оказывается, к нам попадают люди не только из Берлина и подберлинья, но и из всякой дали.

новая гостья из небольшого курортного городка на границе с Чехией.

об этом поведал ее муж. у них редкая ситуация: умирающая жена и бодрячок муж, не только говорящий, да еще и много, но активно за ней ухаживающий.

она 24 г.р., он, соответственно, тоже примерно этого возраста.

сказал, что у него свой гешефт в этом городке, торгует облатками. но не церковными, а лакомством, которое так называется.

мне оно прежде не попадалось, и одной из поварих тоже, а вторая сказала, что в супермаркетах встречала от знаменитого Dr. Oetker, от которого каких только продуктов питания не встретишь.

но супруг гостьи торгует чешским лакомством, так и называющимся «курортные облатки».

он принес подарить нам три коробки с ними, пока я ходила общаться с клиентами, поварихи куда-то спрятали.

но в пятницу работала только одна, более совестливая, она откуда-то вытащила одну из схованных коробок и предложила угоститься.

на вид это такие круглые плоские диски, размером с небольшие мягкие пластинки фирмы «мелодия», которые выпускались приложениями к разным журналам – помните, были такие носители музыки?

и полоски на них напоминают эти пластинки, только полоски пореже, чем на пластинках.

на вкус это вафля с тонким слоем шоколада внутри. бывают еще ванильные.

супруг пациентки гордо сообщил, что у него «настоящие», не немецкие: «мы, немцы, ничего производить не умеем, только копируем чужие идеи!»

такой весь живчик, бойко тараторил о каких-то зданиях, сохранившихся в Берлине после бомбежки, и на месте каком они стояли. почему-то вдруг он завел беседу в это архитектурное русло и уверенно вел ее почти монологом довольно долго.

очень нежно ухаживает за своей супругой: «она у меня такая скромная! даже я бы сказал, чересчур скромная! так нельзя!»

супруге слишком плохо, так что не поймешь, правда ли скромная или мужу кажется.

с некоторыми гостями мне уже приходилось удивляться метаморфозам: они вообще очень любезны ко мне (подозреваю, как и к остальным), стараются улыбаться в ответ на любую услугу и поблагодарить, и вообще понравиться – подозреваю, что таков их бессознательный мотив.

но несколько раз доводилось видеть, как женщина, казавшаяся мне верхом кротости, вдруг преображалась в присутствии родственников. обычно, когда я приносила трехчасовой кофе с пирогом (когда меня не было, это приходилось делать сестрам) и спрашивала, куда поставить, мне отвечали: «поставьте, куда вам удобнее. вот так, хорошо. большое спасибо!». и вдруг кроткая женщина начинала командовать родственниками сварливым голосом: приблизьте ко мне этот столик, чтобы кофе поставили! не так, под другим углом. ну, вы не понимаете, что ли? под этим углом!»

единственная воистину кроткая – это наша 91-летняя фрау божий одуванчик. она всему очень радуется, сияет всем навстречу, на вопрос, какой сок подать, отвечает всегда: «что вам удобнее всего!». некоторые начинают, глядя на нее, ей подражать, но надолго их не хватает.

Только одна слабость у фрау божьего одуванчика – она любит хорошие конфеты. эту ее слабость просек весь персонал, который к ней очень благоволит, и все теперь ее балуют, обязательно, если оказываются рядом, настаивают, чтобы она после обеда или ужина взяла с собой в комнату конфеты, и начинают сиять вместе с ней, после того, как она берет их.

говорящий мужчина ест за завтраком, а то и за ужином, сырой фарш с сырым луком – и то и другое для меня невыносимо.

к тому же, он невероятно заносчивый. последний пример: в пятницу после обеда я отвезла старушек по комнатам, вернулась, в столовой оставались он и еще одна недавно поступившая женщина. я посмотрела вопросительно в их сторону, он тут же поднял руку, как школьник, а женщина сказала словами: «я тоже хотела бы уже подняться».

сидели они рядом. когда я двинулась в их сторону, женщина стала оглядываться: «где моя тележка?». он тут же грубо ответил: «я первый попросил, я первый поеду!»

в комнате своей он отдает короткие команды: «коляску сюда! снимите тапочки! стол сюда подвинуть!» и т. д.

но самое удивительное, что мне не приходится изображать смирение даже перед самой собой. все это меня практически не задевает.

конечно, дело в их обреченности. с теми же кухарками я вовсе не так терпелива и всепрощающа. хотя никто не знает сроков тех же кухарок или меня самой.

может, удастся мне на больных поучиться относиться ко всем так?