Колхозные мамонты

Но Леша никак не ожидал увидеть в пещере то, что увидел. Вчера здесь было темно, и Костя, наверное, ничего поэтому не разглядел, а сегодня — ясный день и раннее утро, и солнце только поднялось, и лучи его ударяют в самую глубину пещеры, и Леша здесь такое обнаружил, что от удивления не может прийти в себя.

Во-первых, пещера оказалась много больше, чем Леша представлял. Он думал, что это простой лаз, а тут целый подземный зал — высокий, просторный. Прямо хоть сбор отряда устраивай.

Во-вторых, — и это самое главное — пещера невероятно древняя. В «Пионере» недавно рассказывалось о наскальных рисунках охотников Сибири и о наскальных рисунках, найденных в Африке. Пять-шесть тысяч лет тому назад люди рисовали на скалах разные изображения. Сейчас их нашли, и ученые говорят, что находки имеют мировое значение, что рисунки раскрывают великую тайну прошлого, что многое неясное в истории при изучении этих рисунков становится ясным.

И вот — новое открытие: Леша тоже обнаружил в пещере наскальные рисунки. Костя их не заметил, а он увидел…

Леша снова обошел подземелье. Ему хотелось еще и еще раз осмотреть все.

На закопченных камнях стен, где более отчетливо, а где менее, видны неумело сделанные, и именно этим своим неумением волнующие, рисунки древних обитателей подземного жилья.

Вот косуля. У нее почему-то только три ноги, но все равно каждому ясно — она бежит, спасаясь от хищного зверя или охотника.

Вот дикий кабан. Свирепая морда, здоровенные клыки, щетина на спине, как зубья пилы. По-древнему он, кажется, называется вепрь.

Вот не то бизон, не то зубр, Бизоны в Америке были, в пампасах. Их всех уничтожили. А зубры у нас еще и сейчас есть. В Беловежской пуще, в Белоруссии. Их осталось совсем мало. Единицы. Каждый на счету.

И то, что первобытный охотник изобразил здесь бизона, — очень важно. Это значит, что тысячи лет назад они водились на Кубани. Ученые, наверно, очень обрадуются, когда увидят рисунок. Наверно, они спорят между собой. Одни говорят — бизоны на Кубани были, другие говорят — не были, а тут пожалуйста — всем спорам конец. Не видел бы здешний житель бизона, не рисовал бы его.

Да что бизоны — мамонты были. Вот один. Плохо, правда, нарисован, смазанный какой-то, но все равно мамонт. Загнутые бивни, длинный хобот, мохнатая шерсть. Мамонт ледникового периода. Хотя они тогда от холода обросли шерстью, это их не спасло. Вымерли.

А жаль. Интересно, если бы и сейчас вокруг бродили мамонты. Тут тракторы шумят, грузовики носятся, автопоилки действуют, самолеты в небе, — а на поляне пасутся мамонты. Стадо. Может быть, даже колхозное. Их приручили и разводят для мяса. Ведь один мамонт — все равно, что двести свиней, целая мясная гора. Сами пасутся, сами себе пищу добывают, концентрированных кормов не требуют. Здорово!

Спокойно, спокойно. — Главное — спокойствие

Леша перешел к следующему рисунку. Слева от выхода, на камне, было нарисовано нечто совсем непонятное: то ли гусеница на стволе, то ли кокон. Впрочем, нет, скорее всего, это…

Леша заглянул сбоку, потом наклонился и осмотрел рисунок снизу.

Конечно, не гусеница! Кукуруза, самая настоящая кукуруза. Тут сомневаться не приходится. Стебель, листья, початок с метелкой… Растение выглядит нескладно, но несколько тысяч лет назад, когда пещерный житель рисовал, кукуруза, может быть, как раз такой и была.

Тут Лешу вдруг будто жаром обдало и сразу — холодом. На коже, как при ознобе, выступили пупырышки. Здорово, ох, здорово, как он раньше не сообразил! Увлекся бизонами, размечтался о мамонтах, а о главном не подумал. Ведь эта пещера… фу ты черт, даже оторопь берет… Ведь пещера, в которую он попал, ну точь-в-точь смахивает на мексиканскую, которую археологи открыли, которая на весь мир прославилась. Она, может быть, даже древнее Батикавы. Ну и открытие! С ума сойти!..

У Леши подгибались ноги. Он присел на камень.

Спокойно, спокойно. Главное — спокойствие.

Леша вобрал в себя воздух, сосчитал до пятидесяти. Где-то он прочел, что генералиссимус Суворов в детстве, воспитывая в себе волю, во всех случаях, когда волновался, считал в уме.

Великий полководец был прав. Его способ сработал отлично. Уже на четвертом десятке Леша овладел собой, стал рассуждать не горячась и здраво.

Прежде всего, почему Батикава? С чего он взял, что его и Костино открытие может заинтересовать ученых всего мира так же, как их заинтересовало открытие мексиканских археологов?

Леша задал себе вопрос и ответил на него, минуты не задумываясь. Да и над чем задумываться? Достаточно вспомнить вчерашнюю передачу.

О чем говорилось в «Новостях науки»?

О том, что после открытия пещеры Батикава ученые уже больше не гадают, как давно жителям Южной Америки известна кукуруза. Батикава отвечает на это с полной достоверностью: не меньше четырех тысяч лет. Нигде еще о кукурузе понятия не имели, а в Южной Америке ее уже сеяли.

А еще о чем говорил диктор?

О том, что в европейских странах кукуруза появилась около пятисот лет назад. Ее привез Колумб.

Открыл Америку и, возвращаясь домой, прихватил с собой кукурузу.

Вот. Все было ясно. Но сейчас Лешино открытие ставит вопрос по-новому.

В Испании, в Италии, еще где-нибудь кукуруза, может быть, в самом деле пошла от Колумба, а здесь, на Кубани, о ней знали еще тогда, когда ни о какой Америке никто понятия не имел, когда ни Колумба не было, ни Испании. Здесь еще мамонты бродили, бизоны, а кукуруза уже росла. Если бы не росла, древний обитатель пещеры ее бы не нарисовал.

Значит, что же? Значит, получается, что он, Алексей Брагин, ученик 5-го «Б» класса 2-й средней Нижнединской школы, дает ученым в руки ключ для крупнейшего открытия. Они, ученые, благодаря ему, наверно, сумеют доказать, что именно Кубань является родиной кукурузы. Как рис пошел по всему миру из Индии, так, наверно, кукуруза — с Кубани.

Леша вскочил с камня, ему не сиделось, голова, казалось, вот-вот расколется от множества мыслей.

Метнулся к камню, на котором доисторический художник нарисовал доисторическую кукурузу. Надо все рассмотреть получше. В таких вещах любой пустяк имеет значение.

Очаг

Однако рассматривать рисунок Леша не стал, занялся другим. Другое важнее.

Дело в том, что резкое движение Леши подняло в воздух серое облачко пыли. Облачко взвихрилось над пеплом в очаге. А очаг был именно такой, как на месте стоянки древнего человека, — круг из обгорелых необработанных камней, а в середине — пепел.

Леша наклонился, по локоть погрузил руки в легкую бархатистую золу, стал пропускать ее между пальцами. Кто знает, сколько тысяч лет ее никто не тревожил.

Попались две косточки. Кажется, птичьи. Леша отложил их в сторону.

Ученые разберутся.

Попался плоский камешек с заостренными краями. Леша бережно сдул с него пыль. Каменный век потому и называется каменным, что тогдашние люди все делали из камня — молотки, топоры, скребки, ножи. То, что он нашел, видно, и есть нож. Нож каменного века!

Попался еще кремень — узкий, длинный, с заостренным концом. Может быть, первобытное долото? Может быть, первобытные люди выдалбливали им лодки из цельных древесных стволов?

Долото присоединилось к доисторическому ножу и к доисторическим костям доисторических птиц. Собрание древностей накапливалось.

Дальше дело застопорилось. Больше ничего интересного в золе не было. Леша еще раз для очистки совести пошарил в серой осыпающейся куче, и тут пальцы нащупали что-то круглое, шершавое.

Леша ухватил непонятное покрепче и вытянул кукурузную кочерыжку.

Да, да, самую настоящую, натуральную, доподлинную кочерыжку. Обломанная с тупого конца, укороченная, примерно, на треть, начисто объеденная, обгоревшая, черная, затвердевшая от времени, она не вызывала никаких сомнений.

Это уже был не рисунок, о котором можно спорить — кукуруза изображена или нет, это было доказательство.

Коленки у Леши подогнулись, как в первый раз, рука, держащая кочерыжку, дрожала. Вот это находка! Изображение кукурузы на камне да плюс к нему обгоревшая кукурузная кочерыжка — такое доказательство, против которого никто ничего сказать не сможет. Ученым останется только определить ее возраст, установить, сколько тысяч лет пролежала она в золе, и все. Они это сделают запросто.

Леша достал из кармана видавший виды платок, тщательно завернул в него черную как сажа кочерыжку. Драгоценная находка будет унесена домой, а кости и орудия каменного века останутся в пещере. Их ни один карман не выдержит.

Однако Леша отлично понимал: древности есть древности. Он за них в ответе перед наукой.

Подумав, Леша сложил находки в темном углу пещеры и прикрыл плоским песчаником. Так им ничего не сделается.

Лучший способ удивить

Леша пришел домой усталый и торжествующий, как после хорошо написанной контрольной по арифметике.

Его распирало от новостей, ему хотелось поделиться с Костей невероятным открытием.

Как поделиться, он знал. Нужно человека поразить, чтобы подскочил, чтобы ахнул от удивления, чтобы не мог в себя прийти.

Тихонько, стараясь не привлекать внимания брата, работавшего в комнате за столом, Леша вытащил из сарая бамбуковую удочку, привязал к леске кочерыжку и сунул свое сооружение в окно. Обгорелая находка повисла, качаясь над Костиной головой, над каким-то чертежом, который тот чертил.

Расчет у Леши был простой. Костя увидит доисторическую кочерыжку и, пораженный, подскочит, ахнет, придет в восторг.

Все это, конечно, так и произошло бы, знай Костя, что собой представляет черный огрызок, неожиданно появившийся перед его глазами. Но Костя не знал. Откуда было ему знать, что Леша обнаружил в пещере стоянку древнего человека и сделал открытие огромного научного значения. Он решил, что Леша, по обыкновению, озорничает.

А тут еще, как назло, кочерыжка выскользнула из плохо затягивающейся капроновой лески, упала прямо на Костин чертеж, прочертила по белоснежному ватману грязную полосу.

Костя подскочил, крикнул что-то невнятное, схватил кочерыжку и, размахнувшись, швырнул ее что есть силы в окно.

Описав длиннейшую дугу, доисторическая находка перелетела через двор и упала по ту сторону забора, на участок тетки Глафиры.

Перед глазами Леши замелькали темные круги: так обойтись с бесценной древностью! Он в жизни не простит этого Косте! Но объясняться некогда. Леша крикнул с отчаянием в голосе: «Сумасшедший, что ты сделал!» — и кинулся спасать научное достояние.

Соседний пес Кусай

Кто знает соседку Брагиных тетку Глафиру и ее цепного пса Кусая, тот поймет, что перед Лешей стояла задача не из легких. Достать древнюю кочерыжку можно было только одним путем: перелезть через забор. А это означало неизбежную встречу с Кусаем и его хозяйкой либо, в лучшем случае с одним Кусаем. Кусай и днем и ночью сидел на цепи, тетка же Глафира иногда со двора уходила. В колхозе она не работала по болезни, но на базар по торговым делам наведывалась частенько.

Леша подошел к границе двух владений, заглянул через забор. Все будто вымерло. Во дворе — никого, ставни дома закрыты наглухо. Даже пса не видно.

А кочерыжка была тут, почти под самым забором.

— Тетка Глафира! — косясь на конуру, жалостно крикнул Леша.

Подождал. Соседка не откликнулась, собака тоже.

Так, ясно: тетки Глафиры нет, а пес спит. Он в это время всегда спит.

Забор был невысок. Осторожно-осторожно Леша подтянулся, перенес ногу через ограду, с минуту прислушиваясь, посидел на заборе верхом и спрыгнул на другую сторону.

Шаг — и он снова овладел бы утерянной находкой. Но не получилось. Кусай — громадного роста, с желтой клочковатой шерстью — кинулся на него из конуры так, будто им выстрелили. Еле удалось спастись от страшных зубов.

Что делать? Как подобраться к кочерыжке?

Из затруднения вывел Валька. Леша услышал звук открываемой калитки и голос приятеля:

— Айда купаться, Леха.

Леша не ответил. В голове стал возникать пока еще туманный, но постепенно проясняющийся план.

— Оглох? — деловито справился Валька, подойдя к забору.

В вопросе звучала издевка, но Леша пропустил выпад мимо ушей. Счеты можно свести потом, сейчас нужна Валькина помощь.

— Слушай, — показал Леша на забор, — ты лезь с того края и приманивай Кусая на себя. А я подберусь отсюда…

— На себя? Кусая?! Нашел дурака!

Несознательность Вальки возмутила Лешу. Вот же эгоист!

— А если нужно? Если для науки?..

И Леша коротко рассказал приятелю про Костину пещеру.

— Это же мировое открытие! Ученые с ума сойдут…

То, что ученые от Лешиного открытия могут сойти с ума, поразило Вальку особенно сильно.

— А что, сойдут, — убежденно сказал он, — обязательно сойдут. Шутка ли… — Тут Валька вдруг разгорячился: — Постой, погоди, зачем же ты доисторическими кочерыжками швыряешься?..

Леша огорченно махнул рукой:

— Не я. Костя случайно… Давай будем действовать, Валька.

— Как?

— Я же сказал: ты лезь, приманивай Кусая, а я тем временем подберусь к кочерыжке.

Валька не стал возражать. Он уже понимал: тут думать о себе не приходится, надо идти на риск.

Но стоило ему приблизиться к забору и увидеть свирепую морду Кусая, как от его решимости ничего не осталось. Растерянно оглянувшись на Лешу, Валька отступил.

Приятели молча уставились друг на друга.

Молодецкий посвист

Неизвестно, сколько времени Леша и Валька простояли бы так один против другого, если бы не молодецкий посвист, раздавшийся в конце улицы. Свистел Пятитонка. Во всей школе никто не свистел громче и лучше.

Леша с Валькой переглянулись, обрадовались, устремились к калитке.

— Эй, Пятитонка, сюда! — позвали они приятеля в один голос.

Пятитонка был на другой стороне улицы. Не сбавляя шага, он перестал свистеть, обернулся на зов.

— Зачем?

— Мировое открытие!..

— Чего?

— Открытие, слышишь? Мировое!..

— Я за макаронами… — Пятитонка продолжал идти. Он не придал словам Вальки никакого значения.

Валька кинулся за Пятитонкой.

Сначала Пятитонка упирался, но Леша придумал, как его уговорить: принес из дома овчинный полушубок, вывернул мехом наружу, напялил на друга и стал доказывать, что в полушубке Пятитонка будет как за каменной стеной: «Это же лучше всякого скафандра. Кусай до тебя в жизни не доберется».

Хотя мохнатая шуба мало напоминала водолазный костюм, ссылка на скафандр подействовала на Пятитонку успокаивающе.

— Ладно, полезу, — согласился он.

Леша и Валька засуетились. Продуманное наступление на Кусая пошло с трех сторон.

Первым начал Леша. Он появился над забором в том месте, где лежала кочерыжка.

Кусай с лаем кинулся к нему.

Тогда пришла очередь Пятитонки. Ему надо было отвлечь внимание пса на себя.

Пятитонка проделал это честно, но без большой выдумки — просто перелез через забор, встал на четвереньки и, тявкая, стал шаркать ногами по земле. Он старательно изображал пса перед дракой.

Результаты получились отличные.

Кусай, наверно, принял Пятитонку за проникшего в его владения чужого волкодава и с рычанием устремился на мохнатого врага.

Мученик науки в ужасе закрыл глаза. Кусай настиг его. В воздухе замелькали клочья овечьей шерсти.

Забыв усвоенную роль, Пятитонка уже не тявкал, а верещал.

Валька, с багром в руках сидевший верхом на заборе, некоторое время наблюдал, как Кусай рвет шерсть с Пятитонки, потом приступил к выполнению своих обязанностей. Нацелившись крючком багра, он ловко, одним заходом, подцепил цепь, по которой пес бегал вдоль проволоки.

Плененный Кусай рванулся, но тщетно. Багор держал его крепко.

Это решило исход операции.

Растерзанный Пятитонка кое-как перелез через забор, кулем свалился на другую сторону.

Леша, подобрав драгоценную кочерыжку, тоже не медлил и благополучно перемахнул к себе во двор.

Валька оглядел поле боя: все в порядке, задача выполнена, можно отпустить Кусая.

Потом друзья стянули с Пятитонки полушубок, завели в дом, смазали укусы зеленкой.

Культурный слой

Время подходило к обеду. Приятели расстались. Леша заглянул в комнату к Косте.

Костя сидел за книгой. Услышав Лешины шаги, он бросил взгляд поверх солидного тома и благодушно спросил:

— Ну что, герой?

Леша все еще дулся на брата: столько хлопот причинил. В ответе его прозвучало даже больше злости, чем хотелось.

— Что, что… Дипломник, а научными открытиями кидается. — Леша вынул из кармана прозрачный синтетический мешочек, достал кочерыжку, поднес находку к глазам брата. — Знаешь, что это? Научная ценность. Со времен мамонтов сохранилась.

На Костю Лешино сообщение не произвело никакого впечатления.

— Мамонты что же, горелыми кочерыжками питались? — ехидно справился он.

— Не мамонты, а люди, — отвел удар Леша. — И не горелыми. Кочерыжка — доказательство: кукурузу уже в каменном веке ели.

— Бред собачий! — от души произнес Костя. — Это все от твоего невежества, Лешка. Что-то прочел, что-то где-то услышал. Когда мамонты жили, культурных растений, если хочешь знать, вообще не было.

— «Не было»… А рисовали почему?

— Кто рисовал?

— Доисторические люди. На камнях. В пещере. Тут мамонт, тут бизон, а тут — кукуруза.

Костя заинтересовался:

— Постой, так ты это из пещеры?.. Там же темно.

— Темно, а я разглядел. Как раз солнце было. Солнце туда, наверно, раз в сутки на полчаса заглядывает. И я подгадал.

— Да, повезло. — Костя в знак согласия покрутил головой. — Раз в жизни встал рано — и такая история. Здорово! Молодец! Ничего не скажешь.

Леша просиял. Похвала брата, хотя и сдобренная ехидцей, все равно стоила для него многого.

— Слушай, Костя, давай напишем, а? Вместе. В академию. Я знаю — «Москва. Академия наук СССР». За двумя подписями.

Предложение Леши явно озадачило Костю.

— В академию? Еще не хватало!

— А чего же? Чтобы ученые скорее приехали, не волынили… Пусть все посмотрят, перерисуют, изучат.

— Но-но, не дури.

— Мировое открытие, а он — «не дури»! — обиделся Леша. — Не хочешь, сам напишу.

Костя постучал пальцами по столу, помолчал, потом, как бы советуясь, произнес:

— По-моему, Леша, писать не следует. Рано.

— Почему же рано? Раз открытие, надо сообщить.

— Да, понимаешь, не солидно как-то: кочерыжка, и сразу бух — в академию… Вот если бы ты зерна нашел, как в Батикаве, — другое дело.

— Зерна, конечно, лучше, — согласился Леша. — Сам знаю. Были бы зерна, ого! Но их нет. Всю золу перерыл…

— Золу?! Чудак человек! Культурный слой поднимать надо. Где человек жил, там обязательно земля утоптана, замусорена. Это и есть культурный слой. Так его называют археологи.

Леша молчал. Леша о чем-то крепко задумался.

Непонятный глечик

Новое утро на знакомом нам дворе начиналось, не предвещая никаких чрезвычайных событий. Мать развешивала для просушки белье, Костя заполнял выписками из книг двенадцатую по счету общую тетрадь, Леша гонял неизвестно где.

От белья несло свежестью и прохладой. Любуясь белизной простынь, мать закрепляла их прищепками и думала.

Думалось о многом.

О том, что вот ведь как странно с бельем — раз на раз не приходится. Кажется, все делаешь одинаково — и кипятишь, и полощешь, и синишь, но почему-то один раз получается лучше, другой — хуже. Степан, помнится, доказывал, что вода влияет. В воде, мол, дело.

Мать вздохнула. Шестой год пошел, как Степана схоронила, а будто вчера… И ребята подросли, и сама, слава богу, справляется на ферме, бригадирствует вместо Степана, на Доске почета висит, и недостатка ни в чем… а тоска. Костя даже вчера заметил. «Что-то, — говорит, — вы, мама, скучная какая?..»

Будто повинуясь зову материнских мыслей, Костя вышел на крыльцо, прищурился от яркого солнца, потянулся, сделал для разминки несколько движений.

— Подыши, подыши, Костенька, — сказала мать. — Засиделся очень.

— Что делать, диплом… Надышусь, когда сдам.

Ответив так, Костя пересек двор, приблизился к забору, критически оглядел проветривающуюся на штакетинах батарею разнокалиберных кринок и глечиков и остановил свой взгляд на округлой посудине с крутыми боками — истинном произведении гончарного искусства.

Мать издали следила за ним. Не понимала, почему сын заинтересовался горшками, но и не тревожилась. Лешку близко бы не подпустила, а за Костю чего же беспокоиться?

Но выяснилось, что беспокоиться следует. Крутобокому глечику грозила беда.

Костя снял его, повертел перед глазами, уселся в холодке под стенкой сарая, вынул из кармана напильник и стал водить по горлышку посудины в том месте, где оно у́же всего.

За развешанными простынями мать этого не видела. Зато, когда Костя достал из-под застрехи сарая железный шкворень и ударил по надпиленному верху, звон разбиваемой посудины дошел до нее.

Отогнув простыню, мать в испуге всплеснула руками:

— Да ты что, очумел?!

И, увлекая за собой развешанное белье, мать кинулась спасать глечик.

Поздно. От горлышка ничего не осталось. Глечик превратился в кувшин. Несколько странной формы, без ручки, но кувшин. Костя смотрел на свою работу с полным удовлетворением.

А матери было жалко глечика. Чего это Косте вздумалось?

— И не стыдно? — с укоризной произнесла она. — Вот уж не думала. Озорничаешь, будто маленький.

— Это мне, мама, для диплома.

— Ну, коли для диплома… — Мать просияла. Все становилось на свое место. Что нужно, то нужно. Какой может быть разговор!

Дальше Костя повел себя еще более странно.

С изуродованным глечиком в руках он подошел к оцинкованному ведру, где мать крахмалила белье, заглянул и без всяких раздумий, будто делает самое обычное дело, окунул глечик в крахмальную гущу.

— И это для диплома, Костенька? — испуганно спросила мать.

— Для диплома, мама.

— Ну-ну… — В голосе матери звучала растерянность. Окончательно она растерялась, когда увидела, что последовало за этим.

Подождав, пока с крутых глиняных стенок стечет лишний крахмал, Костя старательно вывалял кувшин в пыли. Пыль налипла толстым неровным слоем. Скромный глечик напоминал сейчас что угодно, но не посудину, в которой еще недавно хранилась сметана.

У матери уже не хватало слов.

— Господи! — с трудом выдавила она из себя, наблюдая за действиями сына. — И чего только науке не требуется!

Науке, видно, в самом деле требовалось многое. Костя не удовлетворился сделанным, он посматривал в сторону летней печи.

На летней печи, под навесом, в большой эмалированной кастрюле варился борщ, знаменитый кубанский борщ, равного которому во всем мире нет. Костя подбирался к нему. Во всяком случае, так показалось матери.

И тут она не выдержала, взбунтовалась, подбежала к кастрюле, протянула над нею руки и закричала:

— Не дам! Не пущу! Отойди лучше!

— Да что вы, мама? — удивился Костя. — Мне борщ ни к чему.

Сказав так, он открыл дверцу печки и сунул кувшин в огонь. Густая копоть сперва столбом поднялась к небу, потом черными точками стала метить белье.

Мать замахнулась на Костю половником. Никогда еще она так не сердилась на своего старшего, как сегодня. И тут же спохватилась: ведь над дипломом работает человек. Мало ли каких опытов диплом требует.

Половник отложила, молча стала собирать белье.

Костя помогал. Вид у него был смущенный. Даже покраснел будто.

С крыльца сказал:

— Вы уж меня простите, мама.