Большой холл, из которого на верхний этаж ведет лестница. Массивная кожаная мебель. Бросается в глаза большой портрет покойного Маты Тодоровича в золотой раме, висящий на стене. Много дверей справа и слева, в глубине большая стеклянная дверь.

 

Явление первое

При открытии занавеса сцена пуста. Через некоторое время открывается дверь в глубине сцены, и входит толпа женщин и мужчин. Это родственники покойного Маты Тодоровича, возвратившиеся с кладбища, где была отслужена панихида на седьмой день после его смерти. Родня в трауре и глубоко опечалена. Все молча рассаживаются. После небольшой паузы мужчины закуривают, а женщины с любопытством рассматривают обстановку, шепотом переговариваются между собой и переглядываются.

Агатон (один из представителей довоенных сербских волостных начальников, которых новые времена предали забвению. Он не спеша скручивает на колене папиросу, вставляет ее в мундштук, закуривает и, затянувшись, окидывает всех взглядом). Боже мой, что такое человек! Словно его и не было!

Прока. Так оно и есть, Агатон! Сегодня мы существуем, а завтра нас нет.

Вида. Что поделать: таков закон господень, кум Прока. Иначе не бывает.

Агатон. Ну, конечно, закон, я понимаю, что закон, но хоть бы порядок какой-нибудь был в этом законе. Неужели пришел его черед?

Танасие. Действительно, такой человек!..

Агатон. Такие люди не рождаются дважды.

Танасие. Уважаемый, почтенный…

Агатон. Не только уважаемый и почтенный, но человек с большим сердцем; благодетель, одним словом, благодетель.

Симка. Кому только он не помогал!

Прока. Не было бедняка, которому бы он не протянул руку помощи.

Гина. Господи, помогал направо и налево!

Танасие. Какая потеря! Какой человек!

Агатон. И какая честность!

Танасие. Никогда никого не обидел, ни у кого ничего не отнял!..

Прока. Какое там обидел и отнял! Сам давал!

Вида. Давал горстью и шапкой!

Mича. Подумайте только, какая это потеря для нашего семейства!

Агатон. Конечно, потеря!

Сарка (Гине, которая плачет). Хватит тебе, ей-богу, кума Гина, слезы лить. Ну, там, на панихиде, когда ты плакала, люди были, да и полагается кому-нибудь из родни плакать, но зачем же плакать тут, где всё свои?

Гина (с самого появления не перестает плакать, закрывая глаза платком). Не могу удержаться от слез. Семь дней назад он был, как говорится, здесь, в доме… а сегодня?…

Симка. А сегодня, спустя неделю после его смерти, мы отслужили панихиду.

Вида. Говоря правду, если уж упомянули о панихиде, то должна вам сказать: нехорошо, что сегодня служил только один священник. Неужели не из чего заплатить? Да и покойник заслуживает большего.

Танасие. Надо было пригласить по крайней мере трех священников!

Вида. Трех, самое меньшее.

Mича. Положение покойного действительно требовало этого.

Сарка. Перед людьми стыдно! Первая после похорон панихида, и один священник!

Гина. Это ты, кум Агатон, так распорядился?

Агатон. Почему я? Кто меня спрашивал? Есть адвокат, он является душеприказчиком, вероятно, ок а распорядился так.

Вида. Как же так, ей-богу, такая большая родня, а управляют и распоряжаются чужие люди!

Агатон. Ничего не поделаешь, это желание покойного и его воля.

Танасие. Человек он был хороший и почтенный, это надо признать, а вот свою родню как-то избегал. Хотя бы во время болезни позвал кого-нибудь из нас, чтобы сказать два-три слова.

Агатон. Я навестил его перед самой смертью. Сел я этак на стул, а он, когда увидел меня, прямо-таки обрадовался: «Где ты был до сих пор, Агатон, ведь у меня нет никого ближе тебя!»

Трифун (покашливая). Это… ты как будто вовсе не такой уж ему близкий родственник, Агатон.

Mича. Я тоже хотел это сказать.

Агатон. Ну, я не говорю, что мы родные братья, но все же родственники. И по этой причине он мог, видишь ли, сказать мне: «Агатон, братец, есть у меня много родственников, но все как-то… как-то так… Ты единственный, братец Агатон, так… вот был столько лет волостным начальником, правил народом, сможешь и с моим имуществом справиться».

Общее движение. Все в негодовании переглядываются.

Трифун (выражая это общее негодование). Мог сказать и так, как ты говоришь, почему не мог… Только знаешь, брат Агатон, покойный был человек грамотный и газеты читал, и мог он подумать про себя: «Этот Агатон был волостным начальником, но всюду, где только ни служил, он оставлял за собой зловонный след».

Агатон (вспыхивает). Это неправда! Так писали оппозиционные газеты, а нельзя требовать от оппозиционных газет, чтобы они писали, будто я оставлял за собой ароматный след…

Танасие. Но и помимо этого, Агатон, одно дело править народом, а другое – управлять имуществом.

Агатон. Не другое, Танасие, не другое. И для одного, и для другого надо обладать опытом и твердой рукой. Скажи-ка лучше, кто из вас подошел бы для этого? Может быть, скажешь – Танасие? Если бы он подходил, то пригодился бы раньше всего самому себе и не стал бы банкротом.

Танасие (разозлившись). Подумаешь, банкротом! В наше время и позначительнее и посильнее люди становятся банкротами, почему бы и мне не обанкротиться?

Вида. Хотя он и обанкротился, кум Агатон, тебя-то он ничем не обидел.

Агатон. Но я ведь не возражаю против этого, наоборот, если бы ты обанкротился и потом купил автомобиль, я снял бы перед тобой шапку. Но ты как-то не сумел, растерялся. Да еще обвинили тебя в неправильном ведении торговых книг.

Танасие. Ну, хоть бы и обвинили! Ведь не я вел книги, а бухгалтер.

Агатон. Разумеется, бухгалтер. Не об этом речь, это я только к слову сказал. Мы можем о тебе и вовсе не говорить, а вот спросим например, способен ли Прока управлять имуществом?

Прока (рассерженно). А почему бы нет, например?

Гина. Если можешь ты, кум Агатон, сможет и он.

Агатон. Ну, сможет, я не говорю, что не сможет, но только ты посмотри на него, каков он. Посмотри на него, пожалуйста! Тридцать лет сох в общинном архиве, выглядит, как изголодавшийся клоп, вылезший из старой кожи.

Гина. Ию-у-у!

Агатон. А уж если управлять имуществом, надо обладать глоткой, чтобы орать, надо обладать кулаком, чтобы стучать им по столу и перед адвокатом, и перед съемщиком, и перед мастером, который ремонтирует хозяйство.

Гина. Прости, кум Агатон, но я думаю, что мы пришли сюда не для того, чтобы оскорблять друг друга, а собрались в память покойного, чтобы погоревать, как полагается родне. (Плачет).

Сарка. Господи, кума Гина, опять ты плачешь?

Прока. Оставьте женщину, пускай поплачет; покойный ей родня, вот она и горюет.

Сарка. Но разве нет здесь родственников и кроме нее?

Трифун. Может быть, у женщины сердце мягкое.

Прока. Конечно!

Сарка. Коли так, Трифун, то и у меня сердце мягкое; все знают, какое у меня мягкое сердце, но ведь я не плачу.

Агатон. Прошу тебя, кума Гина, не считай за обиду то, что я сказал о Проке. Это так только, примера ради. Если ты принимаешь это так близко к сердцу, мы можем и не говорить о Проке. Можем взять, например, Трифуна.

Трифун. Ну-ка, давай послушаем!

Агатон. Пожалуйста, поручите ему управление имуществом. Попробуйте поручить ему…

Трифун. Не понимаю, почему бы и не поручить?

Агатон. Не обижайся, пожалуйста, ведь в своей семье мы можем быть откровенными. Потому, брат, что ты не выпускаешь карт из рук. У тебя руки заняты, не свободны, чтобы управлять имуществом.

Трифун. Я не проиграл, Агатон, ни одной твоей копейки.

Агатон. Не проиграл, действительно, не проиграл. Не думаю, чтобы ты проиграл хоть одну копейку и из денег покойного. Нет! Но, знаешь, как может случиться: получишь арендную плату, сунешь в карман, сядешь с приятелями, сдадут карты, и выпадет тебе туз. Ну, как теперь, сможешь ли ты не спустить арендную плату?

Трифун. Никогда!

Агатон. Не говорю, что ты сделаешь это по своей воле, но ведь, знаешь, как бывает: когда на руках туз, досадно упустить случай. А если и не так, пусть тебе не выпадет туз, пусть ты даже карт в руки не возьмешь, и все-таки, братец, ты должен признать – что не годится, то не годится!

Трифун. Не понимаю, почему?

Агатон. А потому, братец, что у тебя никакого дела нет. Сколько я тебя знаю, ты только «здешний». Трифун Спасич, здешний. Никогда ничем ты не занимался.

Трифун. А зачем?

Агатон. Ну, конечно, тебе это не нужно. Занятие – только обуза для человека. Но если, братец, нет у тебя никакого занятия, ты не можешь быть опекуном. Ей-богу, не можешь! А когда мы и тебя исключим, скажите, кто у нас останется?

Mича. Как кто, а я? Разве я не существую?

Агатон. Существуешь, я не говорю, что не существуешь, но существуешь вроде как в воздухе.

Mича. Как, в воздухе? Что вы имеете в виду?

Агатон. Понимаешь, ухватить тебя не за что…

Мича. Не знаю, зачем вам понадобилось хвататься за меня?

Агатон. Ну, хорошо. Я хочу сказать: у тебя никак не держится наследство. Ты получил поело отца много денег, и все они каким-то образом уплыли, все уплыли от тебя.

Мича. Я учился на эти деньги.

Агатон. Учился, правильно, только дорого обошлось тебе это учение, и, самое главное, не вижу я, какая тебе от него польза. Службы у тебя нет, ремесла ты никакого не знаешь, никаких прибылей не имеешь.

Мича. Нет пользы, я не говорю, что есть, но в конце концов человек учится вовсе не для того, чтобы извлекать какую-то пользу, а просто, чтобы стать образованным.

Агатон. Ну вот, именно потому, что ты образованный человек, ты и не сможешь распоряжаться имуществом. Одно дело – учение, другое – имение. В школе ты можешь выучиться, как делать химию, но не сможешь научиться, как получить арендную плату от съемщиков, если они, например, ночью сбежали и унесли вещи.

Трифун. Что же это, один не годится, другой не годится, этот – то, а тот – это; другими словами, если хорошенько перетасовать карты, окажется, что только Агатон способен управлять имуществом.

Агатон. Так и есть, Трифун! Знаешь ли ты, что такое волость на пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре жителя? Пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре жителя, а стоит мне только крикнуть: «Смирно!» – и все пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре жителя становятся во фронт, смотрят мне прямо в глаза и дрожат. Дрожат, а то как же! Вот, дорогой Трифун, что значит управлять!

Трифун. Да, если только съемщики захотят становиться во фронт!

Агатон. Будь спокоен, уж я их поставлю.

 

Явление второе

Те же и Даница.

При ее появлении все умолкают, только переглядываются и дают понять друг другу, что при ней следует молчать. Даница несет на подносе кутью и угощает всех.

Симка (при появлении Даницы толкает локтем Виду, которая сидит рядом с ней, и шепчет). Ну, слава богу, наконец догадались угостить нас.

Агатон (крестится, угощается). Царство ему небесное!

Танасие (крестится и угощается). Да будет земля ему пухом!

Вида крестится и угощается. Гина, когда очередь доходит до нее, начинает плакать.

Сарка. Боже мой, кума Гина, тебя словно наняли.

Гина. Тяжело мне! (Крестится, угощается). Да простит его господь бог!

Mича (когда Даница подходит к нему, восхищенный, встает). Кто бы мог подумать, что в доме, полном печали и горя, такое свежее и очаровательное явление! (Угощается,).

Aгaтон (Данице, которая продолжает обходить всех по очереди с подносом). Ваша тетя, вероятно, больна?

Даница. Нет, но она старая женщина, а я решила ее заменить.

Агатон. Ну, конечно, вы помоложе, и разумеется…

Симка ревниво тащит его за полу пиджака, прерывая разговор. Даница, закончив обносить всех, уходит.

 

Явление третье

Те же, без Даницы.

Mича (после того как Даница ушла, провожаемая его взглядом). Действительно, прелестная девочка, надо признать!

Симка (Агатону). Что ты, ей-богу: старый, а пускаешься в разговор с нею!

Агатон. Я только хотел, знаешь, немного порасспросить ее.

Симка. О чем расспрашивать? Ты здесь не в волости, а на поминках. О чем тебе ее спрашивать?

Вида. Видишь ли, Симка, по правде сказать, и надо бы порасспросить. Нам необходимо все знать: ведь то, что получилось, настоящий позор; собрались мы, его родня и семья, как говорится, а чужой человек нас принимает и угощает.

Агатон. Что поделаешь, кума Вида, таково последнее желание покойного, и мы не можем обойти его волю.

Сарка. А кому, например, он сообщил свою последнюю волю?

Танасие. Верно, верно! Последняя его воля – это завещание, а завещание еще не вскрыто.

Агатон. И не будет вскрыто, пока не пройдет сорок дней со дня смерти покойного.

Прока. Знаешь, Агатон, я вчера прочитал закон и расспросил нашего старосту-юриста и еще кое-кого из адвокатов, которые приходят в общину: все они говорят, что нигде в законе не написано, что завещание вскрывают через сорок дней после смерти завещателя.

Агатон. Ты думаешь, я не расспрашивал?

Танасие. Все мы расспрашивали!

Агатон. Конечно, все! Легко ли живым ждать сорок дней. Я считаю каждый день по пальцам, а ночью мне все снятся какие-то цифры с пятью нулями.

Трифун. Ну, Агатон, насчет этих пяти нулей ты меня извини, а вот что касается вскрытия завещания, скажу вам по правде, я доволен, что надо ждать сорок дней.

Агатон. Ну, конечно, ты любишь посмаковать!

Трифун. Разумеется, посмаковать!

Прока. Оставь, ради бога, Трифуна, пусть смакует; лучше расскажи-ка нам, Агатон, что ты узнал. Ведь ты, говоришь, расспрашивал?

Агатон. Расспрашивал.

Прока. Ну и что?

Агатон. Это дело не давало мне покоя, и я пошел к самому опекунскому судье и спросил его, можем ли мы, родня покойного, потребовать, чтобы было вскрыто завещание.

Танасие. Что же он сказал?

Агатон. Сказал: «Можете, но лучше потерпите; покойный хотел, чтобы вы были терпеливы».

Сарка. Хорошо ему, мертвому, быть терпеливым!

Прока. Конечно, верно говорит кума Сарка; он в могиле может ждать и сорок лет, но мы, братцы, не можем!

Танасие. Ей-богу, не можем! Вот я, например, я не могу ждать. И хотел бы, да не могу.

Агатон. Придется подождать. Свою волю, чтобы завещание было вскрыто через сорок дней после его смерти, покойный не только высказал, но и занес в судебный протокол.

Сарка. Хотела бы я знать, зачем ему это понадобилось.

Симка. И я себя спрашиваю о том же.

Агатон. Э, зачем понадобилось? Он хорошо знал зачем. Покойный был человек благородный, почтенный и благодетель, и прочее в таком роде, но все-таки надо признать, был он и большой шутник. Он хорошо знал, что делал! Словно хотел сказать: «Назначаю моей родне сорок дней, чтобы обеспечить себе сорок дней печали, а не то чтобы с первого же дня после моей смерти они стали ругать меня и сплетничать».

Сарка. И-ю, кто стал бы его ругать?!

Агатон. Нашелся бы кто-нибудь, поэтому он, видите ли, и поступил так. Словно сказал: «Постой-ка, пусть будет так, пока я не остыну. Пусть Агатон вытащит из сундука старый черный сюртук, пусть стряхнет с него нафталин и выгладит его; пусть Танасие наденет свой черный костюм, который он справил себе к свадьбе и который он надевает на все похороны и в народные праздники; пусть Прока одолжит у какого-нибудь общинного работника черный галстук, а в похоронном бюро – черный костюм; пусть Трифун сделает печальное лицо, словно прикупил туза к одиннадцати; пусть франтоватый кум Мича облечется в траур по модному журналу; и пусть женщины завернутся в черные шали; Сарка-вдова пуст, наденет свое черное платье, в котором она хоронит своих мужей, а Гина пусть плачет сорок дней».

Гина плачет.

Сарка. Что ты, кума Гина, ведь это Агатон так, для примера.

Агатон. Ну, конечно, только для примера.

Прока. Вот что подстроил нам покойный, прости, господи, его душу!

Агатон. Да, подстроил! Словно сказал: «Пусть мои родственники ходят в таком наряде сорок дней, как опечаленная семья, пусть идут за гробом с опущенными головами; пусть приходят на все панихиды, пусть жгут свечи, а потом, когда я остыну, пускай остынут и они».

Танасие. Ну, хорошо, коли нужно, пусть так и будет. Подождем, хотя нам и не до ожидания. Но почему сорок дней имуществом будет распоряжаться чужой человек?

Агатон. А потому, видишь ли, что покойный в протоколе записал также и следующее: «До тех пор, пока не откроют завещания, все мое имущество должно быть передано в опеку и на хранение такому-то адвокату, которого я по завещанию назначил душеприказчиком и исполнителем моей последней воли».

Все негодуют.

И адвокат, как полагается, все переписал, опечатал, а этот дом передал на хранение тетке, потому что покойный пожелал, чтобы дом его был открыт.

Вида. Скажи мне, кум Агатон, что это за тетка?

Агатон. Разве я знаю? Знаю, что здесь во дворе есть маленький домик из двух комнат и кухни, который покойный Мата выстроил восемь лет назад. Знаю, что в этом домике с самого начала и поселилась тетка. Вот все, что мне известно.

Сарка. А чья она тетка?

Агатон. Той девушки, что нас сейчас угощала. Ей она приходится теткой, поэтому все так ее и зовут. И покойный Мата звал ее теткой.

Вида. Отчего же адвокат передал дом этой тетке? Может быть, она и адвокату приходится теткой?

Агатон. Нет, она бывала в доме, ухаживала за покойным, на ее руках он и умер и… ну, так и оказалась здесь.

Сарка. Хорошо, это тетка; а девушка? Меня, сказать по правде, больше тревожит эта девушка.

Mича. И меня!

Сарка. Тебя, кум Мича, одно беспокоит, а меня – другое.

Агатон. Что тебя беспокоит, кума Сарка? Девушка как девушка.

Мича. Но надо признать – хорошенькая девушка!

Сарка. Ладно, оставим это; скажи лучше мне, кум Агатон, если тебе известно: как приходится ему эта девушка?

Агатон. Откуда я могу знать?! Мне известно: выросла она у тетки, учится сейчас в высшей школе, изучает как будто философию или что-то в этом роде… вот и все, что мне известно.

Сарка. Хорошо, если она учится, но, может быть, она уже прошла какую-нибудь школу…

Прока. Мне кажется, ты, кума Сарка, намекаешь на что-то плохое?

Сарка. Ну, правду сказать, покойный любил так… как бы выразиться… помогите мне…

Трифун. Любил пошалить.

Сарка. Ах, именно это я и хотела сказать! Любил, прости, господи, его душу!

Танасие. Это так, это надо признать.

Мича. Значит, он был современный человек.

Сарка. Современный или несовременный, а только любил. Помню, однажды пришла я к нему, а… Ну да ладно, прости его господь!

Трифун. Что? Говори!

Сарка. Нехорошо, ведь умер человек.

Симка. Все же, кума Сарка, не могу я такому поверить; девушка слишком молода для покойного.

Сарка. Знаешь, кума Симка, случается, что и к старому дереву прививается молодой росток.

Симка. И потом, откуда ты знаешь, может быть, у этой девушки есть старшая сестра или у тетки есть младшая сестра.

Мича. Да, подобную комбинацию можно иметь в виду.

Сарка. Если хотите, скажу вам по правде: эта девушка, если приглядеться к ней повнимательнее, кажется мне. немного походит на покойного Мату.

Танасие. Ого! Куда хватила кума Сарка!

Вида. Я не хочу то же самое повторять, но… если поглядеть на нее поближе… Мне как раз бросился в глаза ее нос, совсем как у покойного.

Сарка. Попала пальцем в небо, кума Вида! Что-что, а нос… Прежде всего, у покойного вовсе не было носа.

Гина. Ю-у, Сарка, как это, не было носа?

Сарка. То есть, был нос, я не говорю, что не было, только…

Прока (вспылив). Что вы привязались к носу покойного, словно это самое главное? Есть вещи поважнее, оставьте нос в покое. (Агатону.) Скажи нам лучше, брат Агатон, неужели ты не мог как-нибудь расспросить, что это за тетка?

Агатон. Не знаю, не догадался спросить. Я думаю так: она была здесь во время его болезни, ухаживала за ним, ну хорошо! Умер – и господь с ним! Оказалась она тут – заплати ей хорошо, скажи спасибо – и прощай! Но почему эта тетка является сейчас доверенным лицом адвоката? Он принял имущество как душеприказчик – это я понимаю; это по закону, не правда ли? Но почему адвокат передал его на хранение этой тетке!

Вида. И все на виду, не заперто!

Танасие. Хотя бы оно было переписано и опечатано… А то погляди – все открыто…

Агатон. И чего только здесь нет! Комнаты полны дорогих вещей, все чистое серебро…

Прока. И сторожит это какая-то тетка.

Симка. Какой срам! Родственники, одна семья, и не знаем, ни что есть, ни…

Танасие. Ну, это полбеды; но мы не знаем даже, как выглядит дом. Знаю я эту комнату, тут я раз-другой разговаривал с покойным, но дальше нигде не бывал.

Агатон. Ия также, сказать по совести. Правда, был я наверху, когда покойный болел, но всего дома так никогда и не видывал.

Прока. Да и никто… Покойный не любил, когда к нему приходили.

Гина. Он терпеть не мог свою родню.

Сарка. А тетку терпел.

Трифун. Конечно, терпел, потому что она ему не родня.

Сарка. Верно говорит кум Танасие. Словно кто-то меня спрашивает: «Ты, Сарка, близкая родня покойному Мате? – Близкая! – Хорошо, Сарка, а ты знаешь, как выглядит дом покойного? – Не знаю! – Сколько в нем комнат? – Не знаю! – Какая обстановка? – Не знаю».

Вида. Я думаю, никто не запретит нам обойти весь дом и посмотреть.

Танасие. Я тоже так думаю, Агатон. Почему бы нам не обойти и не осмотреть дом? Полагаю, мы можем сделать это.

Симка. Ведь мы же родственники!

Агатон. Да, можем, я не говорю, что не можем, но только при одном условии: идти всем вместе и чтобы никто не отделялся и не шнырял по комнатам. Только всем вместе.

Прока (обиженно). Уж не думаешь ли ты?…

Агатон. Я думаю то, что думаю, не будем разъединяться.

Танасие. Хорошо, не будем разъединяться.

Агатон. Я поведу вас, потому что, опять же, знаю больше, чем вы.

Все собираются вокруг него.

Посмотрите сперва вот здесь! (Показывает на комнату, в которой все находятся.) Это у него было что-то вроде прихожей, и вместе с тем это не прихожая. Она была скорее комнатой, но не для спанья, а для времяпровождения. Отсюда можно пройти в верхний этаж. (Показывает на лестницу.) Наверху покойный и умер.

Начнем же с той комнаты, в которой он умер. (Поднимается по лестнице, все за ним.)

Сарка (Гине, которая опять заплакала). Ну, опять! Какого черта ты снова плачешь?

Гина. Как же мне не плакать, Сарка, сейчас мы увидим комнату, в которой умер…

Сарка. Ну, плачь, когда увидишь комнату, а зачем плакать авансом!

Все поднимаются по лестнице.

 

Явление четвертое

Даница, Мича.

Mича (идет последним, делает шаг, чтобы стать на первую ступеньку лестницы, замечает Даницу, которая входит в среднюю дверь, и возвращается). Ах!

Даница несет поднос с чашками кофе, но, увидев, что гости поднимаются по лестнице, с удивлением останавливается.

(Подходит к ней.) Кофе? (Берет чашку.) Я вообще не пью кофе, но раз вы угощаете…

Даница. Куда ушли дамы и господа?

Мича. Хотят осмотреть дом.

Даница. Вот как!

Мича. Большой дом, много мебели, и за всем этим смотрите вы?

Даница. Не, я, – тетя. Но она старая женщина, я должна ей помогать.

Мича. Трудно вам?

Даница. Это только на несколько дней, пока дом не будет передан наследникам.

Мича. Только до этих пор? Разве вы не думаете потом остаться здесь?

Даница. Конечно, нет!

Мича. Даже если наследник предложит вам это?

Даница. Не знаю, должна решить тетя.

Mича. Почему тетя? Должны решить прежде всего вы. Если только я окажусь наследником – а я крепко надеюсь на это, – я бы хотел, чтобы решили вы.

Даница. Что решила?

Mича. Остаться в доме. Почему бы нет? Для вас это было бы очень удобно, потому что вы, вероятно, уже привыкли к дому, а для меня, сказать по правде, было бы очень приятно иметь в доме такое прелестное молодое создание. Не правда ли?

Даница. Спасибо, вы очень любезны, но я полагаю, тетя захочет уехать отсюда.

Мича. Почему же, право! Для вас это было бы сопряжено с большими расходами. Здесь вы жили бесплатно, так бы и продолжали жить. Разве это не лучше для вас?

Даница. Лучше, только…

Мича. И самое главное, я не собираюсь скоро жениться, и до той поры вы могли бы оставаться в доме.

Даница (с удивлением). Вот как? А почему только до той поры?

Мича. Потому что моя жена могла бы ревновать. И это было бы вполне оправдано.

Даница. Оправдано?

Мича. Конечно, вы так милы и очаровательны, и должен вам сказать – очень мне нравитесь, весьма мне по вкусу. (Пытается обнять ее.)

Даница (оскорбленно). Господин!

Мича. Ну, ну, ну, не сердитесь, пожалуйста.

Даница (в волнении). Откуда в вас такая смелость?

Родственники спускаются с лестницы.

Мича. Ведь я сказал, что вы мне нравитесь. Я полагаю, об этом можно свободно сказать молодой и красивой девушке. В конце концов, когда наступит время, я все вам объясню. Вы увидите, дело очень несложное.

 

Явление пятое

Те же и родственники.

Агатон (впереди всех). А-а, кофе! Поздновато, но можно и так, на ногах. (Берет чашку, в два глотка осушает ее и идет дальше.)

Танасие (идет за Агатоном, берет чашку, выпивает). Только один глоток! (Уходит вслед за Агатоном.)

Симка (идет за Танасием). Спасибо, я перед обедом не пью кофе. (Уходит вслед за Танасием.)

Прока (идет за Симкой). Спасибо, я не пью кофе! (Уходит вслед за Симкой.)

Вида (делает глоток и ставит чашку обратно). Ух! Холодный, как лед! (Уходит за Прокой.)

Трифун (берет чашку). Я возьму с собой и выпью по дороге. (Уходит с чашкой в руке.)

Гина (вздыхая). Спасибо, мне не до кофе! (Уходит вслед за Трифуном.)

Сарка (идет за Гиной). Спасибо, я не пью кофе из-за сердца. (Уходит вслед за Гиной.)

Мича (идет за Саркой; Данице). Вот увидите, все очень просто!

Родственники уходят налево.

 

Явление шестое

Даница, адвокат.

Даница стоит посреди комнаты с полным подносом и смотрит вслед ушедшим.

Адвокат (входит). Здравствуйте! О, как приятно! Встречаете с полными руками.

Даница. Ну, разумеется, когда дом полон гостей. (Ставит поднос на ближайший стол.)

Адвокат. Что за гости?

Даница. Родня покойного; пришли, по обычаю, после панихиды. Ведь вы велели нам, тете и мне, быть предупредительными и любезными.

Адвокат. Ведь такая любезность вам ничего не стоит?

Даница. О, очень дорого стоит!

Адвокат.???

Даница. Она стоит мне унижения!

Адвокат. Вас оскорбляют?

Даница. Нет, потому что я не обращаю внимания на их подмигивания, перешептывания и уничтожающие взгляды. Все это меня не трогает, но унижение, которое я испытала только что…

Адвокат. Что случилось?

Даница. Один из господ родственников, который утверждает, что будет наследником, без всякого стеснения предложил мне остаться в доме бесплатно, пока он не женится.

Адвокат. Очень благородный господин! Что же вы ему ответили?

Даница. Если бы не ваши указания быть внимательными к ним, я бы знала, что ему ответить.

Адвокат. Хорошо сделали, что сдержались, потому что, в конце концов, почем знать, может быть, этот человек и не предполагал оскорбить вас.

Даница. Как так?

Адвокат. Может быть, у него были серьезные намерения.

Даница. Ну и что, если у него были серьезные намерения?

Адвокат. Я говорю о том случае, если бы он действительно оказался наследником.

Даница (с обидой). Неужели вы не могли составить себе лучшего мнения обо мне?

Адвокат. Ради бога, пожалуйста, не обижайтесь. Знаете, как бывает: к богатству трудно остаться равнодушным.

Даница. Ах, так! Значит, вы тоже не чувствуете себя стойким перед богатством?

Адвокат. Этого я не сказал.

Даница. Как не сказали?

Адвокат. Вообще адвокаты и врачи не пользуются мыслями и советами, которые они дают другим.

Даница. И вы думаете, что устояли бы при встрече с какой-нибудь богатой наследницей?

Адвокат. Уверяю вас, даже если бы я эту девушку любил, – я подозревал бы, что она сомневается в чистоте моих помыслов.

Даница (во время беседы кладет случайно руку в карман и, обнаружив там записку, вытаскивает ее). Вот, вот опять. Вы всегда заводите беседу, и я забываю о самом важном. С каких уж пор я ношу в кармане бумажку, на которой тетя записала расход денег, что вы ей дали.

Адвокат. Еще будет время для этого.

Даница. И все же, кончим с этим. Тетя меня очень просила.

Слышны голоса.

Адвокат. Это, конечно, они? Я не хотел бы с ними встречаться здесь.

Даница. Почему?

Адвокат. Надоели они мне. Нет от них покоя ни в конторе, ни дома.

Даница. Так вы знакомы с ними?

Адвокат. Теперь познакомился. Раньше никогда их не видел. Это всё люди неизвестные и не показывающиеся на глаза. Но когда вдруг неожиданно сваливается какое-нибудь завещание богатого покойника, они появляются, начинают ходить от одного адвоката к другому, целыми днями торчат у дверей опекунского судьи.

Даница. Кажется, всё близкие родственники покойного?

Адвокат. Возможно, но когда будет вскрыто завещание, эта близость окажется прямо пропорциональной той сумме, которую каждому из них покойник оставил.

Слышен шум.

Это они! Я лучше удалюсь. До свидания! (Идет.)

Даница. А тетины счета?

Адвокат. Я ведь сказал вам, успеется! (Уходит.)

Даница снова берет поднос.

 

Явление седьмое

Родственники, Даница.

Агатон выходит первым из комнаты, за ним все остальные. Проходят по сцене и идут в заднюю комнату, откуда направляются дальше по дому. Таким образом, в этой сцене они появятся еще раз, и через стеклянные двери будет видно, как они идут по коридору. Сейчас, пересекая сцену, они не обращают внимания на Даницу. Трифун, проходя мимо Даницы, ставит пустую чашку на поднос.

Mича (проходя мило Даницы). Вы еще здесь – это очень приятно! (Уходит за остальными.)

 

Явление восьмое

Даница, тетка.

Тетка (входит в среднюю дверь). Где ты, девочка, что так долго?

Даница. Я еще не всех угостила.

Тетка. А где же гости?

Даница. Ходят по дому, всё разглядывают.

Тетка. Что же они не выпили кофе?

Даница. Я им предлагала.

Тетка. Адвокат приходил?

Даница. Приходил.

Тетка. Ты показала ему счет?

Даница. Хотела показать, тетя, но он какой-то странный человек. Все время говорит о других вещах.

Тетка. Не люблю я иметь дело с чужими деньгами. Люблю отчитаться в них.

Даница. Хочу тебя спросить кое о чем, тетя.

Тетка. Спрашивай.

Даница. Когда этот дом примет наследник, мы не останемся жить в нем?

Тетка. Не останемся.

Даница. Где же мы будем жить?

Тетка. Там видно будет.

Даница. Мне бы так хотелось вернуться в наш старый домик! Он был, конечно, мал, но у нас был там садик. А потом, не знаю, может быть, он мне тем нравился, что я прожила в нем почти все свое детство.

Тетка. Тот домик снесли сразу же, как только мы из него выехали. Это было восемь лет назад.

Даница. А где мы жили до этого домика?

Тетка. Разве ты не помнишь?

Даница. Помню… словно во сне. Небольшой мощеный двор, одно дерево и… Тогда мама была еще жива, правда?

Тетка. Да!

Даница. А отец?

Тетка. Отец умер давно, очень давно. Я его не помню. Но почему ты задаешь мне такие вопросы?

Даница. Так, вспомнила. Только что один из наследников беседовал со мной о том, где мы будем жить, и я вспомнила тот домик.

Тетка. Не думай об этом; довольно у нас и других забот. Возьми-ка лучше этот поднос, и пойдем. Кофе остыл, и, как ты сказала, никто не хочет пить его.

Даница. Да, да! (Берет поднос и идет за теткой.) Зачем их дожидаться?

Обе уходят.

 

Явление девятое

Родственники.

Агатон (входит из задних дверей, за ним остальные). Ну вот, всё посмотрели!

Вида. Богатство, настоящее богатство!

Танасие. Умел покойный жить!

Сарка. Ах, этот серебряный будильник!

Симка. А подсвечники… что ты скажешь о серебряных подсвечниках?

Сарка. Мне будильник нравится. Я привыкла, никогда у меня в доме его не было, а привыкла.

Трифун. Как же ты могла, черт возьми, привыкнуть, если у тебя его не было?

Сарка. Мой первый муж спал так, что хоть из пушки стреляй – не разбудишь, царство ему небесное, но второй будил меня несколько раз за ночь: настоящий будильник. Возле него я и привыкла.

Гина. А что ты скажешь, Симка, о сервизе. Чистое серебро на двадцать четыре персоны.

Сарка. Ты, Гина, должно быть, заплакала, когда увидела этот сервиз.

Вида. Боже мой, чего тут только нет! И все сторожит чужой человек, какая-то тетка.

Mича. И ее племянница.

Вида. Оставь в покое племянницу! Я хочу что-то предложить, Агатон.

Агатон. Ну, говори.

Вида. Я скажу, что мы, родственники, а не чужой человек, должны позаботиться о доме и об имуществе.

Танасие. Разумеется! Потому что, скажи, Агатон, кто поручится за эту тетку?

Гина. Кто знает, сколько вещей уже вынесено из дома?

Вида. И сколько еще будет вынесено за сорок дней!

Сарка. Ю-у, мой будильник!

Трифун. Ого, с каких это пор он твой?

Танасие. Тут есть вещи и почище будильника.

Вида. Надо, кум Агатон, кому-нибудь из нас поселиться в доме, чтобы все это сохранить.

Сарка. Ну да, могла бы поселиться, например, я.

Вида. Почему непременно ты?

Сарка. Я – вдова, свободнее всех, мне проще, чем вам.

Симка (Агатону тихо). Ты слышишь, Агатон, эти разговоры?

Агатон. Слышу.

Симка. И ты, конечно, не допустишь, чтобы поселился кто-нибудь другой? Если кому и поселяться, то прежде всего тебе.

Агатон. Я как раз и думаю об этом.

Симка. Нечего тут думать, если не хочешь, чтобы кто-нибудь опередил.

Агатон. Пожалуй…

Симка. Не говори «пожалуй», а делай, не то боюсь, что поселится Гина.

Агатон. Конечно! Давай что-нибудь придумаем. (Громко.) Мы с Симкой уходим. Незачем тут сидеть. Угостились, выпили кофе, осмотрели дом, нечего здесь сидеть! Пойдем, Симка! Оставайтесь с богом!

Симка. Прощайте!

Агатон и Симка уходят.

 

Явление десятое

Те же, без Агатона и Симки.

Сарка (когда они вышли). Вы только посмотрите – пошушукались, пошушукались и вдруг ушли!

Гина. И я это заметила.

Вида (подходит к Танасию; доверительно). Я знаю, о чем шептались Агатон и Симка. Даю голову на отсечение.

Танасие. Эге, и я то же самое думаю.

Вида. Они хотят поселиться здесь.

Танасие. Что ж, и хорошо, если кто-нибудь из нас поселится в доме.

Вида. Ну, если так, то ты больше всех имеешь прав.

Танасие. Конечно, но раз уж решил Агатон…

Вида. Ну, ты таков, что тебе Агатон может и голову свернуть. Не желаю больше слушать тебя, пойду домой, соберу кое-что и обратно, а ты как хочешь. (Громко.) Верно говорит Агатон, здесь больше нечего делать. Пойдем, Танасие, пойдем! Господи, не могу дождаться, когда приду домой, так устала! Пойдем. Оставайтесь с богом. (Уходит.)

Танасие. Да, да, отдохнем немного. Прощайте! (Уходит за Видой.)

 

Явление одиннадцатое

Прока, Гина, Трифун, Мича, Сарка.

Сарка. Что же это, люди! Все как-то шепчутся друг с другом!

Гина. Вот именно, смотрю на них и удивлюсь.

Сарка. Не люблю я, когда в семье начинаюутся перешептывания.

Гина. Конечно, это совсем некрасиво.

Сарка. Потому что только пока семья громко бранится, ссорится и сплетничает, может существовать семейная искренность и любовь, а не тогда, когда все начинают шептаться…

Мича. По правде сказать, кума Сарка, и я не люблю перешептываний. Это неблагородно.

Сарка. Конечно, неблагородно! Из-за таких перешептываний меня едва не прогнал мой первый муж. А разве было бы благородно, если бы он меня прогнал?

Трифун. Если бы вы знали, о чем они шепчутся!

Гина. Кто их знает!

Трифун. Если вы не знаете, то знаю я.

Сарка. Скажи нам.

Трифун. Они пошли собрать вещи, чтобы поселиться здесь.

Гина. Что ты говоришь!

Трифун. То, что сказал.

Прока. Трифун прав, дело обстоит именно так. Головой ручаюсь, что Агатон поселится здесь.

Трифун. Ну, если поселится Агатон, то поселюсь и я.

Сарка. А ты почему?

Трифун. Агатон поселится охранять вещи, чтобы их не растащили и не разворовали, а я поселюсь охранять вещи от Агатона. Я его хорошо знаю!

Прока. Правильно говорит человек!

Трифун. И ему меня не опередить! Я поселюсь раньше его… Я ухожу! (Уходит.)

 

Явление двенадцатое

Те же, без Трифуна.

Гина. Так все сюда переселятся.

Сарка. А ты разве не хочешь, кум Мича?

Мича. Кто говорит, что не хочу! Если уж кто обязан быть здесь в качестве сторожа, так это прежде всего я.

Сарка. Что же ты думаешь сторожить – вещи или племянницу?

Мича. Согласитесь, кума Сарка, она хорошенькая?

Сарка. Действительно хорошенькая.

Мича. Пойду-ка я за моим чемоданчиком. Возвращусь раньше всех остальных. (Уходит.)

 

Явление тринадцатое

Прока, Гина, Сарка.

Гина. Ю-у-у, этак вся родня поселится здесь!

Сарка. Действительно, вся!

Гина (Проке). А ведь мы имеем преимущество перед всеми.

Прока. Я думаю, что и нам надо поселиться.

Гина. Конечно, Прока, надо поселиться, надо поселиться! Мне будет тяжело, и я буду вспоминать, как говорится, покойного… (Плачет.)

Сарка. Но, кума Гина, что же ты сейчас плачешь по поводу того, что собираешься поселиться здесь? Пока ты плачешь, Агатон займет все комнаты.

Гина. Верно говоришь! Пойдем, Прока. (Идет.) А ты, Сарка?

Сарка. Я не хочу навязываться. Приду и я, но попозднее. Найдется местечко для меня – хорошо, а нет – возвращусь в свой домик. Мне не о чем тревожиться, раз все вы здесь.

Гина. Это ты верно сказала. Прощай, Сарка!

Сарка. Прощайте!

Гина и Прока уходят.

 

Явление четырнадцатое

Сарка, Даница.

Сарка, оставшись одна, подходит к комнате направо, заглядывает в нее, затем идет налево. По дороге снимает шляпу и мантилью. Даница входит и, видя, что никого нет, облегченно вздыхает.

Сарка (выглядывает из двери; она разделась, чувствует себя как дома). Скажите, пожалуйста, нет ли здесь в доме каких-нибудь туфель?

Даница (вздрогнув). Вы здесь?

Сарка. Ну да, я выбрала себе эту комнату, устроилась тут, но не могу ходить дома без туфель.

Даница (в отчаянии ломает руки). Господи, боже мой!

Занавес

 

Та же комната.

 

Явление первое

Сарка, Мича.

Сарка в мужском домашнем халате, на ногах огромные мужские домашние туфли; сидит на диване, курит и рассматривает альбом.

Мича (входит с улицы, несет чемоданчик). Как, вы уже тут, кума Сарка?

Сарка. Не уже тут – я и не уходила отсюда.

Мича. Так и остались?

Сарка. Конечно, осталась! Если бы не осталась, другие заняли бы эту комнату с балконом. Я хочу хоть немного посмотреть на людей.

Мича. Я должен был сходить домой, чтобы взять самые необходимые вещи.

Сарка. Ну, какие вещи! Не собираюсь ведь я здесь век вековать. Походила по дому, отыскала халат и туфли покойного, чего же мне еще надо!

Мича. А пришел еще кто-нибудь?

Сарка. Все пришли.

Мича. Неужели все?

Сарка. Конечно, все.

Мича. И заняли комнаты?

Сарка. Как же, заняли. Вон в той комнате – Агатон и Симка. Здесь – я.

Mича. А вон там?

Сарка. Там Танасие с Видой.

Mича. А Прока?

Сарка. Он там, со двора, а Трифун в маленькой комнате наверху.

Mича. Куда же мне деваться?

Сарка. Свободна только комната покойного, где он умер.

Mича. Собственно говоря, эта комната мне и полагается.

Сарка. Можешь устроиться там, если не боишься.

Mича. Чего бояться-то?

Сарка. Не явился бы тебе покойный ночью во сне.

Mича. Пусть явится. Я даже хотел бы, чтобы он явился. Честное слово, кума Сарка, мне необходимо поговорить с ним с глазу на глаз.

Сарка. В таком случае, кум Мича, я тебя попрошу кое о чем. Если покойный тебе явится, спроси, ради бога, как ему приходятся Агатон с Симкой. Вот где они у меня сидят со своим родством!

Мича. Не беспокойтесь, кума Сарка, спрошу и об Агатоне, и о многих других (поднимаясь по лестнице), потому что сейчас все оказались близкими родственниками, словно я и не существую. (Уходит.)

 

Явление второе

Сарка, Гина.

Гина входит очень осторожно, осматриваясь по сторонам и не замечая Сарки. На цыпочках проходит через сцену, несет под мышкой большую черную коробку с серебряным сервизом.

Сарка (поворачивается и замечает ее). Откуда ты, Гина?

Гина (испуганно вскрикивает, быстро прячет коробку за спину и прислоняется к стеке, чтобы высвободить руки). Ию-у! Ию-у!

Сарка. Что с тобой?

Гина (ужасно взволнована). Ю-у, как я испугалась!

Сарка. Отчего же ты испугалась, ведь я не дух покойного. Откуда ты?

Гина. Откуда?… Да я… вышла немного прогуляться и зашла в столовую, чтобы пыль стереть.

Сарка. Ю-у, кума Гина, зачем же стирать пыль, неужели здесь нет человека, который ее стирает?

Гина. Стирает, конечно, стирает, и стерта пыль, конечно, не то, чтобы не стерта, но я так привыкла…

Сарка. Да, да, по правде сказать, я тоже так. Люблю стирать пыль в чужом доме, хоть и не знаю зачем.

Гина. И, видишь ли, задержалась там. Боже мой, гляжу на вещи, и все мне напоминает покойного. Смотрю на стул, где он сидел, на тарелку, на нож, вилку, и такая тоска гнетет меня! Потом смотрю на солонку, и приходит мне в голову: боже мой, только вчера покойный пользовался этой солонкой! (Плачет.)

Сарка. Ну вот, опять. Чего же плакать-то? Неужели потому, что он пользовался солонкой?

Гина. Да нет, не потому, но как только вспомню, душат меня слезы.

Сарка. Ради бога, перестань! Но что с тобой? Почему ты приклеилась к стене, словно почтовая марка?

Гина (взволнованно). Как тебе сказать… того… я не приклеилась, а так, прислонилась; отнялись у меня ноги, вот я немного и прислонилась.

Сарка. Пойди в комнату, полежи.

Гина. Не могу, двинуться не могу.

Сарка. Я помогу тебе!

Гина. Не надо, ты иди в свою комнату, а я сама потихоньку.

Сарка (подходит к ней). Как же я пойду, что ты, а тебя оставлю так у стены! (Хочет обнять ее). Попробуй, обопрись на меня.

Гина (в отчаянии). Нет, нет, ради бога, не надо!

Сарка. Ю-у, бессовестная Гина, что это у тебя за спиной?

Гина (испуганно). Где?

Сарка (вытаскивает коробку). Вот!

Гина. Это? Похоже на коробку какую-то.

Сарка. Это не коробка, а серебряный сервиз, Гина.

Гина. Смотри, действительно сервиз, раз ты так говоришь.

Сарка (открывает коробку). Конечно, сервиз!

Гина. Ию-ию-ию! Кто бы мог подумать?!

Сарка. Что: кто бы мог подумать?

Гина. Что это сервиз. Я думала – коробка.

Сарка. Ты не говори, что ты думала, а вот скажи, пожалуйста: разве ты не могла взять что-нибудь поменьше, чем серебряный сервиз?

Гина. Право же, Сарка, я взяла его на память. Ты ведь знаешь, как мне жалко покойного.

Сарка. Знаю, как не знать.

Гина. Вот я и говорю: за такую жалость разве не могу я взять какую-нибудь мелочь на память?

Сарка. Ну, если ты хотела взять мелочь, почему не взяла солонку, раз она тебя разжалобила больше, чем целый сервиз?

Гина. По правде сказать, Сарка, я взяла его, чтобы спрятать. Смотрю я на Агатона, как они с Сим-кой ходят по всему дому, рыщут повсюду. Я и подумала: если Агатон заметит этот сервиз… Ты ведь знаешь, какой он любитель серебряных вещей!

Сарка. Что правда, то правда! (Вспоминает.) Ю-у, ведь он может мой будильник взять!

Гина. А в какой комнате этот будильник?

Сарка. В его комнате.

Гина. Так знай, что будильник уже у него в чемодане.

Сарка. Что ты говоришь?

Гина. То, что сказала.

Сарка. Нет, я его не отдам, даже если придется подраться! Ты говоришь, Агатон и Симка уже там.

Гина. Там, конечно!

Сарка. Хорошо, Гина, возьми эту мелочь на память и спрячь в чемодан, пока не появился Агатон. А я уж знаю, что делать!

Гина (уходя). Только знаешь, Сарка, об этом не следует всем рассказывать.

Сарка. Не беспокойся, я знаю, что такое семейная тайна.

Гина. Конечно, это должно остаться между нами (Уходит с коробкой.)

 

Явление третье

Сарка, Агатон, Симка.

Сарка оглядывается и, убедившись, что никого нет, осторожно пробирается в комнату Агатона. Агатон входит из боковой двери, за ним Симка. Он идет очень прямо, потому что сзади под пиджаком у него большой серебряный поднос, часть которого видна. Сарка выходит из их комнаты, в руках у нее какой-то предмет, завернутый в носовой платок. Ее неприятно поражает встреча с Агатоном и Симкой, она смущается и сует пакет под халат.

Симка. Что тебе понадобилось в нашей комнате?

Сарка. Хотела, знаешь, стереть пыль… то есть нет, какая там пыль, что я говорю! Не знаю, где оставила туфли.

Агатон. Они у тебя на ногах.

Сарка. Смотри ты, в самом деле!

Симка. Конечно, в самом деле! Не понимаю только, почему ты искала туфли в моей комнате?

Сарка. Боже мой, Симка, ведь не чужие же мы. Разве не могу я зайти к тебе? Я могу войти к тебе в комнату, а ты ко мне.

Симка. Конечно, мы свои, приходи ко мне, но когда я в комнате. Не забирайся туда в мое отсутствие.

Сарка. Боже, Симка, не думаешь же ты, что я вошла… не знаю зачем!..

Агатон. Нет, только, видишь ли, этот… пакет…

Сарка. Я проголодалась и взяла две булочки, вот и все.

Агатон. Зачем же ты, увидев нас, сунула булочки под халат?

Сарка. Похоже, что ты меня в чем-то подозреваешь? Знаешь, Агатон, этого я от тебя никак не ожидала! Не ожидала!.. Не бойся, я не из таких. Я бы скорее позволила пальцы себе отрубить, чем дотронулась бы до чужих вещей. (В этот момент будильник под халатом начинает громко звонить. Сарка бледнеет, пугается, смущается, начинает метаться и кричит.) Ию, ию, ию!

Симка. Что с тобой, Сарка?

Агатон. Ты как будто звонишь, Сарка.

Сарка (прикрывает будильник, сжимает его, но ничего не помогает). Как звоню?! Как это я могу звонить?!

Агатон. Звонишь, и еще как!

Сарка. Да нет же, говорю тебе, ведь я не электрическая батарея, чтобы звонить.

Агатон. Прислушайся-ка, Симка!

Симка подходит ближе к Сарке.

Сарка (чтобы заглушить будильник, поет). Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Симка (крестится). Бог с тобой, Сарка, поешь в таком доме!

Сарка (ужасно смущена). О, господи боже! (Оглядывается по сторонам и, наконец, в отчаянии бросает пакет на кресло, а сама уныло и устало садится ма него чтобы заглушить звук. В этот момент будильник перестает звонить; она успокаивается и с отчаянием смотрит то на Симку, то на Агатона.) Что же это было, люди?!

Агатон. Звонила ты, Сарка, вот что было, звонила ты.

Симка. И пела.

Сарка (крестится). Спаси нас, господи, но это, наверно, какие-то духи.

Агатон. Не духи это, Сарка, а будильник.

Сарка. Ю-у, какой будильник?

Агатон. Тот, на котором ты сидишь.

Сарка. Зачем мне сидеть на будильнике? Никогда в жизни я не сидела на будильнике, а сейчас буду сидеть!

Агатон. Я говорю о том будильнике, который ты взяла в нашей комнате.

Сарка. Ию-у!

Симка. Боже мой, чего только не бывает на свете! А д еще утром говорю Агатону: «Заведи-ка будильник, послушаем, как он звонит».

Сарка. Вот, теперь ты слышала?

Симка. Да, слышала.

Агатон. Стыдно, Сарка, должен тебе сказать, стыдно! Мы пришли в этот дом не для того, чтобы грабить, а чтобы охранять имущество покойного, а ты!.. Пойдем, Симка, оставь ее! (Рассердившись и забыв, что у него за спиной поднос, идет и поворачивается к Сарке спиной.)

Сарка (замечает поднос). Постой, постой, кум Агатон! Я все хочу тебя спросить, да никак не удается вымолвить слово: что с тобой, приятель? Ты словно молодая на смотринах, будто аршин проглотил?

Агатон. Не знаю, ревматизмом мне спину свело.

Сарка. Вижу, что ревматизм, только похоже, что он серебряный.

Агатон. Хоть бы и серебряный, зато не звонит.

Сарка. Он-то не звонит, но если я потяну за веревку, могут зазвонить все четыре колокола на соборной церкви.

Агатон. Сейчас же замолчи!

Сарка. Я замолчу, только хочу сказать тебе то, что ты мне сказал: мы пришли в этот дом не грабить, а охранять.

Агатон. Ну, конечно, охранять. Потому я и взял это, как же иначе!

Сарка. Разумеется, поэтому!

Агатон. И чтобы взять это, я не забирался в чужие комнаты, а воспользовался случаем, больше так, мимоходом.

Сарка. Ну, ясно!

Агатон. Я и Симка пошли в сад набрать цветов, да, пошли в сад, зашли в столовую, я увидел там поднос и говорю Симке: «Зачем нам идти в сад и собирать цветы, лучше возьмем этот поднос».

Сарка. Конечно, лучше!

Агатон. Ну да! Я сказал: «Лучше возьмем с собой поднос». И я скажу тебе, почему это лучше. Видишь ли, если Трифун доберется до подноса, он способен отнести его в ломбард, лишь бы только получить возможность играть в карты. Тем, что я взял этот поднос, я, можно сказать, его спас.

Сарка. Верно! Я тоже спасла будильник.

Агатон. И хорошо сделала, пусть он будет у тебя. Только знаешь, Сарка, не надо, чтобы кто-нибудь знал об этом, а то все кинутся спасать.

Симка. Они способны разграбить весь дом!

Агатон. В таком случае, разойдемся по комнатам и разгрузимся.

Сарка (все время сидевшая на будильнике, встает). Пойдем, конечно. Мне так намозолило, что хоть кричи.

Расходятся по своим комнатам.

 

Явление четвертое

Мича, Даница.

Мича выходит из своей комнаты, спускается по лестнице. Даница входит из средних дверей.

Мича. Какой приятный сюрприз! Первая встреча в новой квартире – с вами!

Даница. В какой новой квартире?

Мича. Я тоже поселился здесь.

Даница (в ужасе). И вы?

Мича. Как «и вы»? Прежде всего я, раньше всех других.

Даница. Господи, что же это, что здесь делается, словно это пустой дом!

Мича. В самом деле, нагрянули все!

Даница. Бедная тетя расхворалась от огорчения, да и я…

Мича. Не понимаю, почему бы ей из-за этого расхвораться?

Даница. Ну как же, ей-богу! Это… я просто не могу понять, как господа и дамы могли сюда переселиться. Спрашивал ли кто-нибудь адвоката? Разрешил ли он? Вы, например, спросили адвоката?

Мича. Зачем же я стану спрашивать адвоката! Для чего мне это? Он сам мог бы спросить меня: «Не желаете ли, сударь, поселиться в доме?» Он меня, но не я его.

Даница. А он вас спрашивал?

Мича. Нет, да и не должен спрашивать; ни я его, ни он меня.

Даница. Не знаю, что и делать!

Мича. Будьте спокойны! Такой хорошенькой девочке не к лицу печалиться.

Даница. Значит, по-вашему, равнодушно смотреть на все, что происходит?

Мича. Почему равнодушно? Вот и я, когда нахожусь около вас, неравнодушен. И если бы вы доставили мне подходящую возможность, то могли бы убедиться, что я неравнодушен к вам.

Даница. Сударь, я однажды уже напомнила вам, что существует учтивость. Если вам этого не достаточно, я сумею сделать это иначе.

Мича. Боже мой, боже мой, такая красивая девушка и так груба! Ну, что вы, ей-богу! Мы могли бы с вами поладить; будем жить вместе, в одном доме, под одной крышей, так сказать.

Даница. Ошибаетесь, сударь, никогда я не буду жить под одной крышей с вами.

Мича. Не думаете ли вы выехать отсюда?

Даница. Возможно, но сперва пойду к адвокату и расскажу ему обо всем, что здесь происходит.

Мича. Какое отношение он к этому имеет?

Даница. Мне известно, что он душеприказчик, что он заботится о доме и потому лучше всех знает, можно ли дом превращать в табор. (Уходит.)

 

Явление пятое

Мича, Агатон, Симка.

Мича смотрит вслед Данице, садится, закуривает папиросу.

Агатон (возвращается из комнаты, за ним Симка). Смотри-ка, и ты тут!

Мича (обиженно). То есть, как: «Смотри-ка, и ты тут?» Может быть, я скорее могу сказать: «Смотрите-ка, и вы тут?…»

Агатон. Ну, ничего, я и ты, нам здесь и место, но ведь тут собралась вся родня!

Мича. Неужели вся?

Агатон. Ей-богу, вся! В этой комнате – Сарка. Все время сидит на балконе, а если выходит из комнаты – звонит. Там – Танасие и Вида; сидят и определяют степень родства с покойным. Там – Прока с Гиной. Они заняли комнату, где стоит касса покойного, и Гина не переставая плачет у кассы. А там наверху – Трифун; нашел в столовой старую колоду карт, играет сам с собою.

Симка. А ты какую комнату занял?

Мича. Я? Ту, которая мне и полагается. Я занял комнату покойного.

Симка. Там еще горит лампада?

Мича. Я погасил ее.

Симка. Зачем же ты ее погасил? Ведь она горит на помин души покойного.

Агатон. Так ведь она горела, Симка, целую неделю, зачем ему еще?

Мича. Конечно.

 

Явление шестое

Те же и Гина.

Симка (при появлении Гины). А я только что говорю куму Миче: «Наша кума Гина забралась в комнату и по целым дням плачет».

Гина. Что поделаешь? Кто пожалеет о нем, если не я?

Агатон. А где Прока?

Гина. Он пошел в общину к адвокату, чтобы узнать, имеем ли мы право поселиться здесь в доме.

Агатон. Зачем же об этом спрашивать?

Мича. Это само собой разумеется!

Симка. Почему бы ему не спросить Агатона? Агатон знает все законы.

Гина. Вы еще не знаете, что здесь было! Вы пришли сюда на готовое, когда Прока уже захватил дом.

Мича. Как захватил?

Гина. Вы не представляете себе, как встретила нас эта тетка, когда мы первыми пришли сюда!

Симка. Какое ей дело до всего этого?

Гина. Она встретила нас так, будто мы враги, а не родственники. Запретила нам поселяться в доме, говорит: ей доверили дом, и она должна его охранять.

Симка. Ишь какая, держит себя хозяйкой в чужом доме!

Гина. Она заперла дом и не впускала нас.

Симка. Как же вы вошли?

Гина. Слава богу, Сарка была уже здесь, она открыла нам изнутри, а Прока толкнул тетку локтем, и та ушла, угрожая сообщить обо всем полиции. Поэтому Прока и пошел узнать, можем ли мы поселиться в доме.

Симка. Хорошо, Агатон, ты знаешь законы. Может ли она пожаловаться полиции?

Мича. Я полагаю, что мы, как родственники, имеем право поселиться в доме.

Агатон. Как вам сказать… В этом отношении закон очень растяжим, может быть так, а может быть иначе.

Мича. Я не могу понять – как это закон может говорить и так и иначе.

Агатон. Есть, есть и такие законы!

 

Явление седьмое

Те же, Танасие, Вида.

Вида (взволнованно). Ю-у, уж не заговор ли здесь? Может быть, нам уйти, если мешаем?

Симка. Почему вы мешаете? Мы и о вас заботимся, потому что полиция может и вас выгнать отсюда.

Танасие. Как это выгнать, почему?

Mича. Из-за растяжимости.

Танасие. Из-за какой растяжимости?

Mича. Из-за растяжимости законов, по которым может быть и так и иначе. Спросите кума Агатона.

Танасие. Что ты говоришь, Агатон?

Агатон. Что я говорю? Нас могут выгнать, потому что мы поселились в этом доме без всяких на то прав.

Симка. Тетка угрожает, что выгонит нас с полицией.

Вида. Ию-у! Вот тебе и раз! Как это мы, его родня, не имеем права?

Танасие. Хорошо, Агатон, я думаю, что ты, как человек закона, лучше всех это знаешь.

Агатон. Конечно, знаю.

Танасие. Но ты ведь поселился?…

Агатон. Я – другое дело! Ты на меня не смотри. То, что поселился я, можно было бы как-нибудь оправдать перед законом, а вот вы все потянулись сюда и совершенно заполнили дом.

С им к а. Конечно, конечно! Например, ты, Танасие, и ты, Вида, и скажем, кум Мича; ну, хорошо вы, а что здесь делать этому Трифуну или Сарке? Наконец, все вы – куда ни шло, но позволительно спросить: при чем тут Сарка?

 

Явление восьмое

Те же и Сарка.

Сарка (одета). Схожу-ка навещу кого-нибудь. Совсем язык засох в комнате.

Агатон. Да, промочи его немного.

Сарка. Ю-у, наслаждение, скажу я вам, эта комната с балконом! Сижу это я на балконе и, сказать по правде, чувствую, будто родилась здесь. А люди идут, идут, идут… Наслаждение, уверяю вас!

 

Явление девятое

Те же и Трифун.

Трифун (появляется на лестнице). Что здесь за собрание? (Спускается). Ты, братец Агатон, отныне, если пожелаешь созвать семейный совет, заиграй на трубе или ударь в барабан, мы все и соберемся.

Агатон. Пожалуй, нам надо собраться, потому что всех нас тревожит одна забота.

Трифун. Ты это о чем?

Агатон. О том, что мы все нагрянули и поселились здесь. Если бы вы предоставили это мне одному…

Трифун. Не лучше ли нам всем вместе?

Агатон. Лучше? Увидим, будет ли это лучше!

 

Явление десятое

Те же и Прока.

Прока (входит с улицы). Все здесь?

Симка, Гина, Танасие, Мича. Что случилось?

Прока. Нельзя.

Гина. Что нельзя?

Прока. Я был у нашего общинного адвоката, он сказал, что мы поселились в доме противозаконно.

Агатон. Конечно, противозаконно, об этом и я толкую. Если бы вы предоставили это мне одному, было бы совсем иначе.

Трифун. Да, было бы совсем иначе!

Танасие. Хорошо, Агатон. Что нам теперь делать?

Трифун. Как поселились, так же точно надо и выселиться.

Гина. Ю-у! Ю-у! Ведь перед людьми стыдно!

Прока. Конечно, будет очень стыдно. Не пойти ли тебе, Агатон, к адвокату.

Агатон. К какому адвокату?

Прока. К душеприказчику. Объясни ему этак толково, что мы поселились здесь из добрых побуждений.

Агатон. О себе я знаю, что побуждения у меня добрые.

Сарка. А у меня разве нет?

Агатон. И у тебя тоже.

Гина. Почему только у вас? Все пришли сюда с добрыми намерениями.

Сарка. Верно говорит Гина. Мы все пришли с добрыми намерениями.

Прока. Прекратите споры, кто зачем пришел! Как, Агатон, пойдешь к адвокату?

Несколько голосов. Нужно пойти, нужно!

Агатон. Раз вы так говорите, я пойду.

Мича. Как ты думаешь, Агатон: вступив с ним в разговор, удастся ли тебе воспользоваться случаем и поспрошать его, что гласит завещание?

Несколько голосов. Да, да! Это было бы хорошо!

Агатон. Пробовал я, не думайте, что не пробовал, но не выходит. Ни слова он не хочет сказать, говорит, не знает.

Прока. Как же он не знает, если он писал завещание?!

Агатон. Конечно, он знает, но из него невозможно слова вырвать.

Трифун. Ты, Агатон, все хвалишься, что хороший следователь; вот и покажи себя!

Агатон. Я не хвалюсь, меня действительно ценили как самого искусного следователя. У любого обвиняемого умел вырвать признание. Э, у меня были особые методы. Допрашиваю обвиняемого гуманно, или, как говорится, по-человечески, а он не хочет сознаваться. Не хочет – хорошо! Я приказываю измолотить его как следует в камере, а когда его хорошенько обломают, он прекрасно сознается. Что ему еще остается, как не сознаться. Говорю тебе, у меня были свои методы, и я считался искусным следователем, но там – одно дело, а здесь – другое. Не могу же я приказать измолотить и обломать адвоката, чтобы он рассказал, что написано в завещании.

Танасие. Разумеется, не можешь.

Прока. Оставьте, люди, пустые разговоры, не будем терять времени. Сходи-ка ты, Агатон, к адвокату.

Вида. Скажи ему, что мы поселились здесь потому, что мы родня. Ведь не чужие же мы, не с улицы.

Симка. И что у нас на это больше прав, чем у тетки.

Мича. Скажи ему, кум Агатон, что мы наследники.

Прока. И скажи, что мы уважаем законы и не намерены их нарушать.

Гина. Скажи ему, что мы поселились здесь для того, чтобы дом не разграбили.

Танасие. И скажи, что все мы – честные, уважаемые люди.

Трифун. Скажи ему, что мы обратимся еще к другим адвокатам.

Агатон. Не учите меня. Я уж столько раз имел дело с адвокатами, что и сейчас сумею договориться.

Прока. Ну, иди, иди с богом!

Мича (который все время поглядывал на стеклянные двери, рассчитывая увидеть Даницу). Не нужно тебе никуда идти, кум Агатон, адвокат сам идет сюда!

Все (пораженные). Идет?

Мича. Да, идет с ней!

Гина. С теткой?

Мича. Не с теткой, а с ней!

Симка. С девушкой?

Мича. Она недавно ушла сообщить ему, что мы поселились.

Агатон. Это меняет ситуацию. Знаете что? Все мы не сможем разговаривать с ним; я думаю, будет лучше, если вы все уйдете и оставите меня одного.

Прока. Пожалуй… Будет лучше, если он не увидит такую толпу.

Агатон. Уйду и я, не хочу, чтобы он подумал, будто я нарочно поджидаю его. Я потом приду, как бы случайно.

Танасие. Да, да, конечно, разойдемся по комнатам.

Все расходятся по своим комнатам.

 

Явление одиннадцатое

Даница, адвокат.

Адвокат (входит с улицы с Даницей). Так где ваши переселенцы?

Даница (одета, так как пришла с улицы). По комнатам.

Адвокат. По каким комнатам?

Даница. По всем. Они заняли весь дом.

Адвокат. Гм! Весьма занятная родня!

Даница. Вы смеетесь?

Адвокат. И вы должны смеяться, здесь нет нечего трагичного.

Даница. Как нет, если тетя расхворалась от огорчений!

Адвокат. Успокойтесь, все будет в порядке.

Даница. Дай бог!

Адвокат. Я сразу же предприму кое-какие шаги, но, скажу вам по правде, затрудняюсь, на чем остановиться. Самым простым было бы позвать полицию и выбросить их.

Даница. Пожалуйста, не надо, это чересчур грубо.

Адвокат. Это меня и удерживает. Выселение всей опечаленной родни было бы очень неприятным происшествием. Неизвестно, как отнеслись бы к этому в обществе. Народ у нас сентиментальный.

Даница. Нет, нет, не нужно полиции; может быть, есть какой-нибудь другой способ?

Адвокат. Другой способ – потребовать, чтобы завещание было вскрыто немедленно.

Даница. Но я слыхала, что завещание может быть вскрыто только спустя сорок дней.

Адвокат. Да, таково было желание покойного, но оно не основано на законе и может не выполняться.

Даница. Все же лучше было бы выполнить волю покойного.

Адвокат. И я не хотел бы так поступить, но он сам предвидел подобную возможность. В протоколе, где записано его желание, чтобы завещание было вскрыто спустя сорок дней, он добавил еще следуюу-щее: «если только душеприказчик не посчитает необходимым поступить иначе». Я мог бы посчитать, что подобная ситуация вызывает необходимость этого, и завтра можно было бы вскрыть завещание.

Даница. И что тогда будет?

Адвокат. Станет ясно, кто наследник, а все остальные разбегутся.

Даница. В таком случае нам с тетей придется уже завтра выехать из дома?

Адвокат. Думаю, что не обязательно завтра, но кто знает, может быть, и вовсе не придется выезжать.

Даница. Как так?

Адвокат. Я хотел сказать, что наследник, возможно, не будет вас гнать отсюда.

Даница. Но в таком случае уже с завтрашнего дня нам придется платить за квартиру. Вы знаете, ведь мы покойному не платили… Тетя вела хозяйство в доме, и за это мы имели бесплатную квартиру. Покойный вообще много для нас делал, особенно для меня. Сколько раз радовал меня подарками; часто подолгу беседовал со мной, а однажды, когда я хворала, не отходил от моей постели. Это был добрый и благородный человек.

Адвокат. Я знаю об этом, поэтому и полагаю, что будущий наследник окажет вам полное внимание.

Даница. Ошибаетесь! Все они смотрят на меня косо и враждебно. Здесь, среди них, я чувствовала бы себя очень неприятно… Я хотела бы уехать отсюда, хотя это доставит и тете и мне много забот.

Адвокат. Разве так трудно найти квартиру?

Даница. Нет, но… Тетины доходы – скромная пенсия – невелики, их не хватит и на оплату квартиры, и на жизнь. Следовало бы и мне постараться чем-нибудь помочь ей. Кстати, не возьмете ли вы меня на службу в свою контору? Пусть жалование будет очень скромное, все же я буду что-то зарабатывать.

Адвокат. Охотно возьму вас.

Даница (радостно.). Правда? О, как я рада! А как тетя обрадуется! Уверяю вас, она из-за этих забот и заболела. Правда, она говорит, что больна от всего происходящего в доме, но я думаю, что на самом деле ее удручают заботы о будущем. Разрешите, я пойду сообщить ей приятную весть, что вы берете меня к себе в контору. Поверьте, это будет для нее самым лучшим лекарством. Можно?

Адвокат. Конечно, я привык держать свое слово.

Даница (очень довольная). Извините, пожалуйста, я сразу же возвращусь, но я должна сбегать к тете, обрадовать ее. Я тотчас вернусь. (Уходит.)

 

Явление двенадцатое

Адвокат, Агатон.

Агатон (сначала выглядывает из двери и, убедившись, что адвокат один, входит). Я ждал, когда вы останетесь в одиночестве. Хочу серьезно побеседовать с вами.

Адвокат. Очень хорошо, так как и я хочу поговорить серьезно.

Агатон. Очень приятно. Нас двое, и мы должны переговорить обо всем, потому что вы и я – люди закона.

Адвокат. Вы – человек закона?

Агатон. Как же! Двадцать семь лет я был волостным начальником.

Адвокат. Очень хорошо, в таком случае вы сможете дать мне очень нужное разъяснение.

Агатон. О, пожалуйста, с удовольствием!

Адвокат. Приходилось ли вам, будучи волостным начальником, привлекать к ответственности людей, когда их скотина, скажем, – жеребенок, свинья, ягненок или осел – забиралась на чужое поле?

Агатон. Ну, как же!.. Я наказывал хозяина скотины, а хозяину, чье поле было потравлено, разрешал поколотить дубиной скотину, которая зашла на его поле.

Адвокат. Хорошо, скотина ничего не понимает, а как бы вы наказали людей, разумные, грамотные создания, за то, что они забрались в чужое хозяйство.

Агатон. Ага, теперь я понимаю, на что вы намекаете. Что ж, вы правы. Я говорил им: «Не надо, люди, это противоречит законам», но они…

Адвокат. Ну, им, знаете, можно и простить, но вы называете себя человеком закона.

Агатон. Поверьте, сам я никогда бы этого не сделал. Разве я, не дай бог, преступил бы закон! Но, вижу, толпа народа поселилась в доме, а порядок поддерживать некому. Что мне оставалось делать? И я тоже поселился здесь, чтобы поддерживать порядок. Адвокат. Хорошо. А как бы поступили вы, бывший начальник волости, в том случае, если бы сейчас оказались членом квартального совета? И к вам пришел бы я, как душеприказчик, и сказал: «Какие-то люди поселились в доме, который поручен моим заботам». Что бы вы сделали?

Агатон. Сразу же позвал бы сержанта, дал бы ему еще жандарма и сказал- «Иди туда и разгони этих скотов!»

Адвокат. Следовательно, и мне нужно так поступить?

Агатон. Вы могли бы так поступить. Я не скажу, что не могли.

Адвокат. А я не хочу этого и не поступлю так.

Агатон. И не нужно!

Адвокат. Я поступлю совсем иначе.

Агатон. Хотел бы я узнать, что вы задумали?

Адвокат. Я думаю пойти в суд и потребовать, чтобы завтра же было вскрыто завещание.

Агатон. Разве это возможно?

Адвокат. А почему бы нет?

Агатон. А последняя воля покойного?

Адвокат. Это только пожелание; в конце концов, и сам завещатель предусмотрел, что, если опекун посчитает необходимым, завещание может быть вскрыто и раньше.

Агатон. И вы считаете, что это необходимо?

Адвокат. Конечно, необходимо, потому что родня противозаконно поселилась в доме.

Агатон. Правильно. Действительно, лучше всего, если бы завещание вскрыли завтра.

Адвокат. Это мы и сделаем.

Агатон. А мы сможем до завтра остаться здесь в доме?

Адвокат. Это непорядок, но, в конце концов, один день…

Агатон. Разумеется. Подняться всем и выходить одновременно, по правде сказать, было бы стыдно перед людьми.

Адвокат. Хорошо, в таком случае, оставайтесь до завтра!

Агатон. Как вы любезны! Говорил я им: «Умный человек этот адвокат, он не будет пускаться в крайности». Я это знал. Благодарю вас от имени всех родственников.

Адвокат. Пожалуйста! Сообщите в таком случае родне, что завтра утром завещание будет вскрыто.

Агатон. Сообщу, не беспокойтесь. Но, если позволите, я хотел бы так, совсем издалека, спросить вас кое о чем.

Адвокат. Спрашивайте.

Агатон. Я все узнаю завтра. Сегодня или завтра – это ведь не изменит дела. Только, знаете, так, любопытства ради, не могу я терпеть до завтра Адвокат. Что такое?

Агатон. Я хотел бы узнать, что именно завещано мне.

Адвокат. Если вы так издалека меня спрашиваете, я вам издалека и отвечу. Я не знаю, что написано в завещании.

Агатон. Как не знаете, ведь вы же писали завещание!

Адвокат. Потому-то и не знаю, что сам его писал. Если бы писал его не я, то мог бы сказать что-нибудь, а сейчас…

Агатон. Понимаете, я возлагаю большие надежды на завещание. Конечно, и остальные возлагают большие надежды, но я думаю…

Адвокат. И все ожидают наследства?

Агатон. Конечно, все, и каждый полагает, что он – главный наследник.

Адвокат. Почему же вы в таком случае не договоритесь между собой?

Агатон. Каким образом?

Адвокат. Если каждый из вас уверен в том, что он главный наследник, значит, у вас у всех равные права; соответственно этому вы могли бы прекрасно, по-семейному, по-приятельски, согласно разделить имущество.

Агатон. Конечно, могли бы. Как вы думаете, что сказал бы опекунский судья, если бы мы договорились между собой, а завтра сказали бы: «Мы поделили имущество!»

Адвокат. Судья принял бы во внимание только то, что написано в завещании.

Агатон. А разве в завещании не сказано, чтобы мы договорились?

Адвокат. Не знаю, потерпите до утра, и если так написано – договаривайтесь. Нет смысла делать это заранее.

Агатон. Разумеется, вы правы.

Адвокат. Не забудьте сообщить всем родственникам, что завтра будет вскрыто завещание.

Агатон. Как же забыть! Но прежде всего я должен сообщить об этом моей жене. Вы не представляете себе, с каким нетерпением она ждет, чтобы я рассказал ей, о чем мы беседовали с вами. Раньше я пройду к ней!

Адвокат. Пожалуйста, пожалуйста.

Агатон уходит.

 

Явление тринадцатое

Адвокат, Даница.

Адвокат (заметив в задних дверях Даницу). Ну что, обрадовалась тетя?

Даница Еще бы!

Адвокат. Хорошо ли вы обдумали свое желание стать моей служащей?

Даница. А зачем мне размышлять об этом?

Адвокат. Я, например, очень строгий начальник.

Даница. Ая очень исполнительна.

Адвокат. Кроме того, я большой педант.

Даница. Я в работе очень аккуратна.

Адвокат. Может случиться, что иногда я и понервничаю.

Даница. Я умею быть сдержанной и терпеливой.

Адвокат. Должен вам сказать, что на службе я очень серьезен.

Даница. Это мне особенно нравится.

Адвокат. Прямо удивительно, как сходятся черты наших характеров и, так сказать, дополняют друг друга!

Даница. Значит, вы с полной уверенностью можете взять меня на службу.

Адвокат. И все же у меня есть одна черта или, вернее сказать, один недостаток, который вам никак не может быть приятен.

Даница. А именно?

Адвокат. Я могу быть ревнив.

Даница (изумлена). Ревнивы? (Пристально смотрит ему в глаза.) Не понимаю.

Адвокат (желая сгладить впечатление). В конце концов, это несущественное обстоятельство; это вас не касается.

Даница (все еще под впечатлением его слов). Не понимаю.

Адвокат (хочет извернуться). Итак… да… я сообщил родственникам: завтра будет вскрыто завещание, и после этого вы будете избавлены от всех неприятностей.

Даница. Вот этого я от радости и не сказала тете.

Адвокат. Скажите ей!

Даница. Скажу.

Адвокат. Сделайте это сейчас же, а я должен вас оставить. Нужно срочно предпринять кое-какие шаги, чтобы обеспечить вскрытие завещания завтра. Итак, до свидания! (Уходит.)

Даница (провожая его). До свидания!

 

Явление четырнадцатое

Агатон, Симка, затем Сарка.

Агатон (выходит из своей комнаты, за ним Симка). Надо собрать всех.

Симка. Ну что ж, пойдем по комнатам.

Агатон. Подожди, позовем Сарку, пусть она их соберет. (Стучит в двери комнаты Сарки.)

Сарка (выходит). Ты меня зовешь, кум Агатон?

Агатон. Я не зову тебя, так сказать, а должен сообщить всей родне важные новости и не знаю, как созвать их на собрание.

Сарка. Уж не думаешь ли ты, что я их стану собирать! Я не сборщик налогов твоей общины.

Агатон. Конечно, ты не сборщик, но если завести будильник, они сразу все соберутся.

Сарка. Будильник будет плохо слышно; лучше, если ты, Агатон, ударишь в поднос. Это будет слышно очень хорошо!

Агатон. Конечно, слышно будет хорошо, да не годится.

Сарка. Ну, если это не годится, то ты, как бывшее начальство, человек горластый. Когда ты кричал, тебя слышала вся волость, постарайся и сейчас.

Агатон. Верно! (Приставляет ладони рупором ко рту и кричит.) Эй, люди! Прока, о, Прока, Трифун, Танасие, Мича! Эй, ей!

Все один за другим выходят из своих комнат и собираются вместе.

 

Явление пятнадцатое

Все родственники в сборе.

Прока. Что случилось, Агатон?

Агатон. Сначала соберитесь все!

Танасие. Мы все тут.

Агатон. Тогда рассаживайтесь, я расскажу вам все по порядку.

Прока (садится). Ты разговаривал?

Агатон (стоя, после того как все сели). Разговаривал, конечно, разговаривал, и не так, издалека, как до сих пор, а прямо сказал: «Ты, сынок, знаешь законы, но знаю их и я, давай, говорю, поспорим». И сразу же заявил: «От имени всех родственников требую, чтобы сейчас же было вскрыто завещание».

Прока и Танасие. А он?

Агатон. Стал он выкручиваться, когда услышал, что я… не прошу, а требую; стал вилять: это желание покойного, да сорок дней, да то, да се. Но я ему: «Нет такого закона, чтобы сорок дней дожидаться, и я не желаю ждать». Так я прикрикнул на него…

Вида и Сарка. А он?

Агатон. Снова начал выкручиваться: параграф семьдесят второй, да пятьдесят шестой, а я ему: «А сто сорок седьмой, а сто сорок седьмой, сударь?» Когда он это услышал – побледнел и смешался.

Несколько голосов. Да неужели?

Агатон. Увидел, что ему не справиться со мной, что не помогут ему увертки, и согласился.

Все (возбуждено). На что?

Агатон. Согласился вскрыть завещание.

Все. Ах!!!

Агатон. Да, да, вскрыть завещание!

Все. Когда?

Агатон. Снова начал он выкручиваться: «Ну, хорошо, господин Агатон, сделаем это на днях». «Ни в коем случае, – закричал я на него, – требую, чтобы завещание было вскрыто завтра утром».

Все. Завтра!!!

Агатон. А как же!

Прока. И он согласился?

Агатон. Когда я припер его к стене, увидел он, что выхода нет, – и согласился.

Все. Значит, завтра!

Агатон. Завтра. (Гордо.) Вот как я разговариваю с адвокатами!

Прока. А как он отнесся к тому, что мы поселились в этом доме?

Агатон. Тут, конечно, тоже были трудности. Он уперся на том, что мы не имеем права. Говорит: «Иное дело, господин Агатон, что поселились вы, но все родственники!..»

Трифун. Ты пропусти то, что он тебе сказал, скажи лучше, что ты ему сказал.

Агатон. А я ему говорю: «Нет законов, запрещающих, и нет законов, разрешающих родственникам покойного поселяться в его доме. А если нет таких специальных, писаных законов, то в данном случае можно применить законы естественные, а по естественным законам родня имеет право охранять имущество скончавшегося ее члена».

Несколько голосов. Да, да!

Агатон. Ясно, что да, но он, – знаешь их адвокатскую натуру, – стал и тут крутить, пока я не закричал: «Никуда из дома я не выеду, и нет такой силы, которая меня отсюда выбросит».

Прока. Вот именно!

Агатон. Как услыхал он это, так и уступил… словно вдова: «Пожалуйста, господин Агатон, не сердитесь, пожалуйста, оставайтесь в доме».

Мича. И останемся!

Сарка. Вот и хорошо. Значит, вовсе не надо выселяться?

Агатон. Опять ты за свое! Ты что, всю жизнь хочешь просидеть на балконе? Мы имеем право жить здесь до тех пор, пока не вскроют завещание, а затем останется тот, кто получит в наследство дом.

Мича. Разумеется!

Сарка. Мне так нравится моя комната!

Танасие. Если ты, Агатон, так пригвоздил адвоката, неужели нельзя было спросить у него и об этом?

Агатон. О чем?

Танасие. О том, что написано в завещании.

Прока. Это ты услышишь завтра.

Вида. Нужно еще дожить до завтра!

Агатон (Танасию). Об этом деле я его также спрашивал.

Все (с любопытством придвигаясь поближе). Ну???

Агатон. Да, спрашивал.

Прока. И что же? Говори, братец Агатон, говори!

Агатон. Будь он хоть сто раз адвокат, я старый следователь, у меня он не вывернется!

Прока (с любопытством, загоревшись). Богом прошу, говори скорее!

Агатон. Начал я с ним разговор о завещании, но так издалека и искусно, чтобы он не догадался. Говорю ему: «Поскольку вы писали завещание, все обстоятельства говорят за то, что оно вам до некоторой степени известно».

Несколько голосов. А он?

Агатон. Он только смотрит в землю и молчит, не смеет смотреть мне в глаза, потому что я в его глазах прочитаю завещание. Но я старый мастер, не выпущу ситуации, коль скоро ее ухватил. Засыпал его перекрестными вопросами; перекрестные вопросы да перекрестные вопросы.

Прока (горя от нетерпения). Что же он ответил?

Агатон. Он все по-прежнему, ни бе ни ме, а я снова перекрестные вопросы да перекрестные вопросы.

Прока (в отчаянии). Хватит тебе, братец, этих перекрестных вопросов!

Сарка. А дал ли он тебе, по крайней мере, какой-нибудь перекрестный ответ?

Агатон. Видишь ли, он мне не ответил, не могу сказать, что он мне ответил, но я выудил у него одно слово. А мне достаточно одного слова, мне большего и не надо. Кад говорится, скажи «Отче наш», и мне этого достаточно, чтобы отправить тебя на каторгу. На основании одного-единственного слова я вывожу заключение.

Танасие. Ну, а сказал он это единственное слово?

Агатон. Конечно, сказал.

Прока (кричит). Что же он сказал, ради бога!

Агатон. Он не сказал открыто, а так, намеком. Но я сразу сделал вывод, что завещание представляет родственникам право разделить имущество по соглашению между собой.

Все (величайшее изумление). Ах!!!

Агатон. Он не сказал, что это так, но мне ясно, как день, что это так.

Танасие (обеспокоенно). Что же теперь делать?

Агатон. Я думаю, братья и сестры, мы должны приготовиться к такому обстоятельству.

Танасие. Как приготовиться?

Агатон. Да так. Мы должны договориться между собой. Можно было бы это наше собрание превратить в конференцию.

Трифун. Ты, конечно, будешь ее председателем!

Агатон. Не обязательно я, почему я? Пусть председательствует Трифун. (Садится.) Он эти дела лучше знает, пусть председательствует он.

Прока. Ты, ты, Агатон!

Все. Конечно, ты.

Агатон. Почему я, пусть Трифун.

Трифун. Ну, не сердись! Ты лучше знаешь, признаю, что ты лучше знаешь.

Агатон. А если я лучше знаю, то ты не перечь. (Ходит с многозначительным видом по комнате.) Итак, братцы, мы должны быть готовы к тому, что в завещании будет предложено нам произвести раздел по соглашению между собой. Когда завтра опекунский судья прочитает: «Оставляю все имущество моим родственникам с тем, чтобы они по взаимному соглашению его поделили», – мы должны сразу ответить: «Мы уже всё поделили!»

Все. Так! Верно! Так!

Агатон. Вот, видите, мы и должны всё сейчас решить.

Танасие. Как же, ты думаешь, это можно сделать?

Агатон. Вот так: прежде всего, мы должны спокойно, благородно и по-братски разделиться на близких и дальних родственников.

Сарка. Разве это возможно? Ведь все мы близкие родственники!

Агатон. Не все! Ты первая – не близкая!

Сарка. Почему же я не близкая?

Агатон. Потому что – нет…

Сарка. А ты – близкий?

Агатон. Разумеется, близкий.

Сарка. Каков ты, такая и я!

Агатон. Э, нет, Сарка! Ты не близкая. Не близкая ты, не близкий Прока, не близкий…

Прока (вспыхивает). Почему?

Симка. Потому, что ты, Прока, родственник по твоей первой жене.

Прока. Если бы я был родственником по своей первой жене, вторая моя жена не плакала бы так по покойнику.

Вида. По правде сказать, Прока, мы все и удивляемся, что твоя Гина так плачет и убивается.

Гина. И, если хочешь знать, искренне его оплакиваю, не так, как вы.

Сарка. Как это – мы?

Гина. Надели траур ради завещания, а никто из вас и слезы не уронил.

Симка. Известно, Гина, почем литр твоих слез!

Гина. Ию! Тебе известно!..

Трифун. Агатон, братец, ты председатель собрания или нет? Если ты позволишь женщинам объясняться, мы никогда не придем к соглашению.

Агатон. В самом деле, схватились, словно на собрании какого-нибудь женского общества. Будем продолжать. На чем мы остановились?

Прока. Я не закончил свою речь!

Агатон. Ну, говори!

Прока. О том, что я близкий родственник, говорю я, у меня имеются доказательства. (Достает из кармана большой лист бумаги.) Вот документ!

Агатон. Что это, свидетельство о крещении?

Прока. Нет, ты только посмотри! (Разворачивает.)

Агатон (смотрит). Это какой-то план?

Трифун. Прока ведь архивариус в общинном налоговом бюро, ему известно, как составлять планы.

Агатон (смотрит). Ты, кажется, составил подушный реестр всех родственников?

Прока. Нет, не реестр, а родословное дерево. Видишь этот ствол?

Агатон. Вижу, и что же?

Прока. Этот ствол – покойный!

Агатон. Покойный Мата?

Прока. Да.

Агатон. Может быть. Потому что покойный Мата тоже был немного кривобок.

Прока. А видишь эту ветку?

Агатон. Вижу.

Прока. Это – покойный дядя Риста Николич.

Агатон. Какой дядя Риста?

Прока. Дядя по отцу покойного Маты.

Агатон. Ах, этот! Знаю! Дальше!

Прока. Ну вот, видишь, у дяди Ристы было четыре сына: Спира, Бошко, Таса и Мика. Вот здесь четыре ветки идут книзу.

Агатон. Вижу.

Прока. А видишь ту ветку, которая опускается от Мики вниз?

Агатон. Вижу. Ну так что?

Прока. Это я.

Агатон. Ты?

Прока. Да, потому что я сын Мики.

Агатон. Если это ты висишь на этой ветке, так знай: низко ты спустился.

Прока. Разве теперь не ясно, как день? Это документ, братец!

Сарка. Но если так, Прока, то должна и я висеть на какой-нибудь ветке, а не только ты.

Трифун. Как было бы хорошо, если бы Агатон сначала объяснил нам, откуда у него такое близкое родство.

Агатон. Мое родство – известно.

Гина, Агатон, Вида, Трифун, Сарка. Объясни!

Агатон. Ну, если мы начнем отвлекаться разными деталями, то никогда не кончим; лучше перейдем к делу; произведем раздел наследства по-дружески и по-братски, как подобает такой приличной семье.

Прока. Послушаем, что ты предлагаешь!

Агатон. Начнем хотя бы с Сарки.

Сарка. Почему ты всегда начинаешь с меня?

Агатон. Да так, ты всегда оказываешься под рукой. Итак, начнем с Сарки. Что ей нужно? Один рот – нет хлопот.

Сарка. Тебя не касаются ни мои рты, ни хлопоты. Ты делай, что полагается.

Агатон. Я должен считаться и с потребностями. У тебя, например, одни потребности, у меня – другие.

Сарка. Смотрите, пожалуйста! Агатон. Не скажешь ведь, что ей нужно приданое? Нет! Нет! Оно ей не нужно. Два раза выходила замуж, достаточно с нее.

Сарка. Почему достаточно? Какие у тебя основания говорить, достаточно мне или нет? Я лучше знаю, достаточно или нет.

Агатон. Иное дело, если бы у тебя были дети, но ты и на это не годна.

Сарка. Опять! Ию! Теперь ты станешь говорить, что я не годна! А почему не годна?

Агатон. Да вот, два мужа было – и ничего! Сарка. Было, действительно было, но разве я виновата, что мне времени не хватило. Сколько я прожила за первым мужем? Два года… а за другим – три года и семь месяцев, и это, братец мой, пролетело, как одно мгновение, не было времени и родить! Некогда мне было, а не то, что я была не годна. И при чем тут дети, ведь и у тебя нет детей, что же из этого?

Агатон. Да я не упрекаю, а говорю, что если бы у тебя были дети, ты могла бы и больше получить; а так, думаю, довольно с тебя пяти тысяч динаров наличными и всей кухонной посуды.

Сарка. Ию-у, ию-у, ию-у! Как тебе не стыдно, Агатон! Как будто я выпрашиваю что-то у вас. Я не выпрашиваю, а требую то, что мне полагается.

Агатон. Хорошо, дадим тебе еще серебряный будильник. Вот!

Сарка. Возьми его себе, Агатон, и поставь на серебряный поднос, он будет красивее выглядеть.

Танасие. Правда, Агатон, ты все решаешь с потолка.

Агатон. Постой, братец! Я вношу предложение. Потом мы его обсудим. Если нужно – срежем, если нужно – прибавим. Будьте только терпеливы. Вида. Ну, говори дальше.

Агатон. Проке и его Гине пусть достанется принадлежавшее покойному поле на Малом Мокром Лугу и десять тысяч динаров наличными.

Прока (вскакивая). Ого? Возьми это себе, а я хочу получить свою долю!

Агатон. Это и есть твоя доля.

Гина. Бесплодное поле, которое не стоит и понюшки табаку. Посмотрите, что он вытворяет с нами!

Прока. Я хочу, чтобы Агатон сначала сказал, чего он требует для себя; что, по его мнению, полагается ему.

Все (кроме Силки). Да, да, пусть скажет!

Агатон. Скажу, когда придет время.

Все. Нет, нет, сейчас, сейчас скажи!

Прока. Мы хотим сейчас знать, а потом будем и себе отмеривать твоей мерой.

Агатон. Я думал, братцы, сначала выделить вам, а мне – что останется.

Прока. Ну да, что останется! Нам поле на Мокром Лугу, и кухонная посуда, и по две-три тысячи динаров, а все остальное – тебе! Мы хотим сперва знать, что, по-твоему, должно принадлежать тебе?

Все. Да! Да!

Агатон. Ну, хорошо, я вам скажу. Принимая во внимание, что я ближайший родственник…

Несколько голосов. Ну, уж извини! Почему это?

Агатон. Хорошо, ну тогда так: принимая во внимание мои родственные связи с покойным, принимая во внимание, что я глава семьи…

Трифун. Опять он свое! Почему ты глава семьи?

Агатон. Потому, что от имени семьи разговаривал с адвокатом я, а не ты. Итак, если хотите, слушайте: принимая во внимание родственные связи, принимая во внимание, что я глава семьи, принимая во внимание мои личные и общенародные потребности, принимая во внимание все обстоятельства и события в данный момент, я полагаю, что мне прежде всего принадлежит этот дом.

Все (общий крик). У-у!!

Агатон. Постойте: этот дом со всей мебелью, считая и будильник…

Сарка. И будильник, и поднос, и все остальное…

Агатон. Да, и все остальное, Затем…

Трифун. Как, еще?

Агатон. Конечно, еще!

Прока (Трифуну). Оставь его, пусть скажет!

Агатон. Затем, мне должны принадлежать и лавки на Теразии.

Все. Ого!

Агатон. Это еще не все.

Танасие. Ну, конечно, не все!

Прока. Затем виноградник с дачей на Топчидерском холме.

Все. Ого!

Трифун. Может быть, и акции народного банка?

Агатон. Конечно, и акции народного банка.

Прока. А мне поле на Малом Мокром Лугу?!

Сарка. А мне кухонная посуда?!

Мича. А я словно вовсе не существую?!

Агатон. Действительно, не существуешь, братец.

Трифун (Миче). Конечно, не существуешь! Неужели тебе не ясно, что здесь существует только Агатон?

Танасие. Может быть, я ближе покойному, чем Агатон!

Симка. Молчал бы ты, Танасие!

Вида. Ю-у, почему ему молчать?

Прока. Братья и сестры, разве вы не видите, что это не семейная беседа, не соглашение, а грабеж?

Сарка. Конечно, грабеж! Ему акции народного банка, а мне кухонная посуда!

Трифун. Мы не пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре волостных жителя, чтобы Агатон кричал нам: «Смирно!», а мы становились бы во фронт и дрожали.

Начиная с этих слов Трифуна и до окончания действия Диалог проходит очень горячо и живо. Все говорят одновременно, перебивают друг друга, повышают голоса; возбуждение нарастает, и действие заканчивается бурной ссорой.

Танасие. Здесь все одинаковы.

Прока. Не признаю соглашения, не признаю никакого главы семьи, не признаю завещания, никого и ничего не признаю!

Агатон. И тебя никто не признаёт!

Трифун. Это грабеж!

Мича. И этот грабеж направлен против меня!

Гина. Он хочет и дом, и лавку!

Сарка. Помещик!

Вида. А покойный на него и не глядел!

Симка. Он на тебя глядел, Вида.

Прока. Не согласны с таким соглашением!

Танасие. Каждый будет свое защищать!

Агатон. В таком случае я ничего вам не дам!

Все (гневно). Кто не даст? Кто ты такой?

Агатон (хватает стул). Не подходите!

Прока. Он собирается драться! (Тоже хватает стул.)

Трифун. Не сдадимся!

Все хватаются за стулья и другие предметы, принимают угрожающие позы, женщины кричат. Мича влезает на стол, размахивая руками, призывает всех к порядку. Родственники пускают в ход стулья.

Занавес

 

Та же комната.

 

Явление первое

Родственники, без Агатона и Сарки.

Общая растерянность и подавленность. Все сидят порознь, каждый сам по себе, спиной друг к другу. Прока с выражением отчаяния на лице нервно шагает, заложив руки за спину; Гина повязала лоб платком и вздыхает; Симка положила голову на руки; Вида повернулась ко всем спиной и разговаривает сама с собой, словно поучая кого-то. Мича уселся в кресле, обхватил руками колени и тупо глядит в потолок; Трифун сел верхом на стул и положил голову на спинку стула. Танасие, также с выражением отчаяния на лице, что-то пишет и зачеркивает на куске бумаги.

Прока (после некоторой паузы). Братцы, братцы мои, кто бы мог ожидать что-нибудь подобное!

Симка. Так обойти всю родню!

Танасие. Обойти? Нет, не обойти, а подло обмануть. Это просто подвох со стороны покойного.

Вида. Еще когда мы стояли перед дверью опекунского судьи, у меня левый глаз задергался, а это всегда предвещает недоброе. Когда же судья стал ломать печати на завещании, меня что-то так и кольнуло: «Ию, – сказала я себе, – это не к добру».

Гина. Уж лучше помолчи!

Mича. Все вы так, а там у судьи, молчали!

Трифун. Что же нам оставалось делать?

Mича. Вы могли протестовать, как протестовал я.

Танасие. Что ты?

Мича. Я сказал открыто: «Не признаю завещания».

Танасие. Ну, и что же?

Мича. И еще добавил: «Мы протестуем и начнем дело об отмене завещания».

Танасие. Правильно, потому что какая мы родня, если не сможем отменить завещание!

Прока. Не чужому же человеку отменять его!

Мича. И я полагаю, что не следует медлить. Мы сегодня же должны подать жалобу и начать судебное дело.

Прока. Подождем, пока придет Агатон. Он остался в суде переписать завещание.

Танасие. Зачем его переписывать? Каждый из нас знает, что получил.

Прока. Это не для нас, а для адвоката. Агатон из суда пойдет к доктору Стояновичу. Это самый знаменитый адвокат по таким делам, и Агатон хочет поручить ему наше дело, но он не может разговаривать с адвокатом, не списав завещания.

Танасие. Да, да, я слыхал о Стояновиче.

Прока. Это самый знаменитый адвокат по отмене завещаний. Прекрасный юрист. Он объявит покойного сумасшедшим, или придумает какую-нибудь фальшивку, или попросту украдет завещание. Прекрасный юрист, уверяю тебя!

Танасие. Лучше всего было бы объявить покойного Мату сумасшедшим. В самом деле, надо совершенно лишиться рассудка, чтобы оставить мне пять тысяч динаров. Подумать только, пять тысяч!

Вида. Как будто мы нищие!

Танасие. Пять тысяч динаров! Эка невидаль, пять тысяч динаров! Знал бы он, что, когда я передавал ключи в коммерческий суд, мои долги составляли четыреста шестьдесят тысяч. Вот суммы, с которыми я имел дело, а не пять тысяч динаров!

Трифун. Можно подумать, что завещание диктовал Агатон!

Симка. Не греши, кум Трифун! Если бы он диктовал завещание, то надиктовал бы себе что-нибудь побольше, чем пять тысяч динаров.

Танасие. Хватит Агатону и этого.

Симка. Э, почему ему хватит, а тебе нет?

Танасие. Одно дело – Агатон, а другое – я.

Симка. Ишь какой!

Танасие. Для меня это наследство было единственной надеждой. Это карта, от которой зависела вся моя судьба.

Трифун. Никогда не следует ставить все на одну карту.

Танасие. Я надеялся, что выпутаюсь из банкротства, и просил своих кредиторов подождать, пока умрет Мата. А он… пять тысяч динаров!..

Прока. Все же это кругленькая сумма!

Танасие. Какая там кругленькая сумма; пять тысяч – круглая сумма!

Прока. Круглая! А мне, подумай, всего три тысячи, три тысячи! Это ужасно!

Гина. Это только на то, чтобы поставить ему свечу!

Мича. Что же тогда мне сказать? Две тысячи динаров! Этого не хватит, чтобы дать на чай судебным служителям. Я рассматриваю это просто как оскорбление.

Симка. И кому все оставил?! Кому?… Этой… не знаю даже, как выразиться…

Гина. Выразись, сестра, выразись!

Симка. Завещал этой внебрачной девице…

Трифун. Он оставил также на церковь и на просвещение!

Симка. Оставил кое-что, так только, для приличия, чтобы скрыть свой позор, а остальное ей: дом, виноградники, лавки, акции, наличные деньги, все, все ей.

Гина. Все ей!

Вида. Разве закон дозволяет, кум Прока, все завещать внебрачному ребенку?

Прока. Видишь, и тут покойный нас надул. Без разрешения родни завел себе внебрачную дочку!

Симка. Как только ему было не стыдно открыто сказать в завещании, что у него есть внебрачная дочь!

Гина. Теперь вы видите, как эта девчонка притворялась перед нами.

Танасие. Э, нет, тут нечего брать грех на душу, она ничего не знала. Разве вы не видели, она даже упала в обморок.

Гина. Подумаешь, и я упала бы в обморок, если бы получила такое наследство.

Mича. Я совершенно уверен, что она ничего не знала.

Вида. Боже мой, как ловко он все это скрывал!

Симка. Думаю, что мы можем опротестовать это завещание, так как она незаконная дочь, а мы законные родственники.

Вида. Так и должно быть, если существует бог и правда божья!

Танасие. Бог с ней, дочка она ему, как говорится, какая есть, такая есть; но зачем оставлять на церковь и на просвещение столько денег? Разве не было бы лучше, если бы я выпутался из банкротства? Церковь и просвещение ведь не банкроты.

Гина. Так-то оно так, кум Танасие, но я снова скажу: лучше на церковь и на просвещение, чем какой-то незаконной девице.

Mича. Если говорить серьезно, то у меня в голове никак не умещается, что эта девчонка, впрочем, очень хорошенькая, сделалась вдруг богатой наследницей, а я получил только две тысячи динаров.

Вида. Не говорила ли я вам, что девушка похожа на покойного Мату, а вы все накинулись на меня, словно я бог знает что сказала. А Гина даже расплакалась, что я оскорбляю покойного.

Гина. Похожа, конечно, похожа. Я заметила это сразу, но не хотела говорить об этом из уважения к покойному.

Прока. Вот тебе твое уважение! Оставил он тебе из уважения три тысячи динаров, словно нищей!

Гина. Пусть они останутся ему на панихиды; этой суммы как раз хватит, чтобы оплатить трех священников, а не одного, как это сделал его душеприказчик.

Симка. Как, неужели ты не хочешь брать эти три тысячи?

Гина. Возьму; не то что я не хочу взят, а не хочу благодарить его; не пойду больше на панихиды и царства небесного ему не пожелаю.

Вида. Я тоже!

Гина. В конце концов, я не очень-то и сержусь; ведь я ему не близкая родня, чтобы жалеть его.

Трифун. Как не родня?

Гина. Да так, родня ему первая жена Проки, а не я!

Симка. Почему же ты столько плакала?

Гина. Ради Проки.

Трифун. Ну, хорошо, Прока. А ствол, а ветви?

Прока. Видишь ли, это дерево рисовал один русский чертежник в податной конторе, а он правнук князя Беляева, так я взял его родословное дерево, стер князя Беляева и написал покойного Мату; а там, где повис я, висел внук князя Беляева.

Трифун. Так тебе и надо, коли ты висишь на чужой ветке!

Прока. Не помогло мне все это!

Трифун. Знаешь, как, вероятно, решил покойный? Хватит этому князю Проке Беляеву и трех тысяч! Столько тебе и выделил.

 

Явление второе

Те же и Сарка.

Сарка (одета в кричащее красное или пестрое платье, в шляпе, отделанной цветами или лентами). Добрый день, опечаленная родня! Добрый день! Как поживаете, что поделываете?

Симка, Вида, Гина. Ю-у, Сарка?!

Вида. Что с тобой?

Сарка. Как, что со мной? Пусть тетка носит траур, а не я. За две тысячи динаров я восемь дней носила траур – хватит с него!

Гина. Ей-богу, Сарка, ты верно говоришь! Не знаю, зачем и я оделась во все черное, неужели за ничтожные его три тысячи динаров? С ума я сошла, что ли? (Сбрасывает черный платок, который был у нее на шее, встает, достает цветок из вазы и прикалывает к волосам). Правильно говорит Сарка, пусть тетка о нем печалится!

Трифун. Эй, женщины, не слишком ли рано? А если сейчас придет Агатон и сообщит нам, что адвокат согласился опротестовать завещание?!

Сарка. Разве трудно добежать до дома и снова надеть траур?

Трифун. А ты, Гина, снимешь цветок и снова ударишься в слезы?

Гина. Конечно!

Сарка (женщинам). По правде сказать, сестры, для меня траур – чистый убыток. Все думают, что я в отчаянии, и глядят на меня с каким-то уважением. А зачем мне их уважение, очень нужно мне их уважение!

Вида. Ну да!

Сарка. Помню, когда я в первый раз овдовела, вертелся около меня какой-то учитель, а я в трауре. Он мне говорит: «Хотелось бы мне, госп-а Сарка, сказать вам кое-что, но не могу, потому что уважаю вашу печаль». А какого дьявола мне нужно, чтобы он уважал мою печаль, пусть лучше скажет, что ему надо. Подумаешь, воспитанный человек: уважает печаль!

 

Явление третье

Те же и Агатон.

Агатон входит с улицы.

Все (с любопытством окружают его, задают вопросы все сразу). Ну? Был там? Что он сказал?

Агатон. Сейчас, сейчас расскажу вам!

Все. Говори скорее!

Агатон. Так вот, все пропало!

Все (разочарованно). Что?!!

Агатон. То, что я вам говорю!

Прока. Мы проиграли?

Агатон. Проиграли!

Все (глубоко разочарованные). Ах!!!

Mича. Как проиграли? Почему проиграли?

Агатон. Мы не можем опротестовать завещание.

Прока. Не понимаю, почему не можем?

Агатон. Потому, что завещание совершено на законном основании, и потому, что существует законный наследник.

Сарка. Разве внебрачная дочка может быт законной?

Агатон. Адвокат говорит: «Благодарите бога, что он оставил вам хотя небольшие суммы, потому что имел право не оставить и их».

Мича. Хорошо, пусть так, но я не понимаю, почему бы нам не начать дело?

Агатон. Можно начать дело, кто говорит, что нельзя! Можем уплатить адвокату, можем оплатить судебные пошлины, но, запомни, если доктор Стоянович говорит, что нам ничего не поможет, значит, ничего не поможет.

Прока. Откровенно говоря, Агатон, у меня это не вмещается в голове. Как так, мы, его родня, – не можем опротестовать завещание! Этого я не могу понять!

Агатон. Адвокат говорит, что мы не являемся прямыми наследниками; если бы появился прямой наследник, он бы еще мог.

Танасие. Не понимаю, почему, например, я не являюсь прямым наследником!

Агатон. Не являешься, Танасие, вот и все. И никто из нас не является. Возьми хоть Сарку, прямая она или не прямая?

Сарка. Кто, я?

Агатон. Ты – не прямая.

Сарка. Прошу тебя, Агатон, перестань, наконец, говорить мне такие вещи. Я лучше знаю, прямая я или не прямая.

Агатон. Ты этого не понимаешь, это выражение юридическое!

Сарка. А если оно юридическое, то скажи его Симке и Гине с Видой, а не обращайся с ним ко мне.

Прока. Хорошо, Агатон. А прочитал адвокат копию завещания?

Агатон. Прочитал, слово в слово.

Прока. Неужели он не отыскал ни единого слова, за которое можно было бы ухватиться?

Агатон. Наоборот, сказал: «Уберите руки!»

Прока. Ух, ей-богу, покойный зарезал нас, прямо-таки зарезал!

Танасие. А меня зарезал и схоронил. Можете, если захотите, уже сейчас прийти на мою панихиду.

Вида. Что же ты, Агатон, рассказывал нам, будто покойный был добрый и благородный человек?

Агатон. Да, говорил так, когда, подобно вам, надеялся на него!

Трифун. Уважаемый! Знаю я хорошо его уважение!

Танасие. Это был, братья и сестры, самый обыкновенный ростовщик. Подумайте только, с меня брал проценты!

Агатон. С тобой он поступил еще по-божески. Если и брал с тебя, то не больше двадцати процентов, а с других он драл шкуру, с живых шкуру драл.

Танасие. Отнимал и рвал у бедняка.

Прока. Нет человека, который не пострадал бы от него.

Вида. Боже мой, у него не было сердца!

Гина. Ни сердца, ни души!

Трифун. Откровенно говоря, покойный был настоящий ворюга.

Агатон. Ворюга, конечно, ворюга, прости господи его душу! Мне известно, что он заставил несчастного Симу Йовановича дважды заплатить по одному векселю. Стонал тот и заклинал, – ведь это не шутка. – двадцать две тысячи динаров! Человек заплатил, но Мата не вернул старый вексель, вытащил его на свет и снова потребовал уплаты. Человек плачет, божится, рвет на себе волосы, бьется головой о стену, а покойный и слышать ничего не хочет, говорит: «Плати!»

Танасие. Знаю. Пришел я к нему, как к человеку и родственнику, говорю: «Нет у меня», а он, как разбойник, кричит? «Плати!»

Mича. А мне он не постеснялся отказать в деньгах. Понадобились мне однажды три-четыре тысячи динаров. И, подумайте, он мне сказал: «Не дам!».

Танасие. А мы еще вчера его хвалили изо всех сил.

Прока. Видишь ли, вчера было так, а сегодня иначе.

Танасие. Не вижу разницы: каков покойный был вчера, таков он и сейчас.

Прока. Я ведь не говорю; что он был иной, – вчера мы были другие!

Трифун. Хотел бы я знать, какие у нас были основания надеяться, если известно, что покойный настоящий негодяй. Ни на что не могли мы надеяться!

Танасие. Я, братец, утверждаю, что он нас ограбил.

Трифун. Если он вас ограбил, то ограбил при жизни, а меня он ограбил после смерти. Мертвый ограбил, из могилы! Завещал мне три тысячи динаров и не постеснялся в завещании написать: «Моему родственнику Трифуну Спасичу три тысячи динаров, каковую сумму он получил под расписку четырнадцатого февраля прошлого года». Попросил его как человека одолжить мне три тысячи динаров, а он эту сумму оставил мне в качестве наследства.

Вида. Но скажите мне, ради бога, как этому человеку не стыдно было открыто признаться, что у него есть внебрачная дочь; ведь это позор даже для покойника!

Сарка. О, в этом отношении у него не было чести, и, если говорить откровенно, то покойный, прости его господь, был в этом отношении настоящая свинья.

Си м к а. Ию, Сарка!

Сарка. Да, да! Я не хотела вам говорить, но когда я овдовела после первого мужа, он и ко мне приставал. Я говорю ему: «Как ты можешь, кум Мата, о подобном даже подумать, когда мы состоим в родстве»! И знаешь, что он ответил? Сказал: «Какая же мы родня, десятая вода на киселе». Подумайте, какой безобразник, он мне сказал, что я десятая вода!

Мича. Это настоящее оскорбление!

Прока. Такую прекрасную семью ограбил ради любви к какому-то внебрачному ребенку!

Гина. Этого мы ему никогда не простим!

Сарка. Хорошо, кум Агатон, но разве наши законы признают внебрачных детей? Я понимаю так, что внебрачные дети – это так, что-то мимоходом… так… как бы сказать… это когда у человека в кармане дырка и по дороге из нее выпадут деньги. Не то чтобы он хотел оставить деньги на дороге, но они выпали из дырявого кармана.

Агатон. В старое счастливое время внебрачные дети считались незаконными.

Сарка. А сейчас разве они законные?

Агатон. И сейчас они незаконные, но теперь иначе смотрят на это. Был у меня молодой писарь, только что окончивший школу, и случилось так, что под забором нашли подкидыша, мать подкинула его. Знаешь, что про этого внебрачного подкидыша сказал писарь: «Ну что ж, и это член общества!»

Гина. Ию, какого общества?

Агатон. Откуда мне знать?

Сарка. Может быт, какого-нибудь певческого общества?

Агатон. Не певческого; это так говорят: и он – член общества!

Сарка. Тогда и эта, Матина, тоже?

Агатон. И она – тоже!

Сарка (крестится). Господь с нами!

Вида. Как же теперь, должны ли мы эту девицу считать своей родственницей?

Симка. Ию-у, внебрачный ребенок – и вдруг родственница!

Прока. Это позор для всей нашей семьи!

Гина. Мы все должны ее презирать!

Вида. Что касается меня, то я отвернусь, если ее встречу.

Агатон. Что касается меня, то я плюну в нее, когда встречу; даю слово, что от имени всей нашей родни плюну.

Мича. А если все же зрело поразмыслить, она и не виновата.

Сарка. Как не виновата, если она внебрачная! Если бы она была честная, то родилась бы законным ребенком.

Гина. Именно!

Агатон. Мы, как родственники, должны хоть перед людьми взять под защиту свое достоинство и свою честь; я предлагаю вынести резолюцию, чтобы огородить себя от этой девчонки.

Сарка. Зачем нам огораживаться, она ведь внебрачная; пускай она огораживается.

Агатон. Ты не понимаешь, Сарка, не забором мы будем от нее огораживаться, мы отречемся от нее.

Сарка. Это другое дело!

Агатон. Заявим, что не считаем ее за родню, что мы отказываемся от нее и презираем ее.

Все. Так, так! Согласны!

Агатон. Кроме того, мы все должны дать честное слово, что каждый из нас при встрече отвернется от нее.

Все. Так, так! Согласны!

Агатон. И затем, я предлагаю: в знак протеста тотчас же выехать из этого дома.

Сарка. Ах, как мне жаль моей комнаты!

Агатон. Не хочешь ли ты дождаться момента, когда она выбросит нас из дома?

Гина. Ию-у! Неужели это возможно?

Агатон. Она наследница, имеет право.

Вида. До чего мы дожили!

Прока. Пойдем, Гина. Не хочу, чтобы какая-то незаконная женщина выгнала меня из дома.

Гина. Пойдем, соберем вещи! (Идет вслед за Прокой.) Теперь, когда у тебя умрет кто-нибудь из родственников, ты сначала хорошенько разузнай, что он тебе оставил, и уже тогда заставляй меня плакать, а не так, как в этот раз, когда я плакала даром. (Уходит за Прокой в комнату).

Трифун. У меня вещей не бог весть сколько. Пойти собрать, что ли? (Поднимается по лестнице.) Свой долг покойному я отдал честно, и теперь, когда он увидит меня на панихиде, пусть он поставит мне свечку, а не я ему. (Уходит.)

Вида (Танасию). Пойдем и мы, что ли?

Танасие. Пойдем и мы, только я что-то надумал.

Агатон. Что?

Танасие. Скажи, Агатон, есть ли доказательства, что она его внебрачный ребенок?

Агатон. Знаешь, Танасие, в таких делах доказательства – сам ребенок. Внебрачный ребенок – сам по себе корпус деликти, так сказать, вещественное доказательство.

Танасие. Корпус деликти?

Агатон. Да!

Танасие. И меня такой корпус деликти может выгнать из дома?

Агатон. Может.

Танасие (оборачивается к портрету). Тьфу, Мата, да будет тебе стыдно!

Вида. Уйдем, чтобы не видеть своими глазами таких чудес.

Танасие. Пойдем, конечно. (Уходит в свою комнату.)

Сарка. А я чего здесь жду? Не сидеть же мне и смотреть на портрет покойного.

Агатон. Верно, Сарка, всем надо уйти отсюда.

Сарка. Пойду, соберу свои тряпки. (Уходит в свою комнату.)

Агатон. А ты, молодой человек, что здесь подсчитываешь?

Mича (сидевший поодаль от других, вычислял что-то на бумажке). Я хочу вас спросить кое о чем, кум Агатон. Мне кажется, мы с покойным вовсе не такие уж близкие родственники.

Агатон. Конечно, не близкие!

Mича (показывая бумажку). Я тут прикинул, выходит, что мы родственники в седьмом колене.

Агатон. Как говорит Сарка, десятая вода…

Mича. Следовательно, я могу жениться на этой девушке.

Симка. Ию-у, на внебрачной?

Mича. Когда она выйдет замуж, то станет брачной.

Агатон. Мы только что вынесли резолюцию, что будем плевать на нее…

Mича. Что ж, вы, женатые, можете остаться при этой резолюции, а я… скажу вам по правде, придумал кое-что: с какой стати такое богатство попадет в руки чужому человеку? Разве не будет лучше, если оно останется в роду?

Агатон. Конечно, было бы лучше и очень выгодно, если бы оно перешло в твои руки.

Mича. И потом, сказать по совести, я должен жениться, иначе на что же я буду жить?

Агатон. Верно говоришь! Ты сам так проектируешь или уже договорился с девушкой?

Mича. Нет, не договорился. Мне все кажется, что она как будто косится на меня.

Агатон. И ты косись на нее!

Mича. Если бы я был наследником, то смотрел бы на нее косо, а сейчас…

Симка. А ты уже ухаживал за ней?

Мича. Ухаживал, но не подозревал, что она может оказаться наследницей; если бы я подумал об этом, то вел бы себя иначе; думаю, что сейчас мне не удастся…

Агатон. Делай, что знаешь и умеешь, меня не спрашивай, нам нет дела до этой девушки.

Мича. А я собирался просить вас помочь мне немного.

Агатон. Меня? Как же я могу помочь тебе?

Мича. Если бы вы захотели, вы могли бы уговорить девушку.

Симка. Что ты, как это Агатон будет уговаривать девушку! Кто тебе сказал, кум Мича, что Агатон способен уговорить девушку?

Агатон. Перво-наперво, дорогой мой юноша, я эту девушку презираю, потому что мы вынесли такую резолюцию; я не желаю встречаться с ней, не только разговаривать. А во-вторых, братец, разве я умею уговаривать девушек? Кто тебе сказал, что я умею уговаривать девушек?

Мича. Я не думаю ничего плохого, но ведь вы были начальником волости и, как говорится, во всякой ситуации можете легко найтись и умеете уговаривать людей.

Агатон. Одно дело, братец, уговорить кого-либо из оппозиции перейти в правительственную партию. Это я действительно умею. Здесь же нечто иное. Закроет человек лавку вовремя, а ты наказываешь его за то, что он держал ее открытой. Пригласишь его на допрос, напишешь повестку и не отправишь; он, разумеется, не приходит, а ты его наказываешь за неявку на вызов; скажет он в кофейне: «О, господи, боже!», а ты его наказываешь за открытое богохульство; скажет: «Трудные времена, ей-богу, не могу свести концы с концами», а ты наказываешь его за распространение возбуждающих слухов; плюнет он перед дверью своей мастерской, а ты наказываешь его за нарушение чистоты в общественном месте. И так из дня в день, пока ему не надоест и он не закричит: «Пощадите!» Тогда ты даешь ему лоскуток бумаги, и он прекрасным образом напишет: «До сегодняшнего дня я принадлежал к такой-то партии, а с сегодняшнего…» – и человек спокойно вздохнет. Таким образом я их и уговаривал, а с этой девушкой так не получится. Не могу же я наказать ее за то, что она плюнула, или за то, что слишком поздно держала лавку открытой!

Симка. Знаешь, кум Мича, что я тебе скажу: спроси-ка ты куму Сарку, она, наверное, лучше знает, как уговаривают друг друга мужчины и женщины.

Агатон. Это ты умно сказала, Симка! Спроси-ка Сарку, никто не знает этого лучше нее. А нас оставь в покое, мы не можем вступать в разговор с девушкой, которую презираем. Пойдем, Симка, соберем-ка свои вещи и поскорее уйдем из этого проклятого дома. (Уходит в свою комнату.)

 

Явление четвертое

Мича, Даница.

Мича снова заглядывает в свою бумажку. Даница, заметив Мичу, неприятно поражена.

Мича. О, дорогая сестрица, я хотел бы… я нахожусь в затруднительном положении, не знаю, должен ли я изъявить вам свое сожаление, или…

Даница. Воздержитесь; мне не нужны никакие изъявления…

Мича. Да, лучше об этом не говорить. Жизнь поистине удивительна, полна неожиданностей!

Даница. Да!

Мича. Я, разумеется, как родственник, разделяю ваше горе, хотя, сказать по правде, мы не такая уж близкая родня. Седьмое колено. О, это очень отдаленное родство, можно считать, что мы и вовсе не родня.

Даница. Тем лучше!

Мича. Да, я полагаю, что, с одной стороны, это значительно лучше. И потому, не как родственник, но как человек, уважающий вас, имеющий к вам дружескую склонность, я очень озабочен вашим одиночеством. Вам предстоит столько хлопот, а вы так одиноки.

Даница. И останусь одинока, мне приятно одиночество…

Mича. Да, я понимаю, до известного момента. Но ведь это не может всегда продолжаться, скажем, шесть месяцев, пока длится первый траур. Не правда ли: шесть месяцев?

Да ниц а. Шесть лет!

Мича. Как?!

Даница. Шесть лет!

Мича. Шесть лет? Кто же может дождаться?

Даница. Чего дождаться?

Мича. Да конца такого долгого траура.

Даница. Для меня он не будет долгим…

Мича. Для вас да, но… И пока будет длиться траур, вы не предполагаете выйти замуж?

Даница. Ни в коем случае; но я не понимаю, почему это вас интересует.

Мича. Боже мой! Это интересует меня как родственника.

Даница. Только что вы сказали, что мы не родственники.

Мича. Конечно! Потому что… естественно… Я не знаю, могу ли быть откровенным?…

Даница. Прошу вас!

Мича. Видите ли, я хотел бы исправить некоторую бестактность, которую допустил в отношении вас. Я был неосторожен, возможно, даже развязен и сделал вам предложение, на которое не имел права. Прошу вас, забудьте об этом. Я хотел бы загладить это неприятное происшествие и убедить вас в том, что у меня очень серьезные намерения, очень серьзеные.

Даница (поражена). Сударь, неужели вы не понимаете, что я в таком состоянии, что не могу вести подобные разговоры?

Мича. Я хотел только…

Даница. Если вы действительно хотите исправить свою бестактность и загладить оскорбление, нанесенное мне вашими предложениями, то всего лучше сделаете, если возьмете свой чемодан и выедете из этого дома.

Мича. Как? Мне – выехать?

Даница. Да!

Мича. Это ваше приказание?

Даница. Это моя просьба.

Мича. Я ее выполню. И без вашей просьбы я отправился бы сейчас за своими вещами, теперь же – тем более. Об одном только прошу вас: сможем ли мы и когда возобновить наш разговор?

Даница. Через шесть лет, когда окончится траур.

Мича. Это значит никогда?

Даница пожимает плечами.

(Уходя.) Тогда… в таком случае… я прошу вас вовсе исключить меня из списка ваших родственников.

Даница. Сделаю по вашему желанию.

Мича поднимается по лестнице.

 

Явление пятое

Даница, Агатон, Симка.

Агатон (замечает Даницу, бросается к ней и обнимает, то же делает и Симка. Он достает платок и вытирает слезы). Дорогое мое дитя!

Симка. Милая моя, родная моя!

Агатон. Боже мой!.. (Плачет.) Неисповедимы дела твои, господи!

Симка. Слезы душат меня, не могу говорить, милое мое дитя.

Агатон. Говорю я Симке: «Как полюбилась мне эта девушка!»

Симка. И мне. Как только я тебя увидела, так сердце и заиграло. Боже мой, что значит родная кровь!

Агатон. Я почувствовал это с первого же дня, как тебя увидел. Помнишь, Симка, я сказал тебе: «Чувствую, что это дитя мне близко».

Симка. А знаешь, что я ему ответила? Сказала: «Она – словно частица моего сердца».

Агатон. Чудны дела твои, господи!

Даница (никак не может от них избавиться, потому что они все время наперебой обнимают ее). Прошу вас!

Агатон. Только что я сказал Симке: «Пойдем скорее к ребенку, ведь мы ей самые близкие родственники. Как сможет она справиться с народом». Знай, что я уже сделал: от твоего имени велел всем выехать отсюда. Тебе было бы много хлопот с ними, а я умею и прикрикнуть. Начали они мне: да то, да другое, а я им: «Слышите ли вы, не думайте, что ребенок беззащитен, если я здесь! Добром приказываю – выезжайте!»

Даница. И они уедут?

Агатон. Они не хотели бы, но вынуждены. Они ведь хорошо знают, что со мною шутки плохи. Собрал я их здесь, да как крикну: «Смирно!», и они, затрепетав, стали во фронт. А я им: «Хотите по-хорошему, а не хотите, так я поверну дубину толстым концом».

Даница. Спасибо вам!

Агатон. Не стоит благодарности, это моя обязанность. Еще когда я посещал покойного во время болезни, я понял, что он хочет что-то мне доверить, но все колеблется: то хочет, то не хочет…

Даница (плачет). Бедный отец!

Симка. Прости, господи, его душу!

Агатон. Такой честный человек, каких на свете не бывает!

Симка. Не бывает, нет!

Агатон. Говорю тебе… колеблется, а я читаю в его глазах, хочет он мне сказать: «Агатон, нет у меня никого ближе тебя, завещаю тебе это дитя!» Он не сказал этого, но ясно, как день, что собирался сказать. Ну, что поделаешь; как решишься не послушаться покойного, не выполнить его волю? Как же я могу тебя оставить!

Даница. Но…

Агатон. Симка говорит мне: «Хорошо ты сделал, Агатон, что строго-настрого приказал всем выехать из дома! А мы тоже должны выехать?»– «Как же мы уйдем? – говорю я ей, – разве я могу оставить ребенка одного! Ты скажешь: у нее есть тетка; но тетка это тетка, а я – это я. Не может тетка бегать по канцеляриям, клеить гербовые марки на документы, бороться с жильцами, ссориться с родственниками. Не может она этого, мы обязаны остаться в доме». Даница поселится в большом доме, а мы поместимся во дворе в том маленьком, где сейчас ты живешь, лишь бы быть около тебя в нужную минуту.

Даница. Не знаю, мне нужно посоветоваться с адвокатом.

Агатон. С адвокатом? Не о чем разговаривать с адвокатом. В конце концов, с нынешнего дня, когда нам передается имущество, он перестает быть нашим адвокатом.

Даница. Все же он так хорошо к нам относился, вел себя так дружелюбно… Я не хочу предпринимать что-нибудь, не посоветовавшись с ним.

Агатон (смотрит на нее). А ты, того… ты что же, думаешь всю жизнь с ним советоваться?

Симка. А почему бы нет? Сказать правду, Агатон, это совсем не плохая партия. Молодой, талантливый, серьезный.

Даница (с возмущением). Ради бога, что вы говорите, что вы говорите?

Агатон (Данице). Правду сказать, совсем неплохо иметь в доме адвоката. Иметь адвоката в семье – это все равно что держать в доме пистолет.

Даница (отчаянно защищается). Оставьте, ради бога, оставьте!

Агатон. Мне этот человек понравился с первого взгляда.

Симка. Как не понравиться! И вы будете прекрасной парой, замечательной парой!

Даница (в отчаянии). Прошу вас, умоляю, не говорите таких вещей!

Симка. Да мы, душенька…

Даница (затыкает уши). Не желаю слушать ни одного слова…

Агатон. Будь умница, предоставь это мне. Я все с ним улажу. Ни во что не вмешивайся, я все устрою.

Даница. Перестаньте, бога ради, прошу вас, перестаньте! Кто вам это сказал? Я ничего вам не говорила, мне не до этого! Мне не до этого! (Убегает).

Симка. Зачем ты прогнал ребенка?

Агатон. Застыдились она, ей так полагается. PI ты когда-то стыдилась.

Симка. Как кстати, что мы родственники.

Агатон. Да, родственники, правда, внебрачные, но что мне до того. Зачем мне отворачиваться от девушки, раз она получила такое наследство. Лучше мне быть ее родственником, чем родственником Проки и Гины.

Симка. Разумеется, лучше.

 

Явление шестое

Те же и адвокат.

Адвокат (входит с улицы). А! Гости еще здесь?

Агатон. Нет! Я их всех разогнал. Они по своим комнатам – укладывают вещи. Я решительно сказал им: «Вы проникли в дом незаконным образом, не ждите, пока я незаконными средствами выброшу вас отсюда, а лучше возвращайтесь по своим домам!»

Адвокат. Это вы хорошо сделали.

Агатон. Это я умею, да и должен же я помочь нашей родственнице. Она хорошая и скромная девушка, не сумеет бороться с драконами и воронами, а тетка стара, слаба, это не для нее.

Адвокат. Да, да!

Агатон. Поэтому мы договорились: она переселится в этот большой дом, а мы с Симкой займем тот их маленький, чтобы быть здесь, возле них.

Адвокат. Уже договорились?

Агатон. Да! Она, конечно, сказала, что хочет поговорить с вами, но я не представляю себе, о чем тут разговаривать. Это ведь так просто: две женщины не могут остаться в таком большом доме. Иное дело впоследствии, когда вы сюда переселитесь.

Адвокат (удивлен). Когда я переселюсь в дом?

Агатон. Да, впоследствии. Еще есть время!

Адвокат. Объясните мне, пожалуйста, что вы имеете в виду, говоря: когда я поселюсь в доме.

Агатон. Не думаю я, что вы так переселитесь, а имею в виду – когда повенчаетесь!

Адвокат. Когда повенчаюсь? С кем повенчаюсь?

Агатон. Разумеется, не с Симкой!

Симка. Ю-у, постыдись, Агатон!

Адвокат. Прошу вас, говорите яснее. Я хочу понять, что вы говорите, о чем говорите; с кем я повенчаюсь?

Агатон. Конечно, с нашей родственницей.

Адвокат. Как вы можете, как вы смеете, кто вам это сказал?

Агатон. Об этом не говорят; это так узнаётся. А у меня на это хороший нюх.

Адвокат. Но из чего вы могли это заключить? Это глупость, это ваши измышления. У вас нет никаких оснований делать подобное заключение.

Симка. Э, сударь, это узнаётся само собой. Когда мы только что заговорили с ней об этом, она покраснела, как вареный рак.

Адвокат (разозлившись). Как? Вы с ней об этом говорили?

Агатон. Разумеется.

Адвокат. Но кто уполномочил вас вести такие разговоры?

Агатон. А зачем уполномочивать, когда это моя забота и обязанность.

Адвокат. Я запрещаю вам, сударь, вести такие разговоры.

Агатон. Но ведь…

Адвокат. Прошу вас, ни слова больше.

Агатон. Пожалуйста! Симка, смотри, об этом больше ни слова: когда придет время, я уж… (Адвокату.) Когда придет время, предоставьте все мне… уж я…

Адвокат. Поймите, наконец, сударь, что я ничего вам не предоставляю. Я ни о чем подобном и не думаю, понимаете, и не думаю! (Хватает себя за волосы). И еще ей сказали об этом! Могу себе представить, как это ее оскорбило… во время траура… Вы обязаны извиниться перед ней… Нет, нет… я перед ней извинюсь, я перед ней извинюсь.

Агатон. Совершенно незачем, я все сделал очень деликатно, по-родительски.

Адвокат. Нет, нет, я должен перед ней извиниться! Я не хочу, чтобы она подумала…

Агатон. Хорошо, пусть будет так! Пойди, Симка, позови девушку. Скажи ей, чтобы она пришла сюда, но ничего не говори об этом деле, это сделаю я.

Симка уходит.

Адвокат. Ради бога, ни о чем не говорите, ведь я вам сказал: никогда ничего об этом не говорите!

Агатон. Ну, конечно, до окончания траура.

Адвокат. Вы меня выводите из терпения! Когда окончится траур, понимаете ли вы меня, и тогда… Я вообще не собираюсь жениться…

Агатон. Знаете, я тоже не собирался жениться, но так получилось. Идет человек по ровной дороге, идет, идет, идет. И когда меньше всего думает об этом, споткнется о камень. Так вот и я, видите ли, споткнулся о мою Симку.

Адвокат (не слушает его). Да, да…

Агатон. Человек не знает, что ожидает его в жизни!

 

Явление седьмое

Те же, Симка, Даница.

Агатон. Поди сюда, дитя мое, нам надо поговорить с адвокатом.

Адвокат. Не о чем нам говорить, я должен только извиниться перед барышней.

Даница. Передо мной?

Агатон. Да, я, знаешь, разговаривал с ним об этом.

Адвокат. Замолчите, сударь, прошу вас! Поймите, наконец: ни слова больше! (Данице). Этот господин взял на себя смелость, не будучи никем уполномочен, говорить о некоторых вещах.

Даница. Я просила господина избавить меня от этого.

Адвокат. Я не хотел бы, чтобы вы это истолковали… Разговоры господина не имеют ко мне никакого отношения. Я далек от этого и просил его, чтобы он вовсе не упоминал об этом, но мне кажется, господин не понимает…

Агатон. Как не понимаю, понимаю и ни слова больше не скажу об этом… Я это только так: она мне родня, осталась девушка одинокой; вы – хороший молодой человек и, как я замечаю, ей нравитесь.

Даница (в отчаянии). Кто вам сказал об этом?

Агатон. И я вижу, что вам она тоже нравится.

Адвокат. Сударь, я вам никогда об этом не сообщал.

Агатон. Ну, как говорится… я и сам понимаю, что нет смысла говорить об этом, пока траур. Симка, ни слова больше об этом!

Симка. Сохрани бог!

Агатон. А на меня не сердитесь, ведь я из добрых побуждений, по-родительски.

Адвокат (поворачивается к нему спиной). Мне нужны кое-какие данные, госпожа Даница, которые требует опекунский судья. Вы, вероятно, не сможете мне их сообщить, но, может быть, госпожа тетя… Пожалуйста, займемся этим делом.

Агатон. Да, лучше всего займемся этим делом.

Адвокат. Не можете ли вы позвать госпожу тетю?

Даница. Она слаба, но не будете ли вы любезны пройти со мной к ней?

Агатон. Конечно, мы можем пройти к ней.

Адвокат (Агатону). Вы нам не нужны.

Агатон. Пожалуйста, как прикажете. В конце концов, я здесь, и когда понадоблюсь, вы меня вызовете.

Адвокат (идет следом за Даницей). Будьте спокойны, мы вас не потревожим.

Агатон (когда Даница и адвокат уже у дверей). А об этом, о том деле, не говорите с теткой, предоставьте все мне.

Адвокат (возвращается взволнованный). Замолчите же, наконец, сударь!

Агатон. Да, да, поэтому я и говорю, что не надо ни о чем говорить ей.

Адвокат поднимает в отчаянии руки и уходит.

 

Явление восьмое

Агатон, Симка.

Агатон. Видишь, Симка, как я устроил это дело! Это, скажу я, надо уметь! Не приносят пользы знания без умения.

Симка. Но, мне кажется, они сердятся, когда ты заговариваешь об этом.

Агатон. Конечно, сердятся, так полагается. И ты сердилась, когда обо мне говорили, хотя в душе тебе было приятно.

Симка. Не испортить бы дело.

Агатон. Предоставь это мне. Ты ведь знаешь меня: до сих пор я еще ничего не испортил. Испортил, правда, выборы, когда они были не по душе правительству; испортил одни-другие торги, когда они были не по душе мне; но то – дело другое, то – политика, а это… Предоставь все это мне и увидишь, пойдет как по маслу.

С разных сторон, из разных углов и дверей, с лестницы, входят родственники. У всех чемоданы и пакеты; совершенно ясно, что они уносят больше, чем принесли.

 

Явление девятое

Родственники.

Агатон. Ага, все собрались?

Трифун, Прока, Танасие. А ты?

Агатон. Я? Почему вы меня спрашиваете? Я – дело другое!

Прока. Как другое?

Агатон. Так. Конечно, и вы – родня, я не говорю, что не родня, но, как сказала Сарка, вы, братцы, десятая вода на киселе.

Сарка. А ты какая вода, черт тебя побери?!

Все, нагруженные, стоят в ряд и представляют собой фронт, перед которым ходит Агатон.

Агатон. Какая ни есть, а ближе вас, потому и остаюсь здесь.

Все. Остаешься?

Агатон. Остаюсь, конечно! Кто же иначе будет управлять всем имуществом? С данного момента вы должны считать меня главой семьи.

Трифун. Будь ты главой тому, кому и до сих пор был, а не мне!

Сарка. И не мне.

Агатон. А я не собираюсь быть вашим главой. Не знаю, зачем мне быть главою Сарки. Но вы должны считать меня главой всего имущества, и с данного момента в этом доме действительны только мои распоряжения.

Все. Ого!!!

Агатон. Вы пришли, посмотрели дом, осмотрели в нем все, прожили здесь день и ночь, и хватит! Пришли с пустыми чемоданами, а сейчас уходите с полными, да еще пакеты уносите.

Сарка. У тебя ведь тоже пакеты, Агатон.

Агатон. Если и есть, это тебя не касается. Одно дело я, а другое – вы, вы здесь временно.

Трифун. А ты постоянно?

Агатон. Конечно, постоянно! Вы здесь только гости, а я у себя дома.

Все. Ого-го-го!!!

Агатон. Что вы, братцы, чему удивляетесь?

Прока. Не удивляемся, а поражаемся, крестимся и спрашиваем себя: при чем здесь ты?

Агатон. Знаешь ведь при чем, зачем спрашивать?!

Прока. Спрашиваю потому, что хочу знать, откуда у тебя больше прав в этом доме, чем у меня, у одного, другого, третьего? Почему ты – «другое», и кто дал тебе право кичиться перед нами?

Трифун. Правильно, мы желаем, чтобы ты объяснил нам это.

Агатон. Все тебе надо объяснять!

Все. Мы все желаем, чтобы ты нам объяснил!

Прока. Иначе никто не уйдет отсюда; если ты имеешь право здесь жить, так и мы – тоже.

Все. Да, да! Не выедем отсюда! (Опускают чемоданы на пол.)

Агатон. Что, черт возьми, я должен вам объяснить?

Прока. Объясни нам, на каком основании ты держишь себя здесь хозяином?

Агатон. А вы думаете – это так легко объяснить!

Прока. Не легко, конечно. Потому мы и не соглашаемся выехать.

Агатон. А если я объясню, тогда вы согласитесь?

Все. Сначала объясни.

Агатон. Вот в чем дело, братцы. Вы знаете, неправда ли, что наследницей всего имущества является эта внебрачная девушка.

Все. Знаем.

Агатон. Ну, раз знаете, неужели вам не ясно?

Прока. Как может быть ясно? Если она внебрачная, так ведь ты-то не внебрачный! Она – наследница, но ведь не ты!

Агатон. Подождите, люди, ради бога, дайте договорить до конца. Я дал свое благословение этой девушке.

Сарка. Ию-у! Какое благословение?!

Агатон. Так. Она обручилась, выходит замуж!

Все. А!!!..

Mича. Не может этого быть; она не посмеет сделать этого!

Агатон. Тебя будет спрашивать!

Прока. Дайте же ему объяснить! Ну, хорошо. Агатон, если она обручилась и выходит замуж, так ведь ты не обручился и не собираешься выходить замуж. Мы спрашиваем тебя, при чем здесь ты?

Агатон. Что же вы не спрашиваете, за кого она выходит замуж?

Все женщины. За кого?

Агатон. За адвоката, за своего адвоката!

Все. Что?!

Мича. Это ужасно!

Агатон. Да, за него; вот теперь вы можете понять, почему я здесь. Я вам от ее имени и от имени адвоката говорю: выселяйтесь, братцы, по-хорошему. Оплакали покойника по-родственному, как и сколько умели и могли, все это будет вам оплачено.

Гина. Что будет оплачено?

Агатон. Будет вам выплачено все, что каждому полагается по завещанию, а на панихиду в сороковой день можете не приходить.

Все. И не придем!

Агатон. Конечно, не приходите, и не обязаны приходить, потому что, в конце концов, нельзя же от вас требовать, чтобы вы до конца дней своих оплакивали покойного. Мы, остающиеся в доме, будем и дальше его оплакивать, служить панихиды и жечь лампады. (Вспоминает.) Да, вспомнил, когда сюда вселилась родня, была погашена лампада. Сходи, Симка, зажги лампаду в комнате, где умер покойный; грех, что она не горит!

Симка. Правильно! (Поднимается по лестнице).

Прока. Люди божьи, вы видите, как он обходит все, о чем мы спрашиваем? И благословение дал, и девушку просватал, и адвокат – зять, и лампада покойному, и никак не выложит все начистоту! Почему ты не скажешь нам, братец, ясно и во всеуслышание, что ты и кто ты; от чьего имени ты так хорохоришься?…

Агатон. Хорошо, я скажу вам, только возьмите сначала свои чемоданы.

Все поднимают чемоданы.

Вот в чем дело… Я ближайший родственник, и она попросила меня остаться.

Гина. Внебрачная девица тебе родственница?

Трифун. А наша резолюция – презирать ее?

Прока. И почему это ты ближайший родственник?

Танасие. Я ей гораздо ближе.

Мича. А я?

Агатон. Не знаю, что вы, а я ей ближайший родственник по естественным законам.

Трифун. Что вы скажете! Еще какие-то естественные законы нашел!

Агатон. Да, естественные законы; вот по этим естественным законам он и попросил меня остаться.

Танасие. Кто он?

Агатон. Да зять, адвокат.

Прока (остальным). Никак не ухватишь его ни за хвост, ни за голову. Я предлагаю, братья и сестры, возвратиться каждому в свою комнату, и, когда придет адвокат с полицией, мы потребуем, чтобы прежде всего выселили Агатона.

Все. Так, так!

Агатон. Нет, не так!

Прока. А как, скажи?

Агатон. Не могу сказать!

Прока. Конечно, не можешь!

Агатон. Не решаюсь сказать!

Трифун. Может быть, это тайна?

Агатон (ухватился за эту мысль). Да, это тайна.

Сарка. Ию-у, тайна!

Агатон. Конечно, тайна, а что ты думаешь?!

Прока. Посмотрите только, как он нас дурачит, играет с нами, словно мы дети! Мы не позволим насмехаться над нами! (Остальным.) Разве вы не понимаете, что он хочет выгнать нас отсюда, а сам останется; неужели вы не понимаете, что он для этого и придумал теперь какую-то тайну?!

Все. Никуда не уйдем отсюда!

Агатон (в смущении). Я не выдумал, это великая тайна, и я не могу, не решаюсь открыть ее вам.

Все. Говори!

Агатон. Никогда я не сказал бы вам этого, но. Ох, братцы…

Все с любопытством собираются около него.

Если вы так настаиваете. Я остаюсь здесь потому… подождите. (Вытирается платком.) Я остаюсь здесь потому, видите ли, что этот адвокат, который посватал эту внебрачную девушку, он, видите ли, мой внебрачный сын.

Общие возгласы удивления.

Все опускают чемоданы и пакеты на пол. Раздается крик Симки, которая, возвращаясь из комнаты покойного, спускалась по лестнице, услыхала последние слова Агатона и упала у обморок. Немая сцена длится некоторое время.

Агатон (испуганный впечатлением, которое произвела его ложь, наклоняется и тупо смотрит то на Силку, то на родню. Затем вяло поднимает руки) Ну вот, теперь я все уладил!..

Занавес