Глава первая

На Руси молвят: «Не давши слова – крепись, а давши – держись». Вот и держался Никита, верно нес службу и собирался нести ее до самой кончины базилевса, как и обещал. Обещал, да только мысли увидеть родной дом не терял. Не скорой смерти желал Василию, а лишь отпуска на малый срок, проведать родовичей и матушку. К базилевсу Никита относился с уважением, под его рукой ему, наемнику, жилось сытно, только всем известно: «Родная сторона – мать, чужая – мачеха». Слал время от времени вести и подарки в Киев, получал ответы о том, что все близкие живы, а вот навестить их не мог, мешали тому то Святополк, то Болеслав, то печенеги, то полученные в битвах ранения и бесконечные войны, которые вел неутомимый император Василий, названный за победы над болгарами Болгаробойцей. Вот и ныне вел он свое войско на восток, к владениям грузинского царя Георгия. Долгое время взор Василия был направлен на запад, в сторону Болгарского государства и италийских земель, но пришло время, когда после долгой войны Болгария была покорена. В 1018 году базилевс Василий повел большое войско на столицу Болгарского царства Охрид, но неподалеку от города Адрианополя его встретили патриарх, бояре и вдовая царица Мария с детьми. Императору были переданы ключи от ворот города и хранилищ казны владетелей Болгарии. Однако не все сложили оружие. На следующий год стратиг Константин Диоген захватил последний оплот болгар – крепость Сирмий. Сбылась давняя мечта базилевса, теперь ему принадлежали обширные земли Болгарии и Сербии. Ромейское государство вернуло свои прежние владения. Еще год спустя, в италийских землях, войско катепана Василия Сардонти подошло к мятежному городу Бари и после двухмесячной осады овладело им. Успехи Василия на западе были значительными, но за это время окрепли его противники на востоке…

После смерти Баграта – царя абхазов и картвелов, коих в Ромейском государстве называли еще ивирами, иверами или иверийцами, на его место встал сын Гурген – Георгий. Молодой, смелый и мужественный владетель царства Сакартвело, которое включало в себя Абхазию, Кахетию и Эретию, быстро набирал силу, но, несмотря на это, потерял часть земель, обретенных отцом. Азнауры Кахети и Эрети воспользовались его неопытностью и отделились от государства. Царем отделившихся земель стал Квирике Диди, иначе Великий. Георгий, сомневаясь в том, что сможет одолеть противника, опытного полководца и храброго воина, покорившего изрядную часть земель Аррана, вынужден был заключить с ним союз. Однако стремление расширить свои владения в нем не пропало. Он договорился о совместных действиях с халифом Аль-Хакимом, правителем государства Фатимидов, и, пользуясь тем, что Василий занят войной на западе, захватил владения покойного родственника Давида Куропалата, прежде отданные им базилевсу. Но пришло время, когда Василий покончил с болгарами и обратил взор на восток. Базилевс решил наказать за дерзость царя Георгия и вернуть отнятое Тао-Кларджетское царство. Тому способствовала и кончина союзного Георгию халифа Аль-Хакима.

Василий действовал осторожно, используя военную хитрость. Дабы обмануть противника, он распустил слух, что собирается отвоевать у арабов сирийские земли, и даже направил в Антиохию припасы и вспомогательные отряды, а сам в конце зимы 1021 года стремительно двинул войско, в котором была и тагма Никиты, к Феодосиополису. Неподалеку от него было решено остановиться. Базилевс, желая обрести утраченные земли миром, отправил к Георгию послов. Войско стояло в ожидании.

Ромейским воинам не первый раз приходилось останавливаться в этом месте, называемом долиной Карин, бывали здесь и наемники-варанги. Вятич Бакуня, коего вскоре после гибели Гилли назначили кентархом, по-иному предводителем сотни, сидя у костра, рассказывал Никите:

– Слышал я от бывалых воев, что тут, у реки, два десятка лет назад войско Василия станом стояло, когда он пришел брать под свою руку владения, завещанные ему Давидом Куропалатом, правителем Тайка. В то время покойный ныне царь иверийцев Баграт хотел потягаться с ним за наследство, однако ему пришлось отступиться. Базилевс уладил миром, земли достались ему, Баграт стал куропалатом, а его сын Георгий, нынешний кесарь иверийцев, магистром. Только Багратову потомку этого показалось мало…

На этом рассказ не окончился. На следующий день в свободное от воинских дел время Бакуня вывел Никиту из стана. Они медленно пошли вдоль бурной реки и остановились на взгорке, рядом с могилой – приземистым бугорком, у подножия которого стоял камень размером с лошадиную голову. На нем были высечены знаки. Вятич кивнул на могилу:

– Здесь покоится родственник Гилли и соратник твоего отца. Я просил варягов прочитать, что на нем начертано. Они сказали, эти буквицы, по-варяжски руны, гласят, что здесь похоронен воин по имени Орм… В то время, о котором я тебе вчера говорил, некоторые из иверийских воинов приняли сторону базилевса. Их стан находился рядом с варангами. Русы и варяги повздорили с иверийцами из-за сена. Пролилась кровь. Первым был убит Орм. В отместку варанги прогнали иверийцев и многих из них истребили…

– Я знаю. Об этом мой отец рассказал Гилли, а он мне. Видимо, не случайно господь привел меня в эти края.

Никита по-новому осмотрел округу. Эти чужие места почему-то стали ему роднее. Мысль о том, что здесь побывал отец, что он когда-то так же стоял перед могилой убитого друга, наполнили душу грустью и гордостью…

* * *

На этот раз уладить спор миром не удалось. Переговоры продлились до лета, но ни к чему не привели. Георгий тянул время, укреплял крепости и войско, с которым и пошел войной на базилевса Василия. Первое время войска досаждали друг другу разорением сопредельных владений, что часто заканчивалось мелкими стычками отдельных отрядов, но вскоре войска стали искать большой битвы. Сошлись у верховьев реки Аракс. Никите участвовать в начале сражения не пришлось. Базилевс до поры умышленно держал наемников возле себя. С возвышенности, где располагалась тагма, Никита видел, как, сверкая оружием и доспехами, сшиблись людские лавы. Эхо гор далеко разнесло шум битвы, и было оно подобно грохоту камнепада и реву бурлящего потока. Перед битвой Георгий речами вдохновил воинов, и они были полны решимости одолеть ромеев. Это им почти удалось. Войско базилевса несло большие потери, пятилось, оставляя за собой оружие и даже часть обоза. Не дрогнул только центр, где находилась лучшая часть войска, в том числе и варанги, а также отряд катафрактов на правом крыле фаланги. Никита оглянулся назад, туда, где находился базилевс. Василий, восседая на белом коне, взволнованно махал руками, по его жестам было понятно, что он приказывает начать отступление. Отступления не случилось. Многие из иверийцев соблазнились добычей, и это ослабило удар. Опытный в воинском деле Василий заметил заминку и благополучного момента не упустил. Отряд катафрактов ударил справа и оттеснил иверийских всадников к заболоченному озерцу, где их кони увязли в иле. Началось избиение. Много славных воинов царя Георгия погибло, не в силах управлять конями и противостоять катафрактам и трапезитам, которые осыпали их тучей стрел и дротиков. Следом за катафрактами в наступление пошли варанги, к которым присоединилось остальное войско. Теперь отступали иверийцы и их союзники, но вскоре отступление переросло в беспорядочное бегство. Георгий сам ввязался в битву, желая личным примером вдохновить и остановить войско. Все потуги иверийского царя оказались тщетными, спасаться бегством пришлось и ему. Василий не стал уподобляться иверийцам и довольствоваться пока еще призрачной победой и сиюминутной добычей, а приказал преследовать противника. Георгий сумел оторваться и укрепиться в крепости в Триалети, где вновь собрал сильное войско для сражения. Базилевс вызова не принял, понимая, что воины измотаны походом и исход битвы может быть не в его пользу, повел их на зимовку к морю, в город Трапезунд в феме Халдия. Пленных и добычи было захвачено немало, в том числе и ценности, принадлежавшие некогда царю Георгию.

Путь от Триалети до Трапезунда, как и путь от места битвы до Триалети, стал кровавым для жителей земель, по которым карающим мечом прошло войско Василия Болгаробойцы. Базилевс, разгневанный неуступчивостью иверийского царя и желая его устрашить, приказал разорить владения Георгия Багратида и его союзников. Воины Василия воспользовались приказом в полной мере. Горели селения и города, разрушались здания, не миновали разграбления даже христианские храмы. В жилищах брали все, что приглянулось: угоняли скот, увозили припасы, обрекая несчастных людей на голод. Безумная жестокость топтала железной стопой милосердие, усиливаясь с каждым днем. Даже Никите, теперь уже бывалому воину, было больно, страшно и стыдно смотреть на бесчинства, творимые сотоварищами по оружию. Жители целых селений уничтожались. Не щадили никого: ни стариков, ни детей. Никита своими глазами видел, как младенцев затаптывали копытами коней, насаживали на копья, разбивали головы об камни и стены, как на улицах, на виду у всех, в дорожной пыли и грязи насиловали женщин и девочек, как сотнями ослепляли и оскопляли мужчин и юношей, тысячами предавали смерти, десятками тысяч угоняли в рабство. И все это несмотря на то, что большинство из них были единоверцами. В который раз Никита убеждался в правоте слов старшего друга, ныне покойного варяга Гилли. Жалел, что в свое время не послушался его предупреждений. К великому сожалению, война имела две стороны: об одной рассказывали ему мать, Торопша и некоторые из старых воинов, это слава и добыча, о другой поведал Гилли и познал сам Никита: страх, смерть, убийство себе подобных и горе людей. Все это отвращало от войны, душа требовала оставить кровавое поприще, но были долг, данное слово и привычка к воинскому ремеслу. Чтобы успокоить душу, ходил Никита в храм, вел беседы со священником. Чернобородый грек, служитель господа, велел чаще молиться, говорил об испытаниях, посланных нам свыше, указывал на верующих в других богов, кои нещадно истребляют друг друга. Никита молился, каялся в грехах, просил у бога прощения и терпел: знал, чувствовал, что не пришло еще время отбросить меч…

 

Глава вторая

Всю зиму ромейское войско провело у моря, в Трапезунде: залечивало раны, набиралось сил, пополнялось. Корабли из Константинополя и иных городов государства привозили припасы и воинов. В начале весны из столицы приплыли еще две тагмы наемников-русов. С ними, к радости Никиты, явился Прокопий Кратос. Киевлянин немало удивился, когда Бакуня сообщил, что, пока он гулял по городским улицам и развлекался с развратными трапезундскими соблазнительницами, его дважды спрашивал некий константинопольский вельможа по имени Прокопий Кратос. Поведал и о том, что Прокопий будет ждать его завтра в полдень у церкви Панагия Хрисокефалос.

На поиски церкви Златоглавой Богородицы, так переводилось на русский язык ее название, Никита времени не терял, так как не единожды приходил в этот храм исповедаться и помолиться. Да и путь от крепости-акрополя, где располагалась его тагма, до церкви был недолог.

У церкви Прокопия не оказалось. Никита решил подождать и, дабы избежать укусов холодного сырого ветра с Русского моря, называемого греками Понтом Эвксинским, зашел внутрь. Среди сияния свечей, под защитой облицованных мрамором и порфиром стен, украшенных колоннами-сполиями, ажурной лепниной и разноцветной мозаикой, было тепло и уютно. Никита помолился и устремил взор на предалтарный столп с изображением стоящей во весь рост Богородицы с позлащенной головой. Киевлянин настолько увлекся созерцанием этой красоты, что не заметил, как к нему подошел Прокопий. Кратос тронул его за локоть и кивком позвал за собой. Его лицо было серьезным, что несколько обеспокоило Никиту. Однако на улице Прокопий улыбнулся ему как старому знакомому.

– Рад видеть тебя, мой молодой друг!

Никита улыбнулся в ответ:

– И я рад, Прокопий! Каким ветром тебя занесло в Трапезунд?

– Ты же знаешь, моя основная служба базилевсу заключается в поддержании закона и порядка в империи и искоренении внутренних врагов Божественного. Она-то и привела меня в этот чудесный город.

Никита глянул по сторонам, тихо спросил:

– Неужели в Трапезунде обнаружены недруги базилевса?

Прокопий приложил указательный палец к губам:

– Всему свое время. О врагах базилевса мы еще поговорим, но прежде хочу сообщить тебе о твоем брате Дементии, которого ты разыскиваешь.

– Где он? Что с ним случилось? Ведь в последний раз ты говорил, что он отправился в Херсонес. – Никита склонился к Прокопию. – Надеюсь, Дементий жив?

Кратос покачал головой:

– Верно сказано: «Излишняя торопливость – удел молодости»… Как ты помнишь, я помог Дементию избежать гнева патрикия Адриана Малеина, отправив его с экзархом Монгом на подавление мятежа в Херсонесе. Хазарин протоспафарий Георгий Цуло решил отделить Херсонес от владений божественного базилевса и возродить хазарскую державу, однако Монг, при помощи воинов владетеля города Тмутаракани, архонта Константина, коего вы, русы, именуете Мстиславом, разбил его в первом же бою. Цуло был взят в плен и отправлен на корабле Монга в Константинополь, где и принял смерть за измену базилевсу, а воины Мстислава, получив плату за помощь, добычу и пленных, ушли в Тмутаракань.

– Об этом я слышал, но хочется узнать, что стало с Дементием?

– Как мне стало известно, твой брат остался служить в страже Херсонеса. Наверное, Дементий думал, что там его не настигнет месть Малеина, но, как оказалось, он ошибался. Влияние и обширные знакомства помогли Адриану отыскать обидчика. Патрикий обещал за него немалую сумму, а монеты, как ты знаешь, помогают развязать языки. В позапрошлом году Малеину стало известно, что Дементий находится в Херсонесе. Возможно, о том рассказал человек, к помощи которого я прибег, отправляя Дементия в Таврику, или кто-то из сослуживцев твоего брата. Мало того, Малеину удалось узнать, что я помогал Дементию бежать из Константинополя. Он пригрозил мне большими неприятностями.

– Теперь тебе грозит опасность? – озабоченно спросил Никита.

– Ну, меня так просто не возьмешь, сейчас Адриану самому стоит приложить усилия, чтобы сохранить свою жизнь, но я сделаю так, чтобы ему это не удалось… Что же касается твоего брата, то ему грозила опасность – и немалая. Осенью минувшего года в Тмутаракань было направлено посольство… Ты, наверное, знаешь, что аланы и касоги являются союзниками иверийцев.

Никита кивнул.

– Так вот, стало известно, что царь иверов Георгий Багратид призвал их на помощь против нас, и они обещали направить к нему своих воинов этой весной. Для того чтобы этого не случилось, было решено связать их войной с архонтом Мстиславом, нашим союзником.

– Горазды вы, ромеи, чужими руками жар загребать.

– Это есть искусство, благодаря которому империя существует уже многие сотни лет. Да и жар мы загребаем не только чужими руками, но и при помощи оружия и умения воевать, потому создана ромеями столь великая держава. Одними только стараниями нынешнего базилевса приросла она многими землями и, думается, прирастет еще. А тебе посоветую не так громко выражать свои мысли. Знай – в империи полно соглядатаев. Даже стены имеют глаза и уши.

– Это мне известно.

– Если известно, то слушай дальше. Путь посольства пролег через Херсонес. Хуже всего, что одним из посланников, по его же просьбе, был назначен Адриан Малеин. По его приказу Дементий был схвачен.

– Его казнили?

– Нет, ему удалось бежать, но где он сейчас и жив ли, неизвестно.

– Но как тебе удалось обо всем узнать?

– Патрикий Адриан и рассказал. Из Тмутаракани посольство прибыло в Трапезунд, сообщить о согласии Мстислава помочь базилевсу и пойти войной на касогов. Ныне Адриан Малеин обласкан Василием, хотя, как мне стало известно, патрикий исподволь всячески препятствовал заключению союзного договора с русским архонтом. Пользуясь расположением к нему Божественного, он угрожает мне. Сказал, что за проступки Дементия буду расплачиваться я.

– Что же делать?

– А вот здесь мне и понадобится твоя помощь. – Прокопий утишил голос. – Я приплыл в Трапезунд не случайно. В Константинополе стало известно о заговоре против базилевса. Его отсутствие в столице и восстание в нескольких южных и восточных фемах дало повод некоторым вельможам надеяться на смену власти. Заговорщиков возглавили стратиг Анатолии Никифор Ксифий и Никифор Фока.

– Ксифий воин прославленный, особенно в битвах с болгарами, а о Никифоре Фоке мне слышать не приходилось.

– Никифор Фока, по прозвищу Кривой, сын Варды Фоки. Был такой мятежный стратиг, который поднял неудачный мятеж против предшественника Василия, славного базилевса Иоанна Цимисхия. Не успокоился Варда и с приходом к наследственной власти порфирородных братьев Василия и Константина, провозгласил себя императором и хотел поделить государство с другим мятежником, Вардой Склиром, но погиб в битве под Авидосом.

– Мой отец был в этом сражении вместе с другими воинами, коих прислал на помощь Василию наш князь Владимир.

– Я знаю, незадолго до этого они сражались у Хрисополиса, где твой отец и его друзья спасли меня и моего родителя от смерти. За что я им благодарен по сию пору и поэтому не хочу, чтобы мятежные времена, ослабляющие наше государство, вернулись. Однако не все считают как я и желают спокойствия и порядка. Некоторые рвутся к власти. Вот и Никифор Фока решил отомстить за отца и продолжить его дело, а с ним Никифор Ксифий и многие другие, в их числе и Адриан Малеин. Эти пауки плетут паутину вокруг Божественного. Сторонники мятежа имеются в Константинополе, в Анатолии, Каппадокии и других южных и восточных фемах, а также среди владетелей армянских земель, разоренных Василием в этом походе. Эти тянутся к Никифору Фоке, ведь он и сам родом из армян.

– И вправду паутина, – изрек Никита.

Прокопий продолжил:

– Мало того, через этих армян мятежники договариваются с иверийским правителем Георгием о совместных действиях против базилевса, за что обещают отдать ему часть земель империи, в том числе и владения Давида Куропалата… Но самое страшное, что заговорщики есть и здесь, в Халдии, в Трапезунде, среди стратигов и некоторых воинов, а возглавляет их Адриан Малеин. Мне стало известно, что он через патрикия Перса, сына Джоджика, из знатного рода земли Тайк, и его зятя Андроника сообщается с Георгием.

– Знает ли об этом базилевс?

– Божественному известно о кознях Георгия и мятежников. Думается, его благосклонность к Малеину будет недолгой. Но прежде мне, по поручению базилевса Василия, нужно раскрыть заговор в войске, пока оно находится в Трапезунде. Возможно, скоро ромейские легионы вновь будут брошены на владения царя Георгия. Сейчас правитель иверийских земель ведет переговоры с базилевсом и даже идет на уступки, но это все уловки. Георгий тянет время для того, чтобы укрепить войско и договориться с противниками Божественного, а потому мы должны разрушить его планы и разорвать паутину заговора.

– Мы? – На лице Никиты отразилось удивление.

– Да, мы. Сообщение о заговоре сделало базилевса Василия еще более подозрительным к своим подданным, он не доверяет приближенным, в особенности ромеям, а потому решил вручить свою судьбу богу и наемникам. Он до сих пор помнит, что благодаря воинам русского князя Владимира ему удалось сохранить власть. Божественный, как и прежде, надеется на верность и воинское умение хетайриев варангов.

– Думается, он не ошибается, но что могу сделать я?

– Надо подобрать пять десятков надежных людей, способных к пешему и конному бою.

– У нас в сотне кентарха Бакуни все такие.

– Раз так, я договорюсь, чтобы вашу сотню на время подчинили мне.

– Это хорошо, только мы воины пешие и коней у нас нет.

– Об этом я позабочусь, а пока держи все в тайне и ждите указаний. Думаю, ваши мечи скоро могут понадобиться мне и нашему божественному базилевсу.

* * *

Мечи русских воинов понадобились Кратосу спустя два дня. В полдень третьего дня Прокопий покинул Трапезунд в сопровождении Никиты, Бакуни и четырех их сотоварищей-русов. На вопрос Бакуни, куда они направляются, Прокопий ответил:

– Немногим раньше нас из города выехал человек на гнедом коне, в черном плаще и белой войлочной шапке. Мой соглядатай видел, как он входил в дом, где остановился Малеин, и вышел из него, а подкупленный мной слуга патрикия сообщил, что видел, как Адриан передавал ему письмо. Кроме того, удалось узнать, что имя незнакомца Шапур и он направляется в Тайк. Полагаю, что письмо, переданное Адрианом Малеином, предназначается патрикию Персу. Если это так, то, овладев посланием, мне удастся доказать виновность Малеина и раскрыть заговор. Для этого нам надо во что бы то ни стало перехватить гонца заговорщиков.

– Но почему его не схватили в Трапезунде? – поинтересовался Никита.

– Чтобы не спугнуть людей, причастных к заговору. В городе много глаз и ушей, а главное, языков, которые могут сообщить об этом Адриану и его сообщникам.

За посланцем следовали с осторожностью, подыскивали удобный случай и место, чтобы его схватить. Когда гонец остановился в придорожной таверне, Никита предложил:

– Может, здесь его и возьмем?

Прокопий предложение отринул:

– Думаю, этого не стоит делать. Возможно, в таверне его ждут пособники. Надо брать гонца на дороге. Воспользуемся тем, что он теряет время за едой, опередим и устроим засаду.

Бакуня предостерег:

– А если он успеет незаметно выкинуть послание, когда мы на него нападем? Тогда уже ничего не докажешь.

– И это верно, кентарх. – Прокопий задумался. – Как быть? Скоро начнет темнеть, ночью мы его можем упустить. Время дорого, надо что-то придумать.

Бакуня хитро прищурился:

– Есть у меня одна придумка…

 

Глава третья

Шапур, преданный слуга Перса, владетеля обширных земель в Тайке, остановил коня, когда увидел на обочине распростертое тело богато одетого человека, судя по одежде, ромея. Он помнил наказ хозяина меньше останавливаться и быстрее доставить ответ из Трапезунда, но соблазнительный вид туго набитого кошеля на поясе незнакомца заставил его покинуть седло и склониться над ним. Шапур подергал ромея за бороду, но тот не шевельнулся, это значило, что сознание покинуло несчастного путника. Шапур воровато огляделся. Дорога пуста. Рука потянулась к кошелю. Когда пальцы коснулись плотной материи, глаза ромея неожиданно открылись. Сильные руки схватили Шапура за горло и рукав. Это была западня. Шапур потянулся за ножом, но было поздно. Сзади навалились, скрутили, стали вязать руки и ноги. Ромей поднялся, зашарил ладонями по одежде, залез за пазуху, вынул сверток. Шапур дернулся, но его прижали к земле. В свертке оказалось два послания. Ромей прочитал оба, а затем похлопал по плечу высокого лобастого воина с темно-русой бородой:

– Великая похвала тебе, кентарх Бакуня! При помощи твоей уловки нам удалось завладеть письмом Малеина к Персу и к царю Георгию, где он предупреждает его о намерениях базилевса Василия и договаривается с иверийцем о скорых совместных действиях. Кроме того, у нас теперь есть свидетель, который под пытками расскажет все, что ему известно, и подтвердит все, что от него потребуется. Заговорщики у нас в руках. Теперь мы быстро распутаем их паутину!

– Рад послужить Божественному. Думаю, иначе быть не могло. – Бакуня посмотрел на Шапура. – Мне в вятских лесах и не такого зверя удавалось на приманку ловить…

– Если сегодня мне удастся попасть на прием к Божественному и показать ему письма, то завтра вам представится возможность изловить зверя гораздо крупнее.

На следующий день в Трапезунде стали брать под стражу замешанных в заговоре подданных базилевса. Схватить патрикия Адриана Малеина было поручено воинам из сотни Бакуни. Взять Адриана живым не удалось.

В полдень кентарх Бакуня, Никита и десяток их соратников ворвались в дом, где остановился патрикий. Они быстро обезоружили стражника у ворот. Двоих воинов Бакуня оставил охранять вход, шестеро остались во внутреннем дворике, еще двое вместе с Бакуней и Никитой поднялись по лестнице на второй ярус, вошли в спальную комнату Адриана. Малеин стоял у ложа спиной к двери. Он был нарядно одет и встретил воинов полный спокойствия и достоинства.

– Кто вам позволил входить в мои покои без разрешения?!

Бакуня заговорил первым:

– Патрикий Адриан Малеин, следуйте за нами. Вы обвиняетесь в заговоре, и по приказу нашего божественного базилевса Василия мы берем вас под стражу.

Ни один мускул не дрогнул на лице патрикия, но оно заметно побледнело. Изобразив на лице улыбку, он произнес:

– Я как раз собрался навестить базилевса, но вижу, Божественный сам прислал за мной.

Бакуня кивнул воинам:

– Возьмите его.

Воины подступили к патрикию. Бакуня и Никита остались стоять у дверей. Адриан указал на ложе позади себя, на котором лежал небрежно брошенный зеленый плащ:

– Я думаю, мне будет позволено одеться теплее, сегодня дует холодный ветер.

Бакуня дал согласие. Патрикий повернулся к ложу, нагнулся… Мгновение – и плотная шелковая ткань обвила голову одного из воинов, а в руках патрикия блеснуло лезвие меча, до поры скрытого плащом. Острие пронзило бедро одного из воинов и скользнуло по шее его сотоварища. Бакуня и Никита выхватили мечи, кинулись к патрикию, но тот, перепрыгнув через ложе, скрылся в окне. Никита оказался у окна первым, и увидел, как Адриан убегает по черепичной крыше одноярусной хозяйственной постройки, примыкающей к внутреннему дворику. Никита не медлил, скинул шлем, прыгнул вниз.

Бежать в кольчуге было тяжело, но молодость и природная выносливость уравнивали силы. На стороне Никиты оказалась и удача – Адриан неудачно спрыгнул с крыши. Никита видел, что он стал припадать на левую ногу, а расстояние между ними – сокращаться. Но опытный патрикий не сдавался, он легко перемахнул через забор и побежал по узкой улочке. Никита не отставал, он уже настигал беглеца, когда тот резко свернул за угол. То же сделал и Никита. Меч Адриана заставил его пригнуться, а ловко подставленная нога – упасть в грязь глухого трапезундского дворика. Патрикий устроил преследователю западню. При падении меч Никиты отлетел в сторону, теперь ему приходилось надеяться на своевременную помощь Бакуни и воинское умение, которому его обучали дед Гремислав, Витим, киевская дружина и варанги. Никита успел вскочить на ноги, но до меча было далеко, а Адриан рядом. Патрикий ударил сверху вниз. Никита шагнул в сторону, перехватил руку противника у запястья, вывернул кисть. Меч патрикия упал на землю, ему удалось избавиться от захвата, но вновь овладеть оружием он не смог. Никита ногой отбросил меч в сторону. Адриан встал в стойку. Будучи отличным борцом и бойцом на кулаках, он надеялся одолеть противника без помощи оружия, тем более что тот на опытного единоборца похож не был и, кажется, не собирался сопротивляться. Никита стоял прямо, опустив плечи и широко расставив ноги, руки висели плетьми вдоль тела. Адриан ударил первым, целился кулаком в голову. Никита уклонился. Вторая попытка сбить противника с ног тоже не принесла патрикию успеха. Никита качался из стороны в сторону, бестолково махал руками, подобно пьяному человеку или рассерженному медведю. Неудача и такое поведение противника злили патрикия. Не получились и удары ногами. В запале Адриан забыл, что одна из них повреждена. Ответом был хлесткий размашистый удар. Он-то и затуманил взор ромея. За ним последовали второй и третий. Руки Никиты замелькали перед лицом патрикия, он попятился, раз за разом пропуская удары. Подсечка довершила дело. Теперь в грязи оказался Адриан. Никита навис над патрикием:

– Это тебе за брата моего, Дементия. Вставай, к базилевсу пойдешь. Там ответишь и за заговор против него, и за моих соратников убитых. – Топот ног и крики возвестили о приближении Бакуни и варангов. – Вот и кентарх с воинами близко, они тебя и отведут.

Никита отвернулся, шагнул к мечу патрикия. Этим воспользовался Адриан. Ромей из последних сил рванулся к мечу Никиты. Из-за угла выбежали варанги. Бакуня и Никита одновременно бросились к патрикию, но лезвие уже пронзило его сердце. Не желая сдаваться, он лишил себя жизни.

Взять Адриана живым не удалось, он оказался умелым и храбрым бойцом, но спастись не смог, однако избежал пыток и казни, чего не случилось с некоторыми из заговорщиков. Им повезло меньше. Измена и уловки царя Георгия разозлили Василия, вскоре ромейское войско выступило из Трапезунда к владениям иверийского правителя.

* * *

Сотне Бакуни предстояло выполнить другой приказ. Базилевс поручил им схватить патрикия Перса и его зятя Андроника. Перс был опасным противником, неплохим воином и предводителем. Прежде он участвовал в войне Давида Куропалата против эмира Мамлана, где отличился храбростью, позже его с братьями Февдатом и Бакурааном отправили заложником в Константинополь, где по велению базилевса ему пожаловали титул патрикия и спустя некоторое время отпустили в свои владения. Однако Персу этого оказалось мало, с помощью заговорщиков и царя Георгия-Гургена он задумал расширить свои владения.

Задача была сложной: схватить владетеля земли у себя в жилище было делом непростым. По просьбе Прокопия Кратоса к отряду Бакуни были приставлены двое мелких землевладельцев-армян, недоброжелателей Перса, и десяток воинов, им подчиненных, а также слуга патрикия Шапур. С их помощью наемникам удалось тайно добраться до места, где ныне проживал Перс.

Малая крепость, подобная скале, высилась на краю многолюдного селения. Каменные стены были невысоки, но высоки были башни, к тому же, со слов Шапура, в крепости были собаки, которые могли предупредить о приближении чужаков. Пробраться незаметно в жилище патрикия Перса не представлялось возможным, а потому крепость решили брать хитростью. Ночью Шапур и пятеро наемников во главе с Бакуней подъехали к воротам, остальные притаились рядом. Лай собак разбудил стражников. Из бойницы надвратной башни высунулась голова одного из них. Шапур, напуганный угрозами людей базилевса, на оклик ответил, как ему и было приказано. Слуга Перса сказал стражнику, что он приехал из Трапезунда со срочным сообщением от друга Перса, патрикия Адриана Малеина, потребовал незамедлительно открыть ворота и отвести его к хозяину. Спустя непродолжительное время одна из створок ворот открылась. Бакуня, оттеснив Шапура, ворвался в проем, сбил конем одного стражника, ударил мечом второго. За ним последовали его сотоварищи. Сотник направил коня во внутренний двор крепости, когда в ногу ему вцепились зубы большого лохматого пса. Он махнул мечом, острое железо лизнуло спину собаки, она взвизгнула, разжала челюсти.

В это же время к стене с другой стороны крепости подобрался Никита с десятком воинов. Место было подсказано Шапуром: здесь стена была ниже. Малому отряду предстояло взобраться на стены, пользуясь тем, что Бакуня и Шапур отвлекут стражников у ворот. В тусклом свете луны они напоминали серые тени, которые верными псами бежали за ними следом. Никита тихо свистнул, воины рассыпались вдоль стены, взмах руки предводителя – и десяток веревок с крюками на концах взвились в воздух. Еще мгновение – и крюки вцепились в зубцы, веревки натянулись, словно тетивы на тугих луках. Подобные призракам воины стали быстро карабкаться вверх по стене. Лязганье крюков о камень было услышано в ближайшей башне. Скрипнула дверь, стражник с факелом в руке направился было к тому месту, где поднимались воины Никиты, но его отвлек шум у ворот. Это стоило ему жизни. Наемники один за другим взобрались на стену и по команде Никиты бросились к лестницам и дверям в башнях, которые давали возможность стражникам и обитателям крепости взобраться на стены. Никита выполнил поручение Бакуни, теперь сотнику должно было свершить свое дело…

Три стражника и два пса не смогли остановить пятерых всадников, к тому же к ним на помощь прискакала вся сотня Бакуни. Опытные бойцы хлынули в крепость, захватили стены, перекрыли все выходы, быстро разоружили стражников и телохранителей Перса, убив четверых из них. Захват произошел настолько стремительно, что в селении о вторжении воинов базилевса в жилище владетеля узнали только утром, когда сотня вместе с пленниками была уже далеко. Все сложилось более чем удачно. Перс был пленен в главной башне крепости, кроме того, удалось захватить и Андроника, так как в то время он гостил у тестя. Андроник пытался бежать, оказал сопротивление, ранил одного из воинов сотни, но все же был схвачен. Заговорщиков связали и вывезли из крепости.

* * *

Русские воины справились и с этим поручением базилевса: взяли пособников заговора в их собственных владениях, за что и были щедро вознаграждены по прибытии в воинский лагерь в местности Басиани. Пленников живыми не довезли. Отряд достиг крепости, называемой Халтой Арич, и расположился рядом, в агараке, поместье одного из зажиточных людей, когда из воинского стана на берегу Аракса к ним прискакал Прокопий Кратос с приказом базилевса отрубить Персу и Андронику головы. Наемники исполнить поручение Василия отказались. Бакуня, обиженный тем, что рисковал жизнью своих людей, чтобы взять заговорщиков живыми, высказал мнение всей сотни:

– Патрикий, от имени базилевса ты приказал схватить заговорщиков и доставить живыми в стан ромейского войска. Приказ исполнен, а предавать людей казни не наше дело.

Прокопий объяснил:

– Позавчера нам стало известно, что пособники заговорщиков и родственники Перса, проживающие в этих местах, хотят его освободить. Чтобы этого избежать и зная о том, что Георгий в случае победы обещал Персу эти земли, базилевс повелел казнить его и Андроника здесь. – Жестко добавил: – К тому же всем воинам ромейского войска должно быть известно, что приказы Божественного исполняются беспрекословно.

Бакуня стоял на своем:

– Верно, мы воины, но не палачи! Мы исполним любой приказ Божественного, но не этот!

Прокопий дерзкими словами Бакуни остался недоволен, но памятуя о помощи, которую оказали наемники ему и базилевсу, смолчал. Приговор в исполнение привели прибывшие с Прокопием воины. На глазах наемников седая голова патрикия Перса и голова его молодого красивого зятя пали на камни, орошая их кровью.

Ранним утром следующего дня сотня наемников под предводительством Прокопия Кратоса и Бакуни двинулась дальше, но на полпути до ромейского стана им преградил путь отряд из трех сотен пеших воинов, вооруженных в большинстве луками, и двух сотен всадников.

Бакуня остановил сотню, посмотрел из-под руки на противников:

– Знать, это те самые, что хотели освободить Перса.

Прокопий Кратос кивнул:

– Они.

– Многовато их на нашу сотню.

– Мы должны доставить Божественному головы заговорщиков, чтобы их можно было выставить на обозрение и в назидание тем, кто еще захочет покуситься на священную власть базилевса.

– Это верно, только пока мы сойдемся с ними, половину моих воинов побьют стрелами.

Прокопий посмотрел в небо:

– Мы попросим ветер и небесное светило помочь нам.

Бакуня удивленно посмотрел на ромея. Прокопий объяснил:

– Сейчас ветер дует от нас, и это ослабит стремительность полета вражеских стрел. Кроме того, мы станем обходить противников слева, тогда солнце окажется у нас за спиной и будет светить им в глаза.

Бакуня мотнул головой, улыбнулся:

– Мысль, достойная бывалого воина и хорошего стратига.

– Благодарю тебя за похвалу, кентарх, но это не мои мысли. Когда-то мне приходилось изучать «Стратегикон» Маврикия, трактаты Льва Мудрого, Арриана, Никифора Фоки, Симеона Магистра, Константина Порфирородного и других людей, сведущих в военном деле. Но не будем терять время, поспеши доходчиво донести эту мысль своим воинам.

Бакуня отдал команду. Сотня наемников и воины Прокопия Кратоса помчались на врага, постепенно забирая влево. Прокопий оказался прав, ослепленные лучники противника стреляли наугад. Стрелы не причинили большого урона воинам базилевса. Навстречу сотне выдвинулись всадники, но они были сметены и рассеяны, а Прокопий имел возможность убедиться, что воины Русской земли способны сражаться не только в пешем строю. По крайней мере, некоторые из них. Не зря в сотню набрали лучших из наемников, способных биться на конях. Они-то и одолели всадников противника. Той же участи подверглась и пехота. Враг отступил. Сотня продолжила путь.

К исходу дня отряд прибыл в ромейский стан. Прокопий Кратос собственноручно преподнес Божественному базилевсу мешок с головами Перса и Андроника.

Лишился головы и мятежный Никифор Фока. Его отношения с Никифором Ксифием разладились, союз стал распадаться. Ксифий заподозрил Фоку в заговоре против него и с помощью пособников из армянской знати хитростью заманил бывшего союзника в засаду и убил, из-за чего лишился помощи единомышленников Кривого Никифора. Мало того, его сторонники в лагере Василия были обезврежены, а связь царя Георгия с заговорщиками оборвана. Опытный стратиг Ксифий, понимая, что дальнейшая борьба бессмысленна, решил искупить вину ценой чужой жизни и отправил базилевсу голову узурпатора Никифора Фоки. Ее доставили в укрепленный лагерь в гаваре Басеан. В назидание остальным Василий велел насадить голову на шест рядом со своим шатром. Спустя несколько дней базилевс распорядился отправить ее царю Георгию. Следом за головой Фоки в лагерь явился и сам Никифор Ксифий. Базилевс Василий сохранил прославленному полководцу жизнь, но постриг в монахи и отправил в заточение в монастырь на острове Антигон в Пропонтиде, что неподалеку от Константинополя. Дворцовому евнуху, тайному пособнику Никифора, повезло меньше. Беднягу бросили на съедение голодным львам. Были ослеплены, оскоплены и лишены жизни еще несколько десятков заговорщиков и их пособников, остальные отделались лишением имущества или его части. Последние очаги мятежа затоптал новый стратиг фемы Анатолика, Никифор Далассин. С заговором было покончено, но оставался еще один заговорщик и внешний враг – Георгий Багратид, властитель Абхазии, Картли, Кахетии и Кларджети.

 

Глава четвертая

Поход войск Василия, как и прежде, обернулся многими несчастьями для мирных жителей и неожиданностью для Георгия. Перехитрил-таки базилевс иверийского царя: подвел войско к его землям и отправил послов с требованием вернуть владения Давида Куропалата. Георгий решил в хитрости не уступать. Помощь от касогов не пришла, заговор против Василия был раскрыт, некоторые из союзников отвернулись, а потому надо было действовать быстро и решительно. Чтобы усыпить бдительность базилевса, Георгий послал для мирных переговоров одного из епископов, а следом отправил большой отряд, возглавляемый стратигом Звиадом, за которым последовал со всем войском. К тому времени ромейское войско переместилось к месту рядом с городом Феодосиополисом и стало обустраивать лагерь по всем правилам военного искусства ромеев. Василий любил порядок и учил стратигов: «Если выйдешь воевать какой-нибудь народ или крепость, то прежде всего раскинь лагерь и, остановившись, построй свое войско так, чтобы каждый занимал свое место».

К Феодосиополису привел своих воинов и Звиад. Осмотрев издали расположение ромейского войска, он подозвал одного из азнауров:

– Наше войско на подходе, греки заняты укреплением стана, а внимание Василия усыплено нашим послом. Думается, что настало подходящее время нанести неожиданный удар и отомстить за прошлые поражения. Скачи к царю Георгию, скажи, пусть он поторопится…

Сообщение от Звиада заставило Георгия задуматься. Царь собрал на совет военачальников. Некоторые из подчиненных уговаривали уладить все миром, но тех, кто желал войны, было намного больше. Они-то и склонили царя к сражению. Узнав о вестях от Звиада, многие азнауры, совместно со своими отрядами, без приказа бросились к стану ромеев, чтобы застать их врасплох. И это им удалось…

* * *

Полдень ясного осеннего дня не предвещал беды. Воины сотни Бакуни устанавливали частокол. Кентарх сам взялся за топор. Руки вятича от труда не отвыкли, несмотря на то что последний десяток лет ему больше приходилось работать мечом и копьем, он ловко отесывал конец жердины, играя мышцами на обнаженном торсе. Никита пошутил:

– Гляди, наш стольник и на слово скор, и на дело спор.

Бакуня за словом в мешок не полез, утер пот со лба, ответил:

– Была бы охота, пойдет и работа…

Вятич хотел сказать что-то еще, но взгляд его потянулся в сторону стана, разбитого иверийцами прошлым вечером на возвышенности, в трех перелетах стрелы от ромейского войска. Звуки, исходившие оттуда, нельзя было перепутать. Это были звуки наступающего войска. Конные отряды азнауров Георгия, увлекая за собой воинов Звиада, накатывались на стан ромеев. Вой труб и грохот барабанов сообщили о его приближении. Воины базилевса бросали дела и отдых, спешили к оружию. Жесткая дисциплина в войске империи прививалась столетиями, поддерживалась она и Василием, но нападение иверийцев было настолько неожиданным и стремительным, что ромеи не сразу успели приготовиться к его отражению. Облачиться в доспех, вооружиться, встать в строй, выдвинуться в нужное место – все это требует времени, а его было слишком мало. Ближайшие к иверийцам отряды были смяты и обратились в бегство. Тагмы русов времени на одевание доспехов и построение тратить не стали, похватали мечи, щиты, боевые топоры, копья, бросились на врага. Бездумным нападением иверийские воины распылили свои силы, лавина отягощенных доспехами всадников рассыпалась на отдельные кучки, которые увлеченно бросились преследовать отступающего противника. Каждый азнаур спешил выказать свою доблесть, уничтожить и захватить больше врагов, завладеть большей, чем другие, добычей. Силы смельчаков постепенно таяли, как и силы коней, утомленных долгой скачкой. Они надеялись, что вскоре подойдет все войско Георгия, однако оно опаздывало. Тем временем нарастало сопротивление ромейского войска. На помощь отступающим пришли русские воины. Варягов и русов конные воины не пугали. Иверийские всадники, сраженные боевыми топорами на удлиненных рукоятях и копьями, один за другим валились на землю, где их добивали мечами и ножами. На помощь наемникам подходили пешие воины базилевса, к ним присоединились конные трапезиты и катафракты. Теперь иверийским воинам, коих возглавил Звиад, пришлось отбиваться от напора варангов и ромеев. Сотне Бакуни при помощи дюжины трапезитов удалось оттеснить пять десятков конных и пеших иверийцев и прижать их к ближайшей к месту боя горе. Но те бились отчаянно и сдаваться не собирались.

* * *

В начале битвы Никита успел вооружиться копьем и мечом, но копье осталось в теле сраженного им иверийского всадника, а потому приходилось рубиться мечом, коим он успел ранить одного из спешенных воинов Георгия. Рядом размахивал топором Бакуня. Его вид: искаженное яростью лицо, взлохмаченные волосы, обагренный кровью обнаженный стан – пугал противников, и они пятились, считая его заговоренным. Но не все. Конного азнаура в богатом доспехе и украшенном орлиными перьями посеребренном конусном шлеме с назатыльником вид Бакуни не испугал. Храбрец, намереваясь прорваться, бросил коня на русов. Ему удалось сразить булавой трапезита и сбить конем Бакуню. Вятич попытался встать. Азнаур изготовился к удару. Еще миг – и он сокрушит не защищенную шлемом голову сотника. Времени на раздумье у Никиты не было. Четыре года назад, в битве при Каннах, нормандец убил у него на глазах лучшего друга, варяга Гилли, там же пал и полочанин Стрига. Из близких соратников у него остался только Бакуня, и он не хотел его потерять. Никита увернулся от выпада пожилого иверийского пешца, взрезал острием меча его шею и вырвал из холодеющих рук легкое копье. Толчок в спину помешал ему попасть в азнаура. Дротик поразил в шею коня иверийца, однако это не спасло от удара Бакуню. Азнаур обрушил булаву на его голову, но и сам рухнул вместе с конем. Спустя миг он поднялся. Ему удалось отбиться от русских воинов и отступить за спины соплеменников. Никита кинулся к Бакуне. Залитый кровью кентарх лежал наполовину придавленный конем азнаура. Никита потряс его за плечо:

– Бакуня! Бакуня!

Вятич молчал. Яростный крик вырвался из груди Никиты, жажда мести овладела им. Под Каннами ему не удалось отомстить за Гилли, но теперь он не желал упустить такой возможности. Никита посмотрел в сторону иверийцев в поисках азнаура, но среди десятка оставшихся в живых ратников царя Георгия его не было. Взор метнулся к горе. Воин в оперенном шлеме взбирался по крутому лесистому склону. Этим воином был азнаур, поразивший Бакуню. Никита растолкал соратников, побежал к горе.

* * *

Восхождение быстро отнимало силы: дыхание стало прерывистым, сердце учащенно колотилось, ноги отяжелели. За годы службы базилевсу Никите немало пришлось походить по горам, и все же подъем давался ему тяжело, но, несмотря на это, он продолжал преследовать азнаура. И не без успеха. Жажда мести заставляла его идти вперед. Иверийцу же мешали доспехи. Азнаур уже избавился от булавы, легкого круглого щита и шлема, оставил при себе только меч, но это не помогло, настырный рус приближался. Он был один, поле битвы осталось далеко внизу, а значит, была возможность от него избавиться и спастись бегством в горах. Азнаур остановился у покрытого мхом камня размером с большой арбуз, поднял, с силой метнул вниз. Камень, сокрушая на своем пути кустарник, с шумом покатился навстречу воину базилевса. Никиту спас высокий старый каштан, за которым он успел укрыться. Камень гулко ударился о ствол, отскочил, покатился ниже. Уловка иверийца еще больше разозлила Никиту и придала ему сил. Преследование продолжилось. На короткое время он упустил иверийца из вида, но уступ, где тот мелькнул перед тем, запомнил. Никита напряг слух, силясь услышать хруст ветки или падение камня. Лес иверийца не выдал. Значит, враг затаился или сумел тихо уйти от преследования. Никита стал подниматься к месту, где видел азнаура.

Он взобрался на небольшой уступ, когда из зарослей папоротника на него набросился азнаур. Сейчас Никите удалось рассмотреть его поближе. Ивериец был молод, почти одного с ним возраста и роста. Тонкие усы и ухоженная бородка украсили его слегка вытянутое лицо с крупным носом, темно-карие глаза, обрамленные длинными ресницами, с ненавистью взирали на русского воина из-под широких бровей. Площадка, на которой им предстояло сразиться, была невеликой: пять шагов в ширину и столько же в длину. С двух сторон уступ обрывался, от одной шел пологий спуск вниз, от другой начинался подъем. Первый удар азнаур нацелил в голову. Никита присел, меч просвистел над теменем. Сам рубанул по ногам. Азнаур успел отскочить, хотя малой раны, чуть выше колена, избежать не смог. Ивериец бросил взгляд на рану, пренебрежительно сплюнул и вновь ринулся в бой. Никита наседал, но противник оказался сильным и отважным воином, к тому же его тело защищала кольчуга с металлическими пластинами. Невзирая на рану, он сам перешел в наступление. Никита попятился к обрыву. Когда-то, на глазах самого базилевса, ему пришлось вступить в поединок с Бакуней. Тогда вятич применил притворное отступление и едва не выиграл схватку, ныне этим приемом Никита решил воспользоваться сам. Он ждал, пока ивериец, раненный в ногу и отягощенный кольчугой, выдохнется и настанет его пора, но ошибся. Ивериец оказался хитрее. Когда Никите до края обрыва оставалось два шага, азнаур замахнулся, заставляя противника поднять меч для защиты, и одновременно толкнул его ногой в живот. Толчок отбросил Никиту назад. Он взмахнул руками, но удержаться на уступе не смог. Его тело, ударяясь о камни, покатилось вниз. Победный крик азнаура эхом разнесся в горном лесу…

 

Глава пятая

Холодная всепроникающая влага одолевала, затекала в ухо, нос, рот, терзала тело. Чтобы защититься, Никита попытался прикрыться руками и подтянуть колени к животу. Острая боль в правой руке вырвала из полубессознательного состояния, горячей струей перетекла в левую ногу. Он открыл глаза, приподнялся. В голове гудело, к горлу подкатила тошнота. Прорываясь сквозь завесу из дождя и тонких веток, усеянных изогнутыми шипами, охватил взором близлежащее место: заросли ежевики, над головой крона исполинского бука, чуть выше по склону укутанный зеленой моховой шубой поваленный ствол пихты. Никита посмотрел вниз. Два шага отделяли его от обрыва, ниже крутой спуск к каменистому ложу высохшего ручья. Судя по следу падения, оставленному в зарослях ежевики, спасительницей стала мертвая пихта. Место опасное, и следовало поскорее его покинуть. Попытка встать не удалась: закружилась голова, от боли в ноге потемнело в глазах. Сел, передохнул. Недолго. Сознавал – надо быстрее спуститься в долину и отыскать воинов базилевса. Опираясь на здоровые руку и ногу, пополз по влажной постели из травы, веток и прелых листьев. Добрался до бука, прислонился спиной к красно-бурому, обросшему лишайником и увитому плющом стволу, задумался. Память медленно возвращала недавние события: битву с иверийцами, недвижимое тело сотника Бакуни, погоню за азнауром, поединок. Укоряя себя, подумал: «Пересилил-таки ивериец. Эх, неумеха, убийцу Гилли у Канн упустил и здесь за Бакуню не отомстил. Слава господу, сам жив остался. Только как теперь быть? Ни шума битвы не слышно, ни людей. Беда. Одному пропасть недолго. Рука поранена и нога. Видно, покалечился, когда с обрыва по склону катился. Да и голове досталось, – ощупал ссадину на затылке, ногу у голени, поморщился. – Калечным до стана ромейского не скоро доберешься. С голоду, конечно, не помру. – Никита сорвал с ветки несколько зернистых, с сизым налетом черных ягод, положил в рот. Сочная сладость разлилась по языку. – В этих лесах диких груш, яблок, орехов разных и ягод полно. – Рука снова потянулась к ежевике. – Эта вот и у нас под Киевом растет. Холод тоже перемогу, в этих краях вересень теплый, у нас куда зябче. Другое плохо, не дай бог с волками, рысью или другим хищным зверем встретиться, а тем паче столкнуться с воинами иверийскими. Да и раны могут до смерти довести, здесь волхва Живорода нет, чтобы зверя отгонять и болести с увечьями лечить. Что ж, остается уповать на господа. – Рука невольно коснулась груди, нащупала под рубахой крест и оберег. – Лишь бы только войско базилевса одолело, тогда и на спасение надежа будет».

Никита осмотрелся. «Сколько ни сиди, а идти надо». Взгляд отыскал на земле толстую длинную ветку. «Вот эта и для опоры подойдет, опять же, какое-никакое, а оружие».

Времени на то, чтобы сделать из ветки посох, ушло немало: одной рукой быстро не управишься. В этот раз на ноги встал крепче, и голова меньше кружилась. Волоча увечную ногу, стал осторожно спускаться. Прежде приметил левее бука пологий склон и неглубокий грот у высохшего русла. Там можно было спрятаться от дождя и переночевать, так как день быстро шел к своему завершению, а продолжать спуск в долину ночью – дело гиблое: в темноте можно и в пропасть угодить, и зверю в зубы.

Путь дался нелегко. Шел словно во сне. В глазах то и дело темнело, увечья мешали двигаться быстро, камнем висели на теле. Обессиленный, терзаемый болью, упал рядом с гротом. Недолгий отдых и глоток мутноватой воды из лужицы между камнями придали силы. Еще усилие, три тяжелых шага – и грот укрыл от дождя и ветра. К полуночи дождь прекратился, ветер утишился, но не переставал дуть. Он-то и донес до слуха Никиты хруст веток и короткий грозный рык, выдернул из полузабытья. Киевлянину эти звуки были знакомы и означали появление медведя.

«Кого это косолапый пугает? Беда, если на меня выйдет. У него слух да нюх хороши. Медведь за три сотни шагов может человека учуять, а у меня только камни и палка. Можно попробовать голосом отвадить, но это вряд ли, лучше до поры затаиться, может, и пронесет… Сюда бы Бакуню, помнится похвалялся он, что безоружным медведя на сосну загонял».

Снизу, со стороны долины, где днем произошла битва, прилетел протяжный волчий вой. Видимо, серые охотники устроили пир на поле брани и лакомились мясом незахороненных воинов. В душе Никиты затеплилась надежда.

«Может, и косолапый туда идет или уже насытился? В эту пору медведи добрые, в лесу богато, есть чем полакомиться: ягод, плодов да кореньев вдосталь».

Полагался Никита и на то, что ветер дул со стороны хищника, а значит, унюхать человека ему будет труднее. Эта мысль успокоила, усыпила…

* * *

К утру ветер угомонился, убаюканный его заунывными песнями лес просыпался. Солнечные лучи проникали между деревьями, разгоняли тьму и легкий туманец. Проснулся и Никита. Боль в поврежденной ноге усилилась, рука опухла, озноб сотрясал тело. Влажная одежда не давала тепла. Никита взял посох, выбрался из грота, лег на камни, посмотрел ввысь. Поросшие лесом горы зелено-бурой стеной окружили каменистое безводное русло, голубой кусок неба подобен своду храма.

«Чем не храм, созданный богом?» – подумалось Никите. На миг в небесной голубизне ему явился образ Христа Спасителя. Поднялся, превозмогая боль в покалеченных членах, вновь устремил взор к небу, перекрестился:

– Господи милостивый, помоги! Не дай сгинуть на чужбине! Молю тебя, господи! Клянусь после смерти базилевса Василия вернуться домой, уйти в монастырь и посвятить свою жизнь служению тебе, господи!

Образ пропал. Никита лег спиной на камни, раскинул руки, прикрыл глаза и почувствовал, как живительная сила нисходит сверху, наполняет его душу и тело…

День обещал быть теплым, солнце согрело быстро, но надо было продолжать спуск.

Две сотни шагов показались мучением, к усталости добавились голод и жажда. Круглые иссиня-черные ягоды соблазнительно смотрели с верхушек, увенчанных зеленым четырехлистьем низких стеблей, но Никита знал: эти есть нельзя, от такой вкусности здоровья не жди. На Руси ее медвежьей ягодой называют. Отведаешь – мороки одолеют, а после и время помирать придет. Сел, прислушался: ниже шум ручья. Взгляд упал на вмятину у ног. След на травяной постели большой, когтистый, развернутый носами внутрь.

«Так вот где косолапый бродил. Надо бы с его тропы уйти поскорее».

До ручья пришлось спускаться дольше, чем ожидал, обманул шум воды: прохлада сообщила о ее скором приближении. Дождевая муть ушла, прозрачный ручей с многоголосым журчанием бежал между облепленных лишайником и мхом камней, разбивался в брызги, дождем падал с кручи и вновь собирался в бурный шумливый поток. Никита лег, припал губами к ледяной влаге. Пил жадно, пока не заломило зубы. Приподнял голову, увидел между камнями орех. Крупный плод с деревянистой светло-коричневой скорлупой застрял меду камнями. Никита дотянулся, ухватил его пальцами, положил на валун рядом, схватил камень величиной с яблоко, ударил. И промахнулся. Орех отлетел в воду и продолжил свое путешествие по ручью. Никита обозлился, хотел откинуть камень, но остановился. На земле у ручья лежали еще несколько орехов и десяток красно-желтых диких слив. Взор обратился вверх. Деревья росли по соседству, чуть выше по склону.

Собранные внизу плоды голода не утолили. Превозмогая боль, Никита осторожно поднялся по склону, взобрался на валун, потянулся к ветке. Нога соскользнула, нестерпимая боль вновь бросила в беспамятство…

* * *

Киев, дорогой сердцу град на берегу могучего Днепра, выплывает из тумана. Там матушка, Витим, Надежа, они ждут. С каждым шагом он становится к ним ближе. Позади рычание, острые зубы впиваются в ногу, терзают ее. Боль передается на руку. Хочется кричать, звать на помощь, но из уст вырывается тихий стон. Зловонная пасть медведя тянется к шее, к голове, но вдруг превращается в человеческое лицо. Это Живород. Он кричит, но его слова тягучи, словно мед: «Повторяй! Земля родимая, дай мне силы зверя лесного!» Повторить не получается, вместо этого уста молвят иное: «Господи милостивый, спаси и сохрани!» Живород хватает за руку, тащит к берегу Днепра, окунает головой в холодную воду: «Говори!» Губы выталкивают: «Нет!» Холод обжигает тело. Волхв кричит голосом Бакуни: «Никита! Киянин! Жив ли?!» Живород уходит, перед глазами Бакуня. Мысль: «Вот и меня господь забрал вслед за сотником» – сменяется пониманием того, что он не на небесах и перед глазами живой вятич. «Значит, помог господь, привел помощь?» Вслух вымолвил:

– Бакуня, жив.

Вятич улыбнулся:

– А то. Рано ты меня похоронил.

– Я ведь видел, как тебя ивериец булавой… Ты не двигался… Я думал, мертвый…

– Вскользь ударил, злодей. Я только малость в беспамятство впал. Очнулся, наши пленных вяжут, остальные иверийцев дальше погнали. Стал тебя искать. Кто-то из сотни сказал, что вроде бы ты за иверийцем в горы полез. Уж не за тем ли, который меня ошеломил?

– За ним.

Бакуня одарил Никиту благодарным взглядом.

– Я так и подумал. Значит, отомстить за меня хотел?

– Хотел, да не сумел.

– Я сам за тебя и за себя отомстил.

– Как это?

– Взял пятерых воев наших и следом за тобой отправился. Сам ведаешь, я охотник бывалый, а наследили вы изрядно. Один только ивериец добра сколько растерял: булаву, шлем, щит. По вашим следам до уступа добрались. Видел, бой был, кровь видел. По кровавым следам пошел, набрел на кольчугу, понял, что за иверийцем иду и что с тобой беда. Решил противника твоего настигнуть и от него все узнать.

– Догнали?

– Догнали. Куда ему, раненому? Да и силенок он на тебя потратил немало. Только упорный больно. Сдаваться не захотел, про тебя сказал, что убил и шакалам на съедение бросил… Осерчал я, там же его и изрубил…

Бакуня потер ладони, будто смыл с них кровь, поправил шерстяной плащ под головой Никиты. Никита облизнул пересохшие губы, спросил:

– Как меня нашел?

– Когда назад к уступу пошли, дождь начался. В дожде на большой отряд иверийцев наткнулись. Они с поля боя бежали да с нами повстречались. Едва от них отбились. Пришлось другой стороной уходить… В стан вернулись, когда темень нашла. Ночью, сам понимаешь, тебя в горах искать то же, что камень в море. Утром, только светать начало, снова на поиски пошли. С уступа и начали. Под ним кусты сломанные приметили, в ежевике просеку, у дерева ветки обломанные. Дальше след твой к пещере малой, а от нее к ручью привел. Здесь тебя и нашли… Ну ладно, будет разговоры вести, бери его, молодцы.

– Постой, иверийцев одолели?

– Одолели. Погнали передовых, а за ними и все войско Георгия. Лучники нас остановить пытались, но катафракты их разогнали. Тогда дальше пошли. Били, пока не стемнело. Пленных, добра всякого, оружия и коней взяли великое множество. Молвят, кесарские сокровища, что при Георгии были, тоже. После битвы базилевс велел воинам за плату головы мертвым иверийцам отрубать и в одно место приносить. Слышал я, Василий хочет их кучками вдоль дорог уложить, в устрашение тем, кто хочет воевать против Ромейского государства. А сегодня приказал войску собираться, дальше в земли Георгия пойдем. Базилевс Василий упрямый, не успокоится, пока своего не добьется.

* * *

Болгаробойца врагов не щадил, разорял земли царя Георгия и его союзников до той поры, пока холода, падеж коней и болезни в ромейском войске не вынудили его спешно вернуться в собственные владения. Обратный путь по горным тропам был тяжелым и принес немалые потери среди людей. Десятки воинов не выдержали перехода, многие остались лежать незахороненными на холодных камнях. Были потери и среди наемников-русов, но гораздо меньшие. Пришлось оставить и часть добычи: разоренные жители охваченной войной земли мстили за беды, принесенные войском базилевса. В ту пору сильно простудился и сам Василий, но по приходу в Феодосиополис лекарям удалось поставить его на ноги. И все же потери оказались не пустыми. Базилевсу удалось добиться желаемого. Георгию Багратиду все же пришлось признать поражение. Иверийский царь выразил покорность Василию, вернул ранее отторгнутые у Ромейской державы земли Давида Куропалата в Кола-Артаани, Тао, Джавахети и отправил сына Баграта заложником в Константинополь, сроком на три года. Кроме того, царь Васпуракана Иоанн Сеннакериб Арцруни и владетель Ани передали в руки базилевса свои владения со множеством городов, крепостей и селений. Греческая держава усилиями автократора Василия и его победоносного войска вновь укрепилась на востоке и приобрела новые земли. Еще одной победой, пусть и не прямой, стало поражение союзников царя Георгия – касогов от войска русского князя Мстислава Тмутараканского.