Обед не занял много времени, он прошел кое-как. Создалось впечатление, будто все домочадцы сговорились поесть как можно скорее, чтобы ничто не задерживало внезапного, неожиданного отъезда хозяина.

Гейтс прислуживал, как обычно. Жареное мясо, украшенное подрумяненной картошкой и салатом. На десерт подали сливовый пудинг, в соответствии с сезоном Хэллоуина. Стелла выпила много кофе, больше своей обычной нормы. Она чувствовала, Что нуждается в стимуляторе, но не хотела прибегать для восстановления сил к бутылке самбукового вина, возвышавшейся посреди стола.

Тодд проглотил свою порцию, миссис Дейлия ела изящно, а мистер Хок был слишком занят Предстоящей встречей, так что за весь обед произнес единственную фразу: «Передайте мне, пожалуйста, соль, мисс Оуэнз».

Весело сверкал огонь в открытом камине, делая обстановку столовой уютной, как в дорогой гостинице. Да, Стеллу пронизывал холод. Атмосфера и настроение за обеденным столом были унылыми и недружелюбными.

Наконец обед закончился, и Артур Карлтон Хок поднялся, чтобы попрощаться и пойти в холл за своим пальто и котелком. Миссис Дейлия сделала Тодду за обедом замечание, сказав, чтобы он не ел так шумно, и мальчик погрузился в угрюмое молчание. Стелла попыталась немного разрядить обстановку рассказами о кануне Дня всех святых, но Тодда не удавалось расшевелить. Миссис Дейлия слегка улыбнулась, и ничем не примечательный обед прошел без единой реплики. Блюда, великолепно приготовленные Гейтсом, остались почти нетронутыми из-за отсутствия bon appetite.

Когда они услышали, что карета мистера Хока отъехала, а фырканье и топот лошадей замерли в ночи, миссис Дейлия обратилась к Стелле. Экономка выглядела сегодня вечером особенно красивой. Ее яркую красоту замечательно подчеркивали темный корсаж и белый, украшенный рюшем воротник.

— Вы играете в шахматы, мисс Оуэнз?

— Да. Я люблю эту игру!

— Хорошо. Отправимся в кабинет? Но сначала, мастер Тодд…

— Да, миссис Дейлия.

— Пожелай теперь спокойной ночи. Уверена, мисс Оуэнз задала тебе много уроков на завтра.

Стелла пожелала ему спокойной ночи и с каким-то дурным предчувствием наблюдала, как он уходит из столовой. Трудно было поверить, что это ангельское лицо и невинные голубые глаза скрывают уродливые мысли, о чем свидетельствовал его рисунок.

— Гейтс приберется здесь. Пойдемте, мисс Оуэнз.

Стелла почти с облегчением покинула столовую. Ее радовала предстоящая игра.

Но ее надежды на счастливый исход были мгновенно разбиты вдребезги. Хотя в колледже считали, что она играет выше среднего уровня, Стелла вскоре поняла, что не является подходящим партнером для миссис Дейлии.

Как только доска была приготовлена и на ней были расставлены затейливо вырезанные король, королева и королевский офицер, началась игра, и Стелла поняла, что миссис Дейлия — великолепный игрок. Стелла вытянула красную пешку и начала первой. Но не успела она сделать пешкой ход, как экономка смело принялась за дело. Не прошло и двадцати минут, как Стелла уже потеряла королеву, цепного слона и увидела, что ей грозит полное поражение.

Миссис Дейлия в игре была подлинным Макиавелли. Стелла, с головой уйдя в размышления о том, как избежать поражения, совершенно забыта о неприятных событиях дня.

— Шах и мат, мисс Оуэнз.

— Опять? Я слишком слабый партнер для вас, миссис Дейлия.

— Чепуха. Передвиньте своего короля.

Стелла последовала совету, но экономка ввела в бой слона.

— Ваш король в опасности, — сказала весело миссис Дейлия.

— Мне просто стыдно играть с вами. В колледже я считалась неплохим игроком.

— Действительно? У вас все еще шах и мат, дорогая.

— Вот так. — Стелла внимательно изучала доску. — О господи. Мне не удастся избежать поражения, верно?

— Нет, моя дорогая.

— Ваша победа, миссис Дейлия.

— У вас вскоре появится еще один шанс. Одна партия в шахматы — мой лимит на вечер. Мне еще предстоит поработать иглой.

— Гобелен?

— Да. Это красивый рисунок. Полет соколов на фоне обнаженных вязов. Если выйдет хорошо, то мистер Хок, вероятно, повесит его в холле.

Стелла вертела в пальцах проигранного короля. Он казался теплым и тяжелым.

— А мистер Хок играет в шахматы?

— Иногда. Обычно он слишком занят.

— Полагаю, Оливер прекрасно играл в шахматы, с его удивительными способностями.

— О да. Оливер был великолепный игрок. Иногда действовал слишком неосторожно в такой интеллектуальной игре, но было забавно наблюдать, как он умело использовал свои безрассудные ходы.

— А Тодд?

— Боюсь, нет. У него не хватает терпения. И в конце концов, он всего лишь ребенок.

— Не такой уж ребенок, — примирительно сказала Стелла, — чтобы не оценить прекрасные явления в жизни. У него уже проявляется необычное понимание Китса, Шелли и Вольтера.

— Вот как? — Экономка, похоже, искренне удивилась. — Вот уж от кого не ожидала этого.

Стелла принялась укладывать шахматные фигурки в искусно вырезанную шкатулку из слоновой кости, предназначенную для их хранения. Дрожащий огонь свечей в комнате отбрасывал длинные тени коней, ладей и слонов на поверхность стола.

— Могу я спросить вас кое о чем, миссис Дейлия?

— Если хотите.

— Могла ли быть у Тодда какая-то причина ненавидеть свою мать?

— Извините? — Тон миссис Дейлии сделался внезапно сдержанным, и она ушла в себя.

Стелла не позволила себе колебаться:

— Я спросила, была ли у Тодда какая-то причина ненавидеть воспоминание о своей матери?

— Не понимаю, как это может быть. Не поймаю, что послужило причиной такого вопроса. Что-нибудь случилось?

— На самом деле нет. Просто я чувствую в мальчике…

— Он что-нибудь сказал вам?

— Нет, конечно нет.

— Тогда почему вы спрашиваете?

— Не знаю. Временами я чувствую, что он обижен. Понимаете, ребенок может чувствовать ненависть к какому-то особому человеку, которого он никогда не знал. Ему может не нравиться этот человек только по той причине, что его уже нет, если вы понимаете, о чем я говорю.

Миссис Дейлия гордо вскинула голову:

— Люди, знавшие Харриет Хок, не могли ненавидеть ее. Харриет можно было только безгранично почитать и обожать.

— Это так, совершенно верно. Тодду очень больно, что он не знал своей удивительной матери, у него нет ничего, кроме постоянных напоминаний о том, какой удивительной она была. У него создается впечатление, будто она бросила его, умерев. Вы не понимаете?

— Да, понимаю. И сожалею, что вы постоянно превышаете свои полномочия на этот счет. Харриет Хок не имеет к вам никакого отношения. — Яркая краска гнева выступила на ее высоких скулах. — Вы не в состоянии оставить мертвых в покое?

Стелла отвела взгляд:

— Извините.

— Хорошо. Не будем больше говорить об этом.

— Просто я интересуюсь всем, что касается моего ученика, — добавила Стелла с запинкой.

— Я сказала, что мы больше не будем говорить об этом, — прервала ее миссис Дейлия. — А теперь извините меня, мисс Оуэнз.

— Спасибо за партию, миссис Дейлия.

— Рада была доставить вам удовольствие. — Экономка отвернулась и выскользнула из комнаты с гордой осанкой и высоко поднятой головой.

Стелла сидела над пустой доской, взбудораженная противоречивыми чувствами после ухода этой женщины. Старинные часы пробили девятый час, их звон отдался слабым эхом в темном коридоре. Стелла сонно зевнула, закрыла экземпляр «Больших надежд» и вышла из кабинета. Приятно было снова почитать Чарлза Диккенса — освежающее отвлечение от мрачного вечера. Она зажгла восковую свечу, взяв ее из небольшой пачки, которую Гейтс всегда держал наготове на столе в коридоре, и направилась в свою комнату. Хок-Хаус затих, позволяя времени ускользнуть в темные тени ночи.

Стелла легко поднималась по лестнице, восковая свеча отбрасывала перед ней длинные сверкающие полосы света. Теперь она почувствовала усталость. Ей действительно необходимо как следует выспаться ночью… Она замерла на месте.

Полоса света виднелась под дверью спальни Тодда.

Чувство ужаса снова поднялось в ее груди, сдерживаемое только властью над собственными эмоциями.

К двери Тодда было что-то приколото. Большая кнопка, небрежно воткнутая в угол двери, удерживала листок бумаги.

Это был еще один рисунок, набросок чернильным пером.

Четкими черными линиями на рисунке был изображен большой, похоже мертвый, представитель семейства грызунов. На этот раз на рисунке не было ни подписи, ни оскорбительного слова. Но слово не было нужно, рисунок говорил сам за себя.

Не постучавшись, Стелла толкнула дверь, высоко держа свечу, чтобы осветить свое лицо и не напугать мальчика.

Она увидела, что Тодд скорчился в большом кресле около неразобранной постели, закутавшись в темно-бордовый махровый халат, со скрещенными босыми ногами.

Он медленно поднял взгляд, когда она закрыла дверь. На его лице не отразилось никаких эмоций, но оно не было сонным.

— Я увидела у тебя свет, Тодд. Надеюсь, ты не возражаешь. Я беспокоилась о тебе.

— Все в порядке. — Его голос снова доносился откуда-то издалека.

— Разве тебе не пора лечь в постель, Тодд? — мягко спросила Стелла.

— Я не устал, мэм. — Голос мальчика звучал невыразительно.

— Боишься забраться под эти холодные простыни, правда? — Стелла поставила свечу на ночной столик.

Тодд пристально посмотрел на нее, внезапно вернувшись к действительности.

— Я выгляжу испуганным, мисс Оуэнз?

— Конечно нет. С чего бы это? — Стелла чувствовала, как ее охватывает необъяснимый ужас, и старалась держать себя под контролем.

— Это единственное, чего я боюсь, — произнес он уныло. — Люди говорят, что я боюсь.

— Каждый в своей жизни иногда боится. Понимаешь, страх может сделать некоторых из нас героями. Станешь ты героем или нет, зависит от того, чего ты боишься.

Ее слова заинтересовали Тодда. Глаза оживись.

— Вот как? Страх делает некоторых героями?

— Да. Предположим, ты боялся огня. Или воды. Или высоты. Тебе придется притвориться, что все замечательно, чтобы доказать, что ты не боишься. Но если это что-то незначительное, скорее всего, никто и не узнает, что ты боялся. Конечно, самое главное — не то, каким ты кажешься другим, а то, каким ты кажешься самому себе.

— Нет. — Тодд решительно затряс головой. — Это не для меня. Я знаю, что испугаюсь. Но мне наплевать, если только мой… — Он заколебался.

— Продолжай. Скажи, что ты собирался сказать, Тодд.

— Если только никто не видит этого.

— Понимаю. — Стелла наклонилась над ним и осмотрела на рисунок. Он казался таким маленьким, затерявшимся в большом кресле. — Позднее ты поймешь, что мнение других людей о тебе, независимо от того, насколько оно хорошее, не заставит тебя чувствовать себя хорошо, если сам ты думаешь о себе плохо. А теперь вам лучше лечь в постель, молодой человек.

Он проигнорировал ее предложение:

— Вам приходилось кого-то убивать?

Стелла притворилась, что относится к вопросу шутливо, но стук ее сердца так громко отдавался в ушах, что она побоялась, как бы Тодд не услышал его.

— Ко мне никогда не обращались с подобными просьбами. А если бы попросили, то я наверняка отказалась бы. Неправильно убивать по какой бы то ни было причине. А теперь постарайся заснуть, хорошо?

Она ласково потрепала его по щеке, но Тодд отвернулся, отведя в сторону взгляд. Внезапно Стелла спросила:

— Не возражаешь, если я немного посижу с тобой, Тодд?

— Зачем? — В его голосе послышалась подозрительность, и он, казалось, ушел в себя.

— Если ты не хочешь, тогда все в порядке. Я просто почувствовала себя немного одиноко и нуждалась в компании. Вот и все.

— Вы поэтому пришли?

— Конечно.

Он пожал плечами:

— Какой же я буду компанией, если засну?

— Твое посапывание будет лучше, чем тиканье моих часов. Это очень шумные часы. Они стоят прямо около моей подушки.

Внезапно мимолетная улыбка скользнула по его губам. Теплая, честная, дружеская улыбка.

— Мэм, как жаль, что вы не пришли раньше.

— Раньше чего?

— Раньше, — повторил он упрямо.

Стелла не знала, подходящее ли сейчас время, чтобы заговорить о предмете, который в первую очередь и привел ее в эту комнату, и решилась:

— Что за рисунок на твоей двери?

На этот раз он не колебался:

— Крыса.

— Что он означает?

— Оливер называл меня Крысой. Он говорил, что это имя мне подходит.

— А сам ты как думаешь?

— Да. А вы — нет, мэм?

— Нет, я так не думаю. Это не очень красивое имя, чтобы называть так кого-то. Скажи мне, почему ты повесил этот рисунок?

— Я хотел напомнить себе об Оливере. И о том, как он называл меня.

Стелле не понравился внезапный пламень, загоревшийся в голубых глазах, он напоминал страшный, зловещий пожар, грозящий разрастись до неистовых размеров.

— Ты скучаешь по своему брату, Тодд? — спросила она ласково.

— Я отдал бы все, что у меня есть, все на свете, чтобы вернуть его. Я не хочу, чтобы он был мертв.

— Понимаю, ты, должно быть, очень любил Оливера.

Юная голова взметнулась вверх, как стрела Молнии. Гнев загорелся в голубых глазах. Золотистые волосы дико растрепались.

— Я — ненавидел — его!

Говорить больше было не о чем. Комната стала островом отчаяния.

Стелла взяла свечу и направилась к двери. Тодд уткнулся лицом в кресло, трясясь как в лихорадке, его плечи дрожали.

— Спокойной ночи, Тодд, — сказала Стелла, чувствуя, что потерпела поражение. — Увидимся утром.