Дилетант

Мы с Мишкой Сазоновым решили завести рыбок. Купить аквариум и туда их пустить.

— Рыб будем разводить на научной основе, — сказал Мишка.

Я ничего не знал про научную основу, но согласился.

Мишка в библиотеке взял разные книги, где написано про обитателей морей и океанов, и стал их одну за другой читать. Мне Мишка сказал, что наукой нам двоим заниматься незачем и что от меня требуется совсем мало: завтраков в школе не покупать, а деньги, которые мама на них дает, откладывать.

— Исследование может потребовать средств, — сказал Мишка.

Так и сделали: Мишка читал про рыб, а я перестал завтракать. А чтобы мне не было скучно на больших переменках, Мишка рассказывал про акул. Истории он вычитал интересные. И про то, как один пловец прокатился верхом на акуле, и что у берегов Австралии купаться очень опасно — много акул.

— Эти страшные хищники вызывают у австралийцев большую тревогу. — Мишка сочувствовал жителям далекого континента.

Мишка вообще любит научно выражаться. Его в классе прозвали за это «Главный Теоретик».

Я, честно говоря, удивился, зачем Мишке знать про акул. Не их же мы решили разводить. Мой друг пожал плечами и сказал, что он должен изучить вопрос глубоко и всесторонне, а я дилетант. Но чтобы я не очень обижался, Мишка тут же мне объяснил:

— Дилетант — человек поверхностных знаний, любитель. Дилетант не способен вникнуть в вопрос глубоко и всесторонне.

— Понятно…

— Да ты не сердись, — сказал Мишка. — Дилетант тоже может быть хорошим человеком.

— Я и не сержусь, — сказал я. — Я уже сколько дней голодный как волк бегаю по школе. Ты давай быстрей изучай вопрос!

— Потерпи, — ответил Мишка.

Он сообщал мне еще про многих рыб, каждый день про новых. Я им даже счет потерял, этим рыбам. Но терпел и терпел, пока педели через три Мишка не стал рассказывать, как надо рыбу варить и жарить.

— Судак по-польски, — начал Мишка, — готовят так…

Тут я здорово разозлился.

— Будем, — спрашиваю, — аквариум покупать? Или нет? А то пойду в буфет и проем все деньги!

— Будем, будем, — отвечает Мишка. — Я вчера последний источник прочел. Главу «Блюда из рыбы» в «Книге о вкусной и здоровой пище». Теперь все! Можно покупать…

Аквариум мы купили хороший. Небольшой, но хороший. И еще купили двух меченосцев. Меченосцы — рыбки такие. Они золотистые и хвостовой плавничок у них длинный, как меч. Эти рыбки водятся в теплых речках, а в каких — лучше спросить у Мишки. Он точно знает.

Когда мы несли аквариум из магазина, Мишка мне так сказал:

— Конечно, условия для исследовательской работы у меня более подходящие.

— Почему, — спросил я, — более?

Мы, между прочим, с Мишкой на одной улице живем. Дома у нас как две капли воды похожи, спутать можно. И квартиры тоже. Только Мишкина на пятом этаже, а моя — на втором. Вот и вся разница.

— Почему же, — спросил я, — более, а?..

— Ну так… — сказал Мишка, — все-таки…

Мы немного помолчали, а потом Мишка признал, что в моей квартире тоже можно вести исследовательскую работу. Тогда мы договорились так: пять дней аквариум с рыбками будет стоять у меня, а следующие пять дней у Мишки, затем снова у меня и опять у Мишки.

Каждый день после школы мы прибегали ко мне смотреть меченосцев. Я смотрел, а Мишка занимался исследовательской работой, научными наблюдениями. Насыплем в воду мотыля, красненьких червячков, и Мишка считает, много ли каждый меченосец их съест. Подсчитает и запишет в толстую тетрадь. Еще Мишка определял, с какой скоростью наши меченосцы плавают. Он на стенке аквариума провел чернилами линию и на ней отметил сантиметры. Это чтобы установить, какое расстояние за одну секунду могут проплыть рыбки. Только с линией что-то не получалось. Рыбки никак не хотели плавать вдоль нее. То они друг за другом начинали гоняться, то крутились вверх и вниз, то шарахались вбок. Мишке пришлось во всех направлениях нарисовать еще линий двадцать. Он всё стекло запачкал чернилами, даже меченосцев стало плохо видно.

Но Мишка продолжал наблюдения и всё время что-то записывал.

Кроме изучения скорости меченосцев, мы и всё остальное делали по науке. Во-первых, приспособили к аквариуму лампу для подогрева воды.

— Меченосцы — не караси, — глубокомысленно изрек Мишка. — Они тепловодные и требуют температуры.

Во-вторых, мы такую специальную штуку купили, которая распыляет воздух. Штука эта опускается в воду, и через нее из волейбольной камеры воздух подается в аквариум.

— Вода должна быть хорошо насыщена кислородом, — учил Мишка. — Так что тебе придется ночью хоть разок встать и накачать камеру. Не проспишь?

Я каждую ночь вставал качать воздух насосом. Будильник ставил на три часа и просыпался. Мама тоже просыпалась. И папа.

Мама сердилась, а папа ее успокаивал.

— Ничего, — говорил папа, — не волнуйся. Научный подвиг надо уважать. По-моему, ты должна только радоваться…

— Чему, — спрашивала мама, — радоваться? Я не засну теперь…

— Тому, — говорил папа, — что они в интересах науки эту рыбу по ночам динамитом не глушат. Ты привыкай.

Мама привыкла.

Так прошло пять дней и ночей, и мы с Мишкой аквариум понесли к нему.

Мишка шел и ликовал, сам не свой был от радости.

— Теперь я за рыбками круглосуточное наблюдение установлю. Теперь они у меня ни одной минуты зря плавать не будут!

Расхвастался — мне противно стало.

Притащили рыбок к Мишке. Он записал в тетрадку время, когда поставили аквариум на подоконник, измерил температуру воды и тоже записал. А я пошел домой.

Когда я выходил, меня поймал за рукав Толик — Мишкин братишка младший. Ничего парень, чистоплотный очень. Он всегда моет руки перед едой, а зубы чистит и утром и вечером. Еще любит намазывать кремом ботинки. Не по возрасту чистоплотный.

Мишку Толик боится, хотя Мишка его никогда и пальцем не трогает. Но он всё равно боится. Его пугает Мишкина научная работа.

— Кого это вы притащили? — спросил.

— Рыбок, — говорю, — меченосцев.

— Я их видел, — сопит Толик. — Я в щель смотрел. Почему они в каких-то пятнышках?.. Почему так, а?..

— Кто их знает, — отвечаю. — Наверное, так природа распорядилась. Ты у Главного Теоретика спроси.

— Да ну… — Толик вдруг забеспокоился. — Да ладно…

На другой день Мишка дремал на всех уроках. Оказывается, он изучал ночные повадки рыб и спать не ложился, всю ночь просидел у аквариума.

Пришли мы после школы к Мишке, смотрим, а рыбки тоже какие-то сонные, в угол забились, не плавают, даже не едят червяков.

— Ты что с ними сделал? — спрашиваю я Мишку. — Ты их будил ночью, что ли? Почему они такие топорщенные?

— Ничего я с ними не сделал. Сам вот думаю, что приключилось. Может, у меня в квартире другие условия, чем у тебя? Надо проверить.

Мишка взял общую тетрадку, куда записывал сведения про рыбью жизнь, и стал чего-то проверять. Потом Мишка сообщил, что температура воды в аквариуме и температура воздуха и микроклимат у нас в квартирах совершенно одинаковые, и что червяков он давал рыбам столько, сколько давали у меня, и кислорода он скачал меченосцам три камеры — не меньше, чем я, и что, по его мнению, вся загвоздка в атмосферном давлении.

— Понимаешь какое дело… — авторитетно заявил Мишка. — Мы с тобой живем на разных этажах — я на пятом, а ты на втором. У нас высота над уровнем моря не одинаковая и давление получается разное.

— Брось ты, — сказал я Мишке, — подумаешь высота! Не в этом дело!

— Нет, — сказал Мишка, — именно в этом! Мои научные выводы точные, а ты, как был дилетантом, так им и остался.

— Что там точные, — говорю, — три этажа!.. Если бы ты на Эйфелевой башне жил…

— Не спорь! — отвечает Мишка. — Лучше скажи, деньги у тебя есть? Остались?

— Остались.

— И у меня есть. Пошли за барометром!

Мы пошли и купили барометр. Стрелка у него в магазине стояла на цифре «75». На улице она никуда с места не сдвинулась. Дома у меня — тоже никуда.

— Увидишь, — объяснял Мишка, — увидишь, что будет, когда мы его затащим ко мне на пятый этаж!

Мы подошли к лестнице, и Мишка мне сказал:

— После второго этажа стрелка начнет отклоняться. Смотри!

Я смотрел, но стрелка никуда не отходила от «75» ни на третьем, ни на четвертом, ни на пятом этажах. Больше в Мишкином доме этажей не было.

Войдя в квартиру, Мишка стал стучать по барометру пальцем, потом кулаком, потом лег на него животом, чтобы увеличить давление. И хоть бы что! Стрелка стояла и стояла себе на одном месте.

Всё это Мишку очень разозлило.

— Ты иди, — сказал он мне, — я тут поразмыслить должен.

В передней я опять столкнулся с Толиком. Сначала Толик юркнул было в кухню, но потом остановился и стал шептать:

— Что вы за вещь принесли?

— Барометр. Прибор такой. Атмосферное давление мерить.

— А почему только у Мишки атмосферное давление мерили? Почему он один на этой вещи лежал? Другим нельзя?

— Нельзя, — сказал я Толику. — И Мишка на барометре зря лежал. Атмосферное давление не изменил, а прибор сломать мог. Научный работник, понимаешь!.. Поразмыслить ему!..

— Точно! — шепот Толика перешел в жужжание. — Точно! Мишка вещь на пол клал, а пол пыльный… Он два дня рук не моет, и уши… А еще у него на рыбках пятнышки какие-то грязные…

Я махнул рукой и ушел.

На другой день мы с Мишкой дождались, когда кончатся уроки, и побежали к рыбкам. Смотрим, а они плавают кверху брюхом.

— Та-а-ак, — протянул Мишка. — Всё ясно: сдохли.

— Странно, — сказал я.

— В научном опыте подобный исход не исключается, — заметил Мишка. — Впрочем, причину выяснить нетрудно. — Он похлопал ладонью по своей толстой тетрадке.

Меченосцев мне было очень жалко, но Мишке я ничего об этом не сказал. А он тем временем сидел и изучал свою тетрадку.

— Не в том дело, что они вообще сдохли, — рассуждал Мишка, — а в том, что на данном этапе опыта они не должны были так поступать. Никак не могу найти ошибку в расчетах. Ну ничего, год просижу, а найду!

Год Мишке над его тетрадкой сидеть не пришлось. Я очень внимательно посмотрел на рыбок и вдруг всё понял. Внешний вид у них явно изменился.

— Главный Теоретик, послушай, — сказал я Мишке. — Я, кажется, знаю, почему меченосцы не на том этапе перекувырнулись кверху брюхом.

Мишка взглянул на меня так, будто он сидит на горе, а я копошусь где-то внизу. Потом Мишка начал смеяться. Я никогда не видел, чтобы человек так долго смеялся. А когда Мишка успокоился, он сказал:

— Что ты можешь знать? Ты даже записи не смотрел! Ты даже не потрудился разобраться в научной основе исследования!

— К истине можно прийти разными путями, — сказал я. Эту фразу тот же Мишка мне и говорил, а тут я ее ввернул очень к месту. — Пошли, Толика найдем!

Толика мы отыскали в кухне. Он сидел тихий-тихий.

— Эй, Толик, — начал я, — как, по-твоему, какую ошибку допустил Главный Теоретик?

— Нашел у кого выяснять!

— Бить не будете? — спросил Толик.

— При чем тут бить? — сказал Мишка. — Ты знаешь, я против физической расправы.

— Не бойся, — подбодрил я Толика.

— Это не Главный Теоретик ошибку допустил. — Толик понурился. — Это я допустил… Когда вы в школу ходили, я этих меченосцев вынимал и зубной щеткой чистил. На них были пятнышки черные…

— Интересно, — Мишка приготовил карандаш. — Ну и что?

— Вчера я их с головы чистил, — сознался Толик, — а сегодня с хвоста начал. Против шерсти.

— Шерсти у рыб не бывает, — заметил Мишка. — Ты их зубной пастой чистил? Сколько раз тер? Пять… десять? Щетка у тебя жесткая?

— Я твоей чистил.

Мишка хотел Толика за щетку стукнуть разок, хоть он и против физической расправы. Но я заступился. Потом я задал Мишке очень вредный вопрос и поставил его в неудобное положение.

— Ну, кто из нас дилетант?

Мишка долго не мог ответить на мой вопрос, чего-то соображал. Наконец все-таки ответил:

— Время, когда один человек мог делать великие научные открытия, прошло, — сказал Мишка. — Уровень науки не тот. Нужен коллектив. А я этого не учел. Выходит, я и есть дилетант. Может, вместе наукой займемся, а?..

 

Стратегический план

Вообще-то лом собирать — штука несложная. Увидел во дворе трубу или еще какую-нибудь железку и тащи к школе. По сравнению с макулатурой металлолом собирать куда интересней. Им, например, громыхать можно. И никто ничего не скажет, потому что делаешь полезное дело. А бумагой как погромыхаешь? Никак!

Сегодня перед последним уроком пришла в класс старшая пионервожатая Тоня и сказала, что нужно срочно собирать металлолом.

— Соревноваться будете с 5-м «Б». В семнадцать ноль-ноль подводим итоги, — и ушла.

— Давайте подумаем, — обратился к нам Мишка Сазонов, — как дать стране больше металла. Я за урок что-нибудь соображу. Постарайтесь, чтобы меня не отвлекали.

Мы постарались: тянули руки и отвечали на вопросы Галины Владимировны чуть ли не хором. Она даже приятно удивилась нашей активности. Короче, условия для размышлений мы Мишке обеспечили. И не зря.

К концу урока Мишка исписал несколько листов, начертил графики и схемы. А когда прозвенел звонок и Галина Владимировна ушла, Мишка сел за учительский стол и прочел очень торжественно:

— «Стратегический план ускоренного сбора металлолома. Планета Земля. Последняя четверть XX века».

— Ты что, — полюбопытствовал Вовка Трушин, — со всей планеты хочешь собирать металлолом?

— Не успеем! — нетерпеливо уронила Пата Жучкова, та, которая в нашем классе щиплется больнее всех. Вечно, между прочим, она спешит.

— Можно вопрос? — поднял руку отличник Костик Соболев.

— Если по существу — задавай. — Мишка сидел на учительском месте очень важный.

— Почему неопределенно обозначена дата документа? Последняя четверть двадцатого века — и семидесятые годы, и восьмидесятые, и так далее. Почему?

— План, — разъяснил Мишка, — рассчитан на любой год двадцатого века, вернее последней его четверти. По нему можно будет лом собирать до конца столетия. Им смогут пользоваться даже наши потомки!

— О них я не подумал, — съязвил Костик Соболев. Ему было обидно, что составил план Мишка, а не он. Вот Костик и не унимался. — А что значит — «Планета Земля»?

— Это значит, — сказал я резко, чтобы остановить Костика, — что на Марсе другие условия сбора металлолома. На Марс металлолом сперва завезти надо, а уж потом собирать.

Осадив Костика, я дал возможность Мишке продолжить чтение стратегического плана. И он продолжил. Вводная часть начиналась с определения.

— «Металлоломом, — стал читать Мишка, — называется всякое железо, которое валяется во дворах и на улицах, а как оно туда попало — неизвестно».

— Неверно, — возразил придирчивый Костик. — Металлолом — не только железо, по и сталь!

— И чугун, — подсказал Вовка Трушин.

— И проволока, — дополнила Пата Жучкова.

— Проволока, — уточнил Костик, — бывает железной. А про железо в определении уже сказано. Если не понимаешь — молчи! — бросил он Нате.

— Не груби! — Это Ната Костику. — Проволока может быть и медной, и алюминиевой, как кастрюля, например…

Девчонки почему-то быстрее нас соображают. Им всегда есть что сказать. Иногда правильно, иногда неправильно, но зато в ту же секунду. Раз — и готово! С девчонками спорить — себе дороже. А насчет проволоки Ната права.

— У моей сестры, — вступила в разговор Томка Булкина, — кастрюля-скороварка, венгерская. В ней варить — сплошное удовольствие. Мечта поэта! Представляете: мясо — двадцать минут, картошка в мундире — шесть, компот — не поверите — три!

— Варить удовольствие или удовольствие есть, что сварилось? — поддел Костик.

— Остряк-скороварка! — Это опять Ната Костику.

— А ты кто?

— Уж во всяком случае не круглая! — вздернулась Ната.

Слово «отличница» она не произнесла и имела в виду другое слово, которое иногда употребляется с прилагательным «круглый». Поэтому так остроумно у нее и получилось. Но насчет Костика Ната не права. Костик не дурак. Это во-первых. А во-вторых, нельзя унижать человека только за то, что он отличник. Ему и без того трудно. Я хотел высказать Нате свои соображения, но вмешался Вовка Трушин.

— Еще бронза, — сказал Вовка. — Из нее статуи делают.

— Ты о чем? — не поняла Томка Булкина.

— О металлоломе, — догадался я. — Наш Вова, когда в школу идет, вечно об эти статуи спотыкается. — Это я так иронизировал. — Валяются, понимаешь, во дворах и на улицах! Проходу от них нет!.. Ты много, — спросил я Вовку, — неприбранных статуй видел?..

— У нас в садике перед домом, — прервала меня Ната Жучкова, — скульптура футболиста. Голова и туловище отскочили, а живот и ноги стоят. И в ногах мяч большущий… Пойдемте посмотрим!..

— Статую без головы мы и так каждый день наблюдаем, — Костик Соболев отомстил Нате за ее нападки.

— Твой полуфутболист бронзовый? — быстро спросил я Нату, чтобы не дать разгореться ссоре. — Тогда сходим притащим!

— Бетоновый, — сокрушенно сказала Пата.

— Гипсовый, — не согласился с ней Вовка Трушин, хотя этого футболиста никогда не видел.

— Мы с сестрой ходили в Музей Пушкина, — ударилась в воспоминания Томка Булкина, — там мраморные скульптуры — закачаешься!

Томка Булкина самая длинная в классе. Неофициально ее называют Останкинской башней. А сестра еще длинней, хотя длинней, кажется, некуда. Я представил, как эти две Останкинские башни качаются — страшно стало!

Костик Соболев сказал, что больше всего скульптур в Ленинграде и что красивее этого города он в своей жизни ничего припомнить не может.

— Особенно хороши белые ночи в июле, — мечтательно сказал Костик. — Светло и прозрачно… И тихо-тихо… И Нева…

Мы довольно быстро установили, что Костик в Ленинграде ложился спать в десять вечера и никаких ночей видеть не мог. Костик возразил: мол, поскольку белые ночи светлые, как день, а днем он никогда не спит, то это одно и то же, и нам пришлось согласиться.

Тогда я рассказал про Углич. Есть такой город на Волге. Там убили царевича Дмитрия или он сам умер. А колокол — в него звонили, чтобы собрать народ на бунт, — избили плетьми по приказу царя. Кроме того, у колокола вырвали язык, оторвали ухо и сослали в Сибирь, как государственного преступника. На свое место колокол был возвращен только при Советской власти.

Все поудивлялись, какие в средние века жили наивные люди. Ведь если бы мы, например, били спой школьный звонок хоть каждый день, он всё равно не стал звонить так, чтобы уроки кончались раньше, а перемены были дольше. Звонок испортился бы, и все.

Рассказали и другие, кто что помнил, и только Мишка молчал и дулся. Он вмешался в разговор, когда Ната Жучкова информировала нас о последних модах сезона:

— Брючные костюмы, кажется, доживают свой век…

— Металлолом будем собирать? — спросил Мишка.

— А зачем мы здесь? — ответил вопросом на вопрос Костик. — Ты уже уточнил определение металлолома?

Мишка сказал, что над определением поработал, и, чтобы не перечислять в нем всего, что можно найти — железо, сталь, чугун, бронзу и так далее, — он заменил всё это одним словом «металл».

— «Металлоломом, — прочел Мишка, — называется металл, который валяется во дворах и на улицах, а как он туда попал — неизвестно».

— Только во дворах и на улицах? — встрепенулся Костик. — А в лесах, в полях, в горах, в долинах? Разве там не может оказаться металлолома?

Замечание Костика мы признали разумным. Люди по нашему стратегическому плану будут искать металлолом во дворах и на улицах, а он, возможно, лежит совсем в другом месте.

Мишка согласился с доводами, поскольку определение в таком виде сужало границы поиска. По его предложению слова «во дворах и на улицах» заменили словом «везде». Теперь определение звучало так:

— «Металлоломом называется металл, который валяется везде, а как он туда попал — неизвестно».

— Куда туда? — заинтересовался я. — Туда «везде»?

— Так не говорят, — кивнула Ната. — И почему «везде»? Если лом валяется везде, его и искать не надо. Бери и неси!

После долгих споров «везде» и «туда» вычеркнули. Мишка прочел, что осталось:

— «Металлоломом называется металл, который валяется, а как он попал — неизвестно».

Получилась бессмыслица. Как быть дальше никто не знал. Нашелся Мишка.

— Выкинем «а как попал — неизвестно», поскольку известно, как попал: его выкинули.

— Кого выкинули?

— Металл, конечно!

— Металл не выкидывают, — задумчиво сказала Томка, — а теряют. Кольца, например, цепочки, брошки…

— Ты того? — спросил ее Мишка и покрутил пальцем возле виска.

— Ничего «не того». — Костик встал на защиту Томки, — Она верно говорит! Выбрасывают не металлы, а л-о-м металлов. Надо ввести слово л-о-м, и всё будет в порядке.

— И отказаться от «валяется», — сказала Ната. — Металл не пьяный, чтобы валяться!

Мишка учел замечания и громко прочитал окончательно отработанное, сокращенное и дополненное определение:

— «Металлоломом называется лом металлов».

— Не придерешься! — восхитился Вовка Трушин. — Читай дальше!

Но дальше читать стратегический план Мишке не пришлось. В класс вошла старшая пионервожатая Тоня. Мы посмотрели на часы: стрелки показывали семнадцать ноль-ноль…

Если вы уже знакомы с бессмертной комедией Н. В. Гоголя «Ревизор», то, наверное, помните, чем она кончается. Там написано: «Немая сцена». У нас тоже была бы немая сцена, но старшая пионервожатая, как вошла, так сразу заговорила. Она говорила с семнадцати ноль-ноль до семнадцати тридцати двух и всё о нашем уровне сознания.

…А вообще-то лом собирать — штука несложная. Увидел во дворе трубу или еще какую-нибудь железку и тащи к школе!

 

Несовременная бабушка

Однажды Ната Жучкова пришла в школу мрачная и подавленная. Ната — староста класса, человек заметный, с которого мы невольно берем пример, поэтому ее настроение могло, по словам Мишки Сазонова, легко передаться нам, а через нас — нашим родителям, затем ближайшим и дальним родственникам и, в конце концов, охватить всю Москву. Это в лучшем случае. В худшем — распространиться на другие города.

Мишка сказал, что он предвидит именно такую цепную реакцию, и, чтобы ее предотвратить, спросил у Наты, что случилось.

Оказалось, Натины папа и мама уехали отдыхать в Сочи, в санаторий, а присматривать за Натой вызвали из деревни бабушку. Это была добрая, веселая бабушка, но ужасно: несовременная, что Нату огорчало, расстраивало и вызывало подавленное настроение.

— Представляете, — жаловалась нам Ната, — бабушка не знает, что значит коктейль! Молочный! Не слышала такого слова!

— Да ну? — изумился Вовка Трушин. — Как же там, в деревне, школьники без него живут?

— А фламастер называет, думаете, как? Карандашик!

— Не может быть! — не поверила Томка Булкина. — Ведь фламастер — он фламастер и есть!

— Видно, не перевелись еще медвежьи углы, — вздохнул наш отличник Костик Соболев, — куда даже коктейль не заглядывал.

— Этого так оставить нельзя, — сказал Мишка Сазонов после некоторого раздумья. — Предлагаю создать оперативную группу по подтягиванию бабушки до уровня современности. Имеются другие мнения?

Других мнений не имелось.

В оперативную группу вошли Мишка Сазонов, Костик Соболев, я, Вовка Трушин. Это из ребят. Из девчонок — Томка Булкина и Ната Жучкова.

Мы толком не знали, с какими понятиями современного мира Натина бабушка знакома, а с какими нет. Поэтому решено было начать с объяснения самых что ни на есть общих вопросов, с того, например, как устроена Вселенная. Затем оперативная группа думала постепенно перейти к более частным явлениям и вещам, и даже к таким мелким, как коктейль и фламастер.

В ближайшее воскресенье мы отправились к Нате Жучковой. Мишка еще раз всех предупредил, что в глазах бабушки мы должны выглядеть тактичными людьми, понравиться ей и завоевать расположение своим примерным поведением. Работу оперативная группа решила проводить тонко и осторожно, чтобы старушка ни о чем не догадалась и не обиделась.

Дверь нам открыла сама Натина бабушка, к которой, кстати, никак не подходило слово старушка, так она молодо выглядела.

— Ну и ватага! — приветливо воскликнула бабушка. — Ната, к нам гости! Давайте знакомиться. Меня зовут Алевтина Алексеевна. А вас?

— По-разному, — сказал я и понял, что брякнул глупость.

Но Алевтина Алексеевна не обиделась — напротив, развеселилась. Она усадила нас за стол, стала угощать чаем. К чаю подала большую банку меда. Мы оживленно разговаривали, правда ни на секунду при этом не забывали, что должны вести себя достойно, создать впечатление умных и образованных людей.

Честно говоря, производить приятное впечатление нам ужасно мешал мед. Его хотелось есть и есть — так он заманчиво выглядел. Но мы понимали: чем больше съедим этого дара природы, тем труднее нам будет доказать свое примерное поведение.

Напряженная внутренняя борьба всех порядком измотала. Скоро у Вовки Трушина нервы окончательно сдали. Когда Алевтина Алексеевна вышла из комнаты поставить на плиту чайник, Вовка с криком «Ученье — свет, а неученье — тьма!» схватил банку и отпил из нее три основательных глотка. У Вовки банку вырвала Томка Булкина. Она тоже сделала два глотка, каждый из которых был больше трех Вовкиных. Потом мед перекочевал ко мне, к Мишке, к Нате и, наконец, к Костику Соболеву. Он вылил остаток в свою розетку. К сожалению, воспитанность Костика не могла спасти положения. Банка была пуста.

Вернувшаяся из кухни Алевтина Алексеевна сразу заметила происшедшие на столе изменения, но сердиться не стала, взъерошила Мишке волосы:

— Чудесные вы все ребята!

— Очень непосредственные, — осторожно сказал Мишка.

— И чувствуете себя на седьмом небе! Так?

— Мы чувствуем себя хорошо, — Мишка незаметно дал знак оперативной группе начинать действовать, — как только может чувствовать себя человек на Земле, — последнюю часть фразы он произнес многозначительно, с нажимом, — которая вращается вокруг Солнца.

— И вокруг своей оси. — Вовка Трушин встал со стула и покрутился, топчась на месте.

Томка Булкина раз за разом стала обегать стол. После первого витка она на ходу пояснила:

— Вокруг Солнца вращаются и другие планеты. Венера, например.

— И Марс. — Я тоже побежал по комнате, выбрав себе орбиту побольше.

За Меркурий побежала Ната, за Землю — Вовка, за Юпитер помчался Костик Соболев. Сатурн изображал Мишка Сазонов. Чтобы как можно больше походить на эту загадочную планету, Мишка взял Натин хула-хуп и держал его на уровне пояса. Хула-хуп, пусть отдаленно, напоминал знаменитое кольцо Сатурна. Изображать шестую планету Мишка ушел на кухню — Сатурн почти в десять раз дальше от Солнца, чем наша Земля.

— Наглядно, — заметила Алевтина Алексеевна, когда мы прекратили движение небесных тел и вновь уселись за стол. — Но где же Уран, Нептун и Плутон? Куда они-то подевались?

Замечание Алевтины Алексеевны нас потрясло. Если сведения о молочных коктейлях и фламастерах еще не просочились в деревню, логично было предположить, что о самых далеких планетах Солнечной системы там не должны были знать и подавно. А вот, оказывается, знали!

Преодолев смущение, Мишка объяснил Алевтине Алексеевне, почему мы не смогли показать вращение Урана, Нептуна и Плутона. Эти планеты удалены от Солнца на колоссальные расстояния, и, чтобы не нарушить масштаба, кому-нибудь из нас пришлось бы бегать по Московской кольцевой автомобильной дороге.

— С астероидами тоже плохо, — признался Мишка. — И с кометами… Слишком малы.

— Не беда, — сказала Натина бабушка. — Не разрываться же из-за них на части. Сейчас еще меда принесу… — Она ушла на кухню.

— Предлагаю спуститься на Землю, — забеспокоился Костик Соболев. — Пока не поздно…

Но и на Земле не всегда людям уютно. Вопрос возвратившейся Алевтины Алексеевны заставил всех заскучать:

— В Третьяковке давно не были?

— Третьяковка? Ну как же! — после некоторого молчания оперативной группы вскричал Вовка Трушин. — Недалеко от кинотеатра «Ударник». Знаем!

— Верно, — обрадовалась Алевтина Алексеевна. — И какая картина тебе больше всего нравится?

— «Неуловимые мстители»! — сказал Вовка. — Блеск! Всем картинам картина!

— Что-то не припомню. — Натина бабушка потерла лоб рукой. — Кто автор?

— Тоже не знаю. Но смотрел раз десять!

— Расскажи нам о ней, о твоей любимой картине. Может, и зал назовешь?

— Картина цветная… А зал там один, в «Ударнике». Иногда в фойе хронику показывают.

Несколько мгновений Алевтина Алексеевна силилась взять в толк, о чем это Вовка говорит, а когда поняла, рассмеялась задорно и весело.

— Кто про Фому, а кто про Ерему!

Потом Алевтина Алексеевна рассказала, как у них в деревне в школе ребята организовали свой музей и собрали репродукции многих картин знаменитых на весь мир художников.

— У вас в школе есть музей? — спросила Алевтина Алексеевна.

— Нам зачем? — обиженно протянул Мишка. — У нас все музеи под боком. Настоящие!.. В любой момент можем сходить.

— И сколько было таких моментов? — спросила Натина бабушка и, не дождавшись ответа, пододвинула к нам банку. — Что меду-то не берете?

Но мед уже не казался нам таким заманчивым и вкусным. Как-будто кто-то невидимый положил в него ложку дегтя.

Когда Алевтина Алексеевна снова вышла по хозяйству, мрачный Мишка призвал всех помолчать. Он сказал, что это единственная для нас возможность казаться умными. Нелегко Мишке Сазонову на такое было решиться — дольше сорока секунд он молчит только на уроках, да и то не на всех.

Но мы и представить себе не могли, насколько иногда интереснее молчать, чем разговаривать. Дело в том, что мы не просто молчали, а слушали Алевтину Алексеевну, которая рассказала нам свою биографию. И биография эта была удивительная!

Почему все-таки мы так редко слушаем наших дедушек и бабушек? Может, у них на нас не хватает времени? Да нет, хватает. А у нас на них?.. Или потому что нам проще слушаться, чем слушать? Не знаю… Только то, о чем говорила Алевтина Алексеевна всех захватило, как самая интересная книга, которую читаешь и не хочешь, чтобы она когда-нибудь кончилась.

Алевтина Алексеевна вспомнила, как в тридцатые годы, совсем молодой девчонкой, окончила курсы трактористов и села на «железного коня» — так тогда называли трактор. И соревновалась наша Алевтина Алексеевна с самой Пашей Ангелиной — прославленной трактористкой тех далеких лет, первым в стране создателем женской тракторной бригады. И ордена они получали вместе, в Кремле, а вручал ордена Михаил Иванович Калинин.

Алевтина Алексеевна, когда подходила к «всесоюзному старосте», ужасно волновалась и трусила. От растерянности, вместо того чтобы сказать «Спасибо!» пожимавшему ее руку Михаилу Ивановичу Калинину, она неожиданно для самой себя вдруг пролепетала:

— Пожалуйста!

А Михаил Иванович очень серьезно сказал Алевтине Алексеевне:

— Спасибо!

Получилось всё наоборот.

— Ой, я ошиблась! — окончательно растерялась Алевтина Алексеевна.

— Но я не ошибся, нет! — улыбнулся Калинин. Он повторил: — Спасибо!

Потом состоялся большой прием в Кремлевском Дворце. Многие выступали, и кто-то сказал, что трактор — самая современная примета деревни, а когда трактором управляет женщина, это уже нечто большее, чем современность, — это будущее, ставшее настоящим. Тут Михаил Иванович Калинин обернулся к Алевтине Алексеевне, блеснув стеклами очков, и вдруг сделал страшные-престрашные глаза, какие иногда взрослые показывают детям, будто хотят напугать. Да только она теперь ничего не боялась, она сидела очень счастливая…

Через несколько лет на страну обрушилась война. Патина бабушка, которая тогда, конечно, бабушкой еще не была, ушла к партизанам, в дремучие Брянские леса. А когда война кончилась, ее вновь вызвали в Москву, и опять она увиделась с Михаилом Ивановичем Калининым. Но Калинин ее не узнал. Как видно, потому, что, принимая боевой орден, Алевтина Алексеевна сказала, как все: «Спасибо!» Впрочем, это, наверное, и неважно. Ведь слова Калинина о женщинах-воинах, которые шли впереди, относились и лично к ней, к Алевтине Алексеевне.

Потом Алевтина Алексеевна училась. А еще потом в своей деревенской школе учила других, и один ее ученик — теперь физик, другой — летчик, а третий — настоящий космонавт. Вот какие у них современные специальности!

— Мне бы такую бабушку! — сказал Вовка Трушин, когда пришла пора прощаться.

— Разве у тебя нет дедушки и бабушки? — спросила Алевтина Алексеевна.

— Два и две, — похвастался Вовка. — Итого четыре.

— Кто же они?

— Да так… Не знаю… Пенсионеры.

— Давно?

Последний вопрос Вовку чрезвычайно удивил.

— Всю жизнь! — сказал уверенно Вовка.

 

«Визжи не стесняясь «И-и!»

Мишка Сазонов как-то заметил, что различные увлечения распространяются в нашем классе по законам эпидемии гриппа: один чихнул — другие заболели. Поясню Мишкину мысль конкретными примерами. Начал, скажем, Костик Соболев собирать почтовые марки, и тут же всех охватила марочная лихорадка. Не прошла она и теперь, а ведь до Костика ни один человек о марках даже не думал. Или еще. Когда Мишка изобрел секретный код для передачи мне особо важных сообщений, в классе сразу появилось не меньше дюжины двойных и тройных кодов. Разгадать их ученым было бы так же трудно, как письменность древних египтян, если, конечно, ученые захотели бы с нашими кодами возиться.

Нечто подобное произошло и с драмкружком. Объявлением о том, что в школе начинает работать драмкружок, никто из нас всерьез не заинтересовался. Но когда Томка Булкина сходила туда разок и похвасталась, что от общения с искусством ее духовная жизнь стала несоизмеримо богаче, все дружно решили тоже записаться — никто не хотел себя обеднять.

— А кто ведет? — Мишка всегда проявлял любопытство к деталям. — Народный артист? Или заслуженный? Или, может, просто артист?

— Не знаю, — отмахнулась Томка. — Но красив как молодой бог!

— Какой бог? — продолжал уточнять Мишка. — Какой именно? Будда, например, и в молодости был толстым и пузатым…

— Греческий, — почему-то раздраженно ответила Томка. — Аполлон Бельведерский!

— Аполлон — бог света и солнца, — вспомнил Мишка древнюю мифологию. — И покровитель искусства. Так что для драмкружка подходит.

Аполлона Бельведерского звали Саша Макаров, был он студентом театрального училища, носил, нам на зависть, настоящие джинсы и свитер ярко-красного цвета.

Занятия с вновь записавшимися состоялись в пионерской комнате.

— Любите ли вы театр?! — Саша-Аполлон обвел присутствующих каким-то неземным мерцающим взором. — Вдыхали вы когда-нибудь запах кулис?!

Речь руководителя кружка была зажигательной и страстной. Он рассказал нам много поучительного о знаменитых актерах и режиссерах, об их благородном и, как выяснилось, нелегком труде, а также о реализме в искусстве.

— Реализм, — говорил Саша, — предполагает правдивое изображение действительности. Только правдивое! Правдивость типичных характеров в типичных обстоятельствах — вот что такое реализм!

С неменьшим жаром Саша говорил и о таланте, который, по его словам, является началом и концом подлинного театра.

— Талант актера по-настоящему раскрывается в классическом репертуаре. Да-да, в классическом! — с нажимом произнес Саша, хотя его высказывания никто не оспаривал. — Вспомните Аллу Константиновну Тарасову в «Анне Карениной», вспомните Василия Ивановича Качалова в пьесе Горького «На дне», и вы поймете…

Нам было стыдно перед Сашей, но ничего этого мы вспомнить не смогли, как ни напрягали память. Уж потом, полистав энциклопедии, Мишка установил, что и Алла Константиновна Тарасова и Василий Иванович Качалов играли свои роли, когда нас еще и на свете не было. И Саши, между прочим, тоже. Но, несмотря на отдельные неясные места, речь руководителя кружка по общему мнению была прекрасна.

В конце своего выступления Саша сказал, что должен проверить наши актерские способности. Проверка, объяснил Саша, будет проходить в два приема, или, как говорят в театре, в два тура. Сегодня он испытает нас на так называемых этюдах, а в следующий раз послушает, как мы читаем стихи, басни, отрывки из прозы — кто что захочет. Выявив наиболее одаренных, Саша собирался их включить в драмкружок, а менее одаренных заранее просил не обижаться и не расстраиваться: на свете существует много прекрасных профессий, и каждый должен найти такую, которая поможет расцвести заложенным в нем способностям. А уж какие-никакие способности есть у любого.

— И помните! — Голос Саши чем-то напоминал сталь, железо и прочие твердые металлы и сплавы. — Актер без дарования, актер, лишенный подлинного таланта, — это, как правило, загубленная жизнь.

Саша порядочно всех напугал тем, как легко, посвятив себя театру, загубить молодую жизнь. Но мы решили рискнуть. После впечатляющей речи руководителя кружка как-то не хотелось представлять дальнейшее свое существование вдали от запаха кулис.

Объяснив, что с помощью этюдов проверяют, насколько хорошо будущий актер умеет двигаться, выражать различные чувства и многое другое, Саша приступил к делу.

— Вот ты, — показал он на Вовку Трушина. — Как тебя зовут?

— Вова.

— Подойди, Вова, к столу, возьми воображаемую катушку ниток, продень нитку в воображаемую иголку и зашей на локте воображаемую дырку.

— Дырка настоящая. — Вовка, стесняясь, показал драный рукав. — Сегодня разорвал… Только я шить не умею…

— Настоящую дырку воображаемой ниткой не зашьешь, — резонно заметил Мишка Сазонов. — А ведь мы за реализм в искусстве, сами говорили!

— Верно, за реализм, — подтвердил Саша. — Но это лишь этюд, упражнение! Я проверяю, насколько естественно вы можете себя вести в предлагаемых обстоятельствах. Понятно?

— Да, но обстоятельства противоестественные, — возразил отличник Костик Соболев. — Мне думается, Сазонов прав…

— Будь по-вашему, — сдался Саша. — Дам другой этюд. Такой: человек входит в комнату, темно, он наступает на половую щетку и та бьет его по лбу. Вова, действуй!

— Странно, что щетка оказалась в комнате, — вслух подумал я. — Обычно щетки держат в передней, в ванной…

— Вообще щетки постепенно уходят в прошлое, — сказал Мишка. — Они не типичны. Их с успехом заменяют пылесосы. Гигиенично и удобно.

Саша нервно походил по пионерской комнате. Он, кажется, готов бил впасть в отчаяние от нашего твердого стремления только правдиво изображать действительность. Мы от всей души хотели ему помочь, но не знали как. Наконец Саша взял себя в руки и предложил новый этюд, полностью отвечающий требованиям реализма: люди едут в автобусе, всё тихо-мирно.

Вдруг входит контролер и начинает проверять билеты. У одного из пассажиров билета нет. Что в этом случае происходит в автобусе?

Контролером Саша назначил Томку Булкину, безбилетником очень скромного Сеню Пантюхина, меня водителем, остальные заняли места пассажиров.

— Начали! — Саша трижды хлопнул в ладоши.

Все сели в затылок друг другу. Я взобрался на водительское место, сделал вид, что беру в руки микрофон и объявил остановку точь-в-точь, как один веселый шофер автобусного маршрута № 103:

— Следующая цель нашей поездки — Черемушкинский рынок! — Затем включил скорость. Мотор взревел. Вернее, я взревел за мотор. Тяжелая машина тронулась.

У Черемушкинского рынка с передней площадки вошла Томка Булкина и попросила Надю Лапшину предъявить билет. Надя стала рыться в портфеле и в карманах.

— Значит, не брали, — злорадно констатировала контролерша. — Значит, кто длинную косу отрастил, тому и без билета можно…

— При чем тут коса? — Надя Лапшина рассердилась вполне реально. — Не понимаю, как доверяют проверку билетов людям, которые списывают диктанты?!

— Я у тебя списывала? Докажи!

— У меня! — Костик Соболев, предупреждая Томкино возмущение, спокойно предъявил ей какую-то бумажку. — Вот мой билет, прошу!

— Лучше бы отдал Тамаре заметку для стенгазеты, — сказал Костику Мишка. — Месяц обещаешь написать.

— Ты тоже не убиваешься на общественной работе, — упрекнула Мишку Ната Жучкова, староста класса. — Увлеклись с Рубцовым наукой да и забыли всё на свете!

Услышав свою фамилию, я притормозил автобус и обернулся.

— А кто принес в школу живую мышь и целый день ее таскал в фартуке?

— Осторожней на поворотах, товарищ водитель, — предостерегла меня Ната. — Смотрите за дорогой!

— На ходу разговаривать с шофером запрещается. — Томка пробралась поближе к Нате. — И животных провозить запрещается. Платите штраф!

— Мышь я приносила вчера. Сегодня она дома сидит. Пожалуйста, без придирок!

— Таких контролеров самих штрафовать надо! — заступился за Нату Костик Соболев. — Кто ходит на вечерние сеансы в кино? Булкина! Пользуешься своим длинным ростом?

— Не ваше дело, гражданин! Или в милицию захотели?

— У меня-то билет проверят? — спросил Сеня Пантюхин, назначенный Сашей на роль безбилетника. Сеня человек думающий и, надо полагать, всё это время внутренне готовился принять участие в этюде.

— Нет смысла, — отмахнулся от Сени Мишка Сазонов. — Ты до того скромный, что, скорее, два билета возьмешь, чем зайцем поедешь.

— Но я не брал, правда!

— Ладно, рассказывай! — Томка даже не посмотрела в Сенину сторону и продолжала наступать на Нату. — А вы, гражданка, вместе со своей вчерашней мышью выходите из автобуса!

— Я напишу жалобу!

— Ох, испугались! — Томка принялась выволакивать Нату насильно. — Много вас тут таких!.. Водитель, останови машину!

— Не имеете права! — Костик Соболев бросился помогать Нате, которая отчаянно цеплялась за стул.

В мгновение ока в борьбу вступили все пассажиры автобуса — одни на стороне Наты, другие на стороне контролера. Лишь Сеня Пантюхин сидел и всё еще терпеливо ждал, когда у него проверят билет.

— Товарищ водитель, наших уничтожают! — вскричала Томка.

Я перепрыгнул через водительское кресло, чтобы оказать содействие работнику транспорта.

— Эй, народ! Отставить, прекратите возню! — Саша тоже очутился в автобусе и попытался навести порядок.

И вдруг случилось нечто удивительное. Сквозь гвалт и крик мы услышали шепот Сени Пантюхина:

— Автобус… он без шофера… мы врезаемся в столб! В столб!!!

Сеня прошептал это до того естественно и убедительно, что всех нас сковал леденящий душу ужас. Мы будто и впрямь увидели брызнувшие осколками ветровые стекла, исковерканные ударом куски металлической обшивки, ощутили резкий толчок.

— О-о-о-й! — Сеня упал как подкошенный.

И все мы, в том числе Саша, потрясенные возникшей картиной аварии, рухнули на пол.

— Что происходит? — В дверях стояла старшая пионервожатая Тоня. — Кто мне скажет, что происходит?

— Перевернулся автобус, — ответил Мишка Сазонов. — Но жертв, кажется, нет…

— Сазонов, не паясничай! — Тоня не по годам строгая девушка, с ней шутки плохи.

Заваленный нашими телами Саша с трудом выбрался на свободное пространство.

— Верно, небольшая авария, — произнес Саша своим божественно-аполлонским голосом, который сейчас чем-то напоминал бархат, шелк и другие дорогостоящие ткани. — Исправим в момент!

И тут случилось удивительное: Тоня неожиданно улыбнулась праздничной первомайской улыбкой.

— Надеюсь!..

И закрыла дверь.

— Какое действо вы тут разыгрывали? — Саша поднялся, стряхнул с себя пыль. — Что это было: автобус или классное собрание?

— Может, классное собрание в автобусе? — не так чтоб уж очень уверенно, с вопросительной интонацией в голосе сказал Мишка.

Саша хмыкнул.

— И часто такое встречается в жизни?

Саша был прав. В жизни такого не встретишь. Просто нас захлестнула школьная стихия, про реализм в искусстве мы и думать забыли, его законы нарушились как-то сами собой. Но ничего, предстоял еще второй тур испытаний, не всё еще было потеряно!

За неделю до второго тура мы собрались всем классом, хотели вместе подумать, что учить и что декламировать.

— Я бы этот вопрос решал научно, — сказал Мишка Сазонов, — На основе прослушанной прошлый раз лекции. — И спросил: — Где наиболее полно проявляется талант актера?

— В классическом репертуаре, — хором ответили мы.

— Вот и надо брать классику. Предлагаю разыграть «Отелло» Вильяма Шекспира.

— «Отелло» библиотека не выдаст, — возразил Костик Соболев. — Скажут, рано.

— По телевизору я частично знаком с этим произведением, — ответил Костику Мишка. — Восстановим.

— Почему частично?

— Спать его раньше времени уложили, — догадался я. — Не удалось досмотреть.

— Всё равно я знаю, чем кончилось. — Мишка чуть-чуть на меня обиделся. — Мавр Отелло задушил Дездемону, свою жену.

— Задушил? — ужаснулась Ната Жучкова. — За что?

— Ну… она платок потеряла, — сказал Мишка. — А вообще-то сложная история…

— Я лично никого, кроме Анны Карениной, играть не буду, — заявила Томка Булкина. — Хочу, как Алла Константиновна Тарасова…

Вовка Трушин высказал пожелание быть капитаном Совой из многосерийного польского фильма «Капитан Сова идет по следу».

— Думаешь это классика?

— Еще какая! — твердо сказал Вовка.

У остальных тоже оказались любимые герои: у меня д'Артаньян, у Нади Лапшиной Татьяна из «Евгения Онегина». Круглый отличник Костик Соболев собирался играть Митрофанушку из пьесы Фонвизина «Недоросль». По-моему, для контраста — Костик, в отличие от Митрофанушки, в учебе души не чает. Ната Жучкова остановила свой выбор на Чацком. Она недавно прочла «Горе от ума» Грибоедова и была покорена благородством этого художественного образа. То, что Чацкий мужчина, а Ната девчонка, ее не смущало.

Поскольку никто не собирался отказываться от выбранных ролей, а всех произведений сразу мы сыграть не могли из-за недостатка времени, Мишка обещал свести всех героев в одну сверхклассическую, как он сказал, пьесу.

— Прости, Сазонов, но это непростая задача, — предупредил Мишку Костик Соболев.

— Задача по своим масштабам глобальная, — признал Мишка. — Зато каждый проявит талант. Считайте, в драмкружок вы уже приняты.

Глобальные задачи Мишку никогда не пугали.

— А что же Сеня, — вспомнил я о тихом Сене Пантюхине.

— Я стихотворение прочту, — сказал Сеня. — Маленькое. Вчера выучил.

Мы долго убеждали Сеню, что недооценка им Сашиных высказываний о классическом репертуаре может кончиться плачевно, и не вдыхать ему запаха кулис, как не видать собственных ушей. Однако уговорить его принять участие в сверхклассической пьесе не удалось. Из ложно понятой скромности Сеня губил свой талант, и все очень его жалели.

Мишка работал несколько дней, не зная ни сна, ни отдыха. Он перерыл всю литературу, которая была в доме, заметно похудел, но обещание выполнил: к назначенному сроку пьеса была готова. Как мы и договаривались, в ней действовали Отелло и капитан Сова, Чацкий и Анна Каренина, Митрофанушка, Татьяна и д'Артаньян. Правда, я думаю, Мишкино произведение несколько отличалось от великих подлинников.

И вот класс вновь собрался. Теперь уже в зале. Послушать нас, кроме Саши, пришла старшая пионервожатая Тоня. Мишка Сазонов предупредил Сашу и Тоню, что стихов и басен мы читать не будем, а покажем большой серьезный спектакль, созданный по мотивам русской и зарубежной классики.

Саша, кажется, удивился, но напустил на себя божественную невозмутимость, привычно похлопал в ладоши:

— Начнем!

Начали.

На сцену вышла Томка Булкина в макси-юбке своей старшей сестры. Она посмотрела на пустые ряды стульев и деловито сообщила:

— Я — Анна Каренина.

Подобные реплики Мишка придумал для каждого персонажа, чтобы не возникло какой-нибудь путаницы и одного героя не приняли за другого.

Томка заломила руки, закатила глаза и начала свой монолог. Первой шла подлинная фраза из романа. Собрание сочинений Л. Н. Толстого дома у Мишки было, так что он, хоть и не без труда, нашел страницы, где описывается, как Анна Каренина бросилась под колеса.

— «Туда! — нараспев протянула Томка. — Туда, на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя». — Томка мельком взглянула на часы, глубоко и шумно вздохнула. Дальше она произносила Мишкин текст: — Почему нет поезда? Опаздывает уже на три минуты! Пойду выясню у начальника станции…

Анну Каренину сменил Вовка Трушин. Он выполз на четвереньках, держа в руке увеличительное стекло, и стал рассматривать следы.

— Я — капитан Сова, — объявил Вовка, не отрываясь от своего занятия. — Здесь прошла Анна Каренина… Она хочет попасть под поезд и думает, что тот опаздывает. Ничего подобного! Просто я перевел стрелку и пропустил состав по другому пути. Поезд давно ушел! — Вовка вынул платок, старательно вытер им нос, как бы нечаянно оставил платок на сцене, а сам уполз.

Теперь пришла очередь Отелло. Стремясь походить на мавра, Мишка намалевал на физиономии синими чернилами несколько полос. Не знаю, как выглядят мавры, но больше всего лицо моего друга напоминало матросскую тельняшку.

Отелло разговаривал либо словами, которые для него придумал Мишка, либо словами Бориса Годунова из одноименного произведения А. С. Пушкина. Объясню почему: среди книг Мишкиного папы Шекспира не оказалось, а на «Бориса Годунова» Мишка наткнулся, когда искал «Евгения Онегина», чтобы написать роль Татьяны. Там трагедия, тут трагедия — вот он и решил использовать находку, поскольку своих слов на всех могло не хватить.

Обнаружив платок, Отелло заметался по сцене, крича, что узнал платок, что не потерпит в своей семье небрежного отношения к вещам, и, как ему ни тяжело, он все-таки задушит Дездемону. Заканчивал Мишка строчкой, взятой из монолога Бориса Годунова:

— «Ух, тяжело!.. дай дух переведу…»

Как видите, то, что говорил у Пушкина Борис Годунов прекрасно отражало душевное состояние Отелло у Шекспира. Всё нормально!

Перед разгневанным Отелло появился д'Артаньян, то есть я.

— «Шпагой клянёмся, шпагой клянёмся, шпагой клянёмся мы!» — пропел д'Артаньян и обратился к Отелло: — Сударь, не собираетесь ли вы загубить невинную жизнь?

— Собираюсь, — грустно сознался Отелло. — А что делать? «Ух, тяжело!..»

— Мушкетёр его величества не допустит несправедливости! Шпагу из ножен, сударь! Защищайтесь!

Мы с Отелло обнажили деревянные шпаги и начали фехтовать. Услышав лязг оружия, прибежали Татьяна, Чацкий, Митрофанушка. Они стали болеть за д'Артаньяна, как болеют на стадионе: дружно кричали «Шайбу!». Наконец д'Артаньян ловким, лишь ему знакомым приёмом выбил у Отелло шпагу.

— Сдаюсь! — Отелло поднял руки вверх. — Вы победили!

— Пусть победит дружба! — Д'Артаньян возвратил мавру его клинок.

— Всё равно я должен кого-нибудь убить. Отелло есть Отелло!

— Ладно, сударь, — согласился д'Артаньян. — Если так, убейте Митрофанушку. Вернее, лень и нерадивое отношение к учёбе в его лице.

— Сначала попробую с ним поговорить. — И Мишка — Отелло словами Бориса Годунова стал советовать Митрофанушке из «Недоросля»: — «Учись, мой сын: наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни…»

— «Не хочу учиться, хочу жениться!» — заупрямился Митрофанушка и бросил долгий выразительный взгляд на Татьяну.

— «Но я другому отдана; я буду век ему верна», — гордо ответила Татьяна, она же Надя Лапшина.

— «Карету мне, карету!» — вдруг почему-то сказала Ната — Чацкий. Ната должна была произнести совсем другую реплику из «Горя от ума», но волновалась, перепутала и сказала эту, более знакомую.

Быстро ликвидировав заминку, вызванную ошибкой Наты, мы довели представление до конца. Герои всё-таки уговорили Митрофанушку переменить своё неправильное отношение к учёбе, растолковав ему, что со времён Фонвизина многое изменилось, в частности, у нас введено обязательное всеобщее среднее образование. Последней шла фраза Митрофанушки. Очень остроумная фраза, придуманная самим Мишкой без чьей-либо помощи:

— Не хочу жениться, хочу учиться!

По-моему, Мишка написал хорошую пьесу. Во-первых, он спас Анну Каренину и Дездемону от верной гибели. В художественной литературе стало на две жертвы меньше и на два счастливых конца больше. А кому приятно, когда у какой-нибудь хорошей книги грустный конец?! Во-вторых, Мишка перевоспитал Митрофанушку, привив ему любовь к учёбе. Играли мы тоже выразительно, во всяком случае старались изо всех сил.

Однако старшая пионервожатая Тоня была очевидно другого мнения о сверхклассической пьесе и её исполнителях. Она встала со своего места хмурая-прехмурая, чтобы учинить нам разнос, но Саша её остановил:

— Тонечка, секунду! Мы не всех прослушали… — Он позвал Сеню Пантюхина.

Куда только девалась Сенина скромность! На сцене он держался уверенно, словно заправский чтец, и продекламировал своё маленькое стихотворение, как настоящий артист. Как Игорь Ильинский! Сеня читал так смешно, так озорно и заразительно, что все мы закричали: «Ещё! Ещё!»

— Повтори последнюю строфу. — Саша многозначительно переглянулся с Тоней.

И Тоня вновь неожиданно улыбнулась, как прошлый раз.

«Почему, собственно, последнюю?» В душе у меня зашевелились нехорошие предчувствия. Я приготовился вникнуть как можно глубже в смысл этой самой последней строфы. И Мишка приготовился вникнуть, и Костик, все.

Ещё не затих Сенин поросячий визг, а мы уже всё поняли. Всё-таки мы быстро соображаем! Да и чего тут не понять? Конечно же, талант актёра лучше всего проявляется в классическом репертуаре только тогда, когда этот талант действительно имеется. А наша сверхклассическая пьеса имеет такое же отношение к классике, как… Я ещё не успел придумать сравнения, а Тоня уже задала вопрос:

— Комментарии требуются?

— Комментарии излишни, — сказал Мишка Сазонов.

 

Железный распорядок

Мало того, что наш Костик Соболев круглый пятёрочник. Он оказывается ещё и гармонически развитая личность. Узнали мы об этом неожиданно, на контрольной по математике. Костик первым в классе решил задачу и примеры, отнёс свой листок Галине Владимировне, а сам принялся что-то писать. Галина Владимировна, видно, подумала, что Костик кого-нибудь хочет выручить, подошла, взяла тетрадку, громко прочла:

Железный распорядок дня К. Соболева

на 25 октября

14.30–17.00 — покорение вершин науки (подготовка домашних заданий).

17.00–18.45 — футбол.

19.00–20.00 — плавание.

20.00–21.30 — мои друзья книги.

с 22.00 — здоровый сон.

Галина Владимировна спросила Костика, на каждый ли день он составляет подобный распорядок, и Костик кивнул — на каждый.

— Такой режим, — наставительно произнесла Галина Владимировна, обращаясь к классу, — способствует гармоническому развитию человека: учёба, спорт, книги… Очень хорошо!.. Но, пожалуй, спорту отведено слишком много времени.

— «Трус не играет в хоккей», — сказал Мишка Сазонов.

— «В хоккей играют настоящие мужчины», — поддакнул Вовка Трушин.

— «Мы верим в мужество отчаянных парней», — дополнил я высказывания своих приятелей.

— И тем не менее спортом не занимаетесь, — упрекнула нас Галина Владимировна.

— Это не совсем так, — возразил Мишка Сазонов. — Мы систематически собираемся сдавать нормы на значок ГТО. Первая ступень — «Смелые и ловкие».

— Пока раскачаетесь, придёт пора сдавать нормы по пятой ступени. Кстати, как она называется?

— «Бодрость и здоровье», — отчеканила Томка Булкина, наш физорг. — Мужчины 40–60 лет, женщины 35–55.

— Можете ещё успеть. — Галина Владимировна собрала контрольные и вышла из класса — как раз прозвенел звонок.

— Я говорила! — воскликнула Томка со слезами в голосе. — Я вам говорила!

— Но каков пан спортсмен?! — перебил я Томкины всхлипывания. — Сам скоро станет олимпийским чемпионом по всем видам спорта, а классу не желает помочь!

— Ему, значит, можно, а нам нельзя! — возмутился Вовка Трушин.

— Ребята, да я… — Костик сник под градом заслуженных обвинений.

— Да я… да мы… да вы… — передразнила Костика Ната Жучкова. — Вношу конкретное предложение: в воскресенье все отправляемся в бассейн готовиться к сдаче норм ГТО по плаванию…

— Точно! — обрадовалась Томка Булкина, физорг. — Школа снимает бассейн, а мы не используем…

— И пусть Соболев проведёт беседу, — закончила Ната, — объяснит, как плавать современным стилем.

— А в бассейне покажет!

— Не могу. — Костик сник ещё больше.

— Ему с нами не интересно. — Надя Лапшина очень красива, и, я думаю, Костику не слишком было приятно от неё такое слышать.

— У него распорядок! — Ещё одно полено в огонь подкинул Вовка Трушин. — Железный! Не наша весовая категория!.. Спартак — Кайрат — Динамо — Арарат!

Под силой тяжести общественного воздействия беседу Костик был вынужден провести. Он поразил всех своими познаниями в спорте и окончательно укрепил о себе мнение, как о гармонически развитой личности.

Ну когда бы мы ещё узнали, что плавание — спорт юных и чемпионами нередко становятся в одиннадцать — четырнадцать лет? Или что американка Донна де Верона на Олимпиаде в Токио даже в бассейн приходила с… куклой — такая была маленькая! Но всё равно она завоевала олимпийскую медаль. А древние греки? Они не женили своих молодых людей, пока те не научатся нырять в воду. О человеке по тогдашним временам недоразвитом в Древней Греции высказывались так: «Этот олух не умеет ни читать, ни плавать!» Правда вместо «олух» они употребляли какое-то своё древнегреческое обидное слово.

Вступительная часть беседы укрепила у всех желание научиться по-настоящему плавать, да так, чтобы не было стыдно ни перед кем, даже перед древними греками.

Однако пока что в воде мы передвигались по-собачьи, и только Вовка Трушин — саженками с пришлепом. Кроль, брасс, баттерфляй, дельфин оставались тайнами за семью замками. Но ключи от этих замков лежали у Костика в кармане, и он их нам дарил — пожалуйста!

Поскольку кроль — самый быстрый способ плавания, мы попросили учить нас кролю. Костик стал нас ему учить, правда, в бассейн сам не ходил, а показывал всё, что надо, прямо в классе.

— Помните, систематические занятия в бассейне, — любил повторять Костик, — эффективное средство закаливания.

Медленно, но верно дело продвигалось вперёд. Мы постепенно привыкли погружаться с головой в воду, не держась руками за желобок боковой стенки бассейна, освоили ходьбу по дну, лежали на воде без чьей-либо помощи, а вскоре начали даже выполнять гребковые движения руками с поворотом туловища с боку на бок.

— Я уже чувствую, как значок ГТО приятно жжёт грудь, — сказал как-то Мишка Сазонов, когда мы возвращались из бассейна домой. — Сдадим на «серебро», назовём Костика «серебряный тренер», на «золото» — «золотой». А?

— А Валю? — строго спросила Томка Булкина.

Валя была нашим тренером в бассейне — широкоплечая, сильная девушка. Валя удивительно точно повторяла на практике теоретические уроки Костика. Он покажет на суше, она — в воде. Он расскажет, она — продемонстрирует. Костик и Валя действовали так слаженно, будто каждый раз договаривались, хотя не подозревали о существовании друг друга.

— Валю столкнём в воду во всей одежде, — пообещал Мишка.

— С ума соскочил?

— С ума — сама! — легко отпарировал Мишка Томкин удар и рассказал об одном интересном обычае, который существует в мире плавания.

Если ученик тренера выиграл соревнования и стал чемпионом, то самого тренера на радостях толкают в бассейн. Это не опасно, потому что тренер умеет плакать, и очень смешно, поскольку он промокает до нитки. Как видно, Мишка кое-что о плавании уже подчитал.

С каждой тренировкой мы плавали лучше и лучше. И всё Костик! Свои указания он обычно давал накануне нашего очередного похода в бассейн: о том, что гребок при кроле должен быть быстрым и сильным и заканчиваться у бедра, что при вдохе не всё туловище надо поворачивать на бок, а только его верхнюю часть и сам вдох следует начинать, когда плечо поднимается вверх, а если это делать в середине гребка, то поплывёшь как бы хромая.

Сам же Костик, скованный своим железным распорядком, сопровождать нас в бассейн по-прежнему отказывался. Мы не обижались. Ведь Костик вращался в высоких спортивных сферах, где счёт времени идёт на десятые доли секунд, а экономия этих самых долей только и может привести к рекорду.

Так что мы ни капельки не обижались.

Плавать в бассейне всем очень нравилось. Мишка Сазонов объявил, что лишь здесь он ощущает состояние космической невесомости. Натянув в раздевалке купальные трусы и встав с кресла, Мишка теперь всегда говорил: «Поехали!» — как Юрий Гагарин. Особенно хорошо в воде освоился Вовка Трушин. Он нырял и отфыркивался, как настоящий морж. Однажды, вылезая по лесенке из бассейна, Вовка стал жалеть, что история и математика ему не даются так легко, как плавание.

— Ничего, на этих предметах ты тоже хорошо плаваешь, — сказала Ната Жучкова.

Но вот наконец был назначен день сдачи норм ГТО по плаванию. Костик Соболев накануне нас собрал и дал последние напутствия: не волноваться, не теряться, сгруппироваться, чувствовать локоть друг друга и, главное, помнить, что за нами стоит наша замечательная средняя школа!

Выразив уверенность в успехе, Костик удалился. Мы еще продолжали в немой благодарности смотреть на закрывшуюся за Костиком дверь, когда Томка Булкина, физорг, спохватилась:

— А Костик? Он что, сдавать не будет?

— Ты еще рекордсмена по плаванию заставь нормы ГТО сдавать. Насмешила!

— Ничего не знаю! — Томка была настроена по-боевому. — Нам нужен процент! Посмотрите, 5-й «Б» окажется впереди! — пригрозила Томка.

Упоминание о 5-м «Б», нашем вечном сопернике, всех неприятно задело. Пошумев с полчаса, выход из положения мы нашли: Костика ни о чем не предупреждать, не то, чего доброго, откажется из-за своих тренировок, а завтрашним утречком нагрянуть к нему домой и увезти в бассейн насильно, как бы он ни брыкался.

К Костику мы ввалились ни свет ни заря. Мама его предельно удивилась нашему раннему визиту. Свои спортивные сумки и портфели мы оставили в передней, а сами протопали в маленькую Костикову комнату, где легко обнаружили хозяина. Он спал, сладко причмокивая губами. Над кроватью висел распорядок на сегодняшний день. «10.00 — водное поло», — прочел я. Молодец Костик — разносторонний спортсмен!

Мы быстро подняли Костика с постели и напялили на него одежду. Он всё еще не мог проснуться.

— Как?.. Что?.. — спрашивал спросонья Костик. Глаза его оставались закрытыми.

— Так, ничего! — Мишка Сазонов зашнуровал Костику ботинки, и мы повели мастера всех видов спорта тихо-тихо на выход.

Девочки приняли у мамы завтрак и всякие купальные принадлежности.

— Куда?.. Почему?.. — пробурчал Костик, оставаясь в объятиях крепкого сна.

— Туда!.. Потому!.. — ответил Мишка, запихивая Костика в лифт.

Видимо, Костика удовлетворил Мишкин ответ. Больше он не проронил ни звука.

Не отвлекаясь посторонними разговорами, мы дошли до остановки автобуса. Костик не проснулся и тут.

— Может, совсем не проснется? — переполошилась Томка Булкина. — Как же он проплывет дистанцию?

— Так и проплывет. — Мишка, по обыкновению, был невозмутим. — Настоящий мастер проплывает дистанцию с закрытыми глазами!

Костик очнулся, когда мы уже подъезжали к бассейну. Он похлопал глазами, ощупал себя и сидящего рядом Мишку.

— Как всё это понимать, Сазонов? Объясни, будь любезен?! — потребовала несчастная жертва.

— Или мы крадем тебя, или ты крадешь три процента у класса, — сказал я Костику. — Ты — это три процента!

— Какие еще проценты? При чем тут проценты? — Костик обалдело на меня уставился, никак не мог взять в толк, что же происходит.

Пришлось Мишке терпеливо разъяснить, почему мы позволили себе насилие над личностью, да еще гармонически развитой.

— Заявляю решительный протест! — взвизгнул Костик. — Вы не заставите меня двинуть ни рукой, ни ногой! Не притронусь! — Гордо вздернув нос, он отвернулся от завтрака, который ему протянула Надя Лапшина.

Видя неподдельное негодование похищенного, все притихли. Все, кроме Мишки. Предложив выкрасть «золотого тренера», он, конечно, знал, что делать дальше.

— Кол-лек-тив! — произнес Мишка магическое слово.

— Что коллектив? — испугался Костик.

— Не простит!!!

Мишкин ход был рассчитан точно. Костик человек ранимый, и обиды коллектива он бы не стерпел, не вынес. Короткий разговор подействовал на гармоническую личность, как горькое лекарство на больного. Больной, принимая горькое лекарство, морщится и кряхтит, но зато потом поправляется, становится, как все, здоровым человеком.

Итак, бассейн… Гулкий стеклянный свод, сахарный кафель, веселые маленькие волны. И всё время хочется крикнуть «а!», потому что короткое «а!», отпрыгнув от стен, потолка и воды, сливается в длинное, звонкое «а-а-а-а-а-а!» — здорово интересно.

Валя, официальная в шерстяном синем костюме, о чем-то поговорила с несколькими людьми, которые все вместе назывались комиссией.

Сдача норм на значок ГТО по плаванию началась.

Первая ступень комплекса ГТО — «Смелые и ловкие». Именно так мы и выглядели — смелыми и ловкими, как раз на первую ступень. По команде судьи-стартера «На старт!» пятеро из нас поднялись на стартовые тумбочки и стали, как учил Костик: ноги на ширине плеч, наклон вперед, руки отведены назад, выпрямлены. А вот и долгожданное «Марш!», по которому все врезались в воду — в это эффективное средство закаливания и сломя голову понеслись вперед, словно стремились догнать убегающие куда-то секунды. Двадцать пять метров, туда, поворот «маятником», двадцать пять обратно. Проплыл просто так — можешь рассчитывать на «серебро», проплыл за 1 минуту 05 секунд — на «золото». Чудесный спорт — плавание, чудесно чувствовать локоть друг друга, чудесно, что за нами стоит наша замечательная полная средняя школа!

Разгоряченный, я вылез из воды и подошел к Костику. Он странно озирался.

— Будь добр, Рубцов, — попросил меня Костик, — объясни, почему здесь нет спасательных средств?

— Катер в соседнем помещении, — пошутил я, — и три водолаза.

— Спасибо, Рубцов, — поблагодарил Костик. — Спасибо!

— Сазонов, Пантюхин, Соболев! — донеслось со старта.

— Ни пуха ни пера! — сказал я Костику.

— Спасибо, Рубцов, — снова поблагодарил Костик, хотя полагалось сказать совсем другое.

Это мне не поправилось. Что происходит с человеком? Может, заболел? Да нет, видно, настолько уверен в успехе, что не боится ответить: «Спасибо!», когда ему ясно сказали: «Ни пуха ни пера!»

«На старт!» Мишка и Сеня в момент очутились на тумбочках, изготовились к прыжку. Костик с тумбочки соскользнул и стал снова на нее карабкаться, перебирая ногами по кафелю, как лягушка, которая хочет вылезти из стеклянной банки.

— Ну, дает! — залюбовался Костиком подошедший ко мне Вовка Трушин. — Показывает, как не надо…

Костик наконец взобрался на тумбочку, но встал почему-то спиной к бассейну.

— Повернитесь, — потребовал стартовый судья.

— Думаете будет лучше?

Все так и покатились от хохота. Получалось вроде как в цирке. Наверное, видели: когда выступают акробаты, один обычно изображает человека, впервые попавшего на арену, — срывается, падает, спотыкается на ровном месте, всем мешает. Но это для смеха. Потом оказывается, что он-то и есть самый ловкий, сильный и красивый. Здорово придумал Костик! Розыгрыш удался на славу.

— Марш!

Сеня и Мишка качнулись вперед, сразу же, взмахнув руками, выпрямились в резком толчке и почти одновременно вошли в воду. Костик заметался из стороны в сторону, насколько ему позволяла неширокая тумбочка, затем зажал нос, уши, глаза пальцами и грохнулся в бассейн. Он гирей пошел на дно, быстро вынырнул и закричал:

— Катер! Водолазов!!!

Необычное в стенах бассейна требование все восприняли как очередную шутку мастера и снова схватились за животики.

Но ведь шутка-то была моя, а вовсе не Костика! Внутри у меня так похолодело, что, наверное, всё там покрылось инеем, как испаритель холодильника, который давно не оттаивали. Я уже готов был закричать: «Спасите!», когда Валя, официальная в синем шерстяном костюме, бросилась в воду и вытащила Костика на поверхность.

В бассейне повисла гнетущая тишина.

— Ты же не умеешь плавать! — Валя отбуксировала Костика к железной лесенке.

Костик ничего не ответил. Во-первых, у него рот был полон воды, во-вторых, ответ и не требовался.

— А «Железный распорядок дня К. Соболева»? Он что, приснился? — Я еще чего-то недопонимал. — Семнадцать ноль-ноль футбол, девятнадцать ноль-ноль плавание?

— Десять ноль-ноль водное поло… Ясно! — Мишка Сазонов разгадал секрет распорядка дня раньше других. — Часы передач по телевидению. Спортивные программы? Так? — Вопросы Костику.

Костик утвердительно чихнул.

— Но он учил нас плавать! Кролем! — Томка Булкина не хотела верить в простую разгадку случившегося.

— Учебные передачи о спорте? — продолжал допрашивать Мишка.

Костик чихнул опять.

— Поднимите телезрителя! — строго приказала Валя. — Заболеет!.. Спорт по телевидению — малоэффективное средство закаливания…

Она выбралась из бассейна. Синий шерстяной костюм промок до нитки. Как-будто кто-то из нас стал чемпионом по плаванию и Валю, как тренера, опрокинули в воду. Вот только никому не было смешно.

 

Тетя Настя и голландский мальчик

Уроки кончились, и мы с Мишкой направлялись домой, когда в вестибюле школы нас встретила завуч Ольга Александровна.

— Сазонов, Рубцов! — окликнула нас Ольга Александровна. — Вы куда идете?

— По домам, — сказал я.

— Учить немецкий, — на всякий случай дополнил Мишка. — Много задали.

Ольга Александровна вырвала листок из блокнота, который держала в руке, и что-то там написала.

— Вот адрес Анастасии Ивановны, нашей уборщицы. Живет она недалеко. Попросите срочно прийти в школу. Поняли?

Мы кивнули.

— Но знайте, — предупредила Ольга Александровна, — это не причина, чтобы отказаться завтра отвечать на уроке немецкого. Надеюсь, у вас нет такой мысли?

Мы с Мишкой быстро прогнали такую мысль, и, как только она исчезла, сказали, что у нас подобной мысли нету.

— Вот и хорошо, — похвалила нас Ольга Александровна. — Передайте — срочно!

Тут же мы припустили бегом и квартиру нашей нянечки, тети Насти, разыскали очень скоро.

— Не могу, — ответила тетя Настя, когда Мишка передал ей просьбу Ольги Александровны. — Кран на кухне подтекает.

— Ну и пусть подтекает, — сказал Мишка. — При чем здесь кран?

— Слесарь должен прийти, а когда — не знаю. Жду. Может, вы подождете, а я схожу в школу? — спросила тетя Настя.

— Не можем, — сказал Мишка. — Немецкий надо учить.

Тетя Настя очень огорчилась, а мы не знали, как ей помочь.

— Вот что, — сказал вдруг Мишка твердо. — Где кран? Сейчас мы его починим!

Тетя Настя ужасно обрадовалась и провела нас в кухню.

Не знаю, откуда у Мишки взялась такая твердость и решительность, он — это точно! — даже не представляет, какие процессы происходят в водопроводном кране, почему из него льется вода, когда отвинтишь, и перестает литься, когда завинтишь. Но Мишка проявил твердость, и я тоже проявил твердость, и мы пошли чинить водопроводный кран.

Кран в тети Настиной кухне почти работал, только чуть-чуть подтекал — капала вода. Мишка деловито осмотрел кран со всех сторон и заметил:

— Хорошая система!

— Хорошая, — подтвердил я.

— А подтекает, — сказала тетя Настя.

— Не беда, — сказал Мишка, — устраним. Плоскогубцы, ключи, отвертки и так далее есть?

Тетя Настя пошла к соседу и принесла ящик с инструментами. Мы всерьез взялись за кран, стали винтить и крутить, кран поддался, из него выпали детали и вода хлынула что есть мо́чи.

— Ниагара! — восторженно сказал Мишка.

— Чего? — не поняла тетя Настя.

— Ниагарский водопад — самый большой в мире, — пустился Мишка в объяснения. — Часть его принадлежит Канаде, а часть Соединенным Штатам Америки. День и ночь его грохот слышен на много миль вокруг. В миле один и шесть десятых километра. И всё же находятся смельчаки, которые спускаются по водопаду в лодках. Спорт отважных!..

— Закрывают-то как? — встревожилась тетя Настя.

— Закрывают? — Мишка недоуменно вскинул брови. — Водопад не закроешь! Стихия!

— Я про кран, — стала беспокоиться тетя Настя. — Гляди, сейчас на пол потечет!

И правда, раковина наполнялась с каждой минутой. Убывало воды из нее меньше, чем прибывало.

— Задачка на бассейны, — сказал я, — Как раз две трубы.

— О господи! — взмолилась тетя Настя. — Дом затопим! — Она стукнула веником, который держала в руках, сначала Мишку, потом меня. Пониже спины стукнула, не больно.

Мы только с виду казались такими спокойными. Внутри у нас давно всё оборвалось.

Сначала я, потом Мишка попытались вставить в кран выпавшие детали. Какое там! Вода их выталкивала со страшной силой, они отскакивали, как пинг-понговый шарик от ракетки, с треском.

Назревала катастрофа.

— Давай пожарную команду вызовем, — предложил я. — Позвоним по «01».

Мишка моего предложения не одобрил.

— Пожарная команда с чем приедет? С водой! А ее и так хоть залейся… Если бы огонь, — мечтательно протянул Мишка, — было бы проще.

Уровень воды в раковине повышался медленно, но верно. Становилось очевидно: дом обречен, очень скоро он промокнет до последней паркетины. По кухне металась тетя Настя.

— Может, по «03»? — спросил я Мишку. — «Скорую помощь»? Или по «02»? Милицию?

— Милицию без нас вызовут, — в голосе Мишки была полная безнадежность, — когда дом зальем…

Мы с грустью смотрели на бурлящие водовороты. В уголке тихо плакала тетя Настя.

— Я вспоминаю, — глубокомысленно начал Мишка, — как в давние времена один голландский мальчик проходил мимо дамбы и заметил струйку воды — дамбу размыло! Море угрожало залить жилье и посевы… Мальчик закрыл дырку своим телом и сдерживал напор воды, пока не подоспели взрослые. Ему потом памятник поставили!

Я вовсе не был убежден, что мы с Мишкой заслужим памятник, если даже победим этот противный кран. Но мысль его понял: один голландский мальчик удерживал Северное море, так неужели два советских мальчика не смогут удержать Москву-реку?!

Как только до меня дошла мысль, так я сразу засунул палец в озверевший кран. Большая струя, хлеставшая из него, тут же разбилась на сотню маленьких. Большая струя текла отвесно вниз, маленькие кинулись в стороны. Они окатили тихо плачущую тетю Настю, меня, Мишку, стены кухни. Одна непонятным образом засветила в потолок — наверное, рикошетом от кастрюли. Другая, к моему удовольствию, просвистев у Мишки над ухом, попала точно в лоб тети Настиному коту. Кот давно раздражал нас своим равнодушием. Он сидел на табуретке, полизывал лапу и проявлял полное безразличие к нашим мукам.

Тетя Настя вскрикнула, завопил кот, от холода стал кляцать зубами мокрый Мишка — всё пришло в движение.

И все-таки кое-какая польза от моего пальца была. Пока я держал палец, вода почти не попадала в раковину, лилась на предметы, людей и животное. Это дало возможность нижней трубе поглотить некоторое количество воды, и ее стало меньше. Несколько минут оставалось в запасе.

Я выдернул палец, кинулся вон из кухни, выскочил на лестничную площадку и кубарем покатился вниз. Опомнился, когда мы со слесарем из ЖЭКа Николаем поднимались в лифте.

Николай прошел в ванную комнату, подвинтил внизу какую-то штуку, и вода перестала литься. Кран он починил за пять минут. Все детали нашли в нём место.

Уходя, Николай спросил наши фамилии, номер школы и из какого класса. Сведения пришлось дать, хотя сделали мы это безо всякой охоты.

Катастрофа миновала, дом продолжал жить своей обычной напряженной жизнью.

Мишка собрал соседские инструменты в ящик.

— Готово! — сказал Мишка, отдавая инструменты тете Насте.

На тетю Настю и на кота было больно смотреть. Мы долго и не смотрели — пошли домой.

Назавтра, на уроке географии, когда все мы витали в облаках — Николай Павлович рассказывал про циклоны и антициклоны, — в класс вошла завуч Ольга Александровна и старшая пионервожатая Тоня.

— Простите, Николай Павлович, — вежливо сказала Ольга Александровна и обратилась к нам: — Ребята! Я прочту один важный документ… Миша и Павел, встаньте!

Мы с Мишкой встали, ожидая самого худшего. И худшее не заставило себя ждать: Ольга Александровна принялась читать письмо из ЖЭКа. Я лихорадочно соображал, кого привести в школу, если вызовут родителей, — папу или маму. Я уже решил — лучше папу, поскольку последний раз приводил маму, когда до меня дошло значение происходящего. До Мишки тоже дошло значение. Он сразу стал похож на вопросительный знак. Так мы и стояли, как два вопросительных знака в конце одного предложения.

В письме ЖЭКа говорилось, что в одном из домов прорвало водопроводный кран и создалась угроза затопления всего строения. Однако два смелых пионера — мы с Мишкой! — не растерялись в критической обстановке, успокоили жителей, не допустили опасной паники. Затем, действуя оперативно и мужественно, вызвали техническую помощь. Жилье и имущество людей были спасены. Нам просили объявить благодарность с занесением в личное дело, если таковое имеется. «Слесарю ЖЭКа, — конец письма я запомнил дословно, — указано на необходимость профилактического наблюдения над крановым хозяйством».

Ольга Александровна нас с Мишкой сердечно поздравила, Тоня тоже. Ребята захлопали в ладоши. Вовка Трушин стал тихонько всех уговаривать хлопать подольше, пока не кончится урок. Но класс и без того аплодировал долго и громко.

Оставшись одни, мы с Мишкой стали думать о странных превращениях, которые иногда случаются в нашей жизни, о том, что с чего начинается и что чем неожиданно заканчивается: ждали взбучки, а заслужили благодарность, кран чинил слесарь Николай и ему же «указано на необходимость», мы кран разломали и чуть было не затопили дом, а считается, что спасли жилье и имущество людей…

Зигзаги судьбы нас расстроили, особенно Мишку. Я не знал, как его успокоить.

— Слушай, Миш! — сказал я. — А может, тот голландский мальчик… ну, тот… которому поставили памятник… Может, он сам и расковырял плотину?..

 

История одной затеи

Пришло лето, и все мы очутились в лагере.

Что и говорить, лагерь был просто замечательный. Выдающийся лагерь! Кругом белели корой березы, зеленели корой осины и желтели корой ели. Росли здесь и другие деревья с корой самых различных цветов и оттенков. Ветер шумел в их ветвистых кронах, сочная трава приглашала полежать, а речка звала искупаться.

— Как хорошо! — сказал Вовка Трушин в день нашего торжественного приезда и сразу полез на дерево. Обломился первый же сук, до которого Вовка добрался, так что падал он с незначительной высоты. Но, к несчастью, угодил в куст дикой малины и весь исцарапался.

Медицинская сестра густо замазала Вовку зеленкой. С тех пор мы его часто теряли из виду, поскольку он сливался с окружающей местностью.

Жили мы в лагере веселой, насыщенной жизнью и питались очень калорийной пищей. Но вот Томка Булкина, любительница поесть, предложила вступить в соревнование с четвертым отрядом по одному важному показателю: кто за смену поправится на большее количество килограммов — они или мы.

Ребята из четвертого нашу инициативу одобрили, и все дружно взялись за дело.

Мы съедали подчистую завтрак, обед и ужин, просили добавку, и от нее тоже ничего не оставалось. Мы вылизывали языком тарелки, так что их можно было не мыть. Даже круглый отличник Костик Соболев, который вообще плохо ест и очень в этом смысле избалован, изо всех сил старался не подвести отряд, не уменьшить его общую массу.

И все-таки через три дня при контрольном взвешивании на медицинских весах оказалось, что привес по четвертому отряду выше нашего на два с половиной килограмма.

— Чего-то мы недорабатываем, — огорчился Мишка Сазонов. — Чего-то недоедаем.

— Всё доедаем, — ответила Ната Жучкова. — Всё, что дают.

— А это главное, — вставила Надя Лапшина.

— Нет, не главное, — угрюмо пробурчал Мишка Сазонов, — Главное — взять реванш!

— А как? — спросил Костик Соболев. — Я за три дня съел столько, сколько дома за месяц не съедаю. И всё впустую, остался грамм в грамм.

— Может, у тебя природа такая, — решила Томка Булкина. Соревнование развернулось по ее предложению, и она чувствовала ответственность за нашу неудачу. Может, ты не поправляешься в связи со строением своего тела. Давай лучше я твои завтраки, обеды и ужины буду сеть. На пользу отряду.

— Решено! — обрадовался Костик.

— Мой ужин тоже бери, — обратилась к Томке потрясающе красивая Надя Лапшина. — Я обычно на ночь ничего не ем…

Томка Булкина не отказалась и от Надиного ужина. Она высоченная, и пищи в нее может войти огромное количество. Кроме того, Томка всё время чувствовала свою ответственность.

Желающих отдать порции Томке с каждой минутой становилось больше. Три дня мы переедали, и любой был рад ограничить себя в питании.

— Так не пойдет, — сказал Мишка. — Не может же Булкина поправляться за весь отряд. Индивидуальный привес у тебя какой? — спросил он Томку.

— Триста граммов.

— Ну вот. Пусть пока Тамара ест только за себя и за Костика, а через три дня посмотрим, что даст такое перераспределение.

— А Костик с голода не помрет? — сжалилась над Костиком Томка.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился Костик.

Второе контрольное взвешивание, которое состоялось через три дня, снова оказалось неутешительным. Правда, на этот раз четвертый отряд вырвался вперед всего на один килограмм.

— Начинает заедать, — шепнул мне Мишка.

Между прочим, при взвешивании отрядов разразился скандал. Всем нам чуть не пришлось краснеть за своего товарища Вовку Трушина. Чтобы больше весить, он положил за пазуху камень и, утяжеленный, стал на весы. Камень Вовка нашел плоский, так что его, возможно, кроме нас, никто бы и не заметил. Но Вовка, стоя на весах, как-то неудачно нагнулся, майка выскользнула из трусов, и камень ринулся вниз, больно тяпнув Вовку по ноге.

Этот поступок ужасно возмутил весь четвертый. Они стали кричать, что тоже могли бы увеличить вес своего отряда нечестным способом, выпив перед взвешиванием по два или три литра воды — кто сколько осилит, — но что у них этого даже и в мыслях не было. Нашелся там один умник, который потребовал исключить из веса нашего отряда не только вес камня, по и вес всего Вовки.

— Вы применили запрещенный прием и должны быть наказаны.

— А сам? — спросила его Ната Жучкова.

— Что сам? — удивился умник.

— Вату в ухо засунул. Думаешь, не заметили?

— Я не для веса, — засмущался тот. — У меня ухо побаливает. После купания.

— А у меня живот побаливает, — радостно соврал Вовка. — Я его камнем грел. Понял?

— Камень холодный…

— Именно, — подтвердил Мишка Сазонов, — холодный. Трушин им живот охлаждал от аппендицита.

Тут очень кстати вышла из своей комнаты медицинская сестра и Мишка обратился к ней за разъяснениями: что надо делать, когда воспаляется отросток слепой кишки, который называется в медицинском мире аппендиксом, — греть его или охлаждать.

— Греть — ни в коем случае, — ответила сестра. — Только холод, только лед! А что случилось?

— Да вот, — показал я на Вовкину ногу, раненную вывалившимся камнем. — Как говорят на фронте, пустяковая царапина…

Сестра увела Вовку к себе и замазала его ногу зеленкой. Теперь не только мы не отличали Вовку от обступавшей нас со всех сторон пышной зелени, но и сам Вовка не мог различить в траве свою левую ногу.

Пока лечили Вовку, споры с четвертым отрядом утихли. Те согласились не исключать Вовкиного веса, а мы — веса ваты, найденной в ухе у умника.

Оставалось решить, стоит или не стоит перераспределять питание в отряде. Спросили Томку, что ей дало двойное кормление.

— Четыреста граммов чистого жира, — хвастливо заявила Томка. — Первый сорт!

— Может, мышц?

— Жира. Я чувствую, — настаивала Томка.

— Уж конечно, не мозгов, — заметила Пата Жучкова.

— В такой обстановке, — обиделась Томка, — я вообще отказываюсь поправляться!

Отряду грозил большой урон — Томка прибавляла в весе больше, чем любой из нас. Мы помирили их с Натой Жучковой и стали выяснять, как дела у Костика.

Костик повел себя странно. Вместо ответа на прямой вопрос о его живом весе, сказал, что привез с собой в лагерь замечательную книгу, толстую и интересную, и начал подробно рассказывать историю огромного белого кита по имени Моби Дик. В другое время мы с удовольствием бы слушали Костика, но мысли наши занимало только соревнование, всем хотелось догнать и перегнать четвертый.

— Нам бы сюда этого Моби Дика, — размечтался Вовка Трушин.

— Зачем?

— Зажарить и съесть его всем отрядом! Зачем же еще?..

Как нас Костик не отвлекал, ему пришлось всё же признаться, что он похудел на пятьсот граммов. Значит Костик потерял в весе больше, чем набрала Томка. Известие вызвало растерянность и уныние в наших рядах. Сильнее всех был опечален сам Костик. Он понимал: перераспределение пищи себя не оправдало и ему придется питаться наравне со всеми, что не могло не удручать избалованного недоеданием Костика.

Спасти отряд от позорного поражения взялся Мишка Сазонов, наш Главный Теоретик. Он предложил три способа увеличения веса отряда. Применяя все три способа одновременно, говорил Мишка, мы очень скоро оставим четвертый далеко позади.

Первый способ имел секретный шифр «ЭЭ», второй — «ПК», третий — «МБ».

Шифр «ЭЭ» расшифровывался так — экономия энергии. «ПК» — подножный корм, «МБ» — мнимый больной.

— Подножный корм? — Надя Лапшина недовольно поморщилась. — Траву есть?

— И будем! — сказала как отрезала Томка Булкина. — Если надо… — Томка по-прежнему чувствовала свою ответственность за вес отряда.

Но совсем не то имел в виду Мишка. Он коротко пояснил существо всех трех методов. Метод «ЭЭ» основывался на том неопровержимом медицинском факте, что если человек много ест и мало двигается, то вся нерастраченная им энергия задерживается в организме, превращается в жир и постепенно оседает в районе живота, который начинает быстро расти. Впрочем, так ли всё происходит в действительности Мишка не знал, но за конечный результат ручался.

Не всем этот способ понравился — кому хочется быть толстым и ходить с жирным животом? Никому! Однако Мишка всех успокоил, сказав, что толстеть мы будем временно, до конца соревнования, а потом снова начнем растрачивать энергию, поднажмем и быстро похудеем.

Способ «ПК» предусматривал ежедневные походы в ближайшие деревни. Там следовало искать пасущихся коз и скрытно их доить. Полученное от коз молоко должно было доставляться в отряд, чтобы его пили самые худые из нас.

— Нужны доярки, — сказал Мишка. — Добровольцы есть?

Добровольцев не было. Все мялись. Ни один человек не поспешил откликнуться на Мишкин призыв. Не повезло Вовке Трушину и мне — доярками назначили нас. Вовку, потому что он был замазан зеленкой и мог незаметно для козы к ней подобраться. А меня, поскольку мы с Мишкой как-то пытались разводить рыбок, и, по его мнению, я накопил богатый опыт обращения с животными.

Поправляться по методу «МБ» желающие нашлись. Им следовало придумать себе какую-нибудь не очень опасную болезнь и добиться, чтобы положили в изолятор. А уж там лежи и толстей себе на здоровье.

Отобрали двоих. Одна — это Ната Жучкова. Она знала, как нужно болеть радикулитом. У нее тетя им болеет, и Ната изучила все признаки. Вторым был всегда подчеркнуто скромный Сеня Пантюхин. Он умел навлечь на себя простуду. Не настоящую простуду, а понарошку. Мы попросили показать, как будет выглядеть заболевание. Сеня сорвал травинку, пощекотал ее метелочкой ноздрю, и через минуту стал громко чихать. Чихнул раз двадцать.

— Острый катар верхних дыхательных путей, — с большим удовольствием отметил Мишка, когда Сеня перестал чихать.

Итак, получив задания, Ната и Сеня пошли в санчасть, я и Трушин поплелись в деревню, а остальные — на волейбольную площадку, но не играть а только смотреть, чтобы не терять веса.

Мы с Вовкой обернулись в последний раз и увидели наших. Будто в замедленном фильме, они плавно и размеренно плыли в сторону волейбольной площадки — экономили энергию.

Никакого плана доения мы с Вовкой не имели, как это делается не знали и, честно говоря, надеялись, что все козы окажутся в своих козлятниках или… как они там называются.

Но нам снова не повезло. Не прошли мы и двух километров, когда услышали громкое «ме-е-е», доносившееся со стороны небольшой поляны. Там, привязанная к пенечку, паслась коза.

Коза подняла рогатую голову, взглянула на нас. Но, по-моему, не увидела. Взор ее был затуманен какими-то грустными козьими мыслями, в которых мы с Вовкой не разбирались.

Вовка передал мне припасенную бутылку из-под кефира.

— Я буду отвлекать, а ты в это время дои. Пошли! — Он стянул с себя майку и, держа ее перед собой в вытянутых руках, стал приближаться к козе. — «Тореадор, сме-ле-е-е-е…» — неверным голосом запел Вовка.

Взгляд у козы неожиданно прояснился. Я понял: коза начинает чувствовать себя быком, так что Вовке грозит неминуемая гибель. Чтобы предотвратить катастрофу, я обежал нашего врага и в вратарском прыжке попытался ухватить задние ноги, но не успел. Именно в этот момент коза кинулась на Вовку, чтобы пронзить его насквозь. Правда, наш матадор тоже не зевал. Он сделал шаг в сторону, пропуская разъяренное животное мимо себя. Коза боднула майку и остановилась в недоумении. Вовка с видом победителя помахал мне рукой:

— Надоил?

— Когда ее было доить? — изумился я. — Она же в тебя как ракета летела. Типа «земля — земля».

— Повторим. — Вовка снова пошел на козу, громко напевая знаменитую арию из оперы Бизе «Кармен». — «Знай, там ждет тебя любовь, там ждет тебя…»

Допеть всю арию до конца Вовка не успел. Коза с яростью уссурийского тигра бросилась на него, перестав обращать внимание на майку, которую Вовка пытался подставить вместо себя. «Удар короток, и мяч в воротах», — почему-то пронеслось у меня в голове. Гол! Было отчетливо видно: от удара Вовка взмыл вверх, завис на мгновение в воздухе и плюхнулся на землю. Обливаясь холодным потом, я рванулся к Вовке, чтобы посмотреть, что от него осталось, и тут же почувствовал мощнейший по силе толчок. Я перелетел через Вовку, перекувырнулся два раза и остался лежать на траве.

Лежа на траве, в спокойной обстановке я, кажется, начал понимать что-то очень важное, что касалось нашего соревнования за привес. Однако мои мысли, которые я с трудом собирал после встряски, прервал Вовкин шепот:

— Доить, доить начинай! Пока эта зверюга меня ест…

Взглянув в его сторону, я обомлел: коза стояла над лежащим Вовкой и мирно, с видимым удовольствием его жевала. Борода тряслась, на зубах что-то аппетитно похрустывало. Неужели кости?! Ужас сковал мои члены. Но ведь козы — травоядные животные. Или это ошибка зоологии, которая моему другу может стоить жизни?

— Дои же, ну! К животу перешла, щекотно… — Увидев мою бледность, Вовка поспешил объяснить происходящее: — Я зеленый, она меня за траву принимает, щиплет… Не бойся, надаивай!

Волоча за собой кефирную бутылку, я подлез под козу и дрожащими руками стал шарить у нее по брюху.

— Доить-то как?

— Кто его знает! Может, там краны у нее какие-нибудь есть. Или вентили…

Скорее всего, Вовка обалдел от щекотки и путал козу с молочной автоцистерной.

И тут ситуация изменилась в мгновение ока. Услышав про краны, я прыснул от смеха. Не имея больше сил сдерживаться, захохотал во всё горло Вовка. Коза, которую я продолжал гладить по животу, тоже, видимо, не терпела щекотки. Она весело завела свое «ме-е-е». Со стороны мы, наверное, выглядели очень дружной и веселой компанией.

Первой опомнилась коза. В ней снова проснулось дикое животное. Не подготовленных к нападению, разомлевших от смеха, она стала бодать нас и топтать копытами. Возможно, под копыта мы попадали сами. Зато я отчетливо запомнил, как ей удалось подцепить на рог кефирную бутылку, и этой бутылкой она нас тоже била.

С трудом вырвавшись от сумасшедшей козы, мы пошли в лагерь. По дороге мне удалось привести в порядок свои мысли. Постепенно эти мысли превращались в горячие слова, обращенные к отряду:

«Друзья! Пионеры! Я хочу вам открыть горькие, как горчица, и кислые, как уксус, истины. Почетное право их открыть я завоевал в битве с психической козой, и прошу выслушать меня, не перебивая. Слушайте же меня, друзья, и знайте! Вся история с соревнованием за привес не стоит разбитого шарика от пинг-понга. Кому он нужен, этот глупый привес?! Мы не домашние животные, в том числе не козы и не поросята. Людям необходимы наше здоровье и бодрый дух, а не жир, даже если он сортом выше, чем вологодское масло. Скажем же «да!» соревнованию в учебе и спорте, и крикнем громкое «нет!» соревнованию за толстый живот! Чтобы хорошо питаться, не надо затевать борьбу. Надо только добросовестно пережевывать и обязательно глотать нашу замечательную калорийную пищу. И говорить спасибо».

Это была красивая речь. Думаю, не хуже речей знаменитого древнего оратора Цицерона в Римском сенате, которые постоянно хвалит наш учитель истории Семен Семенович. А он зря хвалить не станет — мы-то уж точно знаем.

Подойдя к лагерю, мы увидели Костика Соболева. Он куда-то мчался с недозволенной скоростью. При всеобщей борьбе за привес такая скорость мне показалась подозрительной.

— Эй, соревнующийся, — крикнул я, — растрясешь килограммы!

— Имеем право! — Костик круто свернул со своего курса и подскочил к нам.

Оказалось, что в наше отсутствие в лагере произошли важные события. В медчасти мнимых больных разоблачили задолго до того, как они успели показать все симптомы своих заболеваний. Ниточка потянулась дальше. Узнав в чем дело, отрядные вожатые и воспитатели ахнули. Состоялся большой и полезный разговор. Борьбу за привес признали никчемной затеей, а также медвежьей услугой, которую мы оказали собственному здоровью и — что особенно важно — самим принципам соревнования. Оба отряда всё хорошо продумали, взвесили и прочувствовали.

Сообщение Костика меня глубоко задело. Моя пламенная речь на уровне Цицерона теперь не требовалась никому. Образец ораторского искусства бесповоротно пропал. Его можно было выкинуть на помойку.

— Сейчас-то куда бежишь? — поинтересовался Вовка Трушин у Костика.

— На спортплощадку. Затеваем соревнование за прирост. Какой отряд на сколько сантиметров вырастет. Хочу на перекладине повисеть полчасика. Чтобы вытянуться…

«Речь пока не надо на помойку, — подумал я. — Пригодится!»

 

Ка че?

В нашей школе ребятам до восьмого класса часов носить не разрешают. Строгости страшные, проверки каждый день! Обнаружат часы, отдадут завучу Ольге Александровне, и они лежат у нее, пока кто-нибудь из родителей не придет. Никто не знает, сколько до звонка — изводятся все ужасно. Мишка нашел выход из положения еще в четвертом классе, когда папа подарил ему «Ракету»: стал носить часы на ноге. Скоро год их носит, и ни один проверяющий часов не отыскал. Мы всегда знаем время с точностью плюс-минус сорок пять секунд — такое отклонение в суточном ходе часов допускается инструкцией.

Как-то Костик спросил:

— Послушай, Сазонов! Будь любезен, если не трудно, скажи, пожалуйста, который теперь может быть час? Сколько осталось минут до конца урока?

Мишка как-то странно посмотрел на Костика и не ответил. Задумался. Тот раза три спрашивал, прежде чем Мишка отвлекся от одолевших его мыслей. Костик смертельно обиделся — он у нас душевно ранимый.

— Зачем, — упрекнул я Мишку, когда шли домой, — Костика расстроил?

— Нечаянно. — В Мишкиной голове всё еще шел активный процесс мышления. Он повернулся ко мне: — Ты в вопросе Костика не заметил ничего интересного?

— Это ему было интересно, который час, — сказал я. — А ты молчал… Трудно, понимаешь, ногу поднять!

— Вопрос, который задают очень часто…

— Еще бы, — хмыкнул я. — Миллионы людей на земном шаре спрашивают у других миллионов о времени чуть ни каждый миг. И получают, между прочим, ответ! Один Костик остался без ответа.

— В том-то и ужас, что миллионы, — вздохнул Мишка. — Знаешь, сколько слов в вопросе Костика? Обрати внимание: послушай — раз, Сазонов — два, будь — три, любезен — четыре… — Мишка помнил всю фразу. — …Осталось — шестнадцать, минут — семнадцать, до — восемнадцать, конца — девятнадцать, урока — двадцать. Занимает четверть минуты, не меньше!

— Если пятнадцать секунд, — догадался я, куда гнет Мишка, — помножить на миллионы, получатся тысячи часов…

— Их человечество расходует совершенно напрасно! — воскликнул Мишка. — Впустую!

Мы с Мишкой живо представили себе толпы людей на всех континентах, островах и полуостровах день и ночь задающих друг другу один-единственный вопрос. Тот самый, который Костик задал Мишке. Вопрос занимал пятнадцать секунд, но секунды, перемноженные на миллионы спрашивающих, превращались в долгие, томительные часы пустого существования. В эти часы люди всего и делали, что интересовались друг у друга, который час. По всем признакам жизнь замирала, останавливались фабрики и заводы, самолеты не взлетали с бетонных дорожек, застывали на синих рельсах поезда, корабли не бороздили океаны… Люди интересовались временем и не заметили, как сами его остановили! Над человечеством нависла угроза. Надо было что-то делать!

— Кое-что можно предпринять, — уверил меня Мишка.

— Купить всем часы, — сказал я. — Пусть смотрят!

— Нереально. Да и проблема гораздо шире. Смысл вопроса, который задал Костик, — разъяснил Мишка, — для человечества не опасен. Важно, как его задать, в какой форме. Костик, например, потратил двадцать слов там, где можно обойтись двумя: «Который час?» Он отнял у себя и у нас пятнадцать секунд, а мог уложиться в полторы. Научи мы Костика экономно расходовать слова, тринадцать с половиной секунд возвращались людям. Помноженные на миллионы, эти чахлые секунды вырастали в часы, заполненные упорным трудом и веселым отдыхом. Вновь начинали работать фабрики и заводы, самолеты взвивались в небо, по морям плыли корабли, на них танцевали и пели… Однако не так уж трудно объяснить людям, что, спрашивая который час, они должны употреблять два слова, а не двадцать. Куда сложнее решить другую задачу: во всех случаях жизни обходиться наименьшим количеством слов, и таким способом экономить драгоценное время.

Мишка порылся в своей памяти, подыскивая научные термины, и провозгласил:

— Минимум слов — максимум информации!

Случай показать, что значит экономное употребление слов, представился тут же. Навстречу шел солидный человек с бородкой, прогуливался. Человек приветливо помахал рукой:

— Что, ребята, в школу? — Наверное, думал, учимся во вторую смену.

— Из! — резанул Мишка.

Прохожий с бородкой пошатнулся и долю смотрел нам вслед.

Меня Мишкин ответ восхитил. Ведь еще полчаса назад всё было бы по-другому. Мы бы остановились и сказали: «Здравствуйте! Нет, мы занимались в первую смену, уроки кончились, идем домой. До свидания!» А теперь: «Из!» — и порядок! Да здравствует минимум слов — максимум информации!

К работе по сокращению количества слов в устной речи мы решили привлечь ребят.

— Подключить общественность, — сказал Мишка.

Предложение в классе понравилось. Костик Соболев сослался на опыт своего папы, кандидата наук, который всегда старается писать статьи покороче, и говорит при этом, что когда словам на бумаге бывает тесно, то мыслям просторно. Опыт папы Костика всех обрадовал — к сокращению количества слов в письменной речи до нас уже подходили вплотную.

Вовка Трушин сказал, что немецких слов под это дело можно будет учить поменьше. Мишка уточнил: наша работа касалась пока только русского языка.

Первое, что мы сделали, — отменили слова, которые говорят вежливые и воспитанные люди, когда друг к другу обращаются или что-нибудь друг у друга просят: «Будьте любезны!», «Пожалуйста…», «Вы очень добры…», «Спасибо!», «Благодарю!», «Очень вам обязан…»

Мы договорились, что всё это как бы само собой разумеется и поэтому употреблению не подлежит.

Больше остальных остался доволен Вовка Трушин. У него с вежливостью всегда было не очень-то в порядке.

Теперь наше общение отличалось жесткостью и категоричностью и, если судить по кинокартинам, походило на язык военных приказов, с той разницей, что все были командиры и ни одного подчиненного.

— Передай ластик!

— Возьми учебник!

— Вытри доску!

— Дай списать!

Кое-кто стал поддаваться этой категоричности и перегибать палку. Ната Жучкова, обращаясь к Костику, как-то сказала:

— Сходи за мелом, балда!

Мишка сделал Нате внушение и потребовал, чтобы лишних слов она не говорила и не отрывала у нас времени. Ната возражала: мол, по поводу балды и тому подобного уговора не было. Тогда мы условились, что всякие грубые слова произносить не будем: и они, как и вежливые, тоже подразумеваются.

Вскоре я внес еще одно предложение — обходиться только существительными и короткими частями речи вроде местоимений, а глаголы и тем более прилагательные исключить. Но тут мы столкнулись с некоторыми трудностями. Например, вместо «Передай ластик!» можно было сказать: «Ластик!», вместо «Возьми тетрадь!» — энергично: «Тетрадь!», а вот «Дай списать!» выразить существительными и местоимениями мы не смогли — фраза состоит из двух глаголов. Пришлось разрешить в жизненно важных случаях обращаться к глаголам.

Чтобы свой опыт передать другим классам, а потом и всему человечеству, Мишка вел ежедневные записи, которые в дальнейшем собирался обобщить. В тетрадь заносились все предложения по экономному пользованию языком, а также образцы разговоров, признанные Мишкой наиболее удачными. Рядом с сокращенной фразой Мишка писал «расточительную» — так он ее называл, то есть нормальную. Затем указывал число слов во втором предложении, вычитал из него количество слов первого и получал чистую экономию, которой очень гордился.

Тетрадь пестрела такими заметками и таблицами:

Теперь за неделю всем классом мы экономили столько слов, что будь они кирпичами, их хватило бы на постройку многоэтажного дома.

Правда, свободного времени не прибавилось, оно уходило на обдумывание: не так-то просто сообразить, какие слова сказать, а какие оставить в уме, чтобы получилось понятно. Но мы старались, и скоро древние римляне с их чеканными и четкими фразами, которыми всегда так восхищается Семен Семенович, отстали от нас веков на двадцать, как впрочем, и положено древним римлянам.

Казалось, мы общались так экономно, что дальше некуда. Но Мишка вскрыл новые резервы, узнав где-то о существовании слова аббревиатура.

Никто и понятия не имел, что это еще за зверь такой со страшным названием. Когда мы отсмеялись, Мишка разъяснил: аббревиатурой называется сокращение слов или словосочетании. Всё очень легко. Например, вместо слова заведующий люди говорят зав, вместо эскадренный миноносец — эсминец, вместо высшее учебное заведение — вуз и т. д. и т. п. Это и есть аббревиатуры. Даже «итэдэ», «итэпэ», если их вот так слитно произнести, тоже, я думаю, аббревиатуры. Во интересно! А мы и не знали!

— Теперь знаете, — сказал Мишка угрюмо. Он еще не простил наш неуместный смех. — А раз слова можно сокращать, незачем их употреблять целиком!

Простота Мишкиного рассуждения и раскатистое, как барабанная дробь, звучание нового термина покорили даже недоверчивого Костика Соболева. По его предложению каждый должен был дома составить список из 10–15 наиболее употребляемых слов или словосочетаний и превратить их в аббревиатуры, которые затем стали бы широко применяться поголовно всеми людьми.

Мы поработали над этим домашним заданием основательно. Все пришли со своими списками и тщательно друг от друга их скрывали до конца уроков, пока не сели обсуждать.

Костик Соболев произнес небольшую речь, в которой подчеркнул всю важность предстоящих решений для дальнейших судеб родного языка. Мишка поддержал Костика и сказал, что наши предложения должны быть на уровне замечательных мировых достижений в науке и технике. Они нас здорово напугали, Мишка и Костик, так что Вовка Трушин повычеркивал все слова из своего списка, и мы еле-еле уговорили его оставить хоть одно.

— Читай! — предложил ему Мишка, опасаясь, как бы Вовка не вычеркнул и это слово.

Вовка некоторое время не решался, но после совместных наших понуканий прочел:

— Школа.

— И как ты хочешь ее сократить? — изумился Мишка. — Что получится?

— Из десятилетки восьмилетка, — сказал Вовка Трушин. — А то долго…

Все посмеялись над Вовкиной непонятливостью, а потом Ната Жучкова предложила урезать некоторые слова, относящиеся к пионерской работе и жизни. По типу часто встречающегося «педсовет» — педагогический совет, Ната считала возможным сократить словосочетание совет отряда и произносить его так: отсовет.

Задумались.

— Если совет отряда назвать отсовет, — стал рассуждать Мишка, — это может отразиться на его работе. Начнут всем всё отсоветовать! А значит и хорошо учиться — тоже. Куда придем?

Ната настаивать не стала и внесла новое предложение: слова «пионерская комната» поменять местами, сократить, слить вместе. Получится новое красивое слово компио.

— На каком языке в этом компио разговаривать? — спросил я, — На итальянском?

— Чао! — сказала Томка Булкина.

— Мама миа! — сказал оправившийся Вовка Трушин.

— Чипполино! — сказал я.

Больше итальянских слов мы не знали и аббревиатуру Наты Жучковой отвергли.

Все остальные приготовленные нами слова постигла участь компио — их забраковали.

Выручил Мишка:

— Мы теперь часто употребляем термин «аббревиатура». Длинно! Надо сократить… Хорошо так — аббритэдэ!

Как Мишка до такого додумался?! Сократить то самое слово, которое эти самые сокращения обозначает. Высший класс! Так ей и надо, аббревиатуре!

Все высказались «за».

— Пойдем дальше, — сказал Мишка. — Раз мы сократили саму аббревиатуру, от остальных слов предлагаю оставить только первые буквы. Попробуем?

— Теперь всё можно, — сказал я.

— А если разные слова начинаются на одну букву? — усомнился Костик Соболев.

— Затруднение. — Мишка не отрицал Костиковых опасений. — Преодолеем! Зато твой вопрос, — обратился он к Костику, — с которого всё начиналось, знаешь какой короткий будет?.. Ка че? — Мишка задрал штанину, взглянул на циферблат своей «Ракеты» и сам же ответил. — Бэ пэ дэ!

— Без пяти двенадцать, — перевел я.

— А эм бэ дэ? — прищурился Костик.

— А может быть, десять? Я сообразил, что Костик продолжает свою линию: и десять и двенадцать начинаются с одной и той же буквы, так что основания еще немного посомневаться у него были.

— Дэ дэ пэ, — обозлилась Ната, — пэ пэ!

Я расшифровал Натину фразу:

— Десять давно прошло. Перестань придираться!

Вовка Трушин тоже расшифровал, правда несколько иначе:

— Даже дурак поймет — прекрасное предложение!

Мы сравнили два толкования и чуть было не стали в тупик, но Мишка сказал, что разница тут чисто внешняя, а суть того и другого перевода одинакова — в них выражено осуждение Костика, за то что он неправильно относится ко всему новому и передовому.

Овладеть техникой придуманной Мишкой речи оказалось нелегко. Первые дни мы путались и сбивались. Потом постепенно стали привыкать к тому, что понимали друг друга только наполовину, а иногда на одну четверть или на одну шестнадцатую, или еще меньше. Разговаривали мы между собой с каждым днем реже и реже: смысла в этом почти никакого не было — сказанного не разгадаешь, а нервы испортишь. Я стал подумывать, что, если так пойдет, мы в конце концов превратимся в бессловесные существа, пополним собой флору любимой нами средней полосы, станем деревьями, травой или цветущими кустарниками.

В кино мы ходить перестали. Договориться какой и где фильм смотреть не было возможности. Обсудить новую книгу не брался и сам Мишка. Всё это начинало отрицательно сказываться на нашем культурном уровне. Если один звал другого на каток: «Пэ эн ка!» — тот, другой, уяснял обращение в лучшем случае на третий или на четвертый день, не раньше. Так что наше физическое развитие тоже затормозилось.

Мы бы, может, и прекратили экономное общение, но Мишка всех убеждал, что борьба нового со старым бывает долгой и мучительной, и надо уметь мучиться и ждать. Мы ждали.

И вот как-то однажды Семен Семенович, придя в класс, увидел, что доска грязная.

— Староста! — Семен Семенович показал на исчерченную мелом доску и углубился в изучение наших отметок в классном журнале.

Ната Жучкова, староста, забыв о присутствии Семена Семеновича, встала и спросила, обращаясь к классу:

— Ка дэ?

— Дэ я, — ответил Вовка Трушин и поплелся тереть тряпкой доску.

— На каком языке говорили? — Семен Семенович знал шесть языков, а тут услышал что-то для себя новое.

— Минимум слов — максимум информации! — отрапортовал Мишка и объяснил Семену Семеновичу принципы экономного общения.

— Интересно, — сказал Семен Семенович.

— Перспективное дело, — заметил Мишка.

— Перспективное, — согласился Семен Семенович. — На объяснение материала я отводил двадцать пять минут, теперь уложусь за три. Как считаете?

— Вполне, — сказал Мишка. — Даже много…

— Остальное на опрос, — подвел итог Семен Семенович.

Перспективное дело оборачивалось полной бесперспективностью. Замучив нас, как никогда, долгим опросом, за три минуты до звонка Семен Семенович принялся объяснять новый урок.

— В дэ эр о вэ о эн тэ че я эр бэ тэ…

Семен Семенович не перечислял буквы алфавита монотонно и без выражения. Нет, он произносил их то хмуря, то поднимая брови, повышал и понижал голос, чему-то улыбался, декламировал буквы нараспев. Это, наверное, было всё очень интересно, только никто ничего не понимал.

— …э эл и эс эн зэ эл, — и так до конца.

Завершив рассказ, Семен Семенович выразил надежду, что его урок мы усвоим как следует, будем помнить хорошо и долго.

— Спрошу! — уходя сказал Семен Семенович.

Через два дня, еще за час до истории, мы начали дрожать, как отбойные молотки. Звонок прозвенел. Семен Семенович вошел в класс, сел на свое место и открыл журнал. Мы пригнулись, будто из журнала на нас может вылететь град пуль. И тут в наступившей зловещей тишине все услышали испуганный шепот Костика Соболева:

— Послушай, Сазонов! Будь любезен, если не трудно, скажи, пожалуйста, который теперь может быть час? Сколько осталось минут до конца урока?..

 

«Здравствуйте, папа и мама!..»

Случай, о котором я хочу рассказать, произошел нынешним летом в пионерском лагере. Расположен лагерь в европейской части СССР.

Точнее назвать место не могу — после военной игры мы научились хранить военные тайны.

К концу смены, когда авиамоделизм, лепка из пластилина, выжигание по дереву и трудные спортивные старты нами были освоены, в лагере появились два офицера Советской Армии. У одного, высокого и стройного, на погонах светились четыре звездочки — капитан. У другого, крепкого и плечистого, две — лейтенант.

Старшая пионервожатая Тоня собрала нас перед эстрадой и представила гостей.

Капитан подошел к микрофону, улыбнулся:

— Здравствуйте, ребята! Мы с лейтенантом Трофимовым приехали помочь вам провести военную игру. Об этом нас просила товарищ Тоня. Ну, как? Есть желание?

Мишка Сазонов поднял руку и капитан разрешил ему высказаться.

— Желание есть, — ответил Мишка, — и очень большое. Хотя все мы здесь за мир.

— И мы за мир, — вновь улыбнулся капитан. — Но чтобы мир сохранить, надо хорошо овладеть военным делом.

— С точки зрения стратегической, — подумав, сказал Мишка, — очень мудро.

Капитан внимательно посмотрел на Мишку.

— Ты, я вижу, разбираешься в вопросах стратегии.

— Частично и в вопросах тактики, — уверил капитана Мишка.

— Но не в вопросах такта, Сазонов, — прервала Мишку старшая пионервожатая Тоня.

Гости засмеялись. Засмеялись и мы. Разом, как по команде. Чувствовалось, в нас начинает биться военная жилка.

— Назначаю тебя ПНШ-1, — красивым командирским голосом отдал приказ капитан.

Мишка вытянулся но стойке «смирно».

— Слушаюсь!

— А что такое ПНШ-1 знаешь?

— С детства! П — пушка, Н — не, Ш — шумная. Модель номер один, — мгновенно отреагировал Мишка. — Грозный современный вид оружия. Она убивает врагов, а те ничего не слышат.

Военные опять засмеялись. Мы тоже на всякий случай засмеялись, хотя были уверены, что свою бесшумную пушку Мишка изобрел сию минуту. Правда, такое изобретение могло быть сделано до Мишки и независимо от него. Похожие случаи известны истории техники. Но тогда капитан зря назначил Мишку бесшумной пушкой. Бесшумно он не может.

— Ну и фантазия! — сквозь смех сказал капитан. — Впрочем, это даже хорошо. Так вот, ПНШ-1 означает: первый помощник начальника штаба.

— А кто начальник? — как ни в чем не бывало спросил Мишка.

— Лейтенант Трофимов. Командиром буду я. Действуем совместно с настоящим воинским подразделением, которым командует старший лейтенант Пирогов. Боевой приказ: скрытно форсировать водный рубеж, соединиться с отрядом Пирогова у высоты «66», окружить и уничтожить вражеский десант. Задача ясна?

— Пошли! — вскочил Вовка Трушин.

— Да нет, не пошли. Сначала научимся читать карту, ориентироваться на местности, пользоваться компасом и многому другому. С девочками займется медсестра. Сформируем свой медсанбат.

— Десант не уйдет? Не натворит бед?

— Не уйдет, — усмехнулся капитан.

В лагере широко развернулась подготовка к боевой операции. Ребята с увлечением изучали военную науку. Даже в столовую ходили, предварительно сориентировавшись на местности по компасу и каким-нибудь неподвижным предметам. Чаще всего таким предметом был древний пес Шарик, который никогда не отходил от своей будки и только помахивал хвостом. Выбор направления движения к столовой, до которой было рукой подать, отнимал уйму времени, и на обед мы часто опаздывали.

Девочки учились оказывать первую помощь при ранениях и травмах. Они увязывались за нами гурьбой в ожидании порезов, царапин и ссадин, чтобы тут же их залечить. Томке Булкиной показалось, что всегда скромный Сени Пантюхин дышит слишком слабо, не так глубоко, как надо. Она предложила сделать ему искусственное дыхание. Девчонки навалились на Сеню, и, если бы мы его не отняли, он, наверное, вообще перестал бы дышать.

Лейтенант Трофимов со своим штабом детально разработал весь ход военной операции. Помимо ПНШ-1 к делу были привлечены начальник разведки Вовка Трушин и ПНШ-3, то есть я.

План получился просто захватывающий — такой он был интересный. В нем действовали разведчики и связисты, предусматривалось, в каких местах мы будем форсировать реку, ставились конкретные задачи перед подразделениями, которые должны соединиться с настоящими военными старшего лейтенанта Пирогова, обговаривались сигналы и пароли.

Правда Мишка Сазонов предложил отказаться от сигналов, которые по его мнению, могли выдать нас врагу. Для этого следовало всё рассчитать по минутам: 10.00, 11.05, 11.14, 15.17. Мы с Вовкой Трушиным готовы были восхититься точности военного искусства, но лейтенант Трофимов объяснил, что сигналы установлены с учетом правил военной маскировки, а часов тут в лагере никто из нас не имеет.

— Ну и что ж, — попытался не согласиться Мишка. — Добудем в бою.

— А как начнем бой без сигналов и без часов? — спросил лейтенант, после чего Мишка никаких предложении больше не высказывал. И вот, когда всё было готово и наше нетерпение достигло предела, неожиданно прозвучал сигнал долгожданной тревоги. Военная игра началась. Она удалась на славу и произвела на нас неизгладимое впечатление.

Чтобы не нарушить тишину, без единого всплеска, бесшумно крадучись, мы преодолели водный рубеж. Преодолели пешком, поскольку речка была совсем мелкой. Вовка Трушин, когда шел через реку, толкал перед собой какую-то корягу, чтобы все думали, что едет на плоту. Выйдя на берег, Вовка швырнул свою корягу и попал в дерево. С листьев с шумом скатились капли — ночью шел дождь. От холодного душа девчонки взвизгнули.

— Чувствуете? Шрапнель! — зловеще прошептал Мишка Сазонов. — Трушин открыл наше расположение врагу.

— Так и под трибунал можно угодить, — сказал Костик Соболев, сердито взглянув на Вовку.

К счастью, нарушитель тишины отделался только выговором лейтенанта.

Мы тенями скользнули в лес, игра набирала силу…

Особенно запомнилось, как соединились мы с группой старшего лейтенанта Пирогова, как вместе с ней устремились к месту высадки десанта, как взлетали в небо разноцветные — синие и красные — ракеты, горели дымовые шашки, попискивали рации у подчиненных старшего лейтенанта.

Всё было приближено к боевой обстановке. Время от времени капитан или лейтенант Трофимов отрывисто бросали, показывая на кого-нибудь из нас:

— Вы, вы и вы вышли из строя! — И затем обращались к командиру взвода или отделения: — Принимайте решение!

На военном языке это называется «дать вводную», то есть ввести дополнительное условие, усложнить или изменить положение. Командир должен мгновенно оценить происшедшее и действовать, как учил нас капитан, соответствующим образом.

Приказам мы беспрекословно подчинялись, хотя выходить из строя никто не хотел. Этих самых вышедших из строя санитарки волоком тащили в медсанбат. Тащили, не разбирая дороги, по сучкам и кочкам. У Вовки Трушина разодрали майку. Снова досталось подчеркнуто скромному Сене Пантюхину. За левую руку его тянула Томка Булкина, за правую Надя Лапшина. В пылу боя спасительницы не заметили, как проскочили мимо пня с одной и другой его стороны. Сеня находился в середине, но тоже не мог видеть пня, он оставался в лежачем положении и смотрел в высокое синее небо. Голова Сени ткнулась в густой зеленый мох, которым оброс пень, а санитарки от неожиданности разом упали, словно срезанные автоматной очередью.

— Потерпи, миленький! — услышал я шепот изумительно красивой Нади Лапшиной, когда пробегал мимо с криком «Ура!».

Десанта в конце концов никакого не оказалось. Да мы его и не ждали, поскольку с самого начала капитан нас предупредил, что десант будет условный, то есть, что он вроде бы существует, а в действительности его нету.

Зато на опушке леса, куда в едином порыве вырвались наши боевые порядки для ликвидации несуществующего противника, мы увидели старичка охотника. Тихого такого старичка с двустволкой на плече, очками на носу и в болотных резиновых сапогах. У ног его сидела ушастая собачонка. Собачонка пыталась поймать порхавшую вокруг стрекозу и время от времени лениво щелкала пастью.

Наша военная мощь несколько удивила охотника. Возможно, он решил, что переполох в лесу поднялся из-за него, что мы принимаем его за браконьера и собираемся задержать. Во всяком случае именно такое соображение высказал Мишка, когда мы по инерции продолжали катиться вперед.

А вот собачонка по-настоящему перепугалась, она прижала уши и поджала хвост.

Лейтенант Трофимов подошел к охотнику и сжато и кратко объяснил, что цели и задачи нашего наступления к нему, охотнику, никакого отношения не имеют.

Вовка же Трушин попытался успокоить собаку, которую к тому времени хозяин взял на поводок — тонкую металлическую цепочку.

— Собака, собака! — нежно приманивал Вовка ушастого пса, опустившись на четвереньки, чтобы быть к нему поближе.

Однако пес не понимал Вовкиных дружеских чувств, крутился и вертелся во все стороны. В конце концов Вовка запутался в цепочке, упал и чуть было не придавил собаку.

После окончания военной игры мы сердечно, от всей души поблагодарили капитана, старшего лейтенанта Пирогова и лейтенанта Трофимова. Они пожелали нам хорошо учиться и строй солдат запылил по проселку. Мы долго-долго махали вслед нашим замечательным военным друзьям.

Вернувшись, весь отряд пожелал немедленно написать письма родителям, чтобы как можно скорее передать живые впечатления о незабываемой игре. Однако никто так и не собрался этого сделать. В лагере на всё хватает времени — и на завтраки, и на обеды, и на полдники, и на ужины, и на сон ночью и после обеда, и на то, чтобы играть, ходить в кино, читать книжки, собирать грибы, заниматься спортом, разговаривать друг с другом. Времени не хватает почему-то только на письма домой. Это я давно заметил, еще в прошлом году, но изменить ничего не смог.

Письмо написал один Мишка Сазонов. Длинное письмо, над которым он трудился весь вечер и потом всё утро — такая сила воли у человека.

Мишке все завидовали и попросили почитать вслух то, что он написал. Мишка согласился.

— Одно условие, — сказал Мишка. — Если в письме есть неточности, подскажите, как было в действительности, а я исправлю. Время стирает в памяти многие важные подробности и детали.

Мы пообещали чем можем помочь, уселись в кружок, и Мишка начал читать.

— «Здравствуйте, папа и мама!» — прочел Мишка и обвел нас вопросительным взглядом.

Все промолчали, поскольку никто пока никаких неточностей не обнаружил. Мишка продолжил чтение:

— «Хочу вам рассказать о чрезвычайном происшествии, свидетелями и участниками которого мы стали. Недавно к нам в лагерь приехали два офицера. По погонам мы сразу определили — полковник и подполковник…»

— Капитан и лейтенант, — поправила Мишку Ната Жучкова.

— Ты во всех званиях хорошо разбираешься? — спросил ее Мишка. — Тогда скажи, сколько звездочек на погонах у майора, кто главней — прапорщик или ефрейтор, и кто выше — младший лейтенант или старший сержант?

— Не знаю, — призналась Ната.

— Читай, читай дальше, — заторопил Мишку Вовка Трушин, который очень заинтересовался письмом, — Полковник и подполковник… Читай!

Мишка стал читать дальше:

— «Вид у военных был усталый и озабоченный. Увешанный орденами генерал обратился к нам с такими словами: «Дорогие друзья! В окрестностях вашего лагеря обнаружена банда вооруженных до зубов браконьеров, численностью до тысячи человек…»

— Тысяча много, — сказал я. — Столько не было… Сто.

— «…до ста человек, — не стал спорить Мишка и внес в письмо нужное исправление. — Из своих двустволок, трехстволок и четырехстволок они убивают всю лесную живность, а дымом выстрелов загрязняют окружающую среду. Они не жалеют даже стрекоз. На наши замечательные флору и фауну им наплевать с высоты северного сияния…»

— Давить таких надо! — не выдержала Томка Булкина.

— Точно! — подтвердил Вовка Трушин и обратился к Мишке: — Дальше!

— «Так вот, друзья! — сурово и торжественно читал Мишка. — Генерал оглядел всех присутствующих. — Мы вас просим помочь обезвредить зловредную банду. Кто с нами? Шаг вперед!»

— Прости, Сазонов, разве мы стояли в строю? — спросил круглый отличник Костик Соболев. — Вспомни: сидели у эстрады.

Мишка даже не взглянул в сторону Костика, что-то поправил в письме и прочел:

— «Мы, как один, сделали большой шаг вперед. И только Костик Соболев остался на месте…»

Все посмотрели на Костика с нескрываемым презрением. Костик оробел:

— Миш, я вспомнил, мы стояли в строю… Я между Рубцовым и Трушиным стоял, они подтвердят… И тоже сделал шаг.

Мишка опять внес исправления — какие-то слова вычеркнул и какие-то дописал:

— «…И только Костик Соболев остался на месте…»

— Миш! — взмолился Костик.

— «…но лишь на секунду — у него расшнуровалась кеда. А затем и он сделал большой шаг вперед. Нам быстро раздали автоматы, гранаты, патроны…»

— …и грозный современный вид оружия — бесшумную пушку ПНШ-1, — дополнил я Мишкино перечисление.

— Спасибо! — поблагодарил меня Мишка. — Важная деталь, я включу… Дальше читать?

— Да, да, да! — закричали мы.

— «Штаб разработал оперативный план соединения с полком генерала Пирогова. Вечером, когда стемнело, в полном боевом снаряжении мы переправились вплавь через глубокую бурную реку…»

— А я плавать не умею, — сказала Ната Жучкова. — Как быть?

— Оперативным планом это было предусмотрено, — ответил Мишка. — На то он и план. — И снова обратился к письму: — «Не умеющих плавать перевозили на понтонах и плотах под ураганным огнем кое о чем догадавшегося врага. Первым на своем плоту реку форсировал мужественный разведчик Владимир Трушин…»

Вовка сидел гордый, и все мы ему завидовали.

— «Утонувших почти не было, но вскоре появились первые раненые. Среди них — наш скромный боевой товарищ Сеня Пантюхин. Своей головой он героически разбил в куски противотанковую мину и обеспечил продвижение вперед наших частей…»

Длиннющая Томка Булкина заплакала.

— Ты чего?

— Сеню жалко…

— Да я в порядке, — застенчиво сказал Сеня. — Даже шишки на затылке нету… Посмотри!

— Его медицинская сестра спасла, — подсказал я Мишке. — Надя Лапшина. Она ему говорила: «Потерпи, миленький!..»

Надя посмотрела на меня так, как бы мне хотелось, чтобы она смотрела только на меня.

— Очень интересный эпизод, — сказал Мишка и набросал несколько фраз на отдельном листочке. — Так будет верно? — Он прочел: — «Вернула Сеню к жизни медицинская сестра Надя Лапшина. Со словами «Потерпи, миленький!» она аккуратно, как на швейной машинке, зашила ему все раны. Сеня ринулся в бой…»

Теперь уже Надя посмотрела на Мишку. Посмотрела так, как бы мне хотелось, чтобы она смотрела только на меня.

— «О подвиге всеобщего любимца Владимира Трушина — славного разведчика, рассказывают теперь легенды. Браконьеры напустили на него своих свирепых собак с огромными, как у слонов, ушами, а потом опутали с ног до головы стальной цепью и зверски разорвали его новую майку…»

— За майку влетит, — вздохнул Вовка Трушин.

— Не влетит, — сказал Мишка. — Слушай дальше: «Это последнее, что известно о Трушине».

— Тогда другое дело, — повеселел Вовка.

Мишка закончил чтение письма:

— «Бой длился два дня и две ночи. Мы победили и пошли ужинать. До свидания!»

Мы похвалили Мишку за точное изложение событий и действительно пошли ужинать, и поели с большим аппетитом.

Три дня лагерь жил своими обычными заботами и радостями. А на четвертый произошло событие, для описания которого не хватило бы даже Мишкиной фантазии. Часов в десять утра мы увидели, как по знакомому нам проселку в сторону лагеря мчится длиннющая вереница машин. Старые и новые «Волги» с шашечками на боках, «Жигули», «Москвичи» и «Запорожцы», обгоняя и даже, как мне показалось, толкая друг друга, с жалобным ревом сигналов приближались к нам на первой космической скорости.

Сомнений возникнуть не могло — в лагерь спешили родители. По почему? Почему?! Что случилось? Наверное, что-то ужасное. Да еще у всех разом! Мы терялись в догадках. Волнение сжимало горло и давило грудь. Некоторые девчонки заплакали.

О причине родительского нашествия первым догадался Мишка.

— Письмо, — коротко сказал он.

— По домой писал один ты!

— Телефоны, — снова коротко сказал Мишка.

Да, теперь это поняли самые недогадливые: причиной переполоха было Мишкино письмо. В нем содержалось достаточно страхов, чтобы всполошить родителей, даже если они поверили не во всё, что там было написано. Наша сладкая мечта о мужестве и стойкости обратилась в горькую действительность, которая в ближайшие минуты могла потребовать именно этих качеств: и мужества и стойкости.

Разрывами гранат хлопнули дверцы автомобилей.

— Десант, — тихо промолвил Мишка. — Теперь настоящий…

Еще издали убедившись, что все мы целы и невредимы и совсем неплохо выглядим, родительский десант, облегченно охнув, повел наступление густой цепью.

Все мы будто вросли в землю. Один Мишка смело пошел вперед навстречу опасности. Сделав несколько шагов, он остановился и крикнул:

— Здравствуйте, папа и ма…

Потом всё смешалось.

 

«Закон Сазонова — Рубцова» или закрытие открытия

Кончились зимние каникулы. Мы с Мишкой отдохнули и пришли в рабочее состояние. Именно в этот период мы и сделали свое открытие, которое на некоторое время обессмертило наши имена среди учащихся нашей школы.

Как-то Галина Владимировна вызвала меня и не вызвала Мишку. Уроки мы учили вместе, все задачки решили, примеры тоже, оба прекрасно подготовились. Я получил пятерку, а Мишка ничего.

— Обидно, — сказал Мишка, — что такие прочные знания пропадают!

— Они пригодятся на будущее, — заверил я. — И потом, тебя вроде недавно спрашивали.

— Три математики назад. Сегодня четвертая.

— Могли, конечно, вызвать. Вот на второй нечего волноваться.

Мы принялись рассуждать на эту тему, прикидывать, когда опасность вызова к доске больше, когда меньше, когда ее вообще нет, и вдруг нежданно-негаданно пришли к выводу, который мог бы, наверное, сделать любой учащийся, но почему-то не сделал.

Вот что мы для себя уяснили: если сегодня тебя вызвали отвечать, то уж завтра почти наверняка не спросят, но, чем больше времени прошло после ответа, тем вероятность того, что ты окажешься у доски, возрастает, и тут уж надо быть начеку. Вроде бы все об этом хорошо знают, однако ни один человек данное явление с точки зрения науки не оценил.

— А ведь мы открыли закон, — торжественно промолвил Мишка. — Закон школьной жизни!.. Его только надо сформулировать, изучить, подкрепить расчетами…

— И широко применять! — добавил я.

— Еще как! — пообещал Мишка.

Не откладывая дела в долгий ящик, в тот же вечер, попыхтев часа три, мы загнали свой закон в очень изящное, по мнению Мишки, определение. Теперь он выглядел солидно:

«Опасность вызова учащегося для ответа прямо пропорциональна количеству уроков данного предмета, прошедших с момента вызова того же учащегося».

Поскольку закон открыли сразу два человека — Мишка Сазонов и я, Павлуха Рубцов, мы его так и назвали: «закон Сазонова — Рубцова». Дали ему и другое название: «закон волнообразного обучения». Но это потом. А почему волнообразного — объясню.

С таким названием закон был достоин того, чтобы его сразу поместить в учебник, не знаю, правда, в какой. К математике он отношения не имел, а физику мы еще не проходили. Но в учебник помещать не обязательно, его и так все прекрасно запомнят.

Конечно, у закона не всё было в порядке, страдал он одним крупным недостатком: по нему мы пока не могли точно установить, к какому именно уроку надо начинать готовиться после того, как тебя спросили — к третьему или пятому, четвертому или какому-нибудь еще.

Предстояла серьезная исследовательская работа.

Мы разграфили большой лист бумаги. Слева написали все предметы, которые проходят в нашем классе, вверху — ряд цифр от 0 до 20, а на пересечении этих двух граф, в образовавшуюся ячейку, стали заносить фамилии вызванных к доске или спрошенных с места.

Таблицу придумал Мишка, поэтому именовалась она «Таблица Сазонова» и выглядела так:

Месяца через полтора, когда вся таблица заполнилась, мы легко установили, через сколько уроков по какому предмету спрашивают. Так, по истории Семен Семенович вызывал чаще всего через три урока на четвертом и уж обязательно на пятом. Галина Владимировна не позднее, чем на третьем, Николай Павлович не раньше четвертого.

Периоды между ответами я предложил назвать «мертвый сезон». Но Мишка придумал название куда лучше — «зона комфорта». На нем и остановились, поскольку между двумя вызовами можно было уроков не учить, и это создавало большие удобства: увеличивалось время досуга, оставались лишние часы на подготовку других предметов, и, главное, каждый твердо знал, когда ему надо, а когда не надо нервничать, если он чего-нибудь не выучил.

Теперь вам, наверное, понятно, почему наш закон назывался «законом волнообразного обучения». Следуя закону, уроки требовалось выучить к определенному дню. В этот день тебя непременно спрашивали — «Таблица Сазонова» не подводила! — после чего наступала «зона комфорт», продолжительность которой была нами научно предсказана. Затем шла новая волна подготовки домашних задании. При этом авторы открытия, мы с Мишкой, рекомендовали пропущенный материал всё же просмотреть, вникнуть в суть, а уж тот урок, который должны спросить, учить основательно, без дураков.

Считая, что великие открытия должны быть достоянием народа. Мишка обо всем подробно рассказал ребятам нашего класса.

Поверили в свое счастье не все и не сразу.

Костик Соболев, круглый отличник, вообще отказался использовать закон. Он считал, что это унизит его достоинство полного пятерочника. Может, Костик и прав: ведь в ближайшем будущем все мы станем отличниками. Как же тогда Костику не слиться с общей массой? Только учить всё подряд.

Надя Лапшина, у которой тоже очень хорошие отметки, решила учить по закону лишь математику и другие точные науки, а гуманитарные — насквозь. Это потому, что Надя еще с четвертого класса мечтает получить юридическое образование и стать следователем по особо важным делам.

Вовка Трушин сказал, что он горячо приветствует открытие, но хочет внести в свое обучение элемент риска и время от времени не готовить уроков, даже когда по закону он обязан это делать.

Мы запретили Вовке эксперименты, как исключительно вредные, поскольку они могут подорвать доверие учащихся к закону. Вовке пришлось пообещать не отступать от «Таблицы Сазонова» ни на йоту — так требовал Мишка. Что такое йота Вовка не знал и спросил у меня. Я тоже не знал, но сказал Вовке, что йота меньше микроба.

Уже через две недели наш класс нельзя было узнать. Двойки из журнала исчезли, троек стало меньше, чем было когда-то двоек, а четверок и пятерок в несколько раз больше, чем двоек и троек, вместе взятых.

Классный руководитель Галина Владимировна не могла на нас налюбоваться. Да и нам казалось, что мы стали умнее и лучше. Только теперь мы поняли, как двойка и даже тройка унижают человека, как легко и радостно их не иметь.

Сведения об открытии просочились в параллельные классы. Там «Таблицу Сазонова» даже не пришлось переделывать — преподаватели те же.

Мы охотно делились опытом, принимали делегации, которые приходили выразить свое восхищение и благодарность.

— Не стоит! — повторял Мишка, пунцовый от смущения.

Скоро произошел случай, который нас сначала несколько озадачил.

Явились двое третьеклассников, серьезные мальчик и девочка. Пришли в пионерских галстуках, светлый верх, темный низ, праздничные и торжественные, как первомайский плакат. Перемена еще только началась, все были в классе.

— Можно вопрос?

— Спрашивай, — отозвался Вовка Трушин.

— Мы сегодня проводим пионерский сбор… — начала девочка.

— …посвященный науке и ученым, — продолжил мальчик, — С ней, — он ткнул пальцем в сторону одноклассницы, — нашли и выписали тридцать биографий разных ученых. По полстранички на каждого…

— Что требуется от нас, ваших старших товарищей? — спросил я.

— Двух биографий не можем отыскать. Ученых, которые открыли знаменитый закон…

— Какой закон? Бойля — Мариотта, Ломоносова — Лавуазье? — Мишка мог перечислить немало законов.

Но девочка перебила:

— Сазонова — Рубцова…

В классе стало тихо.

— Что бы вы хотели о них узнать? — Мишка оставался спокоен.

— Во-первых, даты рождения и смерти.

Стулья и столы подпрыгнули от общего хохота.

Малыши обиделись, решив, что смеются над ними. Длинная Томка Булкина нагнулась их утешить, для чего ей потребовалось сложиться вчетверо. А мы стали выяснять, нет ли в этом посещении тайных пружин какого-нибудь заговора. Пружины нашлись: ребят подучила Ната Жучкова, пионервожатая в третьем классе. Это она подстроила всю комедию. Получилось смешно. Но, по-моему, нехорошо пользоваться научной неосведомленностью маленьких.

Девчонки на меня и Мишку смотрели с восхищением и некоторым даже страхом, мальчишки — с уважением.

Томка Булкина попросила наш групповой портрет. Мы сфотографировались: Мишка сидит, я стою, смотрим друг на друга глазами мыслителей, — и стали желающим дарить свои снимки с автографами. Популярность наша достигла апогея, то есть наивысшей точки. Я сам видел, как на нашу фотографию Вовка Трушин выменял у Лизы Кисловой из параллельного портреты Муслима Магомаева, Сергея Бондарчука, Юрия Соломина и пачку жевательной резинки.

Хоть к нам и были прикованы все взоры, мы с Мишкой не загордились, а остались такими же простыми и скромными, какими были до открытия «закона Сазонова — Рубцова».

Всё шло лучше не надо, но…

В тот день ничто не предвещало резких отклонений от заведенного в мире порядка: Земля повернулась вокруг своей оси и ночь сменило утро; исправно, как всегда, действовал закон всемирного тяготения; кругооборот воды в природе совершался без помех; за широким окном класса машины по улице ехали только на зеленый свет, пешеходы переходили дорогу исключительно на перекрестках.

По расписанию у нас первой была математика. Не случилось нарушений и тут: со звонком в класс вошла Галина Владимировна, как обычно, приветливо на нас посмотрела, как всегда, развернула журнал…

На этом, собственно, и закончилась, сказал потом Мишка, гармония в жизни природы и общества. Всё полетело кувырком, вверх тормашками. Галина Владимировна принялась спрашивать нас подряд, одного за другим, не согласуясь с «Законом волнообразного обучения». И закон затрещал по швам. Но что особенно обидно; тех, кто готовился к уроку, Галина Владимировна не вызывала. Град вопросов сыпался на головы других, пребывающих в «зоне комфорта» и далеких от математики, как Северный полюс далек от Южного. Класс охватила паника. Мы давили друг друга несуразицей своих ответов. Вырисовывалась удручающая картина полного математического невежества. На географии возникла картина географического невежества, на истории — исторического.

Наши строгие, но справедливые учителя очень быстро проникли в механику закона. Они преподали нам горький урок.

«Закон Сазонова — Рубцова» перестал существовать.

Открытие пришлось закрыть.