Отряд выходил из тьмы, ночь постепенно отдавала свои владения новому дню. Из-за горизонта медленно выползал кроваво-красный диск солнца, бросая багрянец на безмолвную степь и близлежащий невысокий холм. На ум Гришке пришла поговорка отца: «Солнце красно поутру – моряку не по нутру». Обернулся, посмотрел на товарищей. Селиванов и Манджиев ехали одетые, как и он, в мышиного цвета шинели поверх красноармейской формы. На голове Манджиева была немецкая каска, на Селиванове черная папаха, снятая с легионера-казака. Кроме них в форме противника были Арсланг – калмык из Элисты и хрипатый из военнопленных. Обмундирование низкорослого и щуплого калмыцкого парнишки, расстрелянного Вострецовым, никому не подошло…

Путь от кошары прошел без происшествий. Остаток ночи ехали в тишине. Пришла пора найти укромное место, снять ненавистную форму, отпустить лошадей и ждать ночи. Знакомый звук привлек внимание Гришки, он посмотрел в сторону холма. Сомнений не возникло – за холмом двигалась техника, и вряд ли это была техника Красной армии. Селиванов поднял руку, чтобы подать команду, но было поздно. На вершине холма появился немецкий мотоцикл с коляской. На фоне светлеющего серого неба было четко видно, как мотоциклист махнул рукой в их сторону. Немец в коляске выстрелил вверх из автомата. Прятаться было поздно, пытаться скрыться тоже. Из-за холма, наперерез им, поблескивая фарами, выехал бронетранспортер с открытым верхом и пулеметом, за ним легковой автомобиль «Фольксваген» и грузовик с солдатами. Селиванов скомандовал:

– Все, кто не в немецкой форме, слезай с лошадей! Действуем, как договаривались! Быть готовым к бою!

Хрипатый занервничал:

– Твою мать! Из огня да в полымя! Командир, уходить надо!

Селиванов пронзил хрипатого взглядом.

– Не паникуй! Струсишь, собственноручно тебя пристрелю!

Слова Николая подействовали на хрипатого успокаивающе. Впрочем, и на остальных тоже. Когда немцы оказались рядом, все были готовы действовать.

Первым подъехал мотоцикл. Мотоциклист ощупал презрительным взглядом всадников и военнопленных, подал знак рукой. Мобильная группа немцев остановилась в трех метрах от отряда. Из грузовика выпрыгнули несколько солдат с винтовками и взяли отряд в полукольцо. Двери кургузого «Фольксвагена» серого цвета открылись, из него неспешно выбрались два офицера в фуражках и пухлый фельдфебель в пилотке. Селиванов соскочил с лошади, передал повод Вострецову, поправил папаху и ремень, шагнул к «Фольксвагену». В двух метрах от офицеров остановился, вытянулся, вскинул руку в приветствии:

– Хер офицер! Разрешите доложить! Конвой из четверых вверенных мне бойцов по приказу командира первого калмыцкого кавалерийского эскадрона сопровождает русских военнопленных к месту назначения, – он погладил висевший на груди «ППШ», кивнул на военнопленных. – У них трофей взяли.

Офицер в круглых очках, с погонами майора, перевел высокомерный взгляд с Селиванова на Вострецова, глянул на военнопленных, брезгливо скривил тонкие губы, покосился на фельдфебеля, спросил по-немецки:

– Что говорит эта русская свинья?

Когда фельдфебель перевел командиру слова Селиванова, он сказал:

– Спроси у него, в правильном ли направлении мы следуем?

Фельдфебель обратился к Николаю:

– Прафильно ми ехать Калькутта?

Селиванов сделал глупое лицо.

– Калькутта? А-а, так вам в Хулхуту надо!

Немец закивал головой.

– Я, я, Калькутта.

Николай заулыбался, замахал рукой на восток.

– Да, да, правильно. Хулхута. Туда ехать.

Офицер в очках понял ответ без перевода и повернулся к худому высокому обер-лейтенанту.

– Надо ехать. Пакет с секретными документами от нового командующего нашей дивизии генерала Герхарда фон Шверина должен быть сегодня утром доставлен командиру сто пятьдесят шестого моторизованного полка полковнику Йоханнесу Айзерманну.

Обер-лейтенант кивнул, громко подал команду. Немецкие солдаты залезли в грузовик. Офицеры и фельдфебель сели в «Фольксваген». Машины зарычали, колонна двинулась на восток. Селиванов обернулся, посмотрел на Гришку.

– Ты слышал, о чем они говорили?

– Да. Похоже, у них в машине находятся важные документы. Эх, если бы немцев было поменьше, можно было…

Вострецов осекся, рев двигателей заглох. Колонна неожиданно остановилась. Селиванов увидел, что немецкие солдаты в грузовике и бронетранспортере указывают им за спины. Разведчики обернулись. Уже рассвело, солнечные лучи разогнали сумрак, а поэтому было хорошо видно, что к отряду стремительно приближаются конные легионеры. Всадников было не меньше двадцати.

– Погоня, – тихо произнес Гришка.

Селиванов сплюнул.

– Как пить дать, сдал нас старик с потрохами.

Хрипатый заерзал на лошади.

– Пропали, братцы.

Николай понял, что времени на раздумье нет, и негромко скомандовал:

– Все за мной, за машины немцев.

Со стороны всадников раздались выстрелы. Легионеры стреляли вверх, чтобы предупредить немцев. Николай, чтобы не дать последним разобраться, в чем дело, с криком: «Партизаны! Хер офицер! Это партизаны!» – побежал к автомобилю. Вострецов, Манджиев и Хрипатый, подыгрывая Селиванову, выстрелили в сторону легионеров. Дверь «Фольксвагена» распахнулась, из машины, отдавая приказы, выскочил худой обер-лейтенант. Немецкие солдаты стали быстро покидать грузовик и занимать оборону, часть из них осталась в кузове. Бронетранспортер быстро развернулся передом к всадникам, дал очередь из пулемета. Ему вторили выстрелы из винтовок. Три всадника упали на землю вместе с лошадьми, остальные повернули назад. Немцы прекратили огонь. Селиванов, как и было задумано, пользуясь сложившийся ситуацией, увел отряд под защиту немецкой техники. Вострецову и Манджиеву успел шепнуть, чтобы они на всякий случай приготовили гранаты. Офицер в очках вышел из машины, подошел к обер-лейтенанту и громко спросил:

– Вильгельм, не кажется ли вам, что эти партизаны были в немецкой форме?

Обер-лейтенант посмотрел в бинокль.

– Да, это так, господин майор. Они машут нам чем-то белым. По-моему, они капитулируют. Я думаю, мы ошиблись, приняв этих всадников за партизан.

Селиванов и Вострецов стояли рядом с автомобилем, они видели, как легионеры подают знак немцам белой тряпкой, и слышали, о чем говорили офицеры. Положение было угрожающим. Попытка ускакать на конях была обречена на провал, как и попытка угнать у немцев автомобиль, не говоря уже о грузовике и бронетранспортере. Оставалось одно – вступить в неравный бой с противником и постараться дороже продать свои жизни. Но пока все внимание немцев было отвлечено на легионеров, Селиванов лихорадочно искал выход из сложившегося положения. Выход, при котором можно избежать потерь или уменьшить их, нанеся больший урон противнику. Так учили в десанте, так учили в разведке. Николай прикинул – если у отряда мало возможности воспользоваться техникой противника для побега, значит, можно ее обез-движить, чтобы этот самый противник не мог ее использовать. Решение пришло быстро – завладеть пакетом, повредить немецкие машины и попытаться ускакать на лошадях, а их на всех не хватало. Оставалось отбить у немцев мотоцикл, но для этого надо было, чтобы внимание солдат вермахта как можно дольше было отвлечено.

Помощь пришла, откуда ее не ожидали… С востока приближался нарастающий гул самолетов. Взоры обратились на пять черных точек, которые стремительно увеличивались. Все замерли в ожидании, силясь угадать, чьи это самолеты: люфтваффе, которые возвращаются после бомбежек городов, сел, воинских подразделений, или авиация Красной армии? Звук нарастал, и он был знаком Селиванову. «Наши!» – мелькнула в его голове радостная мысль. Однако радость оказалась преждевременной, самолеты летели левее. Николай понял – секунды, и самолеты пролетят стороной. Взгляд упал на серый пакет, который лежал на заднем сиденье автомобиля рядом с пухлым фельдфебелем. Надо было действовать немедленно, и по возможности привлечь внимание летчиков и воспользоваться их неожиданным появлением. Как можно тише, но чтобы это было слышно только бойцам отряда, сказал:

– Приготовиться. Я возьму из машины пакет. Манджиев взорвешь грузовик. Вострецов – бронетранспортер. Арсланг, попробуй захватить мотоцикл. Остальные прикрывают. Двоим держать лошадей наготове. Начали!

Селиванов открыл заднюю дверь автомобиля, ударил фельдфебеля прикладом в голову. Рыхлое тело немца обмякло, наполовину вывалилось из автомобиля, пилотка упала на землю. Водитель оглянулся, попробовал открыть дверь, но короткая очередь из автомата прошила его тело. Он дернулся, уткнулся лицом в руль. Селиванов схватил пакет, сунул за пазуху. В голове снова мелькнуло угнать «Фольксваген», но мысль о том, что если самолеты повернут на немцев, они могут по незнанию его уничтожить, оттолкнула Николая от этой затеи. К тому же немецкие офицеры уже бежали к машине, стреляя из пистолетов. Николай выстрелил по колесам «Фольксвагена», затем прицелился в офицеров. Опоздал. Резкая боль пронзила живот. В то же мгновение раздался оглушительный взрыв. Офицеры упали на землю. Это брошенная Манджиевым граната попала в цель. Взорвался бензобак грузовика. Столб дыма и огня взметнулся в небо. Не медлил и Вострецов. Сняв автоматной очередью пулеметчика, он кинул гранату в открытый верх бронетранспортера. Его обдало жаром и смрадом взрывной волны. Послышались крики и стоны немецких солдат. Надо было уходить, пока немцы не пришли в себя. Громкий окрик Санджи Манджиева заставил его обернуться.

– Гришка! Сюда! Николая ранили!

Селиванов прислонился спиной к колесу автомобиля. Его лицо было мертвенно-бледным, окровавленные ладони зажали рану на животе. Гришка подбежал к Николаю.

– Коля! Ты чего?!

Селиванов сжал зубы от боли, зажмурил глаза. При виде раненого товарища Вострецовым на мгновение овладела некоторая растерянность, но резкий голос Манджиева заставил его действовать быстро.

– Бери Николая! Уходите! Я прикрою!

Немецкие офицеры вскочили с земли, но выпущенная Манджиевым автоматная очередь положила их на землю. Гришка взвалил Селиванова себе на плечи, побежал к лошадям. Ему на помощь пришел Арсланг. Калмык, тяжело дыша, виновато вымолвил:

– Я выстрелил, мотоцикл взорвался.

О причинах взрыва мотоцикла думать было некогда, да и мотоцикл уже был не нужен. У лошадей их ждали только хрипатый и один из бывших военнопленных. Он-то и помог Гришке посадить Селиванова на лошадь, но сам сесть не успел. Кто-то из немцев бросил гранату, осколками ему снесло половину черепа и убило одну из лошадей. Еще одна лошадь пала от немецких пуль. Сейчас медлительность была подобна смерти. Вострецов бросил взгляд в небо. Самолеты развернулись и теперь летели прямо на немецкую колонну. Увидели это и немцы. В панике они стали разбегаться подальше от техники. Это был шанс спастись. Гришка запрыгнул на лошадь позади Селиванова, они помчались в степь.

Как самолеты атаковали немцев, Гришка не видел, но слышал рев моторов, стрекот пулеметов и взрывы. Не видел он и гибели Манджиева, изрешеченного немецкими пулями, и других бойцов отряда…

* * *

Кроме Селиванова и Гришки уйти удалось только калмыку Арслангу и хрипатому. Он-то и остановил Гришку.

– Стойте! Передохнуть надо!

Гришка остановил лошадь. К нему подъехал Арсланг.

– Он прав. Лошадей можем загнать. И Николая перевязать надо.

Гришка согласился. Вдвоем сняли Селиванова с лошади, бережно положили на землю, перевязали. Селиванов приподнял голову, облизнул пересохшие губы:

– Пить!

Гришка достал флягу, поднес к губам Николая. Арсланг удержал руку.

– Нельзя ему. Он в живот ранен.

Селиванов вырвал фляжку из рук Вострецова, отпил два глотка.

– Мне можно. Все равно жить недолго осталось.

Гришка взял фляжку, отдал Арслангу, затем снял с себя немецкую шинель, подсунул Николаю под голову:

– Ничего, встанешь на ноги. Мы с тобой еще погуляем. Помнишь, как мечтали с тобой после войны в эти степи весной вернуться, чтобы цветами полюбоваться.

Арсланг улыбнулся.

– Ко мне заехать не забудьте, я вас буданом угощу. Моя мама его вкусно готовит…

– Легионеры! – Хрипатый рывком поднялся с земли, кинулся к лошади. Гришка и Арсланг посмотрели в ту сторону, откуда они приехали… Хрипатый сказал верно, легионеры решили возобновить погоню. Селиванов вынул из-за пазухи пакет, протянул Гришке.

– Доставишь нашему командованию. Выполняй. Я вас прикрою.

– Я тебя одного не оставлю.

Арсланг похлопал Гришку по плечу.

– Не беспокойся, я с ним останусь.

Гришка хотел возразить, но Селиванов его перебил:

– Я сказал, выполнять немедленно! Уходи! Не теряй времени! Скоро станет темнеть. И запомни, пакет не должен достаться немцам!

Топот копыт заставил Гришку и Арсланга обернуться. Хрипатый быстро удалялся на лошади прочь от погони.

– Струсил, курва! – Селиванов протянул Гришке руку. – Скачи, Гриша. Доберись до наших, ты сможешь.

Гришка крепко пожал ладонь Селиванова, бросил прощальный взгляд на Арсланга, побежал к лошади. Селиванов неспешно достал из подсумка две гранаты, одну положил рядом, другую отдал Арслангу.

– Держи, парень, только знай, я в плен не сдаюсь.

– Я тоже не сдамся.

– Молодец. А что значит твое имя Арсланг?

– Лев.

– Правильно тебя родители назвали.

Селиванов взял в руки автомат, постанывая перевернулся на бок, поправил папаху, прицелился, с сожалением сказал:

– Эх, жаль, что не все получилось, как задумал. Не вывел ребят из плена, и Манджиев там остался… И будана твоего попробовать не придется. Зато немецких прихлебышей мы сейчас от души пулями накормим…

* * *

Гришка открыл глаза. День закончился, над землей распростерлось черное покрывало неба. Камыш шелестел и покачивался от порывов холодного ветра. Тело Гришки сотрясла дрожь. Озноб и кашель пришли к нему еще после позавчерашней дневки в низинке, недомогание усиливалось постепенно, к нему прибавилось ранение. Тупая боль в плече напомнила события вчерашнего дня. Перед глазами всплыла кошара, расстрел молодого калмыка, немецкая колонна, бой, самолеты, гибель товарищей. Гришка помнил, как глаза наполнились слезами, когда он верхом уходил от легионеров, зная, что Селиванов и калмык Арсланг, прикрывая его, обрекли себя на гибель. Он слышал перестрелку, которая вскоре затихла. Через некоторое время до него донесся глухой звук двух отдаленных взрывов… Они задержали легионеров ненадолго, но этого времени Гришке хватило, чтобы оторваться от погони. Одно было плохо, пули, пущенные легионерами ему вслед, сделали свое подлое дело, одна из них ранила его в плечо, другая зацепила заднюю правую ногу лошади. Бешеная скачка и рана сделали свое дело. Лошадь сбавила ход, зашаталась. Гришка, превозмогая боль в плече, покинул седло, но помочь животному он не смог. Изо рта кобылки падали хлопья пены, она упала на передние ноги, завалилась набок, задрыгала ногами. Тогда Гришка посетовал, что загнал животину, и пошел дальше. Он слышал, что загнанных лошадей убивают, чтобы лишить мучений, но у него не поднялась рука на существо, которое помогло ему уйти от опасности, к тому же выстрел мог привлечь врагов. Дальнейший путь Гришка помнил, как в тумане. Когда силы иссякли, он увидел заросли камыша, где и спрятался, чтобы перевязать рану и переждать остаток дня. Там сон его и сморил.

День закончился, надо было идти дальше. Гришка взял автомат, поднялся, засунул руку за пазуху. Пакет был на месте. Он отпихнул ногой немецкую каску, теперь она была ни к чему, облизнул обветренные губы, сглотнул слюну. До безумства хотелось пить, но фляжки с водой не было. Гришка вспомнил, что отдал ее Арслангу перед тем, как появились легионеры. Теперь надо было поскорей добраться до своих…

Короткий отдых вернул силы, но они таяли с каждым шагом. Гришку бросало то в жар, то в холод, кашель терзал горло, он боролся с ним, как мог, знал, что может этим привлечь врагов. Помехой стал и восточный ветер, теперь он дул ему в лицо и усиливался с каждым часом. Поднятый им мелкий песок забивал глаза, ноздри, рот, а порой сбивал с ног. Гришка подумал: «Уж не тот ли это злой ветер шурган, о котором ему рассказывал Санджи Манджиев?» Он почувствовал, что слабеет, и лег на землю, чтобы отдохнуть. Ветер принес звук перестрелки. Гришка поднял голову и увидел, как впереди в ночное небо взмыли светящимися шарами две осветительные ракеты. Мысль о том, что линия фронта рядом, заставила его подняться. Гришка снова зашагал на восток. Шаги были тяжелые, каждый давался с трудом. И снова ветер нещадно бил его в лицо, а потрескавшиеся губы шептали:

– Сте-лются чер-ные тучи. Молнии… в небе снуют… В облаке пы-ли лету-чей. Трубы тревогу… поют.

Ветер злился, швырял в глаза песок, срывал с губ слова песни, уносил их в степь, а Гришка продолжал петь:

– …зовет. Смелого… пуля боится. Смелого штык… не берет.

Песня помогала идти, звуки выстрелов становились ближе. Снова в небо взмыла осветительная ракета. На короткое время Гришке показалось, что перед ним силуэты каких-то сооружений. Послышался отдаленный окрик, затем тьма перед глазами снова сгустилась. Гришка спо-ткнулся об бугорок, упал в ямку. Раненое плечо ударилось о землю. Он вскрикнул, потерял сознание…

Из небытия его вывели голоса людей. Один из них показался похожим на голос старика калмыка, с которым им довелось встретиться в кошаре. Голоса приближались. Вострецов вдруг вспомнил слова Селиванова: «И запомни, пакет не должен достаться немцам!» Он вытащил пакет из-за пазухи, положил на дно ямки, присыпал песком, прикрыл сухой травой, отполз в сторону. Теперь он был спокоен. Рядом лязгнул затвор винтовки. Гришка приготовил автомат к стрельбе… Нажать на спусковой крючок он уже не успел. Сзади послышался шорох. Гришка обернулся. В этот момент на него набросились двое. Удар прикладом по голове снова отправил его в небытие.