Глава первая

Град Тмутаракань, иначе величаемая русскими людьми и Тьмутороканью, и Тмутороканью, изначально имела название Гермонасса и была основана греками из города Митилены, что стоит на далеком острове Лесбос. Место переселенцы выбрали на земле племени синдов, на восточном берегу Боспора Киммерийского, пролива, который соединяет Понт Эвксинский, иначе Русское море, и Меотийское, именуемое на русский лад Сурожским. Выбрали не зря: края, богатые зверем, рыбой, пастбищами. Кроме того, и расположение удачное, в самый раз на пересечении торговых путей. Поняли это и боспорские цари, кои прибрали к рукам богатый город, но пришло время, и его хозяевами стали хазары. Новые хозяева нарекли его Таматарха. В свою очередь, Святослав Киевский разбил хазар и разрушил их города. Князь-воин погиб на берегу Днепра от рук коварных печенегов. Спустя некоторое время Таматарха оказался под рукой князя Владимира Святославовича. Он же посадил своего сына Мстислава править новым княжеством с городами Тмутаракань, Корчев, Белая Вежа и селениями. Удел небольшой, от других удаленный, но для Руси важный. Удаленность для княжества большой бедой не была. Херсонес тоже от Греческого государства находился не близко, но многие годы существовал в окружении враждебных племен, при малой поддержке из Константинополя. Тмутараканцы ходили Русским морем, по Днепру к Киеву, Сурожским морем по Дону в северские земли к Чернигову и Переяславлю, а через них с другими градами общались. Да и помощи от Руси особо не требовали, и в прошлые годы, и ныне всего в Тмутаракани было в достатке, крепко стоял на ногах древний город. Опять же, торговля. Товара из чужих земель, доставляемого посуху и по морю, немало, да и своего, на зависть иным городам, хватает. Тмутараканцы продавали поделки из железа, стеклянные браслеты, глиняные кувшины, особенного вкуса белый мед и во множестве вяленую и соленую рыбу. Благо соли вдосталь. А вот пресной воды излишка не было, хотя для питья и полива все же хватало. Потому и росли вокруг города плодовые деревья и виноградники, колосились поля овса, проса, ячменя. От них пища, вино. Хватает дичи и скота, немало коней. Есть на что посадить воинов, чем торговать, чем кормиться городу. Горожан ведь немало, языков разных: греки, хазары, печенеги, касоги, армяне, обезы, болгары, Русской земли люди. И веры разной: христиане, язычники, иудеи, мусульмане. Сословий всяких и достатка. Живут в городе и богатые купцы, и мелкие торговцы, и дружинники, и ремесленники, и рыбаки. Всем хватает места за рвом и мощными стенами из сырцового кирпича, строенными еще при правлении хазарских каганов, а затем частично разрушенными воинами Святослава Киевского. Молодой князь Мстислав Владимирович велел стены восстановить. По верхам поставили городни и башенки из бревен. Кроме этого, укрепили самую высокую и большую башню из камня и кирпича, на которой по ночам зажигали огонь, знак заблудшим морякам и рыбакам. За укреплениями начинался город. Каждому хочется жить под защитой стен, потому и теснота, узкие улицы. Жмутся друг к другу саманные домики бедноты, приземистые, крытые камкой – морскими водорослями и камышом. Иные жилища у купцов и зажиточных тмутараканцев, строенные все из того же кирпича и камня, у многих двухъярусные, крытые черепицей, с небольшими двориками, располагались ближе к площади и княжескому двору. Эта малая крепость стояла на возвышенности. За глинобитным валом и стенами находились церковь, княжеский дом, гридница, хранилища запасов. Там же была яма для воды на случай осады. Но Мстислав за стенами отсиживаться не собирался, более держал надежу на дружину, для которой ничего не жалел: кормил, поил, одаривал. Перед воями головы не задирал, при нужде делил с ними тяготы. Тем и был похож на славного деда, Святослава Игоревича.

Мстислав, сын Владимира, имел в крещении имя Константин, был высок ростом, плотен и могуч телом, красив лицом. За красивость тмутараканцы называли его Красным, иначе Красивым. Но были у него еще два прозвища: Храбрый и Удалой, данные ему за любовь к ратям и отчаянную смелость, которую он проявлял и в море, и на охоте, и в бою.

Такому-то князю и служил ныне Дементий, сын Мечеслава. Так уж сложилось, что подданный базилевса оказался в дружине русского князя. Шесть лет тому назад ему пришлось бежать из Константинополя в Херсонес, а для этого при помощи спафарокандидата Прокопия Кратоса он нанялся гребцом на один из дромонов – военных кораблей, которые отплывали в далекую Тавриду для подавления восстания хазарина Георгия Цуло, протоспафария и стратига Херсонеса. Узнав о приближении ромейских кораблей, Цуло отвел свое войско к Боспору и стал готовиться к битве. Экзарх Монг, посланный базилевсом Василием прекратить мятеж, вошел в Херсонес и схватил сторонников Цуло, которые еще оставались в городе. Некоторые из них были посажены на весла, благодаря чему знакомый Прокопия Кратоса смог перевести Дементия в пешее войско, которое готовилось вступить в схватку с врагом. Но прежде Монг отправил послов в Тмутаракань. В Русской земле шла борьба за власть, и кто победит, сторонник дружбы с Ромейским государством или его ненавистник, никто не знал, а потому надо было выяснить, чью сторону примет Мстислав. Боялся стратиг, что князь-архонт станет помогать Цуло. Посольство завершилось удачно. Мстислав заверил, что помогать хазарину, который мечтает возродить каганат, он не будет, и, более того, согласился оказать военную помощь. Союз с греками-ромеями был ему выгоден и в торговых делах, и, больше того, в военных. Ждать поддержки от братьев не приходилось, а враги были со всех сторон и могли напасть в любое время. Для того чтобы их одолеть, нужен был сильный союзник, и таким союзником мог быть единоверец базилевс Василий. В конце зимы объединенное войско разбило мятежников в первой же битве. Три дня греки и русы делили добычу, пленных и праздновали победу над Георгием Цуло. Тогда-то, за кувшином вина, Дементий познакомился с одним из воинов князя Мстислава, одноглазым греком-христианином по имени Терентий. Дементий спрашивал, не бывал ли он в Киеве, не видал ли там его отца Мечеслава. Терентий в Киеве никогда не бывал и Мечеслава не знал, но зато звал Дементия в Тмутаракань, в дружину князя Мстислава. Молвил:

– Ты же наполовину человек русский, стало быть, должен русскому князю служить. Пойдем с нами, князь в дружину людей любого племени принимает, и беглых тоже. У нас греки есть, я вот из Корсуни бежал, другие из иных мест. И ты беги, Мстислав наш всех привечает, лишь бы воин умелый и смелый был. Князь ни угощений, ни добычи для дружины не жалеет. Да и Тмутаракань – город не бедный. Я вот там семью завел, дом построил, живу, горя не знаю. И тебе советую, подумай.

Дементий думал недолго, Терентию отвечал:

– Русские воины не только своим князьям служат, в войске базилевса их тоже немало. Мой отец был одним из них. А отсюда мне один путь: сначала в Херсонес, который ты на русский лад Корсунью именуешь, а оттуда в Киев.

Зря так сказал, все вышло иначе. Ему удалось остаться в Херсонесе, так как стратиг Монг, опасаясь повторения волнений, оставил в городе отряд воинов, в который напросился и Дементий. Надежда увидеть отца не покидала его, но в землях Руси было неспокойно, русские воевали то с поляками, то с печенегами, то между собой, к тому же побег из воинского отряда и незнакомый путь грозили многими неприятностями. Прежде чем сделать такой шаг, Дементий решил узнать – стоит ли рисковать. Ему удалось уговорить купца, который возил товар из Херсонеса в Киев, узнать о судьбе отца. Вести из Киева были нерадостными, купец сообщил, что его отец Мечеслав умер. Горестно было сознавать, что ты один на всем белом свете, далеко от родины. Правда, во владениях базилевса жила дальняя родня, которая вряд ли приняла бы преступника, и была малая надежда на то, что купец ошибся и отец жив. Не имея иного выхода, Дементий продолжал служить в Херсонесе. Жизнь его протекала размеренно, после подавления мятежа Георгия Цуло никто на город не покушался. Херсонес, иначе Херсон, не был большим и многолюдным, как Константинополь, но здесь тоже имелось немало каменных храмов, домов, терм и иных строений. И все это окружали мощные башни и стены, которые и охранял Дементий. Ему нравилось жить в городе торговцев, виноделов, рыбаков и мореходов, здесь не было столичной суеты и, самое главное, опасности. Но она все же нашла Дементия. Прошло более пяти лет, когда в бухту Херсонеса вошли два корабля-дромона. Как оказалось, на одном из них прибыло посольство, которое направлялось к Мстиславу, князю-архонту Тмутаракани. Ах, если бы Дементий знал, что среди послов находится Адриан Малеин, тот самый вельможа, которого он ударил ножом. Адриан же, напротив, был осведомлен о присутствии Дементия в Херсонесе. Он давно желал наказать негодяя, который посмел покуситься на его честь и жизнь. Старания Малеина, связи, монеты и соглядатаи сделали свое дело. Потому Адриан и оказался в Херсонесе. На следующий день после прибытия посольства Дементий был схвачен и доставлен на корабль. Когда его, связанного, поставили на колени перед Адрианом, патрикий произнес:

– Вижу, ты повзрослел, изменился, отрастил бороду, только это тебя не спасло. Ты надеялся спрятаться от меня? Глупец. Как видишь, тебе не помогло даже покровительство Прокопия Кратоса. Мне пришлось потратить много времени и средств, чтобы узнать, где ты скрываешься, но теперь я смогу насладиться местью в полной мере. Нет, я не убью тебя сейчас и даже не посажу за весло на всю оставшуюся жизнь, хотя мне этого очень хочется. Ты отправишься со мной в Константинополь. Там, на глазах Юлии, я буду резать тебя на куски. Ты будешь корчиться от боли, плакать, просить о прощении, и пусть она увидит, на кого хотела променять меня, патрикия Адриана, из славного рода Малеинов…

Удар ногой в лицо бросил Дементия на палубу.

Адриан обратился к воинам:

– Присматривайте за ним и кормите, чтобы не помер. Он нужен мне в Константинополе живым…

* * *

Спустя пять дней дромон с ромейскими послами причалил к пристани Тмутаракани. Поздняя осень подарила погожий день, пользуясь этим, на торжище, что располагалось тут же, на пологом берегу у моря, высыпали горожане. Кто пришел торговать, кто – прицениться, иные – послушать новостей и поглазеть на гостей: ведь не каждый день, и даже не каждый год, в Тмутаракань наведывались послы из Царьграда. Однако к судну горожан близко не подпускали. На сходнях стояли ромейские воины с копьями, а вдоль берега – дружинники Мстислава. И все же кое-что увидеть удалось. Князь Мстислав лично, в сопровождении воеводы, дружинников и десятка знатных жителей города, выехал к причалу встречать посланцев. Ромейские послы в нарядных длиннополых одеждах степенно сошли на берег, поклонились Мстиславу. Следом за ними несколько воинов вынесли с корабля тюки тканей, сундучки, шкатулки, амфоры и сложили их у ног русского князя. Лысоватый сухопарый ромей в синей мантии указал на дары и торжественно произнес:

– Наш божественный базилевс Василий и его порфирородный брат и соправитель Константин шлют эти подарки в знак дружбы, которая укрепилась между Ромейским государством и Русью при жизни твоего отца, архонта Владимира, и надеются, что и впредь нас будут объединять добрые отношения, вера и торговля.

– Я рад добрым словам базилевсов и тоже надеюсь на долгую дружбу и крепкий союз с Ромейским государством.

– Базилевс Василий убедился в добрых намерениях архонта Константина-Мстислава и помнит, что он прислал своих воинов на помощь ромейскому войску во время мятежа херсонесского протоспафария Георгия Цуло. Божественный надеется, что архонт Тмутаракани не откажет в военной помощи и сейчас.

Мстислав удивленно поднял брови:

– В Корсуни снова мятеж? Ужель хазары снова поднялись?

Ромей затряс лобастой головой:

– Нет, нет! Слава всевышнему, в Херсонесе и его окрестностях все спокойно. Ныне иные заботы одолевают Божественного, но, думаю, об этом нам стоит поговорить в другом месте.

– И то верно, приглашаю вас в мой дом, к пиршественному столу, отведать угощений. Моя жена, Анастасия, поди, истомилась, гостей дорогих дожидаясь.

Мстислав, его ближние и ромейские послы потянулись к воротам и далее, по мощенным каменными плитами улицам города на княжий двор. Некоторые из тмутараканцев увязались за ними, другие остались у дромонов в надежде разузнать, зачем пожаловали послы, и высмотреть что-нибудь интересное, но вскоре разочаровались. Иноземные моряки и воины базилевса оказались неразговорчивыми. Горожане некоторое время глазели на дромон: длинный, не менее трех десятков шагов, двухмачтовый красавец корабль, с высокими бортами, башенкой, многими галереями, боевыми площадками с катапультами, баллистами и двумя рядами весел. Таких судов в Тмутаракани не водилось. Большая ладья ромеев вызывала восхищение, но вскоре даже самые любопытные потеряли к дромону интерес. У корабля остались только пяток мальчишек и столько же дружинников, приставленных Мстиславом для охраны гостей и соблюдения порядка на торжище. Внимание одного из них, черноволосого, одноглазого воина по имени Терентий, привлек человек на палубе. Молодой, стройный парень со светло-русыми волосами и большими темно-карими глазами показался ему знакомым. Память вернула события более чем пятилетней давности: совместный поход войска базилевса и дружины Мстислава на Георгия Цуло и празднование победы. Несмотря на ссадину под глазом и рыжеватую бородку, Терентий признал в нем воина по имени Дементий, с которым познакомился в то время и которому предлагал перейти на службу к Мстиславу. Тогда Дементий отказался – и, видимо, зря. Судя по ссадине на лице и связанным рукам, у него случились неприятности. Это Терентий прочитал и по глазам, когда они встретились взглядами. Он понял – Дементий его признал. Когда-то неприятности преследовали и самого Терентия, грека-херсонита по рождению, но он избавился от них бегством из родного города. Этого желал и Дементию, а потому задумался о том, как ему помочь. Решение подсказали сами ромеи. Послы базилевса, наварх, кентарх и некоторые из воинов по приглашению русского князя отправились пировать в его дом. Следом на берег сошла часть моряков, остальные занимались наведением порядка и починкой паруса. Русское море изрядно потрепало корабль при переходе из Херсонеса в Тмутаракань. Работы производились под присмотром тучного помощника наварха и низкорослого кормчего. Помощник и кормчий особого рвения к порученным им обязанностям не проявили и вскоре предались игре в кости. Древней игрой увлекались еще при императорах старого Рима, от римлян и греков передалась она Ромейскому государству. Играли в нее и базилевсы. Автократор Никифор Фока до того увлекся игрой с братом Львом, что не прочитал записки, где его предупреждали об опасности, за что и поплатился жизнью. Большим любителем игры являлся и Константин, брат нынешнего базилевса Василия. Сам Василий увлечения азартными играми не поощрял, порицала это и Церковь. Однако запреты мало пугали ромеев, в том числе и моряков. Этим и решил воспользоваться Терентий. Громкий выкрик на греческом языке остановил игру:

– Эй, на дромоне! А не хотите ли вы сыграть с нами? Славным воинам Мстислава не помешают звонкие монеты из Константинополя.

Низкорослый кормчий привстал со скамьи:

– Ты хорошо говоришь на нашем языке. Уж не ромея ли я слышу?

– Да, я родом из Херсонеса, меня зовут Терентий, в Тмутаракани ромеев немало.

– А много ли, Терентий, в вашем городе номисм и милиарисиев, или, кроме кератиев и фоллисов, ничего не водится?

– В Тмутаракани разных монет из разных земель в достатке. – Терентий обернулся к дружинникам, отцепил от пояса кошель. – Одолжите, други, мне кто сколько может, уж больно мне хочется проучить этих царьградских гостей и опустошить их мошны.

Дружинники не скупились, отдали все, что было. Знали, Терентию в игре везет, за то и прозывали его Везуном. Терентий поднял туго набитый кошель над головой. Вид кошеля ромеев соблазнил, они переглянулись. К чему обыгрывать друг друга, когда можно завладеть монетами этого наглого тмутараканца. Тучный помощник наварха махнул рукой:

– Раз тебе не жалко своих монет, можешь присоединиться к нам. Славным морякам базилевса они не помешают. – Двум воинам на сходнях крикнул: – Пропустите его!

* * *

Игра длилась недолго. Сначала часть денег из мошны Терентия перекочевала к его соперникам, но затем удача отвернулась от ромеев. Первым все свои деньги проиграл кормщик, вскоре такая же участь постигла и помощника наварха. Тучный ромей в отчаянии швырнул кости в воду и вперил гневный взгляд в тмутараканца:

– Проклятие! Я остался без единой монеты! Ты или обманщик, или занимаешься колдовством!

Терентий развел руками:

– Все видели, что мы играли вашими костями, а колдовать я не умею. Просто надо не грешить, чаще молиться, и тогда всевышний непременно принесет вам удачу в игре. Но я не жаден и, чтобы немного подсластить вам горечь проигрыша, предлагаю сойти с дромона на берег и насладиться прекрасным тмутараканским вином за мой счет.

Озлобленный проигрышем помощник наварха покраснел, плюнул на палубу, хрипло выдавил:

– Одноглазый плут! Тебе лучше поскорее убраться с дромона! – Гнев толстяка перекинулся на матросов. Еще в начале игры они побросали работу и обступили игроков плотной толпой. – Чего собрались! Быстро за работу, дети грязных свиней!

Кормщик тоже прикрикнул на подчиненных, но отказываться от предложения Терентия не стал, решил хоть так вернуть малую часть утраченных сбережений.

Сотоварищи Терентия от хмельного отказались, служба есть служба. Князь Мстислав дружинников жаловал, но и порядок любил. Однако, получив назад долг и даже свыше того от выигрыша, Терентия отпустили.

Кувшин красного вина купили тут же, на торжище. От торга отошли недалеко, сели в тени дерева на берегу моря. Выпили, повели разговор. Кормщик вздыхал, сетовал на судьбу, что вовлекла его в игру и коварно оставила без сбережений. Когда в глиняном кувшине осталось только половина хмельного напитка, Терентий предложил:

– А хочешь вернуть свои монеты и к ним прибавить кошелек своего дружка?

Кормщик встрепенулся:

– Ты шутишь или хочешь дать мне возможность отыграться?

– Нет, но если ты выполнишь мою просьбу, то я отдам тебе обещенные монеты.

Глаза кормщика алчно заблестели:

– Я готов выслушать тебя.

– На дромоне есть русоволосый человек, его зовут Дементий, я видел его связанным…

Кормщик кивнул:

– Да, этот человек принадлежит одному из посланников базилевса по имени Адриан Малеин. К нам его доставили под стражей в Херсонесе. Я слышал, что он покушался на жизнь патрикия…

– Ты получишь то, что я тебе обещал, если его освободишь.

– Это опасно. Если патрикий узнает, мне не избежать смерти. Я не могу…

– Значит, твои монеты останутся у меня. – Терентий поднялся и медленно направился в сторону причала. Кормщик бросился следом:

– Подожди! Я согласен!

Терентий остановился:

– Ночью приведешь пленника патрикия к этому дереву. Здесь же получишь монеты…

* * *

Днем по городу разнеслась весть: с дромона убежал человек. Поиски ни к чему не привели. По прошествии пяти дней ромейский корабль покинул Тмутаракань, а на следующий день дружинник Терентий привел на княжеский двор беглеца.

Князь Мстислав стоял у крыльца, в красном длиннополом плаще и синей, подбитой соболем шапке. Рядом седобородый муж в варяжском одеянии. Терентий подошел, поклонился:

– Здравствовать тебе, князь, и тебе, воевода Сфенг.

Мстислав прервал разговор, повернулся к Терентию. Теперь Дементий мог ближе рассмотреть владетеля Тмутаракани. Князь оказался зрелым мужем, мощного сложения, на голову выше и шире в плечах.

– И тебе, Терентий, не хворать. Молви, с чем пожаловал?

Терентий указал на Дементия:

– Вот, привел к тебе, князь. Дементием зовут. Он родом из Ромейского государства, но по отцу рус, хочет в твоей дружине служить.

Князь обратил взор больших янтарных глаз на незнакомца:

– Где ты его нашел и какая тебе о нем забота? Уж не тот ли это человек, что с ладьи греческой сбежал?

Терентий опустил голову:

– Он самый. Лукавить не буду. Знаю его с той поры, как Георгия Цуло разбили, он в ромейском войске был.

Сфенг с любопытством посмотрел на Дементия:

– Выходит, вместе хазар били.

Терентий кивнул:

– Выходит, так. Я его тогда в дружину звал, он не пошел, а сейчас вот пришлось его из беды вызволять.

Мстислав, не отрывая взгляда от Дементия, спросил на греческом. Будучи правителем города, в котором жили люди разных народов, он учился их языкам, в чем немало преуспел.

– Почему бежал? Мой друг, Адриан, который среди послов был, сказывал, ты на его жизнь покушался? Правда ли это?

– То в драке случилось. Патрикию не верь, я сам слышал, как он кентарху говорил, что надо тебя отравить.

Мстислав задумался:

– Отравить, говоришь? А не хочешь ли ты очернить своего обидчика?

Дементий перекрестился:

– Верь мне, князь. Перед всевышним слово даю.

Мстислав обратился к Сфенгу:

– То-то он хитрые речи вел… Адриан этот имел со мной разговор тайный, уговаривал не идти на касогов, молвил, что власть базилевса Василия слаба и в скором времени ей придет конец, и войне с иверийцами тоже. Я ему отказал, а он перед отплытием подарил мне золотой перстень и малую амфору с вином. Сказал, что это лучшее вино в Греции и мне стоит обязательно его испробовать. Уж не отравлено ли оно? – Князь пригладил русые с желтизной усы, посмотрел на Дементия, добавил: – Что ж, проверим. Если вино окажется отравлено, быть тебе в моей дружине. Мне скоро много воинов понадобится.

 

Глава вторая

Предположение Дементия и князя Мстислава, что вино, подаренное князю патрикием Адрианом Малеином, может быть отравлено, подтвердилось. Напиток дали собаке, а через день нашли ее мертвой. Князь слово сдержал, в благодарность принял беглеца ромея в дружину, велел Терентию отвести его в молодечную и обучать русскому языку. Дементий получил новое оружие, боевое облачение и коня. Сфенг, княжий воевода из варягов, лично проверил его умение держаться на коне и владеть оружием, чем остался доволен, за что перевел из пешцев в конные воины. В этом немало помогли Дементию уроки, приобретенные на родине в стане разбойников-апелатов.

Не забыл Мстислав и о слове, данном послам базилевса Василия. Весной тмутараканское войско двинулось на восток, к землям касогов…

* * *

Дементий придержал коня, оглянулся. Пыльный хвост заслонил от его взора далекие очертания города.

«Сколько всего было: родное горное селение, пещера апелатов, Константинополь, Херсонес, Тмутаракань, теперь поход на касогов. Куда дальше заведет меня судьба?»

– Эй, Дементий! Не отставай! – Голос Терентия заставил поторопиться. Дементий тронул коня, поравнялся с греком, спросил:

– Далеко ли до касогов?

– Не далеко. За рекой Бурликом, что иные народы Варданом и Псыжем называют, за ней земля касогов лежит. Народ храбрый, крепкий телом и красивый лицом. В большинстве своем они поклоняются древним богам неба, воды, огня. Есть среди них и христиане, но таких мало. Касоги и в Тмутаракани живут, и в дружине нашей имеются. Ремесла знают, крепости строить умеют, торговать и воевать. Умение воинское от того, что им часто с соседями – хазарами, аланами и другими племенами – сражаться приходилось. Однако против Святослава, деда нашего князя, не устояли. Наверное, оттого, что меж ними разлад был, но сейчас у касогов предводитель достойный, его уважают, за ним тянутся. Говорят, князь Редедя справедливый, добрый и сильный правитель. От касогов слышал, что он мощью подобен Голиафу и в борьбе его никто одолеть не может.

– Да уподобится наш князь Давиду!

– Да будет так!

– Увидеть бы этого силача.

Терентий усмехнулся:

– Не оказался бы он последним, кого ты увидишь. Не торопись, неизвестно, чем этот поход для нас обернется. Останемся живыми или нет, то только господу известно. Вот Бурлик-реку минуем, войдем в земли касогов, там, может, и увидишь Редедю… А может, и не увидишь. Вот возьмет князь касожский и уведет свой народ далеко в горы. Страна Кавказ, которую иначе называют Каспием, велика.

– Разве русские воины не знают туда пути?

– Пути эти известны. Русские ладьи не раз ходили по Гирканскому морю, которое они называют Хвалисским, к берегам этой обширной горной страны. В разные годы воины русов нападали на Дейлем, Абаскун, Гилян, Табаристан, Ширван и Арран. Городом же, который агаряне называют Бердаа, а армяне Партава, они владели почти год. Об этом мне рассказал один старый хазарин по имени Менахем. Этот мудрец помнил еще последнего хазарского кагана Иосифа и был писцом и советником у мятежного протоспафария Георгия Цуло. Он был обучен грамоте, много читал и путешествовал. Мне посчастливилось с ним поговорить до бегства из Корсуни. – Терентий вытер ладонью пот со лба. – Так вот он рассказал, что это произошло в те времена, когда в Киеве правил князь по имени Игорь. Этот князь по наущению Ромейского государства затеял войну с хазарами и захватил город Самкерц. Хазарский стратиг Песах отбил город, вторгся в ромейские владения и осадил Корсунь. Князю Игорю пришлось принять сторону хазар, и вскоре русские ладьи во множестве подплыли к Константинополю и стали разорять прибрежные владения базилевса. В ту пору базилевсом ромеев был Роман Лакапин. Божественный и жители великого Константинополя испугались, так как войск в городе было мало, а дромоны и хеландии были отправлены на борьбу с агарянами. Но вскоре помощь пришла. Стратиг патрикий Феофан встретился с русами на море и пожег их ладьи греческим огнем. Игорь увел остатки ладей в Киев…

Дементий воспользовался перерывом в рассказе, недоуменно спросил:

– При чем же здесь Бердаа?

Терентий укоризненно посмотрел на Дементия:

– Имей терпение и слушай дальше. Спустя год Игорь вновь собрал войско, к которому прибавил большие отряды варягов и печенегов. Роман, узнав об этом от болгар, послал к князю послов с миром. Игорь принял мир, взял дань и согласился по просьбе базилевса отправить отряд русов, чтобы потревожить владения дейлемского правителя Марзубана… Спустя некоторое время русские ладьи появились в Хвалисском море и по реке достигли Бердаа. Навстречу им вышли воины и жители города с оружием в руках. Их было гораздо больше, и они надеялись прогнать незваных гостей, но русы смели городское воинство и ворвались в город. Однако разорения Бердаа не допустили, с жителей потребовали лишь покорности в надежде укрепиться надолго в богатом городе. Мирной жизни не получилось, несогласные подчиниться горожане нападали на русских воинов. Тогда русы велели всем жителям уйти из города, на что дали три дня, тех же, кто не успел или не пожелал покинуть своих жилищ, пленили, а некоторых убили. Все имущество горожан досталось русам.

– Неужели правитель Марзубан не пришел на защиту своих подчиненных?

– Он привел большое войско из Аррана и несколько раз ходил на приступ города, только русы каждый раз оказывались сильнее. Неудачи следовали одна за другой, и тогда Марзубан решил использовать хитрость. Ночью он напал на Бердаа, а затем стал отступать, чем увлек русов в засаду. Той ночью полегло много русских воинов. Остальные отступили за стены города. Марзубан готовился к решительному приступу, но мятеж в Сирии заставил спешно увести войско на его подавление. Под стенами города он оставил лишь небольшую часть своих воинов, достаточную для продолжения осады, а она оказалась долгой. Русы пробыли в Бердаа почти год, пока в одну из ночей не отплыли на своих ладьях вместе с пленными и добычей. Менахем говорил, что, возможно, к этому их вынудили болезни или недостаток еды.

– Куда только не заносила судьба русских воинов. Моего отца Мечеслава она привела из Киева в отдаленные южные рубежи Ромейского государства, где он познакомился с моей матерью…

– Скажу больше, от того же мудреца Менахема я услышал удивительную речь. Читая древние письмена, он узнал, что в давние времена владения, принадлежащие ныне тмутараканскому князю Мстиславу, отчасти касогам, аланам и хазарам, многие земли на север и на запад отсюда, где живут печенеги и племена Руси, ранее назывались Русколанью. Земля эта была населена предками русов, коих греки и ромеи величали скифами, антами, венедами и словенами.

– Куда же они делись? Почему оставили столь прекрасные и обильные земли? Или же они были уничтожены врагами?

– Ты прав. Менахем говорил, что на Русколань напали племена готов. Против них выступил князь Бус Белояр, ромеи дали ему имя Бож. Его войску удалось одолеть готов в первом сражении и убить их князя Германориха…

– Гер-ма-но-риха, – повторил Дементий и удивленно произнес: – Как тебе удается запомнить столько имен и названий?

Терентий самодовольно улыбнулся:

– У меня хорошая память и умение быстро учиться языкам других народов. Это приметили даже мудрец Менахем и наш князь Мстислав. Но слушай дальше. После Германориха предводителем готов стал Витимир. Ему повезло больше. В следующем бою он победил войско Буса, взял его в плен и казнил вместе с сыновьями и семью десятками старейшин…

– И Русколани не стало, – грустно произнес Дементий.

– Были князья, которые восставали против захватчиков, однако из-за разлада между родами возродить Русколань не удалось. К тому же с востока, сменяя друг друга, стали приходить иные племена, последними среди них были хазары. Они-то и завладели надолго изрядной частью бывшей Русколани… Так говорил Менахем, а правда ли это или нет, известно только господу. Кто знает, может, старец все это придумал.

Некоторое время молчали. Первым заговорил Дементий, и речь его была невеселой:

– Как переменчива жизнь. Хазары завладели землями Русколани, а ныне русы разгромили их государство и овладели частью земель. Вот и мы едем, разговариваем, а завтра можем быть убиты в бою.

Терентий пожал плечами:

– Мы воины, нам об этом думать незачем. Случится так, как того пожелает всевышний.

 

Глава третья

Внутрь владений касогов проникнуть не удалось. Редедя, узнав о приближении дружины Мстислава, спешно собрал войско и вышел ему навстречу. Войска встретились неподалеку от Бурлик-реки. Встали на ровном месте, меж малых гор, друг против друга…

Ждет начала битвы разноплеменная дружина Мстислава, изготовились к сече касоги, но молчат боевые рога. Из рядов касогов, блистая доспехом, с обнаженной головой, вырвался исполин на могучем коне гнедой масти. Среди воинов Мстислава пронеслось:

– Никак Редедя?!

– Князь касожский!

– Он самый.

– Редедя!

Редедя остановил коня, не доезжая двух десятков шагов до стройных рядов воинства тмутараканцев, раскатистым голосом выкрикнул Мстислава. Князь не заставил себя ждать, выехал на буланом печенежском скакуне, в красном княжеском плаще, кольчуге и варяжском шлеме с надбровьями и наносником. Съехались, окинули друг друга взглядом. Мстиславу касожский князь пришелся по нраву: лицо широкое, добродушное, нос крупный, прямой, с едва заметной горбинкой, окладистая, цвета каштанового плода борода, длинные, с редкой проседью волосы зачесаны назад, небольшие темно-синие глаза смотрят прямо и честно. «Такой не слукавит, нож в спину не воткнет, – оценил Мстислав и могучую стать Редеди. – Такого воина да мне бы в дружину». Вслух молвил на родном языке Редеди, благо языку научили тмутараканские касоги.

– Приветствую тебя, повелитель касогов!

Редедя ответил:

– И я рад приветствовать тебя, князь Мстислав! Почему идешь на меня войной?

– Стало мне известно, что ты вместе с ясами своих воинов на помощь иверийскому правителю Георгию вести хочешь.

– Это так.

– Георгий враг Василию, а греки мне друзья. Не води своих воинов к иверийцам – и не будет вражды меж нами.

– Я слово дал. Для касога нарушить договор – позор.

– Значит, быть битве.

Редедя нахмурился, густые брови сошлись у переносицы, морщины на высоком челе стали заметнее.

– Много смертей будет. Скольких детей осиротим, матерей без сыновей оставим, а жен без мужей? Зачем? Это наш спор, решим его честным поединком.

Мстислав пригладил ус, спросил:

– Как биться желаешь? На конях или пеше, копьями или мечами?

– Зачем нам оружие? Что может быть честнее борьбы?

Мстислав ухмыльнулся:

– Лукавишь, князь. Слава о твоей силе и умении в борьбе разошлась далеко за пределы земли касожской. Слышал я, что еще никто не мог тебя одолеть.

Редедя кивнул:

– Это так, но если считаешь меня лукавцем, будем биться оружием.

– Откажусь, скажут, что побоялся с тобой бороться. Желаю быть первым, кто тебя одолеет!

Редедя улыбнулся:

– Я тоже слышал, что ты хороший борец, дошли до меня слухи и о твоей храбрости, теперь вижу – это правда. Что ж, сойдемся в честной борьбе. Если ты меня бросишь на спину, будешь владеть моим народом, и землей, и имуществом, и семьей, одолею я – все твое ко мне перейдет. Согласен?

Мстислав задумался лишь на миг:

– Согласен.

– Об одном прошу, если победа будет за тобой, убей меня, чтобы не быть мне опозоренным и не видеть позора моего народа и семьи.

– Это верно, позор хуже смерти. О том и я тебя попрошу.

– У нас говорят: «Лучше иметь умного врага, чем глупого друга». Вижу, что это так. Возьмем с собой ножи и поклянемся, что не используем их во время борьбы!

– Да будет так! Пожмем на том руки и расскажем воинам о нашем договоре.

Князья протянули друг другу руки, крепко пожали локти.

– Встретимся утром! Пусть одолеет достойный! – Мстислав тронул коня. Редедя поскакал к своим воинам.

* * *

Место для поединка выбрали между касогами и дружиной тмутараканцев. Перед тем посланцы с той и другой стороны отмерили расстояние шагами и воткнули копье на равном удалении от противоборствующих сторон, на нешироком пологом взлобке. Здесь-то и предстояло князьям помериться силами. Дружинники Мстислава отговаривали, опасались коварства от Редеди, он не послушал. Бороться вышли без доспехов, лишь в штанах и сапогах, из оружия ножи на поясах. Сошлись, стали напротив, подобные сказочным великанам. Есть кем гордиться касогам, есть кем гордиться и тмутараканцам. Редедя немногим старше, на полголовы выше соперника, крупнее, мускулистей, уже в поясе. Мстислав телом плотнее, шире в плечах, мощная выпуклая грудь – словно щит. В схватку вступили без лишних слов. Втянули головы в плечи, раскачиваясь, пошли друг на друга. Поначалу примерялись, искали друг у друга слабые места, пытались обманными движениями сбить противника с толку, но вот Редедя поймал запястье Мстислава. Мстислав потянул руку вниз, а затем в сторону и вверх. Освободив запястье, сам бросился на противника. Сцепились крепко, не разнять. Тела напряглись, вздулись буграми. Мстислав сцепил руки за спиной касога, навалился грудью, проверяя ее крепость, да разве сломаешь такого могута. То же попробовал и Редедя, но и у русского князя спина оказалась крепкой. При равных силах победу могла дать только сноровка и хитрость. Но хитрить противники не собирались. Редедя метнулся к ногам, Мстислав сделал шаг назад, обхватил руками мощную шею противника, но удержать не смог. Редедя вывернулся, оказался за спиной князя. Обхватив Мстислава за пояс, в падении бросил его через себя. Со стороны касожского воинства донеслись радостные крики, но радость была преждевременной. Мстислав упал на колени. Поднялись одновременно. Борьба завязалась вновь. Русский князь чувствовал, что силы уходят; противник оказался выносливей. Отчаяние закралось в душу.

«Ужель моя смерть здесь?! Ужель семья моя будет предана позору?! – Перед глазами встали жена Анастасия, дети Евстафий и Татьяна. Эти видения и мысли придали сил. Надолго ли? Мстислав мысленно взмолился: – Пречистая Богородица, помоги! Не допусти позора и смерти! Дай одоления, и поставлю я во имя твое храм!»

Молитва на миг отвлекла от борьбы. Редедя почувствовал малую слабость противника и завел правую ногу за его левую, чтобы бросить на землю через бедро. Бросок не удался. Мстислав упал на правое колено, потянул касога вниз и из последних сил перекинул через левую ногу. Спина Редеди коснулась земли. Ликующие возгласы взвились над дружиной тмутараканцев. Не теряя времени, князь навалился на касога, выхватил нож. Лезвие хищно блеснуло на солнце. Мстислав торопился: а вдруг Редедя не сдержит слово или кто-нибудь из касожских воинов не утерпит, пустит стрелу или метнет сулицу? Но никто не шевельнулся. Все происходило по уговору. Мстислав занес руку для удара, Редедя перехватил, тяжело дыша, произнес:

– Подожди! Перед смертью хочу просить тебя…

– Говори.

– Не обидь сыновей моих.

– Обещаю, пред господом моим богом и клятву свою сдержу!

Касог отпустил запястье Мстислава.

– Теперь сделай то, о чем условились.

Редедя глянул в чистое и синее, как и его глаза, небо. Умирать этим погожим солнечным днем не хотелось, но честь для касога превыше всего. Князь прикрыл веки, острая боль пронзила сердце…

Над войском касогов пронесся стон, а затем повисла тишина. Молчали и тмутараканцы. Мстислав встал, вынул нож из груди Редеди, откинул в сторону, пошатываясь, пошел в сторону касогов. Когда до первых рядов осталось менее десяти шагов, он остановился. Зычно прокричал:

– Славные касожские воины! В вашем народе говорят: «И в смерти есть мужество». Это так. Князь Редедя, великий воин и мудрый правитель, мужественно принял смерть, чем спас многие жизни. Храните память о нем! Я же обещаю дани с вас много не брать, в дела ваши не лезть, потребую покорности и воинов при надобности. Кто сам пожелает в мою дружину идти, приму с радостью. Такие храбрые и умелые воины украсят любую дружину! В земли ваши пойдем вместе! Обещаю разора не чинить, но по уговору имущество и семью Редеди заберу. А теперь возьмите тело князя, похороните и воздайте последние почести, как подобает по обычаю вашего племени!

* * *

Жарким летним днем войско Мстислава вернулось в Тмутаракань. Горожане с радостью встречали своих сынов, отцов, братьев, живых и здоровых. Славили за это бога и князя Мстислава Храброго, который не побоялся смерти в поединке ради спасения жизни их близких. Правда, жена Анастасия укорила, что не бережет себя, да что толку, на то он и воин, на то и князь. Знала неукротимый характер мужа. Сам же Мстислав пребывал в довольстве. Договор с греками выполнен, дань с касогов собрана, воинов в дружине прибыло, храм Богородице строить начал. Сдержал слово и перед Редедей: его старшего сына женил на своей дочери Татьяне, а перед тем окрестил обоих братьев в Романа и Георгия. Приняли христианство и многие из касожских воинов, которые вступили к нему в дружину. Надеялся князь, что через них и остальные касоги примут греческую веру. Надеялся он и на то, что великий князь киевский Ярослав выделит ему удел, так как в разладице на Руси были убиты четыре брата и многие земли и грады остались без князей. С надеждой отправил он посланцев с письмом в Киев.

 

Глава четвертая

Мира между единокровными братьями не случилось. Посланцы привезли из Киева письмо: брат давал Мстиславу на кормление Муром. Князь вскипел:

– Мне, князю тмутараканскому, удел малый! Ах ты боров ненасытный! Почитай, всю Русь охапил, отцом поделенную, а большого града дать не желает. Не зря, видимо, Святополк звал меня против Ярослава идти и писал, что братьев Бориса и Глеба князь новгородский погубил! Может, правда это? Ведь и против отца он войско готовил. Пойдите к Ярославу и скажите, что если он мне земли не прибавит, то не будет меж нами мира…

Ярослав на уступки не пошел, ответил кратко:

– Пусть довольствуется тем, что дают. Хватит ему Мурома с Тмутараканью.

Князь Мстислав на брата осерчал, стал спешно собирать войско. К тмутараканской дружине прибавил охотников из ясов, печенегов, хазар. Пришли по уговору и касоги, которых возглавили Георгий, коего величали на русский лад Юрий, и Роман, сыновья Редеди. Летом следующего после одоления касогов года войско вошло в северские земли. Мстислав сел в Чернигове. Черниговцы особо этому не препятствовали, потому как давно соперничал град с Киевом в величии и богатстве, но по сию пору не имел своего князя, а подчинялся князьям киевским. Вот появился и у Чернигова правитель, да еще какой: прославленный Мстислав Храбрый. С такой дружиной, как у него, можно врагов не опасаться. Дальше Мстислав не пошел, отослал брату послание, потребовал оставить за ним Чернигов. Ярослав ответил отказом, в письме написал: «Бери Муром, а из Чернигова уходи». Мстислав из Чернигова не ушел и следующим летом подошел к стенам Киева. Время выбрал удачное, в ту пору великий князь Ярослав был в Новгороде, ждал в помощь варягов, чтобы идти к Чернигову, но сразу этого содеять не удалось. Великий голод накрыл черным смертоносным крылом Суздальскую землю. Восстали смерды и, увлекаемые волхвами, стали грабить закрома знатных горожан. Волхвы вещали, что голод послан древними богами в наказание за принятие христианства, что вскоре Огонь-Сварожич сожжет все леса, реки выйдут из берегов и зальют землю, что все погибнут, если не выгнать поборников новой веры с Русской земли. Призывали убивать священников и знать. Ярослав с дружиной метнулся в Суздаль. Восставшие противостоять опытным и хорошо вооруженным воинам князя не смогли. Кровь горожан залила улицы города, загорелись дома зачинщиков. Особо жестоко расправлялись с волхвами, многих казнили, те, кому повезло, ушли в глухие места. Вскоре привезли из Булгарии жита, раздали голодающим. Ярослав собрал горожан, строго молвил:

– Вот вам хлеб! И знайте, бог посылает голод, мор, засуху и иные казни, а за что, человеку неведомо. Нам же полагается верить!

Успокоив суздальцев, Ярослав для устрашения прошелся по селам и вернулся в Новгород, где его уже ждала варяжская дружина во главе с ярлом Хаконом Слепым, коего новгородцы прозвали на свой лад Якуном. Князь прибытию ярла Якуна обрадовался. Умелые воеводы ему были нужны, так как не было ныне с ним ни Блуда, ни варяга Эймунда Хрингссона, ни Константина Добрынича. Ярослав добавил к дружине варягов, призвал с собой и новгородских ратников. Последних набралось не много. Не забыли новгородцы, что любимый ими посадник Константин Добрынич по приказу Ярослава был заточен в Ростове, а после перевезен в Муром, где более года назад был убит на реке Оке. Но не забыли они и того, кто освободил их от притеснений полоцкого князя Брячислава… Собрав войско, Ярослав немедленно двинулся к Киеву, у стен которого стоял князь Мстислав.

* * *

Киевляне ратиться с Мстиславом не стали, но и в город не впустили. Зачем нужен чужой князь, когда есть свой, к которому привыкли и которого почитали, а от нового хозяина неведомо чего ждать. Мстислав город приступом брать не стал, жалел дружинников своих и крови русской лить не желал, потому и ушел обратно в Чернигов. Надеялся, убоится брат, отдаст ему город и Северскую землю.

Ярослав отдавать удела не захотел и в начале осени подошел с войском к малому граду Листвену, неподалеку от Чернигова. Туда же привел своих воинов и Мстислав.

Встретились ближе к закату, построили войска. Ярослав поставил в чело варягов Якуна, по правую руку – киевлян, по левую – новгородцев, которых усилил своими дружинниками. Сам же встал позади варягов с конными воинами. Мстислав против варягов расположил северян, по крылам встали с одной стороны черниговские воины, с другой – пешая дружина тмутараканцев. За черниговцами встала касожская конница, за пешцами – ясы, печенеги и хазары. Конную дружину, как и Ярослав, Мстислав поставил в середине, позади северян. Изготовились, но битвы не начинали. Укрытое желто-зеленым травяным покрывалом поле, которому предстояло стать местом битвы, в свете закатного солнца казалось орошенным кровью, но кровь еще не пролилась. Князья раздумывали, стоит ли начинать сражение на пороге ночи, к тому же на небе появились тучи, что предвещало непогоду. Она пришла вместе с темнотой. Теперь воины больше помышляли не о предстоящем сражении, а о том, что придется провести прохладную ночь под дождем. Им было невдомек, что кто-то из князей может решиться начать бой.

За полночь поднялся ветер, небо разразилось грозой, низвергая на землю крупные капли дождя, раскаты грома сотрясали воздух и саму землю. Тут-то и повелел Мстислав идти на противника. Воины Ярослава едва успели исполчиться. И затеялась битва кровавая. Первыми ударили северяне, за ними иные пешцы. Вспышки молний озаряли ратное поле, высвечивали бледные, искаженные яростью лица, сверкали мечи, секиры, шеломы, кровь смешивалась с дождевой водой, обильно поливала траву. Несмотря на непогоду, темноту и напор врагов, варягам удалось отбить, а затем изрядно потеснить северян. Следом потянулись киевляне, за ними новгородцы. Все смешалось. С трудом удавалось различить, где чужие, а где свои, но вскоре буря начала утихать, рассвет медленно размывал темноту. Теперь Мстислав, сидя на буланом коне, ясно видел сражение. Видел, что варяги завязли в сече с северянами. Видел и то, что северянам долго не продержаться. Князь огладил усы, обратился к воеводе Сфенгу:

– Пора!

Вой боевых рогов полетел над полем брани. Мстислав вынул меч из ножен. Повинуясь сигналу, конные воины тмутараканского князя устремились вперед. Нацелились на врага копья, взметнулись над головами сабли и мечи. С криками, лихим посвистом и воем налетели свежие конные лавины на ряды новгородцев и киевлян, порушили строй, заставили бежать. Не помогла и конная дружина Ярослава. Великий князь киевский вынужден был спасаться бегством. Воины Мстислава преследовать их не стали, зажали в клещи варягов. Воеводе Якуну с трудом удалось пробиться и уйти с малым числом наемников. Мстислав вдогон идти не велел. Победа осталась за ним, так зачем посылать измученных воинов и коней ночью, в непогоду, по грязи, зачем продолжать лить кровь, ведь ее и так пролилось немало. Князь вложил окровавленный меч в ножны, слез с коня, обозрел озаренное утренними лучами солнца поле. Кругом, куда дотягивался взор, лежали тела убитых и раненых воинов, посеченных мечами, саблями, боевыми топорами, пронзенных копьями и стрелами. Мстислав в раздумье склонил голову. Подошел Сфенг:

– Почему не радуешься победе, князь?

Мстислав по давней привычке пригладил усы, промолвил:

– Как не радоваться? Вот лежит северянин, вот варяг, а дружина моя цела.

Не прав оказался князь Мстислав, пусть и немногочисленные, но потери в дружине были. В этой кровавой сече погиб от меча друг Дементия грек Терентий, здесь же сложил свою голову сын Редеди, предводитель касожской конницы Юрий. Война в очередной раз собрала свой недобрый урожай.

* * *

Ярослав собрал разрозненные остатки войска у Киева, но града отстаивать не стал, как и прежде, ушел от опасности на север, в Новгород. Мстислав же брата преследовать не захотел и на Киев не пошел, от Листвена вернулся в Чернигов. Тут и раздал добычу дружинникам и союзникам, как молвится: «Что в бою взято, то свято». Полон трогать не велел, привел в город, но долго держать не стал, как и в случае с касогами, позвал согласных в дружину, остальных отпустил. Раненых воев до полного выздоровления оставили в просторном пустом амбаре на княжеском дворе. Черниговцы их выхаживали, кормили. Война войной, а ведь в большинстве свои люди, да и иноземцев бы пожалели, у русского человека душа отходчивая, сердце доброе. Вот и Мстислав то и дело посылал к раненым нужное, чтобы скорее окрепли. Навестил раненых и Дементий. Выспрашивал, кто из Киева и не знают ли они Мечеслава. Один из них, муж средних лет, русоволосый, с серо-голубыми глазами, окликнул:

– Эй, молодец! Какого Мечеслава ты ищешь и зачем он тебе понадобился?

– Мне нужен человек по имени Мечеслав, который служил наемником в Царьграде. Это мой отец. Я никогда не видел его и ищу, чтобы это сделать.

Незнакомец, прижимая к животу окровавленную тряпицу, тяжело поднялся с соломенной подстилки, хрипло спросил:

– Уж не Дементием ли тебя кличут?

– Да, это мое имя, – удивленно ответил Дементий.

На глазах незнакомца блеснули слезы.

– Меня Витимом зовут, но в честь дядьки я был назван Мечеславом. Выходит, мы с тобой родичи. Двоюродник ты мне.

Дементий всплеснул руками, бросился обнимать родственника. Витим заскрежетал зубами:

– Погоди с объятиями, ранен я. Под Лиственом копьем живот проткнули.

Дементий отпрянул, извинительно сложил ладони перед собой.

– Прости!

– Ничего, от такого радостного свидания и боль легче переносится: – Витим опустился на подстилку. – Садись рядом, родич, нам с тобой много о чем перемолвиться надо.

Дементий послушно сел, спросил:

– Правда ли, что отец умер?

Витим кивнул:

– Так и есть. Уж два десятка лет прошло, как полег он от печенегов под Белгородом.

Дементий понурился. Рука Витима легла на плечо.

– Он всегда помнил о тебе и горевал, что не может увидеть, но все мы смертны… Мечеслав ушел, остались родичи: дед Гремислав еще жив, твой брат младший Никита. Ныне он в Царьграде правителю вашему служит, недавно весточку от него получили. Ты-то как в Чернигове оказался?

Пришлось Дементию подробно поведать о смерти бабушки Минодоры, бегстве из родного селения, жизни у апелатов, о Константинополе, о том, как попал в Херсонес, а затем в Тмутаракань к князю Мстиславу. Рассказал о походе на касогов и на Киев. Закончил Лиственом.

Витим тяжело вздохнул:

– Вот ведь как господь судьбы людские устраивает, и тебя и меня под Листвен привел и в Чернигове дал встретиться, а ведь в этой битве мы могли погибнуть.

– Хуже того, мы могли друг друга убить.

– Верно молвишь, отвел бог от нас эту беду, – согласился Витим. После недолгого молчания спросил. – Дальше как жить собираешься?

Дементий пожал плечами:

– Пока Мстиславу послужу, а дальше видно будет.

– В Киев, в селище к родовичам наведаться не хочешь? Чад моих посмотреть. У меня их двое, дочь и сын.

В глазах Дементия вспыхнула радость:

– Я бы хоть сейчас!

Витим улыбнулся:

– Сейчас не получится, слаб я еще, мне дороги не осилить. Вот рана заживет, тогда и двинемся к Киеву.

Лицо Дементия вдруг погрустнело:

– Чтобы нам вместе в Киев отправиться, прежде дозволения у князя спросить надо, а Мстислав с Ярославом вражду имеет.

– Бог даст, помирятся, а ты дозволения все же спроси, может, отпустит тебя князь с родовичами повидаться…

* * *

Мстислав Дементия отпустил, и не с пустыми руками: велел ему доставить посаднику в Киеве письмо для Ярослава, в коем собственноручно написал: «Садись в своем Киеве: ты старший брат, а мне пусть будет эта сторона Днепра».

 

Глава пятая

Ярослав письмо от брата получил, но в Киев идти не захотел, мало ли что на уме у брата, без большой дружины соваться в стольный град не следовало, потому выжидал, собирал воев. Ярослав не шел в Киев, Мстислав не уходил из Чернигова, ни войны, ни мира, так более года и жила Русская земля. За это время Дементию удалось два раза навестить родичей. Первый раз побывал в Киеве, когда ездил отвозить письмо Мстислава. Тогда случилось познакомиться с Таисией, Надежей и двумя племянниками, детьми двоюродника Витима. Таисия приняла его как родного сына, немалую долю нерастраченной материнской любви она подарила Дементию, в ком текла кровь ее мужа. Второй раз Дементий вместе с Витимом навестил родичей в селище. Особо радовался его появлению старый Гремислав. Седой слепец время от времени просил его подойти, ощупывал руками лицо, плечи, переспрашивал, какого цвета у него глаза, волосы, беззубо улыбался, скрипучим голосом молвил:

– Это ж надо, радость мне выпала, перед смертью еще одного внука обрести!

Дементию, с малых лет оторванному от корней, такое отношение родичей грело душу, ласкало сердце. Казалось, что любовь, не данная ему отцом, теперь приходит через родственников. И все же мысли тянулись к дому, к родным горам, но пока был жив патрикий Адриан Малеин, думать об этом не стоило…

* * *

Через год после битвы под Лиственом Ярослав все же решился идти в Киев с большим войском. В начале весны следующего, 1026 года под радостные крики киевлян он въехал в столицу. Все ждали новой войны, но ее не случилось. Накануне лета князья договорились встретиться с малыми дружинами около Городца. Ярослав был не из робких и в битвах, и на охоте, но встречи с Мстиславом с глазу на глаз опасался, вдруг братец и его зарежет, как славного воина, касожского князя Редедю. Через послов договорились встретиться между дружинами, и чтоб с каждой стороны по пять воинов было. В телохранители к Ярославу попал и Витим, но услышать, о чем говорили князья, ему не удалось. Мстислав и Ярослав отошли от сопровождающих их телохранителей и долго о чем-то беседовали. Воины обеих дружин с особым вниманием и волнением смотрели на князей. Гадали, чем же окончится разговор? О чем договорятся? Быть новой крови или нет? Но вот князья обнялись, по-родственному, по-братски. Быть миру! Быть спокойствию на Русской земле! Взлетели над головами шапки и шеломы, радостные крики всколыхнули воздух:

– Слава Мстиславу!

– Слава Ярославу!

– Слава князьям русским!

И двинулась дружина к дружине. Не в битву ринулись, в объятия друг к другу.

Полюбовно разошлись братья, уже в Городце, поделили наследство отцово по Днепру. Решено было сидеть Ярославу в Киеве и владеть землями по правую сторону, а Мстиславу – в Чернигове и править левобережьем. Мало того, договорились помогать друг другу против врагов. О таком завершении разлада среди потомков славного князя Владимира мечтали многие, люди радовались миру, единению братьев, единению Руси.

* * *

Широкий Днепр-Славутич медленно катил могучие воды к Русскому морю, его тело, покрытое частой рябью, словно чешуей, отблескивало в лучах яркого летнего солнца. У края обрывистого берега, взирая на его величественную красоту, стояли трое мужей. Первый, высокий, русоволосый, с серо-голубыми глазами, лет тридцати, был старше остальных. Второй, худощавый, кареглазый, с коротко стриженными светло-русыми волосами, уступал ростом. Третий, сероглазый, плотный, отличался длинными рыжими волосами. Это были Витим, Дементий и Никита. Не только князьям, высокородным братьям Мстиславу и Ярославу, довелось встретиться около Городца, но и детям простого дружинника Мечеслава. Искал Дементий среди киевских воинов Витима, а нашел сразу и двоюродника, и родного по отцу братца. Незадолго до встречи князей в Городце Никита вернулся из Царьграда. После битвы с иверийцами он был доставлен на излечение в Феодосиополис, откуда по окончании похода его забрал Бакуня. Сотник увез его в Константинополь. Никите удалось излечиться от увечий, полученных в войне с иверийцами, и послужить базилевсу до самой его смерти, как и обещал. Впрочем, в последнее время службы он исполнял свои обязанности с неохотой. От этого его отвратило кровавое событие. Случилось оно вскоре после победы ромеев над иверийцами. Тогда в Константинополь приплыл отряд из восьми сотен воинов под предводительством некоего Златорука, по-гречески Хрисохира. Златорук назвался близким родственником покойного князя Владимира и попросился на службу к базилевсу Василию. Воины Константинополю были нужны, так как по приказу Василия протоспафарий евнух Орест собирал войско для захвата у арабов Сицилии. Прежде чем приступить к переговорам, русским воинам было приказано сложить оружие и сойти на берег. Гордый Златорук подчиниться отказался, пошел к Авидосу, одолел пропонтидского стратига и повел ладьи дальше, но был остановлен у острова Лемнос, где его окружили ромейские корабли. Русские битву проиграли и были вырезаны все до единого. Ромеи пленных не брали. Смерти предали и Златорука…

Василий Болгаробойца умер 15 декабря 1025 года. Сказались на императоре и возраст, и болезни, и многие заботы и тревоги, которые день за днем подтачивают сердце и душу.

Никита после кончины базилевса медлить не стал и при первой возможности отплыл в Киев, куда благополучно прибыл, к великой радости матери Таисии. Радость длилась недолго: вскоре сын отправился с Витимом, в княжеской дружине, к Городцу. Шла молва, что сыновья Владимира собираются помириться, однако сердце матери тревожилось: «А вдруг не заладится? Вдруг дело дойдет до мечей и снова польется кровь?» Отпускать не хотела, но, как и в первый поход с князем Борисом, уступила. Обрадовался встрече и Дементий. Радость Никиты была не меньшей.

– А я ведь тебя искал и даже нашел Прокопия Кратоса, но он сказал, что ты бежал в Херсонес.

– Это так, но потом я оказался в Тмутаракани, на службе у князя Мстислава.

– И виновен в том патрикий Адриан.

Дементий удивленно посмотрел на брата:

– Верно. Откуда тебе известно?

– Прокопий поведал. Он о твоем бегстве от самого Адриана узнал.

– Вот как оно бывает: один жил на Руси – оказался в Греции, другой из Греции на Русь попал, – вступил в разговор Витим.

Никита посмотрел в чистое голубое небо:

– В Греции хорошо и Царьград красив, но милее Киева и земли нашей ничего нет. Кто бы знал, как я тосковал по родной стороне.

Дементий опустил голову, с грустью произнес:

– И я тоскую, хочу на родину вернуться, снова увидеть наш дом, сад, проведать могилы матери, бабушки Минодоры и нашего доброго соседа старика Георгия. Только теперь нет мне туда пути, пока ненавистник мой, патрикий Адриан Малеин, живой.

Никита успокоил:

– Об Адриане отныне забудь. Патрикий был замешан в заговоре против базилевса, Василий поручил воинам нашей сотни схватить Малеина, он сдаваться не захотел и был убит во время схватки. Так что можешь возвращаться на родину без опаски.

– Думается, что там я все равно буду считаться преступником.

– В Царьграде я узнал, как один высокородный ромей, по имени Стефан, сотоварищ нашего отца, был подвергнут преследованиям на родине, бежал в Болгарию, а затем через Киев вернулся в Ромейское государство под видом наемного воина из Руси. Ты можешь сделать так же. Мой знакомец, сотник Бакуня, приплыл в Киев, чтобы набрать охотников на службу новому кесарю Константину, вот к нему и пойдешь. А уж в Царьграде тебе Прокопий Кратос поможет.

Дементий обнял Никиту:

– Брат мой! Радостные вести ты мне сообщил, теперь я вернусь на родину!

– Пожалуй, и мне пора возвращаться в родное селище, – подал голос Витим. – Отец с матушкой стареют, с хозяйством справляться тяжело. – Помолчав, добавил: – Как-то, будучи мальцом, спросил я у нашего деда Гремислава, какая земля краше всех, так вот он мне ответил: та, на которой родился.

Словно соглашаясь с его словами, над головами братьев прокричала чайка…

* * *

Сбылось, как братья и загадывали. Дементий, с разрешения князя Мстислава, покинул дружину и вскоре после прибытия воинов Ярослава из-под Городца в Киев отправился с сотником Бакуней в Константинополь, следующей весной от него пришла весточка, в коей писалось, что у него все хорошо. Следом за Дементием из стольного града в радимическое селище отъехали Витим и Надежа с детьми. Никита остался в Киеве, четыре года служил в дружине Ярослава, но, помня о клятве, данной всевышнему во время войны ромеев с иверийцами, готовился к пути служения богу. Благо на то время задумал великий князь основать в Новгороде мужской монастырь в честь святого Георгия. В этот-то монастырь и решил пойти Никита. Так когда-то, со слов матери, хотел поступить его отец Мечеслав, так поступали и некоторые воины в Греческом государстве, чтобы отмолить грех убийства людей, совершенный во время сражений. На счету Никиты загубленных душ было немало. Имелась и еще одна горестная причина, подвигнувшая на этот шаг. На третий год после его приезда скончалась Таисия: будто для этого ждала сына столько лет…

После смерти матери Никита жил один, в свободное от службы князю, походов и житейских дел время занимался чтением церковных книг, готовил себя к обители. Перед тем как постричься в монахи, Никита решил навестить жилище старого волхва Живорода. В спутники взял с собой бывальца Торопшу: вдвоем веселее, а потому и путь короче. Место едва нашли, поистерлась за минувшие годы память Никиты. За десять лет отсутствия поросли быльем прежние тропы, молодые деревья выросли, набрали силы, стали могучими исполинами, старые деревья рухнули, превратились в труху, на их месте взошла поросль, в иных местах вместо целины пашня, в других появились овражки. Бог сподобил, привел туда, куда надо, вот только тщетно пытался Никита докричаться волхва, остров ответил молчанием. Торопша махнул рукой:

– Небось помер твой волхв, сколь лет минуло. А может, и жизни лишили.

– Кто? – удивленно спросил Никита. – В этакой глуши? Живорода даже волки не трогали.

– Живорода, молвишь?

– Так волхва звали.

– Слышал я про этого мудрого старца. Большим почтением пользовался он у здешних жителей. Многих от болезней излечивал, но не многих к себе подпускал… Только есть такие люди, которым спрос не нужен… Вот что тебе скажу: волки, может, твоего старца и не трогали, а человек мог. Ты, Никитка, многое повидал, так неужели до сих пор не понял, что люди иногда хуже волков?.. В позапрошлом году этими местами войско Ярослава к Чернигову шло. Князь тогда зол на волхвов был за смуту, содеянную ими в Суздале и соседних землях, велел все капища, что на пути встретятся, разрушать, а волхвов лишать живота. Прежде многие из служителей старых богов были преданы смерти в Суздальской земле… А как иначе?

Никита сунул Торопше повод:

– Держи.

Торопша взял повод, удивленно посмотрел, как Никита стал раздеваться.

– Никак на остров собрался? Смотри, река разлилась, плыть далеко, да и вода еще холодна, как бы водяной тебя в омут не утащил. Ногу сведет, не выплывешь.

– На все божья воля. – Никита подошел к воде в одних штанах, перекрестился, нырнул.

Перекрестился и Торопша:

– Хоть бы не утоп, Таисия ведь и на том свете мне этого не простит. До самой смерти покойная корила меня за то, что прежде оставил его с князем Борисом на реке Альте.

Наконец над водной гладью показалась голова Никиты. Торопша облегченно вздохнул:

– Слава тебе, господи!

Никита достиг острова, выбрался на берег, устало зашагал к капищу. Шел по памяти, тропинка к обиталищу волхва давно поросла быльем, древних богов уже давно никто не навещал и за капищем не ухаживал, а это значило, что Живорода здесь нет. Сердце сжалось от предчувствия потери.

Торопша оказался прав, на острове побывали те, кому поклонение старым богам было не по нраву. Деревянные изваяния были повалены, наполовину сгоревшая крыша полуземлянки просела. Кто-то разорил жилище Живорода. У входа, скрытые травой, валялись несколько деревянных ступ, ковш, черепки разбитых глиняных плошек, лосиные рога. Когда-то здесь его спас от смерти Живород, а теперь волхва нет, и некому его приветить, сказать доброе слово. В надежде на чудо Никита заглянул в перекошенный дверной проем. Жилище пустовало. В сетке солнечных лучей удалось рассмотреть обугленный стол и лавку. Огонь успел погулять по обиталищу волхва. Были причиной пожара люди или молния, ведомо только богу. Никита горестно вздохнул. Ушел Живород, пали его кумиры. Никита снял с шеи подаренный старцем оберег, повесил на ветку молодого дубка.

– Прости, дедушка Живород. Един у меня бог.

– Угу-у! – раздалось сверху.

Никита задрал голову. На одной из веток сидела ушастая сова. Серовато-бурая птица, как показалось Никите, с укором и презрением взирала на него красновато-желтыми глазами. В горле у Никиты перехватило, сглотнул слюну, хрипло выдавил:

– Угуша! Ты!

– Угу-у! – ответила птица.

– Уж не ты ли виной бедам Живорода? Ведь предупреждал старца, что сова – вестница несчастья, а он в тебе иное, доброе усмотрел.

– Угу-у! – отозвалась сова, оттолкнулась от ветки и, часто махая крыльями, полетела в чащу.

– Ишь ты, видно, обиделась птица лесная. Зря я так. То, что ныне живу, ведь и совам обязан, опять же, Угуша был волхву Живороду помощником и товарищем, кроме него у старца были только корова, пес Лохмач и древние боги…

Оберег на ветке качнулся, словно от ветра. Никита перекрестился, пошел к воде. Назад доплыл быстрее, вышел на берег, оглянулся. На острове, у воды, стоял седовласый старик в белых одеждах, у ног притулилась бело-серая лохматая собака. «Живород?! Лохмач?!» Никите почудилось, что старец помахал рукой. Прикрыл на миг глаза, тряхнул головой. Пес обратился в пень, пропал и старик, вместо него белела молодая березка…