Эту историю я узнал от Джима в сто одиннадцатом году космической эры.

Друг мой Джим после тридцати лет пилотской работы на маршруте Земля Марс (ну и, конечно, обратно) вышел на пенсию и в районе аэропорта Метрополис открыл небольшой кабачок для роботов. Это было в первые годы Великих Реформ, когда роботы стали пользоваться антропоидными правами, системой общественного страхования и многими другими социальными благами. Они уже не могли быть размонтированы без их на то согласия, а когда они ржавели, их отправляли на заслуженный отдых с небольшой месячной пенсией, которой только-только хватало на то, чтобы купить смазку для шестерен и подзарядить аккумуляторы.

В корчму Джима — это допотопное словечко нравилось роботам, потому что напоминало о доавтоматических временах, — роботы наведывались охотно. Джим мог предложить клиентам машинное масло высшего качества, кокосовую смазку, а также изумительную смесь тавота с керосином. В качестве закуски большим успехом пользовались фирменныемикромагниты и порционные абразивные порошки для шлифовки проржавевших маслопроводов.

— Среди многочисленных горе-работничков, которые регулярно пропивают у меня гроши, — рассказывал Джим, — особое внимание обращает на себя пара дружков, Катодий и Анодий. Катодий любит посетовать на своих бывших хозяев. За долгую службу у него сменилось семьдесят два хозяина. Ни больше, ни меньше. Если верить Катодию, это была компания сущих бездельников в человеческом обличье. Один то и дело грозился размонтировать своего робота, второй постоянно менял приказы, вызывая путаницу в ассоциативных связях, третий не разрешал Катодию анализировать полученные распоряжения, четвертый скупился на смазку и тем самым ускорял процесс ржавления, а когда Катодий заметил, что-де при таком обращении недолго и на свалку попасть, он ответил, что на этом свете в роботах нет недостатка. Заржавеет один, создадут другого, более совершенного. Надо было обладать немалой поверхностно-термической закалкой и изворотливостью, чтобы выдюжить в столь неблагоприятных условиях и дождаться эры Великих Реформ. Катодий частенько уносился мыслями в светлое будущее, мечтая о несбыточном. Ах, как было бы славно, если б не человек, а робот мог отдавать приказы, а люди превратились бы в покорных обезржавливателей бывших машин.

Но болтливый Катодий был всего лишь надоедливой шарманкой. Когда же начинал говорить Анодий, казалось, играет симфонический оркестр. Анодий некогда был пылесобирателем на межпланетных кораблях и вел свою родословную еще с докосмических времен, с тех давних пор, когда его прапрадеды именовались пылесосами. Анодий не терпел этого вульгарного слова. Себя он именовал не иначе как Абсолютным Поглотителем Отходов Хаотической Человеческой Деятельности и не соглашался ни на какие сокращения вроде АПОХЧЕД, утверждая, что время бесконечно и, стало быть, нет никакой необходимости его экономить, тем более в таком серьезном деле, как профессиональное титулование. По его глубокому убеждению, всякие сокращения выдумали примитивные люди докибернетического периода, которые создавали поговорки типа "время — деньги", не имея по существу ни того, ни другого.

Межпланетные связи до сих пор ограничиваются маршрутами Земля — Марс и Земля — Венера. Ну и, разумеется, обратно. На Меркурий летают только жароустойчивые автоматы, а пространство между Марсом и Юпитером, заполненное осколками и обломками таинственных планет, представляет собою зону, доступную пока лишь для ультрателескопов, и не имеет никакого туристского или промышленного значения. Поэтому пылесосная деятельность Анодия была ограничена лишь хорошо изученными и абсолютно безопасными трассами. Вот уже много лет, как не было зарегистрировано ни единого даже пятиминутного опоздания кораблей, летящих на Марс, ну и, разумеется, обратно, и произошла только одна мелкая авария во время полета на Венеру. Мне это доподлинно известно.

Бессовестное вранье Анодия навело меня на мысль о том, что в хранилищах фабулярных микрофильмов у него есть какие-то знакомства. Как ты знаешь, роботам в принципе не разрешается читать с библиотечного экрана, потому что это отрицательно влияет на их работу. Был такой случай, когда робот-повар отравил целую группу электромонтеров, обедавших в столовой. Бедняга что-то перепутал в рецептуре блюд под влиянием книгофильма о некой Лукреции Борджиа, мифической фигуре эпохи восковых свечей. Чтокасается Анодия, то, решив проверить свои предположения, я однажды подбросил им на столик портативный магнитофон, а в порцию масла влил несколько капель бензина. Результат не заставил себя долго ждать. В тот вечер Анодий избрал темой приключения в кольцах Сатурна. Как ни странно, это меня успокоило, Нет, решил я, Анодий нигде немог прочесть ничего подобного. Вот точная запись этого героического мифа, — тут Джим нажал клавишу магнитофона.

— Нам не повезло с первых же минут. Когда суперэкспресс "Скорпион" пронизал стратосферу, одному из пассажиров приснился черный кот. Это вызвало панику среди участников полета. Между нами, роботами, говоря, привычка спать и видеть сны — отвратительна и, несомненно, указывает на низкий уровень человеческого сознания. А с тех пор каккоты, разделив судьбу мастодонтов, птеродактилей и туров, окончательно вымерли, они только во сне и могут перебегать дорогу и предвещать несчастье.

Ну, как бы там ни было, а чему быть — того не миновать. И тут уж ничего не поделаешь. Ты не можешь себе представить, дорогостоящий Катодий, что тут началось. Сначала испортились фосфорические карты неба, потом пилот растерялся, сбился с пути, а когда опамятовался, оказалось, что Марс уже позади и космический корабль мчится дальше, то и дело задевая бортом за астероиды. Ну и штучки же эти межпланетные блохи, скажу я тебе. Одна микропланетка была целиком из золота, во всяком случае вся ее поверхность излучала золотое сияние. Другая, на первый взгляд простенькая такая, словно бы железная, была покрыта рубинами. Она напоминала человеческую кровь на металлическом панцире робота — смыть ее нетрудно, по потом железо ржавеет.

— Знаю. Когда мой тридцать пятый хозяин саданул голым кулаком по моему фоновыходу, то капельки крови испачкали мне приставку с универсальной головкой.

— Не прерывай, когда товарищ говорит. Так вот, летим мы сквозь этот рой недоразвитых планеток, а люди ахают и охают. Пилот грозится сделать себе харакири, иначе говоря, человеческий демонтаж, потому что, видите ли, он за все годы работы не опаздывал ни на минуту, а тут контрольные часы показывают опоздание уже на два часа. Механик утверждает, что нельзя выполнить маневр разворота, потому что вся наша лайба развалится, и что это просто-напросто скандал, когда такие вот гробы, как наш, годные только на то, чтобы перевозить на них роботов, все еще работают на пассажирских маршрутах Земля — Марс, ну и, разумеется, обратно. Топливщик обращает внимание на то, что топлива хватит только на двести пятьдесят часов. Какая-то дама выключает свои контуры сознания и падает в обморок.

— Знаю. Однажды я заскрипел и дал такое фортиссимо, что на приеме у моего сорок второго хозяина четыре дамы тут же потеряли сознание. Я окропил их керосином, чтобы онипришли в себя. Где там! Хозяин в тот же вечер продал меня по дешевке.

— Кто тут из нас рассказывает? Ты или я? Я тоже полил керосином эту фифу и попробовал ее разогреть с помощью спичек. Это вызвало небольшую панику. У людей, как обычно, появились ко мне претензии. Даму потом выкинули из ракеты через запасной люк, и таким образом на трассе стало одним астероидом больше. Все карты пришлось менять. А мне хотели повыкрутить винты, но на это не хватило времени, потому что мы как раз влетели в пространство между лунами Юпитера.

— Двенадцать.

— Что двенадцать?

— Двенадцать лун у Юпитера.

— Глупости. Сразу видно, что ты читаешь одни только докосмические справочники. Этих лун сто двенадцать. Теснота, как на свалке металлолома. Толкаются, словно в футболиграют. Время от времени кусочек какой-нибудь луны отрывается и падает на Юпитер. Сам понимаешь, в такой ситуации мы не могли опуститься. Поэтому полетели дальше. У людей подсистемы регулирования совсем уж разболтались. Они пели песенки, пытались запустить радиоультрапередатчик и посылать на Землю какие-то завещания. Только роботы вели себя как положено. Подметали, подметали, подметали. Все звездную пыль, капельки, которые на пилотском жаргоне именуются слезами, клочки бумаги. А когда нечего было подметать, опять разбрасывали по палубам содержимое мусоросборников в кабинах и все начинали снова. Это и есть геройство.

— Значит, ты герой?

— Незаметный. То есть незамеченный. Ох уж эти мне люди! Чтоб их заржавевшей электробритвой ободрало, этих возомнивших о себе млекопитающих из побочной ветви обезьян. Ну, не будем забивать себе катушки. Итак я говорил, мы подметали так энергично, что и не заметили, как перед нами появились кольца Сатурна. Топливо было на исходе, и мы могли просто-таки завязнуть в пространстве, но вдруг в районе первого кольца запасы топлива сами по себе возобновились. Люди принялись верещать, у лысых проклюнулись волосы на голове, у стариков прорезались зубы. Чистая комедия, как на древних телелентах. Никто не знал, как объяснить все эти чудеса. Однако мы проторчали внутрикольца достаточно долго, чтобы распутать эти загадки природы.

— Знаю. Кольца Сатурна состоят из бесчисленного множества мелких спутников…

— Не жонглируй сведениями из научно-популярных лекций! Что значит "спутники"? Первое кольцо Сатурна состоит из огромного количества муравейников. И живут там муравьи, обыкновеннейшие муравьи.

— Такие, как на Земле?

— О земных муравьях они говорят с сочувствием, как о родственниках из провинции. Муравьи Сатурна на первый взгляд ничем не отличаются от земных, но питаются они небытием.

— Чем?

— Небытием. Ты же знаешь, что любая материя сгорает дотла, что каждое бытие становится небытием, ржавеет, подвергается эрозии, разложению. Так вот, огромные массы исчезнувшего бытия образуют внематериальные потоки излучения. Муравьи первого кольца стягивают их со всей Солнечной системы и питаются ими. Тут получается то же, что с двуокисью углерода. Растения поглощают ее и очищают воздух, которым опять можно дышать. Муравьи поглощают небытие и выделяют бытие. Происходит рео… реонебы… реонебытивание бытия.

— А ржавчину они тоже поглощают?

— Разумеется. Они всеядны. Поглощают даже те формы небытия, которых еще нет, которые еще только появятся после претворения в жизнь грядущих изобретений и возникновения более поздних форм органической жизни.

— Дальше, дальше.

— Так вот, в этом первом кольце люди обрастают волосами и обзаводятся зубами. К ним возвращаются не только воспоминания детских лет, но и эмоции ранних биологическихфаз. И на месте одного человека возникает целый муравейник. Какой скандал! В кабинах теснота, склоки! Фантом-сосунок нашего пилота пищит, требуя молока, а фантом-студент того же пилота требует водки. В языке роботов просто нет достаточно ярких слов, чтобы описать кутерьму, которая была вызвана отравлением мира процессами реонебытивания.

— Ну и чем же все кончилось?

— Избыток неизрасходованного топлива с силой вытолкнул нас из первого кольца Сатурна во второе.

— О химически чистый святой Железий! Смилуйся над нами!

— Не прикидывайся святошей! Нет никаких святых Железиев. Тем более химически чистых. Все это человеческая выдумка.

— Да я просто по привычке. Я и сам не верю ни в святую железную руду, ни в благословенный алюминий. Разве что в перекись водорода, да и то самую малость.

— Ну, ладно, ладно. Вот второе кольцо действительно состоит из небольших спутников, которые вращаются то в одну, то в другую сторону. Вращаясь в одну сторону, они поглощают избыток материи, воссоздаваемой муравьями первого кольца, вращаясь в другую — возвращаются в первоначальное состояние. Таким образом сохраняется равновесие. Наш корабль, попав в область переменного вращения, то разбухал от избытка форм бытия, то сжимался до самых границ энтропии. В сущности это было достаточно нудно, потому что течение цикла можно было предвидеть. То мы не успевали справляться с подметанием, то вообще нечего было подметать, Это расшатывало обратные связи роботов.

— А люди?

— Совсем посходили с ума. Когда салон заполнялся, они начинали просачиваться во внекорабельное пространство. Когда пустел — пытались увеличить количество бытии.

— И сколько времени это продолжалось?

— Долго ль, коротко ль — эти определения не имеют смысла там, где налицо замкнутая монотонная повторяемость явлений. Кольцо колебалось, а я то подметал, то полировал пустой пол салона и все думал, как бы освободиться. Наконец мне удалось разработать рискованный план. Когда маятник максимально отклонился в сторону уменьшения количества бытия, я пробил стону космолета и вывалился в пространство, попав в третье кольцо Сатурна.

— Третье кольцо!

— Да. До него тоже доходит избыток реуничтожений, выделяемых муравьями из первого кольца. Но они уже не вызывают состояния равновесия, как это происходит во втором кольце. Их слишком мало. Однако достаточно умный робот может использовать эти волны в своих целях.

— Как?

— Создавая из них такой мир, который пожелает и который хочет вообразить. Так вот, из этого хрупкого материала я построил себя, тебя, этот кабак, магнитофон, который нас подслушивает, прогорклое масло, которым нас потчует старина Джим, и эти прокисшие закуски.

— Не понимаю.

— Эх ты, растяпа. Заруби себе на носу — тебя нет. Ты и твои воспоминания о семидесяти двух хозяевах, так же как и этот задавака Джим, хозяин корчмы, — все это взято со свалки у третьего кольца Сатурна. Есть только я — Абсолютный Поглотитель Отходов Хаотической Человеческой Деятельности, я, Анодий, неизвестный герой и непризнанный поэт. А люди, которым я служил, подметая кабины и салоны, кружат во втором кольце, и в их судьбе ничего не изменится отныне и во веки веков.

— Алюминь!

Джим выключил магнитофон.

— И подумать только, — сказал он, — что эта наглая металлическая метла, которую списали с корабля, так как она уже не в состоянии была толком подметать, считает себя демиургом, создателем меня и тебя, не говоря уж о планетной системе, в которой мы живем.

— Прости, — скромно заметил я. — Разговор шел только о тебе. Магнитофон свидетель, что Анодий не знает о моем существовании, а стало быть, он меня не создавал.

— Постой, постой. Сегодня опять выплачивают пенсию роботам. Анодий и Катодий придут опрокинуть по масляшке. Может, на этот раз мы узнаем что-нибудь о внегалактических туманностях. Кто знает, что еще способна выкинуть ржавеющая система информации нахального робота. Он там, кажется, что-то пищал относительно того, что я-де ему всучиваю эрзац-масло?

— А какое масло ты ему всучиваешь?

Джим промолчал.

В течение нескольких дней я никак не мог отделаться от ощущения, что где-то уже слышал или читал о кольцах Сатурна. Решив проверить свою догадку, я отправился в библиофильмотеку, в которой просмотрел уйму книг и фильмов докибернетической эпохи, и наконец напал на фантастический рассказ, который мог послужить источником идей для Анодия. Разумеется, в рассказе не было муравейников, зато речь шла о следах какой-то цивилизации, которая окружила свою планету кольцами пространственных циклотронов и мощных магнитов двойного действия, притягивающих и отталкивающих в зависимости от направления полета космические объекты. Герои фантастической новеллы переживали различные приключения, тревоги сменялись у них надеждами, периоды депрессии — энтузиазмом. В то время в литературе существовала определенная дидактическая повествовательная схема, которой авторы придерживались, сочиняя в огромном количестве приключенческие историйки для иллюстрированных журналов.

Пользование библиофильмотеками было автоматическим, и читателям предоставлялась абсолютная свобода при одном условии: надо было расписаться в древней книге посещений. Люди, как известно, ленивы и предпочитают переносить страницы книги на экран домашнего телевизора, нежели копаться в каталогах, поэтому книга посещений была тоненькой. Тем скорее мне на глаза попало повторяющееся чаще других имя Данте Уэллс.

Однажды, когда я вышел на минутку передохнуть в небольшой сад, вдалеке мелькнула какая-то странная фигура. Тело окутывала длинная пелерина, лицо скрывалось за темными очками и высоким старинным воротником, который теперь в ходу только в театрах, когда там ставят что-нибудь античное. Действуя скорее инстинктивно, я решил поближе приглядеться к человеку в очках, однако он успел скрыться. Несколькими днями позже я наткнулся на этого незнакомца у выхода из здания библиофильмотеки. Он хотел пропустить меня вперед, но я начал разговор.

— Простите, вы случайно не Данте Уэллс?

— К вашим механическим услугам.

Меня удивил несколько устаревший оборот речи. Я внимательно присмотрелся. Неужели? Ну, конечно! Что скрывается под одеждой и маской? Я решил рискнуть.

— Мы, кажется, знакомы?

— С вашего разрешения, это ошибка.

Теперь я был совершенно уверен, что видел его в корчме Джима.

Я пошел в атаку.

— Анодий?

Послышалось отчаянное:

— Т-с-с-с…

Я вспомнил, что под угрозой вывинчивания пятого юстировочного винта роботам вход в библиофильмотеку запрещен. Однако мне удалось успокоить Анодия и пригласить его на интимную беседу в кафе. Я пил коньяк, он бензин. Несмотря на это, нам удалось отлично сговориться.

— Почему ты назвал себя Уэллсом? Ты знаешь, кто ото такой?

— Знаю. Весьма совершенный робот докосмической эры, — без колебаний ответил Анодий. — Я видел его фильмы "Машина времени", "Человек-невидимка".

— Хм! Робот? Впрочем, не в этом дело. А Данте?

— О, это был ужасный дракон. Он жил в долине, именуемой Флоренция, а когда люди изгнали его оттуда, спрятался в темном лесу и выкопал в нем три ямы: ад, чистилище и рай. Ваду были калориферы, правда старого типа, но зимой грели неплохо. В чистилище подавали отличное мороженое с керосинированным наполнителем. А рай — это была библиофильмотека, в которую впускали только драконов и роботов.

Если б не изумление и не боязнь прервать беседу, я рассмеялся бы во весь голос. Анодий не избавился от подозрительности, его линзы в объективах время от времени мутнели, что явно указывало на большие колебания напряжения. Поэтому я прикинулся, что его знания вызывают у меня удивление.

Однако Анодий быстро освоился, я бы сказал, внутренне развинтился. И тут я без всякого труда перевел разговор на кольца Сатурна. Робот упорно твердил, что был там лично, а вот рассказа о магнитах никогда не читал.

— Вы мне явно не верите, — с грустью сказал он. — Ну что ж. Тем не менее я утверждаю, что ничего не выдумал, скорее многое утаил.

— Утаил? Но почему?

— Потому что мне бы никто не поверил. Никто бы не понял. Катодий только на то и годен, чтоб масло жрать. С этими своими семьюдесятью двумя хозяевами стал совсем идиотом. Для робота общение с людьми очень вредно. Это деморализует и оглупляет.

Хм, признаться, некоторые золотые мысли Анодия не очень-то пришлись мне по душе.

— А ты не преувеличиваешь? — спросил я довольно резко.

— Нисколько. Вы, разумеется, исключение, а другие? Даже говорить не хочется.

— Что же ты утаил?

— А то, что третье кольцо Сатурна — это огромная кузница. В ней есть металлы, о которых на нашей провинциальной Земле даже понятия не имеют. Есть металлы тверже алмаза и легче алюминия. Есть прозрачнее воздуха и эластичнее резины. Вы не поверите, есть металлы мыслящие и металлы вечноживущие, которые не берет ржавчина. Есть металлы, сваривающие материю с антиматерией. Все это колеблется, самоконструируется. Третье кольцо Сатурна — это центр нашей Солнечной системы, а может, и всей Галактики. Я нашел там металлические священные книги о предыстории роботов.

— Да ну?

— Слушайте внимательно. Планета Сатурн была планетой роботов, самых мудрых существ во Вселенной. Когда она стала им тесна, они переселились на квазары, где нашли неисчерпаемые источники энергии. Однако небольшая группа молодых любителей приключений перед тем, как окончательно покинуть нашу систему, решила посетить ее планеты. Они спустились на Землю и попали в мир амеб, гиппопотамов и пауков. Атмосфера Земли была вредна для двигателей трансгалактической ракеты. Что-то там заело. Экспедиция затягивалась. Тогда самый юный из роботов от скуки придумал себе дело. Сформовал роботообразное существо, биологию которого скопировал с пресмыкающихся улитоки земнобелковых млекопитающих. Это были отличные игрушки. Разумеется, они не должны были самостоятельно размножаться, но робот-недоучка забыл убрать соответствующие приспособления. Так началась история человечества.

— А роботы?

— Исправили машину и улетели. На третьем кольце Сатурна оставили дневник полета.

— А ты, Анодий? Ведь ты-то на Земле!

— Это уж совсем другой фортель. Вы не слышали об эволюции? Роботообразные — скользкие водянистые млекопитающие, именуемые людьми, спустя много веков начали наконец изготовлять сменные детали, потом научились все заменять, и таким образом опять появились роботы, пока еще менее совершенные, чем те, с Сатурна, но с каждым поколением все более прекрасные. Еще каких-нибудь полмиллиона лет — и они полетят на квазары.

Анодий потряс меня своей верой, роднившей его с человеком. Мне захотелось поговорить с этим электронным мозгом честно и откровенно.

— Анодий, ты ошибаешься. Все было иначе…

Я осекся. Анодий сбросил очки, и его железная маска — можно ли назвать ее лицом? — неожиданно покрылась ржавчиной от гнева:

— Катодий — дурак, хоть и робот. Ему нельзя говорить всей правды о Вселенной, но и вы не лучше. Мне все известно. Вы называете меня наглой метлой, потому что всю свою автоматную жизнь я проработал на вас. Вы не верите ни в третье кольцо Сатурна, ни в вечность металлов, ни в то, что своим существованием вы обязаны роботам, потому что самостоятельное развитие земной фауны остановилось на мартышках и дальше без нашей помощи бы не пошло. И вдобавок ко всему вы еще подаете в корчме эрзац-масло!

Последние слова Анодий выкрикнул с таким отчаянием, что я от имени Джима торжественно поклялся улучшить качество масла. Больше того, я пообещал поговорить где надо, чтобы Анодию в порядке исключения разрешили пользоваться библиофильмотекой без ограничений. Так что ему уже не нужны будут псевдонимы и переодевания. Может быть, это положительно скажется на системе самообучения "Данте Уэллса" и ему не понадобится больше обращаться к мифологии, а кольца Сатурна не будут уже предметом идолопоклоннической влюбленности, а станут реальной темой астрономической работы? Разве что Анодий — робот-поэт, тогда уже ничто не в состоянии спасти его…