По складу своего характера, пожалуй, я отношусь к категории спокойных людей. Но какой бы выдержкой или самообладанием ни был наделен человек, в жизни бывают моменты, когда он, обычно умеренный, спокойный, выходит из своих привычных «берегов». Мы живем в слишком бурное время, чтобы оставаться всегда спокойными. Жизнь — вообще отрицание спокойствия, а жизнь литераторов — в особенности. Конечно, здесь есть внешние симптомы, которые могут успокоить нас. Они-то и дают нам основание полагать, что писатели нынче не хуже пишут, чем прежде, а издатели не хуже издают их. И мы во всех удобных случаях заявляем не без гордости и радости, что стало больше выходить в свет книжной продукции по сравнению с таким-то годом. Если судить по издательской статистике, то в самом деле есть все основания гордиться тиражами, говорить о них с высокой трибуны, с экрана телевизора, со страниц газет. И действительно, тиражи журналов и книг достигают нынче баснословных цифр.

Но хочется задать один вопрос: все ли книги — книги? Все ли произведения, хваленные критикой, в самом деле хороши? Наши взгляды, не скрою, вот тут-то и не всегда сходятся. Иная книга, вопреки благожелательным отзывам прессы, не вызывает у читателей особого энтузиазма. У такой книги весь жизненный путь складывается примерно так: появляется она из типографии на полках книжных магазинов нередко в нарядной обложке, в хорошем оформлении какого-нибудь старательного художника, потом лежит один, два, три дня, несколько дней подряд. Потом пойдут длинные вереницы месяцев, затем годы...

За это время многие ее собратья, тоненькие и толстые, нарядные или простенькие, недолго пробыв рядом с ней на прилавках, давно разошлись, определили свою судьбу, обрели, как говорится, крышу над головой.

А та лежит, запыленная, пожелтевшая, никому не нужная, и сердитый продавец давно смотрит на нее враждебно, думая, как от нее избавиться. И смотришь, она уже попала под нож, в макулатуру.

В этом печальном деле немалая доля вины издателя и критика. Первый из них неразборчив, а второй нетребователен.

Иной раз диву даешься, когда критик берет под свою защиту и старается преподнести читателям как лучший эталон современной литературы неоспоримо слабую вещь. Пора, однако бы, знать, что в наш век не так-то легко обмануть читателя — просвещенного и взыскательного.

Когда в статье, кроме мнимой доброты самого критика, нет ни мысли, ни страсти, ни азарта полемиста, одним словом — божьей искры, она не способна увлечь и захватить читателя, а разве что только лишний раз потешить самолюбие какого-нибудь легковерного и наивного автора. Пусть критик уверяет нас, проявляет редкостное искусство «логических» доказательств, его потуги будут напрасны, доводы неубедительны, а читатель останется равнодушным и глухим к его словам.

Когда о той или иной книге возникают у критика и читателя два полярных, исключающих одно другое мнения, пусть будет сказано не в обиду критикам — писатель предпочитает ориентироваться на мнение читателя. Пусть поймут меня правильно — я отнюдь не хочу противопоставить двух главных ценителей художественного произведения.

Каким бы широким умом, образованием, профессиональными навыками ни был наделен критик, все равно окончательное слово всегда остается за народом — высшим ценителем искусства. Следует сказать, что в литературе временами бывают свои переоценки или недооценки. Мнение же народа, как правило, безошибочно.

Из всего сказанного не следует, однако, делать вывод, что профессиональная критика в загоне и не пользуется авторитетом. Наоборот, я, как один из многих писателей, никогда не умалял и не умаляю благотворного значения критики для творчества писателя. Быть может, иной раз мы так строго судим критику потому, что слишком хорошо понимаем, насколько серьезна ее роль в формировании и развитии всей литературы.

Во всяком случае, я не разделяю обывательского мнения, бытующего в нашей среде. По мнению обывателя, который постоянно ищет острых ощущений, писатель — не писатель, критик — не критик, а нечто вроде враждующих между собой родов, этаких Капулетти и Монтекки. Но по своему простодушию и наивности обыватель склонен к преувеличениям.

В самом же деле все обстоит далеко не так. Каждому должно быть понятно, сколь необходима обоюдная поддержка и помощь писателю и критику. Писатель ищет в критике н, к счастью своему, нередко находит умного, объективного в суждениях толкователя своего произведения. Писатель ищет помощи у критика, особенно когда ему становится трудно. Скажем, вдруг писатель застрял на каком-то проклятом месте своей новой вещи. Хоть убей, но работа не идет дальше. И опустошенная душа писателя как ограбленный дом — она пуста, нет ни желания, ни стремления продолжать работу. Именно в это время, когда средь бела дня он вроде бы потерял самого себя и ищет, хочет найти себя, свое место в этой тоскливой пустоте, тогда-то писатель непременно обращается к критике. В критике, как в зеркале, он хочет видеть самого себя, свои ошибки и просчеты, свое место В жизни. Одним словом, ищет свою творческую сущность. Писатель в литературном критике хочет видеть не просто ценителя, как иногда у нас говорят, а с тайной надеждой в душе обращается к критику, видя в нем сострадателя своей вещи. И здесь-то должна быть соблюдена мера объективности, чтобы сострадание и сопереживание не толкали на излишнюю чувствительность, наоборот, способствовали пробуждению в критике самого мудрого и справедливого чувства. Оставаясь на незыблемом постаменте справедливости, критик со своей стороны также должен требовать от писателя правдивости, мужества и умения смотреть правде в глаза, хотя бы она несла с собой немалое страдание автору. Лишь только тогда каждая новая статья критика будет, несомненно, полезной. Такая статья — не только единственно правильное прочтение произведения, она, кроме всего, обогащает вкус читателя. Однако, оглядываясь назад, мы видим, что в истории нашей литературы было время, когда критика сдавала свои позиции.

Еще свежи в нашей памяти огульные охаивания талантливых произведений и приклеивания автору всевозможных ярлыков. К счастью, теперь все позади. Мы давно уже живем под лозунгом творческой солидарности литературных сил. И не напрасны наши усилия. Наблюдается тенденция лояльности, диктуемая чисто рациональными соображениями во что бы то ни стало создать творческую обстановку честности и чистоты в отношениях между писателями. В этом направлении работает и критика. Но в этом хорошем деле я вижу какие-то явные промахи. Проявление лояльности идет, как мне кажется, за счет потери в значительной степени честности в отношениях. Я не скажу, что совсем не «удается» нам честность в литературной критике, она вроде бы тоже «получается», но нередко это выглядит так, как принято говорить в иной среде: «Честность — понятие растяжимое».

Древнее понятие — честность имеет точное и единственное значение. Но человеческая корысть всегда норовит внести что-то свое в это понятие. Особенно если кто-нибудь из нас, литераторов, ищет для себя какую-то выгоду, он непременно старается чуть-чуть, хотя бы в малой толике видоизменить это понятие в свою пользу. Честность и чистоту в литературе ни в коем случае нельзя понимать как известную проповедь — непротивление злу насилием. Честность, скорее, — здоровый дух в здоровом теле.

Одним словом, взаимоотношения литераторов должны строиться на принципиальных позициях.

Либерализм убивает мысль. Проявление малейшего признака либерализма в критике порождает в свою очередь разноликих угодников. Как правило, критики-угодники дезориентируют общественное мнение. Творчество требует творческой обстановки, требовательности, честности и чистоты в отношениях; принципиальности, честности, острой проблематичности мыслей, публицистической взволнованности, радости за удачи, боли за поражение родной литературы и, наконец, большой страстности истинного ценителя произведения искусства — все это обязательные качества для настоящего критика.

Плохо, когда в ценителе изящного преобладает излишняя чувствительность и жалостливость. Надо любить произведение. А у нас зачастую получается наоборот: сперва любят творца, потом уже через свою любовь судят о его творении. В таких случаях, конечно, ползет по страницам рецензий, статей, эссе личное отношение, а отсюда и снисхождение. В таких статьях, как правило, не видно критика, облика его, нет и в помине требований, предъявляемых произведениям, но зато есть налицо его любовь к автору.

Мы тоже за то, чтобы критик любил писателя, умел понимать причины его . слабостей, умел опекать и оберегать его от ложного пути, но и за/ то, чтобы, когда дело коснется разбора произведений, критик принимал облик строгого судьи, объективного, независимого. Точнее говоря, умел бы любить и ценить писателя, как любит и ценит друг друга, предъявляя к нему самые строгие требования, ко всем произведениям без исключения, то есть применяя «требовательную любовь», чего в свое время настойчиво добивался от критиков Луначарский.

Итак, за требовательную любовь в критике!