклассников, образцы минералов, подобранных на берегу после штормовых дней, неведомо как попавший сюда зазубренный нос рыбы-пилы, несколько чучел птиц и, наконец, особенно волновавшая воображение Юло банка с осьминогом. Да-да, из большой стеклянной банки, наполненной желтоватым спиртом, таращил на всех выпуклые глаза настоящий осьминог, с птичьим клювом и скрюченными, переплетенными между собой щупальцами. Они заполняли собой всю банку. Какие-то присоски вылезали даже из спирта и упирались в самую крышку.

«Его неправильно называют осьминогом, — поддразнивая приятеля, говорил иногда Марти. — Это, должно быть, сороконог».

Но Юло только отмахивался: «Спрут, самый настоящий средиземноморский спрут».

Марти в таких случаях не спорил. Он не знал, что такое спрут, сколько у него должно быть ног и какие бывают другие спруты — не средиземноморские.

Сейчас рыжий представитель юных обитателей Вихну стоял на корме моторки, но думал не о заспиртованном осьминоге. Глядя на здание школы, он заново переживал ощущение свободы. Каникулы!.. Великое слово! Не надо готовить уроки, не надо ходить на занятия, не надо опасаться множества неожиданностей, которыми почему-то всегда полна школьная жизнь.

Они, эти неожиданности, как раз больше всего и удручали Марти. Ведь до чего странно все устроено в школе: никогда заранее нельзя сказать, как день начнется и как закончится. Иногда урок за уроком проходят — лучше не надо, а иногда ни с того ни с сего осечка получается: вдруг нежданно-негаданно двойку подхватываешь…

Марти немало рассуждал на эту тему. И в свое время пришел к выводу: двойки — вроде стихийного бедствия. Ну, к примеру, как градовая туча. Она может стороной пройти, а может все стекла перебить. Не угадаешь. То же самое, считал Марти, происходит с двойками. Иной раз о чем-нибудь заданном на дом даже не вспомнишь — и ничего, пронесет, Анне Райдару не вызовет. А бывает, все уроки приготовишь, только пустяковое правило грамматики пропустишь — и учительница, как назло, за весь день не спросит ничего, кроме этого правила! Ну не обидно?

Марти — упрямый. Он мог бы еще долго утверждать, что в школьных делах все зависит от везения и удачи, если бы с ним не случилась такая история. Было это совсем недавно, зимой. А до этого, осенью, он и Юло приметили одно замечательное место — яму на мелководье, полную ила и тины. В такие ямы любят забираться угри и залегать на зиму.

Вот приметили приятели это место и стали ждать мороза, крепкого льда. Окрепнет лед, тогда можно пойти к яме, прорубить лунку и бить угрей острогами. Люди, знающие толк в таких делах, понимают, как это увлекательно. Морозец бодрит, лед на солнце искрится, а ты стоишь и с размаху всаживаешь острогу в воду. И когда вытаскиваешь, чувствуешь, как на ней извивается большой, жирный сонный угорь. Они в этих ямах всегда большие и жирные. Вытащил, кинул на лед. Угорь такой: где бы ни был, в какую сторону головой его ни положить, он никогда не ошибается — повернет к открытой воде и ну ползти, ну извиваться, чтобы скорее добраться до нее. Летом надо следить в оба — удерет. А зимой не так: зимой его быстро морозом схватывает.

Словом, что говорить — все отдать можно ради двух-трех часов на льду у хорошей ямы с угрями!

Но, как на грех, зима выдалась мягкая. Уже январь подходил к концу, уже к весенней путине стали готовиться, а лед все не крепчал. Марти каждый вечер слушал сводку погоды, бегал в правление колхоза к счетоводу за долгосрочным прогнозом, приставал к старому Сейлеру, но ничто не помогало. Радио успокоительно заверяло, что теплые массы воздуха с юга страны не дают холодным из Арктики проникнуть в Прибалтику; счетовод сказал, что он последний прогноз не то получил, не то не получил — в общем, не помнит; а старый Сейлер каждый раз, когда забегал к нему Марти, кряхтя влезал в тяжелое пальто, обматывал шею длиннющим шарфом, выходил на крыльцо, смотрел из-под руки на горизонт, втягивал в себя воздух, приглядывался к инею на соснах и качал головой:

— Нет, милый, морозом что-то не пахнет.

И действительно, ниже трех-четырех градусов ртуть в термометре не опускалась. При такой жалкой, никчемной температуре где льду окрепнуть!

В конце концов, как всегда бывает, Марти пропустил то, из-за чего столько времени терзался. Холодные массы воздуха все-таки прорвались сквозь теплый заслон. Радио сообщило о наступлении похолодания, а он именно этой сводки не слышал… Как ни в чем не бывало шагал он под вечер в кооператив за спичками и встретил Петера Маала, который шел туда же за солью. Пошли вместе. Один, по обыкновению, говорил, другой, по обыкновению, молчал и слушал. Но когда Марти сел на конька, с которым в последнее время не расставался, — стал укорять зиму за то, что она перестала быть зимой, Петер все же высказался.

— Наступил перелом, — произнес он.

— Какой перелом? — не понял Марти.

— Ночью — мороз. Восемнадцать градусов.

— Ну-у! Откуда ты знаешь?

— По радио.

— Да? Я не слыхал. Завтра утром тоже мороз?

— Тоже.

— Сильный?

— Сильный.

Марти потерял терпение:

— Да ты не повторяй, что я говорю! Ты скажи, какая температура завтра?

— Десять-двенадцать.

— Ниже нуля?

— Ага.

Петер почувствовал вдруг в своей руке руку Марти.

— Слушай, Петер, вот тебе деньги, купи десять коробок спичек и на обратном пути зайди к нам — отдашь матери. Я пошел.

— Куда?

— Надо. Дело есть.

Дело Марти заключалось в том, что он, запыхавшись, прибежал к Юло:

— Юло, слышал?

Юло читал какую-то очень толстую и очень потрепанную книгу. Он с трудом оторвал глаза от нее и рассеянно спросил:

— О чем?

— Обещают мороз. Ночью — до восемнадцати, утром — десять-двенадцать.

— Слышал, по радио передавали.

— И не пришел, не сказал!

— Так чего же говорить? Это ведь завтра будет, а не сегодня.

— Да ты понимаешь, что за ночь лед окрепнет и мы сможем пойти к яме?

— И пойдем. Из школы вернемся, уроки сделаем и пойдем. Я думаю, часа в три примерно. Времени до вечера хватит.

Так и условились.

Нечего говорить, как сложился для Марти остаток того дня. Раз десять он выбегал проверить, действительно ли крепчает мороз. Верно, дело шло к этому. Снег под ногами скрипел, на небе вызвездило. Марти выскочил бы и в одиннадцатый раз, но мать прикрикнула. Она заявила, что с ним сладу не стало, что он решил схватить простуду, выстудить дом и добиться того, что она пожалуется на него отцу.

Последняя угроза подействовала. Разведку погоды пришлось прекратить.

Тогда Марти занялся острогой. Пошел в дальний, темноватый угол комнаты, стал тренироваться. Не выпуская из рук длинной тонкой палки с пятью наконечниками в ряд, он замахивался, делал броски. Один раз случайно ткнул в пол, другой раз — в стену. Мать, услышав возню, спросила:

— Марти, как у тебя с уроками?

— Сделал, — ответил Марти.

Это была правда, но не вся, а только часть ее. Марти сказал про уроки «сделал», имея в виду те, которые он действительно сделал, про те же, что не приготовил, умолчал. Нерешенным остался один столбик примеров из задачника, неповторенным — стихотворение. После того как он узнал о завтрашнем похолодании, было не до них.

Потренировавшись с острогой, Марти почистил ее наждачной шкуркой, подточил напильником, подправил точильным бруском. Зубцы заблестели, стали острыми-острыми. Отличная острога! У Юло тоже хорошая, но эта лучше. Она перешла к нему от отца. И отец в молодости ходил бить ею угрей. А он, Марти, пойдет за угрями завтра. Он их столько набьет, что все только ахнут. Кто знает… может быть, их даже унести будет трудно. Не захватить ли с собой салазки?

Марти зажег фонарь «летучая мышь» и пошел в сарай смотреть, в порядке ли салазки. Почему фонарь называется «летучая мышь», неизвестно, но устроен он очень умно. С ним можно выйти на улицу, и никакой ветер его не задует. С ним можно не опасаясь идти на сеновал — если и опрокинется, не воспламенится. Здорово сделан!

На опыт с опрокидыванием фонаря Марти не решился, а на улице, дожидаясь порыва ветра, постоял. «Летучая мышь» отлично выдержала испытание. Ветер дул на нее вовсю — и ничего! Язычок пламени только слегка колебался.

Удостоверившись сразу в двух вещах — что салазки исправны и что фонарь на открытом воздухе не тухнет, — Марти вернулся домой. Там вдруг возник спор с матерью из-за шерстяных носков. Мать считала, что если он отправится завтра на лед, то без двух пар носков ему не обойтись. Марти же полагал, что достаточно одной. Иначе будет тяжело, жарко, он не сможет шагу сделать, весь лов пойдет насмарку.

Верх взяла мать. Даже поспорить как следует не дала! Просто отрезала: или он оденется как надо, или завтра после уроков носа на улицу не высунет.

Пришлось подчиниться. Лег спать, делая вид, что обижен, хотя внутри все ликовало и пело: завтра будет чудесный день! Завтра он набьет уйму угрей. Мама увидит, какая от него польза в доме!

Заснул, блаженно улыбаясь. О столбике примеров, о невыученном стихотворении даже не вспомнил.

Не вспомнил он о них и утром, шагая в школу. День был как по заказу: голубое небо, опушенные инеем деревья, крепкий, по приятный морозец без ветра, далеко ушедшая от берега кромка льда. Море темнело где-то совсем вдали. От того места, где находится яма с угрями, до чистой воды сегодня, вероятно, километра два будет, не меньше. И лед толстый, хоть из пушки бей — не прошибешь.

Марти явился в школу сияющий. Ему казалось, что пять уроков пролетят, как миг, а потом до самого вечера он будет орудовать острогой, будет жить теми чудесными мгновениями, которые дает охота и с которыми не многое может сравниться.

Однако Марти забыл, что учеба из-за охоты страдать не должна. Воображая себя ловцом, он не подумал, что спрос с него будет не как с ловца, а как с ученика.

И спрос был. Неприятности посыпались с первого урока. Вернее, даже с первых минут первого урока. Хотя фамилия у него удачная — одна из последних в классном журнале, — Анне Райдару почему-то начала в тот день именно с него.

— Уад Мартин, — сказала она, заглянув в журнал, — прочти нам стихотворение, которое было задано на дом.

Марти встал, покраснел, взъерошил и без того взъерошенные волосы, помолчал с минуту и решил, что надо признаться:

— Я его не знаю.

— Совсем не знаешь или только начало забыл? Может, тебе напомнить?

— Совсем не знаю.

— Так ты что, дома даже не брал учебника в руки?

— Нет, брать-то брал, но.

— Но испугался и быстро положил обратно?

В классе засмеялись. Марти послышалось, что он различает голос Иви.

— Плохо, Марти, совсем плохо, — продолжала учительница. — Я была о тебе лучшего мнения. Садись.

Второй урок прошел, в общем, спокойно, если не считать того, что Марти, расстроенный неудачей со стихотворением и все еще увлеченный мыслями о предстоящей вылазке на лед, не слушал учительницу и получил за это замечание.

А на третьем разразилась гроза. Третий урок был урок арифметики. Анне Райдару отобрала у всех ребят тетради с домашними работами и опять поступила так, как обычно не поступала: из стопки, лежащей на ее столе, вынула одну только тетрадь Марти, развернула, стала просматривать. Марти похолодел. Он узнал свою тетрадь по оранжевой глянцевой обложке. Ни у кого не было такой яркой. Еще вчера он очень гордился ею, а сегодня глаза бы его не смотрели!.. Как хотелось ему, чтобы тетрадь сейчас спалило огнем или чтобы ворвался в класс ураган и унес ее в море!.. Но нет, этого не произошло. Учительница полистала-полистала страницы в яркоапельсиновой обложке и резко вызвала:

— Мартин Уад!

Марти встал.

— Подойди сюда.

Марти подошел к столику.

— Почему ты не сделал того, что я задала?

Марти молчал.

— Отвечай, когда тебя спрашивают.

— Я не успел, — сказал Марти.

— А чем ты был занят?

Ответа не последовало. Чем он был занят? Странный вопрос! Тренировался с острогой, возился с «летучей мышью», проверял салазки, готовился к тому, чтобы идти сегодня бить угрей… Но ведь этого не скажешь! А другого тоже ничего не скажешь. Уж лучше молчать. И Марти молчал. Зато Анне Райдару говорила. На этот раз она не пожалела суровых слов. Марти получил сполна все, что ему причиталось.

Он готов был сквозь землю провалиться. Анне Райдару еще никогда не разговаривала с ним подобным образом. И все только потому, что сегодня немного нескладно получилось с уроками. Ведь это просто случайность! Не вызови его с утра учительница, не догадайся она, что Он вчера лодырничал, ничего бы не было. Все обошлось бы благополучно.

Так рассуждал Марти. Он попрежнему упорствовал и считал, что получить плохую отметку — все равно что пострадать от стихийного бедствия. Дескать, градовая туча могла пройти мимо него, но не прошла и вот натворила бед, набила стекол… Плохо!..

Хуже всего было то, что туча не рассеивалась. Перед началом последнего урока вошла в класс семиклассница Аннемай Соос, вожатая отряда, и сказала, чтобы пионеры не расходились, будет сбор.

И он состоялся, этот сбор пионерского отряда четвертого класса вихнувской школы. И единственный вопрос, который обсуждался на нем, был вопрос о пионере Мартине Уаде, об его отношении к учебе. Вожатая сказала, что уже давно собиралась поговорить о Марти, и вот сейчас время подошло, надо, как она выразилась, поставить точки над «и».

И вот началось. Пионеры выступали и говорили много обидных, но справедливых слов. А Марти молча слушал. На сердце у него было очень нехорошо.

Когда слово взял Юло, Марти несколько приободрился. Он решил: кто-кто, а уж приятель поддержит.

Он все еще думал, Марти, что с ним произошел несчастный случай, что должен же кто-нибудь посочувствовать ему. И поэтому речь Юло потрясла его. Ему казалось, что он на всю жизнь потерял веру в людей. Юло выдал его! Юло оказался предателем!

А Юло сказал:

— Я знаю, почему у Марти так получилось. Мы с ним нашли яму. Очень хорошую яму. И собирались идти бить угрей. Но не было мороза, лед не держал, и Марти все время думал о погоде, а об уроках не думал. А вчера по радио передали, что восемнадцать градусов ночью будет, и он вовсе голову потерял и уже ничего не делал. И вот…

Юло скорбно мотнул головой в сторону Марти, как бы приглашая всех посмотреть, что произошло из-за ночного мороза с его другом.

— И вот потому, что он забил себе голову не тем, чем нужно, у него получилось так, что он тянет класс назад. Я как его товарищ и как пионер тоже считаю себя виноватым в этом. Я должен был влиять на него, а я не влиял. И сейчас я перед всем отрядом говорю: Марти, до тех пор пока ты не исправишься, пока не начнешь как следует заниматься, я с тобой к яме не пойду и угрей ловить с тобой не буду. Так и знай! Ты можешь учиться хорошо, а учишься плохо. Это не по-пионерски. Ленинские пионеры так не поступают. Если тебе нужна помощь — пожалуйста, будем учить уроки вместе. А об угрях пока не думай…

После сбора Марти нарочно замешкался в классе, дождался, пока все разошлись, и пошел домой один. Много разных мыслей роилось у него в голове. Временами ему казалось, будто он слышит внутри себя два голоса. Первый говорил:

«Правильно досталось, поделом. Подумаешь, трудность: выучить стихотворение и решить один столбик! Разболтался, разленился, вот и опозорился перед классом. А ведь все могло быть так хорошо!.. Приготовил бы вчера уроки — ответил бы учительнице, получил бы четверку, а может, пятерку и с чистым сердцем мог бы сегодня отправиться на лед».

Другой же вслед за первым зудел:

«Ну и пусть! Вот надо взять острогу и назло всем пойти к яме. Пусть Юло не идет. Это даже лучше. Друг называется! От таких друзей через залив убегать надо».

Зудящий голос пересилил. Марти пришел домой, воспользовался тем, что мать возилась на кухне, и, ничего ей не сказав, не надев второй пары теплых носков, захватил мешок, острогу, топорик и отправился на лед.

День попрежнему отличный — солнечный, с крепким морозцем, с голубым сияющим небом, с белым сверкающим снегом, с зелеными, словно переложенными ватой соснами. Но Марти казалось, будто он смотрит на мир сквозь закопченное стеклышко: все на месте — и солнце, и снег, и сосны, — а вид какой-то тусклый, скучный, серый… Если бы можно было это мрачное стеклышко отшвырнуть подальше! Если бы можно было сделать так, чтобы мир снова стал ярким, праздничным, веселым!

Марти с размаху проткнул острогой сугроб, засвистел, пошел бодрым шагом. Вот уж он на льду, вот по приметным знакам дошел до ямы с угрями. Начертил зубцом остроги круг, стал топориком пробивать лунку. Он делал все, о чем мечтал, что должно было доставить ему такое большое удовольствие. Но нет, не отодвинуть стеклышка от глаз. Тускло, серо, скучно!..

Даже не вырубил лунку. Тихо побрел домой.

Пришел и сел за уроки. На следующий день Анне Райдару вызвала его — пять! Еще через день вызвала — снова пять! За контрольную по арифметике — хорошая отметка! За контрольный диктант — тоже хорошая!.. Мир стал выглядеть иначе. Серый налет исчез. Солнце снова засверкало на голубом небе…

С тех пор прошло несколько недель. История с угрями отошла в прошлое. Но Марти нет-нет, да и вспоминал о ней. Переживания того зимнего дня надолго оставили след в его памяти. Пожалуй, он тогда впервые почувствовал, что такое ответственность. Жизнь, оказывается, не такая простая вещь. За свои промахи, ошибки, упущения приходится, оказывается, отвечать. И это иногда бывает очень неприятно.

 

6. Почему молчит Андрус?

Сложности жизни, в которых начал уже разбираться Марти, были, несомненно, известны Андрусу. Именно поэтому, ступив на песчаный берег Вихну, он не пошел сразу в правление колхоза, не рассказал о своем великолепном плане лова кильки на свет.

Нет, Андрус поступил иначе. Вернувшись из города, он снес все купленное электрическое оборудование домой и молчал. Ребятам тоже приказал молчать.

Юло с Марти не могли понять, что происходит, почему вожатый упускает драгоценное время. Ведь каникулы такие: не успеешь оглянуться — их уже нет. Кажется, двух часов с утра не прошло, а посмотрел вокруг — вечер! Можно подумать, что дни каникул, в отличие от других, имеют моторы. Притом сильные, работающие на самой большой скорости. Потому и катятся эти дни, как автомобили по гладкой дороге: один за другим, один за другим…

Если бы мальчики могли, они отрегулировали бы моторы времени, сделали так, чтобы от начала до конца суток проходило часов пятьдесят, не меньше. Это сейчас совершенно необходимо. Без этого им не управиться. Дело ведь идет к тому, что каникулы закончатся, а они ничего не успеют. В сутках ведь всего-навсего двадцать четыре часа, в каникулах таких суток десять; двое прошло… И вот третьи наступили, и вот третьи проходят, а о лове кильки на свет ни слуху ни духу. Андрус молчит. Он словно забыл о своем плане, и великолепном плане, которым делился с ними в городе, в саду, перед клумбой.

Марти бродил сам не свой, в глазах — тоска. Уходит, уходит время!.. Не придется, видно, ему с Юло ловить кильку на свет — ведь скоро начнутся занятия.

А тут еще Юло разбередил его рану. Оказывается, по словам «Язнаю», есть какая-то планета, и на этой планете каждый день равен четырем нашим.

Выходит, там весенние каникулы могли бы продолжаться сорок дней. Сорок дней, подумать только!.. Хватило бы на все время, пока путина идет.

Новостью о длинных сутках на неизвестной планете Марти поделился с Иви Койт и Петером Маала. Он встретил их по пути от Юло домой. Новость произвела впечатление. Петер, верный себе, удивленно хмыкнул и произнес одно слово: «Здорово!» Иви же одним словом не ограничилась. Она выложила их дюжину, и все одно ядовитее другого.

— Вот где бы тебе жить, Марти! — сказала она. — Воскресенье — четыре дня, весенние каникулы — сорок, а летние — так те почти на двенадцать месяцев растягиваются. Ну специально для тебя устроено! Ты, случайно, не выяснял, далеко до той планеты? Не перебраться ли тебе туда?

Каникулы, продолжающиеся целый год, — ведь это действительно здорово! Потрясенный Марти даже задержал шаг. Но Петер двумя короткими фразами поставил все на свое место.

— Да, воскресенье-то четыре дня, — сказал он, — зато от воскресенья до воскресенья — двадцать четыре. И учебный год длинноват — четыре наших.

— Верно!

Об этой стороне дела Марти как-то не подумал и теперь с уважением глянул на Петера Голова!.. Говорит мало, но если что скажет — всегда в точку.

Поняв, что порядки на планете могут обернуться по-всякому и еще неизвестно, существует ли она, Марти потерял к ней всякий интерес. Зато он вспомнил, что не ответил еще на дерзости и колкости Иви Койт.

«Далеко до планеты… не перебраться ли тебе туда?..» Можно подумать, что только она учится в школе, что она одна-единственная на весь остров хорошая ученица. Как бы не так! У него отметки не хуже, чем у других. Кое в чем он даже идет впереди этой самой Иви — в зоологии, например. А то, что ему и Юло нужны сейчас каникулы подлиннее, так он этого не скрывает. Верно, нужны. Но вовсе не для пустяков, не для развлечений, а чтобы… чтобы…

Еще не успев начать свою отповедь, Марти вспомнил о наказе Андруса и прикусил язык. Ну что он может сказать Иви!

Новость о лове кильки на свет и о том, что он, Марти, принимает в этом участие, конечно заставила бы ее посмотреть на него совсем другими глазами. А так? Так, что ни скажешь, все будет не то. У этой Иви язык острее бритвы. Лучше уж промолчать.

Горестно посопев носом, Марти искоса глянул в сторону девочки. Тонкая и стройная, она шла впереди по еще не просохшей с начала весны дорожке. На дне затененных деревьями ложбин местами попадались бугры побуревшего снега. Иви ловко перепрыгивала лужицы, уверенно обходила топкие низинки. Она выбирала путь для себя и для мальчиков и делала это как нельзя лучше. Ее косы золотом отсвечивали на солнце.

С разбегу перепрыгнув довольно большую лужу, Иви дождалась мальчиков и, как бы между прочим, будто речь идет о самом обычном, сообщила, что завтра едет с отцом на рыбный комбинат, побывает на механизированном причале, где рыбонасосы работают.

— А ты там был, Марти? — спросила она невинным голосом.

Марти рассердился. Кто из мальчиков и девочек восточной стороны не знает о том, как прошла их поездка в город! Кто не знает, что поездка была замечательная, что повидали они уйму интересного! Но на механизированном причале побывать не успели. Кому-кому, а Иви это известно не хуже, чем другим. И если она спрашивает сейчас об этом, то только с одной целью: чтобы подразнить. А он не поддастся, он будет молчать.

Не замечая грозного молчания Марти, не подозревая того, чем оно вызвано, Петер простодушно вмешался в разговор.

— На комбинат поедешь? — переспросил он, обращаясь к Иви. — На комбинат — это хорошо. А я завтра тоже уйду с отцом — к шестнадцатому неводу. Знаешь, тот, дальний. Там со вчерашнего дня выборки не было. Салаки, наверно, набралось!.. И Рейн Аллас с отцом пойдет и Август Ремусмяги. В этом году почти все наши ребята на путине заняты. Ни в одни каникулы так не было. Отец говорит — возраст подошел, нужно приучаться… А ты, Марти, пойдешь с отцом в море?

— Нет, — мрачно ответил Марти.

— Почему?

— Так, не хочу.

— Что же ты будешь делать на берегу?

— Найду что-нибудь…

— Странно.

— Ничего нет странного, — заметила Иви. — Мало ли дел на берегу! В мячик сыграть… в лото… у маленького Уно Манга хорошая игрушка есть. Можно ловить рыбу, не выходя из комнаты.

Этого Марти стерпеть не мог. Покраснев так, что даже уши его приняли густобагровый оттенок, Марти яростно процедил сквозь зубы:

— Ладно, ладно, Иви! Мы еще посмотрим, кто в игрушки играет, а кто дело делает. Ты еще узнаешь, какими аквариумами я занимаюсь. Но я пока молчу… Я слова тебе не скажу больше.

— Как же ты молчишь, когда ты говоришь? — делано удивилась Иви.

— Ладно, довольно!..

Ни одной секунды Марти не желал больше оставаться в обществе этой девчонки. С него хватит!.. Он круто свернул в сторону.

— Ты куда? — удивленно крикнул Петер.

Марти не ответил. Он шел без дороги по лесу и думал о том, как тяжело стоять в стороне от дела, которым все заняты; как хорошо было бы тоже пойти на выборку сетей; как странно ведет себя Андрус. Почему он молчит, Андрус? И почему велел молчать ему и Юло? Чего он ждет?

 

7. Бригадир сердится, бригадир смеется

Марти недоумевал и злился, а хитрец Андрус знал, чего ждет. Он точно рассчитал каждый свой шаг.

Рыбаки остались довольны их поездкой. Ребята управились отлично — взрослым не стыдно было бы взять пример. Обернулись за сутки, привезли килечных сетей столько, что даже старый Николай Леппе, которому всегда всего мало и который всегда всем недоволен, только хмыкнул, увидев сети: «Конечно, на старого человека и внимания бы не обратили, а перед мальчишками все двери раскрываются. Их время!»

Сказав так, старик взял край сети, долго разглядывал, мял, щупал, даже попробовал на зуб. Потом подумал, почесал поросший коротким жестким волосом подбородок и молча ушел. Все, кто присутствовал при этом, поняли: уж если Николай Леппе не нашел, к чему придраться, значит сети отменные.

Новую снасть тут же пустили в дело. Килька шла хорошо. Лодки возвращались, доверху заставленные тяжелыми плоскими ящиками. В них ссыпали из сетей улов, чтобы не мять, не портить нежную рыбешку.

Но не все лодки приходили груженые. В море нет более капризной рыбы, чем килька. Для нее законы не писаны. Сегодня она в одном месте, завтра придешь на это же место — пусто. Снова надо искать… Сегодня она на одной глубине, а завтра — на десять метров выше или ниже. Пока разберешься, время уходит.

И так постоянно. Не ловля, а лотерея: то выиграл, то проиграл… Никогда никакой уверенности.

Хитрый Андрус недаром учился на курсах. Он знал характер кильки. Знал и ждал.

Когда через два дня после начала лова на всем острове только и слышны были разговоры о капризах кильки, о том, как повезло одной бригаде и не повезло другой, сколько рейсов впустую сделала такая-то лодка, но зато с каким великолепным уловом пришла такая-то, вожатый решил, что время действовать наступило. Под вечер он пришел на пристань и стал ждать моторку Густава Манга.

Ждать пришлось долго. Наконец лодка появилась. Бригадир сошел на берег мрачнее тучи. Как раз сегодня с ним приключилось то, что уже случалось за последние дни с другими рыбаками Вихну. Впустую потратил время, впустую гнал моторку, расходовал горючее. Там, где ждал кильку, кильки не было, а когда набрел на нее, наступил вечер, надо было возвращаться домой.

Несмотря на плохое настроение, Густав Манг обрадовался Андрусу, улыбнулся и протянул свою большую руку:

— Здравствуй, вожатый! Как дела?

— Спасибо, дядя Манг, ничего. А у вас?

Бригадир только головой покачал:

— И без кильки плохо и с килькой… С килькой, положим, хорошо, но беспокойно. Прямо замучила нас! С норовом рыба, никак не угадаешь…

Андрус остановился. Сейчас он скажет о своем предложении, и от того, как отнесется к нему Манг, будет зависеть очень многое. Если бригадир заинтересуется ловом кильки на свет, дело завертится колесом. Он всех поставит на ноги.

— Дядя Густав… — немного запинаясь от волнения, начал Андрус и, хотя сам удался ростом на славу, взглянул на великана Манга снизу вверх. — Дядя Густав, есть замечательный способ лова кильки. Такой способ, который делает капризную кильку самой послушной рыбешкой на свете. Не вы ее, а она вас искать будет. Сама придет к вам…

Густав Манг остановился и посмотрел на юношу:

— Что-то ты несуразное говоришь. Как это килька меня искать будет? Может, ты заболел, парень?

— Нет, я здоров. Я вообще никогда не болею, дядя Манг.

— Тогда, значит, шутишь, — решил бригадир и обиделся. — Но ты бы лучше приберег свои шутки для кого-нибудь другого. Я тебе в отцы гожусь!

Бригадир прибавил шагу и пошел вперед, не обращая внимания на Андруса. Тот опешил. Он никак не думал, что разговор примет такой оборот. А Манг уходил. В наступивших сумерках его рослая фигура все больше сливалась с деревьями по обочинам дороги.

Наконец Андрус пришел в себя.

— Дядя Густав! — закричал он и побежал вслед за Мангом. — Дядя Густав, вы не так поняли меня, погодите!..

Рыбак остановился. «Мальчишка! — думал он. — Помог обнаружить кильку, так решил, что все может себе позволить со старшими!.. Глупость какую-то придумал… Новый способ лова: рыба будет искать рыбака!»

Андрус, запыхавшись, подбежал и стал рассказывать о разговоре в складе, о лекции, слышанной им на курсах, о закупках, сделанных в городе.

Густав Манг слушал Андруса. Парень, оказывается, вовсе и не думал шутить. Парень, оказывается, говорит вещи, которые стоит послушать. Действительно, до чего интересно задумано: опустить в море электрическую лампочку, и килька начнет собираться на свет целыми косяками. Ловко! Если Соколов заявил, что на Каспии так почти всю кильку ловят, то, значит, так оно и есть. Соколов знает. Никто лучше его не разбирается в рыбных делах.

А Андрус продолжал. Он говорил о том, что новый способ лова необыкновенно прост, что все необходимое уже приготовлено и остановка только за ним, за Густавом Мангом.

— За мной? — спросил бригадир. — Почему же за мной?

— Потому что каждый день дорог, потому что одно дело, если в правление приду я, другое — если вместе с вами. Совсем иной разговор будет. Пусть только правление даст согласие, и мы через два дня начнем ловить кильку на свет. Подумайте, дядя Густав: не только в нашем заливе — на всем Балтийском море никто так не ловит, а мы будем ловить! Шутка ли — первые на Балтике!

— Так ты что же, за славой гонишься, хочешь, чтобы про тебя в газете напечатали, или о пользе дела заботишься? — жестко спросил бригадир и пытливо посмотрел на вожатого.

Андрус не смутился, не опустил глаза.

— Конечно, — ответил он, — будет приятно, если в газете напишут о нашем колхозе, если люди узнают про то, как мы ловим кильку по-новому, и тоже станут так ловить… Ну, и быть первым тоже приятно!

— «Приятно, приятно»! А ну, как не выйдет ничего? Ну, как опозоримся на весь залив со своей затеей, что тогда? Засмеют ведь…

— Вы странно говорите, дядя Густав! — обиделся Андрус. — Почему у нас не выйдет то, что выходит на Каспии? Разве мы ошиблись, когда переняли у каспийцев неводы-великаны? Нет! И здесь не ошибемся. Ведь все равно у нас будут ловить кильку на свет. Федор Алексеевич говорил, что это дело ближайшего будущего. Так зачем же нам откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Мы же ничем не рискуем.

— Да, риска нет, а дело большое, попробовать стоит, — согласился Манг и рассмеялся: — Ладно, Андрус, считай, что первый улов у тебя уже есть: меня ты на свет поймал!

 

8. Когда маленький остров не кажется маленьким

Наконец-то!.. Наконец-то долгожданная счастливая минута наступила! Не надо больше слоняться без дела, молчать о том, о чем хочется кричать, не надо волноваться из-за каждого уходящего часа. О лове на свет можно говорить. Этим занялись всерьез. И Юло с Марти не остались в стороне. О нет! Они принимают во всем самое деятельное участие.

…Как не похож сегодняшний день на тот, вчерашний, когда у Марти произошла стычка с Иви Койт, стычка, из которой, прямо скажем, он не вышел победителем! Расстроенный Марти вчера чуть ли не до самого вечера проблуждал один в лесу. А сегодня унывать некогда, да и незачем. Весь день проходит в хлопотах. Юло и Марти с ног сбились, выполняя поручения то бригадира, то вожатого. Два раза побывали в правлении колхоза, два раза — на пристани, раз сбегали к Андрусу, еще раз — к старому Леппе… Это только на карту глядя кажется, что остров крохотный, а начнешь ходить — ноги заноют.

Но мальчики не роптали. Ради того дела, в котором они участвуют, они согласны, если нужно, хоть двадцать раз обегать остров.

Тем более что складывается все очень хорошо. Отлично складывается!.. Начать хоть с моторки. Андрус сказал бы спасибо за любую самую старую, самую слабосильную моторку, лишь бы мотор работал, лишь бы свет можно было получить.

Но когда пришли к Мартину Крусте, тот заявил:

— Моторку не дам. Сейчас путина, каждая лодка на учете. Отрывать занятое ловом судно для опытов не имею права…

У вожатого при этих словах лицо вытянулось. Но из грустного оно сразу сделалось веселым, когда Мартин Крусте продолжал:

— Да, моторки не дам, а бот, если хотите, возьмите. Днем, как всегда, будем гонять его по всяким надобностям, ночью же — пожалуйста, пользуйтесь… И динамку на ферме тоже можете взять. Она все равно пока бездействует.

А ведь для лова кильки на свет именно бот-то и нужен! На моторке, чтобы поднимать и опускать конусную сеть, надо было бы ставить мачту, приспосабливать лебедку; на боте же и мачта и лебедка есть. И двигатель, как-никак, раза в четыре сильнее, чем на моторке. Значит, света будет больше. Ну, а свет для задуманного дела — все. Больше света — больше кильки.

Словом, бот устраивал всех и особенно Юло и Марти. Шутка ли, получить «Советского партизана» в полное свое распоряжение!..

Мальчикам радоваться бы и радоваться тому, как хорошо все идет. Однако жизнь есть жизнь. Редко бывает, чтобы все было хорошо, без всяких «но». Не обошлось без «но» и тут. Юло и Марти чувствовали бы себя во всех отношениях отлично, если бы не Леппе. Да, как ни жаль, но старик стал помощником бригадира Манга в новом деле.

Этому удивлялись на острове все, и в сотый раз все пришли к выводу: старика не поймешь!

Когда вихнувцы узнали об интересной затее Густава Манга и Андруса, никто не сомневался в том, как поведет себя Леппе. Были убеждены: Леппе станет брюзжать, обходить дом за домом, всюду стучать кулаком по столу и доказывать, что лов на свет — баловство, ненужная трата денег.

Но, может быть, именно потому, что все ждали этого, старый рыбак поступил иначе. Он вдруг горой встал за предложение Андруса.

— Правильно! — говорил Леппе каждому, с кету встречался. — Чем, спрашивается, мы хуже каспийцев? Что у нас, лампочки электрической не найдется? Или, скажете, килька у нас плохая? Ерунда!.. Весь мир знает, что лучше нашей кильки нет. А хорошая килька и на свет будет идти хорошо. Не я буду Николай Леппе, если не покажу, как можно без забот, без хлопот ловить рыбешку!

Старик начал с того, что повел борьбу с мальчиками.

— Чего вы вертитесь? Ну чего вы вертитесь под ногами? — покрикивал он на них. — Вам еще в игрушки играть, а вы к рыбакам пристраиваетесь! Марш отсюда!

Юло очень хотелось ответить, что неизвестно еще, кто к кому пристраивается, но побоялся отца. Дерзость старшему — проступок, который бригадир не прощает. Пришлось смолчать.

За ребят вступился Андрус.

— Дедушка Леппе, — сказал он вежливо, но твердо, — Мартин Крусте знает, что Юло и Марти помогают нам. Он считает, что их помощь очень полезна. И Густав Манг и я тоже так считаем. Для нас они первые помощники.

— «Помощники, помощники»! От стола два вершка — и уже помощники!.. — пробурчал под нос старик и замолчал: ссылка на Мартина Крусте и Густава Манга подействовала.

Разговор происходил на борту «Советского партизана». Только что привезли с фермы генератор. Совсем небольшая с виду машина, не больше самого маленького бочонка для соленой салаки, но до чего тяжелая — не поднять!

Тут старый Леппе показал, что он недаром плавал когда-то матросом на паруснике. А на парусниках ведь механизмов нет. Там скользящие на блоках тали — веревки — первое дело. Там с помощью талей и блоков громадные паруса в одну минуту поднимают к верхушкам высоченных мачт, самые тяжелые тюки мигом опускают в трюмы. Паровую или электрическую лебедку тали, конечно, не заменяют, но ручной труд облегчают сильно. Вот старый Леппе и приспособил блок для того, чтобы поднять с пристани и опустить на палубу бота тяжелый генератор. Сделал он это так ловко, что Юло и Марти даже простили ему каверзу, которую он подстроил им.

А каверза была такая.

Старик ничего не ответил, когда Андрус вступился за мальчиков, но решил, видно, при первом же удобном случае показать вожатому, что за помощники у него.

Случай подвернулся тут же. Приспосабливая тали для подъема генератора, старый Леппе посмотрел на Марти, протянул ему веревку и сказал с ехидцей:

— Ну-ка, возьми конец, взберись на мачту.

Он думал, должно быть, старый Леппе, что нынешние мальчишки даже лазить на столбы толком не умеют. Как же!.. Марти, чтобы руки были свободны, просунул веревку под ремень и забрался на мачту с ловкостью мартышки.

— А что дальше делать, дедушка Леппе? — крикнул он.

— Продень веревку в блок.

— Есть продеть! — послышался голос сверху.

Потом через минуту:

— Уже продета! А сейчас что?

— А сейчас слезай. Нечего на мачте сидеть — не ворона.

Вид у Леппе был, как всегда, сердитый и недовольный. Но странно: в глазах старика злости не было. Из-под нависших лохматых бровей он следил за тем, как Марти осторожно сползает вниз. Следил и бормотал:

— Из мальчишки толк выйдет. Хоть сейчас в юнги брать…

Не успел Марти ступить на палубу, как пришла очередь Юло. Старик поманил его корявым пальцем:

— Эй, молодой Манг… не знаю, как тебя по имени зовут… подойди-ка!

«Молодой Манг» подошел:

— Меня Юло зовут, дедушка Леппе.

— Хоть Навуходоносором, мне все равно. Ты концы сращивать умеешь?

Задавая этот вопрос, старый Леппе, конечно, не знал о том, что в школе есть кружок морского дела и что только на днях ребята учились тому, как правильно, по-морскому, сращивать концы канатов.

Юло решил схитрить. Пусть старик удивляется.

— Концы сращивать? — спросил он с наигранной растерянностью. — Я… я попробую, дедушка Леппе, — может быть, получится.

— Хм! «Попробую»!.. Вот они, нынешние!.. Я в твои годы не пробовал. Я в твои годы в море плавал, сам себе хлеб зарабатывал. А вы маменькиными сынками растете, белоручками… — Старый рыбак, уже по-настоящему рассерженный, потряс перед носом Юло двумя мотками веревки. — Даже такой простой вещи не знаете! На вот, свяжи хоть обыкновенным узлом. Может, и этого не умеешь?

Юло ничего не ответил, послушно взял веревки и ушел на корму. Веревки скручены в несколько витков. Он размотал концы и начал сплетать каждый виток с другим так, чтобы две веревки срослись в одну.

Марти стоял рядом, не спускал глаз с приятеля и подавал советы. Но Юло отмахивался:

— Я знаю! Не моргай!..

Наконец работа сделана.

Подхватив веревку, Юло потащил ее к старику. И тут же его оглушил свирепый окрик Леппе:

— Не волочи, не волочи канат по палубе, это тебе не коровий хвост! Кольцом свернуть надо!

— Почему коровий хвост? — тихо спросил Марти. — Разве коровьи хвосты волокут по палубам?

— Не знаю, — так же тихо ответил Юло.

Это был первый случай, когда «товарищ Язнаю» признался другу в том, что он чего-то не знает.

Мальчики живо свернули длинную веревку кольцом.

— Ну, представляю, Манг, что за узел ты накрутил, — сказал старик, рассматривая веревку. — Узлы тоже надо связывать умеючи… — Он поднес веревку ближе к глазам, пощупал пальцами. — Позволь, а где же узел?

— Узла нет, дедушка Леппе.

— Ха! Я так и знал! Сын Густава Манга, лучшего рыбака на Вихну, — и не сумел концы каната связать! Вот как воспитывают нынешние родители нынешних детей! Сгореть со стыда можно!.. Что же ты? Возился, возился, а веревки как были врозь, так и остались.

— Нет, я срастил.

— Срастил? Где ж ты их срастил?

— А вот, смотрите…

Юло отыскал место соединения двух веревок и показал.

Старый Леппе прощупал каждый виток. Сращено правильно. Что за чудеса! Может быть, чертенята обманывают и подсунули ему другую, уже срощенную веревку? Нет, веревки те самые. Он дал их молодому Мангу минут двадцать назад. Тот мямлил что-то несуразное, а сработал — лучше не надо. Эти мальчишки то и дело ставят его в неловкое положение!

Рыбак посмотрел на всегда спокойного лобастого Юло, на плутоватого веснушчатого Марти, мрачно насупил брови и пробурчал:

— Когда сращиваете, палочкой внутрь волокна затыкать надо, а то вон — торчат лохмы… Смотреть противно!

Сказал и отвернулся. Но мир с того времени был заключен. Старик, видно, признал за мальчиками право существовать на земле, стал замечать их, отвечал на вопросы, давал поручения. Ворчать-то ворчал и вид, как всегда, имел хмурый, но ребята понимали: это для порядка. На то он и старый Леппе, чтобы хмуриться и ворчать.

 

9. Коровы перестали жевать…

Генератор установили, электрическую проводку подготовили, конусную сеть сшили. Раскрой сети сделал старый Леппе, а сшивали Юло и Марти. С обручем же произошла заминка. Обруч нужен. Без него сачка не получится. И должен он быть не какой-нибудь проволочный, а из круглого, толщиной с большой палец, железа, чтобы не сгибался, не провисал. Ведь сачком не бабочек ловить. На Каспии, Федор Алексеевич рассказывал, конусная сеть в один прием чуть ли не полтонны рыбы поднимает. Полтонны — шутка ли! Телегу доверху нагрузить можно.

И вот подходящего железа для обруча на острове не оказалось. Густав Манг все колхозные кладовые перерыл, Николай Леппе старых рыбаков обошел, дворы и чердаки облазил, Андрус всюду, где только можно, искал. Нет и нет.

Нашли железные прутья, но тоньше, чем нужно.

Нашли полосовое железо. Оно, может, и годилось бы: не согнется, не провиснет, но края острые; как ни крепи, сеть мигом перетрется.

Нашли рельсы, остатки тех рельсов, что пошли на прокладку узкоколейной линии, по которой катят груженные рыбой вагонетки с мола в колхозный склад. Рельсы для обруча вовсе не подходят.

Что делать? Неужели из-за куска обыкновенного железа гнать бот в город, терять время?

Ни к какому определенному решению старшие так и не пришли. Ясно было только одно: если и поедут в город, то не сегодня, а завтра. Сегодня поздно.

Андрус велел мальчикам идти домой.

— Идите, и чтобы я вас до завтра здесь не видел, — сказал он. — Вы просто как одержимые! Только о лове и думаете. Вот еще энтузиасты на мою голову!..

С того времени, как началась подготовка к лову на свет, Юло и Марти, действительно, ни спать, ни есть толком не могли. На что ни посмотрят, о чем ни подумают — все связывают с килькой и электричеством.

Но при этом каждый остается сам собой, мысли у каждого складываются в голове по-своему.

Вот, например, когда Юло пришел домой и стал обедать, мать дала ему полную тарелку тушеной капусты с салом.

Это было любимое блюдо Юло. Он и сейчас отдал ему должное. Но ел рассеянно. Уставившись в тарелку, он думал о том, что капуста тоже светолюбива. С килькой ее, конечно, не сравнить, потому что кильки, как-никак, живые существа, а капуста — это капуста и больше ничего. Но свет на нее здорово действует. В Заполярье, он читал, колхозные теплицы освещаются электричеством, и это очень помогает росту овощей. Должно быть, на Вихну можно было бы сделать то же самое: устроить теплицу, ввинтить тысячесвечовые лампочки и круглые сутки освещать и обогревать ими грядки. В таких условиях не то что капуста — ананасы вырастут…

Марти в это самое время глотал, обжигаясь, только что снятую со сковороды жареную баранину, и мысль его тоже буйно работала. Нарезая куски баранины, он думал об овцах, но не вообще, а о том, как бы их сделать светолюбивыми. По всему выходило, что это могло бы принести громадную пользу.

Ведь с обыкновенными овцами что происходит? Им нужны для пастбища большие пространства не потому, что они много травы едят, а потому, что много затаптывают. У них привычка такая: щипнут стебелек — и дальше, щипнут — и дальше… А трава, по которой прошли, уже стравлена, пропадает без толку.

Будь же овцы светолюбивы, картина получилась бы совсем другая. Тогда можно было бы устанавливать на лугу, у самой земли, электрические лампочки. Свет будет привлекать животных. Они шагу от лампочек не захотят сделать. Будут пастись вокруг и поедать всю траву, какая есть, до последней былинки. А электропастух в это время наблюдает: съедена трава — он зажигает лампочки в другом месте. Овцы переходят туда.

Так на маленькой лужайке хватит травы для большого стада. За светолюбивыми овцами, если их вырастить на Вихну, со всех концов страны приезжать станут. Новую породу так и можно будет назвать: вихнувские светолюбивые…

После обеда приятели встретились. Об ананасах Юло умолчал. Марти же — простая душа, — захлебываясь, выложил другу свой план нагула овец с помощью электричества. И влип: Юло его высмеял. Высмеял жестоко, но правильно. Марти чуть не сгорел со стыда. Действительно, как это он упустил из виду, что овцы пасутся днем! А днем пусть на лугу горит хоть тысяча лампочек — толку не будет. Никого они не привлекут. Электричество с дневным светом спорить не может.

Мальчики пошумели о светолюбивых овцах, но легче не стало. Настроение у обоих попрежнему унылое. Был бы обруч — уже завтра вышли бы в море, опустили бы в воду лампочку, начали бы лов кильки по-новому. А тут задержка неизвестно на сколько. Просто с ума сойти можно!

От нечего делать решили наведаться на ферму. Там недавно начала работать автопоилка. Они уже видели ее, но сходить еще раз стоит. Мартин Крусте говорил, что в старое время таких установок не было в самых богатых помещичьих имениях. А сейчас вот автопоилка есть здесь, на маленьком острове Вихну.

В большой новый каменный коровник друзья прошли без труда. Бригадир животноводческой бригады, шумный, веселый Яке, сказал только:

— Идите, но вытрите как следует ноги и не шумите.

Две пары ботинок на двойной подошве минут пять усердно топтали лежащий у входа влажный, пропитанный карболкой половик. Основательно поработав ногами и решив, что микробы на ботинках наверняка подохли от противного карболочного запаха, Юло и Марти вступили в светлое, чисто выбеленное помещение.

Здесь тихо и торжественно. По обе стороны широкого прохода в цементированных стойлах — большие красно-бурые с белыми пятнами коровы. Некоторые из них стоят, жуют и время от времени глубоко вздыхают. Другие лежат на боку, жуют и тоже вздыхают. Но и те, что стоят, и те, что лежат, вздыхают не потому, что им тяжело живется. Вовсе нет. Они смотрят на Юло и Марти, и в коровьих глазах можно прочесть: «Что ж, жить на Вихну можно. Жизнь сейчас здесь вполне подходящая».

Над стойлами, под самым потолком, тянутся тонкие жилы водопроводных труб. Отростки от них спускаются к кормушкам. Здесь приделаны чугунные эмалированные корытца с широкой педалью на дне. Сейчас они сухие. Но вот корове захотелось пить. Она нажала мордой на педаль, и в поилке зажурчала вода. Попила, подняла голову, довольно вздохнула и снова принялась за свою бесконечную жвачку. Соседка, услышав, что рядом пьют, тоже ткнула педаль мягкими губами, тоже наполнила корытце свежей водой. И у нее, дескать, стойло со всеми удобствами!..

— Юло, — спросил Марти, — а почему автопоилки называются автопоилками?

— Потому что они работают автоматически: корова нажмет на педаль — и вода идет. А раньше поили скот вручную. Ион Яке рассказывал отцу, что из колодца в коровник приходилось носить каждый день сотни ведер воды.

— А моему отцу Ион Яке рассказывал, что с тех пор, как установка заработала, коровы начали давать больше молока. При чем здесь автопоилка, не пойму!

Юло не ответил. Действительно, смысл автопоилок как будто бы в том, что они избавляют людей от тяжелого труда. А молоко? Молоко ведь не имеет к автопоилкам никакого отношения.

— Ладно, — примирительно сказал Марти, заметив смущение приятеля. — Считаем, что товарищ «Язнаю» не всегда все знает. Спросим у Марет, она объяснит.

Доярку Марет Лао мальчики часто видят в компании Андруса и других комсомольцев. А друг Андруса — их друг.

Пошли на другой конец коровника.

Марет задавала корм огромной корове с рогами, торчащими один вверх, другой вниз. Марти собрался было спросить о странных рогах, но Юло опередил:

— Марет, твои коровы дают сейчас больше молока?

— Да.

— Автопоилка помогла?

— Конечно.

— Почему?

— Потому что раньше коровы пили не тогда, когда хотелось, а когда приносили воду. Какой-нибудь пеструхе пить хочется, а до нее еще очередь не дошла, я других пою. И она ждет, не ест. А сейчас коровы пьют, когда хотят и сколько хотят. От этого у них аппетит стал лучше, есть стали больше. Больше едят — значит, молока больше дают. Больше молока — больше масла. Так, ребята, получается, что вода из этих труб в конце концов оборачивается для нас лишними килограммами сливочного масла.

Марет тряхнула выбившимся из-под косынки светлым локоном и показала на ровно протянутые поверху водопроводные трубы. Марти с уважением и новым интересом посмотрел на них. Подумать только: обыкновенные железные, всего-навсего с большой палец толщиной трубы, а сколько пользы!

Железо с большой палец толщиной… И притом круглое!.. У Марти перехватило дух. Он открыл рот, хотел что-то крикнуть, но от волнения сумел только еле слышно выдавить из себя:

— Юло, смотри, железо!

Юло посмотрел на трубы, на приятеля, снова на трубы, и у него тоже перехватило дух.

— Марти, смотри, железо! — шепотом прохрипел он.

— Ребята, что с вами? — всполошилась доярка.

— Марет! — вдруг закричали мальчики так оглушительно, что та вздрогнула. — Марет, скажи, такие трубы есть на ферме?

— Как — есть? — не поняла девушка. — Вот же они, перед вами!

— Да нет! — снова раздался крик. — После того как устроили автопоилки, лишние трубы остались?

— Кажется, есть, — сказала Марет. — Но точно не знаю. Надо у Иона Якса спросить. А зачем они вам?

Вместо ответа она услышала бешеный топот двух пар ног, обутых в пропахшие карболкой ботинки на толстой подошве. Юло и Марти бежали к выходу искать животновода. Коровы перестали жевать и смотрели им вслед. Теперь в их глазах можно было прочесть: «Что ж, жить на Вихну можно. Жизнь здесь вполне подходящая. Только вот мальчишки какие-то беспокойные…»

Потом они разом, как по команде, вздохнули и снова принялись жевать. На ферме попрежнему стало тихо и торжественно.

 

10. Змея на четырех ногах

В лесу гремело, звенело, стучало. Испуганные белки забрались на верхушки высоких сосен. Галки метались над деревьями и тревожно кричали. Еж, спавший в хвое под кочкой, проснулся и, не разобрав, в чем дело, выглянул на дорогу. Сначала то, что он увидел, зажгло в его крохотных глазах хищный огонек. Ему показалось, что между деревьями ползет змея. Да какая длинная! Такую поймать — три дня сыт будешь.

Только колючий зверек, оскалив поросячью мордочку, собрался кинуться на добычу, как змея, наткнувшись на пенек, издала звук, который заставил ежа свернуться в клубок и выставить иголки. Змеи шипят, а эта звенела.

Старый, бывалый еж осторожно выставил рыльце. Странная змея уползала. Да, это все-таки змея. Хватать, немедленно хватать!

Еж кинулся между деревьями наперерез. Он знал свое дело: чем ближе к голове вцепишься в змею, тем быстрее задушишь. А голова ее где-то совсем далеко — удивительно длинная тварь!

Зверь изо всех сил семенил на своих лапках и наконец перегнал змею. Но, взглянув на нее спереди, он вовсе растерялся. Впереди у змеи было четыре ноги, каждая из которых пахла хуже, чем пахнет самая большая куча гнилых мухоморов. Отфыркиваясь от густого запаха карболки, еж присмотрелся получше и увидел, что ноги, собственно, принадлежат не змее, а двум мальчикам. Да и змея-то не настоящая — железная.

Лесной житель возмущенно запыхтел и ушел в чащу. Бывают же глупые ошибки!..

Не подозревая, сколько напрасного беспокойства причинили они ежу, Юло и Марти бодро волокли тонкую длинную трубу на пристань. Удача! Какая великолепная удача: обруч есть! Во-первых, Ион Якс сразу понял, зачем мальчикам нужна труба; залез под какой-то навес и извлек ее оттуда; во-вторых, он хоть и животновод, но в рыбных делах разбирается. Он сказал, что ребята правильно придумали: из водопроводной трубы выйдет отличнейший обруч для конусной сети. Труба куда крепче железного прута такой же толщины.

— Почему? — спросил Марти, который никогда не упускал возможности задать вопрос или поспорить.

Почему труба прочнее? Ведь прут сплошной, а у трубы стенки тонкие, она внутри пустая.

— Именно потому… сказал Яке, — именно потому, что труба полая, она прочнее. Люди поняли это, присмотревшись к природе. Вы знаете, как устроены наши кости? Ведь они вроде трубок — полые внутри. Природа сделала так, чтобы мы крепче стояли на ногах, чтобы у нас сильнее были руки. Или тростник возьмите. Будь у него сплошной стебель, он бы валился от ветра, а сейчас — бурю выдерживает. Так что будьте спокойны, ребята, поднимайте рыбу хоть тоннами — обруч выдержит.

Марти и Юло хорошо запомнили этот разговор, чтобы выложить его на пристани, если Густав Манг, Андрус или старый Леппе начнут сомневаться в пригодности трубы для дела. Но рыбаки ни в чем не усомнились. Они обрадовались находке не меньше, чем мальчики, и тут же принялись сооружать обруч.

К вечеру все было готово. На боте лежала конусная, напоминающая громадную воронку, сеть, натянутая на великолепный обруч. К узкому низу ее были пришиты колечки с продернутой сквозь них веревкой. Это для выгрузки рыбы. Когда сеть с уловом будет поднята, веревку развяжут — и килька высыплется на палубу. А для того чтобы сеть быстрее погружалась в воду, внизу привязана аккуратная пятикилограммовая гиря, какой отвешивают продукты в магазине. Из-за нее тоже пришлось немало побегать.

Когда встал вопрос о грузиле для сети, старый Леппе предложил взять для этого простой булыжник. Мальчики запротестовали: усовершенствованная, электрифицированная сеть — и вдруг булыжник! Курам на смех!..

Булыжник не годится, решили ребята, это уродство! Надо настоящее металлическое грузило. Но где его взять? И тут Юло и Марти вспомнили: в кооперативе есть старые, бракованные гири. Они лежат во дворе под крыльцом и никому не нужны. Заведующий Томас Усник, конечно, разрешит взять одну — это ведь не для баловства. Но от пристани до кооператива — два с половиной километра. Туда и обратно — все пять. А они за сегодняшний день столько набегались!.. И очень хочется есть. И дома ждет ужин.

Однако ничего не поделаешь…

Сбегали в кооператив. Кооператив — на замке. Был соблазн взять гирю без спросу, но устояли. Густав Манг обязательно поинтересуется, где взяли. Если сказать правду — рассердится, заставит отнести обратно. А соврать не годится.

Побежали к Уснику на квартиру. Тот после работы спал. Вышел сонный, никак не мог взять в толк, что ребятам нужно. Потом рассердился и сказал:

— Нашли из-за чего человека беспокоить! Возьмите гирю, и чтобы духу вашего здесь не было!

И вот аккуратная пятикилограммовая гиря привязана к низу. А сверху — отличный трубчатый обруч. Сеть выглядит, будто только с фабрики. Смотреть приятно!

Но надо идти домой — поесть, отдохнуть. Ночью — первый выход в море, первый лов на свет.