31 декабря 2020 года
Новый год для меня теперь похож на поминки. Пить хочется не чокаясь. Улыбка сползает с лица, как старайся присобачить ее на место. Мысли в голове вертятся одна другой мрачнее.
Хотя одна удачная все же попалась — купить вот этот блокнот, куда я теперь пишу, и начать вести дневник. Когда тебе не с кем поговорить, некому не то что душу излить, а даже просто правду сказать, чистые страницы — это самое то. Царапаешь острым пером по живому, оскверняешь чернилами невинные белые листы, поганя их своими признаниями, и точно знаешь, что более покорного и внимательного собеседника тебе не найти.
Продавщица в магазине посмотрела на меня так, будто приговорила к пожизненному заключению в палате с мягкими стенами и решётками на окнах, и перекатила комок жвачки из-за щеки за щеку. Придурка, который ворвался в магазин перед самым закрытием и с порога потребовал блокнот, хотелось послать по известному адресу, но она все же сдержалась.
Блокнот шикарный. Толстый, обтянутый красной кожей. С умилительной закладочкой. Держись, дружище. Терпи.
В США Новый год не такой глобальный, долгожданный праздник, как в России. Никакой не рубеж, когда полагается загадывать желания и делать вид, что веришь, будто они исполнятся. Здесь народ пышно, с придыханием и паточно-сладкой радостью отмечал Рождество, и до 31 декабря запала мало у кого хватило.
А скорее всего, большинство квартир попросту пустые: все разъехались на каникулы. Отчитываются об успехах, достигнутых в ходе построения великой американской мечты. Звенят бокалами на берегу океана, сверкают белозубыми улыбками.
Сейчас два часа ночи, но во всем городке горит мое окно, да еще одно, в корпусе напротив. Тоже какой-то бедолага мается. У меня мелькнула мысль сходить к нему, выпить вместе, но я ее отбросил.
Может, там никакой не бедолага. Может, он как раз счастлив: сексом, например, занимается. Или деньги считает. А может, это вовсе никакой не он, а она — целеустремленная, продвинутая, повернутая на своей независимости и принципиально не бреющая ноги и подмышки. Я тут таких навидался. Позвонишь в дверь, а потом окажется, что домогался в грубой форме.
Жалею, что не сразу стал вести дневник. Но хорошо, хоть сейчас додумался. Квартиру мою не обыщут, никто его не найдет. А если я почувствую, что это может быть, то сожгу. Но все же на видном месте оставлять тоже не годится: спрячу туда же, где храню дневник Кайры.
Десятого декабря у меня родилась сестра. Алисой назвали. Мне не очень-то понравилось имя, но я сказал, что очень.
У мамы глаза сияют и искрятся, не хуже новогодних гирлянд. И у папы тоже. А я смотрю на них, на Алиску крошечную, и у меня все внутри переворачивается, как будто лечу куда-то на американских горках. И зачем, зачем я уехал от них?
Нет, неверная формулировка.
Зачем я полез искать Саймона, лабораторию, Университет, зачем показал проектор, зачем, зачем…
Свалял дурака.
— Пожалуйста, приезжай домой на Новый год, — просила мама.
— Семейный же праздник, — вторил отец. — Сколько можно на сестричку через экран смотреть?
Я отшучивался, потом делал серьезную мину — мол, не могу, тут дела, позже. Они огорчаются, мама так почти до слез. И продолжают ждать.
А я знаю, что никогда… Только через экран теперь.
Пойду водки выпью. Она тут, кстати, не хуже, чем в России. Хотя там я ее не слишком часто пил и не любил.
Рука устала немножко — я отвык писать не на компьютере. Но вхожу во вкус. Вроде и думается яснее, когда водишь авторучкой по листу. Есть в этом что-то… эпохальное. Неправильное слово, неподходящее, но звучит, как надо. А может, я просто опьянел.
Я не приеду в Россию, потому что никто меня отсюда не выпустит. Нет, формально никакой я не пленник. У меня даже счет в банке есть, и он не пустой. И регулярно пополняется, потому что я оформлен на работу в лаборатории… Все время забываю, кем же будто бы тружусь? Лаборантом, видимо.
Упаси Боже, никто мне не говорит, как одеваться или где проводить вечера. С кем спать, что читать. Живу я в миленькой двухкомнатной квартирке с балконом на территории студенческого городка. На балконе стоит стол и два стула. Плетеные такие, шоколадного цвета. Симпатичные. И цветы какие-то желтенькие растут. Уборщица, которая два раза в неделю приходит убираться, добросовестно их поливает. Без нее они бы у меня засохли давно, а так ничего, цветут.
Мебель я не выбирал, она уже тут была, но если бы вздумал купить сам, то купил бы все в точности такое. И светильники мне нравятся, и коврик перед дверью. Я только занавески сам купил, полосатые — слабость у меня к таким. Я их и в комнате своей в той, прежней, жизни, повесил.
Мои соседи — начинающие ученые, преподаватели, лаборанты, ассистенты кафедр. Молодые, холостые, умные, мечтающие о карьере и перспективах.
Кайра тоже тут жила… Нет, не надо о ней сейчас. Не ко времени. Не могу.
Потом все эти подающие надежды женятся или выходят замуж, покидают этот улей и перебираются в собственные дома — тут небольшой город рядом. Чистый, вылизанный, опрятный, как с картинки. Улицы по линеечке. Граждане улыбчивые, как телеведущие. В магазинчиках пахнет ванилью и яблочным пирогом с корицей.
Почему я думаю, что никуда отсюда не смогу уехать? Мне же напрямую этого никто не говорил. Хотя зачем лишние слова? Я ведь не дурак. Тонко намекнули, что мое присутствие желательно. Они работают — я помогаю. Мы команда.
А если я вдруг вздумаю отбиться от стаи, то, боюсь, в аэропорту выяснится, что документы мои фальшивые, что никакой я не американский гражданин, а преступник.
Они мне даже татуировку сделали. Бред какой-то. В сценарий для тупого боевика постеснялись бы такую сцену вставить. Но мне пришлось стерпеть.
«Это облегчение идентификации, ок? Считайте, что вы сделали нам небольшое одолжение, ок?»
Какая идентификация? Они уже настроены, что им придется опознавать мой труп? И вечно это дебильное «ок».
Я нужен им. Поэтому я здесь. А что нужно мне, никого не волнует. Я сам подписался, сам попросился в эту клетку. Никаких обид.
Неожиданно вспомнилась одна история из детства. Обычно я запрещаю себе ее вспоминать, но водка открыла какие-то шлюзы, и все это хлынуло со дна души.
Летом я несколько лет подряд жил в деревне с бабушкой. Не ее был дом, она его снимала, а меня отправляли вместе с бабулей из душного города на природу. Родителям нужно было работать.
В последний раз мы поехали, когда мне исполнилось семь. Больше не ездили — бабушка потом заболела и умерла. Но дело было не в бабушке.
То последнее деревенское лето я запомнил хорошо — не по воспоминаниям родителей, а самостоятельно. Так и стоит перед глазами крепкий деревянный дом с резными ставнями, заросший сад за зеленым забором.
Помню старомодную мебель, деревянные крашеные полы, на которых лежат разноцветные половики. Полы скользкие, если бежишь, половики разъезжаются под ногами. Я много раз падал, а бабушка всплескивала руками и велела не носиться. Вишни в палисаднике помню, кусты смородины. Я красную люблю, а там только черная росла.
Но главное — я помню ее, Мэгги. Соседского лабрадора. Я готов был приезжать в деревню ради нее одной, и часами напролет возился бы с собакой, если бы мне позволяли.
Хозяева Мэгги были странными людьми. То есть это, на самом деле, неправильное определение. Сволочи они были — мамаша, папаша и сын, Коля, двенадцатилетний оболтус.
Золотистую красавицу Мэгги взяли Коленьке в подарок на десятилетие. Ему собачку захотелось. Первый юбилей — как не уважить? Породу выбирали придирчиво и долго (это родители бабушке рассказывали, я слышал). Главные требования были — дружелюбие к детям, отсутствие агрессии.
Правильно выбрали: Мэгги физически не умела ни на кого злиться и укусить не смогла бы (даже тех, кого следовало бы). Когда кто-то из нас — хозяева или соседи — приближались к ней, она припадала к земле и улыбалась младенчески-светлой собачьей улыбкой. Не бросалась, не хрипела с поводка. Виляла хвостом и смотрела на хозяев преданно и с надеждой. Она была больше человеком, чем они.
Потому что только нелюди так поступили бы. Как только Коленьке ожидаемо надоела собака, ее привязали во дворе, за сараем. Места было мало, и Мэгги постоянно просилась погулять, но ее не выпускали. Было дело, она так рвалась, что вывихнула лапу, пришлось обращаться к ветеринару.
— Лабрадоры очень общительные, дружелюбные, им компания нужна, — сказала как-то соседке бабушка. — Нельзя ее одну на привязи держать, это жестоко! С Мэгги играть нужно, выгуливать хоть иногда.
Та поджала губы и попросила не вмешиваться.
Однажды ночью началась гроза, и Мэгги так отчаянно скулила от ужаса, плакала, словно потерявшийся ребенок, что бабушка не выдержала, встала, надела дождевик и ушла во двор. Так и просидела с ней, пока гроза не закончилась. А после выпила на кухне коньяку и сказала:
— Стреляла бы таких.
Она думала, Сашура ее спит, но я не спал.
Позже я узнал, что бабушка ходила к соседям, просила продать ей собаку, предлагала хорошие деньги. Но сынуля топнул ногой, и Мэгги осталась в своем углу за сараем.
Кормили Мэгги, когда придется, и тем, что не могли доесть сами. В основном хлебом. Мне позволялось подходить и кормить, и я таскал для Мэгги со стола котлеты и куриные ножки.
Тем вечером я тоже сложил еду в пластиковый контейнер и пошел. Соседей дома не было — уехали куда-то на выходные. Я протиснулся в собачий закуток и увидел, что Мэгги лежит на боку. Спит, наверное, решил я и позвал ее.
Но Мэгги не отреагировала. Не вскочила, как обычно, не замолотила хвостом.
Я хотел подойти ближе, разбудить ее… Я все еще думал, что она спит! Но тут увидел мух. Они ползали по морде собаки, и одна из них вдруг заползла в ноздрю. Что-то оборвалось у меня внутри. Я до сих пор помню то состояние — меня как будто толкнули куда-то, с большой высоты. Колени подломились, я выронил миску с остатками супа и закричал.
Дальше — черная дыра. Я ничего не помнил: ни того, как примчалась перепуганная бабушка, ни того, как оказался дома, ни «скорую», которую вызвала бабуля, потому что я не приходил в себя.
— Домой хочу, — вот первое, что я сумел произнести, когда очнулся, и больше не произнес ни слова, пока папа не привез нас с бабушкой в город.
Я слышал, как она, чуть не плача, рассказывала эту историю родителям на кухне.
— Собака же рвалась все время! Вот, видно, запуталась как-то, задушила сама себя веревкой. Бессовестные, жестокие люди!
Про Мэгги я никогда ни с кем не говорил, хотя мама с папой пытались вызвать меня на откровенность, задавали осторожные вопросы. Я набычивался, опускал глаза, сжимал челюсти и молчал. Со временем они отступились.
Я никогда не просил у родителей щенка. На лабрадоров и вовсе не мог смотреть. Когда мама как-то заикнулась о том, не хочу ли я собаку, я выкрикнул, что терпеть их не могу.
В смерти Мэгги я не был виноват, но все равно считал себя виноватым.
Меня долго мучили сны, в которых я раз за разом пытался отвязать веревку и выпустить Мэгги на волю, но каждый раз оказывалось, что вместо этого веревка запутывается все сильнее, и Мэгги задыхается у меня на руках. И в нос ей заползает муха.
Я просыпался в слезах и долго не мог уснуть, но никому не рассказывал о своих кошмарах. Это принадлежало только мне — а еще доверчивой, доброй, так никем и не спасенной Мэгги.
Больше ни для одной собаки места в моем сердце не было. Там появилось маленькое кладбище, где она была похоронена: милая, забавная, до самого конца верившая, что люди и правда в ответе за тех, кого… Не знающая, что это ложь. Что никто никогда за предательство и жестокость по-настоящему не отвечает.
Пишу и плачу, и мне не стыдно. Я впервые открыто плачу по Мэгги и пью за помин ее собачьей души. А если уж правду говорить, то и себя самого оплакиваю, и будто даже хороню.
Я ведь тоже, как Мэгги, привязан и не могу вырваться.
Меня держит прошлое, которое одновременно — будущее. Держит чужой мир — Пространственная Зона. Теперь я точно знаю, что она меня так и не выпустила.
… Потом водка кончилась, и я пошел спать.
10 января 2021 года
Мне тяжело жить с этой мыслью. Еще сложнее скрывать ее от остальных.
Нужно записать это, чтобы как-то собраться, четче все сформулировать.
Похоже, я свалял дурака. Приехал сюда, разыскал Саймона, а теперь думаю, что это была самая ужасная ошибка, которую я мог совершить. Да, да, высокопарная фигня в голливудском стиле, но что поделать, если это правда!
Или нет? Или все же я ошибаюсь?
Когда я оказался запертым в Пространственной Зоне, то винил во всем себя — свою безалаберность и глупость. Когда увидел в одной из проекций комнату Льва Толстого в Ясной Поляне, то впервые мне пришло в голову, что это жестоко, неправильно и даже кощунственно — заставлять голограммы изображать людей. Кого бы то ни было.
Я обижался на жизнь, винил разработчиков, изобретателей, ученых, Корпорацию — всех тех, кто открыл Зону для посетителей. Но все равно, даже тогда всерьез не думал о пагубности, опасности, смертоносности Зоны.
Время от времени я задумывался о том, что вероятность выхода в иное измерение противоестественна. Но это было как-то… не всерьез, что ли. Что меня действительно волновало, так это поиск возможности вырваться из Зоны. Я искал способы спастись.
Не потому был в отчаянии, что другие люди могут тоже пострадать; не потому, что все человечество может провалиться в эту дыру, а потому, что сам в этом кошмаре очутился, потерялся!
Это сложно объяснить… Но даже находясь внутри, будучи в ловушке, я, в какой-то мере, все равно испытывал к Пространственной Зоне чувство, сродни преклонению. Если тебя ударило током, глупо требовать, чтобы все перестали пользоваться электричеством. Вот с чем можно сравнить мои умозаключения, ощущения.
Наверное, это всё было потому, что я никогда не жил в мире, где людям достаточно находиться в своем измерении, не высовываясь в чужое. А теперь вот живу!
Здесь люди, если хотят увидеть другую страну, то садятся в поезд или самолет и путешествуют. Если желают провести с семьей выходные у озера, то едут на автомобиле к настоящему озеру, а не довольствуются имитацией!
Они наблюдают за живыми животными в настоящем зоопарке, а не бродят по проекциям, пялясь на Обитателей!
Они плавают на настоящим морям и рекам, а не отправляются в нарисованные, фальшивые локации!
Они не подвергают себя опасности остаться в заточении — или оставить внутри Зоны часть себя… как тот же Костров, которого я там однажды встретил.
Это полный идиотизм, но только сейчас до меня действительно стало доходит то, о чем писала Теана Ковачевич. Только сейчас!
Но даже Теане я не могу рассказать об этом, потому что она сейчас — восторженный адепт Зоны, самый ярый ее фанат и горячий последователь нового учения. Это ее религия, ее вера.
Та, состарившаяся Теана, в старомодных очках и строгом костюме, растерявшая всех своих поклонников и похоронившая репутацию, балансирующая на тонкой грани между полоумным ученым и городской сумасшедшей — та Теана Ковачевич была человеком. Хорошим человеком. Вета писала, что она старалась помочь родителям и ей самой найти меня.
А эта Теана вызвала у меня отвращение.
И не только она.
8 февраля 2021 года
Сегодня у меня день рождения. Помню, как в самом начале нашего знакомства с Кайрой мы поругались, она обозвала меня мальчишкой, а я проорал ей в лицо, что таким и останусь по ее милости. Так и застряну в одном возрасте.
Но все изменилось. Взрослею, старею.
Мама с папой звонили с утра, поздравляли. В первое время им неловко было меня сыном называть — они и старше-то меня всего ничего. Но привыкли быстро, и теперь все воспринимается естественно. Я себя иногда ловлю на мысли, что общаться с ними, молодыми, порой даже и легче.
Я спросил, как дела. Они, как обычно, ответили развернуто, как отличники на уроке. Папина фирма растет и развивается полным ходом, мама целыми днями с Алиской.
Алиска смешная. Взгляд такой осмысленный уже, улыбается безмятежно. Мягкая, розовая, курносая, щекастая, как хомячок из детской книжки. Хочется потискать ее, на ручки взять. Мама говорит, Алиска — копия я в таком возрасте. Сколько ни пытался уловить сходство, не вижу ничего.
— Так и не получается выбраться к нам? — в который уже раз спросил папа, и я привычно соврал про страшную занятость.
— Слушай, мы бы тебе оплатили поездку, ты не переживай. Если все дело в этом…
— Не в этом.
Потом отец отошел от экрана: на работу нужно было бежать.
Мама как-то замялась, губу прикусила, и я сразу понял, что она хочет сказать мне что-то, но не решается. Понял даже, что именно.
— Нет, я не поговорил с ней, — сказал я.
— Откуда ты… — Мама слегка покраснела. — Но вообще-то я и вправду хотела… Почему ты не поговоришь с ней, Алекс?
— Что я скажу, мам?
— Должна же она понять!
— Ага, допустим поняла и даже поверила! И что дальше? — Я не на мать сердился, а на себя, на Кайру, на всю эту дикую ситуацию. — К совести ее взывать? Умолять? Не буду я с ней ни о чем говорить. И хватит об этом.
Алиска захныкала, завозилась, пришлось свернуть разговор.
Я отключился, а сам сидел и пялился на экран, как дурак. В моей жизни всегда два состояния: либо я куда-то бегу, либо откуда-то хочу выбраться. Это кончится когда-нибудь?
В обед пришла Джессика. Именно Джессика, не Джесс — она меня сразу предупредила, как только мы познакомились. Это было в университетском кафетерии, в конце прошлого года.
Встречаемся мы с ней уже больше месяца. С Джессикой хорошо, весело, но все же я уверен, что это ни к чему не приведет. Надеюсь, она тоже понимает.
— Это тебе, — сказала она. — Подарок.
Джессика подарила мне футболку. На груди написано: «Я не нарушаю правила…», а на спине: «…а живу по своим».
В точку. Просто удивительно. У меня все не как у людей. Она угадала, хотя ни черта обо мне не знает. Джессика думает, что я лаборант доктора Саймона Тайлера.
Джессика — отличная девчонка. Живая, активная, улыбчивая. Американистая такая. И беззаботная, как маленькая птичка. Такие всю жизнь перепрыгивают с ветки на ветку и радостно щебечут. Этим она меня и привлекла — легкостью. С ней удается хоть иногда перестать грузиться.
— Надевай футболку и пошли в парк, — сказала Джессика и потрясла перед моим носом плетеной корзинкой, из которой торчала бутылка вина.
Потом мы сидели в парке, под деревом. Солнечный свет лился на нас сквозь прорехи в листве. В корзинке, помимо выпивки, оказались булочки, паштет и фрукты. Джессика расстелила на земле покрывало, и я развалился на нем, а она сидела, изящно скрестив ноги.
Джессика почти всегда говорит сама, мне остается только мычать и вставлять односложные, подходящие по смыслу слова. Очень удобно, когда хочется подумать о своем. Сегодня не хотелось. Ни о чем не хотелось думать, и под ее стрекот меня потянуло в сон.
Я прикрыл глаза, чувствуя, как теплый ветерок острожно касается щек. Голос Джессики отдалился, и мне вдруг показалось, что я на другой поляне, а рядом — совсем другая девушка. Мне даже почудился сладкий, будоражащий аромат спелой, разогретой солнцем земляники.
— Эй, ты меня не слушаешь!
Джессика толкнула меня в плечо и посмотрела с обидой.
— Тебе со мной скучно?
Пришлось извиняться, улыбаться, лгать.
А на душе было так паршиво, хоть волком вой.
Отвратительный день рождения. Хуже некуда.
10 марта 2021 года
Когда я впервые увидел ее — увидел здесь, в этой реальности, Кайра стояла возле письменного стола. Она только что пришла и еще не успела надеть белоснежный рабочий халат.
На Кайре было летнее синее платье до колен из гладкой переливчатой ткани и желтые босоножки на невысоком каблуке. Тонкие ремешки обивали щиколотки, на руке звенели серебряные браслеты. Она стояла вполоборота к двери и что-то говорила, но тут же умолкла, увидев нас с Саймоном на пороге.
Все остальные — Теана Ковачевич, Майкл Петерсон, Джон Свенсон — тоже были в кабинете. Саймон представил меня, и все они что-то сказали в ответ, но я слышал только ее голос.
Кайра улыбнулась и первой протянула мне руку для знакомства.
— Очень рада, — проговорила она, и я стиснул ее хрупкие пальчики.
Мы говорили о чем-то. Мне задавали вопросы, я отвечал. Потом, оставшись один, никак не мог понять, как мне это удавалось. В голове словно крутилась карусель, сменялись кадры.
… Мы сидим под одним пледом на палубе катера. Над головами — звезды. Крупные, ровные, как огоньки на новогодней елке. У Кайры шелковистая, гладкая коже, она целует меня, и от нее пахнет чем-то сладким, медовым, яблочно-ванильным;
… а вот она изо всех сил пытается вытащить меня из воды, спасти от морского чудовища, которое нарезает круги под катером.
«Я держу тебя! — отчаянно кричит Кайра. — Давай же, Алекс!»;
… мы на берегу прозрачного лесного озера…
… в большом старом доме, перед горящим камином…
… на тихой лесной поляне…
… на острове посреди моря…
… над обрывом…
… ее бледное лицо залито кровью, глаза затуманены болью, волосы почернели от крови.
«Брось меня. Спасайся сам, Алекс, пожалуйста. Ты не должен был тут оказаться. Это моя вина…»
Я едва стоял на ногах, в голове стучало:
«Почему ты не узнаешь меня? Как ты можешь меня не узнать?!»
В какой-то момент все заметили, что я не в себе, но списали на смущение, волнение, стресс. Усадили за стол, вручили кружку с чаем, печеньем угостили, как застенчивого малыша.
Первые месяцы я еще надеялся. Пытался привлечь ее внимание. Вел себя, как полный идиот, поминутно пытался поймать ее взгляд, понять, чувствует ли она хоть что-то, когда смотрит в мою сторону.
Но потом понял, что.
Я для нее — объект исследования. Подопытный кролик. Лабораторная крыса, которую необходимо препарировать — вскрыть и посмотреть, что у нее внутри. Да, у крысы есть сердце, но для науки это важно только с физиологической точки зрения. Чувства крысы значения не имеют.
Сколько раз я хотел рассказать ей о том, что нас связывало! О том, как мы любили друг друга, и том, что я и сюда, в Штаты, приехал ради нее!
Так и не смог.
Я все стадии прошел, от шока до принятия ситуации. Поначалу с ума сходил: привыкнуть к ее отчужденности, к ее равнодушной вежливости было невозможно. Кайра улыбалась, всем своим видом демонстрировала расположение, но разве это мне было нужно? Мир рушился, меня заваливало обломками, я задыхался под ними, но никому, ни единой живой душе не мог сказать о том, что заживо горю.
Чужим — потому, что не поняли бы.
Родным — потому, что поняли бы слишком хорошо, а мне не требовалось ничье сочувствие.
Даже когда дневник завел, писать сюда об этом не мог, слишком больно было принять, что я для Кайры — никто. Она любит другого человека — Саймона.
Я ненавидел, ревновал, бесился и пытался давить все это в себе. День за днем варился в этом адском котле, а Кайра постоянно, сама того не желая, подкидывала дровишек.
Эта пытка длилась до тех пор, пока однажды утром я не проснулся и не понял одну вещь. Та Кайра, которую я каждый день встречал в лаборатории в чистеньком белом халатике, с волосами, забранными в строгую прическу, в стильных нарядах, с аккуратным макияжем, золотыми сережками-гвоздиками и ясной, отстраненно-радушной улыбкой — не та женщина, которую я люблю.
У нее те же глаза, нос, губы и плечи, но это не Кайра.
Это другой человек. Они просто похожи, вот и все. Настоящая, моя Кайра осталась в Пространственной Зоне. А с этой гладкой и правильной до приторности незнакомкой меня ничего не связывает.
Когда я осознал это, то сначала задохнулся от удивления и от парадоксальности этой мысли. Да, мысль была абсурдна, но ведь справедлива!
Какая-то версия меня была мертва — я сам видел могилу, но это не мешает мне ходить, дышать, есть, пить, страдать и радоваться.
Какая-то версия Кайры, незнакомая мне, трудится в лаборатории, мечтает выйти замуж за Саймона и сделать карьеру в Университете. Но это не мешает мне любить ту женщину, что до сих пор ждет меня в Нулевом измерении.
Я выдохнул. Выдернул ядовитую стрелу (что меня все в патетику тянет?).
И даже смог записать все это.
21 мая 2021 года
Прошло больше года с того момента, как я вышел из Зоны. Мы с Саймоном сидели вчера в баре, напились — пятница, можно. Странно, если подумать, но если я кого и могу назвать своим другом, то это его.
Доктор Тайлер — классический ученый. Умный, увлеченный, немного рассеянный, порядочный, честный до абсурда, отрешенный от всего мирского, как средневековый монах. Для него ничего не может быть важнее науки.
Ничего странного в том, что личной жизни у Саймона практически никогда не было, а в отношениях с женщинами он — невинный младенец. Кайру он каким-то чудом сумел разглядеть и полюбить, потому что она тоже имеет отношение к науке…
Хотя это звучит язвительно и зло. Не надо так. Саймон любит Кайру, это искренняя, истинная любовь.
Я давно перестал удивляться тому, что доктор Тайлер поверил моему письму и развил бурную деятельность, помогая мне перебраться в Штаты. Как иначе? Он же верил в свою теорию, в свои исследования, как ему было не поверить в подтверждение собственных идей?
Сейчас он благодарен мне, считает не только другом, но и кем-то вроде спасителя.
Приехав в США, я вскоре узнал, что его проект собирались перестать финансировать. Лабораторию могли закрыть. Саймон рассказал, что если бы не объявился я — живое доказательство существования Нулевого измерения, то ему бы перекрыли кислород.
А так, получается, я явился, как какой-нибудь Бэтмен, и всех спас.
Лаборатория теперь не только сохранена — в нее вкладываются огромные деньги. То, во что верил только «чокнутый профессор», теперь обсуждается в самых высоких сферах. А сам доктор Тайлер и его сотрудники постепенно превращаются в легенду. Миф, на котором я воспитывался, творится на моих глазах.
Кто-то звонит. Я позже допишу. Это важно.
28 мая 2021 года
Та роковая колба лопнула в лаборатории за две недели до моего появления. Кайра обнаружила это, не нашла среди найденных осколков того, на котором был написан серийный номер, и это натолкнуло ее на мысль, что он мог попасть под воздействие неких волн.
Когда она рассказала о происшествии доктору Саймону, тот чуть с ума не сошел от счастья, потому что всегда знал, что Нулевое измерение существует, только не мог найти тому доказательств.
В иной реальности, как я знал, у исследователей годы ушли на то, чтобы выяснить, пересечение каких волн открывает доступ в иное измерение, а потом начать перемещать туда предметы и живые организмы.
С моим появлением все было многократно ускорено. Никаких унизительных поисков спонсоров и выбиваний финансирования. Никаких тупиковых путей в ходе поисков.
В распоряжении Саймона Тайлера и его команды оказались проектор, проекция и записи Кайры. Вернее, только научная их часть. Личный ее дневник мне удалось утаить. Решение спрятать дневниковые записи было спонтанным, но я многократно убеждался в его правильности.
… В аэропорту меня встретил Саймон. Кажется, он волновался еще сильнее, чем я, поскольку ставил под удар себя, свою репутацию. Саймон рисковал, поверив мне.
Я понятия не имел, как он выглядит. Знал только, что у него будет табличка с моим именем. В толпе встречающих я сразу же отыскал взглядом нужные имя и фамилию и направился в ту сторону.
Саймон переминался с ноги на ногу и смотрел на меня со странной смесью жадного интереса и надежды. Когда я подошел, он сунул табличку под мышку и протянул мне руку.
Я не воспринимал его как потенциального соперника в борьбе за сердце Кайры (наверное, потому, что сама она в дневнике писала, что их отношения закончились. Я ошибся, но сейчас не об этом). Парадоксально, но Саймон был единственным, кто мог помочь мне отыскать Кайру, придать моей жизни какой-то смысл, задать направление. Так что не только он надеялся на меня, но и я — на него.
Не знаю, кого я ожидал увидеть. Наверное, думал, что он носит старомодные очки с дужкой, замотанной изолентой, и запросто может прийти на работу в ботинках от разных пар. У Саймона оказалась эффектная, прямо-таки кинематографическая внешность: он был высок, светловолос, хорошо сложен. Симпатичное лицо и квадратная челюсть, которую обычно называют волевой. Он коротко стригся и носил очки без оправы. Я вынужден был признать, что Кайра запросто могла увлечься им. Да и не только Кайра — от поклонниц у такого красавца отбою не должно быть.
Правда, пообщавшись с Саймоном буквально пару дней, я понял, что он «повернут» на работе, так что романы со студентками — это совершенно не по его части.
Приглядываясь друг к другу и стараясь преодолеть вполне естественную неловкость, мы пошли к машине. Тут Саймон и сообщил мне, что сейчас мы поедем не в Университет, на территории которого мне предоставят жилье, а на встречу с некими, как он выразился, «службами».
— Они помогли с документами и теперь хотят с тобой побеседовать. Посмотреть, что ты привез. Проектор ведь у тебя с собой?
Я кивнул и приподнял рюкзак.
— Все здесь.
Саймон рассказал, что, получив от меня письмо, рассказал обо всем ректору Университета. Попытался убедить его в том, что мое появление — если, конечно, я не вру! — окажется поистине сенсационным и крайне перспективным. Видимо, Саймону это удалось, потому что ректор (его зовут Алистер Харди) связался с нужными людьми, которые и помогли с оформлением паспорта, билетами и всем прочим.
Теперь «нужные люди» хотели меня видеть. Хотели получить все, что я привез.
Я понимал, что примерно так и будет. И что меня будут мучить вопросами, тоже догадывался. Я все готов был рассказать, за исключением некоторых личных подробностей. И Кайра, думаю, не хотела бы, чтобы ее дневниковые записи читали дяденьки в военной форме или дорогих пиджаках.
Саймон был взвинчен, напряжен, от него только что током не било от волнения, пока мы ехали. Мы толком ни о чем не говорили, он смотрел на дорогу так внимательно, будто впервые сел за руль. Но это было мне на руку.
Я потихоньку ощупал сиденье, гадая, куда лучше спрятать дневник Кайры. В итоге вытащил его из рюкзака и, улучив подходящий момент, засунул под сиденье. Пристроил аккуратненько, чтобы он не выпал.
А после потихоньку забрал.
Вот так и вышло, что мне удалось утаить от всех существование дневника и не придавать огласке нашу с Кайрой историю.
В течение первых нескольких месяцев я только и делал, что рассказывал о своих злоключеньях. Сотни вопросов! Они препарировали мою память, выуживали из меня новые и новые подробности, и я рассказывал все, что знал, что мог припомнить, в деталях.
Только о любви к Кайре, о нашем романе я молчал. Ни разу не проговорился. Но тут мне повезло — все же о моей скромной персоне они не так уж много желали узнать, куда больше их интересовал мировой порядок, развитие стран, положение США на международной арене… Я вспоминал, как переходил из проекции в проекцию, как открывались Комнаты, как заказывались локации, как функционировали Порталы, чем занималась Корпорация… Тут мне скрывать было нечего. Я рассказывал все, что знал, о чем помнил — не врал, они меня и на детекторе лжи проверяли. И радовались, что именно Штаты стояли у истоков выхода в Пространственную Зону.
В общем, в итоге от меня отстали, моя тайна осталась при мне, и это можно считать чудом и удачей.
14 сентября 2021 года
Ректор Алистер Харди проявил недюжинную смекалку и хватку. Он сообразил, какие выгоды и несметные богатства ждут того (или тех), кто окажется у руля. Своих денег ему не хватило, поэтому он привлек того, кто согласился проспонсировать исследования.
Харди, спонсор-миллиардер, «владелец заводов, газет, пароходов», да еще один сенатор — вот те, кто взяли дело в свои руки. Корпорация создавалась на моих глазах. Хуже того, если бы не я, возможно, ничего бы не было. Эта мысль сводит меня с ума.
— Мы стоим у руля истории, — сказала вчера Теана, поднимая бокал.
Да, это был и в самом деле исторический день: Саймон и его команда впервые самостоятельно отправили в Пространственную Зону живой объект. Крысу по имени Чаки.
Чаки вернулся — такой же бодрый и подвижный, как и прежде. Поел, попил, свернулся в уголке. Вид у него был вполне довольный.
— Только представьте, чего мы вскоре добьемся, — не затыкалась Теана, и все остальные сияли улыбками. — Все, о чем говорил нам Алекс, скоро станет правдой! Это начало новой эпохи!
— Это начало конца, — буркнул я.
— Алекс, о чем ты… — начал было Саймон, но я перебил:
— Посмотрите на меня! Вы не понимаете? Я все потерял, моя жизнь сейчас похожа на жизнь этого чертового Чаки!
— Ты преувеличиваешь, — снисходительно улыбнулась Теана, и я готов был ее задушить. — Любой хотел бы оказаться на твоем месте. Конечно, тебе нелегко пришлось, столько испытаний… — Она скроила приличествующую моменту мину. — Но теперь! Алекс, насколько я знаю, о тебе собираются писать книгу — издательства сражаются за право обнародовать твою историю. Ты станешь лицом рекламной компании Корпорации и национальным героем. Со временем ты будешь очень известным и богатым человеком и…
Я швырнул бокал на пол и вышел из лаборатории.
7 октября 2021 года
Никто не хочет ни слова слышать о том, что делать из Нулевого измерения парк аттракционов — опасно.
Я могу быть откровенным только с Саймоном, но у него, как только я открываю рот и заговариваю на эту тему, сразу делается замкнутое и обиженное лицо, как будто я пытаюсь обвинить его в чем-то противозаконном, мерзком. Для него на первом месте — наука, я уже писал. Он будет увлеченно проводить свои эксперименты, чем бы это ему ни грозило.
Знаю, чем все кончилось, когда Саймон впервые вышел в Зону. Знаю, но сказать ему не могу, потому что тогда пришлось бы рассказать обо всем остальном, признаться, что утаил дневник Кайры. И Бог знает, чем это обернется.
Приходится держать язык за зубами, и я молчу, конечно, хотя все чаще думаю, что должен, обязан что-то предпринять.
Открыться родителям, поделиться своими страхами тоже не могу. Во-первых, не хочу впутывать их во все это. Во-вторых, у меня нет уверенности, что мои разговоры не прослушиваются. В-третьих, чем они помогут? Какой совет смогут дать?
Пусть растят Алиску и будут счастливы. Я для них в любом случае отрезанный ломоть. Хотя скажи я такое маме с отцом, они бы обиделись, расстроились, что я так думаю.
21 октября 2021 года
Расстался с Джессикой. Вернее, она меня бросила. Сказала, что я невыносимо занудный и мрачный тип.
В Университете все чаще идут разговоры о том, кто я на самом деле такой. Вроде бы не обычный лаборант, а чуть ли не путешественник во времени. Слухи просачиваются сквозь все требования секретности, как вода сквозь мягкую почву. Тем более что исследования продвинулись уже так далеко вперед, что ни у кого нет сомнений: они увенчаются успехом.
Когда молва дошла до Джессики, она пристала с расспросами, и я (был немного под градусом, если честно) рассказал ей кое-что.
Как она была счастлива! Быть девушкой такого удивительного человека! Будущей звезды!
С утра я себя ненавидел и взял с нее слово молчать. Слово-то Джессика дала, но вот заткнуть ее, когда она принималась болтать всякий вздор, мне уже не удавалось.
— Как можно быть таким?! — возмущенно спросила она во время нашего последнего разговора.
— Каким — «таким»?
— Что ты придуриваешься? О тебе хотят писать книгу, тобой все кругом интересуются, носятся, как с… — Джессика всплеснула руками.
— Я что, прошу, чтобы со мной носились?
— Дуешься на жизнь, вечно ходишь с кислым лицом! — Джессика уже кричала и даже ногой топнула. — Всем недоволен и ненавидишь людей!
Она ошиблась. Ненависти к другим во мне нет — кого я ненавижу все чаще, так это себя.
А еще Джессика не может понять, как кто-то может пожелать оставаться в тени. Просто жить. Просто любить. Просто быть нормальным человеком, а не ярмарочным уродцем.
Она хлопнула дверью так сильно, что у меня не было сомнений: она ждет, что я за ней побегу. Но я не побежал.
3 ноября 2021 года
— Слушай, я давно хочу поговорить с тобой. Давай начистоту. Почему ты теперь так резко настроен против наших исследований? — спросил Саймон в среду. — Объясни, только честно и подробно.
Он хотел вызвать меня на откровенность. Мы бродили по парку — тому самому, где Джессика так любила устраивать пикники. Правда, сейчас уже холодно для сидения на траве: всю задницу отморозишь.
Мы с Саймоном устроились на лавочке, и он достал из бумажного пакета кусок булки, чтобы покормить голубей.
— Ты же сам нашел меня, и поначалу все было хорошо. — Он вдруг резко повернулся и посмотрел на меня поверх очков так, как никогда не смотрел. Пристально, жестко. Я вообще не думал, что у него может быть такой взгляд, и поёжился. — Ты утаил от меня что-то? Верно? Знаешь о Нулевом измерении что-то, о чем мы даже не догадываемся? Рассказывай же!
Мне стало неуютно под этим пылающим взором. «Брось, это же Саймон, добряк Саймон!» — сказал я себе, но почти не поверил. Отвел глаза, опустил голову. Что сказать ему, чтобы он понял? Какую полуправду? И как при этом убедить в своей правоте?
Кажется, я уже писал здесь, в дневнике: никто не знает, что я долгое время был в Пространственной Зоне с Кайрой. Я не хотел натянутости, недоверия, лишних вопросов. Мне казалось, это только мое. Никому, кроме родителей, я не сказал, что Кайра сбежала в Зону, когда заболела. Про Мари, про Саймона — тоже… Как я мог все это рассказать?! Это ведь даже не мои секреты, я их сам узнал, прочитав чужой дневник.
По моим словам, я всегда был один. Тому, как у меня оказались записи, сделанные рукой Кайры, я придумал приемлемое объяснение. Сказал, что однажды встретил бандитов — Данилу и Мопса, с которыми против своей воли путешествовала Кайра (если можно так выразиться).
Я будто бы понятия не имел, как она попала в Зону, что с ней там творилось, что она делала в Нулевом измерении с проектором и научными записями, которые после гибели злоумышленников оказались у меня. Я сказал, что пленникам не давали общаться между собой, и ни у кого не было оснований мне не верить.
— То есть моей смерти вы не видели? — спросила Кайра, когда впервые узнала о случившемся в макромире. — Вы не знаете, выжила ли Другая-я?
— Я сделал все, чтобы вас спасти, — ответил я, и только я знаю, чего мне это стоило. Больше меня об этом не спрашивали.
Тот факт, что Кайра оказалась в Зоне, шокировал всех, и больше остальных — саму Кайру, но в итоге ученые сошлись во мнении, что их коллега проводила в Пространственной Зоне какие-то исследования, и по несчастливой случайности угодила в лапы бандитов.
— Людей стали отправлять в Зону за увеселениями, не изучив до конца ее возможностей, — в десятый раз промямлил я, отвечая на требование Саймона рассказать правду.
— Алекс, я уже говорил тебе и снова повторю: больше такой ошибки не допустят. Я уверен. Лучшие умы постоянно работают в этом направлении. Будет жесткий контроль за теми, кто находится в Зоне, чтобы никто не мог остаться там, как ты, потеряться, забыть выйти. Совсем другая будет система, не браслеты, к которым ты привык.
— Чиповать, что ли, входящих начнут?
Саймон не оценил юмора.
— Меня не посвящают, как ты понимаешь. Но как руководитель лаборатории, я знаю, что работы ведутся очень серьезные.
Знаю, что ведутся. Проектор и проекции, которые я привез, разобрали по кусочкам, чтобы скопировать и начать производить, запустить в массовое производство. Патентуют каждую крохотную деталь. Стараются избежать любой возможности копирования.
— Корпорация работает над тем, чтобы не допустить появления пиратских контор, — проговорил Саймон, вторя моим мыслям. — Никто не сможет попасть с Пространственную Зону нелегально! Конечно, я понимаю твой страх, твое возмущение! Когда в Зону проникали преступники всех мастей, беглые бандиты, самоубийцы, психопаты, она, действительно, была опасным местом. Ты сам видел, даже Кайра угодила в западню! Но все будет иначе, все ошибки учтут — благодаря тебе, Алекс! Ты должен гордиться собой, а не грызть неизвестно за что!
— Чушь все это! Все эти меры безопасности. Неужели сам не понимаешь? Ты же умный человек. Если бы все было так просто, принял закон — и никто не убивает, не грабит, не торгует наркотой, то на земле бы рай воцарился!
— Согласен. Но теперь, когда все нюансы известны в самом начале, на это обратят особое внимание. В Корпорации знают свое дело, поверь. Проведут законы, какие надо, и…
— Да уж, они знают. — Усмешка вышла кривой и жалкой. — Запах денег почуяли сразу, не дай Бог кто-то вздумает от их куска урвать.
— Как же с тобой трудно иногда, Алекс! Скажи, ну, какая разница, какие мотивы? Главное, что посещение Зоны станет упорядоченным, безопасным. Алекс, дружище! — Саймон порывисто вскочил с лавки. — Твое появление все изменило! Ты говорил, прежде мы просто наткнулись на Пространственную Зону, все вышло случайно. Не изучали толком свойств Зоны, а только обнаружили окно в Нулевое измерение — и распахнули его на потеху публике. Да, от такого мороз по коже! Это безответственность и… — Он взъерошил волосы. — Не отрицаю, может, и в этот раз было бы так же. Колба разбилась и… дальше ты знаешь. Но ведь теперь у нас есть ты! Мы сможем изучить все гораздо лучше, эффективнее, быстрее. Уже изучаем! Ты не представляешь, как далеко мы продвинулись!
Меня это покоробило. Доктор Тайлер говорил так, будто перед ним был не я, а член Совета директоров Корпорации.
— Благодаря тебе мы идем вперед семимильными шагами, и уже совсем скоро, возможно, через несколько месяцев, сможем отправить в Пространственную Зону человека! Это неслыханно, если подумать, что год назад мы лишь смутно догадывались о существовании Нулевого измерения.
Я все еще не оставлял попытки донести до Саймона свои мысли и опасения, поэтому решил зайти с другой стороны.
— Пространственная Зона опасна не только потому, что там можно потеряться или попасть туда незаконно. Она меняет людей, понимаешь? Ты все равно остаешься в Зоне, даже если покинул ее. Часть тебя остается там, и блуждает, и… однажды может вернуться.
Мои слегка бессвязные слова ничуть не смутили Саймона.
— Знаю, о чем ты. О двойниках, которых встречал там. Сокурсника своего, себя самого.
Я рассказывал ему о зеркальном лабиринте, о Кострове, о лесной поляне — умолчав, что со мной там была Кайра.
— Это было жутко, Алекс, но ты должен понять: дело не в причудах Зоны. Никого она не меняет. Это не она.
То есть как это — не она?
Я смотрел во все глаза: ждал, что еще скажет Саймон.
— Подумай сам. Ты шагнул в Портал одним, а вышел — другим. В другое время.
— Ты хочешь сказать, что это был просто Другой-я? Из иного времени? Из другого варианта происходящего?
— Разумеется, дружище! Квантовая физика признает, что существуют вселенные, параллельные нашей — ты же знаешь. Ты сам явился сюда из одной из них. — Саймон сделал попытку пошутить. — Да, встреча тебя шокировала, но никакой опасности ни твоя другая версия, ни другая версия Косторова не представляет!
Все звучало убедительно, но я чувствовал, что Саймон ошибается.
— Никто не знает, что еще там может обитать. Или кто. Помнишь, я рассказывал про макромир, когда чуть не погиб? Не думаю, что это была проекция. Кто мог заказать такое? Это была настоящая Пространственная Зона — точнее, ее крошечный кусочек! Крошечный, потому что Зона бесконечна! Это колоссальная территория, которая вдобавок еще и постоянно расширяется, потому что не ограничена материальным измерением. Разве тебе не страшно? Вдруг Обитатели того мира, подлинные Обитатели Зоны, окажутся здесь, среди нас?
Лицо Саймона потемнело, я видел, что он слушает меня внимательно: прежде мы не говорили об этом. Мне показалось, я смогу его переубедить, и решил сказать еще больше.
— Нельзя побывать в Нулевом измерении и остаться тем же человеком, каким был до этого. Это вообще никакая не Пространственная Зона, это Территория без возврата! Жестокий немой мир, который молчит в ответ на твои мольбы, но зато слышит и чувствует твои страхи. Люди еще в древности чувствовали, что Территория близко, что она смыкается с нашим миром. Это как яблоко, висящее на ветке. Человечество — тонкая кожура. А мякоть яблока, зернышки, ветка, на которой оно висит, ствол дерева, сад, где растет яблоня — весь этот огромный, чуждый мир и есть Территория! Лезть туда — самоубийственное безумие.
Я перечитывал дневник Кайры миллион раз, так что некоторые куски уже давно успел заучить наизусть. Сейчас Саймон слышал свои собственные слова: именно это он сказал Кайре перед тем, как убить себя — облить бензином и поджечь.
Доктор Тайлер вошел в перекрестье волн, пропал и появился снова спустя пятьдесят шесть минут. Вернулся из Зоны сломленным, уничтоженным, охваченным ужасом. Я не мог рассказать ему об этом, мог лишь, как попугай, повторить то, что услышала от него Кайра той ночью, когда его не стало.
— Ты никогда не говорил такого. С чего ты это взял? — Саймон выглядел обескураженным.
— Это не мои слова. Примерно так было написано… — Я замялся, но подходящая ложь придумалась легко и просто: — В книге, которую написала Теана Ковачевич.
— Что? В какой еще книге?
Саймон был потрясен. Говоря о них, первооткрывателях Пространственной Зоны, я никогда не вдавался в подробности их биографий. Это казалось излишним: к чему им знать, как сложились их судьбы в том варианте бытия, куда они все равно никогда не попадут?
Я не говорил о чудовищной смерти Саймона, о том, как разбился Майкл Петерсон — погиб в результате то ли аварии, то ли самоубийства. Умолчал о том, как Джон Свенсон захлебнулся в бассейне, а Теана стала ярой противницей Корпорации и написала книгу «Неожиданный Апокалипсис. Закат цивилизации». Сказал сейчас.
— Ты читал ее? Книгу Теаны? — спросил Саймон.
— Только отрывок. Если бы прочитал, может, и в Зону бы не полез. Хотя нет, скорее всего, это бы ничего не изменило. Теану почти все считали чокнутой.
При этих словах Саймон как-то расслабился, выдохнул. Снова сел рядом со мной, положил руку на плечо.
— Алекс, послушай, что я скажу. Люди в течение жизни меняются, их убеждения — тоже, под влиянием разных обстоятельств. Твои ведь тоже изменились, так? Я не знаю, что случилось с Теаной в той реальности, и ты тоже не можешь этого знать. В настоящее время она так не думает. Просто пойми, что написанное в ее книге не обязательно истинно. Почему ты уверен, что заблуждается она сейчас, когда верит в торжество науки, когда работает над проектом? Возможно, она заблуждалась, когда писала свою книгу. Яблоко, ветка, древние представления, смыкание миров — все это хорошо в литературе. Там это звучит таинственно и загадочно. А в реальности… Мы находимся на пороге революционных изменений, которые скоро затронут все сферы. Мы сможем облегчить жизнь миллионов людей, повысить уровень их жизни, образования… Вот о чем стоит думать.
— А макромир? Я видел его своими глазами!
— Но ведь ты не уверен, что это не чья-то больная фантазия! Ты никак не можешь быть в этом уверен! Кто-то заказывает зомби, кто-то — гигантских насекомых. А может, та проекция была пиратской, поэтому работала не так, как нужно. Или она попросту испортилась со временем — кстати, этот аспект нам еще предстоит изучить. Алекс, нельзя все бросить, перечеркнуть из-за того, что тебя что-то напугало! Или из-за книги, написанной под воздействием непонятно чего. Научные открытия часто выглядят пугающе или бредово. Но если не идти вперед, человечество уж точно вымрет.
Я понял, что не сумею его переубедить. Он свято верит в то, что Пространственная Зона — величайшее открытие, манна небесная.
Кроме того, пока я его слушал, в голове забрезжила какая-то мысль. Саймон сказал что-то важное, а я не уловил. Мне нужно было остаться одному, чтобы прокрутить разговор в голове еще раз. Вспомнить.
Саймон, видимо, тоже начал уставать от бессмысленной, как ему казалось, и потому тягостной беседы.
— Надеюсь, я смог тебя убедить, и мы больше не будет возвращаться к этой теме. Хорошо?
Вот тут наши мнения наконец совпали.
15 ноября 2021 года
У Кайры и Саймона через месяц свадьба.
Сегодня я получил приглашение. Сижу, смотрю на золотые буквы на бело-розовом фоне и пытаюсь понять, что чувствую. Конечно, я всегда знал, что они поженятся, поэтому не удивлен. А что тогда испытываю?
Получается, что ничего.
Внутри меня пусто, как в пересохшем колодце.
Эта версия бытия — другая. В ней Кайра не переставала любить Саймона. Как ни старался я в свое найти в ее глазах признаки охлаждения или той неловкости, о которой она писала в своем дневнике, так ничего и не нашел.
Кайра смотрела на Саймона, и глаза ее сияли. Она брала его за руку, и в этом жесте были нежность и доверие. Градус этой нежности и этого доверия был так высок, что мне казалось, будто я подглядываю за ними. Вижу то, что не предназначено для посторонних глаз.
И вот теперь они женятся. А неделю назад я узнал, что Кайра беременна. Это тоже не вызвало (почти!) душевной боли.
— Желаю вам счастья, — проговорил я, когда Саймон вручил мне приглашение на свадьбу.
Вполне искренне сказал. Я действительно надеюсь, что в этой реальности все у них будет хорошо. И их маленькая дочка Мари не умрет.
28 ноября 2021 года
К тому разговору мы с Саймоном и вправду больше не возвращались. Убеждения мои остались прежними, но теперь я о них помалкивал. У меня появился план.
Все кругом считали, что я успокоился. Перестал проявлять агрессию и плеваться язвительными фразами, ссориться с членами команды и убеждать их, что они занимаются опасным и губительным для человечества делом.
— Я рада, что мы теперь снова на одной стороне, — сказала как-то Теана.
И я улыбнулся.
Правда, была еще одна-единственная вещь, которую мне нужно было уточнить. И на днях, во время обеда, я спросил Саймона:
— Кайра разбила колбу и в этой реальности, и в той, моей. То есть это и есть поворотная точка? Не разбейся колба, не было бы открыто Нулевое измерение?
— Не думаю, — ответил Саймон, вгрызаясь в свой сэндвич. — Если бы не Кайра, это сделал бы кто-то другой. Обстоятельства были бы иными, но результат бы не изменился. Именно поэтому, когда ты принимался себя винить за то, что отдал нам проектор и записи Кайры, я тебе говорил: проекторы все равно были бы созданы, твое появление ускорило процесс, но не изменило сути. Электричество, радио, телефон — все это рано или поздно было бы открыто, создано, поставлено на службу людям. Это неизбежно.
— Ты говоришь о техническом прогрессе в чистом виде. Полезные изобретения, механизмы, продукт научных исследований, полет научной мысли… А выход в параллельное измерение — все же явление иного порядка. В этом есть что-то… сакральное, что ли. Духовное. Это как религия. Или как НЛО. Как новая ветвь развития цивилизации. Контакта с иным миром могло и не быть, но человечество все равно развивалось бы, тебе не кажется?
Саймон надолго задумался. Я его не торопил. Наконец он кивнул.
— А ведь, пожалуй, ты прав. Можно предположить, что все по какой-то неизвестной нам причине оказалось завязано на личности Кайры. По крайней мере в двух вариантах бытия все начиналось именно с нее, с ее действий. Можно предположить, что так происходило и в других, неизвестных нам вариантах. Всех, где есть Кайра! А там, где ее нет, Нулевое измерение, возможно, так и осталось за гранью человеческого понимания. Все там происходит так, как это и было веками: только смутные подозрения и неясные страхи, но никакой конкретики и уж тем более, никаких повальных, тесных контактов с запредельным миром.
25 декабря 2021 года
Мое второе Рождество в Штатах. А скоро — и очередной Новый год, и день рождения. Кайра с Саймоном отправились в свадебное путешествие в Италию. Она сказала, что всегда мечтала туда поехать.
Та, моя Кайра тоже мечтала туда отправиться? Вроде бы она не говорила об этом, или я забыл? Вот о том, что устала от лета — говорила. Мы куда чаще оказывались в проекциях, имитирующих теплые страны, ведь люди предпочитают отдыхать на юге. Поэтому однажды Кайра сказала, что хотела бы попасть в какую-нибудь из скандинавских стран или в Ирландию.
Может, она туда и попала…
Но в этой реальности улетела кататься на гондолах в Венеции и любоваться античными развалинами.
Меня все это не задевает. Человек, оказывается, может привыкнуть ко всему. Я лично привык считать Кайру сестрой-близнецом той женщины, которую люблю.
И еще — я вправду успокоился, стараюсь оказывать всяческое содействие в исследованиях (хотя тут от меня мало толку), в продвижении и популяризации идеи пользования Пространственной Зоной (а вот тут уже знаю свое дело). После Рождества будет подписан договор о книге, которую я буду писать в соавторстве (совершенно не умея этого делать!). Моя история (приукрашенная в нужных местах) станет достоянием общественности и одним из элементов грядущей глобальной рекламной компании.
— Это будет бестселлер, — весело сказал Саймон на свадьбе, обнимая молодую жену, которая была поразительно похожа на мою любимую женщину. — А ты прославишься на весь мир и сделаешься миллионером.
10 мая 2022 года
Через четыре дня исполнится два года с того момента, как я вышел из Пространственной Зоны. Время (к течению которого я привык не сразу, ведь в Зоне оно застывает), пролетело быстро.
Мне иногда говорят, что я выгляжу старше своих лет, что у меня глаза много повидавшего человека, на долю которого выпало много испытаний. Например, Джессика так говорила. Кстати, у нее была помолвка в апреле.
Так вот, о возрасте, о переменах. У меня появилась седина на висках. Я как-то утром брился и заметил тонкие серебристые нити. Чуть не порезался от неожиданности. Мой парикмахер сказал, что так даже лучше. Загадочнее. Да уж, чего мне в жизни не хватает, так это загадочности.
У Кайры с Саймоном недавно родилась дочь. Родилась раньше срока, но сейчас все хорошо, девочка здорова, супруги счастливы. Нет ни малейшего намека на тот кошмар, что творился в жизни Кайры в другом варианте бытия, и я этому рад.
Они назвали девочку Мари. Долго выбирали имя, даже поссорились, пока думали, как назвать. Я-то был уверен, что знаю, как, но помалкивал, ясное дело.
Я вообще стал крайне сдержан на язык — жизнь заставила. Чем постоянно бояться ляпнуть не то, лучше уж молчать. И даже в дневник я пишу не так уж часто. Наверное, скоро и вовсе перестану вести его.
К тому же у меня очень мало свободного времени. Книга, которую мы пишем с Линдой… Кстати, я ведь, кажется, не писал о том, что моим соавтором стала Линда Гиллеспи! Она известный писатель, я читал ее книги. В них не картонные куклы и бронзовые статуи, а живые люди, и это меня сразу подкупило.
У Линды потрясающее чувство юмора, она умная, добрая, восхитительная, потрясающая. С ней невероятно весело и интересно. Она прекрасно образована, знает, кажется, все обо всем, но при этом в ней нет ни малейшего высокомерия, чопорности, желания поучать или посмеиваться над моим незнанием.
Я люблю ее. Я ее обожаю.
(Ха-ха! Кто-то уже решил, что у нас роман?)
Линде скоро семьдесят два. Как она сама говорит, это лучший возраст. Если не считать физической слабости, старикам живется проще, чем молодым. Не нужно корчить из себя идеального человека, вечно стараться произвести нужное впечатление и постоянно бояться, что кто-то осудит, посмеется, оттолкнет. Ни к чему приятно улыбаться и стараться всем понравиться. Ты сделал, что собирался (а если так и не сделал, значит, и не нужно было!), всем давно всё доказал, вырастил детей и теперь можешь просто наслаждаться жизнью и посылать к черту всех несогласных с твоей жизненной позицией.
Соавторство — это, конечно, громко сказано. Я подробно рассказываю Линде о себе, о своей жизни, о том, с чем сталкивался в Зоне, и о том, как вышел из нее, а она записывает, уточняет, задает вопросы.
Но о Кайре, о настоящей моей Кайре, не знает даже Линда. Хотя, было дело, я поначалу пару раз пробалтывался, что был в той или иной проекции не один, но Линда не стала ловить меня на слове, настаивать и выведывать. Она не считает, что я обязан выворачиваться перед ней наизнанку — и за это я ей особенно признателен. Линда никому не скажет, даже если и догадалась давно, что в Зоне у меня остался близкий человек.
— Я не цирковая лошадь и не супергерой, — сказал я Линде сразу, как только мы познакомились. — Пожалуйста, не надо лепить из меня неизвестно кого на радость всяким придуркам. Давайте просто расскажем мою историю.
Она была со мной солидарна, так что мы поладили.
Скоро наши встречи прекратятся. Фактического материала достаточно, поэтому Линда будет вплотную работать над текстом. А я уже сейчас понимаю, что мне будет не хватать наших разговоров, пикировок, ее рассказов и поездок к озеру.
Линда показала мне чудесное местечко, и мы частенько отправляемся туда. Это озеро очень напоминает то, на берегу которого мы с Кайрой когда-то жили. Там стоял деревянный дом, наполненный фотографиями и книгами на французском языке. Как раз там я, кажется, понял, что люблю Кайру, только сам себе еще не мог признаться в этом.
24 августа 2022 года
Думаю, это моя последняя запись. Я замечаю, что мне больше не хочется вести дневник. Я коротко напишу о том, что мне вскоре предстоит, чтобы просто осмыслить все, а после, думаю, сожгу дневник вместе с записями Кайры. Или спрячу в сейф — я еще не решил.
В сентябре мне предстоит вернуться в Пространственную Зону. Шагнуть через Портал в одну из Проекций. Саймон и его команда, вместе с сотрудниками Научного центра Корпорации, провели все необходимые исследования и теперь готовы отправить в Зону первого человека.
До этого там, кроме Чаки (который, кстати, жив и здоров!), успешно побывали белки, обезьяны, кошки… Целый зверинец. Все они на короткое время помещались в проекцию и почти сразу же возвращались обратно — были надрессированы шагать обратно в Портал.
Животных, побывавших в Зоне, обследовали вдоль и поперек. Никакого ущерба их здоровью пребывание в Нулевом измерении, точнее, в проекциях, не наносило. В поведении тоже не было никаких сдвигов.
Когда настала пора попробовать отправить в Зону человека, стали думать, кому следует отправиться туда. Саймон хотел отправиться первым — ведь он руководил исследованиями, возглавлял лабораторию.
Конечно, я не мог сказать ему, чем кончился для него выход в Нулевое измерение в другом варианте жизни. Но отговорить его было нужно: я хотел пойти в Зону сам.
— Это должен быть тот, кто уже бывал там однажды, у кого есть опыт.
— Намекаешь, что ли, на кого-то? — усмехнулся Саймон.
Мы сидели в лаборатории. Не в том блоке, где проводятся исследования, а в комнате отдыха. Было уже поздно, все остальные ушли.
Саймон сварил кофе, но мы пили ледяное пиво. В комнате было прохладно: работал кондиционер, а за окном царила жара. Лето внезапно вспомнило о том, чего от него ждут, и наверстывало упущенное. Июнь, июль и первая половина августа были пасмурными и дождливыми, и только сейчас, на излете лета, стояли погожие, солнечные дни.
— Я должен пойти, разве не очевидно?
— Тебе не страшно? — тихо спросил Саймон. — Зачем ты настаиваешь?
— Хочу принимать участие в исследовании Зоны — за этим и вернулся, — ответил я, глядя ему в глаза. — Да, на какой-то момент Зона стала мне отвратительна, она пугала меня, и я хотел, чтобы исследования прекратились. Это был кризис, но я его преодолел, как ты знаешь. Скоро будет написана книга, Линда вовсю работает. Когда Зону откроют для людей, я буду участвовать в рекламной кампании — все бумаги уже подписаны. Кто, как не я, должен сделать сейчас этот шаг?
— Это может быть опасно.
— Собой ты не боишься рискнуть, а мной — боишься? Саймон, у тебя жена и дочь. Кроме того, ты большой ученый…
— Прекрати! — поморщился он.
— Но ведь ты уверен, что все получится?
— Уверен, — Саймон не колебался. — Но ты лучше меня знаешь, как непредсказуема может быть жизнь.
— Знаю, — ответил я. — И все равно готов рискнуть. Пойми, Пространственная Зона — часть моей жизни. Она вросла в меня, а я — в нее. Даже если я не вернусь, если что-то пойдёт не так, у меня больше шансов выжить там, чем у других. Ты не имеешь права заставлять других людей делать это, сам не можешь отправиться, потому что на тебе — ответственность. А я хочу пойти! Как можно сомневаться в выборе кандидата?
Мы говорили долго, и в итоге я его убедил.
Скоро, совсем скоро я вновь окажусь там, откуда мне еле-еле удалось вырваться.
До того момента, когда людей станут отправлять туда, как это было в моих воспоминаниях, пройдет много времени. Может, год, может, больше. Таких экспериментальных походов в Зону может быть много. И если я вернусь, то буду отправляться туда раз за разом. Я буду Испытателем — именно так меня начали называть в лаборатории.
«Вы — смелый первопроходец, который готов раз за разом совершать вылазки в Пространственную Зону, чтобы потом, в ближайшем будущем, она могла служить на благо человечества», — не я придумал этот пафосный бред. Это сказал как-то на ужине Алистер Харди, который теперь является Исполнительным директором Корпорации.
— Дорогой друг, ваше желание помочь в исследованиях достойно восхищения, — сказал он еще.
Никто не знает истинных причин моего поступка. Да я и не собираюсь говорить о них. Именно поэтому, чтобы не было искушения проболтаться, я собираюсь прекратить вести свои записи.
Я уверен, что выход в Зону пройдет благополучно. Мне приходилось ступать в Портал сотни раз — и этот шаг будет самым безопасным. Никакого геройства с моей стороны: я почти не волнуюсь, потому что ученые — физики, биологи и технари — действительно все просчитали. Проектор и проекции скопированы с принесенного мною оригинала с абсолютной точностью и усовершенствованы.
Боюсь я лишь одного: вдруг мой план по какой-то причине не сработает? Или мне не хватит духу, чтобы сделать все, как нужно. А вдруг вообще не сложится ситуация, при которой я смогу попробовать его реализовать? Но ведь Саймон утверждает, что они уже далеко продвинулись…
Все, хватит!! Выключаю эту проклятую бетономешалку в голове. Узнать, как все получится, точнее, получится или нет, мне предстоит еще не скоро. Пока нет смысла думать об этом.