Стелла не могла вымолвить ни слова. Честно говоря, ей пришлось отвернуться, изучить заполненные книгами полки, пурпурные занавески, веселый огонь в камине, колесо фургона над головой. Неужели он на самом деле сказал это? Или эти слова — плод ее воображения, они прошелестели в воздухе, промелькнули в атмосфере, словно злой призрак прошлого.

— Тодд, — она произнесла имя почти умоляющим голосом, — ты убил Оливера, своего собственного брата? Этого не может быть!

Его слезы высохли. Он потер лоб, отбросив золотистую прядь, падавшую на глаза.

— Это было ужасное ожидание. Если меня запрут в мрачную темницу, днем я справлюсь с собой. Я умею считать, понимаете. Но по ночам меня мучают кошмары. Такие страшные кошмары.

— Об Оливере?

— Нет, не совсем так. Я знаю, что он — привидение, но я боюсь его только тогда, когда бодрствую. Я не вижу его во сне.

— О чем же тогда кошмары?

— Не о нем. Я вижу во сне, как плачу перед судом и как за мной гонится палач. Как три слепые мышки, о которых мы говорили. Кошмар не о том, что за тобой гонятся. Кошмар в том, что пытаешься убежать, и в том, что люди узнают об этом, — вот чего я боюсь.

Стелла с трудом сдерживала слезы. Бедный измученный ребенок.

— Люди… ты говоришь об отце?

Он кивнул.

— Вы не станете поднимать шум, правда? Когда мы уедем, я имею в виду.

— Конечно нет. — Что она могла сказать ему, что дошло бы до его детского разума?

— Мой отец не захочет поднимать шума. Он джентльмен. Джентльмены именно так и поступают, понимаете?

— Обещаю. Тодд… только твоего признания недостаточно, понимаешь.

Он нахмурился:

— Что вы хотите сказать, мэм?

— Я должна иметь доказательство. Как в детективных романах и триллерах. Полиция не может произвести арест, не имея доказательств. Ты понимаешь это?

Он помедлил.

— Думаю, что да.

— В суде, — продолжала Стелла, — признания людей должны быть подкреплены доказательством. Это называется уликой. То, что подкрепляет правдивость их заявлений.

— Доказательство есть. — Тодд держался решительно.

— Прекрасно. Потому что нельзя ожидать, что судья поверит тебе на слово, будто ты совершил преступление, в равной степени нельзя было бы ожидать, что он поверит на слово человеку, который скажет, что он не совершал этого… понимаешь?

— Есть доказательство, — повторил Тодд. — Но оно в комнате Оливера.

— Изобретение?

— Да. Это забавное сооружение. Как подводная лодка. После несчастного случая они положили ее снова в комнату Оливера.

— Разве не все вещи Оливера были сожжены? — Стелла внимательно наблюдала за ним.

— Наверное, так.

— Тогда изобретение тоже должно было исчезнуть, верно?

— Вероятно, нет.

Он отгородился от нее, и Стелла не знала, какую теперь применить тактику. Знал ли он, что комната и все ее содержимое остались нетронутыми? Однако она поверила ему относительно авторства рисунков. По ее мнению, она получила убедительные доказательства. Стелла думала, что такой мальчик, как Тодд Хок, не способен на подобное богохульство, и она была уверена в правильности своих выводов. У нее, конечно, был только его рассказ, но это, по крайней мере, было что-то существенное: словам Тодда можно было доверять.

— Разве изобретение еще там, мисс Оуэнз?

— Да, Тодд, боюсь, что там.

— Это хорошо. Я полагал, что так и должно быть. Теперь у вас будет доказательство, которое нужно судье.

— Тодд, почему ты так настаиваешь на том, чтобы тебя наказали?

— Я убил своего брата, разве не так? Разве меня не следует запереть в темницу и повесить за шею, пока я не умру?

Стелла отвернулась. Что можно было возразить на столь безупречную логику?

— Мы поговорим об этом позднее.

Тодд отблагодарил ее слабой улыбкой:

— Вы не похожи, по моим представлениям, на полицейского.

Облик Стеллы явно не вызывал доверия.

— Давай просто считать, что ты — это моя работа. И в данный момент я хочу, чтобы ты спустился вниз и подготовился. Я хочу, чтобы ты рассказал все это своему отцу, когда он возвратится из Провиденса. Слово в слово то, что ты рассказал мне. Об Оливере и рисунках. Обо всем.

Тодд снова вскочил, напряженный и испуганный:

— Нет!

— Ты должен, Тодд. Это несправедливо по отношению к тебе, ужасная отдаленность от своего отца. Это несправедливо и по отношению к нему. Он имеет право знать об Оливере.

— Нет, мисс Оуэнз… прошу вас! — Тодд искал теперь какой-то выход, в глазах его появился страх попавшего в западню животного.

— Ты не считаешь, что он имеет право знать?

— Я не могу рассказать ему!

— Если не можешь, — решительно сказала Стелла, — тогда ты трус. Ты никогда не был трусом, Тодд.

— Не заставляйте меня, мэм. — Мальчик смущенно поежился. — Он будет стыдиться меня… моему отцу будет стыдно!

— Послушай меня, Тодд. Это единственно честный поступок. Между вами не должно быть больше лжи. Твой отец — прекрасный человек…

— Он возненавидит меня!

— Расскажи ему, как относился к тебе Оливер.

— Он возненавидит меня… я знаю, что возненавидит!

— Почему он должен будет ненавидеть тебя? — спросила Стелла в отчаянии.

— Он любил Оливера.

— Но он также любил тебя, Тодд.

Юная голова отчаянно закачалась.

— Нет, не любил… нет, не любил, говорю вам… не так, как он любил Оливера.

Стелла подняла два рисунка. Тодд отскочил.

— Ты только покажешь ему эти рисунки и расскажешь ему о них. Ты понимаешь меня, Тодд? Твой отец распознает правду.

— Я не могу.

Стелла скрестила руки:

— Тогда мы расскажем ему вместе. Ты и я. Настало время, чтобы вся эта тайна относительно твоего брата была изгнана из этого дома. Дом нуждается в чистом воздухе и ярком дневном свете, чтобы исчез навсегда весь этот кошмар.

— Я не могу рассказать ему. Я предпочел бы Умереть. Я никогда не расскажу ему…

Слишком поздно. Она ощущала, как Тодд отдаляется от нее. Не успела она подняться, чтобы остановить его, как он стремительно вскочил с моррисовского кресла. Его ноги двигались проворно, и не успела она опомниться, как он выскочил из комнаты, оставив открытой тяжелую дубовую дверь. Она услышала звук шагов, удалявшихся по коридору.

Стелла подбежала к порогу, надеясь его остановить:

— Тодд, Тодд, вернись обратно…

Он убежал.

Была только миссис Дейлия, стоявшая на площадке, она смотрела недовольно и неодобрительно на возникшее беспокойство. По повороту ее головы Стелла поняла, что Тодд промчался мимо нее, как торнадо, не сказав даже «счастливо оставаться».

Стелла потерпела поражение, ей оставалось только присоединиться к экономке.

Миссис Дейлия — в черном, с прилегающим лифом, платье, отделанным кантом, с белым накрахмаленным воротником — смотрела на нее с неодобрением. На красивом лице проступили суровые, жестокие линии. Она выглядела намного старше своего возраста.

— Вот как вы следите за поведением своих учеников, мисс Оуэнз?

— Извините.

— Он побежал вниз, как дикарь. Чуть не сбил меня с ног. Должна сказать, я решительно не одобряю таких игр.

— Это не было игрой, — произнесла Стелла, стиснув зубы.

— Вот как? Что же тогда это было?

— Тодд очень взволнован.

— Жаль. Но он всегда такой, разве не так?

Стелла решительно обуздала свои эмоции, но неприветливое поведение экономки вынудило ее занять определенную позицию.

— Должна сказать, миссис Дейлия, что вы, кажется, всегда враждебно настроены против мальчика.

Черные глаза сверкнули.

— Разве?

— Да, именно так. Для этого не только нет никаких оснований, это просто несправедливо. В чем причина — вот что я хочу знать.

Слабый румянец появился на щеках миссис Дейлии.

— В чем причина, вы спрашиваете? Вы не знали Оливера.

— Я по горло сыта Оливером. Почему его вечно сравнивают с Тоддом?

Экономка смотрела на нее, онемев от изумления.

— Тодд — свиное ухо, мисс Оуэнз, а из свиного уха шелковый кошелек не сошьешь, верно?

Стелла внутренне улыбнулась, радуясь теперь этой открытой борьбе. Это была именно борьба. Жребий брошен, семь бед — один ответ. Многое следовало бы изменить в Хок-Хаус, и когда-то нужно было начать.

— И что это за волк в овечьей шкуре? — спросила Стелла. — Или дьявол в теле мальчика? Ваш Драгоценный Оливер за многое несет ответственность, судя по тому, что я слышала.

Перемена в экономке была ужасна. Ее лицо застыло в страшной гримасе, и она сделала шаг вперед. Она протянула правую руку, схватила Стеллу за запястье и крепко сжала его.

— Что вы слышали?

— Отпустите, пожалуйста, мою руку, вы причиняете мне боль.

— Нет, расскажите мне.

— Нет. Миссис Дейлия, если вы не разожмете свои пальцы, мне придется…

Миссис Дейлия отступила, убрав свою руку. Она изо всех сил пыталась изобразить улыбку:

— Вы, мисс Оуэнз, относитесь к тем юным леди, которые вызывают сильнейшее раздражение. Мне хотелось бы, чтобы вы не ходили вокруг да около с этими гнусными намеками. Говорите, что вы имеете в виду.

— Скажу, — откровенно ответила Стелла. — Мистеру Хоку, когда он вернется из Провиденса. А сейчас извините меня, я посмотрю, куда убежал Тодд.

Она решительно протиснулась мимо экономки и стала спускаться по лестнице. На сердце у нее значительно потеплело, когда она увидела у подножия лестницы улыбающегося ей Гейтса. Он делал вид, что протирает большое овальное зеркало в холле, но Стелла поняла, что он видел и слышал все, что случилось наверху лестницы.

Его старое, изрезанное морщинами лицо излучало довольство.

— Ах, наконец, позвольте мне сказать, кто-то дал отпор этой женщине, мисс Оуэнз.

— Спасибо, Гейтс, но я почувствую себя паяного лучше, когда мистер Хок наконец вернется домой. Когда его ожидают?

— К концу дня, наверное.

— Это случится не так скоро.

Он указал на парадную дверь:

— Молодой хозяин убежал туда. Вам бы лучше успокоить его. Он выглядел очень расстроенным. Я не видел его в таком состоянии.

Стелла кивнула в знак благодарности и поспешно вышла через парадную дверь.

На дворе было холодно и морозно, определенно должен был выпасть снег. Стелла ощущала его в воздухе и видела на затвердевшей, утрамбованной земле. Воздух пропитался смешанным запахом сухого вереска и шиповника. Небо было мрачным, серым и унылым. Она обвела взглядом окрестности.

Никаких признаков Тодда, если только он не пробежал через кипарисы к бассейну.

Но нет.

Быстрый осмотр территории более чем в сто ярдов вокруг Хок-Хаус ничего не дал. Стелла, чувствуя, что свежий ветер пронизывает ее до костей сквозь тонкое шерстяное платье, поспешила вернуться в дом.

Что ж, он вернется обратно, после того как Хорошенько выплачется или проголодается, что-нибудь в этом роде. Бывали случаи, когда детей Надо было предоставить самим себе, считала она. Случившееся, безусловно, следовало рассматривать как один из таких сложных моментов, когда маленькому мальчику требовалось все обдумать и принять для себя решение. Она была уверена, что он вскоре объявится.

Вернувшись в дом, Стелла ждала в гостиной, занявшись изучением прекрасной, украшенной резьбой мебели и картин на стенах.

Прошло два часа, а Тодд так и не появился. Три, потом четыре часа, и Стелла действительно начала волноваться. Стемнело, и вскоре в доме должны были зажечься свечи.

Заботливый Гейтс принес ей между тем чай, и она попыталась отогнать вполне обоснованные страхи за мальчика. Длительное отсутствие Тодда не имело никакого отношения к нежеланию учиться. Он выскочил из дому в возбужденном состоянии, которое было вызвано совсем иными причинами.

Старинные часы пробили шесть раз, и Стелла, охваченная дурными предчувствиями, не могла найти себе места. Миссис Дейлия не появлялась, так что один Гейтс продолжал ждать вместе с ней.

Затем снаружи донесся звук подъехавшего экипажа и раздался низкий мужской голос, приказывающий лошадям: «Тпру-у!» Стелла бросилась к дверям и увидела Артура Карлтона Хока, шедшего по дорожке, его высокую и представительную, как всегда, фигуру, услышала, как стучат по плитам его большие башмаки.

На лице Стеллы, должно быть, отразилось ее состояние. Приветливое выражение в глазах мистера Хока изменилось из-за страха услышать неожиданное известие.

— Мисс Оуэнз, что случилось?

— О, мистер Хок…

— Что-то случилось с Тоддом? — В сильном голосе прозвучала почти фатальная обреченность.

— Я не знаю… — Внезапно долго сдерживаемые слезы хлынули из ее глаз.

За его широкими плечами Стелла видела только темную ночь, обнаженные небеса и высокие мрачные деревья. Тодд. Один где-то там. Испуганный, голодный…

— Мисс Оуэнз! — закричал мистер Хок. — Стелла! Ради бога! Что случилось с Тоддом?

— Он убежал!

Крик вырвался у нее из груди, и она припала к густому меху его бобрового воротника, ее плечи дрожали. И по какой-то причине, которой она так и не поняла, она почувствовала, что мир оторвался от земли, накрытый гигантскими волнами темноты.

Больше она ничего не помнила.