Шершавые вирши

Новосадов Борис Христианович

Первый сборник поэта, где сильны футуристско-имажинистские веяния, однако уже видно намечающееся изменение поэтической манеры автора от модернистско-авангардистских увлечений к более традиционной поэзии, к классической ясности. Что дало основание позже Н.К. Рериху так отозваться о Новосадове: "У него есть несомненный поэтический дар..."

 

Шершавые вирши

 

«Дикое диво я ждал с опозданием…»

Дикое диво я ждал с опозданием. В храме резвился, посвистывал храп. Время неверным, знать, стать христианами, С градом событий ребятам играть. Ватой скрываю веснушки, не мушками. Текст моих маний туманнее Темз. Мнимые минусы мучат уснувшее Темпом разверстки разорванных тем. Яды приятные в склянках у Янкеля Рабски прельстили всесильным: all right! Честные черти загнали архангелов В радостью душною дышащий рай.

1931 Tartu

 

СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ

Заложен слоем детской злобы, Слугою брошен в ров на слом, Разинув рот, разбитый глобус Свистит неистовый псалом. Лениво скинутая нищим В осколков пеструю страну, Болонка блошек тщетно ищет, Лукаво лая на луну. Зацеловав лазурь Сицилий Страстнее суеты сует, Зеленой плесени бациллы Внезапно узрят резкий свет.

1931 Pärnu

 

«Страшно в центре грешной страны…»

Страшно в центре грешной страны Со страусами стройными встретиться; Страсти стараются запортретиться В трелях расстроенной струны. Болезненному сердцу не по нутру Балетно танцующий скелетик; Выскулить игрушечный пистолетик Лестно малолетнему Петру. Властно скажет чижу аминь Несносная снасть птицелова — Сладко бросить неловкое слово Хворостом в слабеющий камин

1931 Tartu

 

ЛЮБОВЬ

В пустынных просторах Средней Азии Бродил двугорбый верблюд И печалился в нечаянном экстазе, Что некому сказать: люблю! Просадив последнюю сестерцию На смазку непристойного божка, Про алчность волчьего сердца Завыл голодный шакал. Орел задыхался от восторга, Лобзая ускользающую синь. Даже ящеру стало дорого Зреть улыбку при слове: merci.

1931 Tartu

 

«Наши мысли летят в переулки тайн…»

Наши мысли летят в переулки тайн, Души покамест не застужены, А ведь их не накормят ни Эйнштейн, ни Times, Ни разговорчики за ужином. Нас на ярмарку глупых сердец свезла Жажда облапать беспредельное. Будем яблочки кушать добра и зла, Нам ерунда — грехопадение. Перед нами мальчишкою Авраам, Нами сто библий пережевано. Мы построим уже послезавтра храм Богу наиболее дешевому.

1931 Pärnu

 

«Я раз прочитал украдкою…»

Я раз прочитал украдкою Папирус своих годин И быль их довольно краткую Хочу завершить один. Презренье я сделал козырем, В азарте смешав ходы, И смолк над бездонным озером Зеленой, как злость, воды. Мой разум пропах сорбонною И загнан судьбой в тупик. Я даму свою червонную Кладу на девятку пик.

1931 Tartu

 

«Разменяв сердечко по сантиму…»

Разменяв сердечко по сантиму На лобзанья изуверных уст, Скоро стану я невозмутимым И махну рукой на спазмы чувств. Упразднив угарность ревнованья И свиданья в качестве лекарств, Закалюсь в солончаковой ванне Неудач в разгадке дам и карт. Я пройду стальным нахальным танком Сквозь огонь пронзительных страстей И прикажут райским пуританкам Окурить мне опием постель.

1932 Tartu

 

«Водевиль „Борьба добра и зла“…»

Водевиль «Борьба добра и зла» — Надоевший боевик театра «Космос», А сменить приемы ремесла Помешала режиссеру косность. Пусть теперь взамен спины слона Электроны служат креслом для природы, Гениальный шулер Сатана Изучил до мелочей колоду. Умирают боги и цари, Но работают, как каторжники, черти, Злые и голодные псари Только падалью питающейся смерти.

1932 Tartu

 

БЕССМЕРТИЕ

Вечность измеряется веками И пластами умершей земли; Рассыпаются от ветра камни, Гаснут солнца в мировой пыли. Забывается язык звенящих песен Вместе с их богами у рабов; Письмена же поедает плесень Даже в недрах храмов и гробов. Только простенькая сказка чья-то До сих пор скитается в толпе, Да бормочат часто китайчата Пачки слов пьянчуги Ли-тай-пе.

1932 Pärnu

 

«Рифмачи выцеживали строки…»

Рифмачи выцеживали строки Из настойки выхоленных слов. Фантазировали критики строгие О странностях их голов. Девушки влюблялись в поэтов, Воспевавших экстазно весну… Но коснулось сокращение бюджета И духовных подачек муз. Пришел формалист квартальный, Поплевал на ладони слегка И сорвал вывеску: гениальность — С дверей лирического кабака.

1932 Pärnu

 

«Незачем небыли рассказывать…»

Незачем небыли рассказывать, Слагая слова в сонет, Про сердце — несгораемую кассу, В которой ни копейки нет. Тошно до-нельзя изношенным Бежать за чем то в мираж, А ремонт на пути невозможен — Пора выходить в тираж. Вернусь я в замок семибашенный, Прикроюсь сладеньким сном, И надену смирительную рубашку На мечту о счастьи ином.

1932 Pärnu

 

«Не умею любить по-Божьему…»

Не умею любить по-Божьему Пустую, бесплотную душу — Тоскуют до невозможности И рот и глаза и уши. И разве за это взыщется С безбрежно-жадного сердца? Весна приходит язычницей И горе всем иноверцам. Нам чувств слишком мало роздано И им ли хиреть в бездельи? Недаром учуял Розанов, Что дух — только запах тела.

1932 Pärnu

 

«Ловля слов позвонче, попевучей…»

Ловля слов позвонче, попевучей Нам мешает на людей глядеть. В поисках изысканных созвучий Можно от восторга обалдеть. Говорят, мы рождены в сорочке, Потому и все нам трын-трава. Знай, нанизывай на строчку строчку Хмелем отдающие слова. Но не стоит забывать и это: Творчество для нас не чепуха — Бессердечнее любви поэта Вопль уже зачатого стиха.

1933 Pärnu

 

«Драчливы и злы, как голуби…»

Драчливы и злы, как голуби, Которым кидают зерна, Готовы мы кулаками голыми Друг другу по скулам дернуть. Но стоит исполниться воздушному Замку житейского уюта — Мы станем несносно добродушными, Забыв и Каина и Иуду. И будут довольны на небе, Внимая мирным аккордам, И только одержимый манией Сплюнет и вспомнит чорта.

1933 Pärnu

 

«Настали годы новой эры…»

Настали годы новой эры С девизом яростным: банзай! Становятся тупыми нервы, Осоловелыми глаза. Пускай постится хилый Ганди Пора пришла мечей иных. Уже солдатскими шагами Затоптан пепел мирных книг. Печальный духоборец Будда Являться в плоти перестал И больше никогда не будет Пришествий кроткого Христа.

1933 Pärnu

 

"Я совсем усталый странник…"

Я совсем усталый странник По тропинкам пыльным слова, Сплю без ярлыков охранных На базарах света злого. Знаю я, что все лишь случай И что нет чудес без боли, Никогда не станет лучше, Никогда не будет воли. Но среди гнилых предместий, Где унылы песен звуки, Сказку о вселенской мести Я начну творить со скуки.

1933 Pärnu

 

"Я с Христом здороваюсь издали…"

Я с Христом здороваюсь издали И в ссоре с Его Отцом, А молюсь китайскому идолу С неистово злым лицом. Он глазеньем своим пронзительным Сжигает мозги людей И чуют угрюмые зрители, Что нет ничего нигде. Не уйти из святой покойницкой. Я знаю: нет новых вех, А за мной в темноту погонится Его неприятный смех.

1933 Pärnu

 

"Я не прочь признать грехопаденье…"

Я не прочь признать грехопаденье, Как завязку главного узла. Продал дьявол Евочке без денег Божье дерево добра и зла. Все свершилось в час злосчастный разом: — Мир стал жертвой рока и сивилл, А неукротимый робот — разум Человечью прыть закабалил. И с тех пор Земле, всеобщей маме, С рельс казенных больше не сойти, И нельзя ни словом, ни томами Оправдать нелепого пути.

1933 Pärnu

 

"Неизвестно — кому молиться…"

Неизвестно — кому молиться И какие мямлить слова: Потускнели сонные лица Невеселого божества. Все туманней новые весны И отчетливей скучный путь. Примирись лучше с жизнью постной И о счастьи совсем забудь. Ничего нет — один обычай Или похоть: существовать. Не побрезгав мелкой добычей, Сядет смерть на мою кровать.

1934 Pärnu

 

"Надо уметь кидаться…"

Надо уметь кидаться В пропасть, раскрыв глаза, А не как принц Датский, Хватаясь за волоса. Надо забыть о смерти, Одетой в желтый скелет, И скукой из толстой Берты Выпалить на тот свет. Надо прославить гимном Времени едкий яд И не считать дивным, Что Божьи трупы горят.

1934 Pärnu

 

"Около — ни души…"

Около — ни души. Тьма кругом холодна. Шепчет чорт: согреши, Выкинься из окна. Горечь дум и обид Рад я перемолоть, Только кто воскресит Жадную мою плоть? Дайте изведать всласть Раньше мир и себя. В бездну хочу упасть, Жизнь до слез полюбя.

1935 Pärnu

 

"Нам не считать рублей…"

Нам не считать рублей, Нас не волнуют внуки. И это — только клей На паутине скуки. Знаем, создатель скуп В ласках для скандалистов. Сварим себе суп И без лавровых листьев. Будет дни, как семечки грызть, Свету в ладошки хлопать И выкурим свою жисть В небес голубую копоть.

1935 Pärnu

 

HIGH LIFE

Принц Уэльский, принц Уэльский… Свят господской скуки лоск, Скепсис англо-саксо-кельтский, Скорбь без искренности слез. В льстивом вальсе стиль улыбок: Знай, по лисьему виляй! А шартрез зеленый выпукл В трезвом блеске хрусталя. Маска сладкого бесстрастья — Ласковый к безволью плюс, И закат усталой касты Вкусно преподносит Пруст.

1935 Tallinn

 

VA BANQUE

Постыло торчать пешкой Невыдвинутою в бой — Как тебя там, не мешкай, Не хнычь над моей судьбой! Скорей посылай  в атаку На вражеского ферзя — Прислушиваться к тик-таку Часов больше нельзя. Гроссмейстер, ты слишком скучен Медлительностью игры — Рискуй! А не то научим Тебя транжирить миры.

1935 Tallinn

 

"Замела нас крысой жалость…"

Заела нас крысой жалость Мука о легионах — Так еще не дрожалось Даже сердцам влюбленных. Пускай над нами гогочут Праведных злые толпы — Каждый из них захочет Добиться однажды толку. Поймут и пойдут за нами, Глупыми и смешными, И наше рваное знамя Станет для них святыней.

1935 Tallinn

 

HEITI TALVIK

9.

Дать ли сигнал: мы тонем! Иль спину согнуть холуем? Нет! За борт всех тех, кто стонет, И вновь овладеть рулем! Пусть призрев катастрофы. Влагу пьяную пьет наш челн — Долг наш втиснуть в изящные строфы И стихийную ярость волн.

(перевод с эстонского.)

1935 Tallinn

 

HEITI TALVIK

4

Вера во вселенскую суть — Мягкое ложе сонливым. А нам не дают уснуть Острой тревоги приливы. Пусть порыв наших воль Ищет в вере путей к нирване, Жизни соль — В дерзаньи. Пляска идей да слов — Только мираж линючий. Знанье, твердыню трусов, Бомбардирует случай. Мы не знаем, Что зреет в нас на галерке За фонарным светом сознанья… Будем зорки!

(перевод с эстонского.)

1935 Tallinn

 

BETTI ALVER

Зубы

Мои зубы всё считают Миндалем и райской манной — Много жаждав и изведав, Станет мысль в итоге пряной. Высоко в кривой мансарде Я о меде, злате Eesti Напишу однажды эпос, Пост блюдя по долгу чести. В платье бархатном, парадном, Щеки пудрою скрывая, Вниз гляжу, как ястреб, зорко, Кофей хлебом заедая. И жую я спешно, плачу, Слыша голос новой эры — Зубы, ведомо, фальшивы, Ну, а слезы стоят веры.

(перевод с эстонского.)

1935 Tallinn

 

Из цикла "Лето 1934-го года"

 

Начинается всегда плохо

Начинается всегда плохо И кончается нехорошо. Плачется иногда сквозь хохот И не хочется, что большой. Дурманят часто надежды, Клокочет от весен кровь. Счастье прячется где же? Или — одна любовь? И вот  — мне нельзя не злиться, Что рок — бездарный поэт: Меняются только лица, Влагаемые в сюжет.

1934 Pärnu

 

"Любовь моя несуразная…"

Любовь моя несуразная — Нечленораздельный жаргон. Тобою, как тряпкой красною, Я взбешен и раздражен. А Ты мой порыв улыбкою Гоняешь только вокруг И тело Твое гибкое Выскальзывает из рук. И становлюсь я матовым, Смиряю свои мечты — Меня, чудака лохматого, Разве полюбишь Ты?

1934 Pärnu

 

Тобой навсегда отравлен

Тобой навсегда отравлен И вижу: выхода нет, Зацепят чортовы грабли Скоро и мой скелет. Для жизни осталось мало, Для вечности  — ни гроша. У древа добра поймали Сердитые сторожа. За все я скажу: спасибо, Махну рукой и айда! А пристальных глаз красивость Оплачу в пути туда.

1934 Pärnu

 

"Живу и стишки рожаю…"

Живу и стишки рожаю, Каждый — в двенадцать строк, Радуюсь словесному урожаю И думаю: это в прок. Мир для меня огромен И неуютно пуст. Тишь сменяется громом Без трепета Божьих уст. Но сам я к себе ласков И к Тебе, голубой, А песнь моя стала пляской Священною пред Тобой.

1934 Pärnu

 

"Света мало в окошке…"

Света мало в окошке. Дышится как нибудь. Вечно черные кошки Перебегают путь. В счастье — нездешний Китеж — Веры нет у меня. Это и Ты видишь, За холодность не кляня. Не полюбить мне вовсе, Как следует, горячо, И встретит меня осень Уже потухшей свечой.

1934 Pärnu

 

"Теряю от страсти голову…"

Теряю от страсти голову И чувствую все острей, А сердце мое, как олово, Плавится на костре. Любовь я восторгом праздную И сладкой бессонницей чту. А тело Твое прекрасное Лелею, словно мечту. Есть много в Тебе лучистого, Ты — солнышко на снегу, И я, влюбленный неистово, Как честь Тебя берегу.

1934 Pärnu

 

"Припаду к Твоим ногам сегодня…"

Припаду к Твоим ногам сегодня И скажу: не раб я, не слуга, Но реке, как море многоводной, Не войти обратно в берега. Ты — костер в моем морозном мраке, Без Тебя — на плахе голова. Как укусы бешеной собаки, Жгут Твои прощальные слова. Для меня осталась Ты святыней, Пред которой босиком стою, Воспевая варварской латынью Роковую праведность Твою

1934 Pärnu

Содержание