Бывший полковник галицкого войска по прозвищу Еж спокойно ожидал приближающегося врага. Вид несущихся на русское воинство степняков мог напугать многих, но только не тех, кто недавно разгромил кешик самого Тугарина Змея. Теперь ни сам Еж, ни его парни не боялись ничего и никого. Рядом с бывшим полковником на шесте красовался огромный волчий череп, который после смерти воеводы выварили и покрыли золотом. Ратники других полков косились с непониманием на такой символ, но и сам Еж и его ребята хорошо знали, что прошлому вожаку эта идея пришлась бы по душе.

Галицкого полка больше не было, теперь они именовали себя волчьей стаей, полковник стал вожаком, а ратники – волками. Стяги с галицким львом побросали по дороге: кому они теперь нужны… Нет у них больше родины, куда можно вернуться. Жена бывшего хозяина продалась Белому королевству. Старого хозяина в войске уважали: Даниил Галицкий был справедлив, а вот его жену и сына не слишком жаловали, так что когда стал выбор, чью сторону принять, сынка с мамашей или Лютополка, большинство выбрали яростного воеводу. На самом деле на последнем собрании большинство галичан решили оставить русское воинство, улизнуть тихо, на марше, и податься в наемники. Но улизнуть незаметно не успели, так что теперь вся волчья стая выстроилась на самом передке главного удара псоглавцев и ожидала, когда конная лавина врага налетит на позиции русского воинства.

«Да нам-то что, у нас щиты железные и заранее заготовленные упоры, мы и не такое выдержим, а вот на остальных посмотрим». Вообще, Еж думал не столько о предстоящей битве, сколько о том, куда ему податься после того как они покинут войско. Тяжелая пехота очень востребована в заварушках, что постоянно вскипают в Еуропах, но туда еще нужно добраться… Можно драпануть через новгородские земли, там нанять флот ладей, чтобы отвезли туда, где кипят войны. Можно еще в Царьград махнуть, базилевсу всегда нужны ратники. Вот только платят там не очень, да и то постоянно норовят обмануть. Ладно, это все потом, а сейчас…

– Сомкнуть щиты! Приготовиться!

Все и так всё знали, но команды все равно нужны. Хотя бы даже и для того, чтобы ратники чувствовали – все идет согласно плану. Удар, надо сказать, вышел так себе, степная конница не обладала достаточной пробивной силой. Копья у них имелись, но довольно короткие, а кони, не облаченные в железо, как под рыцарями или катафрахтами, не наносили своей массой ощутимого удара. Строй щитов почти не поддался, копья волчьей стаи собрали кровавую жатву, под ногами валялась куча шлемов, сделанных из собачьих голов. Ратники переступали через тела поверженных врагов и медленно перемалывали нападавших. Все идет, как и должно быть.

Еж огляделся по сторонам и грязно выругался: соседний полк новгородцев просто смяли в буквальном смысле. Новгородцы бросали оружие и бежали прочь. Это кто же их так атакует? Вожак с удивлением глядел на то, как оборону соседей проламывали одетые в броню конные степняки, все в тех же собачьих шапках на головах. Откуда у них такая конница? Нет у степняков тяжелой кавалерии, это все знают. Чем ответит наш воевода, должен же у него быть какой-то план? Не зря Лютополк так не любил богатырей, сейчас еще всю битву проиграет этот муромский барсук… плакали тогда все их планы о богатой жизни дорогостоящих наемников.

– Государь, ты видишь, а, видишь же?! – Федор буквально взревел, указывая вниз, на место прорыва. Старый воевода был весь изранен: кроме уха, которое ему откусил Лютополк на турнире, он лишился и нескольких пальцев на левой руке, а его тело украсилось еще несколькими заметными шрамами, но бодрость духа старый наставник царя не утратил, как и ясность ума. Дмитрий все видел: конная лавина степняков ударила в четко выстроенные порядки русских войск. Кое-где пехота устояла, где-то слегка прогнулась, но вот там, где стоял новгородский полк, случилась полная катастрофа. Вражеский удар буквально смел стену щитов, и берендейский царь видел, в чем причина. Псоглавцы только выглядели одинаково, но вот над теми всадниками, что проломили оборону, вился хорошо знакомый стяг – степной волк на желтом поле. Берендеи-предатели, или беренди́и, как они сами себя называли. Тяжелая конница, которой не было у степняков.

Воины за спиной роптали, Дмитрий помнил, что Илья просил его оставаться в резерве, дабы закрывать прорывы там, где будет трудно; но что это, если не прорыв? Наверняка посыльный от Ильи уже скачет к нему, так что нечего ждать, пока враг сомнет весь строй, нужно действовать быстро и решительно.

– По коням! – Призыв царя зычным богатырским голосом был слышен издали. – В атаку!

Берендеево воинство, выхватив мечи и взяв на изготовку копья, ринулись с холма, навстречу бывшим соплеменникам. По дороге попадались спасающие свою жизнь новгородцы, но сбавлять темп недопустимо, а потому трусов попросту растаптывали, и спасения для бегущих не было.

– Бей!

Конная лавина берендеев схлестнулась с гонящими новгородцев беренди́ями. Зазвенели мечи, свист стрел, крики ярости и вопли раненых слились в один непрерывный шум и гам. Дмитрий, как всегда, был на острие атаки, первым же ударом своего копья он легко пробил вражеского всадника насквозь, вместе с конем и доспехом. Пока он тряс древком копья, пытаясь сбросить мертвое тело, с врага свалился собачий шлем. Царь берендеев узнал Малюту, своего троюродного брата. Когда-то тот задорно смеялся, требуя от Дмитрия покатать его на загривке, как на лошадке, а сейчас один из братьев убил другого. Богатырь даже не ощутил жалости: кто такие псоглавцы, уже знали все в русском войске, и все, чего он хотел, – уничтожить эту нечисть. Хотя для них-то нечистью был он сам: человек, живущий прошлым, старинной дружбой с Русью; он и такие, как он, не давали возможности молодым быть степняками, жить грабежом, как только и положено жить степному мужчине. Дмитрий заметил, что сражение приобрело ожесточенный характер, потому как никто не хотел уступать.

– Сына убил!.. – причитал один из его ветеранов. – Я сына убил… – Мужчина опустил оружие и смотрел куда-то вдаль, повторяя эти слова снова и снова, пока очередной воин в собачьем шлеме на голове не проткнул его копьем, свалив на землю и оборвав это бормотание.

– Бей гадов! – взревел рядом Федор, раздавая увесистые удары палицей.

– Убивай русню! – кричали в ответ сотни глоток. – За Степь! Духи Степи с нами!

Дмитрий пробил еще одного врага своим копьем и тут же получил по голове увесистый удар чем-то тяжелым. В глазах потемнело, но все тут же прояснилось. Хорошо все же быть богатырем, особенно в такие моменты. Беренди́и не дрогнули, встретив бывших соплеменников, и чем дальше, тем хуже шли дела у русских союзников. Кто бы ни командовал врагами, но он быстро разобрался, что произошло, и отправил прорвавшимся изменникам значительную помощь. Учитывая, что степняков в этой битве изначально значительно больше, ситуация становилась опасной. Дмитрий увидел, что его людей начинают теснить, а помощь что-то не спешит. О чем же думает Илья, не может же он не видеть этого? Или у воеводы не осталось больше резервов? Дмитрий же не видел, как обстоят дела в других местах. Если везде так, то плохи их дела. Только бы не побежать… надо медленно и организованно отступать.

Вот только куда проще сказать, чем сделать, потому как ненависть бывших соплеменников друг к другу превышала все разумные пределы, и два войска сцепились буквально насмерть. Всадники обменивались ударами, топтали павших конями, изо всех своих сил пытались достать врагов копьями. Лошади ржали, люди ругались, бились молча, кричали от боли. Дмитрий уже ничего не контролировал: все, что ему оставалось, – лишь драться, а это он умел очень хорошо. Смертоносное копье из звездного металла, подарок Шамаханской царицы, пробило очередного врага. Это был уже и не изменник-берендий, а просто какой-то степняк из тех, что пришли на помощь прорвавшимся соратникам.

Дмитрий вспомнил все те истории, которые рассказывали о том, что творили псоглавцы в захваченном Шамаханском царстве, и его тоже переполнила ненависть. Богатырь бил копьем направо и налево, он уже не думал о том, что может убить кого-то из родственников или тех, кого знал в прошлом. Он ненавидел эти оскаленные собачьи морды так, словно это были и не люди вовсе, а чудища с песьими головами. Чудища, способные только убивать и не могущие ничего создавать. Все что у них было при себе – вышколенные кони, ладные кольчуги, острые мечи – все это досталось им от его народа, когда они все были берендеями. Даже сейчас, за его спиной, в Устюге, в кузницах куют мечи и сельский инструмент, в мастерских ремесленников создаются очередные творения. А что есть у них, у изменников? Кочевой образ жизни? Делай налет, грабь, убивай и насилуй, ибо только так достойно жить степняку? Дмитрий в очередной раз понял, какой важный выбор сделали его предки, перейдя на сторону Руси и обеспечив племени совсем другое будущее, где есть место не только воинам, но и мастерам, хлебопашцам, кузнецам и знахарям. Нет, не дождетесь, твари, берендеев вам не сломить!

Царь ринулся в атаку с новой силой, и его соратники усилили нажим, вот только даже это не помогло. Врагов прибывало слишком много, в прорыв вливались толпы кочевников, а тающему воинству берендеев не по силам остановить их. «Проклятье… Илья, где же ты?! Еще немного – и нас тут всех перебьют!..»

Муромец угрюмо смотрел на поле боле, где все, сказать прямо, шло совсем не так, как ему хотелось бы. Враги хорошо организованны и отважны, а еще их просто больше. Галичане, то есть теперь волчья стая, держались хорошо, но это было и понятно, остальные пятились, однако строй не разрывали. Только новгородский полк побежал, не зря Святогор не слишком жаловал это соединение. Пока богатырь-воевода думал, чем закрыть прорыв, берендеи сами без команды организовали контрудар. С одной стороны, это правильное решение, с другой – для всех будет лучше, если даже союзники станут подчиняться приказам. Вот только враг тоже понял правильно значение разорванного строя. Предводитель степняков бросил на помощь прорвавшимся всадникам немалое подкрепление, и берендеям пришлось тяжко. А резерв у Ильи оставался только один, катафрахты Царьграда. Сам он их в бою не видел, не довелось, но Святогор почитал этих закованных в кольчугу всадников и их коней грозной силой, а старый учитель редко ошибался в подобных вещах.

Вот только если у врага найдутся силы для обхода с фланга, остановить их будет нечем. Поэтому Илья ждал, боясь потерять последний резерв. А враг тем временем проминал оборону, медленно и с большими потерями, но все же проминал. И все же Илья, сколько ни всматривался, никак не мог обнаружить признаков обхода. Выглядело так, словно эти атакующие степняки и те, что из южной группы, – два разных войска. Те использовали хитрость, пытались запутать и обмануть, а эти полагались на свою силу и натиск. И Муромец решился; подняв руку, он скомандовал катафрахтам атаковать, как раз когда передовой отряд кочевников прорвал строй берендеев и начал просачиваться в тыл русских войск. Сейчас или никогда.

Всадники опустили копья и начали набирать скорость для удара. Враги заметили приближающуюся опасность, но что они могли сделать против железной лавины, несущейся на них?.. Копейный удар сразу сбил весь гонор с торжествующих псоглавцев, их передовой отряд не смог ничего сделать, разом погибнув под напором бронированных всадников. Для повышения мощи натиска Илья сам несся впереди, обнажив сверкающий кладенец. Всего пять сотен всадников, но они смогли остановить прорыв и даже потеснили врага, который уже начал ощущать вкус победы. И все же степняки не дрогнули: ратники в собачьих шлемах, невзирая на многочисленные жертвы, сумели остановить натиск его бронированного резерва, и теперь его всадники увязли в схватке. К врагам подходили все новые резервы, которых больше не было у русских. На что Илья надеялся – на то, что от такого удара и больших потерь враг побежит? Обычно так и бывало, но не с таким врагом. Псоглавцы не сдавались, и мысль о бегстве их, похоже, не посещала вовсе. Илья крепко сжал рукоять меча; планов больше нет, подкреплений тоже, теперь оставалось надеяться только на стойкость своих войск. Врагов тоже не бесконечное количество, вражеский воевода бросал в бой, возможно, свои последние резервы. Теперь кто первый дрогнет, тот и будет разбит, а победитель будет добивать бегущих, пытающихся спасти свою жизнь.

Соловей Будимирович не видел, что происходит в центре, однако он замечал, что враг кидает туда все новые и новые подкрепления, а значит, там жарче всего. И все же и у них, на правом фланге, сеча шла яростная. Пока еще его ребята держали строй, но воевода сомневался, что это продлится долго. Одно дело эти тяжелые пехотинцы с волчьей головой на знамени, которые годами тренировались удерживать стену щитов и весьма в этом преуспели, и совсем другое – его парни, вчерашние матросы, навыки которых выдерживать качку или ловко лазить по вантам сейчас мало помогают. И все же они держались: помогала ярость и ненависть к врагу, который был сейчас буквально на расстоянии удара клинком. Псоглавцы все давили и давили, и его воинство пятилось назад, потому как удержать строй иначе не выходило. Соловей с ужасом подумал, что еще немного – и враг оттеснит их назад, а это откроет степнякам возможность ударить в спину соседним полкам.

Бывший флотоводец решился на опасный прием – шанс на провал велик, и все же воевода взял на себя ответственность.

– Разорвать строй! – рявкнул Соловей так громко, как только мог, и тут же сотники продублировали его приказ. Часть ратников не поняли, а может, и не услышали приказ, но это было уже не важно. Услышавшие разорвали сплошную стену щитов, и степняков затянуло в образовавшиеся прорехи. Теперь битва превратилась в беспорядочную свалку, что сразу увеличило количество потерь с обеих сторон. И все же бывший флотоводец не ошибся: его моряки чувствовали себя куда увереннее в таком хаотичном сражении, столь сильно напоминавшем схватки на палубах кораблей во время абордажа. Отступление остановилось, но за это пришлось заплатить дорогую цену. Когда идет бой стенка на стенку, потери невелики, потому как все закрыты щитами, и лишь редкие удары в уязвимые места достигают свои цели. Другое дело – беспорядочная свалка, тут раненых и убитых сразу становится много, и отличить своего от чужого можно лишь по шлему в виде оскаленной собачьей головы.

Соловей и сам бил булавой по этим отвратительным мордам, не зная жалости и пощады, а те, кто потерял после вторжения степняков свои семьи, – и вовсе были зловещими ангелами мести. Соловей огляделся: соседний туровский полк еще держал строй, а вот у переяславцев дела тоже шли неважно. Степняки проломили их порядки, и там тоже начиналась беспорядочная свалка. Кажется, в центре ситуация стабилизировалась, по крайней мере, подкрепления туда больше не прибывали. Проклятье, больше ничего не видать… Соловей ударил палицей подбежавшего псоглавца, но тот увернулся и нанес хлесткий боковой удар своей саблей. Кольчуга выдержала, и воевода сумел достать врага. Он кинулся сверху на упавшего противника, пытаясь нанести удар по голове. Степняк закрывался руками, но скоро он пропустил один из ударов и затих. Сзади в ногу вошло копье, вызвав резкую вспышку боли. Соловей махнул булавой назад вслепую, но лишь рассек воздух. По счастью, новых уколов не было: скорее всего, врага убил кто-то из буяновцев.

Воевода попытался встать, но боль в ноге не позволила это сделать. Соловей быстро осмотрел рану: мышца пробита насквозь, залечится, если он сумеет пережить этот бой. А схватка вокруг разворачивалась яростная, бывший моряк таких никогда раньше не видел. Самое большое сражение, которое может увидеть моряк, – абордаж, где участвуют максимум сотни две человек с обеих сторон вместе, да и то, когда становится ясно, чья берет, проигравшие сдаются. Здесь же кипела схватка не на жизнь, а на смерть, и его полк в несколько тысяч воинов был лишь маленькой частью одной большой сечи. Соловей лег на землю и пополз, между ногами дерущихся людей, куда-то в сторону тыла, если у этой битвы еще был тыл. Он свое отвоевал, теперь бы только выжить.

Ярополк не забывал подбодрить своих ребят шуткой:

– Давайте, други мои, вы же не позволите, чтобы какие-нибудь переяславцы или, прости господи, полоцкие поубивали врагов больше, чем мы?

Его туровцы держались хорошо, строй не разрывали, насаживая врагов на копья. Потери были небольшие, назад полк не пятился, а вот у соседей дела шли так себе. Вначале позиции добровольцев с Буяна прорвали враги, превратив противостояние в кровавую баню. А теперь еще и переяславцы дрогнули. Нужно было что-то делать, и Ярополк принял решение. Он двинул свой строй на помощь переяславцам. Поскольку эти княжества между собой не граничили, то и вражды, и старых обид промеж ними не было. Буяновцы пока сами пусть держатся, все же они тут добровольно, чтобы биться со степняками. Вот пусть и бьются, а он пока поможет людям Всеволода. Ярополк недолюбливал толстого князя: тот был слишком падок до женщин и не особо жаловал ратное дело; а вот с его сыном, ныне покойным Ярославом, он был зело дружен. Вот кто должен был царем быть, уж Ярослав-то показал бы всем, где зимуют раки. Как нелепо он погиб – упал с коня, такой лихой всадник и воин… «Ничего, Ярослав, ради твоей памяти, друг, я выручу твоих людей».

Туровцы навалились на псоглавцев, не давая им развить натиск. Теперь строй людей Ярослава растянулся, но пока парни держались, сражаясь теперь не только за себя, но и за переяславцев. Соседи, уже начавшие было колебаться, приободрились и, пользуясь подошедшей помощью, принялись восстанавливать строй. Да, после Ярослава нынешний воевода у них слабоват. Кто там сейчас воеводой-то в их полку? Ярополк даже не смог вспомнить… какой-то мужик с бородавкой на носу. Ладно, мужик с бородавкой, поблагодаришь позже, а сейчас мы поможем и соседям с другой стороны, а то у них там потери какие-то совсем ужасающие.

Дождавшись, пока переяславцы восстановят строй, он направил своих ратников на помощь добровольцам с острова Буяна. Теперь туровцы начали нажим в другую сторону. Бывшие моряки не пытались восстановить строй; а там кто воеводой? Воеводу буяновцев он тоже помнил смутно – кажется, Соловей его звали. Какого ляда он строй разорвал, хочет всех своих ребят положить?.. Если бы с другого бока этих горячих парней не подпирал несокрушимый строй галичан, их бы уже давно разметало. И все же враг не смог одновременно и яростно давить на бывших моряков и сдерживать натиск его полка, так что и этим соседям теперь стало чуть полегче. Что, Святогор: видел бы ты это, подавился бы своими словами! Богатырь думал, что Ярополк не слышал, как тот пробормотал себе под нос: «Глупец…» – но князь все слышал и запомнил. Вот тебе и глупец, целый фланг удержал от разгрома. Ярополк снова принялся подбадривать своих ребят, которые уже начали уставать. Битва длилась уже полдня, и конца ей пока не видно.

Илья немного лукавил, утверждая, что резервов у него больше нет. Еще один резерв у него имелся: он сам. Появление богатыря, и особенно меча-кладенца, сразу подбадривало воинов, придавая им уверенность в победе. Вот только находясь в суматохе кровавой сечи, многих не подбодришь. И тут Муромец увидел то, что должно было изменить все: совсем недалеко от него мелькала черная собачья голова. Вражеский воевода здесь! Осталось только добраться до него и убить, после этого враг должен дрогнуть. Богатырь принялся расчищать себе дорогу, прямо к проклятой черной шапке, но враг здесь оказывал особенно ожесточенное сопротивление.

Только мощная кольчуга с тяжелыми железными пластинами на ней защищала от ранений, но увлекаться было опасно. Богатыри тоже могут умереть, особенно в такой жаркой сече. И все же медленными шагами он приближался к заветной цели. Он уже давно не руководил боем, оставалось только надеяться, что его полки выдержат натиск. Будь у врага полководец, который хотя бы тысяч двадцать выделил для обходного удара, ему пришлось бы туго, но псоглавцы предпочитали натиск. За спинами врагов без дела стояли железные трубы, плюющиеся огнем. Использовать их в битве возможности не было, но вот доберись они до Устюга или, не дай бог, Великого Новгорода, бесполезными они бы не оказались.

Богатырь медленно прорубался к вражескому воеводе; каким бы упорным ни было сопротивление, а остановить богатырский натиск псоглавцы не могли. Но и Илья боялся отрываться от своих, хорошо хоть богатыри не устают; страшно представить, каково тем обычным воинам, кто с утра машут железом. Хорошо если строй удается удержать, там воеводы меняют воинов, стоящих в первых рядах, но во многих местах строй уже прорван, и битва превратилась в побоище. Чуть слева Муромец заметил уродливую рожу – вот про него-то богатырь совсем и забыл: Идолище Поганое. Крайне неприятный противник, опасный даже для богатыря. Вполне возможно, он защищал своего вожака или просто оказался на самом жарком участке боя, но так или иначе, а миновать толстяка никакой возможности нет. Урод также заметил Илью и презрительно усмехнулся: пусть между противниками и было еще несколько десятков человек, но каждый понимал, что схватки не избежать. Очередной удар мечом – и новый степняк падает на землю, рассеченный надвое; черный воевода все ближе, но и Идолище движется наперерез с угрожающей скоростью.

Подмога пришла, откуда не ожидалось: на Идолище кто-то навалился сзади, да так сильно, что толстяк отвлекся от Муромца. Илья не видел, кто это был, но разобрал голос Михаила Потока; значит, и Еруслан рядом. Эх, ребята, этот противник для вас пока очень опасен… хотя два русских богатыря – это тоже сила. По крайней мере, молодежь дала Илье возможность совершить рывок, и он не собирался упускать свой шанс.

Теперь богатырь действовал со скоростью, которую даже он не мог поддерживать долго. Перекат вбок и выпад, даже не стоит смотреть на упавшее тело поверженного врага, нельзя дать телохранителям вражеского полководца его увести, поэтому он не пытался встать, просто катился вперед. Крики сбитых и раздавленных врагов… не ожидали такого «колобка». А Муромец меж тем уже был на ногах и прыгнул на несколько саженей вперед, перемахнув через мертвую лошадь, что лежала на пути вместе со всадником. Вот он, вражий воевода: черные доспехи, черный собачий шлем… Теперь его ближний круг тоже увидел богатыря и всполошился, но это уже не важно. Удар, и сразу другой, с разворота: еще двое падают. Копье врага метит в ногу, но он успевает увернуться. Поздно спохватились. Град ударов сыплется на щит, но это просто кусок толстого железа, его не разобьешь и не измочалишь, как другие щиты. Тяжелый, но для богатыря это мало что значит.

Теперь Муромец разогнался и пошел на таран, попросту сбивая всех врагов на своем пути. Забегали, испугались, поняли, что он задумал. Не успеете! Илья разом разрубил двоих телохранителей. Теперь меч летел прямо в лицо вражескому воеводе, но тот в последний момент сумел уклониться и парировать удар. «А ты хороший воин, как я погляжу, но это тебя не спасет. Надо было тебе руководить с места, где хороший обзор, а теперь не жалуйся». Следующий удар снова принял на себя телохранитель, теперь копье пробило богатырю икру, шагать стало труднее, но пока еще терпимо. Стрелы буквально десятками ломались о кольчугу, псоглавцы уже не боялись задеть своих, главное – остановить атаку богатыря. «Нет, господа мои хорошие, я сюда не для того явился, чтобы вы меня так запросто убили! Главное, чтобы глаза не выбили…»

Враг уже совсем рядом. Удар, который должен был прикончить вражеского вожака, принял на себя очередной телохранитель: степняки словно показывали, на что способны для защиты своего предводителя. Ноги богатыря были проколоты уже в трех местах, все тело болело, но подвижности он не утратил. Еще удар кладенцом – в этот раз попал; Черный батыр рухнул на землю, разбрызгав во все стороны струйки крови.

«Смотри-ка – красная, как у обычных людей…» Илья не удивился бы, пойди у врага черная кровь, настолько чудовищные истории рассказывали те, кому удалось чудом выжить после встречи с псоглавцами. Враг был еще жив, он полз на руках прочь, а охрана, не жалея себя, пыталась закрыть вожака своими телами. Нет уж, не отпущу! Мощнейшим выпадом он разрубил сразу троих; без кладенца такие удары были бы просто невозможны, даже богатырь, со всей его силой, не мог легко разрубать тела обычным мечом, но кладенец обычным мечом и не был. Илья снова прыгнул, и боль отдалась в израненных ногах, зато он оказался прямо над врагом. Взмах меча – и голова в черном собачьем шлеме отлетает прочь. Наконец-то! Илья Муромец схватил голову и поднял ее над собой, громко крича:

– Победа!

До победы, однако, было еще далеко. Враг нисколько не испугался, потеряв своего вожака, степняки даже усилили нажим, желая поквитаться. Илья получил уже немало ран, надо было срочно отступать к своим, а то жди скорой расправы. Илья, не обращая внимания на боль, ринулся назад; тех, кто вставал на пути, он просто разрубал. Здесь было попроще, теперь ему противостояли обычные ратники, а не охрана вожака, некоторые даже предусмотрительно убирались с его пути, не желая пасть от его сияющего оружия. От отступления богатыря отвлек грубый окрик. Илья обернулся и увидел Идолище, который потрясал чьей-то головой. Из-за крови было трудно разобрать, чья она, и все же Муромец узнал: это была голова Еруслана. Хороший, славный мальчишка – по богатырским меркам, конечно; не уберег его Илья. А где же тогда Михаил Поток? Они всегда вместе, Михаил не дал бы так просто убить своего друга и трясти его головой. Неужели они оба мертвы? Это значит, что он остался последним богатырем на Руси? Нет, еще где-то прятался Вольга, и возможно, Святогор сумел сбежать. Хотя на последнее надежды мало: гигант бы не пропустил эту битву, будь он жив.

Илья отбросил в сторону бесполезную голову вражеского вожака: сколько ни тряси ею, а враг бежать не будет, это уже ясно. Теперь его главная цель – омерзительный толстяк, только что убивший двух русских богатырей. Эту гадину-громадину следовало прикончить, оставалось только надеяться, что мальчишки сумели хотя бы ранить толстяка.

Оказалось, что богатыри изранили Идолище достаточно сильно, и даже одну ногу отрубили. Непонятно даже было, зачем тот привлек к себе внимание в таком состоянии. Огромный толстяк стоял на одном колене, из многочисленных ран текла кровь, в этот раз черная, как и положено чудовищам. Враг раскручивал серп на цепи и ухмылялся во всю свою мерзкую рожу. Илья не спешил: он ведь тоже ранен, хотя и не так серьезно, к тому же этот противник не чета обычным людям – кто знает, возможно, его серп вполне способен рассечь кольчугу, так что тут кто первый ударит, тот и победит. Маленькие глазки на уродливом лице внимательно следили за каждым движением богатыря, а серп был готов метнуться навстречу удару в любой момент. «Эта тварь опасна, не спеши», – нашептывал про себя Илья.

Исход боя решил случай, и он оказался не в пользу его врага. Лошадь, потерявшая всадника, сдуру налетела на Идолище, сбив ему удар, а вот Илья не сплоховал и вонзил меч прямо в горло врагу. Черный богатырь булькнул, а Муромец продолжил движение мечом вверх и срезал половину головы своему противнику. Оставшийся глаз с удивлением и непониманием уставился на Илью, а потом толстяк рухнул на землю. Чтобы не рисковать, следующим ударом богатырь отсек начисто остаток уродливой башки. Удовлетворения не было, ничего не было. Илья видел, что битва продолжает кипеть со всех сторон, из всего его войска практически только туровский полк и волчья стая еще сохраняли строй. Сколько потерь, боже мой, а сколько раненых!.. Даже если они победят – во́йска уже, считай, нет; и все же победить необходимо, потому как позади Устюг и Великий Новгород со своим многочисленным населением, и если сейчас они дрогнут, то всех людей в этих городах вырежут.

Ярополк сам встал в строй как простой ратник, потому что менять людей из первой шеренги было уже не на кого. Рука болела, но князь все равно наносил и наносил удары копьем. Когда же это закончится?.. Он поднял глаза и увидел, что солнце уже клонится к закату, а это значит, что сражение кипит весь день. Псоглавцы и не думали отступать, потому как в плен их брать никто не собирался. У захватчиков выбор был простой – сражаться или умереть, но и русские воины сдаться не могли, у них за спиной – города с мирными жителями, струсишь – и никогда себе этого не простишь. Но все же защитники в этой схватке брали верх, и к вечеру стало ясно, что степнякам не победить. Все поле боя устлано телами, раненые стонали, но сейчас не до них.

К концу дня натиск кочевников ослаб, резервы закончились, а полностью проломить строй у них не вышло. И когда остатки степного воинства побежали, сил их преследовать уже ни у кого не осталось. Никто не кричал радостно о победе, большинство воинов просто садились на землю, полностью обессиленные. Ярополк также уселся прямо на землю, ему нужно было перевести дух и отдохнуть. Даже в его полку, сохранившем до самого конца строй, потери были ужасающие, не меньше четверти убитыми и вдвое больше ранеными. Что там у других, даже думать не хотелось.

– Воеводы, отзовись! – Князь узнал зычный голос Ильи Муромца; слава богу, тот был жив. Богатырь шел вдоль строя, оценивая потери, он заметно хромал, лицо в крови – как красной, так и черной.

– Здесь я, Илья! – отозвался Ярополк. – Только встать сил нет, дай немного отдышаться.

– Живой, это хорошо! – обрадовался Илья.

– Да что со мной сделается… – улыбнулся туровский воевода. – А у соседей как? Их воеводы выжили?

– Тот, что с Буяна, – живой, хотя и ранен сильно. Переяславский погиб, новгородский погиб. Предводитель дружины, Михаил Поток и Еруслан – погибли. Волки эти, бывшие лютополковские, меньше всех потеряли. Полоцкий полк практически подчистую полег. Катафрахтов много полегло, даже не знаю, что базилевсу теперь говорить.

– Можно я броню на коня от одного из них заберу?

– Нельзя, эти доспехи огромных денег стоят, и они принадлежат нашим царьградским союзникам.

– Тогда попытаюсь купить, – улыбнулся Ярополк, – им все равно не вытащить столько назад.

– Попытайся, чего ж нет…

Ярополк ковырнул мечом землю.

– И все же мы победили. Мы выстояли.

Илья молчал в ответ, глядя куда-то вдаль. К воеводам подскочил всадник, и берендейский царь спрыгнул с седла.

– Илья… – произнес Дмитрий, – мы спасены, но это какой-то кошмар…

Берендейский богатырь плакал, оглядывая поле боя, где лежали холмы из тел.

– Это – нет, – голос Муромца был необычайно тихим, – а вот что дорога на Киев открыта, а войска у нас, почитай, и нету, вот это настоящий кошмар.

– Все равно спасибо, – поклонился Дмитрий собрату-богатырю, – если б не вы, наше племя вырезали бы.

– Не благодари, – Илья чуточку помедлил, – если бы я заранее знал, что будут такие потери, я бы отступил. Ей-богу, бросил бы ваше племя и ваш город и отступил. Сколько у нас в строю осталось здоровых? Тысяч десять, и раненых да калек тысяч тридцать. Я не знаю, что делать дальше, не знаю. Войска нет, остановить тех степняков, что идут югом, некому. Я даже думать боюсь о том, что нас ждет.

– И все равно спасибо. Знай: на меня и то, что осталось от нашего войска, ты всегда можешь положиться.

Муромец скривился: что могли эти несколько тысяч берендеев, когда на Киев надвигалось войско, в котором было около ста тысяч жестоких кочевников.