Глава 1

На второй день пути попали под дождь. Такого ливня Руслан раньше в жизни не видел: вода обрушивалась с разверзшихся небес сплошным мощным потоком. Тяжёлые капли грохотали по крыше машины так оглушительно, что он стал всерьёз опасаться, как бы на ней не осталось вмятин. На «Опель» словно накинули плотный серый чехол: за непроницаемой стеной дождя ничего невозможно было разглядеть, оставалось лишь догадываться, что навстречу, осторожно нащупывая путь, тоже движутся автомобили.

Руслан сбросил скорость, и теперь машина едва ползла. Хотелось бы верить, что и у остальных водителей достанет здравого смысла не лихачить в такую погоду. «Не хватало, чтобы в нас вписался какой-нибудь идиот», – подумал он, протянул руку и выключил магнитолу. Всё равно почти ничего не слышно.

В этот момент в лобовое стекло что-то с силой ударило. Руслан хрипло охнул от неожиданности и на мгновение зажмурился.

– Что такое? – испуганно вскрикнула Маруся, вжавшись в сиденье.

– Понятия не имею, – раздражённо буркнул он, хотя сразу сообразил, в чём дело. И тут же, вопреки всякой логике, продолжил: – Камень в лобовуху шарахнул.

– Разбилось? – переполошилась жена, пытаясь разглядеть трещины на залитом дождём стекле.

– Нет, зато «дворник» повредило.

Она и сама уже видела: стеклоочиститель с левой стороны безжизненно поник. Теперь различать дорогу стало совершенно невозможно, и Руслан был вынужден прижаться к обочине, остановиться и включить «аварийку».

– Добро пожаловать на юг, – немедленно отреагировала с заднего сидения Алиса. – Надеюсь, нас не смоет, папочка?

Он вцепился обеими руками в руль и крепко стиснул зубы, чтобы не высказать противной девчонке всё, что о ней думает. Всю дорогу она только и делала, что изводила его, язвила, и он был на пределе. К тому же отвратительно спал этой ночью: в номере придорожного мотеля было слишком душно и полно комаров. Вдобавок час назад их оштрафовали за обгон на перекрёстке. Руслан не заметил перекрестка, зато его самого заметила камера видеонаблюдения, и первый же гибэдэдэшник призывно махнул палкой. Было два варианта: либо лишиться прав, либо заплатить немалый штраф. Разумеется, он открыл бумажник. А вскоре полил дождь, и проклятый камень угодил прямо в «дворник»…

Ему страстно хотелось схватить Алису за шкирку и вышвырнуть из машины: пусть помокнет, проветрится, авось научится уважать старших. Верно оценив его состояние, Маруся в сотый раз взялась сглаживать зарождающийся конфликт:

– Алиса, сейчас же прекрати! – попробовала она одёрнуть дочь. Непривычный суровый тон дался жене плохо: голос подвёл, дрогнул, слова прозвучали скорее просительно и жалобно, чем строго. – Ты же видишь, папа и без того нервничает! Мы, наверное, просто посидим и переждём, да? Дождь кончится, и ты посмотришь, как всё починить?

– Кому и папа, – вполголоса, но вполне отчётливо процедила девочка, и он, разумеется, услышал. Рывком распахнул дверь и вышел из машины. Ощущение было такое, словно на него вылили ведро холодной воды. Стуча зубами, склонился над «дворником», пытаясь оценить масштабы повреждения.

К счастью, всё оказалось не так плохо. Он быстро убрал злополучный камень и снова вернулся в салон: потребовалcя гаечный ключ. Маруся что-то отрывисто выговаривала Алисе, умолкнув при его появлении. Руслан нашарил под сиденьем отвертку и опять захлопнул дверцу.

Сражаясь с увечным стеклоочистителем, он изо всех сил старался привести мысли в порядок. Надо взять себя в руки. В конце концов, он взрослый человек, а Алиска – всего лишь четырнадцатилетний подросток. В этом возрасте все максималисты, что толку ругаться и доказывать свою правоту. Нужно быть терпимее, снисходительнее, мудрее…

Однако мудрость давалась с трудом. Может, будь Алиса его собственной дочерью, всё было бы проще, и её выкрутасы не выводили бы из себя так сильно. Любимым детям прощают многое, если не всё.

Но чужую вздорную девчонку любить не получалось. Да и обычная вежливость давалась всё хуже и хуже. Уже не впервые в голову закралась мысль: а не зря ли он всё это затеял? Зачем было брать на себя такую ответственность, тащить их неведомо куда? С другой стороны, для себя иного выхода не видел, а Маруська была его женой, и он любил её. Но брать с собой Маруську, бросив Алису, было немыслимо.

Вроде бы теперь «дворник» должен заработать. Руслан, мокрый как мышь, плюхнулся на сиденье.

– Замёрз? С тебя вода льёт, – виновато произнесла жена, как будто это она запустила камнем в стекло. Иногда заискивающие интонации её тихого голоса выводили Руслана из себя. Заставляли ощущать себя маньяком, который тиранит ни в чём не повинную жертву.

– Ничего, согреюсь, – буркнул он. Стянул через голову насквозь мокрую футболку и повесил на спинку сиденья. Проверил: дворники послушно размазывали дождевые капли по стеклу.

– Поедем или подождём, пока ливень кончится? – несмело спросила Маруся.

– Поедем потихоньку.

По правде говоря, ему осточертело это путешествие, хотелось быстрее добраться до места. Он рассчитывал оказаться в Каменном Клыке уже к вечеру, но теперь, из-за вынужденных остановок, данная перспектива выглядела всё более туманной.

Маруся еле слышно вздохнула, но возражать не решилась. Руслан отлично знал, что жена предпочла бы переждать непогоду. Несколько лет назад они попали в аварию: автомобиль занесло на скользкой дороге. Он пытался вырулить, но избежать столкновения не удалось, и они врезались в столб. «Четырнадцатая» пострадала довольно сильно. Это вообще была невезучая машина, с которой вечно что-то случалось: то «раздели» на стоянке, то магнитолу спёрли, разбив боковое стекло. После той аварии Руслан на ней не ездил, отремонтировал и продал. Добавил денег, купил «Ниссан», который теперь сменил на «Опель».

Они с Маруськой, к счастью, тогда отделались ушибами и ссадинами. Но страх, который испытала жена в те короткие мгновения, остался с ней навсегда, и он часто замечал его тёмную тень на дне её оленьих глаз. Видел, как она судорожно сжимает руки в замок, стоит ему чуть превысить скорость, знал, как боится она ездить в дождливую или снежную погоду, и всегда старался оградить её от таких поездок. Но сейчас Марусин испуг почему-то вызвал у него мстительную злую радость. Он сделал вид, что не замечает состояния жены и завёл двигатель.

Они проехали совсем немного, когда дождь внезапно прекратился, как будто кто-то наверху завернул кран.

– Надо же, как странно: взял и перестал! – на Марусином лице было написано такое облегчение, что Руслану стало стыдно. В самом деле, чего он на неё-то взъелся? Разве она виновата? Он повернул голову, улыбнулся жене и легонько сжал её тонкие пальчики. Она тут же радостно и благодарно улыбнулась в ответ.

Оставив далеко позади Ростов-на-Дону, Руслан смирился, что сегодня в Каменный Клык им не успеть. Собственно, никакой спешки и не было – днём раньше, днём позже, ничего страшного. Просто не терпелось увидеть место, где им предстояло начать новую жизнь.

Ближе к окончанию пути дорога становилась всё более утомительной. Когда проезжали Татарстан, Ульяновскую, Саратовскую, Волгоградскую области, приятно покалывало радостное нетерпеливое ожидание. Сейчас на смену ему пришла усталость. Выматывало не само путешествие: оно вполне могло бы оказаться приятным, если бы не маленький монстр, расположившийся на заднем сидении. Руслана измучило непрекращающееся чувство напряжённого ожидания очередной Алискиной выходки. Поначалу у него получалось игнорировать девчонку, но спустя сутки это стало почти невозможно. Он стискивал челюсти и пытался сосредотачиваться на пейзаже.

За окнами тёмно-серого, словно приготовившегося к прыжку мощного «Опеля», пролетали леса и перелески, постепенно сменившиеся огромными открытыми пространствами, мелькали города, городишки и посёлки. Некоторые селения, преимущественно на Кубани, радовали глаз ухоженными домами и аккуратными улицами, однако слишком многие выглядели неприютными и полузаброшенными.

Одно село запомнилось особенно. Машина ехала медленно, неуклюже подпрыгивая на кочках и колдобинах, каждую секунду рискуя провалиться в очередную дорожную яму. Людей не было видно: до самого выезда из села они так никого и не повстречали.

Унылые, кривые дома, мутные полуслепые окна, украшенные рваными занавесками. Возле одного двора стояла тощая мосластая корова, кое-где возились в пыли встрёпанные грязные куры. Покосившаяся церквушка с облезшей позолотой куполов, чахлые, болезненные деревья… Единственным более или менее приличным, добротным зданием было казённого вида двухэтажное строение из красного кирпича. Руслан решил, что здесь располагается местная администрация и приготовился иронично усмехнуться, однако ошибся. В краснокирпичном доме находилось бюро ритуальных услуг «Последний приют».

– Царство смерти, – в унисон его мыслям пробормотала Маруся.

Они двигались с приличной скоростью, больше никаких препятствий на пути не встретилось, и проехать оставалось всего-то триста километров, однако последние пару часов за окнами было уже совсем темно. Мчаться ночью по незнакомым дорогам, руководствуясь лишь подсказками навигатора, который уже не раз заставил их повернуть не туда, куда следовало, побоялся. Будь он один, может, и рискнул бы, но Маруся сильно нервничала. Ничего не поделаешь, придётся останавливаться на ночлег.

Сворачивая к первой попавшейся гостинице, с тоской думал, что нормально отдохнуть снова не удастся: он умел спать только дома, как бы ни была хороша и удобна чужая постель. Автомобилей на парковке оказалось немного. Он вышел из машины, открыл багажник, чтобы взять одну из сумок. Кондиционированный воздух не шёл ни в какое сравнение с мягкой прохладой южной ночи, и Руслан с наслаждением дышал полной грудью. Откуда-то сбоку доносились негромкие звуки музыки. Он посмотрел в ту сторону и увидел небольшое кафе, отчего-то наивно названное «Парижем».

Он помассировал поясницу и с хрустом потянулся: от долгого сидения за рулем всё тело ныло. Хотелось сбросить одежду, принять душ и вытянуться на кровати. Маруся разбудила задремавшую Алису, и они втроём пошли к двухэтажному зданию с ярко освещённым фасадом.

В холле было пустынно. Симпатичная, щедро накрашенная администраторша с затейливой причёской одарила их счастливой и, похоже, вполне искренней улыбкой: наверное, уже не ожидала, что сегодня могут заглянуть клиенты.

– Здравствуйте, проходите, пожалуйста! У нас есть свободные комнаты! Очень удобные! Гостиница новая, вам всё понравится, – тараторила она.

Пока Руслан оформлял для них двухкомнатный номер, Алиса бродила по вестибюлю и разглядывала скучноватые пейзажи, развешанные по стенам. В углу каждой картины стояла подпись художника – «Сайко».

– Как, нравятся картинки? – жизнерадостно осведомилась администраторша и, не дожидаясь ответа, гордо выпалила: – Это Виктор Макарыч, директор наш, на досуге рисует!

– Передайте вашему Макарычу, пускай лучше своим трактиром занимается. Нечего позориться и краски переводить, – произнесла Алиса, круто развернувшись и в упор уставившись на администраторшу. Та растерянно хлопала округлившимися глазами и не знала, что ответить. Добившись нужного эффекта, девочка удовлетворённо хмыкнула.

– Алиса! – возмутилась Маруся и густо покраснела. Руслан решил поберечь нервы и не вмешиваться.

– А что такое? Это же правда! Хочешь сказать, тебе эта убогая мазня по вкусу? – нахально ухмыльнулась Алиса.

Ко всеобщему облегчению в этот момент входная дверь снова открылась, и на пороге показались мужчина и женщина. На руках у женщины спал рыжеволосый мальчик лет трёх. Администраторша поспешно всучила им ключи и переключила своё внимание на новых клиентов.

Номер оказался вполне приличный, с большими удобными кроватями, кондиционером и телевизором. На стене красовалось очередное творение директора Сайко. Руслан достал из сумки свежее белье и футболку и направился в душ. Шум льющейся воды заглушал остальные звуки, но он точно знал, что Маруська и Алиса переругиваются за стеной. Точнее, Маруся несмело пытается что-то внушить дочери, а та огрызается в ответ. За последние несколько месяцев, что девочка живёт с ними, это стало привычным явлением.

Спать улеглись далеко за полночь. Пока по очереди мылись, пока ужинали и готовились ко сну, прошли почти два часа. Руслан был не голоден и мог бы запросто ограничиться бутербродом с чаем, но знал, что жена расстроится. Каждый раз, когда Алиса откалывала очередной номер, ей было неловко, она чувствовала себя виноватой во всех смертных грехах. Если он откажется от еды, Маруся решит, что муж злится из-за Алискиной выходки. Так что он послушно съел походный ужин и даже выпил чаю с печеньем.

Собираясь в дорогу, жена подготовилась основательно: наварила яиц и картошки, запихнула в сумку-холодильник сыр и колбасу, уложила в термос домашних котлет, взяла кофе и чай, печенье, яблоки, овощи. Руслан пробовал возражать, говорил, что поесть вполне можно и в придорожных кафе. Но Маруська оказалась непреклонна. Она считала, что в подобных заведениях царит полная антисанитария, да вдобавок тебе бессовестно скормят кошку под видом гуляша или бифштекса. Руслан быстро отступил, и теперь они поглощали припасы, которые она подкладывала им, приговаривая: «Кушайте. Смотрите, сколько тут всего!»

Ночью, слушая сонное Марусино дыхание, он думал, что уже завтра увидит дом, о котором так долго мечтал, и место, на которое возлагал большие надежды. Он повернулся на бок и обнял жену левой рукой. Она завозилась и что-то пробормотала во сне. Маруська обладала счастливой способностью быстро засыпать в любых условиях. Руслан завистливо вздохнул и прикрыл глаза.

Всё складывалось неплохо, но в душе отчего-то шевелился крошечный червячок. Что-то тревожило, не давало покоя. Он попытался понять, что именно, но не сумел. Наверное, дело в резкой смене обстановки и обычном волнении при переезде. К тому же Алиса изрядно портит настроение.

Постепенно мысли становились более путанными, парадоксальными и туманными, текли вяло и неохотно. Незаметно Руслан заснул, уткнувшись в тёплое Маруськино плечо. Той ночью он увидел странный сон. В нём были незнакомые хохочущие люди, комнаты с огромными зеркалами, обнажённые женщины с хищными лицами, покосившиеся кресты и надгробия, а сам он петлял по запутанным дорогам, искал что-то и боялся найти.

Маруся проснулась от его стона и удивлённо глянула на мужа. Тот всегда спал тихо, сон его был лёгок и невесом. Она мягко коснулась его влажного лба, погладила мужа по коротко стриженным жёстким волосам и поцеловала в уголок рта. Он нахмурился, но задышал ровнее. Она ещё некоторое время вглядывалась в бесконечно любимое лицо, потом опустила голову на подушку и устроилась поудобнее. Вскоре уже крепко спала.

Утром Руслан не помнил своего диковинного сна. От ночных видений остался лишь невнятный привкус тревоги, но вскоре пропал и он.

Глава 2

Дом, в котором им теперь предстояло жить, понравился всем троим. Даже Алиса, которая с некоторых пор во всём занимала непримиримую позицию и предпочитала находиться в состоянии войны с миром, признала, что он «клёвый».

В посёлке под названием Каменный Клык было несколько улиц: Приморская, Центральная, Солнечная и Ягодная выходили к морю, Поперечно-Приморская и Поперечно-Центральная пересекали их под прямым углом. В центре располагалась небольшая площадь с магазинами, кафе, банком, рынком, почтой и зданием поселковой администрации. Каменный Клык купался в зелени и цветах, несмотря на то, что дело шло к октябрю. На аккуратно заасфальтированных улицах было чисто и опрятно, а люди, которые попадались навстречу, приветливо улыбались, при этом одаривая приезжих слегка удивлёнными взглядами. Риелтор Вадим Дубцов, который занимался оформлением их нового дома, пояснил:

– Поток отдыхающих схлынул. Редко кто приезжает.

Вадим встретил их в центре посёлка, как и договаривались. Это был плотный кряжистый мужчина лет сорока с загорелым лицом, пышными усами и живыми тёмными глазами. Руки его были покрыты густыми чёрными волосами, и Маруся поймала себя на мысли, что они напоминают ей мохнатые паучьи лапы. Она поспешно отвела взгляд.

– А почему посёлок называется Каменный Клык? – поинтересовалась Алиса.

– Вон там, – Вадим неопределённо махнул рукой куда-то влево, – есть мыс. Он сильно выдаётся в море. Это и есть тот самый Клык. Будешь туда ходить, смотри, осторожнее. Не подходи близко к краю. Обрыв очень крутой, и земля вся в трещинах.

– Она вообще не будет одна туда ходить, правда, Алиса?

Девочка не удостоила мать ответом и жадно спросила Вадима:

– А что, уже кто-то свалился?

– Нет, – ответил слегка шокированный Алискиной реакцией риелтор, – по крайней мере, в ближайшие лет двадцать точно никто не падал.

– Может, поедем уже смотреть дом? – меняя тему, спросил Руслан.

– Да-да, конечно, – спохватился Дубцов и заспешил к серебристой «Вольво».

Через несколько минут они уже стояли перед своим домом. Это было белое двухэтажное здание, огороженное высоким забором. Вадим достал ключ и открыл чёрную ажурную калитку, пропустив Руслана, Марусю и Алису вперёд. Они оказались в небольшом дворике, вымощенном разноцветной плиткой. По периметру располагались клумбы с цветами, стояли скамейки, справа виднелась увитая зеленью беседка, вглубь вела выложенная светлыми камнями дорожка.

– За домом довольно большая территория, десять соток, там можно разбить сад, – громко говорил Дубцов, обрадованный тем, что дом явно нравится новым хозяевам. – На заднем дворе есть место для бассейна или площадки для отдыха. Некоторые устраивают летнее кафе для гостей – очень выгодно, между прочим. Пространство перед домом тоже ваше, можно устроить парковку.

Они обошли дом и увидели, что к нему примыкает большая пристройка.

– Дом строили как мини-гостиницу, предполагалось, что в сезон хозяева перебираются жить сюда. Здесь три комнаты и кухня, – объяснил назначение пристройки Вадим.

Пространство, которому предстояло стать садом, пока выглядело неухоженным пустырём, поросшим травой. Работы был непочатый край, но по затуманившимся Марусиным глазам Руслан понял, что она уже строит планы, что и куда будет высаживать. Жена обожала возиться с землёй: сказывались деревенские корни.

Дом, как и пристройка, был полностью меблированным и оборудованным – это входило в стоимость. Из Казани они привезли только одежду и личные вещи. На первом этаже располагался просторный вестибюль с телевизором, большими зеркалами, картинами в дорогих рамах, напольными вазами, кожаными угловыми диванами, журнальными столиками и фонтаном, который в данный момент не работал. Если честно, фонтан был пошловат: гологрудая русалка томно изогнулась на камне, держа в руках большой кувшин с широким горлом. Однако люди с менее притязательным вкусом нашли бы фонтан очаровательным, так что менять его Руслан не собирался.

В глубине холла виднелась широкая лестница на второй этаж, закрытая дверь и арка. Пройдя через арку, они очутились в коридоре, по обе стороны которого располагались двери.

– На первом этаже шесть номеров люкс, на втором – восемь номеров эконом, – рассказывал Дубцов и, предваряя расспросы, пояснил: – Они отличаются наличием-отсутствием кондиционеров и телевизоров. Холодильники и туалетные комнаты с унитазом, душевой кабиной и раковиной есть во всех номерах.

Они бегло осмотрели комнаты. Везде стояла одинаковая мебель: кровати, столы, стулья, шкафы и тумбы. На окнах висели жалюзи, на стенах – репродукции картин Айвазовского, в номерах люкс на полу лежали ковры.

– Как видите, ремонт или переделка не требуются. Что называется, заезжай и живи, – с довольным видом подытожил риелтор, когда они вернулись в холл первого этажа.

– А что за той дверью? – спросила Алиса. Она вертела головой по сторонам и была похожа на ребёнка, который рассматривает новогодние подарки под ёлкой.

«Да ведь она и в самом деле ребёнок. Ребёнок, который слишком часто ощущает себя лишним, недолюбленным. Оттого и дуется на весь мир», – подумал Руслан, ощущая нечто среднее между жалостью, грустью и виной.

– Ах, да! Забыл показать вам самое главное! – хохотнул Вадим. – Там служебные помещения: кабинет и кладовая, пойдёмте.

Дубцов открыл дверь, и они оказались на тесном пятачке, куда выходили две узкие простенькие двери светлого дерева. В кабинетик с трудом вмещались письменный стол, стул, два кресла и шкаф для документов, кладовая была до отказа забита бельём, покрывалами, полотенцами и прочими необходимыми вещами, которые аккуратно лежали на металлических стеллажах. Ещё здесь была гладильная доска и три стиральных машины.

– Вадим, а зимой прежние хозяева жили здесь, в доме? – поинтересовалась Маруся.

– Видите ли, они строили и оборудовали дом прошлым летом и осенью, однако уже в начале февраля этого года выставили его на продажу, – после едва незаметной паузы ответил Вадим.

– То есть они здесь не жили? И отдыхающим его ещё не сдавали? – удивилась она.

Руслан ни о чём Дубцова не спрашивал. Он знал, что бывшие хозяева, построив дом, почти сразу продали его агентству по недвижимости. Причинами не интересовался: мало ли, возможно, передумали заниматься гостиничным бизнесом. Или климат не подошёл. Однако Марусю, похоже, это озаботило.

– Какое-то время хозяева здесь жили, но где именно – в доме или в пристройке, я не знаю. А гостей – тут так принято называть отдыхающих – действительно пока не было.

Дубцов выглядел немного встревоженным. Его беспокоили настойчивые расспросы женщины. Вдруг той придёт в голову отказаться от сделки? Ведь документы ещё не подписаны! Хотя это маловероятно, успокоил себя риелтор: Камалов уже внёс залог за дом. И судя по всему, именно он был главой этой маленькой семьи. Руслан тут же подтвердил его мысли:

– Отлично, что дом совершенно новый и здесь практически никто не жил. Мы именно на это и рассчитывали, – твёрдо произнёс он.

– Но почему они его так быстро продали? – неуверенно проговорила Маруся. – Как будто избавились…

Алиса не слышала этого диалога, а то непременно вставила бы свои пять копеек. Но в данный момент девочка была где-то во дворе.

– Мало ли, какие у людей обстоятельства? Прекрасный дом, и незачем во всём искать подвох, – с нажимом сказал Руслан.

В его голосе слышалось недовольство, и Маруся сочла за благо прекратить расспросы. Тем более что дом и в самом деле был выше всяких похвал и очень ей понравился. Действительно, бывшие хозяева могли уехать по тысяче разных причин.

Осматривая пристрой, она и вовсе позабыла о своих мимолётных сомнениях. Решила, что, доведись ей делать это, она и сама обставила бы его точно также. По душе пришлось всё: и просторная светлая гостиная с современной мебелью, и оборудованная по последнему слову техники кухня с барной стойкой и большим круглым столом посередине, и уютная спальня с пушистым ковром и красивыми шторами, и будущая комната Алисы. Хотя над последней, конечно, стоило поработать. Здесь был сделан красивый ремонт, на окнах висели подобранные в тон цвету стен и потолка шторы, однако из мебели имелся только симпатичный платяной шкаф. Прежние хозяева, объяснил Вадим, планировали устроить здесь кабинет: выйдя на пенсию, Давыдов мечтал написать роман.

– Значит, они пожилые? – удивилась Маруся. Она отчего-то была уверена, что неизвестные ей Давыдовы так же молоды, как и они сами.

– Около шестидесяти. У него был бизнес, не помню уже, в какой области. Решил отойти от дел, говорил, что устал от суеты. Они с супругой собирались пожить на море, и в сезон сдавать дом гостям.

– Надо же, как интересно, – равнодушно заметил Руслан.

– Тем более странно, что они передумали и… – начала было Маруся, но тут же умолкла под предостерегающим взглядом мужа.

Закончив осмотр, мужчины стали договариваться о сроках подписания договора. В итоге решили встретиться и оформить всё через два дня, в пятницу. Маруся с Алиской ушли за дом, и до мужчин долетали их взволнованные и радостные голоса.

– Угодили своим девочкам? – улыбнулся Дубцов.

– Похоже на то, – согласился Руслан.

В глубине души он, конечно, волновался, опасаясь, что дом не произведёт того впечатления, которое произвёл на него самого, и жена не захочет жить здесь. Да и сам он видел дом вживую, не на фотографиях, которые присылал ему Вадим, лишь однажды. И то в течение получаса, не больше. При детальном рассмотрении запросто могла всплыть масса нежелательных подробностей.

Переезд на море был спонтанным решением. Возможно, опрометчивым. И уж точно рисковым. На протяжении последних десяти лет у Руслана был небольшой бизнес по ремонту и отделке квартир. По образованию он был физиком и математиком, окончил соответствующий факультет университета и даже два года отработал в школе. Работа нравилась, преподавание приносило радость, ученики любили молодого учителя. Словом, карьера педагога давала всё, что нужно. Кроме нормальных денег.

Руслан бы, конечно, в любом случае не голодал. Отец и мать, уважаемые профессора медицины (он – эндокринолог, она – гинеколог), хоть и были пенсионного возраста, имели обширную практику, народ на приём толпами валил. Семья всегда жила обеспеченно. Родители хотели приобщить к медицине и его, но Руслан категорически отказался.

Словом, материальных проблем он никогда не знал. Однако сидеть на шее у мамы с папой – это как-то… не комильфо. Уволившись из школы, он долго ощущал, что совершил ошибку и, высокопарно выражаясь, предал самого себя, но со временем это чувство стиралось, становилось слабее, пока вовсе не исчезло.

Он стал заниматься евроремонтом. Работал споро и с выдумкой, быстро оброс клиентами и постоянными заказчиками, а вскоре открыл собственное дело: сам квартиры не ремонтировал, этим занимались бригады рабочих. Однако бизнес, долгое время приносивший неплохой доход, в последние год-два стал угасать, и Руслан снова задумался о смене деятельности. Всё решилось буквально в одночасье.

В феврале Маруська уволилась с работы и уехала в деревню к матери: та находилась при смерти. Жена пробыла в Смоляновке до начала июня. Вернулась, схоронив мать и привезя с собой Алиску.

Нынешнее лето было самым сложным в истории их отношений. Уже через месяц после приезда Маруси и Алисы обстановка накалилась до такой степени, что он стал всерьёз подумывать о разрыве отношений, тем более что официально они и не расписывались. Просьба лучшего друга Олега слетать с ним на неделю в Темрюк, на Азовское море, пришлась как нельзя кстати. Олегу требовалась компания, точнее, моральная поддержка в улаживании кое-каких семейно-наследственных дел, а Руслан воспринял эти дни как возможность передохнуть и обдумать дальнейшую жизнь. Как хорошо сказано у Есенина: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии».

Расстояние помогло понять две вещи. Во-первых, что Маруся ему действительно нужна. А во-вторых, он решил, чем будет заниматься, оставив свои ремонтно-строительные дела. Объезжая на арендованной машине побережье Азовского моря, покуда Олег бодался с родственниками, Руслан наткнулся на чудесное местечко под названием Каменный Клык.

Ему остро захотелось навсегда остаться здесь, на берегу тёплого моря. Поселиться в одном из красивых уютных домиков, забыть о суровых зимах и мрачных, наводящих депрессию осенних вечерах.

Отдых на Азовском море пока не столь популярен, как на Чёрном. Это на черноморских пляжах порой пятку поставить некуда, а тут спокойствие, тишина. И цены божеские. Поэтому желающих отдохнуть здесь становится с каждым годом всё больше. И на этом, при правильном подходе, можно заработать неплохие деньги.

Руслан обошёл весь посёлок, и на одном из домов увидел табличку «Продаётся». По счастливому стечению обстоятельств риелтор, занимающийся продажей, оказался в тот день здесь и показал дом. Цена оказалась приемлемой. Он продал свою квартиру в Казани, родительский дом в пригороде – и ему хватило. Даже сбережения не пришлось трогать. На них он рассчитывал прожить до начала сезона отпусков и подготовить всё к приему гостей.

Договорившись обо всём с риелтором, Руслан внёс залог, а по приезду в Казань продал недвижимость, закрыл ИП. И предложил Маруське уехать с ним к морю, взяв с собой Алису. Он искренне считал, что смена обстановки пойдёт им всем на пользу. Она разрыдалась от счастья и согласилась. Если честно, со страхом ожидала его возвращения, почти уверенная, что он объявит о разрыве отношений.

Да и терять ей, по правде говоря, было нечего. Уехав много лет назад из деревни, жила на съёмных квартирах, на собственное жильё заработать не удалось. На материнское наследство (не слишком-то и богатое – дом тридцатилетней выдержки да огород пятнадцать соток), кроме неё претендовали двое братьев и сестра. Продавать дом в деревне, расположенной в ста сорока километрах от Казани, было делом заведомо провальным. На семейном совете решили уступить дом сестре: она единственная из всех осталась в Смоляновке, вышла замуж и жила у мужа.

Так что из родной деревни Маруська вернулась с дочерью-подростком и грустной перспективой мыкаться по съёмным квартирам в статусе матери-одиночки. Но, конечно, не только поэтому она с радостью согласилась переехать на Азовское море. Больше всего и всех на свете (страшно признавать такое, но даже больше дочери!) она любила своего мужа.

…Прощаясь в день приезда в Каменный Клык с Вадимом Дубцовым, он думал, что наконец-то в жизни их семьи начинается светлая полоса. Они заслужили всё это – и дом, и юг, и море, и покой.

Руслан посмотрел вслед отъезжающей машине, развернулся и пошёл искать Марусю и Алису.

Глава 3

Первые пять дней в Каменном Клыке были, пожалуй, самыми счастливыми в Марусиной жизни. Она сразу влюбилась в огромный дом, который купил им Руслан, в нарядный пряничный посёлок, ласковый климат и, конечно, в море.

Маруся с упоением занималась обустройством нового жилища и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, шла на берег. Это просто сказка, думалось ей. Открыл калитку, прошёл прогулочным шагом по тихой улочке – и вот оно, море!

Каменный Клык расположился на высоком крутом берегу. Чтобы добраться до пляжа, нужно было осторожно спуститься по крутой лесенке с деревянными перилами и узкими ступеньками. Иногда Маруся сходила вниз, на почти пустынный осенний пляж, иногда любовалась водным простором сверху, сидя на лавочке. Купаться не решалась: середина осени, не жарко, а у неё больные почки. Да и плавать так и не научилась. Так что к морю ходила не попирать ногами его величавые воды, а любоваться. Благоговеть.

Ей казалось, что море – живое. Оно дышало, переливалось на солнце, играло, шептало, меняло настроение. Каждый раз она здоровалась с ним и прощалась, а если была уверена, что никто не слышит, то могла и побеседовать вслух.

Вчера, в воскресенье, они втроём отметили новоселье. В субботу из Темрюка привезли мебель в Алискину комнату. Стол, небольшую стенку, этажерки, тумбочки, кровать они втроём ездили выбирать в четверг. Купили огромный плазменный телевизор (оставшийся от хозяев утащила к себе Алиса), ночник (Руслан обожал читать на сон грядущий), постельное белье, комнатные растения, цветочные горшки и кучу всяких мелочей.

Их маленький праздник удался. Казалось, что они стали ближе друг к другу и общались почти как нормальная семья. Вот если бы все вечера на новом месте были бы такими же! Хотя бы вполовину…

Маруся, которую мать научила отменно готовить, расстаралась на славу. Да на такой кухне кто угодно почувствовал бы себя кулинаром от бога! Помимо шикарного гарнитура, большого обеденного стола, навороченной плиты, громадного холодильника и всевозможной кухонной техники, здесь была вся необходимая посуда и утварь. Интересно, как у прежних хозяев хватило духу оставить этакую красоту?

Она запекла в духовке фаршированную утку, испекла пирог с яблоками и наготовила разных салатов. Даже Алиса, которая редко бывала чем-либо довольна, не высказала ни одной претензии. Не грубила, не дерзила, мило улыбалась и даже смеялась шуткам Руслана.

«Руслан – замечательный», – счастливо думала Маруся, сидя на своей любимой лавочке. Как же ей с ним повезло! Зря мать мрачно предрекала:

– Смотри, Маринка (на самом деле её звали Мариной, это муж придумал звать Марусей), нахлебаешься с ним горя!

Правда, слово «горе» мать заменяла другим, более выразительным словечком, которое не произносят в приличном обществе. Она всегда была такая – невоздержанная на язык, чересчур прямолинейная и резкая. Совершенно ясно, в кого Алиска такая язва.

Мать, не считая нужным скрывать своё мнение, была убеждена, что Руслан не пара простушке-Маринке. Городской, образованный, обеспеченный. Поздний ребёнок, единственный сын пожилых родителей (царствие им небесное, тихо ушли друг за другом два года назад). Живёт в огромной трёхкомнатной квартире, ездит на богатой машине, отдыхает за границей.

К тому же красавчик, каких поискать. Он обладал не рафинированной, слащавой красивостью, а настоящей мужской красотой со всеми положенными составляющими: волевым подбородком, мощными бицепсами, широким разворотом плеч, узкими поджарыми бёдрами. Волосы его чуть вились, Руслану это почему-то не нравилось, и он коротко стригся, демонстрируя безупречно вылепленный, правильной, как у античных статуй, формы череп. У него были большие глаза удивительно яркого голубого цвета, что особенно необычно при тёмных волосах, и чётко очерченные губы.

Маруся каждый раз замечала, как смотрят на него другие женщины. Не просто смотрят, а прямо-таки пялятся. Страшно гордилась им, но каждый раз вспоминала материны слова о том, что она, деревенская девчонка, не чета такому мужчине. Хотя, конечно, деревенские барышни тоже разные бывают. Иные умудряются так обтесаться и адаптироваться в городских джунглях, что держись, столица!

Только это было не про Марусю. Робкая, уступчивая, она так и не научилась держаться уверенно и раскованно. Одевалась со вкусом, но без лоска. Улыбалась застенчиво, говорила тихо. Не умела показывать характер, брать напором, острословить. Не слепила из себя роковую красотку. Не сделала карьеру – да и не стремилась к этому. Правда, в институте отучилась. Но как пришла после окончания учёбы работать в детсад, так и проработала почти десять лет.

Внешне тоже проигрывала мужу. Нет, страшненькой не была, но, как говорится, он как мужчина гораздо более эффектен, чем она как женщина. Стройная, но несколько угловатая фигура. Милое, ничем не примечательное личико. Правда, тёмно-каштановые волосы редкой гущины, а кожа сливочная, безупречная, и цвет лица такой, что ни пудрой, ни румянами, ни тональным кремом в жизни не пользовалась. Не было необходимости. К тому же выглядела Маруся намного моложе своих тридцати с небольшим. Их с Алиской часто даже принимали за сестёр.

Иногда она спрашивала себя: что Руслан в ней нашёл? И боялась, что он просто ошибся, скоро поймёт свою ошибку и примется исправлять. А уж если вспомнить о том, какое прошлое у неё за плечами…

В шестнадцать лет Маруся влюбилась в студента, который приехал к ним в деревню «на картошку». В тот короткий месяц они успели всё: и на тайные свидания побегать, и на звёзды ясной ночью полюбоваться, и под гитару попеть, и планов на будущее понастроить. Будущим летом Маруся оканчивала школу и собиралась приехать в Казань поступать в институт. А там, обещал Макс, и до свадьбы рукой подать.

Максим уезжал в октябре, оставив любимой свой номер телефона и заверения в вечной преданности. Спустя месяц выяснилось, что не только. Когда девушка поведала об этом молодому отцу, тот отключил телефон и больше на контакт не вышел. Растворился в большом городе. Узнать фамилию будущего мужа Маруся, завертевшаяся в любовном водовороте, как-то и не подумала. Наверное, даже наверняка, Максима можно было найти: ведь она знала, в каком вузе он учится. Вот только какой в этом смысл?

Нельзя сказать, что она так уж убивалась из-за предательства Максима. Если совсем откровенно, как только страсти поутихли и он уехал, любовный угар прошёл и туман рассеялся. Но ребёнок остался. И самым страшным представлялось сказать об этом маме.

Для Маруси было полной неожиданностью, что мать, при её взрывном крутом нраве, не стала устраивать скандал. Дочь жалела, а не проклинала. Что ж, говорила, раз так, вырастим. Про аборт не упоминала.

Может, дело было в том, что и сама она поднимала детей без помощи мужа. Когда жив был, пил беспробудно, вряд ли помнил, сколько у него отпрысков и кто они – мальчики или девочки. А потом утонул: провалился в прорубь, опять же сильно в подпитии. Марусе тогда было четыре года. Отца она не помнила совершенно.

В памяти осталась только одна сцена. Маленькая Маруся и мама пришли из детского сада. Открыли двери в большую комнату – «залу», девочка рванулась вперёд и споткнулась о чьи-то ноги в серых брюках и чёрных носках. На пятке – круглая дырка. Она едва не свалилась рядом, испугалась, расплакалась. Ноги, разумеется, принадлежали отцу. Громко храпящее тело источало отвратительный запах. Пьяный отец не дошел до дивана, свалился посреди комнаты и заснул.

Когда он умер, Ольга Петровна даже вид не делала, что горюет по покойному. Не считала нужным врать ни себе, ни другим. Хотя проводила мужа в последний путь «по-людски», со всеми положенными атрибутами.

Братья и сестра были намного старше Маруси. Когда она родилась, Марии было семь лет, а двойняшкам Михаилу и Матвею – по девять. К тому моменту, когда приключилась Марусина беременность, все они уже были взрослыми людьми, имели семьи, жили отдельно от матери и сильно в ней не нуждались. Может, той стало одиноко, захотелось снова ощутить свою нужность, незаменимость для маленького человечка?

Как бы то ни было, Ольга Петровна приняла беременность младшей дочки, пусть и неожиданную, и слишком раннюю. Последний учебный год Маруся доучивалась через пень-колоду. Аттестат ей выдали из жалости, нарисовав в нём вполне приличные оценки по старой памяти, а ещё – благодаря маминому авторитету: та заведовала школьной столовой.

Надо сказать, никаких особых упрёков она не выслушивала, гонениям не подвергалась. Хотя было и показное сочувствие, и перешёптывания за спиной, и ехидство, и злорадные улыбочки – всего этого пришлось хлебнуть сполна. Но в основном люди отнеслись к ней сочувственно – любили за добрый нрав. Ну и, опять же, никто не стал бы связываться с Ольгой Петровной, женщиной решительной, суровой и языкастой.

Рожала семнадцатилетняя мать тяжело. Может, врачи в районной больнице что-то напортачили, а может, действительно, таз был узкий, как, пряча глаза, объяснял потом маме врач. Как бы то ни было, через положенное время Ольга Петровна забрала дочь и внучку домой. Имя ребёнку придумала Маруся, и бабушке оно не понравилось. Она никогда не звала внучку «лисьим» именем Алиса. Сразу и навсегда переделала в Альку.

Последующий год запомнился постоянным желанием спать: дочка оказалась на редкость крикливой и беспокойной. К тому же у Маруси не было молока, а от смесей у малышки были постоянные проблемы с кишечником. Только когда Алисе исполнилось года полтора, мать и бабушка вздохнули с облегчением: ребёнок стал спать ночами. И решили, что девушке надо устраивать жизнь, думать о будущем. Точнее, Ольга Петровна решила – как отрезала. В деревне для молодой девушки не предвиделось ни работы, ни перспектив в личном плане.

Она уехала в Казань учиться. А до этого полгода со скрипом вспоминала школьную программу, штудировала учебники и бегала с вопросами к учительнице математики. Итогом титанических усилий стало поступление на экономическое отделение сельскохозяйственного института.

Жить стала в общежитии. Училась и подрабатывала, потому что мать, к тому времени пенсионерка, деньгами помочь не могла, спасибо, за Алиской присматривала. А прожить на одну стипендию – нереально. На личную жизнь ни сил, ни времени уже не хватало, так что вопрос с поиском отца ребёнку оставался открытым.

Дочь видела наездами. Поначалу скучала по ней страшно, рвалась обратно, ревела по ночам, но с годами привыкла к такому положению вещей. Окончив вуз, устроилась на работу и собралась забрать Алиску в город, однако мать встала на дыбы. В своей категоричной манере объявила, что нечего ребёнку дышать в городе пылью и гарью. Здесь и воздух свежий, и продукты натуральные.

Ольга Петровна и представить себе не могла, как может остаться без своей Альки. Души во внучке не чаяла. Она вырастила четверых детей, была у неё ещё одна внучка и двое внуков, но никому из них не была так фанатично предана, никого не обожала так исступлённо, ни к кому не испытывала такой рвущей душу нежности, как к этой девочке. Ольга Петровна была Алиске матерью в большей степени, чем Маруся. Она лечила её от ветрянки и гриппа, учила давать сдачи соседским мальчишкам, делала с ней уроки, утешала, когда она ссорилась с лучшей подругой Катей. Разбиралась в её проблемах, успокаивала, поддерживала.

В каждый свой приезд Маруся замечала, что, хотя дочь и любит маму, но главный человек в её жизни – бабушка Оля. На вопрос, не хочет ли Алиса жить с мамочкой в большом городе, девочка уклончиво отвечала, что она бы рада, но тут друзья, школа… И обе, конечно, знали, что дело не в этом.

Алиска была живой копией своей бабки. Её клоном, более молодой версией. Они походили друг на друга не только внешне: крепко сбитая, плотная, с рыжеватыми волосами и крупными чертами лица, девочка даже отдалённо не напоминала мать или тонкокостного, узколицего отца. И не только характером: здесь коса регулярно находила на камень, и бабушка с внучкой страстно скандалили, а потом упоённо мирились. Они были похожи по духу, понимали друг дружку даже не с полуслова – с полувзгляда. В каждом жесте, улыбке, взгляде, принятых решениях и отношениях внучки с людьми Ольга Петровна узнавала себя.

Словом, разлучать этих двоих оказалось нельзя. Да и удобнее одной в городе – проблем меньше, вынуждена была признать Маруся. И смирилась с таким положением вещей. С годами оно стало казаться единственно верным, возможным и правильным. И незыблемым.

Пока этим летом Ольга Петровна не умерла.

Марусино горе не шло ни в какое сравнение с тем отчаянием, в которое пришла Алиса. Вот тут она и осознала, что теперь до конца дней будет расплачиваться за то, что когда-то поддалась (с облегчением, что уж себе врать!) на уговоры матери, предоставила Ольге Петровне самой растить Алиску. Правда заключалась в том, что они с дочерью были чужими людьми.

Она ничего не знала о том, что творилось в жизни её ребёнка. К тому же Алька обладала тяжёлым, колючим характером и находилась в весьма сложном возрасте. Маруся не понимала Алису и слегка побаивалась.

А девочка словно мстила ей за бабушкину смерть и своё внезапное голое одиночество. Позабыла, что сама ни за что не соглашалась уехать от бабушки, и раз за разом обвиняла мать в том, что та её бросила. Перечила во всём из принципа. В лицо заявляла, что она плохая мать. Кукушка. Люто ненавидела Руслана, который раньше ей нравился. Но теперь тот факт, что у матери есть близкий человек, а у неё нет, казался невыносимым. К тому же, наверное, подспудно девочка чувствовала, что Маруся куда сильнее привязана к мужу, чем к дочери.

Намешано тут столько, что не разгребёшь… Но Маруся верила, что всё наладится. Смена обстановки пойдёт им на пользу, сблизит. Она видела, что Алисе в Каменном Клыке нравится, и надеялась, что девочка освоится, привыкнет жить с матерью и отчимом, найдёт новых друзей. Правда, с учёбой было не ясно: ближайшая школа, как выяснилось, находилась в посёлке Радужный, в десяти километрах от Каменного Клыка. Как раз завтра они собирались поехать туда и выяснить, примут ли Алису.

Пока сидела да думала, мешая мечты с воспоминаниями, погода окончательно испортилась. Утро было хмурое, но она надеялась, что днём разгуляется. Не разгулялось. Небо заволокло комкастыми тучами, ветер из ласкового стал пронизывающим, трепал волосы, холодил открытые плечи и руки. Маруся пожалела, что не догадалась взять с собой тёплый свитер: в лёгких брючках и кофточке без рукавов она быстро продрогла.

Море заволновалось: седые волны, догоняя друг друга, набегали на берег и откатывались назад с сердитым шорохом. Азовское море не отличается такой яркой, пронзительной синевой, как, например, Чёрное, выглядит более суровым, аскетичным. Обычно бархатисто-серое, с едва заметным бирюзовым оттенком, оно на глазах потемнело до черноты.

Она вздохнула и поднялась. Надо идти домой, не хватало замёрзнуть и простудиться. Может быть, муж уже вернулся. Он уехал в Темрюк, а после собирался зайти в местную администрацию. Да и Алиску не мешало бы проведать. Прошептав по обыкновению морю «до свидания», Маруся быстро зашагала к дому.

Глава 4

Руслану никогда не доводилось видеть настолько красивых женщин, как Ирина Афанасьевна Шустовская. Вживую, не на экране телевизора. Но внешность телезвёзд и кинодив – часто результат профессионализма пластических хирургов, косметологов, диетологов, модельеров, гримёров, парикмахеров, операторов и прочих умельцев, занимающихся современным мифотворчеством. Здесь же перед ним была женщина, прекрасная живой, природной красотой.

Наведавшись в понедельник утром в поселковую администрацию, Руслан ожидал увидеть в кресле главы типичного немолодого чиновника или чиновницу в строгом костюмчике и очках. Столкнувшись с Ириной (так она просила называть себя), застыл на пороге, разинув рот. Любая фотомодель на её фоне выглядела бы невзрачной дурнушкой, чего уж говорить об обычных девушках.

Ирина была блондинкой, причём, похоже, натуральной. Разрез больших зелёных глаз, форма бровей, рисунок губ, классический нос, аккуратный подбородок, высокий лоб – это лицо было настолько безупречно, что это казалось нереальным. Однажды он где-то прочёл, что идеальная красота скучна и невыразительна, во внешности настоящей красавицы обязательно должна присутствовать некая неправильность, призванная добавить индивидуальности. Глядя на Ирину, он понял: это полный бред. Изюминкой этой женщины являлась удивительная, уникальная, лишённая малейшего изъяна ослепительная красота.

Вместо костюма на Шустовской был открытый топ, обнажавший покрытые ровным золотистым загаром плечи, и юбка, не скрывающая длинных стройных ног. Уши украшали крупные броские серьги, которые на любой другой женщине смотрелись бы вульгарно, а Ирине необычайно шли, подчёркивая совершенную линию скул.

В довершение всего глава администрации была даже моложе Руслана: как позже выяснилось, ей было всего двадцать девять лет. К реакции на свою внешность она, видимо, давно успела привыкнуть, так что спокойно дождалась, пока Руслан придёт в себя, подберёт с пола челюсть и вспомнит, зачем явился.

– Доброе утро, – смущённо поздоровался он. В памяти всплыл образ Маруси, и Руслану стало совестно, словно он только вылез из постели с любовницей.

Он знал, что нравится женщинам, но жене не изменял. Почти. Пара-тройка мимолётных встреч не в счёт. Романов не заводил не из страха потерять Марусю: был уверен, что она простила бы. Просто не видел в этом смысла. Ради чего? В сущности, большинство женщин предсказуемы и однообразны. По крайней мере, таковы были многочисленные подруги, прошедшие через его холостяцкую жизнь.

– Здравствуйте, Руслан. Я так и думала, что вы сегодня к нам заглянете, – улыбнулась Ирина.

– Как вы догадались, кто я? – удивился он.

– Это несложно. Посёлок у нас маленький, немногим больше ста пятидесяти жителей. Разумеется, я всех прекрасно знаю. У нас все друг друга знают, мы живём сплочённо, и когда на пороге появляется незнакомец, без труда можно понять, что это и есть наш новый сосед. Что касается имени, тут тоже просто. Дубцов был здесь на прошлой неделе, и рассказал, что дом на Приморской купила семья. Вадим занимается недвижимостью в Каменном Клыке, все сделки идут через него. Как видите, ничего необычного. Давайте знакомиться?

Она обогнула стол и подошла к нему, протянув руку. От её прикосновения по телу прошла тягучая сладкая волна, во рту стало сухо. В Ирининых глазах промелькнула едва заметная понимающая усмешка. Аромат её духов был сладковатым, одурманивающим, как она сама. Пожалуй, это скорее вечерний парфюм, однако ей он, несомненно, шёл.

– Присаживайтесь, – предложила она, опускаясь на диван. Он повиновался, однако предпочёл выбрать стоявшее рядом кресло. Ирина снова усмехнулась – уже более откровенно. – Вашу жену зовут Мариной?

– Да, но я называю её Марусей.

– Как мило. Сколько лет вашей дочери?

– Алиса – дочь Маруси, – зачем-то поведал он.

В глазах Ирины что-то промелькнуло – он не успел уловить, что именно. Она одобрительно улыбнулась и заметила:

– Вы молодец. Не всякий мужчина сумеет принять и растить чужого ребёнка как своего.

– Если любишь женщину, любишь и её ребёнка, – отрывисто бросил Руслан, раздражённый и собственным неуместным откровением, и (ещё больше) незаслуженной похвалой, в которой ему почудилась скрытая издёвка. Ирина чутко уловила его настроение и предпочла сменить тему. Деловито перечислила документы, которые следовало предоставить в поселковую администрацию, назвала сумму обязательных взносов, прояснила вопросы, касающиеся коммунальных платежей.

Прощание получилось неловким. Внешняя притягательность Ирины была настолько выразительна, что появлялось навязчивое желание любой её жест и слово трактовать как приглашение к дальнейшему, более плотному знакомству. В планы Руслана совершенно не входил роман и, тем более, новые отношения, хотя ему показалось (понравилось так думать?), что Ирина не будет против.

Он ушёл слишком поспешно. Лучше подошло бы слово «ретировался». Однако когда спускался по ступенькам, Ирина окликнула его:

– Чуть не забыла! – Она стояла на верхней ступеньке, он на нижней. – У нас в Каменном Клыке есть давняя традиция: тридцать первого октября мы устраиваем Осенний бал. Вы, разумеется, приглашены. Ждём вас с женой и дочкой.

– Тридцать первого октября? Это же Хэллоуин.

– Мы не признаём этот праздник, – отрезала Ирина, – глупое нововведение, чуждое российской культуре. Как и Валентинов день. Так что не забудьте!

– Но…

– Никаких «но»! Отказы не принимаются! – Ирина смягчила резкость своих слов очаровательной улыбкой, развернулась и скрылась внутри здания.

Не вполне придя в себя после утренней сцены, Руслан приехал домой и сразу занялся делами. Требовалось немного поколдовать с проводкой: в кабинете постоянно мигала лампочка, и это моргание действовало на нервы. Монотонная работа успокаивала, постепенно к нему вернулась способность мыслить рационально и хладнокровно. Что это он в самом деле? Ну, красивая. Но мало ли таких? Что ему за дело до неё? К тому же у такой женщины наверняка кто-то есть. От этой мысли стало одновременно и лучше, и хуже. С одной стороны, накатило облегчение, с другой – подступило что-то, похожее на ревность.

С досады он неосторожно ткнул куда-то рукой, и его легонько дёрнуло током.

– Дьявол! – громко выругался Руслан.

– Привет! – сказала неслышно подошедшая сзади Маруська. – Ты, оказывается, уже дома? А я к морю ходила.

– Оказывается, дома, – буркнул он и посмотрел на жену.

Ему всегда нравилось смотреть на неё. Тонкая, гибкая, нежная. В ней была манящая беззащитность, детскость. Руслан сразу обратил на это внимание, когда они познакомились. С первых минут она вызвала в нём желание защитить, заступиться.

Его фирма делала ремонт в садике, где работала Маруся. Он заглянул в бухгалтерию утрясти кое-какие дела. Так и встретились. Поначалу она не доверяла ему: позже он понял причину. Руслан никогда не искал лёгких путей, препятствия только разжигали решимость их преодолеть, и уже спустя пару месяцев она переехала к нему.

Он ни разу не пожалел об этом – это была целиком и полностью его женщина. Женственная, мягкая, терпеливая, кроткая. Слишком бойкие, излишне самостоятельные дамочки его не привлекали. И уж конечно, он не потерпел бы, чтобы женщина рядом с ним превосходила его умом.

Признаться, Руслан всегда относился к жене чуточку снисходительно. Как к существу милому и любимому, но, несомненно, стоящему чуть ниже на ступени. Куда вели ступени, что это вообще за лестница такая, он и сам не знал, и если бы кто-то предположил, что он считает себя лучше Маруси, гневно опроверг бы такое утверждение. И всё же… Это было что угодно: страсть, любовь, привязанность, но не отношение равного к равному.

Втайне, не говоря ей, он решил сделать официальное предложение этой зимой. Точнее, под Новый год. Представлял, как она обрадуется.

Сейчас она стояла перед ним, и, наверное, впервые в жизни он подумал, что было бы, окажись на её месте другая. Например, Ирина Шустовская. Руслан растерялся и оттого разозлился.

– Что ты вечно к морю бегаешь? – грубо спросил он. – Надеешься алые паруса высмотреть, Ассоль? Лучше бы обед приготовила. Есть хочу, умираю.

Маруся растерянности мужа не заметила, а вот на грубость слегка обиделась.

– Уже давно всё приготовила, – прохладно ответила она, – а к морю хожу, потому что нравится. Ты же сам хотел, чтобы мне тут понравилось.

В голосе жены прозвучал необычный для неё вызов. Это охладило Руслана, и он слегка извиняющимся тоном поинтересовался:

– Что сварила? – Руслан знал, что Маруся обожает готовить и рассказывать, что приготовила. Это сработало, жена мигом перестала дуться. Её легкость и отходчивость всегда ему нравились.

– Салат сделала, с курицей, помидорами, сладким перцем и брынзой. Хлеб испекла, мы с Алиской пол-утра с хлебопечкой разбирались. У меня же раньше не было. А ещё красный суп сварила. Со свёклой.

У Маруськи была смешная привычка называть супы по цветам. Имелось три вида супов: белые – например, куриный, с фрикадельками, рисовый. Жёлтые – это рассольник, харчо, щи или солянка. И красные – томатный или борщ. Помимо цвета, обычно уточняла: «жёлтый с капустой» на человеческом языке обозначало щи, а «красный с помидорами» – томатный суп-пюре. Сегодня она имела в виду, что приготовила борщ.

Странно, но вдруг Маруськина привычка, которая обычно казалась Руслану забавной, вызвала непонятное глухое раздражение. «Идиотизм какой-то. Деревенщина. Неужели нельзя говорить, как все нормальные люди!» – пронеслось в голове. Он еле удержался, чтобы не произнести это вслух, и сквозь зубы оборонил:

– Ладно, иди пока. Закончу – тоже приду.

– Хорошо, – покладисто согласилась она, – а ты долго будешь?

– Нет, – коротко ответил он, всем видом давая понять, что мешать ему не следует. Маруся, как обычно, угадала его настроение и тихо удалилась. Но и эта понятливость сегодня пришлась не ко двору.

Борщ был исключительный, как и всё остальное. Маруська отличная хозяйка, ничего не скажешь. Наслаждаясь вкусом еды, Руслан испытывал лёгкие угрызения совести за свои недавние мысли. Она держалась насторожённо: чувствовала, что муж не в духе, но не могла уловить причину.

– Алиска где? Почему не обедает? – спросил он, чтобы не молчать.

– Поела уже. За ней девочка зашла, соседка. Надей зовут. Они ушли куда-то, – пояснила жена.

Когда она говорила о дочери, голос её всегда звучал слегка испуганно. Маруся боялась и проявлений Алискиного непростого нрава, и реакции Руслана. Метаться между двух огней нелегко, оставалось только надеяться, что со временем острота ситуации сгладится.

– Хорошо, что подружка появилась, – одобрительно отозвался Руслан, и она заметно расслабилась, затараторила что-то про необходимость общения, подростковую дружбу, воспитание девочек. Хотя что она-то может знать об этом воспитании?

К вечеру напряжение спало. Он с головой ушёл в планирование летнего кафе: они решили всё-таки именно его устроить на заднем дворе, а не бассейн. Жена великолепно готовит, это умение надо использовать. Лишний источник дохода не помешает. Нужно поставить несколько столиков (непременно деревянных, это же не вульгарная «стограмошная»), сделать крытую веранду с мангалом и летней кухней. Шашлыки он и сам сумеет пожарить. Или можно будет кого-то нанять, там посмотрим.

Маруся возилась в гостиной с пледом: накупила разноцветной пряжи и теперь увлечённо вязала. Зимой будет здорово закутаться в пёстрый плед и дремать. Согревать тело, отогреваясь душой. Она считала, что вещи, сделанные собственными руками, помнят и хранят тепло и заботу этих рук.

Алиска сидела в своей комнате. Что делала, неизвестно. Слышно было разноголосое бормотание, временами звучала музыка. То ли телевизор, то ли компьютер. Маруся несколько раз порывалась заглянуть в комнату, но дверь была заперта изнутри, а подходящего предлога, чтобы постучаться, не находилось. Просто так, безо всякого повода, постучать, зайти и спросить у дочки, как дела, узнать, чем она занимается, мать не решалась. Боялась нарваться на очередную грубость и резкий тон. Поэтому тихонько вздыхала и снова бралась за своё рукоделие.

Утреннее радостное настроение не пропало бесследно, но как-то сжалось, потускнело. Это ничего – нормальный человек не может круглосуточно пребывать в состоянии счастливого возбуждения. Спокойствие куда более естественно. Однако прислушавшись к себе, поняла, что она вовсе не спокойна. Скорее, выжидает, прислушивается к чему-то.

К чему тут можно прислушиваться? Обычная, чуточку скучноватая жизнь маленького посёлка. В местах, привыкших принимать, пропускать через себя потоки гостей-чужаков, жизнь в межсезонье замирает. Становится вялой, тягучей и…

Не живой? Немного зловещей? Оттого и странное настроение, когда глубоко внутри, за несколькими слоями показного спокойствия и умиротворения, прячется опасливое ожидание.

Что за глупости лезут в голову! Ничего зловещего, никаких опасений! Она резко дёрнула нить, и та порвалась. Маруся недовольно фыркнула, злясь на себя. Руслан поднял голову от бумаг и вдруг сказал:

– Я тебя люблю! – И, глядя на её изумлённое лицо (он не часто позволял себе подобные изъявления чувств), добавил: – Хочешь, ребёнка родим? Бросай свои таблетки.

Повисла пауза. Тишина сгустилась и набрякла. Губы у Маруси задрожали, в лице появилось что-то отчаянное. Она посмотрела на мужа взглядом, который, как позже выяснилось, он запомнил навсегда, и ничего не ответила. Но он и так всё понял. Подошёл к жене, обнял и прижал к себе. Она прильнула к нему, по щекам текли немые слёзы.

Она-то знала, что он всё понял неправильно.

Глава 5

Во вторник, как и собирались, отправились в Радужный, договориться насчёт Алискиного обучения. Директриса оказалась приятной улыбчивой женщиной за пятьдесят. Школа – двухэтажное аккуратное здание из светлого кирпича, была похожа на ту, куда ходила Маруся, а вслед за ней – Алиса. «Родным повеяло», – с усмешкой оборонил Руслан.

Директриса изучила Алискины документы, благосклонно покивала, глядя на ровные ряды пятёрок-четвёрок, и сказала, что с радостью примет девочку в школу. И ничего страшного, что в середине года – наверстает. Договорились, что Алиса приступит к обучению со следующей недели.

Выяснилась приятная деталь: оказывается, детей, которые жили в Каменном Клыке, привозил на учёбу и развозил по домам школьный автобус. Нужно было только позвонить некоей Варваре Валерьевне (директриса дала телефон), которая занималась этим вопросом. Следовало обо всём с ней договориться и внести ежемесячную плату.

Домой ехали в приподнятом настроении. Маруська связалась с Варварой Валерьевной, та попросила их подъехать к ней, чтобы познакомиться и обговорить детали. Жила она на улице Ягодной, и жена пообещала, что они подъедут в течение часа.

Однако немного опоздали. Разгорячённый хорошими новостями, Руслан заболтался с Марусей и свернул не в ту сторону. В Каменный Клык вели две дороги, соответственно, имелись два въезда-выезда. Местные называли их Восточным и Западным, и чаще пользовались первым. Сегодня, перепутав повороты, он направил «Опель» другой дорогой, которая вела к Западному выезду и, как выяснилось, проходила вдоль кладбища.

Риелтор, помнится, говорил, что в нескольких километрах от посёлка имеется погост, и теперь новосёлы увидели его собственными глазами. Обнесённое голубой металлической оградой, кладбище располагалось на ровном обширном участке, по большей части – открытом, лишь кое-где засаженном деревьями. Правда, в задней части погоста деревья росли куда гуще. Можно сказать, там был настоящий лес. Скорее всего, решил Руслан, в той части кладбища пока не хоронят.

– Какое большое! – присвистнула Алиска.

– Ничего удивительного, это старинный посёлок, – пожала плечами Маруся. – Сколько поколений умерло.

– Интересно, нас тоже тут похоронят? – неожиданно выдала девочка. Она с интересом уставилась в окно, провожая глазами кресты и надгробия.

Маруся и Руслан переглянулись.

– Если останемся здесь жить, наверное, да. Думаю, всех местных здесь хоронят.

Он старался говорить спокойно. Конечно, тема смерти столь же естественна, как и тема рождения, но вопрос Алисы почему-то вызвал неприятное чувство. К чему заводить такие разговоры?

– По-моему, нам рано думать о смерти – давайте лучше решим, когда поедем затовариваться ручками-тетрадками. Алиска, тебе столько всего нужно! – Маруся попыталась перевести беседу в более жизнерадостное русло, но у неё ничего не вышло.

– Умирать всегда рано, – отмахнулась дочь от слов матери. – Потому что не хочется. Бабушке и шестьдесят пять не исполнилось, а она взяла и умерла. Вон, сколько крестов! Получается, они все здесь крещёные?

– Получается, так, – осторожно ответила Маруся.

– Где же тогда церковь? – вполне логично поинтересовалась девочка.

А ведь и правда. Возле сельских кладбищ почти всегда есть церкви или мечети, как у них, в Татарстане. Или же храмы имеются в посёлке. В последние десятилетия, когда религия снова вошла в моду, в большинстве поселений отстроили-отреставрировали культовые сооружения – люди охотно приобщались к вере. Или просто ходили заключать сделки с Всевышним. «Боже, помоги мне получить права (развить бизнес, взять кредит, выйти замуж), а я обещаю постараться в будущем году грешить поменьше. Или хотя бы регулярно каяться».

Но в Каменном Клыке и его окрестностях церквей не наблюдалось. Руслан уже успел объехать посёлок и прилегающие территории, и точно это знал. Впрочем, им какая разница, есть или нет? Не сильно-то они и набожные.

– Видимо, нет церкви. Тебе она зачем? Ты бы туда всё равно не пошла, – заметил он.

– Может, пошла бы, – огрызнулась Алиса и поджала губы.

«Вылитая бабушка», – подумала Маруся, увидев дочь в зеркале заднего вида.

Остаток пути молчали. Алиска – недовольно, Маруся – с головой уйдя в воспоминания. Руслан думал о том, что больше этой дорогой ни за что не поедет. Вид кладбищ всегда навевал на него тоску.

Варвара Валерьевна жила в огромном доме, выкрашенном в дикий розовый цвет. Архитектура была под стать цвету: банальная и пошловатая. Все эти башенки, мансарды, узорчатые карнизы – апофеоз безвкусицы, но следовало признать, что постройка добротная, что называется, на века, и смотрится трёхэтажный особняк внушительно.

Хозяйка выбежала к гостям с такой радостной улыбкой, будто прибыли после долгой разлуки её родственники или близкие друзья. Она расцеловалась с Марусей в обе щёки («Какая вы хорошенькая, мы обязательно будем подругами!»), энергично пожала руку Руслану («Пожалуйста, называйте меня просто Варей»), ласково потрепала по плечу Алиску («Будете с моим Виталиком вместе в школу ездить») и предложила перейти на «ты».

Это была довольно высокая, чуть полноватая женщина лет тридцати – тридцати пяти, большеглазая, черноволосая, с румяным круглым лицом и симпатичными ямочками на тугих щёчках. Ладная, округлая, сдобная, статью она напоминала казачку из «Тихого Дона».

Варвара повела гостей в дом, без умолку треща на ходу. Руслана она быстро утомила, он не любил болтливых женщин, а вот Маруська, похоже, была в восторге от новой знакомой. Та, как выяснилось, тоже обожала готовить, а на досуге рукодельничала.

Убранство дома, как ни странно, было выдержано в едином стиле, лаконичном и даже изысканном. Такое впечатление, словно строил дом один человек, а внутренней отделкой занимался другой. Вскоре выяснилось, что так на самом деле и было. Варя при первой же встрече, за чаем с домашней выпечкой, вывалила все подробности.

– Дом первый муж строил, царствие ему небесное. Потом я вышла за Валика. Он приехал сюда отдыхать, остановился у меня и… Сами понимаете. Любовь и всё такое. У него жена осталась в Москве, он развёлся и вернулся сюда, ко мне. Виталик родился, в десятом классе учится, сейчас как раз в школе. Валик всё тут перекроил по-своему, он дизайном увлекается. Многим в Каменном Клыке интерьеры делал, – гордо сказала она.

– А гостей где размещаете? – поинтересовалась Маруся и от души похвалила шоколадное печенье.

– Это мой фирменный рецепт, я тебя потом научу, – довольно улыбнулась Варя. – А гостиницу мы уже не держим. Раньше, когда с первым мужем жила, держали. А теперь нет. Валик дизайном подрабатывает, пиццерию открыли. «Супер-пицца» называется. Видели, наверное, в центре.

Все трое подтвердили, что видели, и что пицца – действительно, супер. Варя охотно рассказывала о подробностях здешней жизни. По её словам выходило, что детей в посёлке не так много. В садик малышей никто не водит, родители сами справляются. Да и нет в Каменном Клыке садика, а возить куда-то, в тот же Радужный, смысла нет. Другое дело школа.

– Ириночка Афанасьевна, наша глава, дай ей Бог здоровья, золотая просто! Вы с ней уже знакомы? – частила Варя. – Выделила деньги, купила автобус, и уже сколько лет – благодать! Не надо голову ломать! Прямо из центра, от администрации, утром автобус отходит, и родители спокойны. Детей отвезут-привезут. Цена божеская!

Она назвала сумму. Правда, скромная цена за такой несомненный комфорт. Маруся заметила, что при упоминании «золотой» главы администрации Руслан странно дёрнул подбородком. Надо будет приглядеться, что это за чудо такое, ювелирное.

Варвара между тем продолжала сыпать историями из жизни посёлка. Рассказывала, кто где живёт, кто чем занимается. Поведала о ценах, порядках, о традиции праздновать Осенний бал в Хэллоуин. Руслан быстро потерял нить разговора и слушал, навесив на лицо вежливую улыбку, старательно подавляя зевоту. Алиска налегала на печенье и кексы. И только Марусю всё это живо интересовало. Про Осенний бал она слышала впервые.

– Вас разве ещё не пригласили? – удивилась Варя и бросила беглый взгляд на Руслана.

– Нет, – протянула Маруся.

– Вообще-то пригласили, – неохотно ответил Руслан, – просто забыл тебе сказать.

Она укоризненно посмотрела на мужа.

– Мужчины! – понимающе вздохнула Варя. – Вам обязательно понравится наш праздник. Бывает очень весело.

– Не сомневаюсь, – улыбнулась Маруся, – мне всё здесь нравится.

Они поболтали ещё минут десять и уже собрались уходить, когда в комнату вошёл высокий худощавый мужчина. У него были светлые глаза, впалые щёки и короткие тёмные волосы с проседью. Мужчина заметно сутулился, как и многие люди немалого роста.

– Не знал, что у нас гости, – глуховато произнёс он.

Варя резво вскочила со стула и чуть не вприпрыжку подбежала к мужу. Чмокнула в губы, ничуть не стесняясь посторонних, и сказала:

– А вот и Валик! Валик, это новенькие, с Приморской! Я вас сейчас познакомлю.

Она принялась по очереди называть их имена. Валик вежливо, но сдержанно приветствовал их, наклоняясь вперёд и бережно вкладывая свою ладонь в их руки. Будто это был какой-то особый, хрупкий подарок. Здороваясь с хозяином дома, Руслан испытал странное чувство. Ему показалось, будто он знает этого человека. Его лицо, сутулость, манера здороваться, голос… Где-то он уже всё это видел. Но где? Вспомнить никак не удавалось. Валик тоже пару раз странно на него посмотрел. Изучающе, серьёзно и вместе с тем воровато. Спешил быстрее отвести взгляд.

– Извините, мы с вами раньше не встречались? Такое знакомое лицо, – не выдержал Руслан.

– Не думаю, – покачал головой Валик, – вы из какого города?

– Из Казани. А вы, я знаю, москвич.

– Москвич, – подтвердил Валик, – и в Казани, кстати, пару раз бывал, но уже давно. И вас точно не видел, – он улыбнулся удивительно открытой и приятной улыбкой.

– Наверное, похож на кого-то, – предположила Варя, и принялась рассказывать очередную байку.

На этот раз – про похожих друг на друга людей. Потом поговорили о типажах лиц, плавно перешли на детей. Вырваться от словоохотливой гостеприимной Вари было не так-то просто. Спасло то, что Валик деликатно намекнул: он не прочь пообедать. Гости тут же вскочили и засобирались домой, понимая, что хозяйке теперь не до них. Прощались бурно, обещая общаться, дружить и чаще забегать друг к другу в гости.

Уже поздно вечером, укладываясь спать, Руслан вспомнил, где видел Валика. Точнее, вспомнил, на кого тот похож. Варя была права: он напоминал отцовского приятеля, бывшего однокурсника, который уехал из Казани то ли в Питер, то ли в Москву. Имени его не помнил, видел всего однажды, когда тот приехал на отцовский юбилей. Десятилетнему Русе мужчина запомнился благодаря подарку, который привёз: это была не какая-то глупая игрушка, а великолепный, настоящий взрослый бинокль в шикарном кожаном футляре. Разумеется, щедрый даритель из далёкого детства и сегодняшний Валик были разными людьми. Отцовскому приятелю сегодня должно быть не меньше восьмидесяти.

Руслан успокоился. Он терпеть не мог, когда забывал что-либо, будь то название фильма или имя известного артиста. Мучился до тех пор, пока не удавалось-таки вспомнить. Сердился на себя, но не мог перестать копаться в архивах памяти. Слава Богу, в этот раз дело ограничилось одним днём. А однажды он почти целую неделю пытался вспомнить имя популярного голливудского актёра. Помнил эпизоды, сцены из фильмов, где тот снимался, лицо его издевательски стояло перед внутренним взором, но ни названия или сюжета фильмов, ни имени вспомнить не удавалось. В итоге утром, сразу после пробуждения, в голове всплыло – Джон Траволта! Мука закончилась.

В четверг они ездили в Радужный, за покупками для Алисы. Приобрели сумку, пенал, кучу авторучек и карандашей, тонкие и толстые тетради, дневник, обложки, ластики и прочую дребедень. А ещё – спортивную форму, школьную юбку и жилет (как велела директриса), три красивые блузки светлых оттенков и две пары туфель. Венчал всё это красивый дорогущий блокнот-ежедневник в кожаном переплёте. Зачем он был нужен Алиске, неизвестно. Скорее всего, просто понравился. Но жена купила ежедневник без разговоров, потому что стремилась во всём угодить дочери. Выторговывала спокойное существование: лишь бы та не провоцировала конфликтов. Маленькая негодяйка давно это поняла и беззастенчиво пользовалась.

Дома Алиска сразу унеслась в свою комнату разбирать покупки. Маруся подошла к Руслану, прижалась лбом к его груди. Постояла так минутку, потом подняла голову и негромко спросила, косясь на дверь в детскую:

– Хорошо, что она пойдёт в школу, да?

– Да, – согласился Руслан.

– Друзья появятся, заботы… Отвлечётся, времени свободного не останется на всякую дурь. Может, в кружок какой-то захочет ходить. Или секцию. Знаешь, она ведь хорошо рисует.

– Правда? – безразлично спросил он. – Что ж, если захочет куда-то пойти заниматься, здорово будет.

– Удачно всё купили, как думаешь? – Маруська часто спрашивала об очевидных вещах, и Руслана это удивляло или раздражало, в зависимости от расположения духа.

– Конечно, удачно, малыш, – покладисто ответил он. Сегодня настроение было хорошее.

Алиска тем временем перемерила по очереди свои туфельки и все три блузки с новой формой, повертелась перед зеркалом и осталась довольна собой. С новыми одноклассниками надо знакомиться во всеоружии. Пусть видят, что она не какая-то колхозница, а очень даже красивая современная девушка.

Покончив с примеркой, Алиса аккуратно уложила в новую сумку дневник, тетрадки, пенал с карандашами и авторучками. Учебники обещали выдать в школьной библиотеке. Потом, конечно, в сумке образуется каша из обрывков бумаг, тетрадных листков, смятых рваных обложек, исписанных ручек и обломков карандашей без грифеля, но первые пару дней Алиса будет ревностно следить за порядком. Новенький, приятно пахнущий блокнот девочка тоже засунула в сумку, полюбовавшись им, и в которой раз бегло пролистнув глянцевые плотные странички. Его можно было и не брать в школу, но Алиса решила взять. Вдруг пригодится.

Аккуратно застегнув молнию, она поставила сумку возле стола и с удовольствием окинула её взглядом. Сумка была красивая и модная.

Девочка улеглась на кровать и принялась фантазировать, как пройдёт первый день в новой школе. Алисе очень хотелось, чтобы выходные быстрее закончились и наступил понедельник.

Глава 6

Суббота началась как обычно: пробуждение, умывание, завтрак. Руслан встал с кровати, когда было почти одиннадцать, Алиска и того позже. Маруся, ранняя пташка, испекла блинчики, достала сгущёнку и джем, заварила кофе.

Солнце за окном светило так отчаянно, что казалось, на дворе разгар лета, можно пойти на пляж, нырять и плавать до посинения, а потом валяться на горячем песке, впитывая благодатную лучистую энергию.

Руслан сидел за столом, прихлёбывал густой ароматный напиток, ел горячие золотистые блинчики и читал книгу. Никак не мог избавиться от этой привычки: знал, что читать за едой вредно, но ничего не мог с собой поделать. Без чтива еда казалась безвкусной. Маруся поначалу выказывала слабое недовольство, жаловалась, что он отгораживается от неё книгами, но постепенно поняла, что не в силах это переломить.

Сегодня он читал новый роман Питера Джеймса, который купил несколько дней назад в ещё одном прибрежном посёлке под названием Ракушка. Съездил туда по совету дизайнера Валика, чтобы присмотреть строительные материалы для летнего кафе. Валик сказал, там дешевле, чем где-либо. Так оно и оказалось. Руслан посмотрел, выбрал, что надо, приценился, договорился о поставке и, довольный собой, прошёлся по соседним магазинчикам.

В посёлке оказался весьма приличный магазин «Книгочей», с богатым выбором литературы на любой вкус. Хозяин, Сергей Сергеевич Наумов, сам страстный книгоман, найдя в лице нового покупателя родственную душу, долго рассуждал о книжных новинках, о катастрофически, поголовно нечитающем населении, сложностях ведения бизнеса в таких непростых условиях, а напоследок подарил дисконтную карту. Руслан, нагруженный книгами, клятвенно заверил, что «Книгочей» приобрёл в его лице постоянного клиента. Расстались с Сергеем Сергеевичем почти друзьями. Тот обещал звонить и сообщать о пополнении ассортимента.

Теперь (иногда в ущерб домашним делам) он жадно поглощал приобретённые книги. Читал быстро, полностью погружаясь в атмосферу повествования и подчас слабо реагируя на происходящее в реальности. В то субботнее утро Руслан тоже выпал из жизни, получая огромное удовольствие от блинчиков, кофе и захватывающего сюжета признанного мастера остросюжетной прозы. Когда он «вынырнул», спор был в самом разгаре. Как позже рассказала зарёванная Маруся, всё началось вполне невинно, а потом – слово за слово и понеслось…

Мать спросила, чем дочка собирается сегодня заняться. Та ответила, что пойдёт с соседкой, Надей Сысоевой, в центр. Опять с Надей.

При ближайшем рассмотрении девушка не слишком понравилась Марусе. Она была на два-три года старше Алисы, заочно училась в каком-то техникуме и постоянно околачивалась дома. Облик Сысоевой вызывал у Маруси неприязнь: нахально-туповатая мордашка с густо подведёнными глазами, осветлённые кудри, визгливый смех, татуировка на плече в виде бутона розы и сердечка, привычка носить вызывающе короткие юбки с полными карманами семечек (наверняка курит и после «зажёвывает») и выводящая из себя привычка тянуть слова. «Здра-а-асть» вместо нормального «здравствуйте». Несколько раз Маруся слышала, как девчонка виртуозно матерится. Бездельница, лентяйка, ограниченная девица, эта Надя была совершенно не подходящей компанией для Алисы.

Ничего такого вслух она, разумеется, не произнесла. Мягко напомнила, что до школы осталось только два дня. Может, стоит почитать, порешать какие-то примеры или задачки – мало ли, вдруг в новой школе требования к ученикам выше, чем в той, Смоляновской. Миролюбиво сказав, доброжелательно, безо всякой издёвки, потом Маруся рыдала. Да и не умела она подковыривать. Но Алиска вспыхнула и ощетинилась. В словах матери ей почудилось что угодно, но только не искреннее участие и забота.

– Не надо мне указывать, как учиться, – заявила Алиска, – тебя никогда не волновало, какие у меня оценки, нечего прикидываться!

– Что значит «не волновало»! – возмутилась Маруся, отставив чашку с кофе в сторону. – Очень даже волновало!

– Решила наверстать упущенное? – не слушая мать, продолжила Алиса. – Будешь корчить из себя строгую мамашу, уроки начнёшь проверять? Скажи уж сразу, тебе просто Надька не нравится! Я сразу заметила, как ты на неё пялишься!

– Ничего я не пялюсь! Причём тут эта Надя? Мы о тебе говорим!

– Притом! – Алиса говорила всё громче, и Руслан наконец оторвался от чтения, недовольно хмурясь и пытаясь разобраться, из-за чего весь сыр-бор. – Притом! Надька раскованная, делает, что нравится! А тебе надо, чтобы все по струнке ходили! Котлеты твои жрали и нахваливали! Пледики вязали! Плиту вылизывали! А я не хочу! И не буду!

– Я никого не заставляю есть и… вязать, – обескуражено отбивалась Маруся. Мысль, что её, всю жизнь стремящуюся подстроиться, угодить, собственная дочь считает кем-то вроде домашнего тирана, не укладывалась в голове.

– Тоже мне, святоша! – в полный голос быстро говорила Алиска. Щеки её раскраснелись, глаза сердито сверкали. – Я себе друзей сама буду выбирать. Ты мне не указ! А этот, – она мотнула головой в сторону Руслана, – тем более.

– Полегче на поворотах, Алиса! – вмешался он.

Но девочка не собиралась сдерживаться. По-видимому, несколько дней затишья не прошли даром: энергия требовала выхода.

– Ага, не нравится? Вот и мне тоже не нравится, что вы мне постоянно указываете. А Надька…

– Эта твоя Надя – вульгарная шалава, – не сдержалась Маруся, – хочешь стать на неё похожей?

– Кто бы говорил! Мне, между прочим, и без Надьки есть в кого быть шалавой! На себя посмотри! Ребёнка нагуляла, родила за партой, а туда же, мораль читает!

Стало тихо. Алиса, похоже, сама от себя не ожидала таких слов. Выкрикнула – и испугалась. Застыла на стуле. Маруся вздрогнула, побледнела, закусила губу. Глаза её наполнились слезами, она хотела что-то сказать и не смогла. Встала и выбежала из комнаты.

Алиса и Руслан остались одни.

Скорее всего, это был тот самый момент, когда можно было обернуть в свою пользу сложившуюся в семье непростую ситуацию. Нужно было заставить девочку в полной мере ощутить чудовищную недопустимость таких слов, заставить пожалеть о них, напомнить, что матери пришлось несладко в жизни; она ошибалась, но очень любит дочь и хочет стать ей другом… Тем более Алиса и сама уже пожалела о своей вспышке.

Но понимание этого пришло позже. И Руслан повёл себя, как мужчина, женщину которого обидели.

– Ты что себе позволяешь, дрянь? – процедил он. – Кто ты такая, чтоб судить мать? Она из кожи лезет, лишь бы тебе угодить, а ты… Имей в виду, я такого в своём доме терпеть не намерен!

Он говорил жёстко и зло, не делая скидки на возраст, не задумываясь, как смягчить удар, скорее, наоборот. Алиса отреагировала ожидаемо. Раскаяние и растерянность были отброшены и забыты, снова поднял голову гнев, девочка вскочила со стула и завопила:

– Да знаю я, что вам обоим на фиг не нужна! Лицемеры проклятые! Только и думаете, как бы от меня избавиться! Я вам чужая! «В своём доме!» – яростно передразнила она. – Конечно, в твоём! Извини, что дышу здесь твоим воздухом! Что живу здесь! Мать как собачонка за тобой бегает, на всё готова, лишь бы её покормили и погладили, а я не буду! Я… да пошли вы оба!

Маруся из соседней комнаты слышала яростные крики дочери. Она сидела на кровати в спальне и плакала, никак не могла остановиться. Это было начало долгой череды слёз: с того дня она рыдала каждый день. Алиса выкрикивала беспощадные, несправедливые слова, и каждое из них кнутом било по оголённым нервам. А потом с грохотом хлопнула дверь, послышались торопливые удаляющиеся шаги. Девочка куда-то умчалась. Наверное, к своей Надьке, будь она неладна.

Через минуту в спальню зашёл муж.

– Что ты ей сказал? – Маруся смотрела на него, и лицо у неё было сморщенное, жалкое, в красных пятнах.

– А что я мог сказать? – сердито и вместе с тем растерянно ответил Руслан. Он не ожидал вспышки такой обжигающей ненависти. – Приструнить хотел. Сказал, нельзя так с матерью говорить. А она…

– Я слышала, – грустно перебила Маруся. – Она ушла?

Он кивнул и сел рядом с женой.

– Вернётся, никуда не денется. Куда тут бежать-то?

– Знаю, что вернётся, но… Может, пойти поискать? – нерешительно предложила она.

– Да-да, иди, беги! Она и без того тебе на шею села и ножки свесила, а тут совсем обнаглеет.

Он и вправду так считал. Детям, а тем более подросткам, нельзя давать воли. Они как зверьки, живут инстинктами, проверяют старших на прочность. Дал слабину – пиши пропало. В глубине души Руслан считал, что и с женщинами так же: стоит им понять, что они имеют над тобой власть – и всё. Можешь быть уверен, воспользуются этой властью на полную катушку.

Маруся, как обычно, послушалась мужа. Немного успокоившись, она и сама согласилась, что Алисе не помешает подумать над своим поведением. Остынет, взвесит всё, попросит прощения. А вот если она, мать, взрослый человек, побежит за ней к Надьке (девочка, ясное дело, там, где же ещё?) с уговорами и просьбами помириться, та выкинет ещё и не такой фортель. И не раз.

Она умылась, накапала успокоительных капель с резким пряным запахом, убрала со стола. Муж сказал, что сегодня – никакой работы. Надо расслабиться. Ближе к вечеру они поедут, купят чего-нибудь вкусного. Например, Варварину пиццу, от которой Алиска была в восторге, мороженого (Маруськина слабость) и креветок (Руслан обожал морепродукты и готов был есть их каждый день). И, непременно, необычайно вкусного и ароматного местного вина. Устроят себе романтический ужин.

Наверное, к этому времени уже вернётся надувшаяся Алиска и, будем надеяться, у неё хватит ума попросить прощения. Может, и хорошо, что девочка выплеснула эту муть со дна души. Иногда нужно высказать то, что тебя мучает. Покричать, поплакать. Маруся откровенно поговорит с ней, найдёт слова, чтобы объяснить, как она любит дочь.

Она ни разу не говорила с Алисой о том, как та появилась на свет. О предательстве Максима, о том, как тяжело быть беременной в семнадцать лет, как обидно ловить сочувствующие и злорадные взгляды. Как горек статус матери-одиночки, как непросто выживать в большом городе, как мучительно стыдно, что твоего ребёнка растит мать…

И про Руслана расскажет, какой он добрый и великодушный. Маруся расскажет, и Алиса поймёт. Наверное, им следовало поговорить гораздо раньше. Но ничего, лучше поздно, чем никогда. Они помирятся, конфликт забудется, и всем станет легче. Она вытирала посуду и мысленно репетировала свою речь.

Однако давящее предчувствие не отпускало. В голове неожиданно всплыл неприятный эпизод, который приключился с ними по пути на юг, и который она попыталась выкинуть из памяти.

Это произошло то ли в Саратовской, то ли в Волгоградской области, теперь уж и не вспомнить. Справа от них возник оставшийся безымянным городишко, один из тех сонных провинциальных городков, где дома не выше пяти этажей. Обычно они старались просто объезжать их по окраине, следуя указаниям навигатора, чтобы не терять времени. Но Руслану потребовалось то ли масло автомобильное, то ли ещё что-то, и они свернули с основной трассы и заехали в городок. Петляя по тихим улочкам в поисках магазина автозапчастей, наткнулись на симпатичную, по всей видимости, недавно отреставрированную церковь.

Марусе вдруг захотелось зайти внутрь. Постоять, помолчать перед иконами, подать записки, поставить свечки, вдохнуть благостный, душноватый аромат ладана и горящих свечей. Попросить у Бога, чтобы всё сложилось хорошо там, куда они направляются.

Даже если не особенно веришь, хочется переложить часть ответственности на чьи-то плечи. Обратиться с просьбой в тайной надежде, что кто-то услышит тебя и решит её выполнить. А почему бы и нет? Ведь не так уж много ты и нагрешила, не такой уж плохой человек, чтобы Бог проигнорировал твои робкие надежды…

Руслан остановил машину, и они, все втроём, зашли в храм. Дочь не стала ёрничать и отказываться: послушно повязала голову платком, выудив его из пёстрой кучи, что лежала на скамье возле входа. У мужа было специфическое отношение к Богу: он не отрицал – «что-то такое есть», но… Но это не имело для него большого значения. Его растили люди разных национальностей и вероисповеданий: мать, русская, была православной, татарин-отец – мусульманином. Сын так и не приобщился ни к той, ни к другой вере, лишь время от времени заходил за компанию с женой в церковь. Но она знала, что эти редкие визиты оставляют его равнодушным.

Каблуки Марусиных туфель звонко цокали по полу, и она старалась ступать на носочки, чтобы не нарушать тишину, не мешать. Храм был просторный и светлый. Старинные, потемневшие от времени иконы висели вперемешку с недавно написанными образами. Теплились лампады. Мерцали, медленно оплывая, свечки на золочёных подносах. Тихо перешёптывались старушки-служительницы. Склонив голову, стояла и плакала перед иконой Божьей Матери молодая женщина. За руку она крепко держала маленькую девочку. Малышка шмыгала носом, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и с любопытством вертела головой. Руслан дал жене несколько мелких купюр, они с Алисой купили в церковной лавке свечки и двинулись вглубь храма.

Когда они, спустя минут пятнадцать, вышли на улицу, щурясь от яркого света, муж уже стоял возле входа и ждал их. Они пошли к машине, не разговаривая, думая каждый о своём, и на пути их возникла женщина. Одета в лохмотья, на лице – жалобное и скорбное выражение. Рот перекошен в плаксивой гримасе. В руках – картонка с надписью: «Помогите погорельцам, люди добрые! Одна с детьми осталась на улице». Преградив им дорогу к машине, женщина заныла:

– Помогите, за ради Христа! Бедствуем, кушать нечего, сама не ем, дети голодные сидят уж какой день!

Руслан полез за бумажником. У Маруси денег с собой не было, а то бы она, конечно, тоже помогла несчастной. Хотя, по правде говоря, измождённой женщина не выглядела. Румяные круглые щёки, полные руки, яркие, отнюдь не бледно-синюшные губы. Да и лохмотья её выглядели ненатурально. Смахивали на театральный костюм.

– У меня только тысяча, – неловко произнёс муж и добавил извиняющимся тоном: – Только что в церкви всю мелочь отдали.

Нищенка не растерялась. Выудив из глубин своего заношенного платья вполне приличный, добротный пухлый кошелёк, она бодро проговорила, нимало не смущаясь:

– А давайте я вам сдачу дам! Вы сколько дать хотели? Полтинник?

Маруся изумлённо раскрыла рот. Алиска в голос расхохоталась. Руслан потемнел от гнева и прошипел, отчётливо выговаривая слова:

– А ну, пшшла отсюда, прошмондовка!

Они чуть не бегом направились к машине. Почему-то было стыдно и неудобно. А псевдонищенка выкрикнула им вслед:

– Сам иди! И сучек своих забери! Чтоб вам пусто было! Чтоб вы передохли все!

Она старалась не слушать, не обращать внимания. Но настроение было испорчено. Одухотворённость, тихое спокойствие исчезли без следа, перечёркнутые этим «чтобы вы передохли». От спонтанного похода в церковь осталось тяжкое, досадное ощущение.

…В пять часов, когда они садились в машину, чтобы ехать за покупками, Алиса так и не вернулась. И в половине седьмого, когда приехали обратно, нагруженные пакетами, тоже. Звонить на сотовый было бесполезно: вылетев из дома, девочка оставила мобильник в своей комнате. Руслан сдвинул брови и буркнул:

– Ладно, время детское. Набегается и придёт. В конце концов, надо её когда-то воспитывать!

Маруся жалобно покосилась на дом Надьки и ничего не ответила. Они вместе накрыли стол в гостиной, он открыл вино. Несмотря на обилие вкусностей, ужин удовольствия не доставил. Жена то и дело глядела на дверь, Руслан испытывал странные чувства. В груди теснились вина за свою резкость, жалость к Марусе, боль за Алису. И при этом – смутное удовлетворение: девчонка получила по заслугам! За последнее было стыдно: эти жестокие мысли будто бы принадлежали не совсем ему.

Они быстро, не смакуя, выпили вино. Поели, почти не воспринимая вкуса еды, о чём-то поговорили. Ближе к восьми Руслан прервал воспитательную пытку.

– Идём, – решительно сказал он и поднялся из-за стола.

Маруся, ни слова не говоря и не спрашивая, куда, потянулась вслед за ним к дверям. Уже через минуту они стояли возле дома Сысоевых, приземистого одноэтажного строения, словно распластавшегося по участку. Забор был обычный, сетчатый, и она увидела, что в здание, помимо центрального, ведут ещё несколько входов. По всей видимости, там располагались номера для постояльцев.

Руслан нажал на кнопку звонка возле калитки, потом ещё раз. Никто не вышел: очевидно, звонок не работал. Он уже собрался попробовать позвать хозяев, как дверь отворилась, и на пороге дома показалась Надя Сысоева. На ней были узкие светлые брючки, водолазка ядрёного малинового цвета и короткая курточка. Увидев, кто пришёл, она не спеша спустилась с крыльца и, старательно покачивая бёдрами, направилась к калитке. Взгляды, которые она при этом бросала на Руслана из-под косой чёлки, были откровенно призывными. Маруся почувствовала, как к её беспокойству за дочь примешивается раздражение.

– Здраа-а-асть, – по обыкновению прогундосила Надька, перекатывая во рту жвачку.

– Добрый вечер, – отрывисто произнесла Маруся. Руслан ограничился коротким кивком. – Надя, Алиса ведь у тебя? Позови её, пожалуйста.

– Нету её, – невозмутимо ответила девушка, методично работая челюстями.

– Как нет? – хором спросили они. Оба ни на секунду не сомневались, что Алиска зализывает раны в компании новой подружки. Больше ни с кем из местной молодёжи она знакома не была.

– Так, – лаконично отозвалась Надя, – нету и всё. Мы хотели в центр сходить с утра, а она не пришла. Я одна ходила. Только вернулась.

– Ясно, – помрачнел Руслан. Перепуганная Маруська вцепилась в его руку. Надя, не смущаясь присутствием жены, открыто строила глазки симпатичному соседу.

– Может, зайдёте? – обратилась девушка исключительно к нему.

На этот раз Маруся не обратила внимания на её неуклюжие заигрывания.

– Надя, ты не знаешь, куда Алиса могла пойти?

Девушка повела плечами.

– Не-а, не знаю. Так не зайдёте?

– Не зайдём.

Руслан круто развернулся и, не обращая более внимания на барышню у калитки, потащил Маруську к их дому. Надя обиженно смотрела на их удаляющиеся спины, потом выдула огромный розовый пузырь и показала им вслед язык.

– Что теперь делать? – со слезами в голосе пробормотала Маруся.

– Что, что… Искать, – ответил он. – Объедем весь посёлок. В пиццерию зайдём, поспрашиваем везде. Здесь идти-то особо некуда. Сидит, небось, в какой-нибудь кафешке. Сопли на кулак наматывает. Посёлок небольшой, кто-нибудь её точно видел. Найдём!

Голос его звучал уверенно, и Маруся немного успокоилась. Руслан всегда знал, что делать, и она привыкла полностью полагаться на него. У них была неощутимая разница в возрасте, всего два года, но ей часто казалось, что муж гораздо старше, мудрее и опытнее.

Однако на сей раз он ошибался. Никто не видел Алису. Зайди она хоть на минутку, не осталась бы незамеченной. Потратив больше трёх часов на поиски и расспросы, они вынуждены были признать: Алиса не появлялась ни в одном кафе, не заглядывала в магазинчики. Не заходила на почту, не покупала пиццу в заведении Варвары. Варя и Валик, искренне расстроенные и испуганные, обзвонили всех знакомых и соседей, спрашивая, не видел ли кто новенькую жительницу Каменного Клыка. Ответ каждый раз был отрицательный.

Уже совсем стемнело. Они беспорядочно кружили по улицам, вглядываясь в окружающий мрак. Блестели фонари, уютно золотились окна домов – сиротливые пятна в сплошной черноте ночи.

– Здесь очень темно, – севшим, огрубевшим от слёз голосом выговорила Маруся. – Ты заметил?

– Что ты хочешь, село. Звёзды смотри, какие яркие, – отозвался он.

Крупные, искрящиеся ночные светила и правда казались куда ближе, чем они привыкли видеть у себя в городе. Словно широко распахнутые небесные глаза, они приглядывались к тому, что происходит здесь, на земле. Южные звёзды, совсем другие, чужие созвездия…

«И зачем только мы сюда приехали!» – впервые с тоской подумала Маруся. Она изо всех сил старалась найти дочь, всё на свете отдала бы, только бы своенравная, взбалмошная Алиска сейчас оказалась рядом. Окружающие уговаривали её: никуда не денется, здесь и преступности-то нет, волноваться не о чем. Дурит сумасбродка, характер показывает, родителей дрессирует. Сидит себе преспокойненько где-нибудь на отдалённом бережку: пусть, мол, поволнуются…

Она соглашалась подождать. Позволяла уговорить себя. Честно пыталась успокоиться. Но глубоко внутри уже поселилась устойчивая, тоскливая уверенность: у неё нет больше дочери. Она слишком мало её знала и, главное, недостаточно любила, чтобы эта любовь могла образовать вокруг Алисы плотное защитное кольцо и уберечь от любой беды.

Глава 7

Алиска вылетела из дому как бешеная. Едва сдерживая рыдания, неслась по улице, не глядя под ноги, не разбирая дороги. У неё и мысли не возникло пойти к Наде. Если честно, она пела соседке дифирамбы исключительно в пику матери. Новая знакомая успела её разочаровать, и дружить с грубой примитивной девицей у Алисы не было никакого желания.

Дело было не в манере краситься и одеваться и не в том, что та дымила без передышки. Алиска и сама могла покурить за компанию. Да и вино разок попробовала, за что была нещадно выпорота бабушкой Олей. «БабОлей», как её в одно слова звала внучка. Оказалось, что Алисе невыносимо скучно с Надей: та была девушкой без извилин и юмора, с убогим кругозором. Интересы её ограничивались парнями, дискотеками, шмотками и прочей лабудой. Она даже в компьютерные игры не умела играть по причине тупости. Могла разве что в социальных сетях перебрасываться полуграмотными сообщениями с такими же придурками, как и она сама. Просто больше Алиса никого здесь пока не знала, вот и приходилось довольствоваться малым. Она надеялась, что школе познакомится с нормальными ребятами, и тогда её общение с соседкой ограничится рамками «привет – пока».

В общем, мимо Надиного дома она промчалась, не оглянувшись. Неслась прочь из посёлка, в сторону моря. Она точно так же была влюблена в него, как и Маруся. Если бы они хоть раз поговорили с матерью по душам, та точно знала бы, где искать дочь. Но вот не поговорили. И пока Маруся пребывала в твёрдой уверенности, что Алиска ревёт на Надином татуированном плечике, та бежала туда, где ей всегда становилось легко и спокойно – на берег моря.

А если точнее, на мыс Каменный Клык.

Разумеется, она наведалась туда почти сразу же после приезда, заинтригованная рассказами риелтора. Это место очаровало её с первого взгляда. Во-первых, здесь никогда никого не было. Видимо, люди боялись обвала пород, и старались обходить обрыв стороной. Во-вторых, сверху открывался вид, от которого у Алиски выступали слёзы на глазах и перехватывало горло. Такое труднообъяснимое, пронзительное ощущение. От восторга хотелось одновременно орать во весь голос, смеяться и плакать. Бескрайняя – не получалось подобрать лучшего слова, как она ни пыталась! – водная гладь. Серовато-зелёные величавые воды. Казалось, будто пьёшь этот простор, эту ширь, но в то же время она поглощает тебя, захватывает. И ты растворяешься, таешь в её глубине.

Иногда вдали проплывают корабли, крошечные и бесшумные, словно игрушечные. А ты стоишь на самом краю обрыва, и шальной ветерок треплет волосы. Страшно, но это какой-то особый, весёлый, сладкий страх, пополам с хмельной радостью. Иногда девочке хотелось разбежаться и прыгнуть в бездну. В Алискиной душе жила иррациональная уверенность, что при этом не свалишься камнем в водную пучину, а взмоешь кверху, будешь парить, как птица…

Чтобы попасть на мыс, нужно было взять сильно влево от посёлка, перейти через большой луг, преодолеть неглубокий овраг и чахлый перелесок. Эта была короткая дорога, а имелась ещё и длинная, как в сказке про Красную Шапочку. Обычная просёлочная колея, пыльная и серая, вела от окраины Каменного Клыка, вилась параллельно береговой линии и внезапно обрывалась почти у самого мыса. Здесь же лежал необычной формы серый камень.

Он был похож на гриб с огромной, метра полтора шляпкой и короткой ножкой. Наверное, камень лежал здесь давно и намертво врос в землю. Может, из-за него мыс и назвали Каменным Клыком, предположила Алиса, впервые увидев странный «гриб». Может, раньше он был ещё больше. Девочка попробовала сесть на него, но почему-то это было неприятно. Тёплый на ощупь, камень, тем не менее, холодил, вымораживал всё внутри. Воздух над ним казался подвижным, наэлектризованным. Алиса вскочила и больше сидеть на камне не пробовала. Да и вообще обходила его стороной.

Сам мыс, сильно выдающийся в море, был совершенно лысым, лишённым растительности. Сухая, словно вытоптанная, растрескавшаяся земля без единой травинки или кустика. Чем ближе к краю обрыва, тем глубже были змеящиеся трещины. Гора постепенно, слой за слоем, обваливалась, сползала к морю. А оно настойчиво билось, ласково звало к себе там, внизу, у подножья утёса, год за годом подтачивало твердь. Рано или поздно и то место, на котором стояла сейчас Алиса, тоже обрушится вниз, но девочку это ничуть не пугало. Она попросту не думала об этом.

Особенно сейчас. В голове роились сердитые, мстительные и отчаянные мысли. Алиса всхлипывала, размазывая слёзы по щекам, и жалела себя. Эх, была бы жива бабОля! Она бы успокоила, поняла… И показала всем, как обижать любимую внучку! Алиска мысленно вела с бабОлей нескончаемый диалог. Выговаривала ей за ранний уход, за то, что бросила её одну. Жаловалась на мать и Руслана. Рассказывала, как ей нравится море. Делилась сомнениями и опасениями. БабОля слышала и вроде бы даже отвечала.

Постепенно Алиска немного успокоилась. Сквозь обиду и горечь стал пробиваться стыд. Не стоило ей говорить такое маме. Они с бабОлей часто разговаривали про неё. БабОля с ласковой усмешкой называла маму «рассомахой», что означало – непрактичная, доверчивая, тихоня безответная. Как ребёнок. Такую всякий обидеть может. И обижали, бывало. Мать не знала, что бабушка давно поведала внучке о её появлении на свет. О том, как внезапно впервые влюбилась погружённая в учёбу и домашние заботы Маруся. И о том, как возлюбленный предал её, а она ни на секунду не задумалась о том, чтобы избавиться от непрошенного младенца. Выходит, мама её, Алиску, не предала…

БабОля в красках расписывала, как тяжело вынашивать ребёнка, будучи незамужней и такой юной. Быть предметом обсуждений учителей, одноклассников и односельчан. Лишиться выпускного и перспектив. Подружки уехали в город поступать, а Маруся отправилась в роддом. Они бегали на свидания и вечеринки, а она ночами качала орущую Алиску. И много ещё рассказывала бабОля, втайне надеясь, что внучка ни в коем случае не повторит ошибок матери.

Алиса очень любила маму. Не так, как бабОлю, которую считала чем-то вроде части себя самой, и потому не могла без неё обходиться ни дня. БабОля была защитой, опорой и при этом – вторым «я». Пожалуй, любовь Алисы к Марусе была похожа на любовь к сестре. Причём не к старшей, а к младшей. Той, которую надо оберегать, лелеять и защищать.

Когда в жизни матери наконец-то появился мужчина, бабушка и внучка восприняли его совершенно одинаково: настороженно, опасливо, ревниво и в то же время с надеждой. Потом, когда познакомились поближе, опасения постепенно растаяли. Руслан был отличным парнем, который вроде бы не собирался бросать и обижать Марусю. Правда, бабОлю беспокоило, что он чересчур, по её мнению, умён и красив. Алиска не соглашалась, даже дулась: как и любой ребёнок, она была убеждена, что её мама – самая лучшая.

БабОля со смехом рассказывала случай, который произошёл с Алиской, когда той было лет пять. Маруся забрала малышку в город, и они отправились в зоопарк. В какой-то момент девочка отстала от матери, и они ненадолго потеряли друг друга из виду. Алиска принялась реветь, звать маму, вокруг немедленно начала собираться толпа, и кто-то спросил, мол, какая из себя твоя мама – чтобы легче её отыскать. И Алиска тут же выпалила: «Моя мама – это та, которая самая красивая!»

Девочка совершенно не возражала против того, что мать устроила-таки личную жизнь: у неё самой была бабОля, пусть бы и у матери кто-то тоже был. В большом городе одной плохо.

Всё изменилось, когда бабОли внезапно не стало. Алисе было так страшно остаться без человека, на котором замыкалось её существование, который стал осью всей жизни, что она готова была обвинить в этой потере весь мир. Теперь у Маруси был Руслан, а у Алисы – никого. Искать опору в лице матери казалось странным: она давно привыкла относиться к ней, как к маленькой и неразумной. Чаще всего Алиска, умная и проницательная девочка, сама понимала, что её нападки и издевательства над матерью и Русланом бессмысленны, но ничего не могла с собой поделать. Ей больше не хотелось оберегать маму от несовершенного мира. Хотелось уколоть побольнее, уязвить, задеть.

Правда, теперь, по прошествии какого-то времени, видя непрекращающиеся попытки матери примириться с ней, подружиться, Алиска немного успокоилась, стала оттаивать. Вид огорчённого очередной выходкой Марусиного лица перестал доставлять удовольствие. Девочка постепенно возвращалась к себе прежней, ещё немного – и их отношения пошли бы на лад, как мечтала Маруся.

Но сегодня она швырнула матери в лицо непростительные, несправедливые слова, которые отбросили их отношения назад, к исходным позициям.

Алиса стояла на краю обрыва и не знала, что делать. Ей больше не хотелось скандалить и ругаться. Но и возвращаться домой с поджатым хвостом тоже не вариант. Было бы здорово, если бы они увидели её стоящей здесь и решили, что она собирается спрыгнуть. Мама бы заплакала и закричала, а он начал уговаривать отойти от края. В итоге, после долгих препирательств она бы, разумеется, подошла к ним, мама обняла бы её и принялась целовать, а отчим был бы весь бледный, с поджатыми губами и дрожащими руками. А как иначе! Из-за его резкости чуть не погиб человек!

Потом они отправились бы домой, помирились, поговорили. Они с мамой поплакали, а Руслан выпил бы коньяка, чтобы прийти в себя. Алиса даже великодушно решила попросить у них обоих прощения…

Всё это было прекрасно, но, к сожалению, несбыточно. Ни одна живая душа не подозревала о её привычке приходить на мыс Каменный Клык. Матери и отчиму и в голову не придёт искать её здесь! Да и вообще – никому. Впервые безлюдность этого места показалась Алисе досадной, навевающей безнадёгу и меланхолию. Внезапно ей захотелось поскорее уйти отсюда. Морской пейзаж показался тревожным и тоскливым, заставляющим чувствовать себя потерянной и одинокой.

Алиса повернулась, чтобы уйти.

Вернее, хотела повернуться, но не успела.

Внизу, у своих ног, девочка заметила странное движение и слегка наклонилась рассмотреть, что это такое. Первой мыслью было: под землёй копошится крот. Красновато-коричневая почва вспучивалась, набухала, ходила ходуном, словно что-то ворочалось, силилось пробиться на поверхность. Алиса понимала, что надо отбежать подальше от края, да и рвануть отсюда куда подальше («А лучше было бы вовсе никогда, никогда, никогда сюда не приходить!»)

Но она ничего не могла поделать: стояла как пригвождённая. Словно в дешёвом фильме ужасов, когда героиня-идиотка спускается в подвал, кишащий зловещими тварями, или упорно лезет в дом с привидениями. Алиса смотрела на непонятное движение земли, на стремительно разбегающиеся во все стороны лучики-трещины и не могла пошевелиться.

На мгновение девочке показалось, что это корявые корни какого-то дерева, неизвестно откуда взявшиеся на абсолютно лысой земной поверхности. Но уже через секунду она осознала, что видит перед собой руки. Человеческие руки. Перепачканные в земле, костистые, с узловатыми толстыми пальцами и грязью под длинными острыми ногтями, они слепо шарили вокруг. Руки были похожи на толстых уродливых червей, и Алиска всё смотрела и смотрела на них. В голове испуганно вопил чей-то голос: беги отсюда, чего застыла, спасайся, не стой столбом! Налетел порыв ветра, бросив ей в лицо сухую пыль и крупицы разрытой земли. Алиса задохнулась, закашлялась, замахала руками и очнулась. Невозможность, чудовищность происходящего открылась ей вдруг с какой-то особенной ясностью. Девочка громко закричала и сделала шаг назад, приготовившись бежать.

Убежать не получилось. Одна из рук вдруг скользнула отвратительной змеёй, стремительно метнулась к Алисе и цепко ухватила девочку за хрупкую лодыжку. Пальцы (сквозь тонкую ткань она почувствовала, какие они холодные) жадно сомкнулись на её ноге. Девочка тоненько завизжала и в отчаянии затрясла свободной ногой, силясь освободиться из тисков, но ничего не получалось. Пальцы вцепились намертво.

– Помогите! Кто-нибудь! – верещала Алиса, но спасать её, конечно, было некому.

Внезапно рука резко дёрнула девочку на себя. От неожиданности Алиса потеряла равновесие и больно шлёпнулась. Падая, прикусила язык и взвыла от новой боли. Оглушённая, растерянная, она словно превратилась в кричащий, визжащий, ничего не соображающий комок боли и страха.

Вторая рука обхватила её левую ногу, и теперь обе руки вместе принялись с тупой, механической настырностью подтаскивать девочку к краю пропасти. Алиса вывернулась, и теперь лежала на животе. Она кричала, изо всех сил пытаясь зацепиться хоть за что-то, царапала ногтями сухую неподатливую землю, но всё равно неумолимо скользила в сторону обрыва.

Она разодрала щёку, переломала все ногти, но, не обращая внимания на укусы боли, яростно боролась за свою жизнь. Больше Алиса не тратила сил на крики о помощи: поняла, что рассчитывать придётся только на себя. В какой-то момент ей показалось, что хватка ослабла, и она вот-вот сумеет высвободить ноги из захвата. Алиса по-звериному зарычала и рванулась с силой, которой никогда в себе не подозревала. Напрасно. Мощный рывок выбросил её на самый край, и Алиса повисла над бездной, в последний момент уцепившись израненными руками за кромку, беспомощно болтая ногами в воздухе.

Неизвестно из каких глубин преисподней возникшие руки бесследно сгинули неведомо куда. Никто больше не пытался убить Алису, но она уже поняла, что ей не выжить. Сознание скорой смерти было абсолютно ясным. Алиса поняла, что её вот-вот не станет. Она медленно повернула голову и посмотрела через плечо. Там, далеко впереди, всё так же простиралась морская гладь. Прекрасная и равнодушная к тому, что Алискина жизнь, в буквальном смысле, висит на волоске. Девочка скосила глаза вниз, и увидела большие, выступающие из воды, камни; пенящуюся мутную воду; разбивающиеся о подножье скалы волны. Сейчас волны казались ей отвратительными, ждущими, жадными. Как она не замечала? Это же не гребни, это развёрстые в сладострастном голодном оскале пасти…

Зрелище бездны, которая терпеливо поджидала свою жертву, подстегнуло Алису предпринять новую попытку спастись. Она вскинула голову и попыталась покрепче ухватиться за край обрыва. Руки онемели от усилий, ныли и дрожали. Удерживать тело на весу было труднее с каждой минутой. Алиса со свистом дышала, лихорадочно выбрасывала вперёд ноги, стараясь упереться ими в склон горы, нащупать опору, чтобы ослабить напряжение. Собраться с силами и вскарабкаться наверх. Наконец ей это удалось, она коснулась правой ногой земли и перенесла на ногу тяжесть тела. Перевела дух. Так, теперь попробуем подтянуться повыше.

Жажда жизни вспыхнула в ней с новой силой. Ещё немного, уговаривала себя Алиса, ещё совсем чуть-чуть! Возникшую прямо над ней на обрыве фигуру она заметила не сразу. Точнее, увидеть-то увидела, но поначалу сознание, до краёв заполненное вопросом спасения жизни, проигнорировало негаданного посетителя. И только спустя несколько секунд в измученный мозг пробился сигнал.

– Ты?! – натужно прохрипела Алиса, едва не разжав руки от потрясения.

Потому что человека, который появился перед ней, быть здесь никак не могло. И тем не менее, он – точнее, она, стоял в двух шагах.

– Я, – сказала бабОля, опускаясь на колени.

Теперь её лицо оказалось почти вровень с Алискиным. Видна была каждая чёрточка, каждая складочка и морщинка. На бабОле было тёмно-бордовое трикотажное платье, которое она надевала в особо торжественных случаях, волосы уложены в гладкий пучок, на носу – очки «для улицы».

Сознание Алисы словно бы раздвоилось, расплавилось. Умом она прекрасно понимала, что бабОли тут быть не может, она давно умерла и похоронена за две тысячи километров от Каменного Клыка. Но жгучая надежда на избавление и неизбывная вера в чудо заставила её собрать остатки сил и отрывисто проговорить:

– Помоги! Вытащи меня!

БабОля ничего не ответила. Она улыбнулась. Точнее, растянула в стороны пластилиновые, накрашенные коралловой помадой губы. К радости эта безжизненная гримаса не имела ровно никакого отношения. Показались ровные белые зубы. Три года назад бабОля вставила протезы, долго к ним привыкала, заново училась говорить и есть. Существо, которое прикинулось бабОлей, продолжало всё шире и шире распахивать белозубый рот, разводя его в стороны, вверх и вниз, как пиранья. Из развёрстой глотки вырвался утробный, низкий хохот, ничуть не похожий на заливистый, заразительный бабОлин смех. Тело, затянутое в бордовую ткань, заходило ходуном. Нестерпимо запахло гнилью.

Алиса принялась надрывно кричать. И дальше уже кричала безостановочно. Тварь в облике её любимой бабОли, продолжая заходиться истерическим подвывающим хохотом, достала из кармана белый кружевной платок и принялась размахивать им перед Алискиным лицом. «Прощается! Оно прощается!» – ярко полыхнуло в голове. И, в подтверждение этой мысли, существо шустро поднялось на ноги и широкими квадратными каблуками бабОлиных новых туфель, купленных прошлой весной в Казани, стало топтать Алисины пальцы, вынуждая девочку отцепиться от края обрыва. Адская боль, в тысячи раз превосходящая всё то, что Алиске доводилось испытывать до сих пор, накрыла ослепительной жаркой волной.

Девочка разжала руки и полетела вниз. И больше уже ничего не было: ни боли, ни страха, ни надежды. Мёртвое изломанное Алискино тело осталось лежать на камнях у кромки воды.

Глава 8

Было уже три часа ночи, а Алиска так и не вернулась. Продолжать поиски было бессмысленно, и все разошлись до утра по домам. Руслан и Маруся, избегая смотреть друг другу в глаза, сидели в гостиной. Она сжимала в руках чашку с нетронутым остывшим чаем, он курил одну сигарету за другой, хотя обычно никогда не дымил дома. Слова не шли с языка, да и что тут скажешь? Ближе к шести утра Маруся то ли задремала, то ли погрузилась в полуобморочное состояние. Вывела её из этого транса пронзительная трель телефонного звонка.

Муж вскинулся, лихорадочным движением схватил со стола мобильник, ответил. Маруся слышала, как женский голос торопливо говорит что-то, видела, как бледнеет и вытягивается лицо Руслана. Никаких иных подтверждений не требовалось: она беззвучно сползла с кресла, на сей раз провалившись в настоящий глубокий обморок.

Звонила Варвара. Она рассказала, что Алиску нашли на берегу моря, у подножья мыса Каменный Клык. Видимо, бедняжка оказалась наверху, когда случился очередной обвал. Один из местных жителей, совершая утреннюю пробежку по пляжу, забрался дальше обычного и наткнулся на тело девочки, наполовину засыпанное землёй. Хорошо ещё, говорила Варя, что вода в тот день «ушла», отхлынула от берега, а то Алиску так никогда бы и не нашли. Волны утащили бы её в глубину, и море схоронило тело…

Следующие дни и недели Маруся не жила, а будто смотрела кино со своим участием. Перед глазами мелькали кадры: похороны, малиновый гроб, усыпанный цветами, Алискино лицо, маленькое и жёлтое.

Какие-то люди, смутно знакомые, говорят что-то тонкими голосами, но смысла разобрать невозможно. Она запоздало кивает, кривит губы, отвечает невпопад.

Очень красивая молодая женщина, кажется, местная начальница, которая распоряжается всем и всеми.

Тихое аккуратное кладбище, много крестов и надгробий.

Машины, тёмная одежда, поминки, столы с едой. Кутья, пироги, Руслан, опрокинувший в себя стакан водки.

Занавешенные зеркала, тихие голоса, чьи-то слёзы… А дальше – тишина. Темнота.

Это было даже не кино, а диафильм. Маленькая Маруся очень любила смотреть диафильмы зимними вечерами. Просмотр они устраивали вдвоём с мамой: старшие дети уже вышли из того возраста, когда такое времяпрепровождение кажется интересным. Темнело рано, Ольга Петровна вешала на стену белую простынку, доставала картонную коробку с диафильмами, снимала с полки старенький проектор. Они вместе выбирали, что смотреть, доставали нужную плёнку, и действо начиналось. Мама читала текст тихо и невыразительно, колёсико прокрутки скрипело, плёнки местами были рваные и истёртые, но почему-то всё это производило на Марусю куда более сильное впечатление, чем телевизионные фильмы.

«Серая Шейка», «Приключения Гулливера», «Барон Мюнгхаузен»… Но самым любимым, засмотренным до дыр диафильмом, был «Там Лин». Завораживающая, необычная история про девушку (кажется, её звали Дженет), которая, вопреки предупреждениям и запретам, отправилась гулять в запретный лес, сорвала там розу и встретила юношу из свиты Королевы эльфов. Они полюбили друг друга, но, узнав об этом, злая Королева заставила Дженет пройти через страшные испытания. Странно: не юноша должен был бороться за своё счастье, а девушка, бросившая вызов могущественной Королеве.

Когда Маруся была подростком, она написала стихотворение про Там Лина, Дженет и Королеву эльфов. Ни до этого, ни после стихов она не писала. Строки родились в мозгу легко и без усилий. Как будто кто-то диктовал их. Словно по ошибке, случайно, стихи попали в голову не к тому человеку. Она встала ночью с кровати, записала их на тетрадный листок в линеечку, и никому никогда не читала. Вскоре она забыла о своём странном поэтическом опыте, листочек потерялся.

Но после страшной гибели Алисы это всплыло и намертво застряло в её мозгу. В голове крутились забытые обрывки стихотворных строк и фраз из диафильма. Сюжет и нарисовано-прекрасные лица не оставляли в покое. В одну из ночей Маруся внезапно проснулась: ей приснился кошмар. Деталей сна она не помнила, лежала вся потная, дрожащая, ступни и кисти рук будто окунули в ледяную прорубь. Но благодаря этому ночному ужасу отчётливо поняла, почему в её сознание так настойчиво стучатся воспоминания из далёкого детства.

Всё дело было в том, что красивая женщина, которая помогала с похоронами, и имя которой она каждый раз забывала, была до странности похожа на прекрасную Королеву эльфов, какой изобразил её художник-мультипликатор.

…Пока Маруся смотрела свои «диафильмы», Руслан переживал самые странные в жизни дни. Жители Каменного Клыка и в самом деле оказались дружными и сплочёнными. Под руководством Ирины были организованы похороны и поминки. Все сочувствовали Руслану и Марусе, стремились помочь и словом, и делом. И если жена ничего вокруг не замечала, то сам он принимал эти заботы с удивлением и благодарностью.

Когда улеглась суета и отступили хлопоты, он обнаружил, что очутился в полном одиночестве. Жена, погружённая в собственные мысли и переживания, не воспринимала мужа, словно не помнила, кто он и зачем находится подле неё. Она механически занималась привычными делами, готовила еду, убиралась в доме, но делала всё в полном молчании, никак не реагируя на слова и действия Руслана.

Он понятия не имел, как вести себя с ней. Находиться рядом с каменномолчащей Марусей было невыносимо. За годы совместной жизни Руслан привык к тому, что жизнь жены сконцентрирована на нём, и теперь помимо воли злился, что выпал из поля её зрения. Он отлично понимал, что не вправе сейчас требовать от неё внимания к своей персоне; более того, правильнее было бы окружить лаской и заботой её саму. Но, как ни винил себя за чёрствость, преодолеть досаду не получалось. Куда проще оказалось держаться подальше от жены. Он называл это «оставить в покое» и «не лезть в душу».

Он целыми днями торчал на заднем дворе, занимаясь строительством летнего кафе, хотя и не был уверен, что оно когда-нибудь откроется. Можно было нанять рабочих, но Руслан подсознательно чувствовал, что это будет слишком жестоко по отношению к Марусе. Это значило бы дать ей понять: жизнь, несмотря на досадное недоразумение с Алиской, продолжается в прежнем режиме. И планы остаются прежними. Бизнес есть бизнес.

Поэтому он ковырялся в земле, пытаясь вручную вырыть котлован под фундамент. Физический труд, помимо всего прочего, позволял хотя бы какое-то время не думать о некоторых ужасных вещах. Например, о том, что несправедливая, ранняя смерть Алисы принесла ему не только (и даже не столько!) боль, сколько облегчение. Слишком непросто складывались их отношения, слишком много негатива выливала на него в последнее время эта ершистая, неуступчивая, колючая девочка, чтобы он мог испытывать искреннюю скорбь и горе потери. Вместе с тем Руслан понимал, что такие мысли недопустимы, и мучился постоянным чувством вины.

Мало того, имелся и ещё один повод казнить себя. Он знал, что предаёт Марусю.

Не только тем, что мало горюет о её дочери, но и навязчивыми, неотступными мыслями о другой женщине. Более неподходящего времени для романа на стороне невозможно представить, и Руслан из последних сил удерживался в рамках приличий. Но Ирина прочно поселилась в его снах и мыслях. Он бредил ею, постоянно опасаясь, что жена заметит его лихорадочно-возбуждённое состояние. Впрочем, опасения были напрасны, Маруся не видела рядом никого и ничего.

Не знал он, влюбленность это или просто физическое влечение. Сил анализировать свои чувства и желания не оставалось: нужно было их подавлять. А это получалось хуже и хуже. Его неодолимо влекло к Ирине, и если поначалу он худо-бедно маскировал свои визиты необходимостью, то вскоре оставил эти жалкие попытки. Они часами говорили обо всём на свете, не делая попыток к физическому сближению, однако прекрасно понимая, что день за днём приводит Руслана в здание поселковой администрации.

Его разрывало от переизбытка чувств и ощущений, а выхода из ситуации не было. Радость и упоение, которые переполняли Руслана, были круто замешаны на крови Алисы и слезах Маруси.

Гаже всего было то, что Руслан сам воспринимал эту ситуацию как неправильную. Он был твёрдо уверен, что нравственным мерилом в жизни является только одно: внутреннее приятие либо неприятие ситуации. Если ты сам, по своему убеждению, разрешаешь себе тот или иной поступок, если лично ты не видишь ничего предосудительного в своём поведении, то будешь продолжать так поступать. Роль общественного мнения сильно преувеличена. Толки, пересуды, осуждение окружающих неважны и второстепенны. Люди сколько угодно могут твердить: нельзя так унижаться! Или: нельзя столько пить! Пока человек сам не видит в происходящем ничего страшного, он будет продолжать жить по заведённому сценарию.

Маруся не знала про Ирину. Никто не осуждал Руслана и ничего ему не запрещал. Но сам-то он знал, что поступает вразрез со своими принципами. Да и шут с ними, с принципами! Ему не нравилось то, что творилось в его душе. Весь этот глупый щенячий восторг при виде хозяйки, непривычная крепкая зависимость от другого человека… Получается, его тянуло к Ирине помимо воли. Но тянуло с такой мощью, что он не мог сопротивляться. Изо всех сил балансируя на грани, не сдаваясь на милость победителя, воображал себя хозяином ситуации. И, конечно, отдавал себе отчёт, что это самообман.

Очередное утро началось для него с ощущения холода. Руслан открыл глаза и увидел, что окно спальни широко открыто и с улицы тянет сыростью: всю ночь лил дождь. Повернул голову и увидел, что Маруси рядом нет. Из кухни доносился звон посуды, стук ножа по разделочной доске, шум льющейся воды: жена уже встала и занимается завтраком. Он мог бы обойтись без творожников, булочек и омлетов, но понимал, что эти ритуальные действа – тот якорь, который позволяет ей удерживаться на плаву.

Зачем она всё-таки распахнула окно? Руслан решил не спрашивать. Встал с кровати, закрыл створки и натянул брюки с футболкой.

Телефонный звонок раздался, когда он выходил из ванны. Ирина. Даже не взглянув на экран, он уже точно знал, что это она. Научился отличать её звонки от всех прочих. Ему казалось, они звучат призывнее и вместе с тем настойчивей. Это и вправду оказалась она.

– Привет, – инстинктивно понижая голос и воровато глянув на дверь спальни, произнёс он. И тут же разозлился на себя: что он, школьник, который боится строгой матери? Ничего плохого не делает. Ну, позвонила ему глава администрации, что с того?! Оправдываться ни перед кем не требовалось, но он всё равно оправдывался. И ненавидел за это себя, свою слабость, глупую тягостную ситуацию, а больше всего – ни в чём не повинную, ничего не подозревающую Маруську.

– Доброе утро, – пропела Ирина, – не разбудила?

– Нет, – коротко рубанул он, не отвечая на приветствие. И в ту же секунду испугался, что (хозяйка) Ирина рассердится, обидится. Повесит трубку. Прекратит разговор.

Но ничего этого она и не подумала сделать. Не обращая внимания на его резкость, невозмутимо продолжила:

– Я ненадолго. Звоню напомнить: сегодня Осенний бал. На этот раз мы собираемся в кафе «Суперпицца». Начало в семь вечера.

– Сегодня что, уже тридцать первое? – растерялся Руслан.

– Уже, представь себе.

– Но мы не можем, – пробормотал он. Совершенно очевидно, что жена никуда не пойдёт. С момента гибели Алисы и сорока дней не минуло.

– Очень даже можешь, – твёрдо произнесла она, легко отмахнувшись от этого «мы».

– Но Маруся… – начал было возражать он.

– Ей и в самом деле лучше отдохнуть дома, – перебила Ирина, – а вот ты должен пойти. Развеяться немного. Тебе это пойдёт на пользу. А вреда никому не принесёт.

Руслан молчал.

– К тому же она вряд ли заметит, что тебя нет.

Он вздохнул.

– Это ненадолго, сможешь уйти, как только захочешь! Но игнорировать наши традиции неправильно: вам здесь жить. И потом, все откликнулись в тяжёлый для вас момент, помогли, кто чем мог, разве нет? Неужели хорошо будет наплевать на приглашение? – Она говорила тихо и мягко, голос её звучал успокаивающе, но тем не менее чувствовалось, что отступать Ирина не намерена.

И он быстро сдался. С радостной готовностью принял её аргументы. Наверное, ему слишком сильно хотелось пойти, чтобы он продолжал отнекиваться и сопротивляться. Требовалось отвлечься, вырваться из похоронной тишины унылого безмолвного дома. Он не мог больше натыкаться на потерянный, пустой Марусин взгляд. Невыносимо было видеть худое бескровное лицо, на котором застыло отсутствующее плаксивое выражение. Руслан устал от пригибающего к земле чувства вины, горестных мыслей, бесконечных сожалений, самоедства и изматывающей борьбы с самим собой.

Он вышел в гостиную, автоматически поздоровался, сел за стол. Маруся прошептала ответное приветствие, привычным движением наполнила чашку мужа горячим ароматным напитком, плеснула туда сливок, придвинула к нему блюда и тарелки с едой. Тихо примостилась напротив, обхватив тонкими пальцами чашку. Её кофе давно остыл, и пить его она не собиралась. Оба привычно погрузились каждый в свою тишину. Неожиданно для себя Руслан вдруг проговорил:

– Зачем ты открыла окно? Достаточно было и форточки. Сейчас ведь уже не лето. Холодно.

Она некоторое время смотрела на него тупым недвижным взглядом, словно не понимала смысла сказанного. Потом разомкнула губы, с заметным усилием ответила:

– Я не открывала. Думала, это ты. Проснулась, а оно нараспашку. И не стала закрывать. – Маруся вздохнула и повторила: – Думала, это ты.

– Ладно, забудь. – Руслану больше не хотелось продолжать этот псевдоразговор. Не беседа, а какое-то бессмысленное подобие. Ни смысла, ни интереса, ни необходимости. Не общение, а птичий клёкот. Или лягушачье кваканье: так же пусто, не важно, не нужно. Он точно знал, что не открывал окна, а жена, видимо, просто забыла. Она сейчас многое забывала, путала, не замечала. К чему об этом говорить?

Глава 9

Маруся раскрыла глаза в густой темноте и сразу поняла, что Руслана нет рядом. Она была одна в их огромной кровати. Повела глазами влево: на электронном циферблате зелёным огнем горели цифры, показывая половину второго ночи. В комнате снова было холодно: наверное, окно опять открыто. Руслан ушёл. Но куда? Почему без неё? Она привыкла, что в последнее время днём муж всегда старался уйти из дома: отправлялся на задний двор, занимался строительством, уезжал по делам. Маруся понимала его желание отвлечься, смутно сознавала, что он бежит от неё, от того, какой она стала, но не обижалась. И не могла сделать над собой усилие, чтобы попытаться вернуть их близость.

Однако ночами Руслан неизменно был здесь, в этой комнате. Она чувствовала его прикосновения, слышала сонное дыхание. Но только не теперь. Она резко села в кровати, отбросила в сторону согретое теплом её тела одеяло и спустила ноги на пол. Протянула руку, нашарила на стене клавишу выключателя и зажгла свет. Лёгкая тюлевая занавеска пузырилась и вздувалась: так и есть, окно распахнуто. Маруся подошла к нему, захлопнула створки, задёрнула плотные тёмные шторы и растерянно огляделась, словно видела эту комнату впервые.

Из головы не шёл неприятный сон, который она только что видела.

Ей снилось, будто у неё во рту крошатся зубы. Она вытаскивает их один за другим, по кусочкам. Выламывает из сведённых судорогой челюстей. Все руки в крови, солёная жидкость наполняет рот, стекает по пальцам, ручьём сочится по подбородку.

Потом картинка внезапно меняется. Рядом – мама. Но их словно разделяет толстое глухое стекло. Мать что-то говорит, даже кричит, нервно размахивает руками, тычет куда-то пальцем. Маруся силится расслышать мамины слова, но никак не может понять, чего от неё хотят. Ольга Петровна сердится, хмурится, она расстроена тем, что до дочери не доходит смысл её слов и жестов. Неожиданно за маминой спиной возникает Алиска. Девочка, наоборот, ничего не говорит Марусе. Молчит и смотрит. Укоризненно, грустно и почему-то жалостливо.

Обычно сны стирались из памяти сразу же, стоило ей открыть глаза. Однако недавние видения, чёткие, ярко прорисованные, и не думали таять и пропадать. Они были настолько реальны, что Маруся машинально пощупала языком зубы: проверила, все ли на месте. На самом деле она никогда не придавала сновидениям большого значения. Не пыталась толковать их в духе Фрейда, не прогнозировала по ним будущего, не читала сонников. Был, правда, в её жизни один случай, который можно считать исключением из этого правила.

Её бабушка, мамина мама, увидела во сне, что ей предстоит умереть. Евдокии Васильевне к тому моменту исполнилось восемьдесят девять, но она была на удивление крепкой и бодрой. Без устали возилась по хозяйству, окучивала картошку в огороде, ухаживала за своими любимыми пионами и флоксами.

Уникальная, кстати, была женщина. Решительная, хлёсткая, справедливая. Дочь, Ольга Петровна, уж на что нравная, с характером, но, по её собственным словам, против матери не тянула. Евдокия Васильевна говорила тихо, но так, что все её слышали и слушали. Одним-единственным словом могла припечатать – самые голосистые умолкали. Никогда в жизни ничем не болела, кроме тифа – после революции. Не выпила ни одной таблетки, ни разу не была в поликлинике.

Мужчины по ней в молодости с ума сходили, она и в восемьдесят с лишним оставалась красавицей. А как овдовела в тридцать лет, так больше замуж и не выходила, потому что «муж у честной женщины может быть только один», и точка. Королевская осанка, отличная память, светлый ум, великолепное для почтенных лет зрение: очки надевала, только чтобы почитать. Читала, кстати, весьма избирательно: Библию, Евангелие, жития святых и Есенина. Больше из «мирских» не признавала никого. А этого поэта считала «ясным», Божьим человеком и повесила его портрет возле кровати.

За три дня до смерти бабушка вышла к завтраку позже обычного. Она всегда вставала самая первая, в пять утра, но в тот раз восьмилетняя Маруся уже сидела за столом и завтракала перед тем, как уйти в школу. Рядом сидели Маша, Миша и Мотя, мама жарила что-то на большой чугунной сковородке.

Маруся не помнила подробностей, в память запало лишь то, как бабушка появилась в дверях и буднично произнесла: «Оля, сегодня надо будет смертное моё из шкафа достать. Посмотреть, всё ли на месте, чтоб попусту не суетиться. Уйду я к пятнице-то». Мама как стояла, так и рухнула на стул возле плиты, и лицо стало белое, как мука для пасхальных пирогов.

Позже бабушка рассказала, что видела сон. Будто бы за ней пришла её собственная мать, закутала в шаль, как маленькую, взяла за руку и повела за собой. Сказала, что теперь они вместе станут жить в другом доме. Там её и Коля давно ждёт, муж.

Как Евдокия Васильевна предсказала, так и вышло: умерла она тихо, легко, и в пятницу её тело лежало в гробу в большой комнате. А сама она, наверное, уже была в новом доме, радовалась встрече с мамой, Николаем и всеми, кто ушёл прежде…

Так что просто отмахнуться от сегодняшнего сна всё-таки не получалось – он гвоздём засел в сознании. Мама что-то хотела сказать ей. Предупредить о чём-то. Куда она всё время указывала? Может, пыталась показать, куда подевался Руслан?

Маруся помнила, что после ужина убрала со стола, вымыла посуду и пошла сюда, в спальню, прилегла на кровать. Хотела просто подремать полчасика, даже брюки с футболкой не сняла. Так и забралась под одеяло, не раздеваясь. Да видно, заснула. Получается, мужа нет дома уже несколько часов.

Она похолодела: страх, что с ним тоже может что-то случиться, на мгновение парализовал её.

Любовь к Руслану с первого дня была настолько всеобъемлющей, так прочно вошла в плоть и кровь, что остаться без него было равносильно тому, чтобы перестать дышать. Она всегда знала: если Руслан умрёт или оставит её, ей этого не вынести. Гибель единственной дочери подкосила Марусю. Смерть мужа стала бы концом всего. В голове всплыла мысль: если с ним что-то случится, она не станет жить. Есть много способов прекратить ненужное существование. Она просто воспользуется ими. И от этого стало чуть легче.

Женщина перевела дыхание и вышла из комнаты. Надо обойти дом: возможно, он просто заснул в гостиной, перед телевизором. Она поочерёдно заглянула во все комнаты, однако мужа нигде не было. Включила уличное освещение, вышла во двор, подошла к воротам и увидела, что машины тоже нет. Значит, всё-таки куда-то уехал. Эта мысль привела Марусю в чувство. Она внезапно поняла, что хотела сказать ей мать: вернуть Алису никому не под силу, но если она будет продолжать вести себя по-прежнему, замкнувшись, погрузившись в свои переживания, то потеряет ещё и мужа.

Нужно найти телефон и позвонить ему. Но вместо этого она почему-то направилась в гостевую часть здания. Заходила туда примерно раз в неделю: проветрить комнаты, проверить, всё ли в порядке, полить цветы. Не помнила, когда была там в последний раз: она многое в эти дни делала на автомате. Уже поворачивая ручку двери, подумала, что та должна быть заперта, придётся сходить за ключом. Но неожиданно дверь распахнулась от лёгкого прикосновения. «Неужели в прошлый раз я забыла запереть дом?» – подумала Маруся и шагнула за порог.

В большом холле было почти светло: помещение заливал жёлтый свет фонарей, проникающий сквозь огромные панорамные окна. Мебель, фонтан, телевизор, картины, зеркала, напольные вазы – всё казалось уснувшим, замершим. Напоминало интерьеры в сказочном замке спящей красавицы.

– Руслан! – позвала Маруся, отлично сознавая, что мужа здесь нет и быть не может. Голос прозвучал жалко и тоненько, провалился в пустоту. И, разумеется, никто ей не ответил. В этой части здания никого не могло быть, но женщина зачем-то двинулась вперёд, повинуясь неясному чувству, что должна это сделать. Она словно знала, что найдёт здесь нечто важное. Ей не нужно было идти в номера для постояльцев. Ничто не ждало её и в рабочих помещениях. Оно требовало внимания именно здесь, в пустынном вестибюле.

Маруся шла осторожно и медленно, ни на чём не задерживая взгляда. Что-то властно звало её, и она неуклонно двигалась дальше, пока не оказалась перед огромным, в полный рост, зеркалом в глубине холла. В этом помещении было четыре зеркала, три из них – не очень большие, овальной формы, забранные в одинаковые рамы современного дизайна.

Зеркало, перед которым стояла сейчас Маруся, было спрятано в неглубокую нишу и разительно отличалось от всех прочих и размерами, и массивной деревянной рамой. Освещённое призрачным уличным светом, оно казалось светящимся изнутри, хотя это, конечно, было лишь иллюзией. Она осторожно коснулась рукой рамы. Дерево было тёплым. Вырезанные на нём неведомые узоры казались глубокими ранами на гладком теле. Оторвав взгляд от рамы, она принялась изучать своё отражение. Тёмная безликая фигура в зеркале казалась странно чужой и потому пугающей.

Повинуясь какому-то неведомому чувству, она наклонилась близко к зеркалу, коснулась его лбом. Внезапно прохладная поверхность утратила твёрдость, легко прогнулась внутрь. Маруся вскрикнула от неожиданности, отпрянула, попятилась. С зеркалом творилось что-то непонятное. Оно двигалось, изгибалось и переливалось внутри рамы, словно хотело выплеснуться наружу, как тёмная глянцевая жидкость. Её отражение исчезло, растворилось в маслянистой жиже, как в кислоте. Сама она стояла, прижимая стиснутые в кулаки руки к груди, и смотрела: зрелище пугало, не укладывалось в голове, но в то же время чаровало, завораживало.

Маруся внезапно осознала, что именно видит перед собой, и содрогнулась от отвращения и ужаса, но, как ни старалась, не могла отвести взгляда. Между тем пульсация усилилась, толчки откуда-то из глубины зеркала стали более мощными. Мелко дрожа от страха и омерзения, она поняла, что происходит. Это было невообразимо и совершенно невероятно, но, судя по всему, она наблюдала процесс рождения. Безмолвный, беззвучный, и оттого ещё более пугающий. Нечто изо всех сил старалось прорваться сюда, к ней. Дотянуться до неё из запредельного мира.

– Нет, не надо, – бессвязно забормотала она, – что это…

Фонари во дворе неожиданно полыхнули ярче обычного и погасли. Маруся осталась в полной темноте и тишине. Она вдруг отчётливо представила себе, как что-то гадкое, скользкое, корчась, высовывается из зеркальных глубин и касается её лица в кромешной тьме. Ей даже показалось, что она ощутила на щеке горячее смрадное дыхание новорождённого монстра, и завопила так, как не кричала никогда в жизни.

Маруся не помнила, как выбежала из холла, оскальзываясь на гладком полу, как распахнула дверь и оказалась снаружи. Не слышала своих шагов, не понимала, что отчаянно зовёт на помощь попеременно то маму, то Руслана. Не знала, как оказалась на улице, окунувшись в благодатную прохладную свежесть ночи.

Дико оглядевшись по сторонам, она увидела, что фонари по-прежнему заливают двор ровным жёлтым светом. Кругом тихо и спокойно, никто её не преследует, угрожая отнять жизнь или рассудок. Мир вокруг опасно накренился, Маруся ощутила лёгкую дурноту, покачнулась и потеряла сознание.

Неизвестно, сколько она пролежала на каменных плитках, возможно, пару минут, а может, несколько часов. Первым ощущением был холод. Потом пришло понимание, что ей жёстко и неудобно лежать. Ныла поясница, болела левая рука, ушибленная при падении. Что с ней случилось? Почему она лежит ночью посреди двора, вместо того, чтобы мирно спать рядом с мужем? Блаженное неведение было недолгим: Маруся быстро вспомнила. Вместе с воспоминаниями вернулся страх.

Она торопливо поднялась с земли, стараясь не обращать внимания на боль в руке и спине. Оглянулась: машины нет. Он так и не вернулся. Дверь в гостевой дом плотно закрыта. Всё вокруг – здание, деревья, кусты, клумбы, фонари, скамейки, беседка – выглядело мирным и безобидным. Может, ей просто всё почудилось? Возможно, она вообще не заходила внутрь, а сразу упала в обморок, дойдя до калитки?

Маруся уже ни в чём не была уверена. Неуверенной пьяной походкой она двинулась ко входу в гостевой дом. Стараясь не думать, не обращать внимания на подползающий ужас, протянула руку и решительно взялась за дверную ручку. Повернула и осторожно потянула на себя. Дверь не поддалась. Осмелев, принялась изо всех сил дёргать дверь, пока не уверилась, что та заперта на ключ.

Женщина перевела дыхание и расслабилась.

– Просто привиделось, – вслух произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно. – Конечно, дверь закрыта.

Получается, она не входила внутрь. Не бродила тенью по холлу, не видела зеркала. Ей просто стало дурно во дворе. Учитывая её состояние в последнее время, это было не удивительно. Почти убедив себя, что ничего страшного не случилось, Маруся побрела домой. Зайдя внутрь, включила свет. Выпила успокоительного, поставила на плиту чайник. Достала чашку с блюдцем, мёд, молоко, вазочку с домашним печеньем.

Она твёрдо решила выкинуть из головы фантастические мерзости, дождаться мужа и спросить, где его носит. Звонить на сотовый не хотелось, это было бы слишком унизительно. Что-то подсказывало: с Русланом всё в порядке. Не случилось никакой беды. Банальный пошлый загул. А значит, решено: никаких звонков. Пусть придёт и увидит, что она не спит. И объяснит, почему является домой в такое время. Кстати, который час? Маруся бросила быстрый взгляд на микроволновку. Маленькие оранжевые циферки показывали половину второго ночи.

– Не может быть, – растерянно хмыкнула она.

Скорее всего, был какой-то сбой электроэнергии, и часы идут неправильно. Ведь в полвторого она только встала с кровати! Маруся метнулась в спальню, нашарила на тумбочке мобильник…

– Не может быть, – снова прошептала она, – что происходит?

Творилось что-то невероятное, немыслимое. Отбросив гордость, перепуганная женщина принялась звонить мужу. Но его сотовый был отключен. И в этот момент она услышала, что к дому подъехала машина. Никогда раньше ей так сильно не хотелось увидеть Руслана. От облегчения и радости, смешанной с гневом и обидой («Как он мог оставить меня здесь одну?»), закружилась голова. Маруся рухнула на стул, закрыла лицо руками и расплакалась.

Глава 10

Весь день тридцать первого октября Руслан думал, как он объявит Марусе, что собирается пойти на Осенний бал. Так и этак обкатывал, пробовал на вкус гладкие закруглённые фразы, мысленно прокручивал объяснения и оправдания, подбирал достойные аргументы. Мешали стыд и гаденькое чувство, что он подыскивает возможность обмануть единственного человека на свете, который его любит.

И которого, надо признать, всё ещё любит он сам.

Сознавать себя подлецом было очень неприятно. Неприятно и непривычно: он привык думать о себе иначе. Но – чего уж там! – прекрасно понимал, чем закончится сегодняшняя поездка. И, сознавая это, всеми силами стремился на этот чёртов бал! Не мог отказаться.

Слава Богу, хорошо хоть не пришлось ничего объяснять жене. После ужина она отправилась в спальню, прилегла на кровать и почти сразу заснула. Маруся принимала сильные успокоительные препараты: не могла теперь без них обходиться. Под действием лекарств обычно спала долго и крепко, и Руслан надеялся, что она проспит до утра, не заметив его отсутствия. Думать о том, что будет дальше, не хотелось. Ненавидя себя, он принял душ, надел джинсы песочного цвета, рубашку и светлый джемпер. Стараясь не шуметь, прокрался к выходу, тихо прикрыл за собой дверь и вышел на улицу.

Ему вдруг пришло в голову: что сказал бы сейчас отец? Человек в высшей степени порядочный, беспорочный, честный вопреки личному удобству и выгоде, обладающий обострённым чувством справедливости. Как он отнёсся бы к тому, что его сын воровато крадётся по комнатам, потихоньку убегая от жены к будущей любовнице? Какими глазами посмотрел бы?..

Вспомнилось, как они с отцом однажды смотрели телепередачу, в которой пожилой киноактёр, умильно закатывая глаза, рассуждал о своём новом браке, о внезапно вспыхнувшей любви к юной партнёрше по фильму. За плечами у изрядно потасканной звезды были несколько разводов, имелись брошенные и забытые во имя очередного великого чув-ства дети. Отец тогда брезгливо скривил губы и оборонил:

– И как не стыдно святое понятие «любовь» марать о банальную похоть? Называть женитьбой обычную случку? – Произнесённое грубое слово свидетельствовало о высшей степени неприятия. Бранился отец крайне редко.

Руслан постарался выкинуть из головы мысли об отце и забрался в салон «Опеля». Мог бы запросто добраться до пиццерии пешком, но, как и многие автомобилисты, недолюбливал пешие прогулки. Кроме того, в машине всегда чувствовал себя защищённым.

Отъезжая от дома, вдруг подумал, что отчаянно хочет, чтобы Маруся появилась на крыльце и позвала его обратно. Мучило непривычное ощущение собственной беспомощности: неодолимая сила увлекала, тащила за собой, а он не мог сопротивляться.

Но жена, конечно, безмятежно спала. И остановить его было некому.

Автомобиль медленно ехал по дремлющим пустынным улицам. Руслану вдруг показалось, что из-за заборов и оград за ним пристально наблюдают десятки хитрых внимательных глаз. Кто-то, укутанный темнотой, по-паучьи перебирая ногами, крадётся вдоль дороги. Он был готов поклясться, что чувствует на себе чьи-то взгляды, видит смутные очертания тел и лиц…

Руслан поёжился и крепче сжал руль. Чушь собачья! Что за паранойя? Кому придёт в голову следить за его передвижениями? Кое-кто из жителей посёлка наверняка занимается привычными домашними делами, укладывая детей спать, однако большинство тех, кому исполнилось восемнадцать, уже вовсю веселится на балу. Часы на приборной панели показывали двадцать минут восьмого. Он слегка опаздывал.

Пиццерия была ярко освещена, изнутри доносилась громкая танцевальная музыка. Вокруг были припаркованы автомобили, на крыльце оживлённо беседовали несколько человек. Кто-то из них приветливо помахал ему рукой.

Напряжение неожиданно отпустило Руслана. В самом деле, к чему эти нервы? Эти муки? Он всего лишь посетит обязательное мероприятие! И сможет покинуть его в любой момент. Неужели Алисе было бы легче, сиди он сейчас дома перед телевизором? Это чем-то помогло бы её несчастной душе? Или сделало его самого порядочней и чище? А Маруся так и вовсе мирно спит: разве ей повредит, если он немного отвлечётся?

Открывая двери «Суперпиццы», Руслан почти позабыл о недавних сомнениях и колебаниях. В кафе было шумно, жарко, многолюдно. Игриво подмигивала светомузыка. Пахло выпечкой, фруктами, пряной смесью женских духов. Всюду стояли вазы с яркими цветами, на стенах громоздились гирлянды разноцветных шаров. Столы плотно заставлены тарелками и блюдами с едой, бутылками, кувшинами с соком и морсом. Почти все женщины нарядились в некое подобие карнавальных костюмов. Головы украшены венками из цветов, осенних листьев и трав. Поверх платьев – широкие, лёгкие накидки-разлетайки всех цветов и фасонов.

Он замер на пороге, оглушённый и слегка растерянный пестротой и многоголосьем. Откуда-то сбоку вынырнула Варвара, радостно защебетала, потянула его к толпе гостей, повела к столам. Вечер покатился дальше. Обычная вечеринка – весёлая, слегка бестолковая, с розыгрышами и понятными завсегдатаям шутками. Он поискал глазами Ирину, но её нигде не было видно. Чуть позже Варвара пояснила, что она обычно появляется ближе к полуночи.

Руслан чувствовал себя на балу удивительно свободно и раскрепощённо, хотя и не слишком любил подобные гульбища. Он вместе со всеми поднимал бокалы с душистым южным вином, произносил остроумные тосты, охотно знакомился с новыми людьми и приветствовал тех, кого уже успел узнать, шутил сам и хохотал над чужими шутками, даже соглашался поучаствовать в конкурсах, которые выдумывала всё та же неугомонная Варя. Он много ел и пил, ему было хорошо, и люди вокруг казались необыкновенными, добрыми, милыми, искренне к нему расположенными.

Выйдя на крыльцо покурить, Руслан мельком глянул на часы, которые висели в вестибюле. Глянул и поразился: оказывается, он здесь уже больше трёх часов! Время летело легко и незаметно, он совершенно не устал от людей и кутерьмы бала. Домой не хотелось, и угрызений совести от того, что он здесь веселится, а Маруся дома, одна, не возникало. Выкурив сигарету в компании Валика и ещё одного мужчины, кажется, Станислава, он вернулся в зал.

Обстановка там изменилась. Музыка зазвучала тише, сделалась медленной, томной. Свет стал приглушённым. Разговоры и взрывы громкого хохота стихли, начались танцы. Танцующие пары двигались плавно, неспешно, тесно прильнув друг к другу. Руслан, который не собирался никого приглашать, счёл за благо отойти в угол и присесть на маленький диванчик, наблюдая за остальными.

Спустя некоторое время он с изумлением осознал, что движения людей были несколько странными. Можно сказать, не вполне приличными. Он на мгновение зажмурился, не веря тому, что видит, потом снова открыл глаза и больше уже не мог оторвать взгляда от танцующих.

Приходилось признать, что столь откровенного зрелища он не наблюдал и в самых отвязных ночных клубах: мужчины беззастенчиво гладили своих партнёрш, а женщины, сбросив пёстрые карнавальные накидки, извивались, скользили в их объятиях.

Его поразило обилие оголённой плоти: руки, ноги, шеи, спины, плечи, были выставлены на всеобщее обозрение. Никто не обращал на Руслана внимания, а ему было мучительно стыдно, хотя в то же время он против воли ощущал сладкую истому.

В большом зале стало душно. Руслан ощутил резкий, звериный запах возбуждения, источаемый десятками желёз. Внезапно его затошнило, и он встал, чтобы немедленно убраться отсюда.

В этот миг музыка замолчала, люди поспешно расступились, и в центре зала, будто бы из ниоткуда, возникла Ирина Шустовская. Его в который раз поразила красота этой женщины. На ней было длинное узкое золотистое платье, мягко обнимающее стройное совершенное тело. Платье было гораздо более закрытым и скромным, чем наряды остальных дам, но при этом Ирина вызывала куда большее вожделение. Длинные светлые волосы струились по плечам, широко раскрытые глаза сияли, чуть припухшие губы улыбались.

– Приветствую вас, мои дорогие друзья! – произнесла она звучным, грудным голосом.

Зал отозвался глухим почтительным ропотом, многие склонили головы. Руслану пришло в голову, что это верноподданные приветствуют свою королеву, но уж никак не сельчане – главу администрации.

В происходящем было что-то мистическое. «Может, я сплю?» – глупо подумал Руслан и украдкой ущипнул себя за руку. Ирина между тем продолжала свою речь. Она говорила вроде бы обычные вещи о том, что ещё один сезон остался позади, подводила какие-то итоги, упоминала о перспективах. Но каждое слово в её устах звучало по-особому, наполнялось иным, глубинным, совсем не понятным Руслану смыслом.

Потом Ирина внезапно указала на него и сказала:

– Я счастлива видеть сегодня среди нас нового жителя Каменного Клыка, Руслана Камалова. С радостью приветствую этого замечательного человека и говорю ему: добро пожаловать! – Она переждала взрыв аплодисментов и продолжила: – Он достойно перенёс утрату приёмной дочери, и я верю, что в дальнейшем его ждёт здесь только лучшее!

Небрежное, холодное упоминание страшной гибели Алисы покоробило Руслана. О Марусе она не упомянула ни словом – словно её и не существовало. А последние слова и вовсе прозвучали двусмысленно, тем более что на этом Ирина закончила свою речь и двинулась к нему через весь зал, улыбаясь и приглашающе раскинув тонкие руки.

Снова зазвучала музыка, пары после короткой передышки вновь слились в ненасытных объятиях. Руслан застыл, не в силах двинуться с места, и без слов смотрел на подошедшую женщину. Повеяло знакомым ароматом: её всегда сопровождал запах духов. По его мнению, она душилась чуть обильнее, чем следовало. Что ж, у всех свои слабости.

– Я тебя напугала? – тихо спросила Ирина.

Он покачал головой. В голове слегка шумело. Растерянность и смущение боролись в нём с восторгом и нетерпением. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она придвинулась ещё ближе, сейчас же обняла его, прижалась своим гибким прекрасным телом. И пусть всё происходящее выглядит как бесстыдная, нездоровая фантазия озабоченного юнца, но Ирина была рядом, и она была желанна до боли.

– Хочешь потанцевать со мной? – проговорила она, заглядывая ему в глаза.

– Конечно, – отозвался Руслан. Он больше не помнил о Марусе, Алисе, отце, обязательствах, верности. Эта потрясающая женщина заслонила от него весь мир.

Ирина легко скользнула к нему, и это прикосновение вызвало новый приступ головокружения. Он с силой прижал её к себе, задохнувшись от страсти. Какое-то время они продолжали двигаться в унисон, а потом она прошептала ему на ухо:

– Может быть, уйдём отсюда?

– Куда?

Она улыбнулась и ничего не ответила, только потянула его за собой, увлекая куда-то в глубину помещения. Руслану было безразлично, что это происходило на виду у всех, тем более что краем сознания он понимал: остальным абсолютно не до них.

Они оказались в тесном полутёмном помещении. Все звуки стихли, откуда-то сбоку лился слабый красноватый свет. Оставшись наконец-то с ней наедине, он принялся, отбросив всякое смущение, целовать Ирину в шею и грудь, жадно изучая каждый изгиб её тела. Она с готовностью приникла к нему, отвечая на его ласки, стараясь освободиться от одежды. Закрыла глаза, задышала прерывисто и глубоко, он впился в её губы и… всё кончилось.

Потрясённый, испуганный, Руслан быстро отодвинулся от Ирины. Такое с ним случилось впервые. Секунду назад он хотел эту женщину, как, пожалуй, никого и никогда раньше, а теперь стоял и думал о том, как бы оказаться подальше отсюда. Он и сам не понял, что произошло, что оттолкнуло его, но желание исчезло бесследно.

Она продолжала смотреть затуманенным взором и тянуть к нему руки, но он уже ничего не мог с собой поделать. Что-то случилось – и Ирина, по-прежнему красивая, восхитительная женщина, – вдруг перестала казаться манящей и желанной.

– Извини, – кое-как выговорил он, всем своим существом ощущая стыд за собственную несостоятельность. – Извини, я не знаю… И… не могу. Мне пора, наверное.

Она уставилась на него, и ему почудилось, что её горящий взгляд проникает глубоко в его сознание. Ищет ответ. Через некоторое время она отвернулась и, как ни в чём не бывало, спокойно проговорила:

– Конечно, милый. Не сейчас. Это от нас никуда не уйдёт. Ты немного устал, тебе нужно отдохнуть.

Голос её журчал, обволакивал, успокаивал.

– Ты… не обиделась? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Обиделась? На что я могла обидеться? – Её удивление казалось искренним. – Ничего страшного не случилось. Мы просто поторопились, верно?

– Верно, – с готовностью согласился он, – моя жена…

Руслан не знал, что ещё сказать, и замялся, при этом ясно сознавая: мысли о том, что он предаёт жену, тут совершенно ни при чём. По правде говоря, он вообще не помнил о Марусе, когда целовал Ирину. Просто нужно было как-то оправдаться.

Однако Ирине не нужны были его оправдания. Она задумчиво улыбнулась, как будто понимала его лучше, чем он сам.

– Думаю, ты прав. Лучше тебе пойти сейчас домой.

– Да, я… Это был прекрасный вечер.

«Лучше бы промолчал!»

Ему показалось, что он краснеет. Руслан отвернулся и почти выскочил из комнаты. Ирина шла следом.

Они снова оказались в большом зале.

Он ошарашено оглянулся по сторонам и замер, не в состоянии двинуться с места. Музыка продолжала играть, но никто уже не танцевал. Благообразные, чинные, вполне обычные жители Каменного Клыка, сбросив с себя одежду, предавались свальному греху.

Это зрелище было последним, что увидел Руслан. В следующее мгновение он потерял сознание, не догадываясь, что в ту самую минуту его жена Маруся тоже упала в обморок во дворе их нового дома.

Глава 11

Все следующие дни он почти не вылезал со своей стройки на заднем дворе. Копошился там, механически, бессмысленно продолжал копать котлован, не отдавая себе отчёта, что делает и зачем. В администрацию больше не ездил. Да и вообще за пределы дома старался не выбираться. В голове была дикая каша, и разобраться в происходящем никак не получалось. Впервые в жизни он не понимал, что с ним происходит. Возможно, он болен? Спросить было не у кого, посоветоваться не с кем.

С Марусей они практически не общались. Она занималась какими-то делами по дому. Смотрела, как ему казалось, выжидательно и тревожно. Да и как можно было поговорить с ней? Начни он разговор – и неизбежно возникнут вопросы.

Придётся признаться, что он отправился на Осенний бал. Преспокойно пошёл веселиться в столь страшное для их семьи время. К тому же один, без жены. Оставив её одну в доме, не предупредив, что уходит. Сейчас ему и самому такой поступок казался неприемлемым, что уж говорить о Марусе…

Когда он, смятенный и жалкий, вернулся домой, она встретила его истерикой. Не спала, как он надеялся, а почему-то сидела на кухне. Во дворе и их пристройке горел свет, на плите заливался бешеным свистом чайник, но жена словно ничего не видела и не понимала. Увидев Руслана, вскочила, бросилась к нему, заплакала, стала бессвязно кричать что-то, срываясь на визг. Он не разобрал, о чём она говорила, да вообще мало что понял из её слов. Принялся успокаивать, оправдываться, говорить, что ездил проветриться.

Никогда раньше она не устраивала ему скандалов, допросов, сцен ревности. Такое поведение было настолько необычным для Маруси, что он не знал, как себя вести. И не понимал, чем всё это вызвано, ведь она ничего не могла узнать про него и Ирину. Возможно, что-то случилось с женой в его отсутствие, но она так толком и не объяснила, что. Только смотрела ранеными глазами, рыдала и дрожала.

Руслан усадил жену на стул, бестолково суетился, пытался сунуть ей в рот какие-то капли. Разбил чашку, пролил валерьянку. Маруся билась, не давала себя обнять, давилась слезами…

Лишь к утру всё более или менее утряслось. Они пошли в спальню, уснули, не раздеваясь. Проснулись чужими людьми и с тех пор не разговаривали.

С одной стороны, это и к лучшему. Руслану нужно было как-то разобраться в себе, в своих чувствах, своей жизни, наконец. Всё разом стало так запутанно и странно, что это полностью выбило его из колеи. В ту ночь он пришёл в себя и обнаружил, что лежит на кушетке. Вокруг, тревожно перешёптываясь, толпились участники Осеннего бала. Ирина бережно поддерживала его голову, Варвара пыталась разжать сомкнутые губы и влить в рот пахучее лекарство. Все полностью одетые, даже венки на головах. Испуганные, изумлённые, в глазах – участие и беспокойство.

– Как ты нас напугал! – выдохнула Варя. – Давай-ка вот, выпей. Это сердечное.

– Что со мной случилось? – пытаясь приподняться на локте, спросил он.

Ему охотно рассказали, что они вышли с Ириной на крыльцо после её выступления, и он неожиданно свалился в обморок.

– Это точно из-за вина! – категорично заявила соседка, Света Сысоева, мать Нади. «Разве можно вообразить эту постную матрону с запрокинутой в экстазе головой?»

– Сливово-персиковое вино с травами делаем, оно только так дурманит! Мы-то уж привычные, а тебе в голову ударило, – пояснила Варя.

Сысоева добродушно засмеялась. Многие согласно закивали.

– Вино? – переспросил Руслан.

– Думаю, да! – ответила за всех Ирина.

Он высвободился из её рук и сел, оглядываясь по сторонам.

– Мне-то, дуре, предупредить тебя надо было, – сокрушённо покачала головой Варя. – Пьётся легко, но по мозгам здорово шарахает!

Руслан никак не мог прийти в себя. Выпил стакан воды, послушно проглотил лекарства и, бормоча извинения за испорченный праздник, направился к своей машине. Вместе с ним пиццерию покидали многие: кто-то рассаживался по автомобилям, большинство пошли пешком. Глядя на то, как они спокойно переговариваются, берут друг друга под руку, сердечно прощаются, прикладываясь к щёчке, улыбаются, благодарят Варю, невозможно было поверить в то, что он видел. Откровенные танцы, обжимания, а уж тем более… Могло ли такое быть?! Руслан уже не был в этом уверен. Вряд ли. Он и в самом деле немало выпил. А пьяный мозг способен выкидывать ещё и не такие фортели.

Ирина… Они едва не стали близки, страстно целовались – видимо, это произошло там, на крыльце. Уж в чём он точно был уверен, так это в их поцелуях. А потом ему стало плохо. Должно быть, это объясняет, почему у него ничего не получилось.

Однако он не испытывал сейчас ни досады на своё внезапное бессилие, ни желания вернуть, повторить те мгновения. Не искал встреч с этой женщиной – совсем наоборот. Теперь он испытывал к Ирине не слишком понятные даже ему самому чувства. Он по-прежнему восхищался её красотой, Шустовская казалась ему притягательной и прекрасной. Но почему-то сейчас это размывалось ощущением неоправданного, неясного, смутного омерзения.

Мысль о прикосновении к ней вызывала дурноту. Сознание раздваивалось. Он всё ещё желал эту женщину, но вместе с тем ему хотелось бежать от неё куда подальше.

В детстве его любимым блюдом были пельмени. Он мог есть их круглосуточно, питаться ими одними, поглощая в огромных количествах. Пока однажды мама по рассеянности не принялась нарезать мясо, позабыв помыть нож после того, как разделывала им рыбу. Руслан на дух не переносил запах сырой рыбы и, заметив мамин промах, стал кричать, чтобы она немедленно вымыла нож. Она переполошилась, сунула нож под струю воды, потом долго мыла мясо, но…

Но больше пельменей он не ел никогда. Отлично знал, что мясо никак не может пахнуть рыбой, что в дальнейшем, принимаясь готовить, мама ни в коем случае не допустила бы повторения досадной ситуации. Но поделать с собой ничего не мог. Подавить гадливость, побороть предубеждение не получалось. Он пробовал поесть, чтобы не расстраивать маму. Подносил ложку ко рту – и в нос бил воображаемый, несуществующий, фантомный рыбный запах.

Теперь ситуация повторялась. Только в этот раз он даже природы своего отвращения понять не мог. Но, собственно, это было к лучшему. Роман с Ириной был бы непростительной ошибкой. Наверное, и разбираться-то в своих воспоминаниях о том вечере не стоило. Нужно просто подавить их. Оставить как есть. И наладить отношения с Марусей. Он ведь собирался сделать ей предложение под Новый год. Всё ещё собирался.

…А она жила в те дни, как в бреду. Больше не плакала, не ревновала, не задумывалась, где был муж той ночью. Не до того было. Даже боль от потери Алисы немного отступила. Всё померкло перед постоянным, всепоглощающим страхом, который прочно, по-хозяйски обосновался в душе. Это был страх, что она неудержимо сходит с ума. Потому что ничем иным, кроме помешательства, объяснить происходящее не получалось.

С той самой ночи с ней рядом постоянно находилось нечто, родившееся в глубине тёмного зеркала. Она всё время слышала за спиной дыхание. Краем глаза замечала движение. Открывая глаза при пробуждении, успевала увидеть чью-то фигуру возле кровати. Впервые это случилось следующим утром, первого ноября.

Легли они поздно: Марусе было плохо, как никогда раньше. Она пыталась объясниться, рассказать, что с ней произошло, но ничего не получалось. Она лишь рыдала, икала, вопила и дрожала. Он с трудом успокоил её, и перед тем, как заснуть, она решила, что поговорит с мужем завтра.

Пробудившись, подумала, что уже поздно, давно пора вставать. Руслан спал рядом: она, не открывая глаз, чувствовала его тепло, слышала, как он дышит. Ей казалось, он смотрит на неё, и в этом взгляде – любовь и забота. Не помнилось ни о чём плохом – просто хотелось, чтобы это уютное, счастливое мгновение длилось вечно…

Спустя какое-то время Маруся улыбнулась и распахнула глаза, приготовившись встретить ответный взгляд. То, что она увидела, было началом долгого, невероятного кошмара, который неведомо почему вторгся в её жизнь. Уже сама по себе потеря дочери могла свести с ума, но, словно этого было мало, что-то продолжало испытывать её на прочность.

Руслана в комнате не было. Тепло, которое она ощущала, исходило не от него. Дыхание, которое только что слышала, было не его дыханием. Рядом с ней, положив голову на подушку, лежало сморщенное существо с коричневым лысым черепом – постаревший младенец с несоразмерно большой головой и кривыми ножками, замотанный в грязные тряпки. Мерзкий карлик, сверкая лукавыми чёрными глазками, хихикал, обнажая беззубый рот, извивался, тянул к ней иссохшие ручонки. Ластился, наподобие кошки, урчал и изгибался.

Она замерла от ужаса, внутри всё похолодело. Маруся подавилась вдохом, даже закричать не сумела, только накрепко зажмурилась, а когда открыла глаза, жуткое существо исчезло. Она принялась дико озираться по сторонам – никого. Ничего. Тишина, покой, солнечный свет. Уже привычно открытое кем-то окно. Окно! Может быть, карлик умудрился выскочить туда? Молнией подлетела к окошку, раздвинула занавески. Оно выходило во двор – и рядом никого не было. Из глубины двора, где они с Русланом собирались устроить летнее кафе, раздалось чьё-то покашливание.

– Руслан? – пискнула Маруся, ощущая в желудке холодный противный ком.

– С добрым утром, – сдержанно отозвался муж, – проснулась?

– Сейчас завтрак приготовлю.

Она старалась говорить спокойно и ровно, продолжая при этом бешено озираться по сторонам. Ничего подозрительного.

– Спасибо, я не очень хочу есть, – сказал он, появляясь в поле Марусиного зрения. – Поработаю немножко на воздухе. Что-то голова побаливает.

– Выпил таблетку?

– Сейчас выпью. Думал, может само пройдёт.

– Нельзя терпеть головную боль, – на автомате откликнулась Маруся. – Погоди, сейчас вынесу тебе лекарство. И водички, запить.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Руслан слабо улыбнулся, отвёл глаза и кивнул. Выглядит он и в самом деле неважно, отметила она, скрываясь в глубине комнаты. Стараясь не смотреть по сторонам, не заправив кровать, быстро пересекла спальню и вышла на кухню. Оставалась надежда, что жуткое существо ей просто померещилось, привиделось со сна.

Надежда испарилась, когда она услышала за спиной хихиканье. Маруся вздрогнула и резко обернулась, но никого не увидела. С тех пор она никогда не оставалась одна. Уродец больше не показывался ей на глаза, но она постоянно ощущала его присутствие. Он дышал ей в затылок, когда она сидела, двигался по пятам, куда бы ни направилась.

Она слышала его мелкие шаркающие шажочки, и руки её дрожали от ледяного ужаса. Карлик вздыхал, прихахатывал, что-то негромко бормотал. Смотрел ей в лицо, когда она закрывала глаза и пыталась заснуть. Тенью вырастал за спиной, невесомо прикасался, и прикосновения эти были отвратительны. Марусю передёргивало от омерзения, и она сжимала зубы, чтобы не заорать.

Иногда, чаще всего, когда они садились за стол, чтобы поесть, комнату вдруг начинало заливать волнами удушающей вони. Иногда это был запах гниющей плоти. Она хорошо его помнила.

Тем летом, когда умерла мама, было очень жарко. Температура доходила до тридцати шести градусов, и даже ночью становилось не намного прохладнее. Раздутое, вспученное тело Ольги Петровны лежало в плотно закрытой комнате. Казалось, вот-вот туго натянутая кожа лопнет, и потечёт густая зловонная жижа.

Тело мамы постоянно обкладывали льдом из погреба, но это не помогало. Поначалу чувствовался лишь тонкий сладковатый запах, но очень быстро он становился сильнее, пока не сделался невыносимым. Вскоре в комнату уже невозможно было зайти, не прижав к носу платок, смоченный духами. Голова кружилась, по лицу стекал пот, Маруся боялась сделать глубокий вздох, чтобы не потерять сознание, и дышала мелко и часто, как их собака Найда.

После похорон Мария, старшая сестра, которой достался дом, вынесла вместе с мужем и братьями из комнаты всё, что здесь было: занавески, ковёр, диван, стол… Даже обои со стен пришлось содрать и сжечь, как и всё остальное. Запах смерти и гниения въелся всюду – уничтожить, вывести его было невозможно.

А теперь он вернулся и преследовал Марусю. Она постоянно открывала окна, распахивала двери, отлично понимая, что это бесполезно. Запах жил лишь в её сознании.

Призрачное существо, как и сопровождающие его явления, не оставляло её в покое ни на секунду: даже когда Руслан был рядом, напоминало о себе. Но муж ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Он не мог помочь ей, да она и не просила о помощи, потому что прекрасно понимала: не поймёт, не поверит, станет считать сумасшедшей.

Младенцеподобный карлик был её личным кошмаром. Избавиться от него могла только она сама. Вопрос – как?

И очень скоро ей дали понять, как именно. Это случилось в среду, через десять дней после Осеннего бала, о котором, впрочем, Маруся совершенно позабыла, не подозревая, что муж там всё-таки побывал.

Руслан сражался со своими чудовищами, целыми днями торчал на заднем дворе, заглядывая домой только наскоро перекусить и поспать, не замечал, что происходит с женой.

Маруся прибралась на кухне после обеда и привычно проглотила две капсулы лимонного цвета. Сильное успокоительное, которое она теперь пила в запредельно больших дозах, почти не действовало. Она сильно похудела: после смерти Алисы почти не ела, а теперь и вовсе смотреть не могла на еду. Как только она собиралась съесть что-то, появлялась противная вонь, и у неё не получалось впихнуть в себя ни кусочка. Готовила исключительно для Руслана. Он, погружённый в свои мысли, ел с неизменным аппетитом, не замечая, что жена каждый раз сидит за столом с нетронутой тарелкой. Ел, вставал, благодарил, выходил из кухни. А она опрокидывала свою порцию в помойное ведро и мыла посуду.

Так было и в этот раз. Она вышла из кухни и направилась в Алискину комнату. Дочь почти не успела обжить её, пропитать собой, и всё же это было место, где она бывала чаще всего. Казалось, что отсюда ближе всего до той точки, где её девочка находится сейчас. В этой комнате резче ощущались и боль от потери, и незримое присутствие Алисы, и Марусю частенько тянуло сюда. Она заходила, садилась на дочкину кровать, поглаживала покрывало, касалась книг, одежды, украшений.

Карлик, конечно, был поблизости.

Она опустилась на кровать и принялась перебирать вещи в Алискином рюкзачке, с которым девочка так и не сходила в новую школу. Рука нащупала толстую книжку в кожаном переплёте, и Маруся вытащила на свет ежедневник. Машинально раскрыла, принялась листать, хотя точно знала, что блокнот не может поведать ей ни об одном дне жизни дочери. Алиса не сделала ни единой записи. Нетронутые странички перелистывались с сухим печальным шорохом. Ежедневник был пуст, сух и скрипуч, как песок у реки.

Неожиданно блокнот едва заметно дёрнулся в Марусиных руках. И, прежде чем она успела что-либо сообразить, глянцевые страницы принялись перелистываться сами по себе, быстрее и быстрее, пока, наконец, ежедневник не раскрылся точно посередине. На развороте, прямо на глазах у перепуганной женщины, стали проступать слова. Почерк был Алискин.

«Привет, мамуля! – писала покойная дочь. – Наверное, винишь себя в моей смерти? И правильно делаешь. Ты, только ты одна во всём виновата! Всегда меня бросала. Отшвыривала, как котёнка. Сначала в деревне – оставила с бабулей и отправилась в город развлекаться. Потом здесь.

Притащила сюда, чтобы убить. Я тебе была не нужна, только мешала, я знаю. Ты меня никогда не любила так, как любишь своего драгоценного Русланчика. А он просто пользуется тобой, как домработницей. Попользуется и выбросит, как рваную тряпку. Вот увидишь, так и будет! У него уже есть, кем тебя заменить! И всё же ты выбрала его, а до меня тебе не было дела.

Знаешь, как я умирала? Я расскажу! Приходи – и узнаешь. Я давно жду тебя. Хотя бы раз в жизни поступи, как хорошая мать, не оставляй меня здесь одну! Всё просто, тебе надо только пойти за мной.

Я тебя жду. Я тебя жду. Я тебя жду».

Эти три слова упорно раз за разом появлялись и появлялись на странице. Невидимая рука не уставала прилежно выписывать их.

«Я тебя жду».

Маруся застонала и со слабым криком отбросила ежедневник на пол. По лицу текли слёзы, нос заложило, в голове шумело. Она обхватила себя руками, закусила губу и завыла. Потом медленно подняла голову, словно кто-то схватил её за подбородок и заставил взглянуть наверх.

Люстры на потолке не было. Вместо неё с крюка толстой змеёй свисала верёвка. На конце была завязана петля. А внизу, на полу, стоял заботливо подставленный стул.

«Я тебя жду».

Маруся завопила в голос и бросилась вон из комнаты.

Глава 12

В среду после обеда Руслан решил заняться электропроводкой во дворе. Прошлым вечером обратил внимание, что некоторые фонари не горят, а другие постоянно моргают, то и дело гаснут.

Нужно было сходить в кладовую за инструментами. Он встал из-за стола, взял с полки ключи от гостевого дома и оглянулся на жену. Маруся сидела с хмурым лицом, вроде бы прислушиваясь к чему-то, о чём-то напряжённо размышляя. Руслан заметил, что жена, и без того худенькая и хрупкая, стала почти прозрачной. Под глазами залегли тени, губы истончились. Она почти ничего не ела и, видимо, мало спала: каждый раз, когда он просыпался, её глаза оказывались открытыми.

Ему внезапно захотелось остаться рядом, спросить, как она себя чувствует, поговорить, рассказать обо всём, что так мучило его в последнее время…

Но он вовремя сдержался. Одна фраза потянет за собой другую. На свет неминуемо вылезет нелицеприятная правда: он собирался изменить ей с другой женщиной. И чего теперь от неё ждет? Участия? Помощи? Поддержки? Того, что она примется ковыряться вместе с ним в этом дерьме? Было бы слишком жестоко, убив Марусино безграничное доверие, ещё и злоупотреблять её любовью, вешать на неё свои проблемы. Ей и без того несладко.

Руслан поблагодарил жену за обед и быстро вышел из дома. Большой металлический ящик серо-стального цвета стоял в кладовой, на одном из стеллажей, на третьей полке сверху. Он поставил ящик на стол, раскрыл его и принялся рыться внутри, отыскивая нужные инструменты.

Вдруг что-то словно укусило его. Боль была резкая и острая. Он чертыхнулся и выдернул руку из недр ящика. Так и думал – порезался обо что-то. Из пальца сочилась кровь.

– Вот гадство! – Злясь на собственную неосторожность, он заглянул в ящик, посмотреть, обо что поранился. Оказалось, его «укусил» канцелярский нож, лежащий лезвием кверху.

Палец требовалось срочно заклеить пластырем: кровь не желала останавливаться, продолжала вытекать из ранки. Он принялся искать аптечку – вроде должна быть где-то здесь, на одной из полок. Обшаривая взглядом стеллажи, Руслан вспомнил, что аптечка в письменном столе, в кабинете.

Он по детской привычке сунул палец в рот, слизывая солоноватую жидкость, и направился в соседнюю комнату. Выдвигая один за другим полупустые ящики, наконец, обнаружил аккуратную коробочку с красным крестом на крышке. Пластырь нашёлся сразу, и Руслан быстро залепил порез.

Уже приготовившись закрыть аптечку и поставить на место, он обратил внимание на лежащий в углу коробки скомканный лист бумаги. Машинально, не думая, взял бумажный шарик в руки и развернул. Это оказался тетрадный листок с небрежно оборванными, лохматыми, как говорила мама, краями, густо исписанный с двух сторон шариковой ручкой. Убористый, угловатый почерк был Руслану не знаком.

Такого страха я не чувствовал никогда в жизни. А ведь повидал на своём веку немало: в шаге от смерти не раз оказывался, близких терял. Но этого первобытного, парализующего волю, тягучего ужаса испытывать не доводилось.

И за свою, уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной – и для неё тоже всё будет кончено. Она у крайней черты, за которую ступишь – не вернёшься.

Я-то ещё, возможно, смогу её вытащить, но без меня у неё никакой надежды.

Света в комнатах не зажигали. Пусть думают, что мы уже легли. Весь день старался вести себя, как обычно. Улыбался, говорил что-то, занимался делами, а сам каждую секунду думал: только бы не заметили, не заподозрили. Вроде повезло, никто ничего не увидел.

Если только они не умеют читать мысли…

Вещи собирать не стали: засекут, что чемоданы к машине носим – считай, пропали. Решили взять лишь документы и деньги. Я по привычке всё во множественном числе – «решили», «не стали»… Столько лет вместе. Но теперь я за нас двоих – один. И решения на мне, и ответственность моя. Потому что жена… Нет, не буду. Лишь бы до машины довести её без приключений, а там уж как-нибудь.

Пора. Почти одиннадцать вечера. Надо идти, хотя и страшно. Но оставаться ещё страшнее. Здесь они рано или поздно доберутся до нас. И тогда уже ничего не поможет: ни молитвы, ни неверие.

Я встал со стула и пошёл к двери, подхватил заранее приготовленную сумку. Ощупью крался в темноте, точно вор. Не видно даже очертаний мебели. Хоть и знаю, что где стоит, но пару раз всё равно споткнулся, чуть не полетел на пол. Знакомая комната кажется полной тайн и ловушек. Всё в ней движется, перебегает с места на место, живёт по своим неведомым законам.

За окном – тоже чернота. Я давно заметил, какие непроглядные здесь ночи. Уличные фонари и льющийся из окон свет никогда не могли рассеять этот мрак. Но сегодня это нам на руку. Сегодня темнота – наш союзник. Она поможет стать незаметными и улизнуть.

Если только они не умеют видеть в темноте…

Только бы добраться до машины! Залезть внутрь, заблокировать двери, ударить по газам и рвануть отсюда, выжимая все резервы двигателя. Джип у меня мощный, не подведёт, за это можно не беспокоиться. Остановить его даже им не удастся – раскатает в лепёшку.

Если только они не обладают ещё какой-то особенной силой…

Наконец удалось добраться до спальни. Пока шёл, взмок от напряжения. Открыл дверь, сделал несколько шагов и оказался возле кровати. Склонился ниже, пытаясь расслышать её дыхание. Внутри всё дрожало. На короткий миг показалось, будто ничего не слышу – всё кончено, опоздал! Но почти сразу же осознал, что ошибся. Жена дышала, легко и почти беззвучно. Жива! Но то ли спит, то ли пребывает в теперешнем странном состоянии. Лучше не думать, что сейчас творится в её голове. Главное – успеть забрать её отсюда. А после всё наладится. Мы сумеем забыть, вычеркнуть из жизни это страшное время.

Если только они не пойдут за нами по пятам…

Я заставил себя немного успокоиться, перевести дыхание. Излишняя нервозность в такой момент может только навредить. Протянул руку, чувствуя, как трясётся, ходит ходуном кисть, и тихонько потрогал жену за плечо. Важно не напугать её, осторожно разбудить, помочь одеться и вывести из дому. Я бережно гладил её, шептал: «Тише, тише, это я, не бойся. Просыпайся, нам нужно идти. Всё будет хорошо».

И в этот момент раздался сухой щелчок выключателя, похожий на выстрел. Так часто пишут в книгах, это уже затёртая фраза, но мне в ту минуту и в самом деле показалось, что кто-то стрелял в меня из темноты. Я почти ожидал вспышки боли, крови…

Вместо этого в комнате стало совсем светло, и я растерялся от неожиданности, завертел головой, сощурился – после густого мрака глазам было больно от яркого света.

Когда ко мне вернулась способность видеть, я в ужасе отпрянул от кровати. Моей жены не было, вместо неё там лежала одна из них!

– Далеко собрались, господин хороший? – издевательски прокаркала она, приподнимаясь на подушке, и расхохоталась.

У неё жёлтые кривые зубы, сухие губы грубо размалёваны вульгарной помадой. Или это вовсе не помада, а чья-то кровь? Чья?

– Где моя жена? – через силу прохрипел я, чувствуя, что почти ничего не соображаю от страха и слепящей, жаркой боли в груди. Только бы не инфаркт! Только не сейчас!

– Сдохла! Сдохла твоя старая жирная дура! – ликующе завопила мне в лицо гарпия, обдавая смрадным запахом своего дыхания. Облизнула губы и снова принялась выкрикивать: – Ты тоже скоро загнёшься! Недолго осталось!

Тварь проворно спрыгнула с кровати, двинулась ко мне…

На этом запись обрывалась. Руслан почувствовал, что вспотел. Он недоумённо вертел листок в руках и пытался сообразить, что перед ним такое. Отрывок из дневника? Письмо? Но кто его писал?

Он глянул в окно. Оно выходило на глухую стену, возле которой были высажены невысокие деревца. Кажется, персики.

Сунуть листок в ящик мог только один человек. Тот, кому раньше принадлежал дом вместе с мебелью, утварью и, разумеется, этим самым ящиком. Получается, это написал Андрей Давыдов.

Если верить написанному, они с женой не уехали из Каменного Клыка. Риелтор солгал. По крайней мере, жена Андрея, кажется, её звали Зоей, точно умерла здесь, в посёлке. Возможно, в этом доме. Да не просто умерла: с ней и её мужем случилось что-то очень нехорошее. Кто-то преследовал их, мучил.

Руслану стало нехорошо. С самого начала было нечто странное в той поспешности, с которой прежние хозяева бросили только что выстроенный и с такой любовью отделанный дом. Продали вместе с мебелью, техникой, бельём, коврами, шторами, посудой. Да ещё так подозрительно дёшево! Почему он не задумался об этом раньше?!

Получается, Давыдов-то и вовсе продал агентству дом за бесценок, если уж конечная цена была столь скромной! Не потому ли Андрей избавился от дома, что здесь умерла его жена? Причём умерла не от болезни или старости. Да и сам Давыдов чего-то смертельно боялся.

Знай он обо всём раньше, разве купил бы дом? Потащил сюда жену и Алиску? Несчастная Алиска… Она тоже умерла. Не слишком ли много смертей, к тому же трагичных, загадочных? Голова шла кругом. Вопросов становилось больше, они громоздились друг на друга, и было непонятно, где искать ответы.

Впрочем, один человек должен что-то знать. Вадим Дубцов. Риелтор. Руслан вытащил из кармана сотовый и нашёл в телефонной книжке нужный номер. В ухо понеслись долгие гудки. «Ну же, отвечай!»

– Слушаю! – отозвалась трубка, когда он уже решил, что дозвониться не получилось.

Голос риелтора звучал немного напряжённо – или ему только показалось?

– День добрый. Камалов беспокоит.

– Да, да, узнал вас, господин Камалов. С вашей дочерью произошло несчастье, примите, пожалуйста, мои соболезнования. Этот мыс…

– Спасибо за участие. – Слушать его излияния было некогда. – У меня к вам вопрос.

– Конечно, а что случилось? Какие-то проблемы с домом?

– Вадим, скажите, вы уверены, что Давыдовы, предыдущие хозяева, уехали из Каменного Клыка?

– Конечно, – ответил Дубцов после крохотной, почти не заметной заминки, – а почему вы спрашиваете?

Руслан решил сказать правду.

– Видите ли, я случайно нашёл один документ… То есть не документ, а некую запись. Что-то вроде письма или обрывка дневника. В общем, это не столь важно. Важно то, что автор текста – скорее всего, Андрей Давыдов. Он пишет, что его жена умерла.

Он чувствовал, что риелтор насторожённо, внимательно слушает его. Однако ответ прозвучал быстро и вполне непринуждённо.

– Выкиньте эту чушь из головы! – хохотнул Вадим. – Я уж думал, что-то действительно серьёзное. Я же вам говорил, Давыдов воображал себя писателем. Собирался писать роман. Думаю, точнее, я в этом уверен, вам на глаза просто попался отрывок из его творения. Только и всего.

Руслан опешил, обескураженный собственной глупостью. Он совершенно позабыл о писательских амбициях бывшего владельца дома. Надо же было свалять такого дурака! Они ещё немного поговорили, причём тон Вадима сделался снисходительно-добродушным, а Руслан теперь говорил слегка смущённо. Уже попрощавшись с Дубцовым, он вдруг спросил:

– А какая машина была у Давыдовых?

– Какой-то джип. Огромный такой, марку не помню. А что?

– Нет-нет, ничего. Просто интересно. Извините, что побеспокоил.

Конечно, Давыдов мог упомянуть в своём романе собственную машину. Ничто не мешало ему сделать это. Мог он и описать местечко Каменный Клык, с его и вправду удивительно непроглядными ночами. А вот остальное запросто может оказаться вымыслом. И всё же, всё же…

Слишком напрягся Дубцов в начале разговора, пока не разобрался, в чём дело. И слишком явно обрадовался, когда выяснилось, что ни до чего особенного въедливый клиент не докопался. «Я уж думал, что-то действительно серьёзное» – о чём это он? Чего испугался? Сделка совершена. Документы готовы. Даже если покупатель обнаружил бы неполадку, скажем, в водопроводе или трещину в кладке, это уже вряд ли что-то изменило бы. Нет, дело не в этом…

С кем можно поговорить? У кого выудить информацию? Разумеется, он мог побеседовать с соседями. Или с тем же Валиком, мужем Вари. Они всегда неплохо ладили, можно сказать, приятельствовали. Однако учитывая не вполне рядовые обстоятельства и подробности, при которых произошла их последняя встреча, общаться с этими людьми он был не готов. По крайней мере, до тех пор, пока не поймёт: а были ли на самом деле те самые подробности, или они родились в его затуманенном алкоголем сознании?

Внезапно телефон в его руке ожил. На экране высветилось имя абонента – Наумов. Звонил хозяин магазина «Книгочей».

– Добрый день, Сергей Сергеевич!

– Приветствую, Руслан! Не отвлекаю? – прогудел Наумов. У него был бархатный низкий голос, и оттого казалось, что всё сказанное им загадочно и значительно.

– Всё в порядке. Рад вас слышать, – честно ответил Руслан.

Наумов нравился ему, поскольку был умным человеком и отличным собеседником. А кроме того, он, вполне вероятно, был знаком с Давыдовым: начинающий писатель мог оказаться клиентом «Книгочея». Вот кому можно задать вопросы о бывшем владельце дома!

Сергей Сергеевич тем временем объяснял, зачем звонит: он получил интересные книжные новинки и приглашал постоянных покупателей заглянуть в магазин.

Это судьба, мелькнуло в голове у Руслана.

– Сергей Сергеевич, вы до какого часу работаете?

– Хотите прямо сегодня приехать? – Наумов слегка удивился столь жгучему интересу к литературе.

– Прямо сейчас, – уточнил Руслан.

– Мы закрываемся в семь вечера, а сейчас только четыре доходит…. Так что вы отлично успеваете.

– Тогда до встречи. Уже выезжаю.

До Ракушки добираться примерно час. На хорошей скорости – немного меньше. Он не стал мешкать и направился к машине, по дороге заскочив в пристрой за ключами и бумажником. В комнатах было тихо. Кухня, как обычно, сияла чистотой, в воздухе витал едва заметный аромат чистящего средства: жена предпочитала запах сирени. Видимо, она только что закончила уборку и решила прилечь.

Он заглянул в гостиную и спальню, но Маруси там не оказалось. Видимо, опять закрылась в комнате Алисы. Что ж, если там ей становится легче, пускай. Осторожно ступая, подошёл к двери и прислушался. Вроде бы раздался какой-то тихий звук. Кажется, шорох страниц. Должно быть, листает книги и тетрадки дочери. Может, Алиса вела дневник, и жена нашла его? Вполне возможно. Девочки-подростки любят доверять свои переживания бумаге. Наверное, там полно жалоб на злодейку-мамашу и лютого волка-отчима… Маруся читает, и это рвёт ей сердце. Хотя кто знает. Возможно, Алиска наоборот написала что-то утешительное, ласковое.

Руслан заколебался: стоит ли зайти и предупредить жену, что он ненадолго уезжает из посёлка? Он протянул руку, чтобы тихонько постучать в дверь, но в последний момент передумал. Решил, что это ни к чему. В последнее время им стало непросто общаться, ему было трудно смотреть в глаза Марусе, и он инстинктивно, под разными предлогами, сводил их контакты к минимуму. Ничего, успокаивал он себя, нужно просто во всём разобраться, а заодно дать ей время успокоиться.

Он тихонько притворил за собой входную дверь и заспешил к воротам.

Буквально несколько минут спустя Маруся, ничего не соображая от ужаса, тоже выскочила из дома во двор и заметалась в поисках мужа. Она бегала, кричала, звала его, но он уже не мог ничего услышать: его автомобиль приближался к окраине Каменного Клыка.

Глава 13

Маруся задыхалась, качалась, как пьяная. В боку кололо, перед глазами плыли разноцветные круги. Ноги подкашивались, она спотыкнулась на ровном месте и упала, разбив коленку о бордюр. Резкая боль в ушибленной ноге немного отрезвила, вернула способность соображать. Одно хорошо: гадкий карлик пропал.

Бегать вокруг дома было бесполезно. Мужа нет нигде – ни в пристройке, ни на заднем дворе. Она нашла в себе силы подняться на крыльцо гостевого дома (с той памятной ночи она и близко к нему не могла подойти). Обнаружилось, что он заперт. Бросилась к воротам и увидела, что их машины нет. Видимо, Руслан куда-то уехал. В последние дни он почти всегда был дома, и надо же, именно сейчас…

Она в растерянности стояла возле калитки, судорожно вцепившись в металлические прутья. Что делать? Куда бежать? На ней было апельсинового цвета домашнее платье в синюю клетку, на правой ноге – тапочка, левая – босая. Должно быть, тапка слетела, пока она металась по двору. Хорошо хоть ногу не поранила.

Возвращаться домой нельзя. Ни за что на свете Маруся не сумеет переступить порога. По крайней мере, одна. Подумать только, совсем недавно это место, этот огромный дом казались ей подарком судьбы! Теперь бы она, кажется, всё на свете отдала, лишь бы им никогда не уезжать из Казани. Не видеть, ничего не знать о посёлке под названием Каменный Клык.

– Маруся? – прозвучал за спиной знакомый голос.

Она громко вскрикнула от неожиданности и отшатнулась от калитки.

– Напугала? – Варвара стояла в двух шагах, отделённая от неё ажурной решёткой. Даже ошалев от потрясений, Маруся не могла не заметить, насколько хорошо выглядит хозяйка «Супер-пиццы». Дело было не в причёске или одежде – женщина словно светилась здоровьем. Густые волосы блестели, налитое тело казалось переполненным силой и энергией, на щеках цвёл румянец. Варвара улыбалась, демонстрируя ровный ряд крепких белых зубов. Сама она рядом с ней казалась особенно поблёкшей и измождённой.

– Немного, – прошелестела она, – извини, я…

– Да не извиняйся ты, – жизнерадостно ответила Варя. Она словно не замечала странного вида и поведения приятельницы. – Пирожки стряпала, с малиной, с луком и яйцом. Вкуснятина получилась! Дай, думаю, зайду, угощу вас с Русей. Заодно узнаю, как дела.

– Всё хорошо, – почему-то соврала Маруся. Хотя если она кому-то и могла рассказать о случившемся, то только Варе. Больше ни с кем в посёлке так и не сошлась.

– Да уж вижу, что хорошо, – усмехнулась Варвара. В руке она сжимала пакет. Видимо, с пирожками. Красная Шапочка пришла навестить больную бабушку. – Можно войти-то?

– Заходи, – спохватилась Маруся, открывая калитку.

Хорошо, что Варя заглянула. Совсем не обязательно что-то ей рассказывать, зато не придётся торчать здесь одной. Можно даже попросить подождать, пока вернётся Руслан. Посидеть вместе во дворе на скамейке. Отговориться тем, что сердце схватило, или что-то другое придумать.

Варвара быстро шла по двору, на ходу продолжая что-то громко говорить. Она, как обычно, была многословна. К тому же у неё, судя по всему, сегодня отличное настроение. Женщина уверенно направлялась прямиком к входу в пристрой. Видимо, рассчитывала, что сейчас они поставят чайник, заварят чайку, отведают хвалёных пирожков.

В любое другое время она и сама повела бы гостью в дом – куда же ещё? Но сейчас… Она хотела остановить Варю, окликнула по имени. Та остановилась, выжидательно глядя на неё смеющимися глазами.

Маруся смешалась. Что она скажет? Просто возьмёт и заявит, что боится заходить в собственный дом? Варвара решит, что она сумасшедшая. Только слухов по посёлку не хватало.

– Я просто хотела… хотела сказать… – Она соображала, пытаясь придумать что-нибудь подходящее. На ум ничего не приходило, и она неуклюже закончила: – Хотела сказать спасибо, что навестила нас.

Подруга понимающе кивнула, улыбнулась ещё шире и зашла в дом. Маруся поплелась следом. Пока она, всеми силами пытаясь преодолеть дрожь и унять сердцебиение, неуверенно поднималась на крыльцо, Варвара уже принялась возиться на кухне, мурлыча под нос незатейливый мотивчик. Как и предполагала Маруся, она шлёпнула на плиту чайник, нашарила в шкафчике заварку, полезла в холодильник за молоком. Достала большую глубокую тарелку и выложила выпечку.

После смерти Алисы Варя не раз бывала здесь, помогала по хозяйству и знала, что где лежит. Но сегодня её хлопоты казались неуместными, навязчивыми. Слишком по-хозяйски она распоряжалась на Марусиной кухне, словно не принимая её саму в расчёт. Будто она уже умерла, её нет, и спрашивать согласия незачем.

Маруся усилием воли отогнала неприятные мысли. Что за ерунда лезет в голову? Хочет – пусть помогает. Спасибо ей. Какое, в конце концов, это имеет значение? Она сбросила с ноги одинокий тапок (второй пока так и не нашёлся), пересекла небольшой коридор, покосившись на дверь в Алискину комнату, прошла на кухню и уселась возле стола.

Дверь в комнату дочери была плотно закрыта.

Она плохо помнила, как выбегала наружу. Точнее, совсем не помнила. Но подумала, что вряд ли её хватило бы на то, чтобы аккуратно притворить за собой дверь. Может, та захлопнулась сама?

Внезапно Маруся решила проверить кое-что. Боясь передумать, быстро проговорила:

– Варя, можно тебя попросить?

– Проси, – разрешила Варвара, наполняя кипятком круглобокий заварочный чайничек.

– Мне стало плохо, видно, что-то с сердцем. Вышла во двор, воздухом подышать, а тапочка с ноги слетела. Наверное, в Алисиной комнате, я там была. Ты не посмотришь? Просто так удобно уселась, вставать не хочется.

– Сиди, не вставай. Сейчас гляну.

Она с грохотом водрузила чайничек на стол и вышла. Маруся слышала, как Варя открыла дверь, зашла внутрь комнаты. С замиранием сердца ждала, когда соседка увидит свисающую с потолка петлю, истошно завопит и выскочит обратно. И в то же время была уверена, что этого не случится. Ничего и не случилось. Варвара спокойно вернулась на кухню.

– Там ничего нет, – улыбнулась она, сверкнув глазами.

Марусе показалось, что во взгляде промелькнула лукавая усмешка. Почудилось, что фраза прозвучала двусмысленно.

– Спасибо, – ответила она.

Пышные поджаристые пирожки, похожие на золотые слитки, уже лежали на тарелке. В чашках дымился свежезаваренный чай. Варвара пододвинула стул и села рядом.

– Молока налить? – спросила она.

– Нет, не надо. Так попью.

– А я не могу небелёный пить.

Варвара щедро плеснула себе молока. В чашке завертелся маленький водоворот. Соседка взяла чайную ложку и принялась энергично перемешивать жидкость, позвякивая ложкой о края. Чай расплескался, несколько капель пролилось на стол. Варвара с шумом и хлюпаньем отхлебнула из чашки и зачем-то подмигнула Марусе.

– А песочку-то я и забыла добавить! – возвестила она, придвинула к себе сахарницу и принялась накладывать сахар. Маруся насчитала шесть ложек. Варя подумала и плюхнула седьмую. Снова отхлебнула. Должно быть, жуткая гадость, приторная до зубной боли. Однако Варвара с наслаждением причмокнула:

– Сахару должно быть много! Чтоб ложка стояла.

Бред какой-то. Она никогда не вела себя так… с таким… Маруся никак не могла подобрать нужное слово. Происходящее казалось нелепым фарсом. Может, над ней просто подшучивают? Внезапно заломило виски. Она прижала к ним пальцы и сморщилась от боли. Мигрень. Этого только не хватало.

– Угощайся, вкусные пирожки! – пропела Варвара и, подавая пример, схватила один из них, впилась зубами в упругое тесто.

Пирожок оказался с малиной. По подбородку потёк густой красный сок. Соседка картинно закатила глаза – мол, небесный вкус, облизнулась и зачавкала с открытым ртом. Видны были куски пережёвываемой пищи. Марусю замутило, и она поспешно отвела глаза. «Никогда не обращала внимания, как она некрасиво ест. Да она так и не ела!»

– Попробуй тоже, бери, не обижай меня, – с набитым ртом проговорила Варвара.

Маруся заставила себя посмотреть на неё и выдавить улыбку. Соседка шумно глотнула, пальцем вытерла очередную алую струйку с подбородка и медленно, тщательно, со всех сторон облизнула палец, сильно высовывая розовый острый язык.

– Вкуснотища! Обожаю это дело, – промурлыкала Варвара. – А ты?

– Что? – Она разинула рот от изумления.

Видимо, не так поняла. Но Варя тут же рассеяла её сомнения.

– Ладно, не прикидывайся. То самое! – Она приблизила своё лицо вплотную к Марусиному и произнесла, смакуя каждое слово:

– Твой красавчик на балу сам видел. И ему понравилось.

– Что? – опять сказала Маруся.

Она не знала, что говорить, как реагировать, как вести себя. Происходящее было бессмысленно, неправильно: непривычное поведение Варвары, её вульгарные манеры, грязные, неприличные слова. Кто-то из них двоих был не в себе. Может, это лишь чудится, точно так же, как прежде мерещился всюду мерзкий карлик? Ей никак не удавалось сконцентрировать внимание, сосредоточиться, к тому же голова болела сильнее и сильнее.

– «Что-что», – глумливо передразнила Варвара, – расчтокалась! Не пугайся, с Русланом твоим у меня ничего не было и быть не могло. Он не мой.

– Не твой, – слабым эхом отозвалась Маруся.

– Да уж и не твой! – грубо бросила Варвара. – Только под ногами путаешься почём зря. Шла бы вон, и дело с концом.

Соседка выразительно мотнула головой в сторону комнаты Алисы и снова издевательски подмигнула. Маруся почувствовала, что волосы зашевелились у неё на затылке. Горло сжал спазм, и она еле слышно прошептала:

– Откуда ты… знаешь?

– Мне ли не знать, – со смешком проговорила Варя и шустро схватила очередной пирожок. Всё повторилось: хлюпанье, чавканье, алый ручеёк на подбородке, засунутые в рот пальцы. Вдобавок, расправившись с едой, Варвара громко рыгнула.

Маруся сидела, борясь с дурнотой и нарастающей головной болью. Нужно было указать Варваре на дверь или хотя бы встать и выйти самой, но она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ни тем более повернуть голову или хотя бы прикрыть глаза, чтобы не видеть отвратительную трапезу.

Соседка же, покончив с пирожком, похвасталась:

– Я многое про тебя знаю, милочка. Например, как ты голову муженьку своему дуришь. Таблеточки-то заветные давно не пьёшь, почитай, три с половиной года. А мужу врёшь, будто пьёшь! Уж так хочется родить да привязать его покрепче! Всех врачей обежала, только без толку. Пустая ты, бесполезная деревяшка. Постарались докторишки-то колхозные, а? Выскребли досуха! – Она захихикала.

У Маруси уже не оставалось сил удивляться, возражать. Никто не мог знать того, о чём говорила сейчас эта ведьма. Она не рассказывала об этом ни единой живой душе, даже родной матери. Но это была правда, и Варваре она каким-то непостижимым образом была известна. Родить сына стало заветной мечтой, которая никак не желала сбываться.

– Зря стараешься. Даром ты своему Русланчику не нужна, а уж с прицепом – подавно. У него давно другая, – злорадно выплюнула Варвара.

– Неправда, – беззвучно, одними губами прошептала Маруся.

– Совершеннейшая правда, – широко осклабившись, закивала соседка. – Думаешь, где он той ночью был, когда ты в обмороке валялась? От кого под утро вернулся?

Она снова захохотала и потянулась за очередным пирожком. Откусила, принялась жевать. Резко запахло тухлятиной.

– Наконец-то с луком и яйцом попался! – заключила Варвара.

Маруся была уверена, что её сейчас вырвет. Головная боль выросла до гигантских размеров. В виски будто изо всех сил вкручивали шурупы. Она ничего вокруг не видела, не понимала, весь мир был – сплошная огненная боль.

– А ну бери, ешь, – приказала Варвара.

Неизвестно почему, против воли, она подчинилась. Как загипнотизированная, превозмогая боль, пронзающую от каждого движения, протянула руку к тарелке и послушно взяла лежащий с краю золотистый продолговатый пирожок. Откусила. Тупо посмотрела на красную начинку. Вместо аромата малины в нос ударил характерный металлический запах. Как она сразу не догадалась?

– Это же… кровь, – то ли сказала, то ли подумала Маруся.

– А как же! Вкушай плоть и кровь Христову, дочь моя. Не гнушайся!

Она содрогнулась от рвотного спазма, попыталась выплюнуть жуткую тошнотворную кашицу, но Варвара бешено заорала, срываясь на визг:

– Глотай! Глотай, мерзавка! Кому сказала!

Горло сжалось, она задыхалась, на глазах выступили слёзы. Череп изнутри взорвался новой ослепляющей болью, которая казалась во сто крат хуже, и она, уже в совершенном беспамятстве, не понимая, на каком свете находится, сделала мучительный глоток.

– Вот и славно, – совершенно другим, деловитым и спокойным, обычным своим голосом произнесла Варвара.

Спектакль закончился. Она как-то сразу подтянулась, перестала паясничать, стала собранной и серьёзной. Внимательно, изучающе, как врач на приёме, посмотрела Марусе в глаза. Видимо, увиденное её удовлетворило, и она повторила:

– Славно. Умница. А теперь – доброй ночи, дорогая.

Резко вскинула руку и почти неуловимым, молниеносным движением ткнула указательным пальцем куда-то в середину Марусиного лба. Точечное прикосновение отозвалось слабым гулом, головная боль достигла пика и бесследно пропала. В ту же секунду мир вокруг покачнулся, вспыхнул малиновым светом, потом потемнел и пропал. Маруся кулем свалилась со стула.

Глава 1

Руслан приехал в Ракушку без четверти пять. Этот посёлок был гораздо больше Каменного Клыка и куда оживлённее: люди шли по тротуарам, толпились на маленьких базарчиках, хлопали дверцами автомобилей и спешили к магазинам и кафе. Здесь было не так чисто и опрятно, как в Каменном Клыке. Запросто можно встретить мужичка в подпитии или тётку в засаленном халате и меховой душегрейке, которая выскочила из дому за хлебом.

Он подумал, что Каменный Клык по сравнению с Ракушкой кажется апатичным и безлюдным. Словно это и не поселение вовсе, а тщательно прорисованная картинка. Необходимые детали присутствуют: и домики есть, и улочки, и деревья, и фонари, и машины. Но всё вместе производит впечатление замершего, выдуманного кем-то, искусственного места…

«Выкинь это из головы!» – велел он себе. За Каменным Клыком просто лучше следят. Если уж на то пошло, европейские городки и деревеньки с непривычки часто кажутся россиянам игрушечными, ненастоящими.

Возле небольшой симпатичной церквушки он повернул направо. Мысль о том, чтобы зайти туда и поставить свечки, пришла и тут же исчезла. Успеть нормально, без спешки поговорить с Наумовым куда важнее.

Когда Руслан добрался до «Книгочея», оказалось, что Наумов занят на складе. Молоденькая продавщица пообещала его позвать и кокетливо стрельнула подведёнными бирюзовым карандашом глазками.

Чтобы не стоять столбом возле кассы, он принялся разглядывать книжные полки. Магазин был, по поселковым меркам, довольно большой. В первом зале была представлена художественная литература, во втором – детская, техническая и учебная. Здесь же продавали канцтовары, открытки и прочие мелочи. Покупателей, кроме Руслана, всего двое. Мальчишка-школьник задумчиво изучал решебники, да женщина средних лет припала к полке с дамскими романами.

– Добрый вечер! – громко поздоровался Наумов, неожиданно появившись откуда-то из глубины магазина.

Руслан улыбнулся и пожал протянутую руку. На вид Наумову казалось меньше шестидесяти, однако на самом деле он был гораздо старше. Высокий, плотный и крепкий мужчина с пышной шевелюрой, в которой почти не видно седины, Наумов носил усы и бороду, сильно закрывавшую щёки, имел густые брови, отчего лицо его казалось заросшим, спрятавшимся в тени растительности. У Сергея Сергеевича были яркие голубые глаза, нос с острой горбинкой и крупные, плотно прижатые к голове уши.

Они пару минут поговорили о пустяках, после чего Руслан, из всех сил стараясь изобразить заинтересованность, выслушал, какие книги получил недавно «Книгочей». Ему не терпелось задать свои вопросы, но перебивать Наумова было неловко. Слава Богу, Сергей Сергеевич оказался весьма проницателен. Оборвав свой монолог на полуслове, он вдруг сказал:

– А вы ведь совсем не о книгах приехали говорить. Я прав?

– Не думал, что это так заметно.

– У вас озабоченный и расстроенный вид. Что-то случилось?

– Пока сам не пойму, – признался Руслан. – Мне нужно… спросить вас кое о чём. Если вы не возражаете, конечно.

На лице Наумова появилось странное выражение.

– Я догадывался, что рано или поздно вам захочется побеседовать со мной не только о литературе.

Он взглянул на часы и крикнул:

– Лариса, сегодня закроемся пораньше.

– Хорошо! – радостно отозвалась продавщица.

Минут через двадцать они уже сидели за столиком маленького кафе. Заведение располагалось поблизости, всего через несколько зданий, на той же стороне улицы, что и магазин. Машину Руслан оставил возле «Книгочея». Наумов закрыл торговлю, повесил на дверь табличку «Извините, у нас закрыто!» и отправил домой продавщицу Ларису.

– Неудобно получилось. Вы из-за меня…

– Бросьте вы, – небрежно махнул рукой Наумов, – покупателей сегодня так и так мало. Неудачный день. Вряд ли кто-то пришёл бы к закрытию и сделал дневную выручку. Я мог бы оставить продавщицу, а сам уйти, но Лариска уж больно бестолковая. Непременно что-нибудь забудет и перепутает.

– Что же вы её не уволите? – из вежливости поинтересовался он.

– Племянница жены, – вздохнул Наумов, – приходится терпеть. Но ничего, девочка вроде старательная, научится рано или поздно. Ладно, я вас заболтал. Рассказывайте, что там у вас.

В зальчике царил полумрак, играла тихая музыка, пахло ванилью и выпечкой. Посетителей почти не было. Пожилая улыбчивая официантка поставила перед ними заказ. Наумов попросил кофе без сахара с двумя кремовыми пирожными, Руслан – мороженое и какао: нестерпимо захотелось сладкого. Мороженое – три разноцветных шарика, обильно политых шоколадом – принесли в красивой хрустальной вазочке на тонкой ножке. Он сломал крошечной ложкой пёструю пирамидку, отхлебнул какао и прямо спросил:

– Сергей Сергеевич, вы случайно не знаете человека по имени Андрей Давыдов?

Ложка с пирожным на мгновение замерла в воздухе, после чего Наумов медленно поднёс её ко рту.

– Да, я с ним знаком. И жену его, Зою, пару раз видел. Очень изысканная дама. Похожа на вузовскую преподавательницу, хотя на самом деле домохозяйка. Никогда нигде не работала, хозяйством занималась. Андрей постоянно покупал у меня книги, в основном зарубежную классику. Мы довольно близко сошлись, можно сказать, подружились. Ничего удивительного: почти ровесники, много общего.

– А потом? – с замиранием сердца спросил Руслан.

– Потом он просто перестал приезжать и не звонил больше. Я пытался с ним связаться, но телефон всякий раз оказывался отключен. Очень жаль, что наше общение прервалось, – вздохнул Наумов, – Андрей мне нравился. Хороший человек. Порядочный, спокойный, умный. Умел слушать и слышать других, а это нынче редкость. Все предпочитают говорить. Причем желательно о себе.

Некоторое время оба молча ели. Напиток был ароматным и насыщенным, да и мороженое порадовало. Сейчас оно чаще водянистое, отдаёт маргарином. Но Маруся обожала мороженое, и они часто его покупали. Руслан однажды не доел свою порцию, забыл в пиале, и оно простояло на столе всю ночь. Поутру они с Марусей потрясённо смотрели на то, во что превратилось лакомство: в желтоватой жидкости плавало нечто, похожее на кусок мыла с пеной. Однако сейчас в вазочке таял самый настоящий пломбир. Вкусный, как в детстве.

– Почему вы спросили об Андрее? – Наумов глядел внимательно, выражение его глаз было сложно истолковать.

– Я живу в доме, который он построил. А потом почему-то продал агентству недвижимости и уехал из Каменного Клыка. В этом, конечно, нет ничего необычного. Мало ли, что…

Руслан запнулся, замолчал. Наумов продолжал неотрывно смотреть на него.

– И что же вас беспокоит? Вас ведь что-то беспокоит, так? Говорите, не бойтесь.

– Я не боюсь, просто… Не знаю, как сформулировать. Вы можете посчитать меня параноиком, но кое-что кажется необычным.

Он снова замолчал и отодвинул от себя вазочку с мороженым. Аппетит пропал. Кафе постепенно наполнялось людьми. Через два столика от них уселась парочка: парень и девушка лет семнадцати. Девушка сидела лицом к Руслану и во все глаза глядела на своего спутника. На хорошеньком личике застыло такое обожание, что смотреть на неё было неловко. Словно становишься свидетелем чего-то слишком интимного, не предназначенного для посторонних глаз.

Он отвернулся к окну. Зачем сюда приехал? Отвлёк занятого человека от дел, вынудил закрыть магазин. Ради чего? Теперь вот сидит и толком не может объяснить, в чём дело.

– Не беспокойтесь, я считаю вас умным и вполне уравновешенным человеком, – с тонкой улыбкой заметил Наумов и поднёс ко рту чашку.

– Сегодня днём я случайно обнаружил у себя в кабинете вот это.

Руслан полез в карман, достал листок и протянул Наумову.

– Я могу прочесть?

– Конечно, читайте.

Сергей Сергеевич достал из внутреннего кармана очки и водрузил на нос. Глаза его заскользили по строчкам. Читал он быстро и вскоре вернул листок обратно.

– Весьма любопытно, – медленно проговорил Наумов. Руслан заметил, что он слегка покраснел.

– Я связался с риелтором, неким Дубцовым. Спросил, уверен ли он, что Давыдовы уехали из посёлка. В смысле… не умерли ли. Он сначала как-то задёргался, а когда узнал, что дело в этом, – он кивнул на листок, – тут же расслабился и стал уверять, что это отрывок из его романа. Не стоит обращать внимания.

– Андрей действительно собирался попробовать себя на литературном поприще. Он был историком по образованию, до перестройки преподавал в каком-то институте. В девяностые занялся бизнесом, причём успешно. У него была сеть магазинов сантехники. А на старости лет решил воплотить давнюю мечту: поселиться у моря и писать исторические романы.

– Вы тоже полагаете, что это отрывок из его романа?

Наумов ничего не ответил. Пожевал губами, закрыл глаза. Лицо его странно напряглось, как будто он силился заговорить, но не мог произнести ни слова. Потом, видимо, окончательно решив для себя что-то, заговорил:

– Он, в самом деле, начал писать. И даже показал мне написанное, просил оценить. Если честно, материал был так себе. Слишком тяжеловесно, нарочито. Дилетантски. Громоздкие фразы, вымученные диалоги, пространные нудные описания. Поймите правильно, сам-то я ни строчки не напишу, но читаю талантливо. Чукча не писатель, чукча читатель.

Наумов усмехнулся, снял очки и убрал обратно в карман.

– Я как мог тактичнее объяснил, что именно мне не понравилось. Андрей понял правильно и не обиделся: у него и с самооценкой, и с чувством юмора всё в порядке. Сказал, будет работать над собой. Писать ему, как сейчас говорят, в кайф. Так вот, к чему веду. В отрывке, который он дал мне почитать, действие происходило в средневековой Европе, в Испании. У вас в руках совершенно другой текст, написанный, кстати, куда лучше. Но я ручаюсь, что больше никакого художественного произведения Давыдов писать не пробовал. Заметьте – художественного!

Наумов поднял кверху указательный палец, подчёркивая сказанное.

– В декабре, перед Новым годом, Андрей внезапно обратился ко мне с просьбой помочь найти архивные материалы. Сказал, что заинтересовался историей этого места. В смысле, Каменного Клыка.

– Зачем это ему понадобилось?

– Тут как раз ничего необычного. История ведь была его профессией. В Каменном Клыке Андрей собирался прожить остаток дней, так что… Повторяю, ничего необычного. Странно другое. Когда я спросил, что он будет делать с этой информацией, он смешался, занервничал. Понёс чушь. Сначала сказал, что хочет написать рассказ о жизни приморского посёлка. Потом – будто ему надо кое-что выяснить для себя лично. Они, мол, с женой стали мучиться бессонницей и заподозрили, нет ли в этих местах опасных испарений. Словом, белиберда какая-то. Я решил не придавать значения, захочет – расскажет. Дал ему адрес библиотеки, телефон одной знакомой, сотрудницы архива. Андрей после этого пропал недели на две. Или даже три. А уже после новогодних праздников, примерно в середине января, вдруг приехал сюда, и мы вот так же сидели с ним в кафе, разговаривали. Это была наша последняя встреча.

– В середине января? – переспросил Руслан. – Видно, как раз перед тем, как он продал дом. В первых числах февраля тот уже был выставлен агентством на продажу. Давыдов упоминал о намерении уехать?

– Нет. Но говорил много странного. Да и вёл себя… Начать с того, что был пьян! – Наумов неожиданно произнёс эту фразу с осуждением, звучно и при этом через силу.

– Многие пьют. Или он убеждённый трезвенник?

– Андрей совершенно не пил: говорил, печень больная, алкоголь категорически противопоказан. Я его в первый раз нетрезвым видел. Он, конечно, не сильно пьяный был, но весьма, знаете ли… И здесь добавил. Помню, я волновался, как он обратно поедет. Но Давыдов только отмахнулся.

– А разбиться он не мог?

– Не мог, – решительно отверг это предположение Наумов, – он на столике перчатки забыл, мне позже из кафе позвонили. А я ему перезвонил. Андрей уже был дома. Сказал, потом как-нибудь заберу. Не забрал. Больше мы не виделись и не слышались! – И снова странная интонация. Сказано с нажимом и опять-таки преувеличенно громко. Словно Наумов не с Русланом говорил, а с кем-то, кто сидел в конце зала.

Похоже, Сергей Сергеевич потерял интерес к беседе и поддерживал разговор лишь из вежливости. Ему не терпелось уйти. Однако Руслан расспросил его ещё не обо всём и намерен был довести дело до конца.

– О чём вы говорили? Скажите мне! Что он сказал вам?

– Не знаю, насколько можно верить… Нетрезвый человек такого наговорит!

– Пожалуйста, Сергей Сергеевич! Это важно! – не отступал он.

Настенные часы показывали половину седьмого. Как там Маруся? Домой он попадёт не раньше восьми вечера, это в лучшем случае. Наверное, и вправду пора прощаться. Вряд ли он сумеет узнать что-то новое. Общение с Наумовым, обычно живое и непринуждённое, стало раздражать. Вряд ли ему захочется снова заглянуть в «Книгочей».

Подошла официантка. Ни слова не говоря, положила чёрную кожаную папочку со счётом и ускользнула прочь.

– Если коротко, Андрей говорил, что Каменный Клык – плохое для него место. Местные жители ему почему-то не нравились. Рассказывал, что часто кошмары снятся, что жена заболела. Говоря по правде, я не особенно вслушивался. Ну, болтает и болтает человек. Меня больше волновало, что он выпил. Думал, вдруг приступ, да и за руль ему…

Наумов говорил по-прежнему громко и при этом как-то вяло, неохотно.

– Сергей Сергеевич, что с вами? Вам, может, идти нужно? – вполголоса спросил Руслан.

– Да, нужно, – Наумов ухватился за эту идею и бодро продолжил: – Мне и вправду пора. Счастлив был повидаться. Всего хорошего. Заходите в «Книгочей» – всегда рад.

Он диковато улыбнулся, засуетился, глянул на сумму счёта, швырнул на столик две купюры, вскочил и почти бегом кинулся к выходу. Руслан опешил, не понимая, с чего вдруг такая спешка. Может, он сказал что-то обидное, лишнее? Прокручивая в голове их разговор, тоже вытащил бумажник, отсчитал, положил на столик деньги с учётом чаевых, вышел на улицу. Оглянулся по сторонам – Наумова нигде не было видно. Уже успел уйти. Идиотизм какой-то. Сидели, разговаривали нормально и на тебе: задёргался, унёсся, как на пожар. Хотя, конечно, кое-что удалось выяснить.

Автомобиль Руслана так и стоял возле «Книгочея», терпеливо дожидаясь хозяина, и он медленно направился к машине. Оставалось пройти всего несколько метров, когда он услышал, как его негромко окликнули по имени. Обернулся и справа от себя увидел Наумова. Тот стоял в тени между домами, прижимал палец к губам, призывая молчать, и жестами подзывал Руслана к себе. Переминался с ноги на ногу, вертел головой: боялся, что его заметят.

«Что за цирк? Может, у него не все дома?»

Он заколебался, но последовал за Сергеем Сергеевичем. Тот быстро скользнул в какую-то арку, бесшумно открыл дверь и зашёл в тёмное помещение.

Глава 2

– Пожалуйста, не пугайтесь, я не сумасшедший! Это запасной выход из моего магазина. Сейчас зайдём на склад, – вполголоса проговорил Наумов. Позвенел ключами, не зажигая электричества, вслепую нашарил замочную скважину, вставил ключ и дважды звонко повернул в замке. Они оказались в другой комнате. Наумов плотно прикрыл и запер за собой обе двери и только после этого наконец-то включил свет. Под потолком с гудением включились лампы дневного освещения.

– Объясните, в конце концов…

– На складе нет окон, никто не узнает, что мы здесь, – прервал Наумов. – Не стойте, присаживайтесь.

Руслан в замешательстве огляделся по сторонам. Вокруг громоздились высокие, до самого потолка, деревянные стеллажи, заставленные плотными рядами книг, вперемешку с ящиками и картонными коробками. У стены примостился обшарпанный письменный стол и два стула. Сергей Сергеевич уселся на один из стульев и указал рукой на другой.

– Что происходит? – сердито спросил Руслан. – Зачем вы сбежали из кафе? Не наигрались в детстве в войнушку?

– Мы не договорили, а мне нужно сказать вам кое-что важное. Извините, если напугал. Но оставаться в кафе было нельзя: нас подслушивали.

– Подслушивали? – он недоверчиво воззрился на Наумова. – Кому это надо?

– Вы разве не заметили? Хотя там темновато… В кафе был Дубцов! Я его сразу увидел! Он явился после нас.

– Дубцова я, действительно, не заметил, – терпеливо сказал Руслан, – но с чего вы взяли, что он подслушивал?

– На самом деле я не уверен, – признался Сергей Сергеевич, – но это как-то… Он живёт в Радужном, контора его там же. Что ему здесь делать?

– Мало ли, какие у человека дела! Он, наверное, на всём побережье недвижимостью занимается?

– В основном в Радужном да в Каменном Клыке. Здесь бывает редко. Я потому и подумал… Очень уж подозрительное совпадение! В Ракушке, между прочим, своё агентство есть. Оно моему зятю принадлежит, поэтому я Дубцова и знаю. Саша говорил, Дубцов не слишком приятный тип, но речь сейчас не о нём.

– О ком же?

– Как о ком? Об Андрее. Он на самом деле был пьян в тот день, и я, к своему стыду, мало обращал внимания на его слова. Его очень уж сильно развезло, он что-то бормотал, нёс околесицу про заговор и тайное общество. Говорил, Каменный Клык – нечестивое место.

– Нечестивое?

– Вот именно. Несколько раз повторил, что здесь нет церкви, люди не ходят в храм, не молятся.

– Алиска тоже обратила на это внимание…

– Дочка вашей жены? – сочувственно произнёс Наумов.

– Угу, – Руслан потёр рукой лицо. В комнате было душно, его потянуло в сон. – Хорошо, пусть Дубцов решил нас подслушать. Зачем ему это?

– Не ему, а тем, кому он, возможно, служит. Каменный Клык – действительно необычное место.

Сонный морок растаял без следа. От слов Наумова повеяло холодом.

«Служит» – подходящее слово. На ум пришло, с каким благоговением жители посёлка приветствовали появление Ирины на Осеннем балу…

– Давыдову удалось раскопать что-то? – быстро спросил Руслан, цепко глянув на Сергея Сергеевича.

– Нет, ему-то как раз мало что удалось найти. В Сети про Каменный Клык нет ничего. Андрей мне об этом говорил, и сам я поинтересовался. В архиве тоже никаких интересных документов. В газетах это место периодически упоминается, но вскользь, между делом, ничего стоящего. А вот местные говорят всякое. Я живу на побережье уже двадцать лет, многое слышал, только не обращал особого внимания. Считал, бабушкины сказки. А потом пропал Андрей. И он был напуган, страшно напуган, когда мы виделись в последний раз. Поэтому и выпил, я думаю. Не мог себя контролировать. Выглядел ужасно: глаза красные, лицо опухшее, помятое. Говорил, не может спать. И у него так тряслись руки… У моей покойной тётки была болезнь Паркинсона – и то, по-моему, не такой заметный тремор. В общем, волей-неволей задумаешься…

– Кстати, что с его женой? С Зоей? – перебил Руслан. – Он вам не говорил?

– Ничего толкового. Твердил, её нужно спасти. А от кого, от чего – кто знает.

– Давыдов и пишет как раз об этом… Что нужно спасти…

Он машинально взял со стола карандаш и принялся вертеть в руках. Перед глазами всплыло потерянное Марусино лицо с погасшим взором.

– Знаете, что меня беспокоит? Всерьёз беспокоит? Андрей не мог уехать и ничего мне не сказать! Это исключено. Настоящими друзьями мы стать не успели, но всё к тому шло. Он пропал, а я не стал поднимать шум. Признаюсь честно, испугался. У меня семья, дети, а тут дело нечисто. Мне не хотелось копаться в… Наверное, это трусость, даже скорее всего! Вы, может, осуждаете меня, только…

– Не осуждаю я вас, – с досадой перебил Руслан, – пожалуйста, давайте не будем отвлекаться от темы. У меня дома жена одна осталась, она… не совсем здорова, я немного волнуюсь.

«Давыдов тоже жаловался, что жена заболела», – подумал он, но постарался отогнать эти мысли.

– Да-да, извините, – заторопился Наумов, – в общем, через некоторое время после нашей встречи в кафе, Саша, мой зять, встретил Дубцова в регистрационной палате. И узнал, что тот занимается домом Андрея. Будто бы Давыдов продал его по генеральной доверенности и уехал. Мне прямо нехорошо стало. Саша говорил, Дубцов постоянно крутит подобные делишки: люди время от времени селятся в Каменном Клыке, строят дома, а потом почему-то продают их агентству Дубцова и уезжают.

– Выходит, это не первый случай?

– Что вы! Далеко не первый! По документам всегда всё чисто. Проданные дома приобретают у агентства новые владельцы.

– Что случается с ними? – вырвалось у Руслана. – С новыми владельцами?

– Понятия не имею. Наверное, кто-то тоже уезжает, кто-то остаётся. Я раньше этим никогда не интересовался. Просто случай с Андреем показался весьма подозрительным.

– А домой к нему, в Каменный Клык, не ездили? Вы когда-нибудь были у Давыдовых?

Наумов посмотрел на Руслана неуверенным, тревожным взглядом. Его голубые глаза стали ещё ярче – должно быть, от плескавшегося на дне страха.

– Никто из местных никогда туда не ездит. Никогда.

– В смысле? Как это – не ездит?

– Я ведь уже сказал вам, это место считают… необычным. Жителей окрестных посёлков туда калачом не заманишь. Отдыхающие – другое дело. Они не в курсе.

– Не в курсе чего? Послушайте, вы мне можете прямо сказать: что не так с Каменным Клыком?

Маруся. Она там сейчас одна. Он оставил её одну в нечестивом месте.

– Не могу точно сказать, что, – протянул Наумов, теребя себя за бороду.

Его густо заросшее лицо показалось Руслану неприятным. Струсил, предал друга и сидит тут, мямлит, мнётся, как девочка. Но, с другой стороны, сам-то он разве намного лучше поступил с Марусей? А Наумов, хотя и трясётся, всё же пытается рассказать правду.

– Постарайтесь мне объяснить. Пожалуйста.

– Никто из жителей соседних посёлков не вступает в браки с обитателями Каменного Клыка. Согласитесь, это странно! Мы вот, допустим, живём здесь, в Ракушке, а моя дочь вышла замуж за Сашу, он родом из Прибрежного. И многие так! Но никто ни разу не женился на девушке из Каменного Клыка. И ни одна девушка оттуда не вышла замуж и не уехала в другой посёлок! – Сергей Сергеевич говорил теперь горячо и торопливо, будто боялся, что Руслан не поверит, сочтёт его ненормальным, встанет, покрутит пальцем у виска и уйдёт.

– Допустим. Но это можно списать на случайность. Само по себе такое…

– Хорошо! Хорошо, пускай это совпадение, случайность! А как вам следующее: в Каменном Клыке нет больниц, поликлиник, медпунктов! Никаких учреждений здравоохранения!

– С самом деле, – кивнул Руслан, – как-то значения не придавал, но… Там в центре есть медпункт с аптекой. Но они сейчас закрыты. Мне сказали, работают только в сезон. Помню, хотел поинтересоваться, где купить лекарства, если что-то заболит, где искать врача, но как-то позабыл, сбился с темы, а после замотался. Так и не спросил.

– Вот видите, – торжествующе заметил Наумов, – это очень необычно! И заметьте, никто их жителей Каменного Клыка никогда не обращается за медицинской помощью в поликлиники соседних посёлков. Они что, никогда не болеют? И детей не рожают? Им не нужны лекарства? Никому и никогда?

– Откуда вам об этом известно? Что они не обращаются?

– А вот это как раз то, о чём местные знают, перешёптываются и не любят говорить громко. Погодите, есть и ещё пара интересных моментов. Жители Клыка не выбираются за пределы своего посёлка. Не припомню, когда и кого из них я видел, кроме Андрея да вас. И не только я. Вернее, пока человек не осел прочно в Каменном Клыке, он ещё как-то продолжает наведываться в соседние посёлки, но уж как обоснуется – всё! Не посещает магазинов, кафе, кинотеатров. Вы можете возразить, что незачем, всё есть и в самом Каменном Клыке. Кроме того, сейчас имеется Интернет, можно заказывать вещи по каталогам. Конечно, на территорию посёлка привозят продукты, одежду и прочее. Но ведь такая изолированность выглядит необычно, согласитесь!

– Это как-нибудь объясняется? Я имею в виду, народной молвой?

– Поговаривают, как только жителям посёлка исполняется восемнадцать, им нельзя покидать пределов Каменного Клыка. Они даже детей своих в школу сами не возят! Для этого есть школьный автобус. И водитель – из наших, из Ракушки.

Наумов перевёл дыхание, немного помолчал и спросил:

– Может, чаю выпьем? У нас тут сахар есть, печенье найдётся.

– Спасибо, не буду. Если хотите, пейте.

– Нет, тоже что-то не хочется.

– Сами вы что обо всём этом думаете?

– На ум приходит только одно, – пожал плечами Сергей Сергеевич. – Должно быть, в Каменном Клыке обосновались сектанты. Последователи какого-то культа или религии. Может, даже сатанисты! Вам так не кажется?

– После вашего рассказа уже кажется, – согласился Руслан, – не по поводу сатанистов, конечно. В этом есть что-то очень… киношное. Но если в Клыке действительно живут своей общиной, замкнуто, закрыто, ни с кем не общаются. Женятся друг на друге и…

Запнулся и продолжил про себя: «Устраивают оргии. Возможно, даже употребляют наркотики или что-то вроде них. Что там говорила Сысоева? Вино на травах?»

– И..?

Лампа под потолком гудела всё сильнее, это действовало на нервы. Он сердито дёрнул плечом и промолчал. Наумов продолжил за него.

– Возможно, тут что-то вроде зомбирования. Появляется человек со стороны, проходит посвящение, чтобы войти в секту, стать одним из них!

Сергей Сергеевич запустил пятерню в волосы, взлохматил шевелюру.

– Вы говорили, есть пара моментов, – напомнил Руслан.

Мысли о Марусе неотвязно крутились в голове. Не покидало ощущение, что он совершил ошибку, не взяв жену с собой.

– Да, да, кое-что имеется, хотя в основном я всё рассказал. Но это уже из области… В общем, судите сами. Поселению приписывают довольно мрачное прошлое. Не знаю, насколько это верно, скорее всего, просто легенды, но что-то может оказаться правдой. Говорят, на самом мысе Каменный Клык, на обрыве, раньше стояла усадьба. Даже замок, хотя я не уверен, строили ли в этих местах замки… Там жила семья: родители, дети. Окрестные земли, в том числе и территория современного посёлка, принадлежали владельцам усадьбы. И вот однажды ночью жителей замка убили. Зарезали всех, кто там был! И взрослых, и малых детей. Кто? За что? Узнать так и не удалось. Разумеется, поползли слухи, появились домыслы. Усадьба в ту ночь сгорела дотла, сейчас от неё не осталось и следа. Вот, собственно, и вся история.

– И без того немало, – криво усмехнулся Руслан. – Сказать по правде, мне совершенно не хочется жить в Каменном Клыке. И как-то сразу всё не задалось… Угораздило же выбрать дом в таком месте.

– А вы не думаете, что это… было предрешено? – шёпотом спросил Наумов.

– Предрешено? Что вы имеете в виду?

Сергей Сергеевич смешно встряхнулся, как собака, которая выбралась из воды, и виновато улыбнулся:

– Ничего. Забудьте. Простите, что напугал.

– Вы и сами напугались, – справедливо заметил Руслан.

– Не очень-то хочется связываться с сектантами-фанатиками. Мало ли, что взбредёт в их очумевшие головы!

– Спасибо, Сергей Сергеевич… Уходить будем, конечно же, по одному? Через подворотни?

Наумов слегка натянуто рассмеялся:

– Вы уж поймите меня правильно, но… как-то так!

Он отпер дверь, выпустил Руслана, и тот, выйдя через двор с другой стороны, покружил минут пять по незнакомым улицам и только тогда подошёл к своей машине. Вскоре он уже сидел за рулём и ехал в Каменный Клык. Наумов, который жил в двух шагах от своего магазина, направился по тихим проулкам домой.

За ними никто не следил, и больше они никогда в жизни не виделись. Сергей Сергеевич некоторое время мучился, переживал, не слишком ли разоткровенничался. Втайне ожидал каких-то неприятностей или таинственных происшествий, но так ничего и не дождался.

Узнав о развязке событий, которые коснулись его лишь краешком, он перекрестился и подумал: «Боже мой, ну надо же! Хорошо ещё, что не залез в это дело с головой».

И ни с кем, никогда больше случившееся в Каменном Клыке не обсуждал.

Глава 3

Было совсем темно, когда Руслан добрался до дому. Приехал бы раньше, но на повороте к Каменному Клыку обнаружил, что спустило колесо. Пока искал в багажнике запаску, пока менял, кряхтя и чертыхаясь…

Посёлок мирно спал. Кое-где в домах горел свет. Некоторые окна излучали голубоватое сияние: здесь смотрели телевизор. Уличные фонари разливали вокруг себя дрожащие желтоватые лужицы света, но окружающий мрак был слишком густым и плотным. Темнота жадно выпивала, вбирала в себя свет и ни капли его не желала отдавать обратно.

Руслан вспомнил, что Андрей Давыдов тоже обратил внимание на необычную темень здешних ночей, и поёжился. Теперь он был уверен, что странный текст был отрывком из письма или дневника. Человек выливал чувства и воспоминания на бумагу, чтобы не сойти с ума, не задохнуться насмерть от переполняющих душу эмоций и страхов.

Он подъехал к дому и заглушил мотор. Некоторое время сидел и смотрел перед собой невидящими глазами. Весь вечер он беспокоился за Марусю, а теперь, вернувшись, не решался зайти и проверить, как она. Неожиданно затренькал мобильник, стоящий на подставке, закрёпленной на приборной панели. Эту подставку в виде маленького красного автомобильчика в прошлом году подарила ему жена. Звонили с незнакомого номера. Руслан протянул руку к телефону, но никак не мог заставить себя взять его и ответить на звонок. Вибрирующий, заливающийся нетерпеливой трелью аппарат вдруг показался ему живым существом – ехидным и опасным. Он зажмурился, потряс головой, отгоняя наваждение. Схватил телефон и, не давая себе времени на размышления, ответил:

– Да, слушаю.

– Добрый вечер, милый, – ласково проворковал знакомый женский голос.

Руслан сморщился. Совсем недавно вибрации этого чувственного голоса заставляли его тело сладко трепетать. Теперь же он испытывал нечто среднее между отвращением и страхом. Уж во всяком случае, говорить сейчас с этой женщиной ему не хотелось. Тем не менее, он произнёс:

– Скорее, ночь. Привет.

– Ты куда-то ездил? – вкрадчиво спросила Ирина.

– Откуда ты знаешь?

– Ты сидишь в машине, я по звуку слышу. Наверное, приехал откуда-то, – слегка смешавшись, пояснила она.

«Врёшь, ничего ты не слышишь. Двигатель не работает. Видимо, кто-то видел, как я въехал в посёлок, и поспешил доложить». Сама Ирина заметить его не могла: её дом совсем в другой стороне Каменного Клыка. Он вспомнил, как ехал на Осенний бал, и ему почудилось, будто за ним наблюдают. Может, и не почудилось…

Разумеется, ничего этого он не стал говорить вслух.

– Да, пришлось съездить по делам, – коротко отозвался Руслан.

– Извини, не хотела выпытывать, – Ирина казалась сконфуженной, – соскучилась, вот и решила позвонить. Мы давно не виделись.

– Так уж вышло, – ответил он, – нужно было заниматься стройкой. К тому же Маруся плохо себя чувствует.

– Бедняжка. Как жаль, – проговорила Ирина. В её голосе мелькнула и растаяла едва уловимая ирония. – Может, нужна помощь? Я имела в виду, в строительстве?

– Спасибо, справлюсь, – сухо сказал он.

Что ей на самом деле от него нужно? Секса? Поклонения? Любви? А что, если тут и в самом деле поселились сектанты? Они с Марусей должны влиться в их тесные ряды, вместе с ними молиться нелепым и злобным богам, сидеть взаперти в посёлке и время от времени принимать участие в вакханалиях?

– Извини, Ирочка, я немного устал. Только что приехал, да ещё колесо по дороге проколол. И мне нужно посмотреть, как там жена.

«Зачем я оправдываюсь?»

Она спокойно выслушала его объяснения, ласково пропела:

– Само собой, мой милый. Не буду отвлекать. Мы успеем… наговориться.

Она сразу отключилась, не дождавшись ответа.

Последняя фраза прозвучала откровенно игриво. Руслана покоробило. Эта женщина не ведала стыда, не обременяла себя приличиями. Делала, что хотела, и была уверена, что ей это позволено. Он медленно выбрался из машины и побрёл к дому.

Уличное освещение не было включено. Видимо, Маруся рано легла спать и не зажгла его. В груди загустел, свернулся в клубочек противный холодок: а что, если… Никаких если! Она просто спит, мысленно одёрнул себя Руслан и решительно шагнул внутрь спящего, затаившегося дома.

Снял ботинки, прошёл на кухню, по пути зажигая везде свет: так он чувствовал себя увереннее. Кухня, разумеется, оказалась пустой. Пахло свежей выпечкой. На столе, заботливо прикрытая льняным полотенцем, стояла большая тарелка. Судя по аромату, вечером жена пекла пирожки.

Он вымыл руки, подошёл к столу и откинул салфетку. Ему вдруг захотелось есть. Пирожки были аппетитные: ровные, золотистые. Надкусил один из них и зажмурился от удовольствия: внутри оказалась ещё тёплая малиновая начинка. Было сказочно вкусно. «И где это Маруська раздобыла малиновое варенье?» – подумал он, сам не заметив, как дожевал пирожок.

Руслан поставил на плиту чайник, достал из холодильника молоко. На полке стоял глиняный горшочек: видимо, жена оставила ему мясо на ужин. Но мяса не хотелось. Только пирожков. «Что это я, – подумал он, донельзя удивившись своей странной забывчивости, – есть собрался, а к Маруське не заглянул?!» Он почти бегом направился в спальню. Осторожно открыл дверь и зашёл внутрь.

На этот раз окно оказалось закрытым, и в комнате было душновато. Глаза быстро привыкли к темноте, к тому же в комнату падал свет из коридора, и Руслан разглядел лежащую на кровати фигуру. Жена повернулась на бочок, спиной к нему, и уютно сопела. Волосы тёмной тенью разметались по подушке, одеяло тихонько вздымалось в такт дыханию. Лежала она странно, почти поперёк кровати, так что ему, получается, нужно будет каким-то образом подвинуть её на свою половину, не разбудив при этом…

Придётся поспать сегодня в гостиной. Тревожить Марусю не хотелось.

Он подошёл ближе, легонько погладил жену по волосам. Она не пошевелилась, никак не отреагировала. Видимо, наглоталась своих таблеток. Пора с этим завязывать, как бы привыкание не возникло… Хотя, с другой стороны, пусть выспится. В последнее время ей нечасто удавалось полноценно отдохнуть. Как говорила бабушка, сном все болезни лечатся. Наверное, даже душевные травмы.

Руслан вернулся в кухню, налил себе чаю. Заваривать его не потребовалось: в чайничке оказалась свежая заварка – Маруся обо всём позаботилась. Он набросился на румяную выпечку. Помимо сладких, на тарелке лежали пирожки с начинкой из лука и яиц. Такие он особенно любил, их очень вкусно пекла мама. Никто не умел печь так, как она. У Маруси получалось очень хорошо, но до маминых пирогов она не дотягивала. Хотя жене он, само собой, этого никогда не говорил. Тем более, скорее всего, дело лишь в детской привычке.

Пирожки, которые он уплетал сейчас, были очень похожи на мамины: воздушное, нежное тесто, много начинки, хрустящая корочка… Сам того не заметив, слопал целую тарелку. «Разъелся и Маруське ничего не оставил», – покаянно подумал он. Вымыл посуду, принял душ, кое-как постелил себе на диване и лёг.

Сон не шёл. Вместо этого Руслан вдруг ощутил, что сильно возбуждён. День был долгий и нервный. Неожиданная находка, встреча с Наумовым, их странный разговор… В голове роились тревожные, даже пугающие мысли, и обычно в подобном состоянии ему было не до любви. Но сейчас творилось что-то невероятное. Желание нарастало, и он чувствовал себя подростком, который насмотрелся журналов для взрослых. Внизу живота ныло, но это было не приятное томление, а навязчивое ощущение, сродни зубной боли.

Он изо всех пытался отвлечься, только ничего не выходило. Хуже того, в ответ на попытки сознания переключиться на другие мысли, перед глазами стал настойчиво маячить образ Ирины. Она сладко, многообещающе улыбалась, картинно облизывала губы, принимала соблазнительные позы. Желание достигло апогея, Руслан ждал, что всё вот-вот кончится… Но пытка продолжалась, он пылал, как больной гриппом, и едва не рычал от напряжения и боли.

Руслан вскочил с кровати и бегом бросился в ванную. Забрался в душевую кабину и, зажмурив глаза, включил холодную воду. Ледяные струи обожгли тело. Он ёжился, дрожал, стучал зубами, но упорно продолжал стоять под душем. Вода колола и хлестала разгорячённую кожу, рвала его на части, заставляя забыть обо всём на свете.

Способ сработал – наваждение пропало. Он ещё минут пять не вылезал из кабины, закончив терапию контрастным душем. Выйдя из ванны, решил принять снотворное. Чтоб уж наверняка покрепче заснуть.

Он знал, где Маруся держит таблетки, и направился прямиком на кухню. Открыл навесной шкафчик, достал упаковку с пилюлями. Проглотил одну капсулу. Подумал, и добавил вторую. Пусть быстрее подействует. Запил лекарство и снова отправился в гостиную, улёгся на диван. Вторая попытка удалась: уснул он почти мгновенно. Как в яму провалился. Снотворное, наверное, и до желудка не успело добраться.

За всю свою жизнь он ни разу не видел во сне кошмаров. Даже в детстве. Сегодняшняя ночь стала исключением.

Ему снилось, что он лежит в спальне, рядом с Марусей. Она крепко спит, а ему уснуть не удаётся. В соседней комнате, в гостиной, стоит гроб с телом. Умер кто-то из близких: то ли мама, то ли отец, то ли Алиска. Или, может быть, все трое сразу. Сны часто абсурдны, неподвластны обычной, дневной логике.

Руслан и Маруся долго сидели у гроба, и пошли ненадолго прилечь. Теперь жена спит, и он тоже старается заснуть, но неожиданно слышит тихий шорох в соседней комнате. Он, затаившись, пристально смотрит на открытую дверь, стараясь убедить себя, что ему просто показалось. В спальне темно, а в гостиной ярко горит свет. Звук повторяется, и он отчётливо понимает, что его издаёт тот, кто покоится в гробу. Больше некому. Он замирает в кровати. От ужаса его тело словно покрывается ледяной коркой, к голове, наоборот, приливает жар. Глазам становится горячо и тесно в глазницах, они выпучиваются и наполняются слезами.

Между тем звуки в соседней комнате становятся громче и отчётливей, можно безошибочно понять, что там происходит. Руслан не видит этого, но чётко представляет себе, как лежащий в гробу мертвец медленно, тяжело поднимается и садится. Закоченевшее непослушное тело с трудом слушается хозяина. Мёртвые пальцы упорно скребут обивку гроба, жадно цепляются за края. Жесты отрывисты и неуклюжи – это лишь убогая пародия на движение. Наконец, усевшись, покойный (или покойная?) пытается вылезти из гроба, и стол под ним слегка скрипит.

Руслан тонко, жалобно подвывает: он и не подозревал, что его горло способно воспроизводить такие жалкие беспомощные звуки. Пошевелиться невозможно: руки и ноги словно примёрзли к кровати. Щекам горячо: Господи, неужели он плачет?! Он закрывает глаза, а в следующую минуту, открыв их, видит, что на стене напротив двери появилась тень. Существо выбралось из гроба, слезло со стола, и теперь приближается к двери. Тень колеблется, растёт, густеет. Мертвец, подволакивая ноги, шатаясь из стороны в сторону, неуклонно движется вперёд. Шаркающие, нетвёрдые шаги раздаются ближе и ближе.

Внезапно Руслан понимает, что способен двигаться. Путаясь в одеяле, вскакивает с кровати, склоняется над Марусей, трясёт за плечо, стараясь разбудить. Из сведённой судорогой глотки по-прежнему доносится лишь слабый писк: он хочет закричать, позвать жену, но ничего не выходит.

В панике оглядываясь на дверь, он замечает, что ночной гость неумолимо приближается. Ещё минута, и мертвец заглянет в спальню! Надо спешить, надо спасаться! Настойчиво, даже грубо теребит, тормошит Марусю, пытаясь вырвать из сна. В отчаянии принимается хлестать жену по щекам, надеясь, что от боли она придёт в себя. Голова её безвольно поворачивается под его ладонями. И в это мгновение он замечает, что кожа её холодна, дыхания не слышно, а тело словно деревянное…

Проснулся от собственного хриплого вопля, и в первое мгновение никак не мог сообразить, где он и что с ним. Сел на диване, дрожа и озираясь по сторонам. Дыхание сбилось, в горле саднило: видимо, он не только кричал, но и плакал во сне. Впервые в жизни рыдал от невыносимого, сумасшедшего ужаса. Постепенно успокаиваясь, он сполз с дивана, натянул джинсы с футболкой и побрёл на кухню. Выпил залпом два стакана воды, ополоснул лицо, посмотрел на часы. Полшестого утра. «Вот и отлично», – подумал Руслан, прекрасно понимая, что уже не сможет заснуть. Взял сигареты и вышел во двор.

Было ясно, свежо и холодно, по спине сразу побежали мурашки. Зато утренняя прохлада помогла окончательно прийти в себя. Он сел на влажную от росы скамейку и с наслаждением затянулся. Прошедшая ночь была из ряда вон. Не следовало есть столько мучного на ночь, не снилась бы всякая ерунда.

Он вспомнил о приступе бешеного возбуждения. Такое впечатление, что Маруська подсыпала что-то в свои пирожки. Абсурд, конечно. Он докурил и вернулся обратно в дом. На цыпочках пробрался в спальню – посмотреть, как там жена.

Спала она в той же позе, плотно закутавшись в одеяло, спиной к двери. По-прежнему поперёк кровати. Странно. Он нахмурился, подошёл ближе. Воспоминания о недавнем сновидении заставляли нервничать.

Руслан наклонился и пригляделся к спящей. Маруся легко и почти беззвучно дышала, в этом сомнений не было. Не желая сам себе признаваться в своих страхах, он, тем не менее, вздохнул с облегчением. Медленно, стараясь не разбудить, обошёл кровать, чтобы заглянуть ей в лицо. Оно было спокойно и безмятежно. Вроде бы всё нормально. Но он почувствовал, как разрастается тревога.

Проспать как минимум восемь часов и не перевернуться с боку на бок, не пошевелиться? И зачем ложиться поперёк кровати? Он окинул спальню взглядом. Ночью было темно, и он не мог этого заметить, но сейчас… Раздеваясь на ночь, Маруся обычно оставляла домашнюю одежду на стуле возле кровати. Как в пионерском лагере. Сейчас стул был пуст. Руслан осмотрел комнату внимательнее.

Тапочки, как и положено, стояли возле кровати, а одежды нигде не было. Может, она повесила её в гардероб? Он прошёл к шкафу и открыл дверцы. Платья, в котором вчера ходила Маруся, там не оказалось. Он не мог его не заметить: оно было ярко-апельсинового цвета, в весёлую клеточку. Жена сшила это платье сама и очень любила надевать дома.

Руслан озадаченно уставился на спящую жену. Хотя, собственно, никаких особых задач. Других вариантов просто не имелось: платье могло быть только на ней. Она улеглась спать в одежде. Но почему? Была пьяна? Алкоголем не пахло, и вообще это не похоже на неё. Выпила много снотворного, не успела раздеться, упала в постель и заснула?

Он быстро пересёк спальню и отвернул край одеяла. Фигура на кровати не шелохнулась. Мелькнул кусок оранжевой материи в синюю клетку. Руслан опустился на кровать и бессильно уронил руки на колени. Что происходит? Сил терзаться оставалось всё меньше, нервы после бессонной ночи были на пределе.

– Маруся! – шёпотом позвал он. – Малыш!

Потом ещё и ещё – уже громче. Потрепал за плечо. Она не реагировала. Стараясь подавить подступающую панику и отбросить навязчивые параллели с ночным кошмаром, он принялся трясти жену, с размаху перевернул на спину. Её тело было безвольным и податливым.

Неожиданно Маруся шумно, со свистом вздохнула и широко распахнула глаза.

Глава 4

Стыдясь себе в этом признаться, Руслан покинул дом с облегчением. Находиться там было тяжело, почти невыносимо. Будь он ребёнком, так и понёсся бы к калитке. Усевшись за руль, завёл двигатель и некоторое время просто сидел, раздумывая о том, что произошло с ними за последние сутки.

Вроде бы поводы для переживания смехотворны. Что мы имеем? Отрывок непонятно для чего и кем написанного текста. Местные легенды, страшилки, домыслы, бредовые россказни и практически ничем не подкреплённые предположения. Нелепые порождения собственного пьяного рассудка, вряд ли существовавшие в реальности. Ночные кошмары. Неожиданно возникшая антипатия к женщине, которая прежде нравилась. Это, кстати, и вовсе яйца выеденного не стоит: дело, очевидно, в пресловутых муках совести и чувстве вины перед женой.

Маруся – вот с кем точно не всё ладно. И с этим срочно нужно что-то делать. Она чересчур замкнута и погружена в себя. Ничего вокруг не замечает. Слишком много таблеток. Слишком мало ест, высохла, как щепка. Слишком часто плачет и слишком мало (не считая сегодняшней ночи) спит. Слишком много «слишком»…

Сегодня утром она его, признаться, напугала. Эти огромные, невидящие глаза…

Она так ничего и не сказала, не ответила, когда он обратился к ней. Некоторое время бессмысленно созерцала пространство позади его плеча, ни разу не встретившись с ним взглядом, а потом снова повернулась на бок и моментально заснула. Руслан сомневался, что Маруся его видела, слышала, поняла, что он рядом. Наверное, это из-за таблеток: они продолжали действовать. Вероятнее всего, жена переборщила с дозой. Что ж, пусть выспится. Придёт в себя, и они поговорят: хватит уже этих тайн мадридского двора. Потом они вместе решат, как быть дальше. Остаться или уехать.

Оставив Марусю дома, Руслан собрался в магазин. Надо было проветриться, кроме того, он решил купить молока, сыра, свежего хлеба. Приготовить к завтраку горячие бутерброды с кофе. Это, конечно, слабая компенсация за эгоистично съеденные вчера пирожки, но на большее его кулинарных способностей в любом случае не хватит. Главное, жене наверняка будет приятно.

Лишь притормозив у дверей магазина, он сообразил, что тот вряд ли открыт. Так и есть. Магазин открывается в восемь, а на часах семь двадцать три. До открытия больше получаса.

Сидел в машине и раздумывал, ехать обратно или подождать, когда ему в голову вдруг пришла одна идея. Время есть, так почему бы не проверить свои предположения? Несколько минут спустя он выезжал из посёлка, направляясь в сторону кладбища. После похорон Алисы они с Марусей были здесь дважды. Оба раза с ней случилась истерика, она никак не могла успокоиться, и он с огромным трудом, но всё же сумел её убедить пока не ездить на могилу дочери. Жена долго не соглашалась, рвалась на кладбище, а потом на неё напала апатия, и больше она об этом не заговаривала.

Удивительно, почему ему сразу не пришло в голову искать ответ на свой вопрос именно здесь? Если предположить, что в найденном им тексте – чистая правда, что это не отрывок из нового романа начинающего автора, то есть большая вероятность обнаружить на местном кладбище могилу Зои Давыдовой. Ведь написано же, что она умерла. Женщина («гарпия»), которая оказалась в её кровати, прямо сказала об этом Андрею.

Неизвестно, что стало с ним самим, но если Давыдова в самом деле скончалась, то её могли похоронить только здесь. Вряд ли гроб с телом повезли на родину. А если риелтор лжёт, и Давыдов тоже мёртв, то здесь должна быть и его могила. Руслан собирался проверить это, чтобы раз и навсегда убедиться во всём самому.

Он не знал, как поведёт себя, если обнаружит захоронения. Вероятно, опротестует сделку. Может быть, даже наверняка, обратится в полицию, прихватив с собой письмо. Если Давыдовы и в самом деле мертвы, обстоятельства их смерти могут оказаться криминальными. Возможно, по Дубцову, который проворачивает тёмные делишки, давно тюрьма плачет.

Западным выездом из посёлка он пользовался всего пару раз, но хорошо помнил, куда ехать. Проезжая вдоль забора, обратил внимание на странную деталь. Дальняя сторона погоста представляла собой довольно густо заросшую какими-то лиственными деревьями территорию. Ни крестов, ни памятников, ни могил там, по всей видимости, не было. Правда, он сразу нашёл объяснение этому: скорее всего, кладбище ещё не разрослось в ту сторону. Та часть – что-то вроде резервного фонда.

Помнится, такая же мысль пришла ему в голову, когда они однажды проезжали мимо кладбища с Марусей и Алиской. Как давно всё было… Будто не в этой жизни.

Припарковавшись у ворот, которые, по всей видимости, никогда не запирались, Руслан медленно двинулся по главной аллее. Других машин на площадке перед кладбищем не было, так что он здесь один. Ничего удивительного, учитывая, какая сейчас рань. Хотя, если вспомнить, он ни разу не встретил здесь ни одного человека – ни посетителя, ни работника.

Тем не менее, за порядком тщательно следили. Кладбище было ухоженное, аккуратное и чистенькое, могилы располагались в строгом геометрическом порядке. Когда зашла речь о похоронах девочки, им с Марусей пояснили, что чем старше захоронения, там дальше от выхода они расположены. Кроме того, имеются семейные участки, заранее выкупленные будущими хозяевами. Они, как правило, находятся с правой стороны. Алиса лежала недалеко от ворот, с левой стороны от центральной аллеи, почти рядом с забором.

Он навестил её могилу, жалея, что явился с пустыми руками. В прошлые свои приходы они с Марусей приносили сюда огромные букеты живых цветов, и теперь они, пожухшие и увядшие, лежали неопрятными грудами.

Он собрал мёртвые букеты и выбросил в большой мусорный контейнер возле входа. Потом вернулся, и некоторое время стоял у невысокой оградки, смотрел на маленький холмик и скромный серый камень. После усадки могилы он собирался установить памятник побольше. Хотя Алиске, конечно, это уже не важно… Или важно?

Горло болезненно сжалось. Они плохо ладили, поссорились незадолго до её нелепой гибели, и в эту минуту Руслан остро сожалел, что так и не смог найти подхода к девочке. Не успел. Она ушла слишком рано, и чувство вины теперь всегда будет с ним. Дети не должны умирать раньше родителей. Они вообще не должны умирать. Это участь тех, кто достаточно пожил и устал. Почему смерть так неразборчива? Или логика в выборе присутствует, только обычному человеку её не понять?..

Постояв у могилы какое-то время, он занялся поисками. Если умершие в последние годы люди, которые не забронировали место последнего приюта загодя, покоятся у входа на погост, значит, могилы Давыдовых (если они вообще существуют!) должны быть где-то здесь. Он тщательно осмотрел все захоронения, прочёл надписи на памятниках, но так ничего и не нашёл.

Надо сказать, люди умирали в Каменном Клыке довольно редко. Судя по датам смерти, последние похороны, если не считать Алисиных, были здесь около пяти лет назад. Мелькали фамилии и имена, даты и эпитафии. На всякий случай заглянул и на другую, правую сторону, но и там искомого не оказалось.

Идти в самую глубину кладбища смысла не было: судя по датам, там и в самом деле находились более ранние захоронения, поместить в ту секцию умерших в прошлом году никак не могли. Однако Руслан забирался дальше и дальше от входа. Кружил и кружил по кладбищу, переходил от одной могилы к другой, и его не покидало навязчивое ощущение, что он упускает что-то из виду. Что-то важное.

Интересно, который час? Вытащил из кармана мобильник: уже начало десятого. Маруська наверняка проснулась. Вот тебе и приготовил любимой завтрак! Нужно возвращаться. То, что могил прежних хозяев дома здесь нет, с огромной долей вероятности означает, что они и правда уехали из Каменного Клыка. Можно успокоиться, расслабиться и выбросить дурацкую бумажонку в мусорную корзину.

Почему же на душе стало ещё тревожнее?

Больше делать здесь было нечего. Руслан вернулся на центральную аллею, хотел было повернуть назад, к воротам, как вдруг осознал, что именно не давало ему покоя. Прямо перед ним, на несколько десятков метров дальше, поперёк аллеи тянулась живая изгородь. За ней был тот участок погоста, где не было захоронений. Тот самый, как он подумал, резерв. И сейчас, не рассуждая, поддавшись внутренним ощущениям, он направился туда.

Изгородь была невысокой, ниже уровня груди. Оказалось, что это обычный деревянный забор, увитый каким-то растением, наподобие дикого винограда или плюща. Руслан без труда перелез через него и оказался на довольно большом, заброшенном, как ему поначалу показалось, участке. Здесь было темнее и прохладнее, чем на открытой территории погоста. Солнечный свет запутывался в кронах деревьев, прорезал полумрак косыми лимонными полосами. В сравнении с этими золотистыми пятнами окружающий мрак казался ещё гуще. В нём определённо было нечто зловещее.

А может, так только казалось? Возможно, он, взвинченный, измученный тяжёлой ночью, просто преувеличивал? Но логика была бессильна. Уговаривать себя бесполезно. Это место нагоняло на него жуть, хотел он себе в этом признаться или нет. Руслан стоял, прижавшись к изгороди, чувствуя себя не взрослым мужчиной, а маленьким мальчиком в комнате, где притаился бука. Боялся оторваться от забора и сделать шаг вперёд. Изо всех сил сдерживался, чтобы не заорать и не броситься обратно. Ненавидел себя за то, что сунулся сюда, и куда больше – за то, что ведёт себя, как дитя неразумное.

Он вслушивался в тишину, которая внезапно стала давящей и опасной. Единственным звуком, который слышал Руслан, было его собственное прерывистое дыхание. Страшно повернуть голову: не отпускало ощущение, что неминуемо натолкнёшься на чей-то взгляд.

Казалось, он снова спит – никак не удавалось сбросить ощущение ирреальности происходящего. Через силу, преодолевая боязнь и тревогу, двинулся дальше. Идти было тяжело, к ногам словно привязали по пудовой гире. От напряжения он покрылся противным липким потом. Облизнул пересохшие губы. Во рту был неприятный кисловатый привкус: кажется, такое бывает от переизбытка адреналина.

Первую могилу Руслан увидел почти сразу, под большим деревом с кривым раздвоенным стволом. Не имелось ни надгробия, ни тем более таблички с именем, но, несмотря на это, он моментально сообразил, что это такое, и пошатнулся, прижав ладонь к лицу. Перед ним был небольшой холмик, который уже начал прорастать травой. На буро-зелёном фоне яркой капелькой выделялась красная ягода. «Кладбищенской земляники вкуснее и слаще нет». Хотя какая земляника? Сейчас вроде не сезон…

Затравленно оглянувшись, понял, что таких холмиков вокруг немало. Двигаясь, как автомат, он бродил по жуткому месту, то и дело натыкаясь на безымянные захоронения. Под его ногами были зарыты тела десятков людей. Кто они? Как сюда попали? Почему умерли? «Возможно, тут хоронят самоубийц», – мелькнула спасительная мысль. Но была тут же отброшена. Могил слишком много. Разве что сюда свозят жертв суицида со всего побережья.

И потом, даже в таком абсурдном случае, имелись бы таблички с именами…

Нет, дело точно не в этом. Всех погребённых здесь, несомненно, убили, и их смерти должны были оставаться тайной. Руслан ни на секунду не сомневался, что в страшном лесу похоронен и несчастный Андрей Давыдов, и его жена Зоя.

Никуда они не переезжали. А дом, который строили, и где, возможно, их убили, принадлежит теперь ему. Но ни он сам, ни кто-то другой не должен был узнать об этом, обнаружить, где закопаны тела.

Впрочем, не сильно-то их и прятали: всё на виду. Любой может перебраться через забор официального кладбища и наткнуться на эти могилы. Видимо, убийцы абсолютно уверены, что никто и никогда не станет интересоваться судьбой их жертв. Не будет искать их. Никто не забредёт сюда, не начнёт бить тревогу.

Только откуда такая уверенность? И самое главное, что теперь делать? Куда обратиться за помощью?

Ясно, что не в администрацию Каменного Клыка. Глупо верить, что такое могло твориться под носом у Ирины, а она и знать не знала. Руслан был почти уверен: Шустовская и Дубцов, который занимается перепродажей домов убитых, – в одной связке. От мысли, что он едва не связался с женщиной, которая способна на кровавые преступления, Руслана передёрнуло. Скорее всего, здесь замешаны и другие люди. Возможно, много людей. Маловероятно, чтобы красотка Ирина лично убивала, копала могилы и избавлялась от тел.

Немного оправившись от потрясения, он стал внимательнее присматриваться к братской могиле. Хотя, конечно, никакая это не братская могила: здесь ведь не одна большая яма, куда сброшены все тела. Эти люди погибли в разное время. А убийцы, когда приходила нужда избавиться от очередного трупа, просто рыли могилу на свободном участке. Масштаб злодеяний не укладывался в голове. Сколько времени длится этот кошмар?

Руслан постарался рассуждать здраво. Они с Марусей помимо воли оказались втянутыми в криминальную историю – этого уже не изменишь. Возможно, и Алиска погибла не случайно: что-то увидела или узнала? Он попытался отмести ужасную мысль. Думать об этом было невозможно. Он и без того чувствовал себя виноватым, что притащил свою семью в такое место…

«Стоп! Хватит», – одёрнул он себя. Необходимо срочно пойти в полицию одного из прибрежных посёлков. Хотя лучше, конечно, поехать прямиком в Темрюк: больше вероятности наткнуться на человека, который не замешан в преступлении. Которому можно доверять. Он расскажет, что ему стало известно, и пусть разбираются те, кому по должности положено.

Через четверть часа, выбравшись с кладбища, мчался обратно в Каменный Клык. Торопясь покинуть жуткое место, он неосторожно сломал не слишком прочный забор, повалив пару секций.

Как можно быстрее забрать Марусю! Он ничего не станет объяснять ей дома – расскажет по дороге. Был уверен: действовать нужно как можно быстрее. Автомобиль летел со скоростью под сто сорок километров, и вскоре впереди показались аккуратные кукольные домики, огороженные симпатичными заборчиками. Руслан понял, что всей душой ненавидит это место.

Захотелось курить. Нашарив в бардачке сигареты, он едва не завопил от злости и с силой ударил ладонью по рулю: пачка оказалась пуста! В очередной раз проклиная дурную привычку, которую всё не хватало силы воли бросить, он остановил автомобиль возле небольшого магазинчика на въезде в Каменный Клык.

Глава 5

В этот магазин Руслану прежде наведываться не приходилось: он почти не пользовался Западным выездом и редко бывал в данной части посёлка. Покупки они с Марусей привыкли делать в центре: там располагались несколько лавочек, предлагавших самые разные товары, а также довольно большое двухэтажное здание торгового центра.

Он быстро выскочил из машины, поднялся на маленькое крылечко, открыл дверь, услышав, как над его головой брякнул колокольчик, и оказался в тесном торговом зале. На прилавках, которые обступили его с трёх сторон – справа, слева и спереди, был выложен нехитрый ассортимент товаров, от хлеба и молока до стирального порошка. К счастью, сигареты здесь тоже продавались. Оставалось найти продавца.

Осмотревшись и обождав пару минут, Руслан нетерпеливо покашлял. В ответ из глубины магазина раздалось:

– Иду, иду! Секундочку, пожалуйста!

Действительно, буквально в следующее мгновение боковая дверь возле кассы открылась, и в торговый зал вплыла продавщица. Бабушка Руслана наверняка сказала бы о ней: «Такая цветущая женщина – красивая, толстая!» Слова «цветущая», «красивая» и «толстая» у неё были синонимами. Наверное, сказывалось полуголодное детство.

Говоря по чести, в данном случае бабушка оказалась бы права. Излишне дородная, женщина была, однако, вполне привлекательна: лицо отличалось правильностью черт и совершенством пропорций, но особенно хороши были глаза. Большие, влажные, обрамлённые бархатистыми длинными ресницами без малейших признаков туши.

– Доброе утро! Извините, что пришлось ждать, – приветливо улыбаясь, сочным голосом произнесла продавщица. Поверх бордового платья на ней был надет белый фартук из какой-то прозрачной ткани, украшенный кружевами. На кармашке было вышито имя «Маргарита». Свои пышные каштановые волосы женщина уложила в высокую причёску, а сверху, наподобие короны, пристроила маленькую форменную шапочку.

– Здравствуйте, Маргарита, – сдержанно ответил Руслан, и хотел было попросить пачку сигарет, но продавщица его опередила.

– Можете называть меня Ритой, – разрешила она, – меня все так зовут. Этот магазин уж много лет держу. И торгую сама. Мне только в радость, а лишние расходы ни к чему, я так считаю!

Женщина сделала красноречивую паузу, но, так и не дождавшись одобрения в свой адрес, продолжила, сменив тему:

– А как ваше имя? Кажется, я вас раньше здесь не видела. Такого интересного молодого человека точно бы запомнила!

Он не был настроен вести праздные беседы. Но, с другой стороны, быть грубым тоже не хотелось. В конце концов, эта женщина не сделала ему ничего плохого. Она всего лишь хочет быть приятной.

– Меня зовут Руслан. Купил дом на Приморской, не так давно переехал. Так что в вашем магазине, действительно, впервые, – вежливо произнёс он, отстранённо улыбаясь и надеясь, что на этом расспросы закончатся.

– Ой, так вы тот самый… Слышала, слышала, как же! Бедная ваша дочка! Примите мои соболезнования, – радушная улыбка сменилась скорбной миной.

Он решил, что светского общения с него достаточно и суховато сказал:

– Благодарю вас. Будьте добры, пачку «Мальборо». Хотя нет. Лучше две.

– Конечно! Заболтала вас! – Маргарита потянулась к коробке с сигаретами.

В этот момент колокольчик снова звякнул, и на пороге возник новый покупатель.

– Приветствую, Ритуля! Надо же, какая встреча! Доброе утро, Руслан!

Валик, похоже, в самом деле был рад встрече. В левой руке он держал пустую пластиковую бутыль.

Руслан подумал, что они не виделись довольно давно, хотя раньше встречались почти ежедневно. После смерти Алисы Валик и его жена Варя очень помогли им с Марусей. Он сблизился с этой парой, нередко заглядывал то к ним домой, то в пиццерию. Они с Валиком отлично ладили, им всегда было о чём поговорить. Пожалуй, это могло бы стать началом настоящей дружбы, если бы Руслан не собирался в ближайшее время уехать из Каменного Клыка. Вдобавок сейчас, при одном лишь взгляде на жизнерадостного Валика, перед мысленным взором вставала сцена, которую он видел в своём странном, полубредовом видении.

– Привет! – через силу улыбнулся он и пожал протянутую руку.

– Как здесь оказался? – полюбопытствовал Валик.

– На кладбище заезжал. К Алиске.

Он не видел смысла скрывать и выдумывать.

– Ясно, – посерьёзнев, закивал головой Валик. – Что поделать… – Он помолчал, сколько положено, и пояснил: – Я у Ритули через день молоко покупаю. Постоянный клиент! Она корову держит.

– Хотите, и вам буду оставлять? – охотно предложила Маргарита. На прилавке перед ней уже лежали две красно-белые сигаретные пачки. – Отличное молочко! Густое-густое, как сметана. У меня многие берут. И все довольны!

– Спасибо большое. Если мы с женой надумаем, я вам обязательно сообщу, – как можно мягче отговорился Руслан, не желая вступать в диалог, и протянул продавщице кредитную карту.

– Ой, я ведь карты не принимаю. Аппарата такого нету, – огорчилась Маргарита. В огромных глазах застыло картинное сожаление.

– Нет, так нет. Обождите минутку, пожалуйста, я схожу в машину за наличными, – попросил он.

– Конечно! Не спешите, я пока Валику молочко отпущу.

Однако портмоне в автомобиле не оказалось. Кредитка вместе с правами всегда была при нём, он автоматически брал их с собой в любую поездку. Давно привык расплачиваться карточкой. А вот портмоне запросто мог оставить дома. «И мелочи, как назло, ни копейки», – с досадой думал Руслан, торопливо обшаривая бардачок, полочки на дверцах и под приборной панелью. «Ладно, придётся купить в центре. Потерплю, не умру».

Он вернулся в магазин. Маргарита и Валик вполголоса беседовали о чём-то, их лица были сосредоточенными, даже хмурыми. На прилавке между ними высилась пластиковая полуторалитровая бутыль с молоком.

– Простите, что побеспокоил, Рита, но я, по всей видимости, забыл дома кошелёк. Поэтому не смогу ничего купить.

– Да что вы! – закудахтала Маргарита и собралась ещё что-то добавить, но Валик перебил:

– Не выдумывай. Травись на здоровье! – Он протянул приятелю сигареты. – Ритуля, запиши на меня.

– Спасибо, Валик, – подходя ближе, от души поблагодарил Руслан, – сегодня же отдам.

Валик небрежно махнул рукой. Маргарита достала из-под прилавка толстую зелёную тетрадь в клеточку.

– Моя бухгалтерия, – похвасталась она, – до копеечки учёт веду. У меня всё точно, как в банке. Дебет – кредит, приход – расход! И если в долг кому даю, тоже сюда пишу. Вот, всё по алфавиту!

Они с Валиком терпеливо ждали, пока женщина отыщет нужную страницу и запишет сумму долга.

– Вот она, буквочка «Г»! – возвестила, наконец, Маргарита, ткнув в нужную страницу пухлым пальцем с аккуратным маникюром. Вишнёвый лак был подобран в тон помаде. – Так и запишем! Грабовой – за молочко и сигареты. Ну и фамилия у тебя, конечно! Каждый раз дивлюсь.

Она оживлённо говорила ещё что-то, Валик отвечал. Руслан слушал, не понимая смысла. Голова перестала соображать, в мозгу стучало: «Этого не может быть! Что за чертовщина?» Он машинально попрощался с Маргаритой, выдавив из себя что-то похожее на улыбку. Вышел вместе с Валиком на улицу, сделал несколько шагов к своей машине. Кажется, приятель попросил подбросить его до дома, и он автоматически согласился.

Оказавшись в машине, Руслан уставился на устроившегося на пассажирском сидении Валика. Тот, кажется, не замечал его взгляда, продолжал болтать и улыбаться, сжимая в руках бутылку молока.

– Валик – это ведь Валентин, так? Не Валерий! И с чего я взял, что Валерий?..

Валик оборвал себя на полуслове. Улыбка словно втянулась куда-то вглубь его лица: плавно сошла с губ, утекла из взгляда. Морщинки разгладились, лицо стало гладким и неживым. Глаза остекленели. Не лицо, а резиновая маска.

– Тебя зовут Валентин Грабовой, – отчётливо выговорил Руслан, не спрашивая, а утверждая.

Он узнал этого человека, ошибки быть не могло. Он и в самом деле встречал его раньше – именно его, а не кого-то похожего внешне, как решил поначалу. Валик был тем самым однокурсником отца, который приехал к нему на юбилей из столицы. Рядом сейчас сидел человек, который много лет назад подарил маленькому Русе шикарный «всамделишный» бинокль. Человек, который однажды бесследно исчез, отправившись отдыхать на Чёрное море. Не вспомнить уже, куда точно. Теперь-то, конечно, совершенно ясно, где именно он отдыхал…

Воспоминания стали наслаиваться одно на другое, не давая передохнуть, собраться с мыслями. Сделать вид, что ничего не происходит, чтобы потом, дома, одному, спокойно всё обдумать и решить, что делать с этой информацией, не получалось. Слишком много потрясений для одного утра. Руслан вспомнил, как отец, посмеиваясь, говорил о странной фамилии своего приятеля. В ушах зазвучал родной голос:

– У Вальки очень необычная фамилия. Когда приходилось представляться, он всякий раз нервничал и обязательно добавлял: «Грабовой», через «а»! Запомните, пожалуйста! Не от слава «гроб»!

Отец, как и все остальные, считал, что несчастный Валька Грабовой утонул в Чёрном море. А он, оказывается, вынырнул здесь, на побережье Азовского. Что это означало для него, Руслана? Каким образом вписывалось в общую головоломную картину?

Валик молчал. Смотрел прямо перед собой.

– Значит, ты не умер.

– Как видишь, – не стал ничего отрицать Грабовой. – А я гадал, узнаешь или нет? Детская память непредсказуема. Я-то с самой первой встречи понял, кто ты такой. И внешне узнать вполне можно, да и имя-фамилия…

– Что же ты-то фамилию не сменил, если хотел скрыться?

– Зачем менять? С какой стати? Привык уже. К тому же смысла никакого. Вероятность, что кто-то узнает, одна на миллион. Но, признаю, удивительное совпадение получилось. Кто бы мог подумать!

– Тебя искали, могли найти.

– Не могли. – Валик уже оправился от удивления, держался спокойно и уверенно. – У меня была путёвка в Гагры. Там и велись поиски. Никто не мог предположить, что меня занесёт совсем в другую сторону. Ладно, это дело прошлое. И не слишком, если честно, интересное.

– А семья? Работа? Ты же врач, при чём здесь интерьеры? – Руслан задавал второстепенные вопросы, сам себя защищая, уводя от главного, единственного, имеющего значение вопроса.

– Семья? Ты хотел сказать, жена? Ну, милый мой… Мало ли разводов? Люди часто меняют брачных партнёров. Что касается работы, тут ты не прав. Мы с Варей немного слукавили. Я работаю и по профессии тоже. Летом.

– Местные что же, не болеют?

«Готов ли я услышать ответ?»

Грабовой, словно прочтя его мысли, ухмыльнулся и коротко произнёс:

– Климат, наверное, благоприятный.

– Наверное. – Руслан внутренне сжался и, почти помимо воли, проговорил: – Поэтому ты так отлично сохранился. Тебе ведь сейчас около восьмидесяти? Вы с моим отцом ровесники. Даже как-то неудобно «тыкать» и Валиком звать.

– Не надо смущаться. – Лицо Валика перерезала снисходительная улыбка. – Зови, как привык. Мы же друзья. – В этой фразе прозвучала скрытая насмешка. – А прошлое пусть остаётся в прошлом. Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому два! – ледяным тоном отрезал Руслан. – Благодаря чему ты так сохранился? Жена молодая на плаву держит?

Валик неожиданно расхохотался, обнажив крупные зубы. Отсмеявшись, наклонился ближе к Руслану и, вместо ответа, доверительно произнёс:

– Ни на минуту не жалею о том, что случилось. Ни на секунду. Каменный Клык – это такое место… – Он помолчал, подбирая слова. – Только здесь и живёшь полной жизнью. Празднично.

– Я заметил, – не успев задуматься о своих словах, бухнул Руслан.

Валик снова засмеялся. На этот раз меленько, рассыпчато.

– Да, мы отлично отдыхаем. А ты, наверное, думал, привиделось тебе или нет? Тогда, на Осеннем балу?

– Похоже, зря сомневался? – злясь на свою несдержанность, пробурчал он.

– Вино-то здесь опасное. Пьёшь, пьёшь, кажется, не пьянеешь. А потом раз – и ничего не помнишь. Что говорил, что делал… Такое, бывает, привидится, что только держись.

Так и не сказал ни да, ни нет. Но Руслан решил дойти до сути.

– Валик, мы… всё же не чужие люди. Давай начистоту. Скажи мне, что здесь происходит? Я не понимаю, и…

– Скоро поймёшь, – перебил Валик, – потерпи, недолго осталось. А теперь и вовсе…

– Что пойму?

Собеседник, казалось, его не слышал.

– Узнал ты меня, не узнал, сейчас уже не имеет большого значения, – будто бы про себя, скороговоркой добавил Грабовой. Потом развернулся к Руслану всем корпусом, придвинулся, словно хотел обнять. Теперь они смотрели в глаза друг другу. В это мгновение бывший приятель отца выглядел действительно очень старым. Легко можно было поверить, что этому человеку за восемьдесят. Или даже больше.

– Главное, не сопротивляйся. Послушай мудрого совета. Делай, что тебе велят. Плюсов больше, поверь, гораздо больше. Тебе понравится, вот увидишь. Это по-настоящему замечательно.

От его тихого, монотонного голоса у Руслана волосы на загривке встали дыбом. Хотелось выскочить из машины и пешком бежать в Казань.

– Не сопротивляйся, – повторил Валик и замолчал.

Руслан тоже не говорил ни слова.

Через некоторое время лицо Валика прояснилось. Он громко проговорил своим обычным голосом:

– Всё, до скорого! – И взялся за ручку, чтобы вылезти из автомобиля.

– Я обещал тебя подвезти, – нетвёрдо сказал Руслан, больше всего на свете желая, чтобы Грабовой убрался куда подальше и никогда больше не попадался ему на глаза.

– Не беспокойся, – понимающе хмыкнул Валик, – как-нибудь сам доберусь. Тут недалеко.

Спустя минуту он уже бодро вышагивал по узкой улочке, сжимая бутыль с молоком.

Глава 6

Руслан быстрым шагом пересёк двор. Деревца, клумбы, скамейки, дорожка, сами стены дома, казалось, затаились, замерли. Они были свидетелями событий, которые могли бы пролить свет на происходящее. Видели что-то скрытое от его понимания…

Однако он ничего больше не желал знать. Он приказал себе перестать копаться во всём этом. Не думать, не анализировать, не выяснять, не задавать вопросов! Быстро собрать вещи, схватить Марусю в охапку, посадить в машину и увезти отсюда как можно быстрее. Объяснения, полиция, предположения – это потом. Сейчас главное выбраться.

Внезапно до Руслана дошло, что он думает о том же самом, о чём думал когда-то Андрей Давыдов. Только его предшественнику так и не удалось убежать из Каменного Клыка. И он, и Зоя остались здесь. Вдоль позвоночника, по влажной от пота спине словно проползла скользкая змейка. «Нам удастся!» – решительно сказал себе Руслан и распахнул дверь.

Не снимая обуви – извини, Маруська! – влетел на кухню. Приготовился было идти в спальню, посмотреть, что с женой. Если спит, разбудить. Но будить её не требовалось. Она была в кухне, стояла возле раскрытого холодильника и сосредоточенно заглядывала внутрь.

– Привет, малыш! – с облегчением проговорил он. – Хорошо, что ты уже встала. Наверное, отлично выспалась? Тебя вчера, видимо, так разморило, что ты и платье не сняла, улеглась поперёк кровати! Я не стал тебя будить, устроился в гостиной.

Продолжая говорить, он развернулся и направился к встроенному шкафу, который находился в глубине коридора, собираясь достать чемоданы и сумки.

– Послушай, нам нужно…

Руслан оборвал свой монолог на полуслове. Что-то было не так.

Они с Марусей вместе уже много лет, и ни разу за все эти годы не случилось так, чтобы она слышала, как он обращается к ней, и не ответила. Она обязательно подходила поздороваться, когда он возвращался домой, желала доброго утра и спокойной ночи. И не важно, были они в ссоре или нет. Его жена, хвала небесам, не относилась к числу женщин, которые выводят мужчин из себя, пытаясь воздействовать ледяным безмолвием. Не умела сутками дуться, отмалчиваться, смотреть сквозь Руслана, цедить слова с каменным лицом.

Сейчас Маруся никак не реагировала на его слова. Молчала, ни о чём не спрашивала. Не замечала его присутствия! Постояв возле шкафа, но так и не открыв дверцы, Руслан вернулся на кухню.

– Малыш! – позвал он. – Маруська, ты что, не слышишь? Обиделась, что ли? Не хочешь говорить со…

Увиденное потрясло его настолько, что на какое-то время он утратил способность говорить и только бессильно наблюдал за происходящим.

Жена по-прежнему стояла у настежь распахнутого холодильника, но больше не изучала его содержимое. Механическими, заторможенными жестами засовывала руку внутрь, брала что-то и принималась жадно поглощать. Она пихала в развёрстый рот всё подряд, без разбору: сырую морковку, краснобокие яблоки, колбасу, сыр, вчерашние котлеты. Открыла симпатичную маслёнку-домик, которую купила на маленьком базарчике в Ракушке, вытащила жёлтый кусок масла и вгрызлась в него, урча и причавкивая. Ела она неопрятно, куски прожёванной пищи валились на пол, прилипали возле рта. Масло размазывалось по лицу жирными пятнами.

Когда она достала из морозильной камеры и попыталась прокусить замёрзший кусок сырого мяса, Руслан, с трудом подавляя тошноту, пробормотал срывающимся голосом:

– К-к-как? Ты… Господи, что ты делаешь?

Она не услышала, не прервала своей жуткой трапезы. Мясо оказалось слишком жёстким, она досадливо отшвырнула его в сторону и ухватила пакет ряженки. Зубами отгрызла угол и принялась пить. Бежевая густая жидкость проливалась ей на руки, текла по подбородку, но Маруся ничего не замечала.

Он отвернулся и прижал ладони к вискам. Так и стоял, пока не услышал, что дверца холодильника захлопнулась с мягким глухим хлопком. Завтрак окончен. Он боялся обернуться и посмотреть, что теперь творится за его спиной. Потом решился и с содроганием взглянул на жену.

Зрелище было одновременно жалкое и отталкивающее. Маруся в измятом, перепачканном клетчатом платье, с чумазым лицом, босиком стояла возле стола и смотрела куда-то вбок. Нечёсанные, спутанные со сна волосы возле лба измазаны чем-то красным. Видимо, кетчупом. В позе сквозила неуверенность: казалось, ей трудно стоять, или вместо ног – протезы. Мужа она упорно не замечала.

– Маруся, – тихо позвал он, больше не надеясь, что она отзовётся. Она и не отозвалась. Стояла, тупо, безо всякого выражения на грязном лице, уставившись в сторону окна. Ему казалось, что это – как выражалась Алиска, «край», дальше некуда. Однако уже в следующую минуту он понял: всё только начинается. Его жена, нежная и деликатная женщина, которая смущалась и краснела по любому поводу, принялась мочиться на пол своей тщательно прибранной кухни. Воздух стал наполняться резким неприятным запахом.

Он едва успел выскочить из дома, и его вырвало прямо возле крыльца.

Спустя час сидел на скамейке во дворике и курил сигарету за сигаретой, прикуривая одну от другой. В голове шумело, ладони были ледяные и влажные. Он никак не мог сообразить, что ему делать. Нет, конечно, всё было очевидно: Марусю нужно срочно показать врачам. Её состояние может быть вызвано каким-то заболеванием. В голове всплыло слово «эпилепсия». Может быть, это последствия шока от потери дочери?

Он костерил себя последними словами: с головой уйдя в свои переживания, совсем не уделял времени жене. Не разглядел – с ней что-то происходит страшное, она больна. Дай Бог, чтобы это было временное помутнение. А если такое с ней надолго? А если навсегда?

Руслан прикурил очередную сигарету и судорожно, глубоко затянулся. Он презирал себя за малодушие и растерянность. Но не мог пересилить, побороть эмоции и вернуться в дом.

Маруся выглядела абсолютно, совершенно ненормальной. Безумной. А у Руслана с детства был страх перед сумасшедшими.

Бабушка по отцовской линии, та самая, которая восхищалась цветущими толстушками, под конец жизни повредилась рассудком. Что послужило толчком, точно неизвестно. Возможно, сахарный диабет. Или что-то другое. Но только бабушка, прожившая семьдесят один год, и умершая, когда Руслану было девять, последние пару лет почти никого не узнавала, путала имена, фамилии, даты и не ориентировалась в пространстве.

Отец Руслана был её единственным сыном. Сделать из него врача было мечтой всей жизни. Сама бабушка работала учительницей начальных классов и фактически воспитывала ребёнка одна: муж умер совсем молодым. Когда вдруг заболела, и стало ясно, что жить одна и обслуживать себя она не в состоянии, родители Руслана разменяли две квартиры – свою и бабушкину – на четырёхкомнатную, чтобы ухаживать за ней.

Больную поселили в светлой комнате без балкона, в дверь врезали замок: поначалу, когда у неё ещё были силы, она постоянно убегала из дому. Бабушку находили, приводили обратно, уговаривали не хулиганить, а когда поняли, что всё бесполезно, стали просто запирать.

Мальчику, по причине малых лет, ухаживать за ней не поручали. Родители-медики заботились обо всём сами, да к тому же нашли хорошую сиделку, так что днём, когда все были на учёбе и работе, за больной присматривала тётя Зина. Это была добродушная, молчаливая женщина, которая отлично знала своё дело. Кормила, поила, подавала судно, когда бабушка совсем слегла, подмывала, обрабатывала кожу, чтобы не было пролежней. Заодно присматривала и за маленьким Русей.

Заболев, бабушка изменилась настолько, что узнать её стало невозможно. Мальчику никак не удавалось уместить в голове, что поселившаяся в дальней комнате злая старуха и его любимая абика (он не знал языка, но ей нравилось, когда он называл её так, на татарский манер) – один и тот же человек. Абика знала огромное количество сказок, песен, стихов и всевозможных историй, которые без устали рассказывала любимому внуку. Она пекла рогалики с вареньем, которые называла «рогульками». Делала тонкую, с волос, домашнюю лапшу, которую запускала в наваристый куриный бульон, и кормила мальчика любимым блюдом. Бабушкину «лапшичку», если бы ему разрешили, он мог бы есть три раза в день семь дней в неделю. Ездила с внуком на дачу, и там, на озере, научила пятилетнего Русю плавать. Успела поводить малыша в первый класс, и терпеливо делала с ним уроки, объясняя материал куда лучше, чем учительница Лидия Михайловна.

А потом абика заболела. Начиналось всё медленно, практически незаметно. Она сползала в безумие шаг за шагом, и родители, занятые своими заботами и делами, не сразу разглядели в поведении старушки опасные признаки. Она стала беспокойной и тревожной. Могла, например, всю ночь не спать, прокручивая мысль о том, что Русланчик летом может утонуть в озере. Надевала на ноги разную обувь. Выходила в магазин в одном носке или двух, натянутых друг на друга платьях. Забывала, что уже звонила. По нескольку раз пересказывала одни и те же новости, задавала одни и те же вопросы. Садилась в автобус, который привозил её в другой конец города, и не понимала, зачем туда приехала…

К тому времени, когда родители забрали бабушку к себе, процесс зашёл уже слишком далеко. Она стала агрессивной, громко кричала и сердито ругалась. Абика, которая сурово отчитывала внука за слово «дурак», вдруг стала произносить такое, что мама затыкала ребёнку уши и быстренько уводила прочь. Больная не узнавала никого из родных, зато постоянно требовала, чтобы к ней привели прокурора: желала написать заявление, что её морят голодом. При этом ела много и жадно: забывая, что только что пообедала или поужинала, настойчиво требовала новую порцию. В результате вскоре стала весить под сто килограммов при росте метр шестьдесят с небольшим.

Но для Руси хуже всего был даже не постоянный аппетит, грубость, сквернословие и специфический запах, который неистребим в домах, где есть лежачие больные. Хуже всего был его жгучий, необоримый страх перед бабушкой. Прежде у неё был добрый, любящий, открытый взгляд. Теперь она смотрела исподлобья, и в глазах светилась странная туповатая хитрость, словно она задумала что-то или знала нечто особенное, неизвестное всем остальным. Больная сделалась абсолютно непредсказуемой, её поведение и слова никогда нельзя было предугадать, спрогнозировать. Могла начать хохотать над чем-то, а в следующую минуту швырнуть в тебя чашку. Говорила дикие, невероятные вещи, причём голос её менялся, становясь басистым, низким. Однажды Руслан слышал, как мать шёпотом говорила отцу:

– У меня такое чувство, что потеряв разум, она стала… не вполне человеком. Это уже какой-то другой биологический вид.

Руся тоже так думал. Ему часто казалось, что в бабушкино тело пробралось мрачное, злобное существо, и он никогда, ни за что не соглашался оставаться с ней наедине. Тот единственный раз, когда ему пришлось некоторое время пробыть с бабушкой в квартире одному, навсегда врезался в память.

Это произошло примерно за четыре месяца до её смерти. Бабушка могла лишь с чьей-то помощью подниматься и с трудом ковылять по комнате, из которой теперь никогда не выходила. Тётя Зина волочила её рыхлое тело от кровати к окну, от окна к двери, чтобы немного размять дряблые мышцы. Руся слышал, как они «гуляли»: сначала кряхтение и постанывание, потом шаркающие, волочащиеся короткие шаги. Сопение, глухое бормотание. Голос тёти Зины, приговаривающий: «Вот умница, шажочек! И ещё один! Нельзя лениться, нельзя, надо больше двигаться!»

В тот день бессменная сиделка, которая раньше никогда не болела, слегла с высокой температурой. Уже на другой день от недуга не осталось и следа, и Руся (хотя никогда никому об этом не говорил!) потихоньку думал, что бабушка каким-то образом нарочно подстроила, чтобы они остались вдвоём. Родители должны были вернуться примерно в семь вечера. Русе предстояло провести с бабушкой целых пять часов. Мама пару раз звонила узнать, как дела, и встревоженным голосом давала инструкции: сиди в своей комнате, занимайся, на бабушку внимания не обращай, она, скорее всего, спит, мы с отцом скоро придём.

Он вёл себя, как пай-мальчик. Придя из школы, открыл дверь своим ключом, без проблем справившись с замком, который иногда слегка заедал. Вымыл руки, переоделся в домашнее, съел оставленный мамой обед и сел за уроки. Пока в квартире было светло, ему даже удавалось забыть, что через коридор от него – комната, в которой заперта бабушка. Ближе к шести вечера стемнело, и он зажёг свет. Уроки были давно сделаны, по телевизору ничего интересного не показывали, и он улёгся на диван с книжкой.

Спустя некоторое время послышались знакомое натужное кряхтение и скрип пружин. Руся отложил книгу и прислушался. Похоже, бабушка ворочалась в постели. Ничего страшного. Он попробовал снова сосредоточиться на сюжете, но получалось плохо. Звуки из бабушкиной комнаты не прекращались. Они становились громче, настойчивее, и скоро уже не осталось сомнений, что больная пытается встать с кровати. «Она не сумеет!» – успокаивал себя мальчик. Стараясь двигаться бесшумно, поднялся с дивана, и теперь стоял возле двери, прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате.

Вопреки его надеждам, встать бабушка сумела. Через некоторое время кряхтение и скрип сменились шарканьем. Мальчик похолодел: шаги приближались. Он прекрасно знал, что бабушка не сможет выбраться наружу и добраться до него: дверь запиралась на замок, а ключи были у родителей и тёти Зины.

Больная принялась стучаться. «Делай вид, что ничего не слышишь!» – приказал себе мальчик. Но бабушка, которая в последнее время ослабела настолько, что не могла без посторонней помощи спустить ноги с кровати, дёргала дверь своей комнаты со страшной (нечеловеческой) силой. Руся боялся, как бы она не вырвала её из косяка. «Если выберется, она убьёт меня! Съест! Она же всегда хочет есть!» – едва не рыдая от ужаса, думал он.

Когда позже, икая и захлёбываясь плачем, мальчик рассказывал об этом ошеломлённым папе и маме, они не могли ему поверить. Вернувшись с работы, отец открыл бабушкину дверь и обнаружил мать лежащей возле кровати. Родители отказывались понимать, как она могла доползти до двери, колотить в неё и требовать открыть.

Решили, что их чересчур впечатлительный ребёнок просто переволновался и поэтому преувеличивает. Но он не преувеличивал. Это была правда. Устав от бесплодных попыток вырваться, бабушка принялась звать его по имени. Почти год она не вспоминала о существовании Руслана, позабыв, что у неё есть внук. И вдруг он услышал, как абика, совсем как раньше, произносит его имя.

– Русланчи-и-и-к! – дребезжала она. – Улы-ы-ым! Ты там?

«Откуда она знает, что я тут?» – мальчик сжал кулаки и притиснулся спиной к двери. Ведь дома могли быть и папа с мамой! Или вообще никого!

– Ты же дома! Я знаю, ты там! А ну, отопри дверь, противный мальчишка! Выпусти свою абику! Сейчас же! – Голос окреп, стал звучным, по-учительски категоричным, как в былые времена. И строгим. Она редко обращалась к внуку таким тоном. Только если уж тот очень её огорчал своими проказами.

Он трясся за дверью своей комнаты. Даже если бы и хотел ответить, у него бы не получилось: настолько плотно сжал челюсти, что их словно свело судорогой, и он не мог открыть рот. А бабушка не уставала звать его, ругала, требовала выпустить, угрожала наказать. Спустя какое-то время она замолчала.

Руслан по сей день не понимал, как решился выйти из комнаты и зачем сделал это, но только через несколько мгновений обнаружил себя возле бабушкиной двери. Больная стояла совсем рядом: их разделяли всего несколько сантиметров, и мальчик слышал свистящее дыхание. Она что-то тихо бормотала, не понять, что именно. И вдруг принялась кричать.

Этот отчаянный вопль был наполнен такой безысходной тоской, таким смертным ужасом, что слышать его было невыносимо. Ни раньше, ни позже она так не кричала. С того дня слегла и больше не вставала даже «погулять». Руслан стоял, не в силах пошевелиться, убежать, заткнуть уши. Крики прекратились так же внезапно, как начались. И в наступившей тишине отчётливо прозвучали бабушкины слова:

– Улым, ты их видишь? – замирающим, прерывающимся от страха голосом спросила она. – Они же везде! Неужели ты не видишь?

– Кого? – прошелестел мальчик. Бабушка услышала.

– Их! Вон же они стоят! За мной пришли! Пусть они уйдут! Не хочу с ними! – И она завопила с новой силой, призывая на помощь то Аллаха, в которого никогда не верила, то свою умершую давным-давно мать.

На короткий миг Руслан услышал (нет-нет, ему не показалось!), что в комнате кто-то тихо, ехидно засмеялся. Бабушкины крики заглушал едва слышный, мелкий стариковский смех, но всё же он прозвучал совершенно отчётливо.

Мальчик выбежал из квартиры, и там, на лестничной клетке, его вскоре обнаружили перепуганные родители. У него была температура под сорок, и мама думала, что ребёнок заразился гриппом. На следующий день она осталась с сыном дома, и он спросил её, кого видела бабушка. Мама озадаченно посмотрела на него, подумала и сказала:

– Мало ли, что ей привиделось, котёнок. Ты же знаешь, у бабушки плохо с головой.

– То есть ты думаешь, она никого не видела? – уточнил он.

– Конечно, нет. Кроме неё, в комнате никого не было, и быть не могло, – убеждённо произнесла мама. – А теперь тебе надо поспать.

– Хорошо, – послушно ответил он и повернулся на бочок. Мальчик точно знал, что мама ошибается. В комнате рядом с бабушкой кто-то был. Просто не каждый сможет увидеть этого кого-то.

…Будучи взрослым человеком, который давно не верит в сказки, Руслан и сам считал, что бабушка тогда просто испугалась видений, рождённых больным мозгом. К тому же она чудом поднялась с постели, находилась на пределе возможностей. Но почему-то сейчас, сжимая в пальцах очередную сигарету, он уже не был в этом так уверен. Верил, что ужас и боль, которые может сгенерировать воспалённое сознание, вполне способны ожить, материализоваться.

И никак не мог заставить себя встать со скамейки и вернуться домой, к Марусе.

Глава 7

Руслан собрался с силами и вернулся в дом примерно через два часа после своего поспешного, вернее, позорного бегства. Открыл входную дверь, прислушался. Не услышав ничего подозрительного, проскользнул в кухню. В нос ударило омерзительное зловоние: его едва снова не вывернуло наизнанку. Он выскочил обратно в коридор, отдышался, достал из кармана платок и плотно прижал к носу. После этого, сделав над собой усилие, снова возвратился на кухню. Источник тошнотворного зловония обнаружился быстро: на полу, возле холодильника, по соседству с горой объедков и лужицей мочи.

«Ох ты, боже мой! Да что ж такое!» – мысленно простонал Руслан. Нечистоплотность, невосприимчивость к внешнему миру, возросший аппетит… Неужели Маруся превратится в такого же безумного монстра, как абика? Только он больше не маленький мальчик. И нет рядом ни мамы с папой, ни тёти Зины. Некому помочь.

Спустя некоторое время Руслан снова выбрался во двор покурить, хотя и чувствовал, что скоро, как говаривал лучший друг Олег, никотин польётся из ушей. Подавляя рвотные спазмы, он неумело убрался на кухне, уничтожил следы отвратительной трапезы и того, что за ней последовало. Вымыл полы, вылив в воду полбутылки новомодного средства для мытья, побрызгал освежителем воздуха и вдобавок распахнул настежь окно. Теперь в кухне было чисто, свежо, приятно пахло. Но, несмотря на все эти меры, он был уверен, что никогда больше не сможет проглотить здесь ни кусочка.

Маруся в это время крепко спала в их спальне. Она лежала на кровати в замурзанном платье, уткнув голову в подушку, и разбудить её не было никакой возможности. Да и желания, если честно. «Есть захочет – проснётся», – горько подумал он.

У него было много дел: надо действовать, как и запланировал. Пока Маруся спит, нужно упаковать чемоданы. Собрать вещи и уехать из Каменного Клыка. Сходить в полицию, показать жену врачам. А прежде всего – привести её в божеский вид. Интересно, в Каменном Клыке можно купить подгузники для взрослых? Но приняв решение, Руслан никак не мог тронуться с места. Накатила слабость. Хотелось лечь, уснуть и забыть обо всём. Неужели всего три месяца назад он жил нормальной, совершенно обыкновенной жизнью обычного человека?

Он сидел на скамейке, безвольно уронив руки на колени. Занятый своими мыслями, не сразу сообразил, что женский голос настойчиво зовёт его по имени.

– Маруся? – вздрогнул он, на долю секунды поверив, что она пришла в себя.

Но это, разумеется, была не Маруся. С противоположной стороны калитки ему приветливо махала Ирина Шустовская. Он даже не услышал, как подъехала её «Тойота».

– Привет, милый! – улыбнулась она, убедившись, что он её заметил. – Разрешишь войти?

– Привет, – отозвался Руслан.

Только её здесь и не хватало. А ведь она, скорее всего убийца. Погрузившись в запоздалые переживания о состоянии жены, он как-то подзабыл о преступлениях, которые совершались в Каменном Клыке с благословения руководительницы поселения.

– Ты извини, но мне сейчас не до гостей, жена плохо себя чувствует.

– Это теперь для неё нормальное состояние! – весело воскликнула Ирина и улыбнулась ещё жизнерадостнее.

– Что? Что ты сказала? – переспросил он. – Откуда ты знаешь…

– Так мне можно войти? По-моему, нам надо поговорить.

Руслан медленно, по-стариковски поднялся со скамьи, подошёл к калитке и открыл её, пропустив Ирину во двор. Женщину, как обычно, окутывало плотное облако дразнящего, подчёркнуто чувственного аромата. Шустовская по-хозяйски прошла вперёд, предоставив ему следовать за ней.

Сегодня на ней были белые джинсы и блузка с длинным рукавом из какой-то лёгкой переливающейся ткани светло-сиреневого цвета. Поверх она накинула жилет из белой кожи, отороченный мехом. Причёска, макияж, наряд – всё было безупречно. Неожиданно в памяти всплыл образ Маруси с растрёпанными всклокоченными волосами и стеклянным взглядом, в изгаженной одежде.

Дойдя до порога пристройки, Ирина обернулась и словно спохватилась:

– Я правильно иду? Мы будем разговаривать в вашей квартире? Или лучше будет расположиться там? – Она взмахнула рукой. – В гостевом доме?

Жена могла проснуться в любой момент, и ему не хотелось, чтобы Шустовская видела Марусю в таком состоянии. Но, с другой стороны, если его не окажется поблизости, а ей опять захочется поесть или справить нужду, она снова испачкает кухню, и придётся заново чистить и прибирать.

– Лучше сюда, – решил Руслан. Ничего страшного, если и увидит.

– Как скажешь, милый, – промурлыкала Ирина и зашла внутрь.

Она сразу же безошибочно двинулась в гостиную, будто знала расположение комнат. Впрочем, вполне возможно, что знала. Удобно устроившись в любимом Марусином кресле, Ирина непринуждённо закинула ногу на ногу и выжидательно уставилась на застывшего в дверях Руслана. Тот, слегка поколебавшись, сел в соседнее кресло. Теперь их разделял журнальный столик. Ирина смотрела на него с непонятным выражением на прекрасном лице. Изучала? Пыталась догадаться, о чём он думает?

– Может, хочешь чаю? Или кофе? Или ещё чего-то? – чопорно осведомился он, стремясь заполнить неловкую паузу.

– Чего-то ещё, разумеется! – усмехнулась Ирина, перегнулась через столик и легонько погладила его по щеке. – Но позже.

Она убрала руку и стала подчёркнуто серьёзной.

– Ты уже понял, наверное, что Каменный Клык – непростое поселение. Очень необычное. Кто угодно здесь жить не может.

«Нечестивое место», – снова вспомнились слова Наумова. Вернее, Давыдова.

– Что же происходит с остальными? – необдуманно выпалил он и тут же пожалел о своих словах.

Ирина пристально посмотрела на него, и ему снова, как тогда, на балу, показалось, что её царапающий взгляд проник глубоко на запретную территорию его души, и теперь она бесцеремонно ковыряется там, выуживая информацию. Руслан моргнул и посмотрел в пол.

– Зачем спрашивать, если и сам догадался? – нежно произнесла она, и от этого тихого голоса его бросило в жар.

Она даже не считает нужным что-либо скрывать! Но почему? Уверена, что он никому не расскажет? Знает, что у него и возможности такой не будет?

– Ты говорил с Дубцовым, спрашивал про ту бумажонку, но он не смог тебя убедить. Я так и предполагала. Ты умён и настойчив. Тебе захотелось самому разобраться. Света Сысоева с Надей видели, как ты сел в машину и отправился в Ракушку, к Наумову.

– Откуда… – начал Руслан, хотя уже понял, откуда.

– Разумеется, Вадим видел вас вместе, – подтвердила она его догадку. – Я была уверена, что ты отправишься поговорить с этим книгопродавцем. Куда же тебе было ехать? Вот и велела Дубцову проверить. Собственно, это не имело большого смысла, просто я люблю быть в курсе. Ну, поговорил ты с ним. Но много ли можно выведать у человека, который сам ничего не знает? Так, предположения, догадки, слухи. Достаточно, чтобы испугаться, но недостаточно, чтобы понять и предпринять что-то.

У Руслана на языке вертелось множество вопросов, но он боялся их задавать. Если Ирина поймёт, что он знает слишком много, у них с Марусей останется меньше шансов выбраться. Пусть Шустовская скажет, что считает нужным, а он лучше послушает. Но в следующую же секунду Руслан понял, что смешные попытки конспирации потерпели крах. Ирине было известно обо всех его передвижениях.

– Ты был на кладбище, – продолжила она, – и, разумеется, побывал в особой зоне.

– Так вы называете это место? Особой зоной? – негромко спросил Руслан, по-прежнему избегая смотреть ей в глаза. – Да, она совершенно особая!

– Успокойся, пожалуйста, – невозмутимо произнесла Ирина, – совсем скоро ты поймёшь, что у нас просто нет иного выхода. Так ты поехал на кладбище, догадался, что Андрей и Зоя Давыдовы не покидали пределов Каменного Клыка. Если тебе интересно, откуда мне известно о твоём утреннем визите, я скажу. Здесь нет ничего сверхъестественного.

Она сделала паузу, но он никак не отреагировал на её слова. Ирина слегка приподняла бровь и продолжила.

– Близ Западного выезда из посёлка живёт Егор Свиридов, смотритель кладбища. Он видел, как ты выехал из Каменного Клыка, дождался, чтобы вернулся в посёлок, и после поехал на работу. Разумеется, тут же заметил прореху в заборе. Всё просто.

– Просто, – механически повторил он.

– Не нужно так напрягаться, дорогой! – Ирина покачала головой. – Нам требуется многое обсудить, а если ты будешь так остро на всё реагировать…

– Что с Марусей? Что ты с ней сделала?

– Я? Ничего. Я ничего с ней не делала, уверяю тебя. Мы даже не поговорили наедине ни разу.

– Хорошо, – ровным голосом проговорил он, – пусть не ты. Кто-то другой. Не уходи от ответа, Ирина. Я же понимаю, это ваших рук дело. Что с ней?

– Ты задаёшь неправильные вопросы, милый, – неодобрительно сказала Шустовская и убрала за ухо выбившийся из причёски белокурый локон. – Заходишь не с того конца. Тебя интересуют мелкие частности! Кажется, это называется «за деревьями не видеть леса?»

– Частности?! Не видеть леса?!

Он больше не мог сдерживаться. Напряжение, которое копилось внутри, прорвалось, словно гнойный нарыв. Отчаяние, страх, тревога, злость, отвращение стали выливаться наружу. Его подбросило с кресла, он заметался по комнате, сжимая руки в кулаки и натыкаясь на мебель. Ирина наблюдала за ним с ласковой снисходительностью, как мамаша за шкодливым ребёнком. Она не переменила позы, на красивом безмятежном лице не дрогнул ни один мускул.

– Алиска умерла – это частности? Маруська ведёт себя как безмозглое животное, – это, по-твоему, частности? – орал он. – Подумать только! Ради проклятых денег…

– Ради денег? – Шустовская мелодично рассмеялась. – Ошибаешься, милый. Деньги тут ни при чём.

– Что тогда «при чём»? Да что ты за человек такой? Что вы за люди? – ещё громче и отчаяннее прокричал он.

– А мы не люди, – невозмутимо вымолвила она.

Он хотел спросить: «Кто тогда?» – и не смог.

– Ты не ослышался. Мы были людьми, но уже очень давно.

Руслан не знал, что сказать. И знать ничего не хотел тоже. Закрыть глаза, заткнуть уши, не думать… Однако выбора у него не было. Ирина открыла рот, намереваясь что-то произнести, но внезапно замерла, устремив взор на нечто за спиной у Руслана. Возле губ появилась брезгливая складка. Ещё не обернувшись, он понял, куда она смотрит. В воздухе поплыл запах человеческих экскрементов и ещё чего-то гадкого.

– А вот и гостеприимная хозяйка, – издевательски произнесла Ирина. – Милый, похоже, ты своими криками потревожил отдых супруги.

Он неохотно оглянулся. В проёме застыла безобразная фигура, источавшая омерзительное зловоние. Существо, которое совсем недавно было Марусей, ссутулившись, тупо крутило головой, безуспешно пытаясь сфокусировать на чём-то взгляд мутных глаз. Не обращая внимания на Шустовскую, всеми силами стараясь побороть тошноту и отвращение, Руслан подошёл к жене и взял за руку.

– Пойдём, – сказал он, – тебе нужно умыться, сходить в туалет. Я тебя отведу.

Она неожиданно послушалась. «По крайней мере, на этот раз не придётся мыть за ней пол», – подумал он через полчаса, застёгивая пуговицы на Марусиной блузке. Ему удалось вымыть жену, переодеть в чистую одежду и даже причесать. Она вела себя тихо и покорно. Двигалась, как заводная кукла и не произносила ни звука. Взгляд был пустым и тусклым.

Ирина так и сидела в гостиной. Ничего, пусть подождёт. Занятый заботами о жене, Руслан умудрился почти забыть о её присутствии. Ему нужно было привести Марусю в порядок. Может, все они в этом проклятом поселении и не люди, но он-то пока, слава Богу, человек. И вести себя будет соответственно. Он собирался дать Ирине понять, что никогда не бросит жену, какой бы она ни стала. Может, тогда они отступятся от них и дадут уехать из Каменного Клыка?

Покончив с туалетом, отвёл жену на кухню: скорее всего, она снова голодна. Усадил Марусю за стол, повязал на шею полотенце, наподобие салфетки. Сделал ей бутерброды, поставил на стол тарелку с фруктами. Смотреть, как жадно и неопрятно она ест, было неприятно, но он не уходил. Отчасти чтобы не дать ей снова перепачкаться, отчасти потому, что не хотел возвращаться в гостиную, к Ирине. Маруся не замечала, что он рядом. Отрешённо, как робот, выполняла простейшие указания, поворачивалась в разные стороны, двигала руками, отправляла в рот куски пищи.

– Маруська, где ты? – с болью прошептал он.

– Её больше нет, – жёстко произнесла Ирина, появившись на кухне.

Чарующие интонации исчезли, в лице проступило что-то новое, безжалостное. Кожа натянулась, черты стали угловатыми, губы поджались и побелели.

– Она не вернётся, – продолжила Шустовская после короткой паузы, – и чем скорее ты поймёшь это и примешь, тем будет проще тебе и легче ей. Нужно двигаться дальше.

Глава 8

Поздно вечером Руслан снова сидел на лавочке во дворе: за короткое время это вошло в привычку. Уличное освещение не включал: не хотел, чтобы его самого было видно с тёмной улицы. Мало ли, кому захочется понаблюдать за ним. Хотя, разумеется, понимал тщетность попыток скрыться: прятаться от них бесполезно.

Он зажёг свет в прихожей и приоткрыл входную дверь, чтобы можно было услышать, если Маруся вдруг встанет. Умытая на ночь, накормленная ужином, она находилась в спальне. Руслан надеялся, жена проспит до утра, не станет беспокоить. Ему требовалось обдумать всё спокойно, хладнокровно, без эмоций.

Он надел тёплый свитер с высоким горлом, вельветовые джинсы и ветровку. Рассчитывал провести во дворе ночь: идти в дом не хотелось, обстановка слишком действовала на нервы. Пару часов назад съездил в магазин, купил блок сигарет, три банки пива, набрал каких-то сухариков, чипсов, взял плитку горького шоколада. Нужно было чем-то наполнить пустой желудок, а готовить нормальную еду не хотелось. То, что было в холодильнике, он скармливал жене. Запасы таяли: аппетит у неё теперь был нешуточный. «Зверский», – прозвучал в голове насмешливый голос Ирины. Она сказала Руслану, что Маруся теперь тупое животное: только инстинкты и физиологические потребности. Разум отключен. Навсегда.

Он содрогнулся и залил подступающий ужас большим глотком пива. Сунул в рот горсть орешков. В прежней, нормальной жизни, он не слишком любил пиво. Предпочитал крепкий алкоголь – виски, коньяк, но в общем-то пил мало, не находил в этом особого удовольствия. Сегодня нужно было немного расслабиться, однако он боялся, что если купит бутылку коньяка, то попросту не сможет остановиться и напьётся в одиночку до бесчувствия. Искушение забыться было слишком велико. К тому же оно смешивалось с нарастающей паникой.

«…И за свою уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной – и для неё тоже всё будет кончено», – всплыло в голове. Андрей и Зоя не спаслись. Теперь Руслан почти на сто процентов был уверен, что им с Марусей это тоже не удастся.

Ирина Шустовская дала ему время до утра, чтобы всё решить. Это, разумеется, было притворством, и она сама это прекрасно понимала. Всё давно решено за него. Что могли изменить несколько коротких часов, оставшихся до рассвета? Их подарили ему с одной лишь целью: чтобы смирился с мыслью, что прежняя жизнь кончена. Принял это.

А решено всё было в тот самый момент, когда он свернул на дорогу, ведущую в Каменный Клык, и остановился возле этого проклятого дома…

Теперь им отсюда не выбраться. И дело не только в том, что дороги из посёлка заблокированы, его тут же остановят и заставят вернуться. Дело в Марусе. Выезд с территории поселения убьет её через несколько часов.

– Отпусти нас, – тоскливо, безо всякой надежды попросил он Ирину во время их разговора, – отпусти, пожалуйста. Я не хочу… Клянусь всем, чем хочешь, что забуду это место, никому ничего не скажу и…

– Ты волен уехать в любой момент.

Она не дала ему договорить, откинулась на спинку стула и поджала губы. Они сидели на кухне, друг напротив друга, по разные стороны стола, как будто играли партию в шахматы. Только какая же это игра, если заранее ясно, кто победит? Это бойня.

– Я ведь уже объяснила, что члены нашей общины не могут покидать пределов Каменного Клыка: для нас это гибельно. Ты пока не посвящён, поэтому можешь уезжать и приезжать, когда тебе заблагорассудится.

– А Маруся? Она же…

– Твоя Маруся – другое дело. Теперь она сможет прожить вдали от посёлка очень недолго. Но Избранной никогда не станет. У неё другая роль.

Он стиснул челюсти, не замечая, что судорожно вцепился руками в край столешницы.

– Любой, кто становится в один ряд с нами, должен совершить обряд. Не волнуйся, от тебя мало что потребуется. Я сама всё сделаю. – По губам её порхнула мимолётная улыбка. Ирина сощурила глаза и провела рукой по волосам. – От тебя нужно лишь одно: попросить принять.

– Принеся в жертву свою жену?

Она слегка поморщилась, словно он сказал что-то глупое и не совсем приличное.

– «Жертва», «преступление», «наказание»… Ещё стихами заговори. Не надо патетики. Ты судишь обо всём с тривиальной точки зрения. Возможно, она подходит людям, но мы – другие. Ты тоже станешь другим, и уже через минуту после обряда будешь воспринимать мир совершенно иначе. И потом, за всё нужно платить. За приобщение – в том числе.

– А как она должна всё воспринимать? Маруся? Для неё у тебя тоже найдётся красивая теория?

– Даже искать не буду никакую теорию, – Ирина небрежно отмахнулась от его слов, – да ей и не надо ничего объяснять.

И вот тут она произнесла те самые слова о том, что его жена теперь – что-то вроде зверушки. Ей ничего не страшно, не больно, не важно.

Руслан сделал очередной глоток. Первая банка закончилась, и он ловко забросил её в урну возле крыльца. Пошуршал обёрткой, отломил кусок шоколада, засунул в рот. Шоколад оказался с изюмом, а изюма он не любил с детства. Взял, что под руку подвернулось. Впрочем, сейчас ему было не до вкусовых пристрастий. Неспешно пережёвывая шоколад, думал о том, что в рассказ Ирины невозможно поверить. Бред, сюрреализм.

Какими наивными казались теперь теории о том, что в Каменном Клыке орудует банда чёрных риелторов! Теперь посёлок представлялся ему чем-то вроде муравейника или улья. В нём шебаршились и копошились невиданные, древние твари, похожие на людей только внешне. Они жили по своим законам, руководствовались своей моралью, своими принципами. И беспрекословно слушались свою королеву-матку. Тогда, на празднике, он заметил этот священный трепет. Такое отношение казалось странным, но сейчас он знал, чем оно вызвано.

Поднялся ветер, стало холодно. Руслан поёжился: возможно, придётся принести из дому одеяло. Алкоголь согревал, но ненадолго. Он распечатал вторую банку. Надо пить помедленнее: ночь только начинается. Ирина обещала заехать ровно в девять. «Обряд состоится в полдень, а подготовка занимает довольно много времени», – пояснила она.

Уходя, прижалась к его губам. Видела, что ему невыносимы её прикосновения, но, тем не менее, сделала это. Он не сумел (да и не старался) скрыть ужас и отвращение, а она в ответ лишь удовлетворённо улыбнулась, только что не облизнулась, как сытая и довольная кошка, налакавшаяся молока.

Ирина уехала, а он бросился в дом, забежал в ванную и долго умывался, полоскал рот, чистил зубы. Его колотила дрожь, как это бывает, когда поднимается высокая температура. «Ты сам усложнил всё, – с ласковым сожалением говорила Шустовская, – если бы тогда, во время Осеннего бала, позволил всему случиться, сейчас не мучился бы так, мой бедный мальчик. Всё было бы по-другому. Но мне нравится твоя способность сопротивляться. Твоя чувствительность. С тобой не могло быть просто, я это сразу поняла. Поэтому тебя и выбрала».

Сейчас он точно знал, почему шарахнулся от неё в ту ночь. Почему внезапно пропало бешеное желание. Почему горячечный любовный жар сменился безотчётным, смутным неприятием. Всему виной была та самая «чувствительность», благодаря которой он понял, что перед ним – чуждое, чужое существо, источающее едва уловимый, но отчётливый запах, который невозможно перебить самыми дорогими духами.

Это был запах тлена, гнили, старости. Не старины – как пахнет в архивах и музеях, а именно старости. Так смердят покинутые людьми дома, нетопленные, пустые, с плесенью по углам. Это вонь от замоченного и прокисшего в тазу белья. Запах прелых листьев, запах подвала. Сладковатый, липнущий к рукам и телу запах мёртвой плоти. Едва уловимый, воспринимаемый скорее на уровне инстинкта, он исходил тогда от красавицы Ирины, и Руслан отшатнулся, растерялся от непонимания.

Зато теперь он всё понимал.

Ирине Шустовской было сто семьдесят три года. И сто сорок четыре из них она прожила не-человеком. Она рассказала Руслану, что родилась в 1839 году. Здесь же, в Каменном Клыке – так в то время называлось поместье её родителей. Дом стоял на берегу моря, на том самом обрыве, который сейчас постепенно сползал в море. На котором погибла Алиска… Неподалёку, как раз на месте современного посёлка, расположилась небольшая деревенька Клычки. И в этой деревеньке однажды появилась женщина по имени Ева.

– Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, – рассказывала Ирина, и глаза её подёргивались прозрачной дымкой, лицо становилось задумчивым и отрешённым. Она давно никому не говорила об этом, и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.

– Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его заново и жить там: когда-то в доме случился пожар, в огне погибла вся семья, и здание пользовалось дурной славой. А Еве это было нипочём, ничто её не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом, стала жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что это необычная женщина. Никто не смог бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешёптывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. – Шустовская залилась русалочьим смехом. – Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала, и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, учёной женщиной… И точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.

– Тебя? – вырвалось у Руслана.

– Да, – просто ответила Ирина, – но не только. Ева искала Камень и Ключ. В древних книгах прочла о том, что Камень должен быть где-то в этих местах. Но сам по себе он ничего не значил, был мёртвый и стылый. Разбудить его мог только Ключ. Ева думала, что Ключ – это её дочь, Варвара.

– Варвара, – прошептал Руслан.

– Но она ошиблась. Ключом, конечно же, была я.

Последние слова прозвучали с ледяным, безудержно рвущимся из души восторгом. Она помолчала, а потом вдруг громко, нараспев произнесла низким, непохожим на её собственный, грубоватым голосом:

Она вскинула голову, пристально посмотрела ему в глаза и договорила своим голосом:

– То есть, правильнее сказать, Ей поклонятся. Мне. Понял, милый? – Шустовская немного помолчала. – Мои родители были обычными людьми. Жили себе и жили. Ругались, мирились, ели, пили, тратили деньги, покупали обновы, растили детей. Я была другой. И всегда это понимала. А после встречи с Евой узнала наверняка! Видела их мелкие душонки и страстишки насквозь. И презирала. Не подчинялась. Знаешь, даже не разговаривала до встречи с Евой. Научилась, как все дети, но потом сразу замолчала. О чём мне было с ними говорить? Учителя приходили к нам домой, учили сестёр и меня. Я слушала, впитывала, но не отвечала, выполняла задания письменно. Не произнося ни слова, училась лучше этих дурочек. Много читала, прочла все книги, что стояли на полках отцовской библиотеки. Ни мать, ни отец их и не открывали! Так что я уже в десять лет была умнее и образованнее и родителей, и сестёр. И, уж конечно, намного, намного красивее этих нелепых глупых куриц.

– Как ты познакомилась с Евой?

– Скорее, она познакомилась со мной, – ответила Ирина. – Это вышло случайно. Ева наведалась к нам в поместье, чтобы взглянуть на Камень, и увидела меня.

Руслан сидел перед ней почти неподвижно, вытянувшись, сцепив кисти рук.

– Сама я обратила внимание на Камень, как только научилась осознавать саму себя, когда и ходить толком не умела. Не удивляйся, помню себя с младенчества. Няня привела меня на прогулку в дальний, заброшенный уголок сада, почти возле ограды. Там росли вишни, рядом была полузаброшенная беседка. Ажурная крыша, перильца, две скамьи, стол. Туда редко кто забредал. Позже я узнала, почему: сила Камня отталкивала праздных гуляк. И вообще всех, кроме меня. В тот, самый первый раз, я не запомнила почти ничего, кроме густого, тягучего аромата спелой вишни. Ягоды нагревались на жаре, сок в них бродил, как вино, и этот запах кружил голову. Позже я приходила к Камню постоянно. Иногда сидела и читала на скамье в беседке, но гораздо чаще лежала на Камне.

– Лежала? Он настолько велик?

– Его поверхность – сто пятьдесят два сантиметра. И всегда, в любую погоду, он тёплый на ощупь. Я много раз чувствовала, как он ещё сильнее нагревается под моим телом. Вбирает моё тепло, отдаёт взамен силу. Лежать на нём было приятно, совсем не жёстко. Иногда Камень начинал вибрировать. Такая тонкая, звенящая дрожь, сильная, как электрический ток. Я замирала, а в глубине моего тела зарождался маленький вихрь. Он набирал силу, растекался волнами, захватывал меня, подчинял. И это было так томительно-прекрасно, что я рыдала, сама не понимая, что происходит…

Она говорила и говорила, а он сидел и с беспросветной тоской думал о том, что Ирина никогда его не отпустит. В том, как она обращалась с ним, как говорила и смотрела, чувствовалась жажда обладания. Что-то похожее на лютый голод. Она хотела его, хотела не только в физическом, но и во всех иных смыслах. Ей необходимо было подчинить его себе, и она ни за что не допустит другого варианта развития событий.

Что это означает для Маруси, его бедной, любимой Маруси, лучше и не думать.

– Ева застала меня лежащей на камне…

Красивое лицо Ирины вдруг стало безобразным. На секунду Руслану показалось, что её лицо изрезали морщины, зубы у неё почернели и искривились, глаза глубоко запали. Он испуганно моргнул – видение исчезло.

– Не знаю, как она оказалась на территории поместья, и очень этому удивилась, – говорила между тем Шустовская. – Тогда я ещё не знала, что для Евы никогда не существовало закрытых дверей и запретных территорий. Она шла туда, куда хотела, и брала то, что ей в ту минуту требовалось. Ева тихо сказала: «Здравствуй, девочка. Выходит, я нашла Ключ».

Глава 9

Руслан допил вторую банку пива и глянул на часы. Половина четвёртого. «Надо было взять больше выпивки», – подумал он. Похоже, на всю ночь не хватит. Пиво почти закончилось, в желудке перекатывались орешки, чипсы и прочая дребедень. В голове слегка шумело, накатила ленивая истома. Глаза стали слипаться. Может, подремать чуток?

Свет из прихожей косой полоской лежал на земле у его ног. Ветерок тихо шевелил волосы, словно слегка гладил по голове. Всё вокруг дышало покоем, и хотя он точно знал, что покой этот таит скрытую угрозу, думать об этом не хотелось. Зато хотелось раствориться, впитать, вобрать в себя этот покой. Руслан откинулся на спинку лавки, и медленно поплыл в спасительную дремоту.

«Маруся!» – стукнуло изнутри. Он разозлился на себя и мигом проснулся. Блаженства ему, покоя! Вскочил со скамьи, размял слегка затёкшие от долгого сидения ноги, потёр шею. Стараясь ступать как можно тише, прошёл в дом. На всякий случай заглянул к жене – та спала. Теперь она всегда спала в одной позе, не ворочаясь во сне. Как камень.

Камень… Было в этом что-то… Какая-то зацепка. Быть может, это «что-то» могло помочь им? Руслану никак не удавалось сообразить, что именно его беспокоит, требует внимания. Он умылся, попил холодной воды прямо из крана. Спать больше не хотелось, и даже хмель почти выветрился. Он выпил две таблетки аспирина, снова ополоснул лицо и вышел во двор. Закурил.

Итак, что там с этим Камнем? Сейчас он лежит где-то неподалёку от обрыва, где погибла Алиса. Поместья давно нет, и следа не осталось. Ирина сказала, что обряд совершается всегда на поверхности Камня. Завтра в полдень там должно состояться и его собственное посвящение…

«Что, Боже мой, что я должен понять? На что обратить внимание?» – взмолился он. В сердцах сгрёб фантики, обёртки, упаковки – пустые и полные – и зашвырнул в урну. Туда же полетела и неоткрытая банка пива. Хватит пить. Нужна ясная голова.

Он засунул руки в карманы и медленно побрёл по двору, в сторону так и недостроенного летнего кафе и пустынных гектаров отведённой под сад земли. «Вспоминай, ну же, вспоминай! – отчаянно понукал он себя. – Сама того не желая, эта стерва намекнула на что-то важное! Ты должен понять, на что именно, если хочешь отсюда выбраться!»

Он решил вспоминать по порядку.

Итак, Ева прочла в древних книгах, что на месте древнего языческого капища находится некий важный артефакт. Камень. Ева вычислила это место. Им оказалась территория ничем не примечательного приморского поместья Каменный Клык. Ева знала, что язычники когда-то совершали возле Камня свои непонятные живописные обряды, ощущая исходящую от него мощь. Но они не могли знать его подлинной силы, разгадать предназначения.

А оно состоит в том, чтобы позволить человеку стать Избранным. Так назывались люди, «преображённые» Камнем. Руслан содрогнулся от перспектив, которые открывала эта «избранность».

Ирина с горящими от упоения глазами поведала, что Избранные вечно живут земной жизнью. Именно земной, телесной, потому что в результате первой части обряда, проведённого на Камне, душа человека оказывалась запертой в теле. Теряла связь с Всевышним. Он не призывал измученную, уставшую душу обратно к себе. Никогда.

Наверное, утратив возможность полёта, изуродованная, отречённая от Бога, запертая в теле, душа постепенно умирала.

А может быть, ей предстояло сгинуть, когда вершилась вторая часть действа… «Избранность, – говорила Ирина, – это не эликсир молодости, не сказочные молодильные яблоки. Это вечное, бесконечное и необратимое Пребывание».

Чтобы тело при этом не портилось и не старилось, требовался Сакрум. Иными словами, жертва. Как раз эта роль и отводилась Марусе. Будущий Избранный, добровольно желающий перейти в эту когорту, должен дать согласие умертвить близкого человека – отдать его в качестве Сакрума.

– Кого отдал Валик? – спросил Руслан.

Умный, уравновешенный, образованный Валик, близкий приятель отца, – кого он позволил убить, чтобы стать тем, кем стал?

– Вся его семья осталась в Москве, он приехал в Гагры один. Значит, Сакрумом может стать кто-то чужой?

– Нет, – покачала головой Ирина, – не может. Но у Валика не возникло никаких проблем. Грабовой приезжал в Гагры не первый год. Там жила его любовница, кажется, Лена, которая родила ему дочь. Эта связь давно тяготила Валика, но он был вынужден ездить, давать деньги. Боялся, что эта женщина каким-то образом добёрется до его жены, всё ей расскажет. У их ребёнка была тяжёлая форма детского церебрального паралича. Четыре года, а девочка не ходила и даже не сидела. Какое будущее её ждало? Если рассудить, так это даже милосердно…

Руслан задохнулся от ужаса и гнева.

– Он позволил убить родную дочь? Несчастного больного ребёнка? Даже не любовницу?

– Сакрумом может стать только кровный родственник, – промолвила Шустовская, проигнорировав его вспышку. – Впрочем, любовницу тоже пришлось убрать, чтобы не поднимала шума. Есть люди, готовые нам помогать. Поверь, их услуги очень хорошо оплачиваются. Каждый раз всё происходит тонко и виртуозно, комар носа не подточит. А ведь ситуации бывают очень разные, сложные… В общем, Валик побывал у Лены, как обычно, откупился, уехал. Пропал. Его искали, и, разумеется, не нашли. Он жил здесь, с Варей. Спустя несколько месяцев случился пожар. Двухэтажный многоквартирный домишко, где жили Лена с дочерью, сгорел дотла. Взрыв газа – жуткая штука. Пострадавших собирали по кускам, и многие части идентифицировать не удалось. Сочли, что Лена с девочкой погибли в огне. Вот и всё.

Он сидел, совершенно уничтоженный, раздавленный. Ирина говорила обо всём так буднично, словно имела право на многочисленные зверства. Какое-то время он молчал, обессиленный и жалкий от сознания своей беспомощности, и вдруг его осенила догадка. Он вскинул голову и лихорадочно проговорил:

– Кровный родственник! Ты сказала кровный родственник, так?

– Так, – подтвердила Шустовская.

– Значит, ничего не получится! Маруся не родственница мне! По крови не родня!

Ирина улыбалась ему сердечной, почти материнской улыбкой, и ничего не отвечала.

– Что? Что ты так смотришь?

– Поначалу мы предполагали отвести роль Сакрума Алисе, – наконец заговорила она. – Ты ведь сказал Дубцову, что собираешься перевезти сюда семью: жену и дочь. Но уже после вашего приезда выяснилось, что Алиса не подойдёт.

– И вы убили девочку… просто так?

Руслану на мгновение показалось, что у него вот-вот остановится сердце. И он страстно желал этого, пусть бы только кончилась эта мука.

– Поверь, от девчонки были бы одни неприятности, – грустно произнесла Ирина. – И потом, я же видела: она тебе в тягость. В глубине души ты рад, что её не стало, признайся.

Он застонал, закрыл глаза рукой. А Шустовская продолжала неумолимо вколачивать гвозди в крышку его гроба:

– Мы с тобой подолгу беседовали, помнишь? Я выяснила, что у тебя нет родственников. Родители, бабушки, дедушки умерли, братьев и сестер, даже двоюродных, нет. Соответственно, нет и племянников. Скорее всего, дальние родственники имелись, и они отлично подошли бы, но проблема состояла в том, что ты не подозревал об их существовании! Найти и выяснить, конечно, можно было, но на поиски потребовалась бы уйма времени. Это нерационально. Оставался единственный возможный вариант.

Ирина умолкла и многозначительно глянула на Руслана.

– Не может быть! Маруся, она ведь не… ты хочешь сказать, что она…

– Да, милый. Именно это я и хочу сказать. И снова спасибо Вареньке: без её вмешательства твоя жена ни за что бы не понесла. Практически безнадёжный для современной медицины случай, результат неудачных первых родов. Она уже давно не пила противозачаточных пилюль, пыталась забеременеть, но у неё не получалось. Ты не знал?

Руслан не в силах был даже головой покачать. Конечно же, он не знал.

– Маленькая лгунья.

– Откуда ты знаешь, что Маруся беременна?

– Варвара видит такие вещи насквозь. Никогда не ошибается. Да не переживай ты! – Она смотрела сочувственно и жалостливо. – Вон, бледный весь, губы трясутся… Считай, и не получилось у вас ничего. Там сроку-то – около четырёх недель. Ничего не сформировано. Так, червячок.

«Червячок. Это она о моём сыне! Или дочке». Он должен дать им убить Марусю, а вместе с ней – собственного ребёнка. Это было настолько чудовищно, что он не мог думать об этом, боясь сойти с ума. Сейчас, заставляя себя припоминать подробности, давил в себе чувства и боль, приказывая измученному мозгу думать, соображать, искать выход.

После свершения обряда Избранный, внешне оставаясь обычным человеком, сильно меняется. Выпотрошенное тело Сакрума отправляется в землю, а перед Избранным открывается бесконечная дорога. Трансформируется его сознание, мировосприятие: произошедшее только что убийство близкого человека перестаёт восприниматься как грех, преступление, страшное зло. Ибо люди – не ровня Избранным. Их позволяется использовать, их глупо жалеть.

Ирина говорила, что Избранный становится сверхчеловеком: не стареет, никогда ничем не болеет, отлично видит в темноте. Его невозможно убить. В нём кипит сексуальная энергия, сопротивляться которой почти невозможно. Раскрываются новые способности, доселе дремавшие и невыявленные.

Конечно, были и, как выразилась она, «тонкости».

Избранные могут существовать только близ Камня. От подробностей Шустовская всякий раз ловко уходила, упоминала об этом лишь вскользь. Однако Руслан без труда сложил два и два. Он отлично помнил слова Наумова о том, что жители Каменного Клыка по неясным (теперь, правда, более чем очевидным!) причинам не покидают пределов посёлка. Они обречены на существование в периметре Каменного Клыка, как в клетке зоопарка.

Люди, желающие здесь поселиться, сами того не подозревая, становились объектом тщательного анализа. Если у человека отсутствовала перспектива стать Избранным, его либо не допускали сюда вообще, отказывая в покупке, либо, как это случилось с несчастными Давыдовыми, использовали и уничтожали. Как использовали? Например, они строили Избранным дома (по проектам местного архитектора Ильи Северского), обставляли их (с помощью дизайнерских идей Валика) и исчезали, продав новообретённое жилище местной администрации.

Детали улаживал Дубцов и ещё какие-то граждане с подвижной совестью.

– Но разве не было никого, кто заметил бы, что вы не меняетесь с годами? – спросил Руслан. – Пусть вы никогда не покидаете посёлка, но ведь есть же люди, которым приходится приезжать сюда по разным вопросам. Неужели они не обращают на это внимания?

– Ты прав, есть вещи, которые невозможно игнорировать, – согласилась Ирина. – Слухи среди местного населения ходят постоянно, ты ведь и сам убедился, Наумов просветил тебя на этот счёт. Я тебе больше скажу: есть люди, которые не просто подозревают – отлично знают, что мы… не такие, как все. Нам не удалось бы этого избежать, таковы уж правила игры в современном мире. Однако эти люди молчат и будут молчать дальше, поверь. Одним хорошо платят, чтобы нас не беспокоили. Другие боятся и знают, что лучше держать язык за зубами. Можешь не переживать: нам ничего не грозит – ни преследования, ни обвинения, ни вмешательство извне. Сила Камня хранит своих последователей.

Второй «тонкостью» Ирина назвала неспособность Избранных к деторождению.

– Откуда тогда в Каменном Клыке дети?

– По-разному бывает, – пожала плечами Ирина. – Чаще всего это дети, рождённые Избранными до обращения. Но бывает и так, что ребёнка… скажем так, усыновляют или удочеряют. Некоторым очень хочется иметь детей. Варваре, например, захотелось.

– Погоди, их что, воруют?

– Упаси Бог. Этого ещё не хватало. Рано или поздно следы могли бы привести сюда. Нет, просто покупают. Я тебе говорила. Есть люди, готовые нам помогать в разного рода деликатных ситуациях.

– Уж куда деликатнее, – пробормотал Руслан.

– Выросшие дети могут быть обращены, когда достигнут восемнадцатилетия. Но никто не проходит обряда в таком юном возрасте. Это нерационально, учитывая, что после обращения мы не можем покидать пределов посёлка. Дети стараются на благо общины, получают образование… Ладно, это уже детали. Схема прекрасно отработана, – деловито оборонила Ирина.

Слегка вытянула перед собой руки и полюбовалась безупречным маникюром. Почти все пальцы были украшены красивыми золотыми кольцами: она явно неравнодушна к дорогим побрякушкам. Руслан прокручивал в голове её последние слова. Сейчас в Каменном Клыке живут около ста пятидесяти человек, обращённых в разное время. Он содрогнулся при мысли о количестве Сакрумов.

– Неужели никто не отказался? От обращения?

Ирина неприятно рассмеялась:

– Я же говорила тебе о необыкновенной притягательности Избранных. Стоит хоть раз заняться с кем-то из нас сексом, как отношения с людьми покажутся пресными и скучными.

Он промолчал, не желая её сердить, но всё же она догадалась, о чём он думает. До этого ведь может и не дойти. Практически влюбив его в себя поначалу, позже Шустовская стала ему отвратительна. Ирина слегка нахмурилась и неохотно пояснила:

– Для сложных случаев у нас есть Варвара.

– И что? – не понял Руслан.

Ирина объяснила. Вспоминать об этом было так же невыносимо, как и о беременности Маруси. Задвинуть бы это воспоминание подальше, запрятать поглубже… Но сейчас он не мог позволить себе такую роскошь.

Итак, Варвара. Дочь Евы. Как любят сейчас писать в объявлениях доморощенные маги и волшебники, потомственная ведьма. Дар, передававшийся в роду по женской линии, проявился в раннем детстве. Девочка умела останавливать кровь, вытекающую из раны, выявляла и лечила разнообразные хвори, понимала язык животных, видела события прошлого, обладала сверхъестественной проницательностью. Ева быстро поняла, что магические, как сейчас сказали бы, экстрасенсорные, способности дочери куда сильнее её собственных.

– У нас с Варей шесть лет разницы, она моложе меня. Но её посвятили, когда ей исполнилось тридцать три. «К этому возрасту полностью раскрывается, расцветает колдовской дар», – говорила Ева. Такой она и осталась навсегда. Меня посвятили в двадцать девять. Поэтому сейчас кажется, будто она чуть старше. До посвящения мы учились, путешествовали. Я, например, несколько лет жила в Петербурге, а потом в Париже. Занималась живописью, между прочим. Говорили, у меня есть данные. Позже покажу свои картины. Чудное было время, – ностальгически произнесла Шустовская, – мир так изменился с тех пор… А Варенька – о, она умница! Всячески развивала свои способности. Обучалась медицине и психиатрии, и сейчас продолжает своё образование. Уверена, она могла бы заткнуть за пояс любого профессора. И материал для исследований и опытов богатейший. Взять хотя бы твою дражайшую супругу. – Ирина качнула головой в сторону комнаты, где спала Маруся. – Поверь, чтобы грамотно ввести человека в состояние полнейшей прострации, подавить волю, отключить разум, заставить функционировать за счёт инстинктов, требуется немалое мастерство. Ведьма и опытнейший психиатр в одном лице – взрывоопасное сочетание. Она несколько недель нажимала на болезненные точки, расшатывала психику, размягчала мозг – и вуаля! Лёгкий завершающий штрих – и кто теперь твоя Маруся? Не то растение, не то животное. В таком состоянии она прекрасно исполнит роль Сакрума для тебя, дорогой.

…Ночь была на излёте, постепенно начинало светать. Руслан стоял возле забора, огораживающего территорию, которая должна была стать садом. Как Маруся радовалась, как мечтала посадить здесь сливы, персики, яблони. Развести огород, кормить их с Алиской овощами с грядки…

«Несколько недель», – небрежно бросила Ирина. Маруся так долго жила в аду! Когда это началось? Один Бог знает, что творила с ней Варвара, какие ужасы внушала, как издевалась… А он, занятый собой, погружённый в свою «влюблённость», ничего не желал замечать. Руслан вцепился в изгородь, до боли сжал руки. Искупить свою огромную вину можно только одним способом. Найти выход.

Он с тоской вглядывался вдаль. Где-то там шла нормальная, привычная, такая желанная и недоступная теперь жизнь. Это была одна из окраин Каменного Клыка, и дальше простирались километры целины – луга, перелески, овражки. Неосвоенная земля, никаких автодорог. Ну и что, бросил бы всё и пешком отправился, будь такая возможность. Куда-то да добрался бы. Но Маруся…

Эти земли, вероятно, тоже будут застроены: посёлок растёт, расползается уродливым чернильным пятном. Хотя, возможно, в той стороне как раз застройки и не будет. Существуют же, наверное, чёткие границы поселений? «Интересно, где проходят границы Каменного Клыка?» – подумал он.

Границы…

Сердце вдруг подскочило и забилось, как подстреленная птица. Он подобрался близко, очень близко… Вот оно! То, что не давало покоя!

Руслан бросился домой.

Глава 10

В восемь тридцать утра он, бледный от очередной бессонной ночи, бережно усадил Марусю на заднее сиденье автомобиля. Контрастный душ и крепчайший кофе помогли взбодриться, и он чувствовал себя собранным и почти спокойным.

Час назад проснулась жена. Он накормил её, сводил в туалет и в душ, даже духами любимыми побрызгал и волосы причесал, как сумел: собрал в хвост на затылке. Одел в брючный костюм, который сам привёз в подарок жене из Москвы. Она так радовалась тогда и удивлялась, что он точно угадал с размером…

Теперь ничему уже не удивлялась, сидела погасшая, бессловесная. Великолепные густые волосы потускнели. Милое живое личико застыло и постарело.

А внутри неё жило и дышало крохотное беззащитное существо. «Наш ребёнок обязательно появится на свет!» – мысленно поклялся Руслан. Стиснул зубы и вполголоса сказал:

– Ты, пожалуйста, потерпи, Маруська. И ничего не бойся. Я с тобой.

Она не отреагировала. Он пристегнул её ремнём безопасности, поцеловал в холодные бледные губы. Чуть помедлив, захлопнул дверцу. Снотворное вот-вот подействует. Жена, скорее всего, так и так вскоре заснула бы, но он решил действовать наверняка.

Остаток отведённого ему времени провёл за ноутбуком. Требовалось с максимальной точностью выяснить, где проходят сейчас и проходили раньше границы Каменного Клыка. Пришлось повозиться, но информацию в итоге раздобыть удалось. Спасибо Олегу, компьютерному гению, для которого не существует закрытых сайтов, защищённых паролями баз данных и засекреченных архивов.

Руслан не стал ничего объяснять другу. Ему и самому происходящее казалось шизофреническим бредом. Да и некогда было беседовать. К тому же это – только его битва. Отчаянный и почти безнадёжный план, созревший в воспалённом мозгу, был, вероятнее всего, невыполнимым. Но выхода не было, нужно хотя бы попытаться – ничего другого не оставалось.

Он сел за руль и поехал к Ирине. Через несколько минут автомобиль плавно притормозил возле её дома.

Это было, пожалуй, самое изящное строение в Каменном Клыке. Разумеется, никаких гостей в сезон Шустовская не пускала. Руслан не раз восхищался продуманностью силуэта здания, совершенством линий и пропорций. Белый оштукатуренный дом, украшенный чугунным литьём, был выстроен, по словам самой Ирины, в колониальном стиле. Он в этом не слишком разбирался. Никаких излишеств, вроде витражей, игрушечных башенок, аляповатой мозаики. Возле дома разбит сад, где растут персики и вишни.

Беседки, фонтанчики, искусственные горки, дорожки, скульптуры… Она предполагала, что после обряда Руслан переберётся жить в этот Эдем.

Возле дома стояла «Тойота». Либо Шустовская не ставила машину на ночь в гараж, либо уже приготовилась ехать за ним. Буквально через минуту хозяйка дома со спортивной сумкой через плечо вышла за ворота.

На ней были тёмно-зелёные брюки, тонкая шерстяная чёрная водолазка, защитного цвета ветровка и кроссовки. Волосы гладко зачёсаны назад, уложены в строгую высокую причёску. На лице ни тени косметики. Никаких украшений, кроме золотого кулона-часов. От тщательно продуманной немаркой практичности Ирининого облика Руслана пробрала дрожь. Что в сумке? Ритуальный нож? Иные принадлежности для убийства? Увидев Руслана, женщина нахмурилась.

– Доброе утро. Почему ты здесь? Мы договаривались, что я сама заеду.

– Привет, – ответил он, из всех сил стараясь, чтобы голос звучал естественно. Выбрался из машины и подошёл к Ирине. – Извини, просто… Тяжело наедине с… ней. Всю ночь во дворе просидел, не спал. Подумал, какая разница, кто за кем заедет?

Ирина слушала, пристально вглядываясь ему в лицо.

«Если только они не умеют читать мысли».

Но вроде бы этой способностью наделена разве что Варвара. И то неизвестно, наделена ли.

– Да, выглядишь не очень, милый, – промолвила Ирина.

Улыбнулась и придвинулась почти вплотную. Он заставил себя не отпрянуть и тоже выжал улыбку. Она обвила правой рукой его шею, левой принялась перебирать волосы, нежно касаясь лба и щёк. Он терпел, надеясь, что ему удаётся скрыть отвращение. Его зажатость можно было объяснить волнением, страхом, неловкостью от присутствия жены… Видимо, Ирина ему поверила, потому что спустя пару мгновений чмокнула в губы, разжала объятия и сказала:

– Действительно, никакой разницы, кому за кем заезжать. Ты так напряжён… Потерпи, дорогой, скоро всё закончится. – Руслан вспомнил, как сам недавно тоже уговаривал Марусю потерпеть. – Мы будет очень счастливы, обещаю.

Он снова растянул рот в улыбке.

– Погоди, сейчас пересажу её в «Тойоту», – произнёс он и повернулся к своему автомобилю. Открыл дверцу, склонился над женой – она уже крепко спала.

Ирина маячила за его спиной. Сделав вид, что собирается отстегнуть ремень, он обернулся через плечо и попросил:

– Она заснула, я возьму её на руки и перенесу. Открой свою машину.

Ирина кивнула и направилась к автомобилю. Мысленно перекрестившись, возможно, впервые в жизни понадеявшись на Всевышнего, Руслан громко вскрикнул и выругался, стараясь, чтобы в голосе прозвучали гадливость и раздражение:

– Ё-моё, да что ж такое!

– В чём дело? – Она остановилась и сделала шаг назад.

Изображая смущение, смешанное с отвращением, он проговорил:

– Она… ну, короче… В общем, сходила под себя… – И поспешно добавил: – По малому.

Затаил дыхание, надеясь, что Ирина побрезгует проверить и поверит на слово.

– Фу, гадость какая, – скривилась та.

– Не знаю, как так вышло, – принялся оправдываться Руслан. – Вроде сводил с утра в туалет. Может, вернуться, переодеть по-быстрому? Подгузники можно купить…

«Только не соглашайся! Прошу тебя, откажись!»

Шустовская глянула на элегантные золотые часики-кулон и покачала головой:

– Это минимум минут двадцать, а то и тридцать. Мы не можем терять время. Ничего, не барыня. Потерпит.

– Она-то потерпит, – протянул Руслан. – У тебя клеёнка какая-то есть? Чтобы сиденье в твоей машине не замарать. Пятно же будет. А если она ещё и…

– Об этом я как-то не подумала, – перебила Ирина и поморщилась.

Ей было жаль портить сиденья, и она колебалась, обдумывая что-то. Он ждал, скрывая волнение и бешеное напряжение.

– Можно поехать на двух машинах, – предложила она.

– Давай лучше вместе, втроём? Не хочу с ней один… Будто агнца на заклание повезу.

– Так уж и агнца! – Усмехнулась. – Совестливый мой.

– И поговорить с тобой хочу. Спросить кое о чём по дороге. Может, что-то плотное постелить в «Тойоту»? Одеяло, или что-то ещё…

– Едем на твоей, – решила Ирина.

– Как скажешь, – равнодушная мина далась с большим трудом. – Свою будешь в гараж загонять?

– Тут несколько часов постоит.

Руслан сел за руль. Ирина, видимо, хотела возразить, но промолчала и уселась рядом, держа сумку на коленях и осторожно принюхиваясь. Заметив это, он быстро сказал, изображая заискивание:

– Запах вроде не чувствуется? У меня ароматизатор. – Он завёл двигатель. – Можно кондиционер включить.

– Включи, – рассеянно согласилась она.

Шустовская не высказывала подозрений, но он не мог избавиться от ощущения, что она догадывается о его лжи. Была напряжена, думала о чём-то. Вот-вот могла заставить его остановить машину и велеть пересесть на пассажирское сиденье, уступив ей руль. Нужно срочно что-то предпринять! Он лихорадочно соображал, что именно. И почти неожиданно для себя брякнул:

– «Опель» потом поменять придётся. Жалко, хорошая машинка. Новая почти. Но ездить на ней… – Он с сомнением покачал головой. – Можно будет устроить?

Это был верный ход – он сразу ощутил, как спало напряжение. Ирина заметно расслабилась, закинула сумку на заднее сиденье и хохотнула:

– Можно, не беспокойся. Купишь, какую захочешь. Что, боишься призрака на заднем сиденье?

Он заставил себя усмехнуться, округлил глаза и в тон ответил:

– У больших мальчиков, знаешь ли, тоже бывают маленькие страхи! И потом…

Руслан выразительно сморщил нос. Она потрепала его по щеке и откинулась на сиденье. Он беззвучно перевёл дыхание. Первая часть плана выполнена. Всё прошло легче, чем он рассчитывал. «Бог на нашей стороне. Держись, Маруська!»

– Как ехать-то?

– Пока прямо, к морю. Потом свернёшь налево, проедешь вдоль береговой линии до окраины Каменного Клыка, увидишь просёлок. Это дорога к Камню.

– Ясно. Посмотри там, в бардачке, солнцезащитные очки. Подай, пожалуйста. – Он сам удивился, как непринуждённо звучит его голос. Ирина склонилась, нашарила очки, подала ему. Со стороны посмотреть, молодая супружеская пара собралась на пикник. Она, похоже, тоже подумала о чём-то в этом роде, потому что сказала:

– Мы с тобой отлично смотримся вместе, не находишь?

– У меня никогда не было такой роскошной женщины, как ты.

Автомобиль повернул, теперь по правую сторону виднелось море. Солнце заливало утренним светом водную гладь, по волнам прыгали сверкающие солнечные блики. В другое время он бы непременно залюбовался этим зрелищем.

– Ты о чём-то хотел спросить?

– Примерно об этом и хотел. – Он взглянул на Ирину и перевёл взгляд на дорогу. – Почему ты одна? Рядом с тобой не могло не быть мужчин. Не поверю, что ты сто с лишним лет ждала меня одного! – Он добавил в голос ревнивые нотки и испугался: не переборщил ли?

Но она, похоже, была довольна.

– Признаться, до обращения я вела бурную жизнь. И потом тоже не спешила остановиться на ком-то одном – это казалось скучным. Тем, кто мне особенно нравился, позволяла остаться здесь, со мной, не посвящая в свою тайну. Конечно, мои любовники старели. А потом и вовсе… умирали.

«Уж конечно, не от долгой и продолжительной болезни, у тебя на руках», – подумал он. Не спросил, было ли ей жаль убивать своих мужчин, потому что и так знал: жалость по отношению к людям Ирине неведома. Другое дело – испорченный автомобиль.

– Так что можешь гордиться: ты первый, с кем я решила разделить вечность.

– Вдруг я тебе не подойду? Не боишься?

– Я-то нет. И ты не волнуйся. Чувствую, что подойдёшь, – без тени улыбки сказала Шустовская. – Увидела и сразу поняла: это тот, кто нужен. Красивый, самоуверенный, умный. Ставит себя выше остальных. Начитанный, тонкий, но при этом лишённый сантиментов. Ты эгоист, мой милый. Собственные интересы и потребности – единственное, что имеет для тебя значение. Как видишь, понадобилось не так уж много времени, чтобы ты попытался отбросить прежние представления и понял несомненную выгоду. Пусть ты ещё не совсем разобрался во всём, пусть тебе совестно, но первый шаг сделан.

Было больно и неприятно выслушивать это. Тем более что в её устах такая характеристика звучала как комплимент. Она разглядела, что он бесчеловечный, жестокий эгоцентрик, который печётся исключительно о своём удобстве, и это только добавило ему привлекательности в её глазах.

– Прости моё любопытство, но мне интересно, – проговорил Руслан, желая быстрее сменить болезненную тему, – кто стал Сакрумом для тебя и Варвары?

Она ответила не сразу, сидела и смотрела в окно. Посёлок остался позади, и теперь справа от них была морская гладь, слева – плоская унылая равнина, тут и там изрезанная оврагами. «Если не принимать в расчёт море, пейзажи средней полосы куда живописнее здешних», – подумал он.

Автомобиль ехал по узкой пыльной дороге, переваливаясь на кочках, аккуратно вписываясь в многочисленные повороты изгибистой колеи.

Молчание затянулось, и он занервничал. Вдруг ляпнул что-то лишнее?

– Не хочешь, не отвечай.

Ирина отвернулась от окна и посмотрела прямо на него. Оторвавшись от дороги, он тоже глянул на Шустовскую. Лицо её было странно плоским, безжизненным.

– В чём дело? Что-то не так?

– Всё так. За дорогой следи.

Он послушно отвёл глаза, испытав при этом облегчение.

– Хотела сказать тебе об этом позже, сейчас это может тебя немного… шокировать. Но раз уж ты спросил… Первый Избранный отдаёт в качестве Сакрума не одного человека, а несколько, числом не менее семи. У меня к моменту посвящения были живы родители, сёстры, две племянницы и престарелая тётка, сестра матери, которая тоже жила в нашем поместье. Я как ваш Иисус, который взошёл на крест за грехи всего человечества, приняла на свои плечи самое трудное.

Руслан крепче сжал руль и с усилием сглотнул образовавшийся в горле тугой ком. Ничего не сказал. Он не желал знать подробностей. К счастью, она от них воздержалась.

– Пожар, о котором до сих пор болтают в округе, действительно имел место, – продолжила она. – Правда, никто не знает, что он был тщательно спланирован и устроен мною, Евой и Варварой. Нам нужно было скрыть следы обряда. Всё удалось: я вернулась из Парижа, обряд был проведён, поместье сгорело. Меня, еле живую, вытащили из горящего дома. Все боялись, что я тоже умру. Но, разумеется, мне ничего не грозило. Я уже не могла умереть, если бы и захотела.

– Ева и Варвара… сумели зачаровать столько людей? – спросил он. Сорвал с глаз очки и бросил на приборную панель. Солнце уже не било в глаза.

– Ева никогда не была настолько сильна. А у Вари в ту пору недоставало опыта. Их попросту пришлось опоить.

Ирина говорила совершенно спокойно, словно речь шла не о её семье, а о… Он не знал, с чем сравнить. О чьей гибели можно говорить так безучастно?

– А Варвара? Кто мог стать её Сакрумом? У неё ведь никого не было, кроме матери. Или она… родила для этого ребёнка? – Мысль о женщине, способной родить, чтобы чуть позже хладнокровно убить своё дитя, не помещалась в голове.

– Нет-нет, Варвара, как и я, никогда не рожала, – успокоила его Ирина. – Сакрумом стала Ева.

В её голосе звучало какое-то чувство, но Руслан не мог уловить, какое. Раньше она говорила об этой женщине с восторгом, несомненным уважением, признательностью. Сейчас ничего этого не было. Недоумение? Досада? Во всяком случае, что-то сродни этому.

– Но ведь Ева открыла тайну Камня и Ключа, она была у истоков… Получается, открытие убило её саму?

– Это нередко случается, – заметила Шустовская. – Бывает, учёный додумается до чего-то, а потом вдруг ему взбредёт в голову, что его «эврика» может принести человечеству вред. Так и Ева. Поняла, что дарует Камень, но так и не приняла его величия. Стала считать проклятием. – Она рваным, марионеточным жестом пригладила и без того гладкие волосы. – Во мне видела монстра, чудовище. Я некоторое время жила в посёлке, в доме Евы и Вари. Больше негде было. Нам только предстояло обустроить наше славное местечко. Вскоре я построила собственный дом, тот самый, в котором живу теперь.

– Прекрасный дом, – вполне искренне похвалил Руслан.

– Разумеется, его приходилось реконструировать, осовременивать… Так вот, мы с Варварой мечтали, строили планы. Она, правда, после моего посвящения уехала в Европу. Я говорила, ей было чем заняться, и средства для этого имелись. Денег, которые я унаследовала, и которые приобрела позже… Их хватало с избытком. Но пока мы думали и мечтали, Ева за нашей спиной, втайне искала способ избавиться от Камня, уничтожить меня! – Ирина заговорила зло, нервно. – Ударилась в глупую веру. Обложилась книжонками, понавесила всюду распятий да икон. Молилась беспрестанно, плакала ночами. Всё прощения просила… Раньше сама хотела стать Избранной, а теперь только и грезила, как бы помереть и не дать своей смертью Варваре, как она выражалась, осквернить душу. О самоубийстве думала, но, видно, боялась греха. А сама по себе не помирала и не помирала! – Она хлопнула себя ладонями по коленям и сухо засмеялась. – Так и дождалась приезда Вареньки…

Шустовская внезапно оборвала свою речь и, вытянув руку, указала на дорогу:

– Ещё немного – и тормози. Приехали.

Руслан автоматически нажал на тормоз, повёл глазами вправо и увидел серый каменный пласт на короткой ножке-подставке. Через пару метров дорога обрывалась, будто её отрезали ножом. Дальше пути не было.

Пришла пора действовать. Он перевёл дыхание, закусил губу и до отказа выжал педаль газа.

Глава 11

Прошлой ночью Олег, не задавая лишних вопросов, скрупулезно прочертил по картам и схемам границы поселения, которые, кстати, оставались неизменными на протяжении последних двух сотен лет, и отправил файлы Руслану.

Он внимательно изучил их, постаравшись запомнить все ориентиры в той стороне, где расположен мыс Каменный Клык, и рассчитать расстояние от него до ближайшей границы посёлка. Сложность состояла в том, что он понятия не имел о состоянии местных дорог, да и вообще не знал, проложены ли они там, возле мыса. К Камню-то дорога ведёт, в этом сомнений не было, а вот дальше… Скорее всего, ехать придётся напролом, прямо по лугу. Разумеется, на пути могли встретиться ямы, овражки, ещё какие-то препятствия. Имелся также самый неприятный вариант: границы Каменного Клыка могли быть перегорожены. Можно было проверить всё это, съездив к обрыву ночью. Но Руслан побоялся.

Если каким-то образом Шустовская узнает, что он успел здесь побывать, может заподозрить неладное. А узнает она точно: не стали же для неё секретом его прежние вылазки – к Наумову, на кладбище.

Он ругал себя, что ни разу не побывал здесь раньше. Как можно быть таким идиотом?! Даже после смерти Алисы и сам не поехал посмотреть, что за мыс, и Марусе запретил. Решил, что ни к чему бередить рану. Съездил бы – и теперь не пришлось бы терзаться сомнениями: сумеет ли проехать, как запланировал, или это пустые надежды.

Ведь если возможности для такого манёвра не будет, выход останется только один. Направить автомобиль в сторону обрыва, разогнаться как следует и… Не такая уж он скотина, как представляет Шустовская, чтобы спасать свою шкуру за счёт жены и собственного ребёнка. Хотя, конечно, никакое это было бы не спасение. Скорее, наоборот.

Если автомобиль рухнет в море, Ирине уцелеть не удастся, это главное. Им с Марусей, скорее всего, тоже. Но она, по крайней мере, умрёт во сне. Ничего не поймёт и не почувствует. И уйдёт человеком, а не Сакрумом.

Гибель в морской пучине была крайним, самым страшным вариантом развития событий. И хотя внутренне Руслан был готов и к нему, всё же решил бороться.

План был прост и безыскусен. Он собирался обменять Ирину на Марусю. Хотел подогнать машину к самой границе и угрожать, что пересечёт её. Надеялся, что Шустовская запаникует, «расколдует» Марусю и позволит им двоим уйти. А сама пусть возвращается обратно.

Он видел и слабые места, и очевидную слабость, и детскую наивность своего плана. Но ничего другого не приходило в голову.

Руслан заблокировал двери автомобиля, и бросил машину вперёд, минуя Камень.

– Эй, я сказала – остановись! Куда разогнался? – громко произнесла Ирина.

В её голосе прозвучала лёгкая тревога: она пока не поняла, что он сделал это нарочно. Впрочем, догадалась быстро: и по тому, что он не потрудился ответить ей, прибавив скорость, и по той отчаянной решимости, с которой припал к рулю.

– Что ты делаешь? – закричала она. – Тормози немедленно!

Он снова промолчал, и Ирина не стала больше тратить сил на вопли. Уже догадалась, что он собирается делать, и чем ей это угрожает. Резким движением отстегнула ремень безопасности и принялась колотиться в дверь. Руслан не стал мешать ей, зная, что она не сможет выбраться. Даже если каким-то чудом разобьёт окно. Пока будет бить, пока вылезать – они доберутся до границы.

Быстро оставив безуспешные попытки открыть дверцу, Шустовская, тяжело дыша, повернулась к нему. Он бросил на неё беглый взгляд, против воли отметив, что и такая – разъярённая, перепуганная, – она потрясающе хороша. Это, однако, не помешало ему мысленно пожелать ведьме провалиться в тартарары.

– Чего ты добиваешься? – прорычала она.

Ехать приходилось наугад, почти вслепую: следить за дорогой, при этом наблюдая за Ириной. «Опель» угодил колесом в яму. К счастью, не глубокую. Их тряхнуло, Руслан от неожиданности прикусил язык, но почти не почувствовал боли.

– Обмен, – сквозь зубы проговорил он. – Ты сделаешь так, чтобы Маруся пришла в себя и отпустишь нас. А я отпущу тебя.

Шустовская зло расхохоталась.

– Глупец! Какой глупец! – Она взялась за голову, потом внезапно вскинула и заломила руки. – Ты что, ничего не понял? Я не сумею сделать её прежней! Это может только Варвара! Если ты прямо сейчас выберешься за пределы Каменного Клыка, твоя клуша долго не продержится. Лучше давай вернёмся и…

– Никаких возвращений! – отрубил он. – Забудь.

– Тогда я ничем тебе не помогу! – выкрикнула Ирина. – Когда до тебя дойдёт: она навсегда останется глупым животным, пока жива Варвара! Ты не спасёшь её! Этого не исправить! – Она понизила голос и принялась убеждать его: – Послушай меня, ты растерян. Это как перед свадьбой: прежняя жизнь кончается, а в новой неизвестно, что будет.

Ирина говорила торопливо, отчаянно. Он старался не слушать её, сосредоточившись на дороге. Казалось, голова сейчас взорвётся от напряжения.

– Я скажу, что тебя ждёт! Прекрасная, насыщенная жизнь. Будет всё, что пожелаешь! Ни тупой борьбы за существование, ни страха перед смертью и бедностью! Вдумайся: никаких проблем, никаких болезней! Что такое люди? В конечном итоги они обречены превратиться в гниющие куски мяса, разлагающиеся в тесной яме! А перед тем, как сдохнуть, долгие годы стареют, дряхлеют, корчатся от боли. Тело сморщивается, становится слабым, дряблым, неуправляемым. Разве старики с их слюнявыми ртами, трясущимися руками, недержанием мочи, седыми патлами – не отвратительны? А разум?! То, что отличает людей от животных? Он становится слабым, мозги – неповоротливыми. Некоторые попросту сходят с ума! Посмотри на Марусю! Вспомни свою бабку! Я же знаю, как ты боишься этого!

Он едва не выпустил руль от неожиданности. Был уверен, что никогда никому не говорил о своём страхе. Но, выходит, из него это всё же вытянули…

– Да, да, мне многое известно! – она заговорила ещё быстрее. – Это сейчас неважно. Важно то, что тебе больше не будет грозить ничто: ни безумие, ни боль, ни смерть. Ты всегда будешь молод, красив, богат, здоров. Сможешь читать, ездить на красивой машине, заниматься любовью, слушать музыку, есть вкусную еду и пить изысканные напитки. Займёшься чем-то, на что не хватало сил и времени. Может, напишешь книгу. Или станешь писать картины, как я! Захочешь строить, разводить сады, заниматься дизайном – пожалуйста! Обещаю, ты будешь доволен и счастлив…

– Счастлив?! Разве мертвец может быть счастлив? – заорал он. – Вдумайся, что такое ваша жизнь? Из чего она состоит? Ты сама не понимаешь, что давно мертва! Знаешь, как я догадался, что с тобой что-то не так? Ты сказала, я «чувствительный». Дело не в этом! От тебя воняет! Чудовищный, трупный запах не перебить духами!

– Ложь! – прошипела она.

– Это правда, и ты это знаешь! И Ева знала, потому и хотела уничтожить Камень! Ваши души умерли, они разлагаются внутри ваших тел и смердят! Вы не Избранные! Вы Проклятые! – исступлённо кричал Руслан.

Машину бросало из стороны в сторону, тело гудело от напряжения, ногу свело судорогой, пот заливал глаза, но он не обращал внимания.

– Заткнись! – завизжала Ирина и бросилась на него, как разъярённая кошка.

Вцепилась в волосы, расцарапала длинными острыми ногтями лицо, едва не повредив глаза. Он попытался заслониться от неё правой рукой, но ничего не вышло. Шустовская висела на нём, хрипела и извивалась, горячее дыхание обжигало щёку. Зловоние стало почти непереносимым. Он видел оскаленные зубы, словно она собиралась укусить его за горло. Руслан коротко ударил её локтем, попав куда-то в область солнечного сплетения. Она охнула и на миг ослабила напор. Воспользовавшись этим, он выбросил вперёд кулак и изо всех сил ударил её в лицо.

Голова женщины дёрнулась в сторону, Ирина обмякла на сиденье.

Глаза были закрыты, она не шевелилась. Он прекрасно знал, что не сумеет причинить ей серьёзного вреда, и она вот-вот придёт в себя. Однако удар на какое-то время оглушил её, и это позволило ему выровнять машину, глянуть на навигатор. До границы Каменного Клыка оставалось совсем немного.

Ирина пришла в себя гораздо быстрее, чем он надеялся, и сразу же возобновила попытки остановить его. На этот раз не стала тратить время на атаку, попыталась вывернуть руль и остановить машину. Занятые борьбой, они не заметили, что «Опель» несётся к краю неглубокого оврага с довольно крутым склоном.

Почувствовав, что автомобиль проваливается в пустоту, он хрипло закричал. Ирина тоже завопила, и дальше уже ни он, ни она ничего не сознавали. Машина, подпрыгивая и сотрясаясь, летела на дно оврага. На дне его росли несколько развесистых деревьев, и «Опель», уже никем не управляемый, на полном ходу боком врезался в одно из них и безжизненно замер.

Руслан очнулся почти сразу после остановки автомобиля. Голова разламывалась, при каждом движении отзываясь слепящей волной боли. Откуда-то доносился тихий жалобный стон. Маруся? Он приоткрыл глаза, поморгал, разгоняя противную серую пелену. Накатила тошнота, и он судорожно сглотнул тягучую вязкую слюну. Повёл глазами вправо и увидел Ирину.

Её швырнуло грудью на приборную панель, и теперь она лежала неподвижно, как сломанная игрушка, вывернув голову в сторону под невозможным углом. Высокая причёска растрепалась, волосы свесились на лицо, закрыв его, словно шторой. Всё тело было усыпано осколками: удар пришёлся на её сторону. Окно разбилось, и в проёме, как коричневые корявые руки, торчали ветки. Лобовое стекло тоже треснуло, но выдержало.

Он попытался пошевелиться. С облегчением обнаружил, что руки и ноги двигаются, разлепил непослушные губы и позвал жену. Сначала шёпотом, потом громче. Маруся молчала.

Руки слушались плохо, и отстегнуть ремень удалось не с первой попытки. Выпутавшись, он медленно обернулся. Голова была будто стеклянная: казалось, может разбиться при любом резком движении. Маруся сидела, накрепко пристёгнутая ремнём, свесив голову. Он потянулся всем корпусом, вытянул руку и осторожно коснулся её.

– Маруся! – позвал он снова.

В этот момент случились сразу две вещи. Снова раздался едва различимый стон – и Руслан понял, что жена жива. А потом его цепко схватили за протянутую к ней руку.

Шустовская метнулась вперёд так резво, что это казалось нереальным. Только что лежала безжизненной куклой, и вдруг выпрямилась, развернулась к нему и вцепилась в предплечье. Он охнул и уставился на неё.

Красивое лицо Ирины было разбито, исцарапано, залито кровью. Она с ненавистью смотрела на него правым глазом. Из левого торчала острая обломанная ветка.

– Что, хороша? – ухмыльнулась она, и лицо её перекосилось. Палка в глазу шевелилась в такт словам. Руслана снова замутило. – Ничего, мелочи. Заживёт.

При этих словах у него в мозгу вспыхнуло: выходит, мы не пересекли границу? Но в какую сторону теперь двигаться? Где она, эта черта, за которую не распространяется сила Камня?

– Тебе… не больно? – сам не зная, зачем, спросил Руслан. Было так странно сидеть и разговаривать с ней после всей этой борьбы, криков, аварии.

– Я же говорила: нет боли. Нет смерти. – Ирина слегка ослабила хватку, осознав, что он не пытается вырваться и вообще ничего не предпринимает. – У тебя ничего не вышло! – её ликующий голос вдруг стал звучать так, будто в речевом аппарате что-то сломалось. Она разговаривала не своим, каким-то деревянным голосом с эхом и призвуками, словно хором произносили слова сразу несколько человек. – Тебе нас не одолеть!

– Нас? Что ты хочешь этим…

– Твоя жёнушка, похоже, откинула копыта! – Шустовская наклонилась, грубо отбросила его руку, оттолкнув Руслана к окну.

И потянулась к Марусе. Очевидно, собиралась приподнять ей голову, проверить, действительно ли она мертва. Но когда ладонь её оказалась возле заднего сиденья, что-то произошло. Раздался сухой звук, похожий на слабый треск статического электричества, и Шустовская взвыла, быстро отдёрнув руку.

Он уставился на её кисть. Кончики пальцев словно обуглились, почернели, а сами пальцы стали коричневыми, скрюченными, покрылись уродливой сеткой трещин. Ирина перестала кричать и только глухо стонала, баюкая свою руку. Очевидно, ей всё же было больно.

Руслан догадался, в чём дело. Ему больше не нужно было искать границу: она проходила совсем рядом. В нескольких сантиметрах. Маруся оказалась за её пределом, но пока была жива. Изранена – возможно. Всё в том же состоянии – скорее всего. Но жива! Ирина сама говорила, что она может прожить за пределами Каменного Клыка какое-то время.

А вот сама Шустовская не продержится там и минуты. Однако сейчас она по эту сторону. В безопасности. И скоро раны её затянутся сами собой. Руслан скрипнул зубами от бешенства: если бы машина отлетела всего на несколько метров дальше…

Всё это пронеслось в его сознании за считанные секунды. Видимо, в это короткое мгновение Ирина подумала о том же самом. Вздёрнула подбородок и посмотрела прямо ему в лицо уцелевшим глазом. Щёку перечёркивала большая глубокая ссадина, бровь была рассечена, нос разбит. Окровавленные губы шевельнулись, словно она хотела что-то сказать или улыбнуться. Это была жуткая, жестокая женщина, которая сломала ему жизнь, но на долю секунды ему захотелось пожалеть её и успокоить.

Они двинулись одновременно, но он оказался чуть быстрее. Свирепо ощерившись, она бросилась к нему, но опоздала. Руслан выбросил перед собой руку и, не успев задуматься, что делает, вогнал торчащий в её глазу обломок палки ещё глубже. От неожиданности она отшатнулась, заверещала, вскинула руки к лицу.

Он разблокировал автомобиль, отстегнул её ремень, стремительно распахнул дверцу, выскочил наружу и, обхватив сопротивляющуюся Ирину обеими руками за плечи, выволок из покорёженного «Опеля».

Наверное, ему удалось проделать это достаточно легко ещё и потому, что схватив Шустовскую, он сильно сдавил её израненную кисть. Это вышло случайно, но, видимо, он причинил ей настолько острую боль, что на какое-то время она совершенно потеряла способность действовать. Оказавшись снаружи, обезумевшая, визжащая Ирина, уже не делая попытки напасть на него, попробовала вырваться, выбраться из оврага. Однако Руслан, воодушевлённый своей маленькой победой, не дал ей такой возможности.

Продолжая крепко удерживать женщину, он изо всех принялся толкать её по направлению к той стороне, где, по его мнению, проходила невидимая граница. На дне оврага было сыро, и он поскользнулся, едва не упал, но умудрился удержать равновесие. Ирина шлёпнулась на землю, но Руслан тут же рывком поднял её, шарахнув спиной о гладкий бок автомобиля. Шустовская захрипела и пнула его ногой по голени.

Боль взорвалась белой яркой вспышкой, но он не разжал рук, только крепче вцепился в Ирину. В слепой надежде спастись она цеплялась за росшие тут и там кустики, но тонкие ветки, ломаясь, оставались у неё в руках, а сама она приближалась к запретной черте.

Откуда у неё энергия, чтобы так яростно сопротивляться? Он был крупным и мускулистым, а она всегда казалось ему хрупкой. Руслан и представить себе не мог, насколько она вынослива и сильна. Сам он был на пределе: к почти невыносимой боли в голове и головокружению прибавилась боль в ушибленной ноге. «Господи, дай мне сил! Больше ни о чём не попрошу тебя, только помоги одолеть…»

Чувствуя, что может грохнуться в предательский обморок или ослабить хватку, он взревел и сгрёб Шустовскую в охапку, как пылко влюблённый. Оторвав Ирину от земли, сделал несколько шагов, пока не споткнулся и не упал. При падении руки его разжались, и она выскользнула из его объятий и вскочила на ноги.

Только это уже не могло её спасти.

Он понял это сразу же, услышав знакомый треск: будто заискрила розетка. Руслан отполз от лежащей подле него Ирины и, не в состоянии отвести взор, смотрел на то, что с ней происходило.

Это было одновременно просто и жутко. И очень быстро. Её прекрасное тело стало оплывать, как тающая свеча. Сам воздух за пределами Каменного Клыка был для неё губителен и, соприкасаясь с ним, Ирина словно окуналась в разъедающую её кислоту и истошно вопила от невыносимой боли. Что-то пожирало её плоть, которая становилась коричневой, отвратительной на вид, и растворялась.

Крики скоро прекратились: её голова исчезла раньше всего остального. «Теперь ей нечем вопить!» – мелькнувшая мысль вызвала у Руслана приступ истерического хохота, и он хрипло закаркал, а потом зашёлся в приступе кашля.

Агония продолжалась. Обезглавленное тело Ирины какое-то время продолжало нелепо дёргаться в жутком подобии танца, размахивать руками, вертеться во все стороны, месить кроссовками рыхлую землю. Руслан, наконец, сумел закрыть глаза, точно зная, что эта картина навеки отпечаталась в его мозгу.

Спустя несколько минут он решился разомкнуть веки, хотя больше всего на свете ему хотелось упасть и провалиться в сон без сновидений. А ещё лучше – потерять сознание.

От Ирины Шустовской осталась лишь небольшая кучка вещей, сиротливо лежащих на грязной мокрой земле. Он кое-как поднялся на ноги и подошёл ближе. Опасливо поворошил одежду носком ботинка. Ничего не произошло.

И в эту секунду раздался слабый голос. Маруся звала его из машины.

Он бросился обратно, позабыв о боли и слабости, и в два прыжка очутился возле автомобиля. Рванул на себя дверцу и увидел её, скорчившуюся на сиденье.

Жена смотрела на него ничего не понимающими, широко раскрытыми глазами. Взгляд был растерянным и жалобным, в нём плескался страх. Он стоял, покачиваясь, тяжело опираясь на многострадальный «Опель», и глядел на Марусю.

Хотелось сказать ей что-то важное, но слова застревали в горле, мешали дышать.

– Что случилось? Мы попали в аварию?

Он молчал. В голове мелькали обрывки фраз и мыслей, которые как кусочки пазла или детали головоломки складываясь в ясную картину.

«Она навсегда останется глупым животным, пока жива Варвара!»

Наверное, любое заклятие, как и гипноз, и кодирование, действует только до тех пор, пока жив тот, кто его наложил. Маруся жива, она очнулась – и это означает, что Варвары больше нет. Как нет и Ирины. И всех остальных про`клятых.

«Тебе нас не одолеть!» – когда-то вырвалось у Шустовской.

Нас! Члены общины существуют, пока существует Ирина. Королева, матка в улье или муравейнике – вот кем она казалась ему. Но, оказывается, Первая Избранная была для жителей посёлка кем-то гораздо большим, чем просто предводительница.

Он вспомнил, как мама рассказывала ему, что у неё на руках в детстве были бородавки. Семьдесят две штуки. Она пыталась сводить их всеми возможными способами, но ничего не помогало. Их становилось только больше. А потом она намазала каким-то сильным средством всего одну бородавку. И неожиданно сошла не только она, но и все остальные. Потемнели и отпали. Она случайно уничтожила что-то вроде корня.

Сегодня он умертвил Ирину, и мог головой ручаться, что в Каменном Клыке больше никого не осталось.

– Где мы? Ты ранен? – продолжала спрашивать Маруся, но он по-прежнему не мог ей ответить. Глазам стало горячо, он моргнул и почувствовал, что по щеке заструилась влага, а хватка, сжимающая горло, ослабла.

– Руслан? Что с тобой? Ты плачешь?

– Не знаю, – почему-то шёпотом ответил он. – Может быть. Маруська, ты… ты ничего не помнишь?

Она неуверенно смотрела на него, потом нахмурилась, послушно стараясь припомнить, что с ней происходило.

– Помню… похороны, – медленно выговорила она и прикусила губу. На лицо легла тень, и она судорожно сжала руки. – Потом… дни шли и шли, и я как будто спала. Готовила, прибиралась, делала что-то… совсем неважное. А ты был где-то, но я тебя так редко видела.

От последних её слов в груди у Руслана болезненно заныло.

– А после я не помню, – договорила Маруся. – Как мы здесь оказались? Какой сегодня день?

Он забрался в салон. Она подвинулась, и он уселся рядом. Обнял жену, как будто хотел вобрать её всю, без остатка, растворить в себе. Она приникла к нему худеньким, дрожащим телом, спрятала голову у него на груди и больше ничего не спрашивала. «Какая она маленькая… Как ребёнок. Ребёнок! – пронзило его. – Она не знает о малыше!»

Он осторожно повернул к себе лицо своей любимой и прижался губами к её губам. Его накрыла огромная волна такого всеобъемлющего блаженства, что он даже испугался, потому что не знал, что теперь делать с этим невиданным диковинным ощущением.

– Маруська! – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. – Это хорошо, что ты не помнишь. Я буду помнить за нас двоих. И больше никогда, никому не позволю забрать вас у меня.