Широкие Массы быстро упаковал рюкзак и стал будить Командора. Приподняв вежды, Командор внятно отправили Широкие Массы в комариную задницу, опосля чего всхрапнули с надрывом, как бы подчёркивая этим своё негодование. Ш.М. тупо застыл у ложа Командора, изредка вздрагивая и почёсываясь от укусов слепней.

Солнце палило.

- Можно даже туристок, - неожиданно четко произнесли во сне Командор и задумчиво потёрли одну ступню о другую. Слепни недовольно зашуршали, покидая благородные члены. - Вот я вас, суки! - воскликнули Командор уже вполне осознанно, каковые слова относились, однако, не к Широким Массам и даже не к туристкам, как можно было предполагать с первого взгляда, но лишь к слепням. И с этими историческими словами Командор окончательно восстали от сна.

Всё сразу пришло в движение. Полки строились, рюкзаки складывались, стоянка свёртывалась. Грязные и потные, Командор тем не менее были величественны, как Наполеон (которого Они вообще весьма напоминали невысокими размерами своего плотного организма, коротким ёжиком над широком лбом мыслителя, небольшим животиком и большим стратегическим интеллектом), когда полчаса спустя выводили Широкие Массы на траверс Авраамиева монастыря.

Монастырь, обвалившийся с запада наполовину и напоминавший анатомический муляж, высился перед нами, прилепившись к массивной, пышной и уродливой постройке ХІХ века - пятиглавому высокому собору. Стены монастырского храма рассекали глубокие трещины. С трепетом вошли мы под готовые обвалиться своды, где не нашли ничего интересного. Выходили уже без трепета. Время, отведенное на эстетику, истекало. Бросив последний взгляд на руины, Командор развернули наши части в сторону пруда, где предполагали смывать "Дэту". По дороге миновали мужика, чистившего мелких, как семечки, карасиков на завтрак прожорливым реставраторам. Караси были из пруда, представшего нашим очам в виде грязной, изумрудно-зелёной лужи, почему-то вызывавшей воспоминания об отхожем месте.

Нахмурясь, Командор повели Широкие Массы прочь от пруда в деревню. Солнце выпаривало лужу у колонки. В небе стояла голубизна, не тронутая тучками, как совесть младенца. Командор перебирали дальних родственников по материнской линии автора "Справочника туриста", согласно которому перистые облака, наблюдавшиеся наш накануне, вещали близкий дождь. Как говорят у нас, пишущих, "автор смотрел впереди гонорар" и, согласно изречению Командора, "ни хрена больше".

Умывшись под колонкой вплоть до нижних конечностей, Широкие Массы последовал за Командором к дойной бабе, из которой Вождь извлекли два литра парного, тёплого и жирного, молока. Командор лично выкушали две трети оного, повелев Ш.М. испить прочее. Содрогаясь в душе, исполнил преданный приказ Командора. Нельзя не отметить, что с его стороны это был столь же героический, сколь и глупый акт самопожертвования, осложнённого безынициативностью и бездумным подчинением начальству, - основные качества, которые, увы, отличают нашу родную массу на всём протяжении её исторического пути.

Отяжелевши - не столь от пищи, сколь от солнца, - вышли мы на дорогу на предмет автостопа. В тени было жарко и пыльно. Машины упорно не шли дальше Ножкина. У местного магазинчика хлебовоз визгливо ругался с продавщицей; густой мат висел в воздухе, смешиваясь со зноем, пылью и деревенской тишиной. Лошадь хлебовоза устало дёргала головой и ногами, пытаясь избавиться от слепней, разъевших её до крови. Поэт, находящийся в процессе стремительного опрощения, стал обмахивать бедную лошадку веточкой, из какового занятия был извлечён зовом Командора, стреножившего очередную машину. То был грузовик с сеном. Кряхтя и фыркая, со скоростью раздавленного таракана, он повлёк нас по дороге в Солигалич, оставляя позади место славного нашего сражения и не менее славной тризны, устроенной нами над могилами павших.