Очень светло – свет режущий, ярко-белый. Она и не знала, что свет способен причинять боль, от которой глаза слезятся и слепнут. Даже если зажмуриться покрепче, свет проникнет сквозь сомкнутые веки.

Недавно было очень больно не только глазам, но и всему телу, только вот никак не вспоминается почему. Что причиняло боль, что ее вызывало?

«Кто я? Где я?»

Прикрыв глаза козырьком ладони, она попыталась осмотреться. Бесполезно – всюду только это яркое сияние, бескрайняя сверкающая пустыня. Есть ли тут еще кто-то, кроме нее?

Накатила слабость. Ноги подогнулись, и она опустилась на… на пол? На землю? Она склонила голову, длинные волосы свесились на лицо.

Обдумать, вспомнить, решить, что делать…

Что-то изменилось, подумала она и тут же поняла: свет погас. Она больше не сгорает в сияющей пустоте – сидит в коридоре, который тянется перед ней темной змеей.

Стены близко – раскинь руки, и коснешься кончиками пальцев одновременно и правой стены, и левой. Позади – непроглядный черный тоннель, а впереди тьма не такая плотная. Вроде бы там пятно света.

Странная все же человеческая природа! Только что она не знала, куда от этого света деться, а теперь стремится в ту сторону, откуда он истекает.

Она поднялась на ноги, по-прежнему не понимая, где находится, и тут увидела, что впереди, возле светлого круга, стоят люди. Два человека.

«Слава богу!» – выдохнула она, не задумываясь о том, что эти люди могут оказаться настроены отнюдь не дружественно.

– Эй! Я здесь! Подождите меня! Что это за место? – закричала она.

Нет, не закричала. С губ не сорвалось ни звука. Как это возможно?

– А-а-а-а! – завопила она. – Помогите!

Кричала так, что связки заболели, но при этом не слышала собственного голоса. В длинном коридоре было по-прежнему тихо, и темные фигуры не обернулись к ней.

Она побежала. Неслась так быстро, что, кажется, можно подпрыгнуть, оттолкнуться и полететь. А если попробовать? Она пружинисто подпрыгнула – и оторвалась от поверхности, поплыла над полом.

«Что со мной творится? Может, это сон?»

Надо бы ущипнуть себя, и, если больно не будет, значит, и вправду все снится. Или нет? Она не успела проверить эту максиму, потому что люди, к которым она бежала, оказались уже совсем рядом.

В этот момент произошла третья за короткое время метаморфоза: коридор внезапно стал шире, стены отодвинулись в стороны, потолок взмыл вверх – под ним зажглись бледно-голубые лампы дневного освещения, и стало совершенно очевидно, где она оказалась.

Больница. Больничный коридор, а люди, в двух шагах от которых она остановилась, одеты в медицинские брючные костюмы: на женщине он зеленый, на мужчине – голубой. Она низенькая и полная, он, наоборот, высокий и худой.

– Значит, погибших теперь двое, – сказала женщина. – Не спасли.

– Сразу понятно было, что бесполезно. Мне говорили, ее так размазало, что чуть не по кускам собирать пришлось. Между двух машин зажало, говорят.

Женщина прижала ладони к щекам и покачала головой.

– Да, сильно шарахнуло. Дорога скользкая после дождя.

– Жалко, конечно, – проговорила женщина. – Молодая же совсем. А родственники? Им сообщили?

– Пока никого не было.

О страшных вещах они говорили почти спокойно, хотя и с сочувствием к погибшей. Но странной была не их профессиональная медицинская сдержанность, а то, что они не обращали на нее, стоящую чуть не вплотную к ним, ровно никакого внимания.

«Они не видят меня, точно так же, как не слышали, когда я их звала».

– Ладно, поеду дальше, – сказал мужчина, берясь за ручки каталки, и только в этот миг она заметила, что в коридоре кроме нее самой и двух медработников есть еще кое-что.

Как она могла не увидеть ее раньше? Каталка стояла чуть поодаль, и на ней кто-то лежал. Кто-то, с головой укрытый простыней. Или о покойнике нужно говорить – «что-то»? Ведь это не живой человек, это – тело.

– Морг переполнен, со всего города к нам везут. В БСМП сегодня…

Она не дослушала, что там – в какой-то загадочной БСМП. Приблизилась к каталке, протянула руку. Зачем ей понадобилось делать это, она не знала: с детства боялась покойников.

Увидела однажды мертвую соседку тетю Клаву – и в обморок упала.

Тетя Клава – говорливая, пухлощекая – превратилась в бледную восковую куклу. Рот ее, подвязанный платком, все равно был приоткрыт, так что в щели виднелись желтоватые квадратные зубы. Руки покойницы были мирно сложены на груди, но почему-то девочке все равно казалось, что она сейчас расплетет пальцы, уцепится ими за края гроба, встанет – и окажется, что зубы у нее куда острее и крупнее, чем были при жизни. И что она жаждет вцепиться мертвой хваткой в беззащитное человеческое горло…

Теперь перед нею была не соседка, а неизвестно кто.

«Неизвестно? Точно?»

Рука, которую она протянула, готовясь ухватиться за простыню, ходила ходуном. Санитар морга и его собеседница – не то медсестра, не то тоже санитарка – продолжали обсуждать свои проблемы.

Она потянула на себя простыню, и ткань соскользнула быстрее, чем она ожидала, обнажив лежащую на каталке девушку почти по пояс.

Нет. Нет. Это неправда. Это сон.

«Это не сон. Что толку себя обманывать».

Она смотрела на саму себя – на лицо, которое привыкла видеть в зеркале, на слипшиеся от крови волосы, на страшные раны. Никто бы не выжил, получив такие травмы.

Травмы… Авария!

Тут, словно покров сорвали не только с ее тела, но и с памяти, внутри прошла широкая волна, смывающая забвение. Вспомнилось все и сразу. И даже то, чего помнить не хотелось настолько сильно, что поэтому, наверное, она и позабыла…

…Сиреневые сумерки уже занавесили улицы города. Только что прошел дождь – настоящий летний ливень с грозой и ветром. Потоки воды, словно горные реки, с шумом неслись в сточные канавы. Свежевымытая листва блестела в отблесках последних рыжих лучей закатного солнца. Асфальт из пыльно-серого снова стал матово-черным, как будто его только что уложили и прошлись сверху катком.

Она в нетерпении прохаживалась туда-сюда, нервно ломая тонкие пальцы: не могла устоять на одном месте. Маленькая дрянь (так она звала ее про себя) скоро появится!

Пришла пора вытащить на свет божий кое-что важное. Тайное всегда ставится явным – это дети с первого класса знают.

Поделом ему! Пускай теперь повертится ужом на сковородке. Только вертись, не вертись, все равно придется… Надо же, вот и он: не просто пришел – прибежал, так сильно ему хотелось ее остановить!

– Зачем тебе это? Чего ты добиваешься?

Слова сыпались из его лживого рта, как гладкие горошины. Гладкие, как вся его жизнь, которую он просил не разрушать.

– Ты прекрасно знаешь чего! Хочу получить то, что принадлежит мне по праву!

Они препирались, стоя у края тротуара, а потом все произошло так стремительно, что она не успела даже испугаться. Когда вспоминаешь об этом, воспроизводишь детально, кажется, что прошло не меньше минуты, а на самом деле счет шел на доли секунд.

Девушка, которую она ждала, ехала в блестящем синем автомобиле. Большие, как у олененка Бэмби, глаза. Руки, лежащие на руле. Еще мгновение – и она затормозит возле них. Еще бы – ведь маленькая дрянь увидела его с нею рядом.

Но все произошло иначе. Второй автомобиль – неумолимый продолговатый снаряд серо-стального цвета – вдруг вылетел на огромной скорости со встречной полосы и понесся прямо на них, стоящих возле проезжей части.

Он стоял спиной и не видел его. Она увидела, но вместо того, чтобы попытаться отпрыгнуть в сторону, закричала, стоя на месте как вкопанная. Миг – и сбило бы обоих. Но от ее вопля он резко обернулся, рефлекторно шарахнулся в сторону, неловко запнулся и повалился на асфальт. Это спасло ему жизнь.

Перед летящим на нее автомобилем, под его колесами она оказалась одна. Удар – и ее сначала впечатало в столб, а потом швырнуло на дорогу.

Но она была жива – все еще жива.

Сбивший ее автомобиль, заверещав тормозами, затормозил. Наверное, все могло бы кончиться по-другому, но маленькая дрянь изменила эту историю.

– Ей ты купил машину! Конечно, ничего не жалко!

– У нее был день рождения, она ничего не выпрашивала. Она боится садиться за руль и водит плохо…

Увидев, что происходит впереди, девушка за рулем испугалась, запаниковала и, видимо, поэтому («Нарочно! Ты сделала это нарочно, маленькая дрянь!») вместо тормоза нажала на газ.

Она увидела, как летит прямо на нее синяя машина…

«Между двух машин зажало, говорят», – сказал недавно санитар морга.

Она закричала. Глядя на себя, мертвую, изувеченную, кричала и кричала, не могла остановиться. Никто не слышал неистового, безысходного вопля, разрывающего душу.

– Я не хочу умирать! Не хочу! Ненавижу!

Мужчина навалился на ручки каталки и покатил свою скорбную ношу дальше. Женщина махнула ему на прощание и пошла в противоположную сторону.

– Остановитесь! Вы не должны! Я жива! Я жива! – заходилась она, но силы оставляли ее, и голос звучал все тише.

И в этой наступающей гаснущей тишине раздался голос женщины, которая остановилась, обернулась и спросила санитара:

– А третья-то жива? Их же трое было?

– Вроде жива пока, – на ходу ответил он. – В четвертом оперблоке. На соседних столах, можно сказать, лежали. Только той повезло.

Выходит, мерзавка выжила! Ей повезло, сказал санитар. Ей снова, в который уже раз, повезло. Как могла случиться такая жуткая, чудовищная несправедливость? Ведь она убийца – и все еще жива!

Она почувствовала, как ярость, горячая, многократно умноженная собственной болью, растет внутри нее, расцветает ядерным грибом.

– Я не хочу умирать! Не увози меня в морг, скотина! Вернись, кому сказала! Это же больница! Тут кругом врачи! Пусть сделают что-нибудь!

Злость и отчаяние требовали выхода: хотелось рвать, крушить, ломать все вокруг. Но, видимо, эти эмоции отнимали силы. Или повлияло то, что она увидела свое мертвое тело?

Она ослабела, сникла. Любое движение вдруг стало требовать огромных усилий. Вспомнила, как совсем недавно легко скользила-летела по коридору. Сейчас это казалось невероятным.

Прислонившись к стене, она стояла, пытаясь восстановить силы, которые, наверное, должны ей понадобиться.

«Зачем? У мертвых не может быть ни желаний, ни энергии для их реализации», – подумала она сама, или кто-то – за нее, и тут увидела невероятную картину, в которую поначалу не поверила.

В противоположном конце коридора стояла девушка. На ней было надето что-то вроде ночной рубашки или летнего сарафана с тонкими бретельками. Постояв немного, девушка пошла по коридору, с каждым шагом удаляясь от нее все дальше. Сам же коридор вдруг наполнился людьми – в основном они были в медицинских костюмах и халатах: спешили по делам, изредка останавливались переброситься парой слов, читали на ходу какие-то документы.

Никто из них не обращал внимания на девушку в ночнушке, не останавливал, не спрашивал, кто она и почему разгуливает босиком по коридору.

«Они не видят ее – как не видят и меня, – подумала она. – Не видят, потому что нас тут как бы и нет. Мы уже в другом мире. Мы мертвы, а они живы».

Девушка отбросила на спину длинные волосы и оглянулась.

Это была она – убийца! Маленькая дрянь – отвратительная, высокомерная, избалованная судьбой! Та, которой снова повезло. Повезло остаться в живых.

«Но если она жива, то почему вы сейчас похожи? Почему вы обе стали призраками?»

Здесь что-то не так. Эта поганка идет куда-то – значит, нужно пойти за ней!

Легко сказать – пойти… Как это сделать, если к ногам будто гири привязаны, и каждое движение – мука мученическая и испытание на прочность.

Ничего, прочности ей не занимать. Жизнь ее била – не сломила, не сломала. Смерть тем более не сломит. И, движимая своей решимостью и ненавистью к уходящей от нее девушке, она устремилась за ней.

Шла медленно, как в кошмарном сне, когда убегаешь от монстра, а ноги будто по колено в вязком киселе. Она брела, спотыкаясь, опираясь на стены – настойчиво, точно зная, что не отступит, дойдет.

Девушка скрылась за поворотом, но и она вскоре добралась до него. Еще немного, еще чуть-чуть.

Она зашла за угол, и перед ней оказался другой коридор – широкий, просторный, но полупустой. Вдоль стены стояли стулья и невысокие столики. На одном из стульев кто-то сидел, скорчившись, свесив руки между колен. Лица этого мужчины было не разглядеть, и сам он был окутан туманной дымкой.

Зато она отлично видела ее – ту, за которой упорно шла! Девушка стояла спиной к ней, возле мужчины и женщины, стоящих у окна. Они не замечали ее, вполголоса беседуя между собой. В этом не было ничего необычного: живые не видят мертвых.

Она подошла ближе, прислушалась.

– …умерла. Врачи все сделали, но это было бесполезно.

Женщина ахнула.

– Я недавно видел, как ее вывезли из операционной и повезли в морг.

Он стоял, засунув руки в карманы и сжимая ладони в кулаки.

– Господи! – Женщина покачала головой. – Как же так!

– Я молюсь, чтобы Магда выкарабкалась, но как подумаю, что ее ждет, когда она придет в себя и все вспомнит…

– Девушку сбила пьяная баба!

– Но тот удар не был смертельным! Она бы выжила. Переломалась, но осталась жива. А Магда раскатала ее в лепешку.

При этих словах маленькая дрянь прижала руки к лицу и покачнулась, как будто ее толкнули. Всплеснула руками, завертелась на месте – и увидела.

– Убийца! – четко выговорила она, чувствуя, что это отнимает и без того тающие силы. – Я не хотела умирать.

– Нет! Но я же… Этого не… – Девушка, что носила имя ее матери, не находя слов, протянула к ней руки в умоляющем жесте. – Я не хотела! Если бы можно было все исправить!

Неожиданно, повинуясь какому-то импульсу, она тоже выбросила руку вперед и коснулась Магды. Вслед за этим что-то произошло – ни та, ни другая не поняли что. Их словно бросило друг другу навстречу и спаяло воедино. Магда попыталась отдернуть руку, отпрянуть, но ей не удалось.

«Неужели не поздно? Неужели – можно? Неужели, если очень не хочешь уходить, то получаешь шанс остаться?!»

Позже, много позже, она усомнилась – шанс или проклятие? Дар или наказание? Освобождение или клетка? Чем она обернулась, эта связь, что соединила невольную убийцу и жертву? Чем стала, во что вылилась возможность обмануть вечность?

Магда… Гадкая, окаянная, проклятущая. Девушка, которая погубила ее, а потом помогла задержаться. Помогла – но при этом обрекла на нищенское состояние приживалки, нежеланной соседки, гонимой гонительницы.

Они были невидимы друг для друга, но неразлучны. Обитали рядом, но не вместе. Страдали одинаково сильно, но поодиночке.

Остаться – по-настоящему остаться в светлом мире тех, кто дышит, чьи сердца бьются, не получалось. К тому же нужно было позаботиться о том, чтобы ее не забрали туда, откуда никто не найдет обратной дороги.

Ведь дверь, которую она приоткрыла, оказалось невозможно полностью запечатать. О лазейке, которой она воспользовалась, чтобы ускользнуть от необратимого, вскоре стало известно.

– Ты одна из нас! – выли они, прорываясь к ней, балансирующей, как отважный канатоходец, на границе двух несмыкающихся миров. – Ты такая же, как мы!

Она не желала соприкасаться с ними, но это ничего не меняло: они знали о ее существовании. Она не могла полностью закрыться от сумеречной зоны, поэтому они то и дело навещали ее.

Однажды, на кладбище, мертвые подобрались совсем близко. Окружили, как акулы, почуявшие запах крови. Старые и молодые, мужчины и женщины, цеплявшиеся за жизнь и ожидавшие смерти, как избавления. Жадные, жаждущие, смердящие бездной, в которую сошли, они наступали, пробивались к ней, скалили рты.

– Я ничего вам не сделала! Я перед вами не виновата!

Ничего не могло быть страшнее того страха. Больнее той боли…

Даже вспоминать об этом – невыносимо.

– Я не хочу умирать! – словно мантру, постоянно повторяла она, испуганная, но не сломленная. – Я жива!

– …Магда! – сквозь пережитое и прожитое, воспоминания и грезы ворвался в уши родной голос.

Его голос.

И на краткий миг она позволила себе поверить, что все – абсолютно все, весь это абсурд и ужас! – ей привиделось. Это был всего лишь зыбкий и лживый, живущий в воспаленном воображении ночной кошмар, который развеивается, едва соприкоснувшись с реальностью.

Только зачем же он называет ее другим именем? Ее именем?

– Магда! – звал он.

– Почему ты называешь меня ее именем? – спросила она, открывая глаза.

Оказывается, он держал ее в объятиях, сидя с нею вместе в кресле, баюкая, как ребенка.

– Что ты сказала? – спросил Юрий, разжимая руки.

Она постепенно приходила в себя. Мир становился прежним, вот только Магда уже не знала, как искать свое место в нем.

– Я все поняла, – сказала она. – Теперь я знаю, почему постоянно видела ее. Мертвецы преследовали не меня, а Леру. Они хотели утащить ее за собой, но она не хотела уходить. Лера решила остаться – и ей удалось.