Комната писарей в уездной канцелярии. Двери: в глубине сцены – на улицу, впереди слева – в комнату практикантов, справа, в глубине – в квартиру уездного начальника. В углу, за этой дверью – железная печка, труба которой идет сперва по стене прямо на публику, а затем над столом Жики делает поворот влево и проходит сквозь стену над дверью в комнату практикантов. Справа от входной двери у стены старая деревянная скамья, и на ней масса папок, подпертых с обеих сторон кирпичами. Над скамьей портрет князя Милана Обреновича, [2]Милан Обренович – с 1872 года князь, с 1882 по 1889 год король Сербии, сторонник австро-венгерской ориентации. (Прим. перев.)
под ним какая-то прокламация, по бокам которой на стену наклеены какие-то распоряжения, написанные от руки. Вдоль левой стены полки, на них папки с делами. На каждой папке большая буква «Д» и номера. Перед полками стол, на нем огромная книжища – для записи входящих и исходящих – и книга для протоколов. Книга входящих и исходящих открыта, верхняя часть ее приподнята, под нее подложено полено. На столе также груда бумаг. Это стол писаря Милисава, а справа, совсем близко от публики, – стол писаря Жики, на нем еще большая груда бумаг, прижатых кусками кирпича.

Канцелярия грязная. На полу валяются обрывки бумаги, яблочная кожура и томе подобное. На стенах висят какие-то выцветшие бумаги, пальто, веники и другие предметы.

При поднятии занавеса Милисав стоит на своем столе, доставая какую-то папку с самой верхней полки. Жика сидит за своим столом, без воротничка, с расстегнутым жилетом, и держит на голове тряпку, смоченную холодной водой.

I

Милисав, Жика, Йоса.

Жика (выпивает ковш воды о отдает Йосе, стоящему возле его стола). На! Есть там кто на очереди?

Йоса. Есть.

Жика. Сколько их?

Йоса. Человек пять-шесть.

Жика. Ух, привыкла эта публика сидеть на шее у власти! Что ты с ней поделаешь!

Йоса уходит.

II

Милисав, Жика.

Милисав (открыв папку, осторожно трясет ее). Винцо-то небось молодое было?

Жика. Почему молодое?

Милисав. Да потому, что ты с утра уже второй ковш выпил.

Жика. Нет, вино было хорошее, только много… много, братец.

III

Миладин, те же.

Входит Миладин, подобострастно комкая в руках шапку.

Жика (недовольно). Ну, еще что там?

Миладин. Да вот, я пришел, сударь!

Жика. Вижу, что пришел. Давай говори, чего хочешь!

Миладин. Да ведь знаешь ты, господин Жика!

Жика. Ничего я не знаю.

Миладин. Так вот… за справедливостью я пришел, сударь!

Жика. За справедливостью пришел. Будто я пекарь и пеку справедливость. Ты небось думаешь: только ты явился и – дай справедливость, а я открываю ящик – и извольте, пожалуйста!

Миладин. Да я полагаю, закон…

Жика. Оставь ты закон в покое! Закон – это закон, а ты – это ты. Что тебе закон? Родня? Может, кум, свят или дядя?

Миладин. Да нет, сударь!

Жика. Так что же ты к нему лезешь, словно он тебе родной дядя?! Закон не для тебя написан, а для меня, чтобы я знал, сколько тебе надо от него отрезать. Понимаешь?

Миладин. Понимаю. Но вот я…

Жика. Есть у тебя в лавке весы?

Миладин. Есть, господин Жика!

Жика. Вот видишь, и у меня есть. Закон – это мои весы. Положу на весы твою просьбу или жалобу, а с другой стороны – параграф. Мало будет, еще один подброшу, и на этот раз будет мало, суну смягчающее обстоятельство, а если стрелка качнется в другую сторону, подкину отягчающее обстоятельство. Если же опять она не захочет склониться в твою сторону, я, друг ты мой, подтолкну стрелку мизинчиком, и весы – хоп! – и качнутся на твою сторону.

Милисав в это время, раскрыв папку, что-то в ней ищет, злясь, что не может найти. Снова складывает все бумаги в папку, завязывает. Залезает на стол, ставит папку на место, достает другую, развязывает на столе и что-то в ней ищет.

Миладин. Так вот, я то же самое думаю.

Жика. Что думаешь?

Миладин. Да что мизинчиком подтолкнешь.

Жика. А тебе только этого и надо? Теперь я знаю, голубчик, зачем ты сюда пришел. Вторично хочешь с кого-нибудь долг получить?

Миладин. Ей-богу, нет. Только в первый раз.

Жика. Брось ты, какой там в первый раз! Если б в первый, тебе бы мой мизинец не понадобился.

Миладин. Бог свидетель, господин Жика!

Жика. А нет ли у тебя свидетеля понадежнее, чем бог?

Миладин. Нету. Но я больше всего на тебя надеюсь, господин Жика. Уж я решил: попрошу тебя, как человека…

Жика. Э, братец, ты думаешь меня просто так попросить. А ты в своей лавке так действуешь? Приходит, скажем, кто-нибудь и говорить: «Вот пришел я, купец Миладин, и прошу тебя: „Дай мне фунт кофе!“ Дашь ты ему?

Миладин. Так ведь то товар.

Жика. А наука, по-твоему, не товар? Кто мне оплатит мое учение? Я десять лет провел в школе. Да если бы я на каторге отсидел столько, и то мог бы выучится какому-либо ремеслу. А ведь я учился! И не так, как нынешняя молодежь учится: год прошел и – айда в следующий класс. Нет, я, сударь мой, по два, а то и по три года из каждого класса не вылезал, пока эта наука мне не въедалась в плоть и кровь. А ты хочешь просто так: «Ну-ка, господин Жика, пошевели мизинчиком!..»

Миладин. Я так думаю, господин Жика, что ты сделаешь свое, а я уж… знаю, что мне нужно делать. Ведь ты знаешь, лежит у меня та твоя бумажка…

Жика. Ух, чтоб тебе, подумаешь, великое дело. Должен сто динаров, так ты и пристаешь каждый день: «У меня та бумажка, у меня та бумажка…»

Миладин. До сих пор я ни разу о ней не напоминал, господин Жика.

Жика. И никогда больше до конца жизни не смей вспоминать. (Звонит.)

Миладин. Не буду, господин Жика!

Жика. Ну говори, зачем пришел?

Миладин. Так вот в чем дело: некий Иосиф из Трбушницы…

Жика. Знаю я Иосифа. (Снова звонит.)

Миладин. Так вот, этот Иосиф часто заходил ко мне в лавку и…

Жика. Эта скотина Йоса опять ушел от двери! Слушай, дружок, выйди-ка к колодцу и намочи эту тряпку, чтобы мне потом удобнее было тебя слушать.

Миладин. Слушаюсь, господин Жика. (Берет тряпку и идет к двери.)

Жика. Да смотри, достань свежей воды.

Миладин. Слушаюсь, господин Жика. (Уходит.)

IV

Жика, Милисав.

Милисав (который растрепал всю папку). Нет, это ужасно, это уже переходит всякие границы!

Жика, Что?

Милисав. Не знаю, брат, что это за страна, если в самой полиции могут обокрасть полицейского писаря.

Жика. Кого же обокрали?

Милисав. Я, знаешь ли, храню свое белье здесь, в папке, и вот у меня пропали совершенно новые носки.

Жика. А зачем ты их в папке хранишь?

Милисав. Очень удобно, никто не знает. Но вот тебе и на – опять украли!

Жика. Конечно, украдут, раз ты не хранишь белье дома, как все прочие люди.

Милисав. Дома, братец, еще хуже, поэтому я его там и не храню.

Жика. Что, хозяйка ворует?

Милисав. Не ворует, а дело в том, что мы с практикантом Тасой снимаем одну комнату.

Жика. Значит, он таскает.

Милисав. Нет, наденет просто, а как загрязнит – оставит, а я плачу за стирку. А если наденет, по месяцу не снимает. Вот и сейчас – напялил на себя мои новехонькие кальсоны.

Жика. А чего ты их с него не снимешь, пусть ходит голый!

Милисав. Не могу, есть же у меня сердце. Вижу: нет у него своих, мне его и жалко.

Жика. Ну, так тебе и надо! Раз у тебя есть сердце, то кальсоны тебе не нужны.

V

Миладин, те же.

Миладин (приносит смоченную тряпку). Пожалуйста, господин Жика! (Отдает елу тряпку и продолжает.) Так вот, этот Иосиф из Трбушницы частенько заглядывал ко мне в лавку, как честный человек, разумеется…

Жика. Эх! Ну и скотина же ты, купец Миладин. Ведь ты ее не выжал. Столько воды принес, словно я купаться собираюсь. Выйди-ка, пожалуйста, во двор да выжми ее хорошенько. Поди-ка, сделай, а уж потом я смогу тебя без помех выслушать.

Миладин. Слушаюсь, господин Жика. (Уходит.)

VI

Жика, Милисав.

Жика (углубился в бумаги). Никак не могу понять, у кого родился мертвый ребенок. Не умеют эти практиканты по-человечески вести допросы. Из этого протокола, братец, получается, что Любица Пантич доносит на Гая Янковича, что он родил мертвого ребенка.

Милисав (залез на стол, ставит папку на место). А может быть, это Кая Янкович?

Жика (вчитывается). Ей-богу, так и есть… Да-да, точно. Кая Янкович. Точно! Но это К, братец ты мой, и на букву не похоже, оно скорее похоже на колодезный журавль, или на весло, или на уличный фонарь… Черт его знает, на что оно похоже. А тут еще какие-то буковки, мелкие, как бисер.

Милисав. И небось пляшут?

Жика. Как еще пляшут! Не только буквы, а весь двух-этажный дом купца Митры с самого утра у меня в голове пляшет.

Милисав. И долго вы пили?

Жика. До шести утра. Сколько раз я зарекался не мешать подогретой ракии с вином. И все напрасно. Эх, что это за жизнь, пропади она пропадом. Человек не в состоянии даже собственную клятву сдержать, а куда уж там до чего другого!

Из комнаты практикантов вылетает линейка, за ней пресс-папье и слышится возня.

Эй, что там такое? Опять дерутся эти практиканты! Поди-ка, Милисав, ради бога, рявкни там на них по-военному!

VII

Таса, те же.

Таса (вбегает и собирает разбросанные вещи). Прости меня, пожалуйста, господин Жика!

Жика. Что тебе простить, как я тебя прощу! Что это! Государственная канцелярия или нет! Должен здесь быт порядок или нет? Идите на ярмарку и там деритесь, а не здесь! Кто это бросался казенными вещами?

Таса. Я, господин Жика!

Жика. У, старый осел, и ты…

Таса. Прости, пожалуйста, господин Жика, но это больше невозможно выдержать. Три дня назад воткнули мне в стул иглу, так что я подскочил кверху на три аршина; позавчера мою шляпу вымазали изнутри чернилами, и я так весь перемазался, что до сих нор по-человечески не отмылся. Вчера опять подложили на стул четыре кнопки остриями вверх, а я сел и снова до крови исцарапался. Нет, ей-богу, господин Жика, этого больше терпеть невозможно! Честно могу сказать, что я кровью зарабатываю свой хлеб.

Жика. Все это ерунда. Налей в таз холодной воды, посиди в нем немного – и все пройдет. Ты, братец, практикант и должен терпеть. Думаешь, мне, когда я был практикантом, не доставалось. Еще как! Я даже на карандаш садился, но мне его подставил секретарь, и я улыбался, хоть у меня зудило потом больше десяти дней.

Таса. Так и я не обижаюсь, если ты, господин Жика, надо мной подшутишь! Помнишь, как ты недавно разбил мне голову регистрационной книгой? Я чуть от смеха не лопнул. Но я не могу терпеть, когда надо мной подшучивают они! Ведь они моложе меня!

Жика. Что поделаешь, братец, нет канцелярии, в которой этого не было бы. Как же иначе время бы шло? Приходишь утром, в восемь, и сидишь до полдня, а затем с трех и до шести вечера не вылезаешь из канцелярии. Так как же иначе убить время, если старшие над младшими или товарищи друг над другом не подшутят. Но тем не менее, братец, казенными вещами швыряться нельзя.

Таса. А сегодня, господин Жика, намочили они облатки, да и разложили их на моем стуле, а я сел и весь ими облепился. Вот посмотри, если не веришь! (Нагибается, поднимает фалды сюртука и показывает господину Жике свои брюки, все усаженные красными канцелярскими облатками.)

Жика (взбешенный, вскакивает со стула и швыряет в него папками, лежащими под рукой на столе). Покажи это своей жене, старый осел!

Таса. Извини, пожалуйста, господин Жика! (Собирает с иола бумаги, которыми Жика бросался в него, и рассматривает их.) Смотрите, вот оно дело об описи имущества Перича. А я-то его ищу, человек уже пропустил срок подачи кассационной жалобы – и все потому, что дело затерялось.

Жика. В другой раз, если не хочешь, чтобы кто-нибудь пропустил срок подачи кассационной жалобы, не клади бумаг на мой стол. Не клади мне на стол ничего, что имеет срок, понял? Я сроков не люблю, запомни! А теперь, марш!

Таса с собранными бумагами уходит.

VIII

Миладин, те же.

Жика (начинает работать, потом ударяет папкой по столу). А ну ее к дьяволу, эту Каю! Какое мне дело до чужих детей! У меня и без того голова трещит!

Миладин (вносит выжатую тряпку). Вот, господин Жика!

Жика. Э, да ты вроде как к Атлантическому океану ходил выжимать тряпку? Я уж про тебя забыл. Давай сюда! (Берет тряпку и обматывает вокруг головы.)

Миладин (продолжает свое объяснение). Так вот, этот Иосиф из деревни Трбушницы частенько захаживал в мою лавку…

IX

Еротие, те же.

Еротие (входит с улицы, в фуражке). Господин Вича здесь?

Милисав. Никак нет!

Еротие. Конечно, нет, раз он вбил себе в голову, что надо найти соучастников. А спросите, на что ему соучастники? Ищут личность и документы, а не… (Замечает Миладина.) Что, у купца Миладина какое-нибудь важное дело к тебе, господин Жика?

Жика. Да нет, может и подождать. (Миладину.) Выйди-ка, купец Миладин, а как господин начальник уйдет, придешь, и мы с тобой продолжим.

Миладин. Слушаюсь, господин Жика! (Уходит.)

X

Те же, без Миладина.

Еротие (Милисаву). А что, документы, изъятые у того человека, здесь, в ящике?

Милисав. Здесь.

Еротие. Хорошенько их береги, смотри в оба. А книга для записи секретных протоколов здесь?

Милисав. Здесь, господин начальник.

Еротие. Ну так достань ее!

Милисав достает из ящика книгу.

Записывай!

Милисав обмакивает перо и ждет.

«Начальник данного уезда извещает господина министра внутренних дел депешей о том, что он обнаружил во вверенном ему уезде и взял под стражу личность, о которой сообщалось в секретной депеше от седьмого числа сего месяца. Документы, найденные при ней, изъяты и вместе с указанной личностью под усиленной стражей будут направлены в Белград. Секр. Вн. Д. № 4742». Записал?

Милисав. Так точно.

Еротие. Какой там у тебя номер?

Милисав. Секр. 117.

Жика. Так вы еще не телеграфировали господину министру?

Еротие. Да нет, конечно, этот господин Вича пристал: подождите, посмотрим, нет ли у него соучастников, а тогда и сообщим. И вот уже целых два часа прошло, как тот сидит под стражей, целых два часа прошло, как мы спасли государство, а я не извещаю о том министра. Я немедленно иду на телеграф, беру с собой шифры и прямо там напишу. Приходится самому это делать, так как новый телеграфист, если он трезвый, стучит, будто зингеровская швейная машина, а если проведет ночь вместе с господином Жикой, то, как завидит шифрованную депешу, плюется, словно ты ему, прости господи, невесть какую погань показал. И уж тогда он, разумеется, вместо шестерки отбивает девятку, вместо четверки – семерку и вообще устраивает такую путаницу, что в ней до самой смерти не разобраться. Я скоро вернусь. (Идет, у дверей о чем-то вспоминает и возвращается.) Да, бог ты мой! Скажите господину Виче, как только он придет, пусть заберет этого из кутузки и начнет допрос. К моему приходу чтоб закончил, знаешь, это: как звать, откуда родом, был ли под судом и тому подобные вещи. А когда я приду, продолжу…

Милисав. Как, неужели не вы лично будете этим заниматься, господин начальник?

Еротие. Конечно, буду, но все же начнет пусть он.

Жика. Да зачем, можем и вас подождать.

Еротие. Подождать можете, но пусть лучше он начнет. Ведь знаешь этих нигилистов, они очень искусно умеют прятать бомбы. Обыщешь его, как говорится, догола, ничего нет, приведешь на допрос, спросишь учтиво: «Как вас зовут», – а он в ответ на это бомбу – б-ууу!.. И взлетят на воздух и уездный начальник, и весь его персонал. Кто-нибудь же должен остаться, чтобы продолжить следствие и сообщить господину министру о происшествии. Поэтому, знаешь, начните вы, а если я увижу, что он ничего не бросает, я буду тут как тут.

Жика. А мы… значит! (Показывает жестол. как кувыркаются в воздухе.)

Еротие. Может быть, он ничего и не бросит, но лучше быть осторожным! Так, значит… да, не забудьте сказать господину Виче, чтобы он позвал двух граждан в качестве понятых, дело-то уголовное. и следствие без понятых вести нельзя. Так ему и скажите, пусть немедленно начинает, меня не ждет, а я должен послать депешу. (Уходит.)

XI

Жика, Милисав.

Жика. Эх, ну и перетрусил же начальник.

Милисав. А если бы ты только его утром видел!

Жика. Когда утром?

Милисав. А когда мы «Европу» атаковали.

Жика. Ну? А как это было? Разрази тебя господь! Что ж ты мне ничего не расскажет?

Милисав. Как было? Зря я ему разработал такой прекрасный план, за который, как говорится, меня бы и сам Бисмарк похвалил, раз его не выполнили, как было предусмотрено. Что уж говорить, сам начальник не явился на место. Якобы по дороге заговорился.

Жика. А вы что, все сразу ворвались в комнату?

Милисав. Куда там! Во-первых, начальник на место не явился…

XII

Миладин те же.

Миладин тихо проскальзывает в канцелярию.

Жика (не обращая внимания на Миладина). А Вича?

Милисав. И я, и господин Вича прибыли одновременно.

Миладин (подойдя к Жикинолу столу). Так вот, господин Жика, господин начальник ушел.

Жика. Знаю, что ушел, ну и что же?

Миладин. Да то, господин Жика, что, как я тебе говорил, этот Иосиф из Трбушницы заглядывал, как честный человек, в мою лавку и…

Жика. Эй, послушай, ты самый настоящий невежа! Видишь, два чиновника разговаривают, а ты со своим Иосифом из Трбушницы. Как тебе только в голову не придет: эти чиновники валятся с ног от работы, а будет справедливо, если они отдохнут и по-человечески скажут друг другу пару слов.

Миладин. Да я…

Жика. Что: «Да я»? Жди, братец! Не растает твой Иосиф из Трбушницы за день-другой, да и Трбушница не провалится. Жди! Долго ждал, подожди еще денек-другой.

Миладин. Да я говорю…

Жика. А нечего тебе тут говорить, и выйди-ка вон, а как кончим разговор, я тебя позову и выслушаю наилучшим образом.

Миладин. Я, знаешь, про то и говорю, что из-за этого я уже три месяца хожу.

Жика. Ишь ты, три месяца! Ну и что же? А ты что, хотел небось дело в три дня провернуть. Дитя всего-то с кило весом, а ждешь его девять месяцев, а ты хочеш, чтобы я твоего верзилу из Трбушницы выдал тебе за три дня. Ты думаешь, справедливость – дело простое и ее так же легко добыть, как сорвать спелую грушу. Справедливость – это терпение, запомни; и не наскакивай на правосудие, как годовалый бычок, а жди, братец!

Миладин. Да я и так жду вот уж…

Жика. И еще подождешь. А умрешь и явишься пред врата рая, тебе и там скажут: «Жди!» – если только на небесах существует администрация и есть хоть какой-нибудь порядок. А теперь выйди-ка, а как кончим разговор, я тебя позову.

Миладин. Хорошо! (Уходит.)

XIII

Жика, Милисав, Йоса.

Жика. Ну, а дальше? (Звонит.)

Милисав. Я и господин Вича вошли одни.

Йоса появляется в дверях.

Жика. Больше никого не пускай!

Йоса уходит.

Милисав. Сердце у нас в пятки ушло, знаешь, как в таких случаях бывает! Стоим мы, перешептываемся да договариваемся. Я предлагаю взять с собой мешок, ворваться внезапно в комнату и натянуть ему мешок на голову. Господин Вича предлагает наполнить пригоршни молотым перцем, вбежать в комнату и засыпать ему перцем глаза. Пока мы так договаривались, приходит горничная и говорит: «Да вы не бойтесь, он ручной, как ягненок. Я, – говорит, – его утром погладила по подбородочку, он мягонький, как перчатка, и весь пахнет духами!» А мы все стоим и ломаем голову, ведь человек может иметь кожу мягкую, как перчатка, и пахнуть духами, а тем не менее держать револьвер в кармане. Тогда горничная нам и говорит: «Я на него наброшусь!» Бывают, знаешь, такие храбрые горничные, что так на человека и бросаются! Постучала она в дверь, а он оттуда заворковал, словно голубь: «Войдите!» У нас сердце затрепыхалось…

Жика. И ушло в пятки!

Милисав. Ей-богу, ушло! И не то чтоб я испугался, а знаешь… не хотелось погибать. Я, видишь ли, могу с открытой грудью пойти на целый вражеский батальон, но только там, где можно куда-нибудь спрятаться, чтобы в меня не попали. И не то чтобы я боялся, что он в меня попадет, просто погибать не хочется.

Жика. Так кто же вошел первым?

Милисав. Горничная.

Жика. А тот?

XIV

Вича, те же.

Милисав. А, вот и господин Вича, пусть он тебе расскажет.

Вича. О чем?

Милисав. Рассказываю господину Жике, как начальник утром перетрусил.

Вича. Трус! Вот посмотрите, люди добрые, попало к нему в руки крупное дело, можно было арестовать по меньшей мере пятнадцать человек, а он не решается. Да, а где же он?

Жика. Ушел отправлять депешу министру.

Вича. А чего же он, братцы, не подождал, чтобы я ее составил? Кто знает, чего он там понапишет.

Жика. Да нет, ушел он не столько из-за депеши, сколько для того, чтобы спрятаться, пока мы того допросим.

Вича. Как? Неужели он не будет присуствовать?

Жика. Не будет. «Тот, – говорит, – может иметь при себе бомбу – и бум!» А ему, как говорит господин Милисав, не хотелось бы погибнуть. Вот он и велел, чтобы ты начал следствие без него.

Вича. Слава богу, он мне и не нужен. Мне нравится самому руководить всем делом. Дай-ка, господин Милисав, ради бога, те документи, которые найдены у обвиняемого.

Милисав (отдавая ему бумаги). А начальник сказал, что нужны два гражданина, понятые…

Вича. Конечно, нужны. Что скажете, кого возьмем?

Жика. Один у меня тут, а другой… Ну да, ей-богу, и другой есть. Вчера я арестовал трактирщика Спасу.

Бича. Как, неужели из кутузки возьмем?

Жика. А что ж тут, братец, такого? Хоть он и в кутузке, а все равно гражданин. Да ведь не скажешь, что он там за какое-то преступление, а так, фальшивые динары сбывал. Не сам он их чеканил, сбывал только. Взять, братец, хотя бы меня, уж если они мне попадут в карман, я так и норовлю их сбыть. Да и сам начальник, как попадется ему оловянный грош, припрячет его: «Это, говорит, – пригодится, когда в церковь пойду».

Вича. Ну-ка, давай сюда твоих граждан!

Жика звонит. В дверях появляется Йоса.

Жика. Пусть войдет купец Миладин, и скажи стражнику при кутузке пусть приведет ко мне трактирщика Спасу.

Йоса уходит.

Вича (Милисаву). Ты не возьмешься, господин Милисав, вести протокол? Дело секретное да, кроме того, протокол потом к министру пойдет.

Милисав. Разумеется, я буду писать!

XV

Миладин, те же, затем Спаса.

Миладин (войдя, идет прямо к господину Жике и начинает свой рассказ). Так вот, тот Иосиф из Трбушницы часто, как честный человек, заглядывал ко мне в лавку…

Жика (хватает чернильницу). Слышишь, если ты мне еще раз помянешь этого Иосифа из Трбушницы, я тебя чернильницей по башке!

Миладин. Да я думал…

Жика. А что тебе думать. Я позвал тебя сюда в качестве гражданина, а раз ты гражданин – тебе думать нечего!

Вича. Господин Жика, уступи ты мне, ради бога, свое место.

Жика. Охотно! (Встает.) Садись, пожалуйста!

Входит Спаса.

А вот и он, гражданин из кутузки.

Спаса. Ни за что, господин Жика, ей-богу, ни за что.

Жика. Знаю, верю тебе. А то, что ты сбывал фальшивые динары, это так, скорее ради шутки.

Спаса. В спешке, господин Жика, знаешь, как в спешке бывает…

Жика. Ну да, ясно, что в спешке. В спешке его примешь, в спешке и отдашь.

Спаса. Так точно!

Жика. Знаю! Только, братец, не годится, что мы у тебя в ящике нашли больше ста фальшивых динаров.

Спаса. Набралось. Изо дня в день, вот и набралось. Придет клиент, попросит кварту вина…

Жика. Ты ему кварту негодного вина, а он тебе негодный динар.

Спаса. Так точно, господин Жика, точно так, как ты говоришь!

Жика. Ничего, ничего, на сей раз это тебе сойдет с рук. Мне сегодня, видишь ли, нужен один гражданин, который не был под судом, а поскольку в этом городе трудно найти гражданина, который не привлекался бы к суду, то если я еще и тебя засужу… Ладно, пусть тебе на сей раз сойдет, но только поменяй вино, оно у тебя никуда не годится.

Спаса. Поменяю, господин Жика. Извольте, послезавтра я открою другую бочку.

Жика. Ну ладно. А сейчас ступай к господину Виче.

Вича (рассматривает в это время бумаги). Знаете вы, для чего вы здесь?

Миладин и Спаса (в один голос). Не знаем, господин Вича!

Вича. Мне предстоит допросить одного чрезвычайно крупного политического преступника, и по закону нужно, чтобы присутствовали в качестве понятых два гражданина. (Звонит. Вошедшему Йосе.) Принеси из комнаты практикантов два стула.

Йоса уходит в комнату практикантов.

Спаса. Ничего, мы постоим, господин Вича!

Вича. Так не годится, это надолго. Здесь дела на час, если не больше.

Йоса приносит и расставляет стулья. Миладин садится и, вскрикнув, вскакивает, хватаясь рукой за зад.

Жика. Эй, что с тобой?

Миладин. Укололся, сударь! Ух, как крепко укололся!

Жика. Ничего, братец, ничего. Конечно, наколешься, если эта скотина Йоса взял Тасин стул. (Рассматривает стул и берет что-то в руки.) Взгляните, пожалуйста, воткнули ему иголку.

Миладин. Ух, и зудит же, аж за сердце хватает!

Жика. Ты тоже хорош! Ведь не глаза же у тебя с той стороны. Это, братец, шутка. Знаешь, как чиновники подшучивают друг над другом, ну а ты… Садись, садись теперь спокойно!

Миладин, недоверчиво поглядывая на стул, садится.

Вича. Ты перевернул страницу, господин Милисав? Напиши там «составлено» и впиши имена понятых. (Звонит. Появившемуся в дверях Йосе.) Приведи мне того господина из кутузки.

Йоса. Кого?

Вича. Того, утреннего. Словно у тебя полны камеры господ и ты не знаешь, кого привести.

Йоса. А, слушаюсь! (Уходит.)

Вича (Милисаву). Написал заголовок?

Милисав. Ага!

Вича. Этих вписал?

Милисав. Ага!

Вича (гражданам,). Эй вы, слушайте! Не смейте болтать по базару о том, что вы здесь увидите и услышите, ибо это государственная тайна. Если только хоть одно слово сбрехнете, изобью вас как собак – именем государства.

Миладин и Спаса (в один голос). Да нет! Как можно! Помилуйте!

Вича. Запомните, что я вам говорю!

XVI

Джока, те же.

При входе Джоки общее движение. Вича прокашливается и начинает строго.

Вича. Подойди ближе!

Джока (молод, прилизан, расфранчен. Испуганно подходит). Извольте!

Вича. Имя и фамилия"?

Джока. Джордже Ристич.

Вича. Откуда ты родом?

Джока. Из Панчева.

Вича. Пишешь ты, господин Милисав?

Милисав. Пишу, пишу!

Вича. Каково твое занятие?

Джока. Помощник аптекаря.

Вича (делает вид, что усматривает в этом что-то особенное). Ага, значит, помощник аптекаря? Запиши, господин Милисав, так, как он говорит, потом разберемся. (Джоке.) А сколько тебе лет?

Джока. Двадцать шесть.

Вича. Пиши! Был ли когда-нибудь под судом?

Джока. Не был.

Вича. Стой, не перебивай! Был ли когда-нибудь под судом и за что?

Джока. Не был!

Вича (Милисаву). Запиши, господин Милисав! (Джоке.) А знаешь ты, за что арестован?

Джока. Не знаю.

Вича. А можешь ты мне сказать, вообще зачем и по какому делу ты прибыл в этот город?

Джока. Не могу… тайна!

Вича (многозначительно). Тайна? Ага, тут ты и попался! Тебя-то мне и надо! Пиши, господин Милисав. «Будучи спрошен, зачем прибыл в данный уездный город, заявил, что прибыл по каким-то тайным делам, о которых власти не должны знать».

Джока. Я так не говорил!

Вича. А как ты сказал? (Гражданам.) Так он сказал?

Спаса и Миладин (е один голос). Так, господин Вича!

Джока. Извините, пожалуйста, я сказал, что это моя тайна.

Вича. Ну да, твоя, разумеется, твоя! Но теперь, когда мы тебя поймали, теперь она и наша. Господин Милисав, ты пиши так, как я тебе сказал.

XVII

Еротие, те же.

Еротие (осторожно появляется, вздрагивает, встретившись взглядом с Джокой, но, увидев, что никакой опасности нет, быстро устремляется прямо к Джоке. Останавливается, как будто только что увидел, и разглядывает его). Так это тот? А? Так это ты, голубчик мой! Ты, значит? Выбрал этот путь, через мой уезд, а? Э, сынок мой, молод ты, чтобы проскочить мимо меня! У других и то со мной не выходило, а ты захотел! Ты начал, господин Вича?

Вича. Так точно!

Еротие. А сказал он имя, фамилию, возраст?

Вича. Так точно!

Еротие (увидев Миладина и Спасу). А этим что здесь надо?

Миладин y Спаса (одновременно). Граждане, сударь!

Еротие. Да знаю я, что они граждане, да только что им здесь надо!

Вича. Полагается, понятые.

Жика. Сами же вы приказали.

Еротие (вспоминает). Ах, да, господи! А ты сказал, господин Вича, этим гражданам, чтобы они держали язык за зубами?

Вича. Сказал!

Еротие (гражданам). Повешу за язык, если услышу, что вы про государственную тайну треплетесь на базаре! (Снова смотрит на Джоку.) Так, значит, это ты, голубчик мой, а? (Виче.) Сознаётся он?

Вича. Сознаётся!

Джока. Ни в чем я не сознаюсь!

Еротие. Цыц! Поговори еще! Посмотрите на него! Сознаешься ты, сознаешься! А если не сознаешься, все равно придется сознаться, так как я уже телеграфировал министру, что ты сознался. Не можешь же ты теперь менять донесения властей. (Достает из кармана депешу и отдает Виче.) Прочитай-ка ему, господин Вича, как я телеграфировал господину министру, чтобы он в своих показаниях мог этого придерживаться. (Джоке.) А ты слушай и слово в слово повторишь мне на допросе!

Вича (читает). «Господину министру внутренних дел, Белград. В результате невиданных усилий и самопожертвования мне удалось арестовать личность, о которой сообщается в Вашей телеграмме секр. № 4742. Во время задержания жизнь моя была в опасности, так как преступник набросился на меня, и только после отчаянной борьбы мне удалось его одолет…» (В замешательстве.) Но, господин начальник…

Еротие. А что, братец, кто был центром? Ну-ка, кто был центром?

Вича. Знаю, но вас даже не было на месте.

Еротие. Это не имеет никакого отношения к преступнику, был я на месте или не был. Главное, что власть была на месте.

Джока. Но ведь я не защищался.

Еротие. А почему ты не защищался, братец? Кто виноват, что ты не защищался! Читай, читай дальше!..

Вича (читает). «Из признания обвиняемого следует, что он – нигилист и связан с крупнейшими иностранными революционерами…»

Джока. Никакой я не преступник, ни в чем я не виноват, я протестую!..

Еротие. Цыц, говорят тебе! Гляньте-ка на него, он думает, что его пригласили сюда речь держать!

Вича (читает), «…и что в его планы входило взорвать не только династию, но и все государство. Из документов, найденных при нем, эти намерения ясно видны… Прошу дальнейших указаний».

Еротие (Джоке). Ну как, слышал? Теперь ты не можешь говорить иначе, чем так, как я сообщил министру. (Милисаву.) Записал, господин Милисав, что он во всем признался?

Вича. Я его еще не обо всем спросил.

Еротие. А спросил ты, кто он по занятию?

Вича. Помощник аптекаря.

Еротие (разочарованно). Что? Помощник аптекаря?

Вича. Так он заявляет.

Еротие. Ну, разумеется, он так заявляет. Он может также сказать, что он певчий в церкви святого Марка, но ведь мы для того-то и здесь, чтобы разбираться в его заявлениях… Помощник аптекаря! Разве помощник аптекаря может быть революционером?! Напиши, господин Милисав, что он слесарь-механик, или бывший русский офицер, или, если хочешь, бывший испанский матрос. (Джоке.) Ты, братец, ошибся! Сознайся лучше честно и по-человечески, что ты по меньшей мере слесарь-механик, если не хочешь сознаться в том, что ты бывший русский офицер или испанский матрос!

Джока. Я помощник аптекаря.

Жика. А что, господин начальник, можно и так оставить.

Еротие. Оно, конечно, как ты говоришь, господин Жика, эти помощники аптекарей готовят яды, спирты, бенгальские огни и прочие опасные штучки. Но, братец, мне как-то не нравится: помощник аптекаря и – революционер. Нет, что-то мне не нравится! (Джоке.) Ну ладно, пусть ты будешь помощник аптекаря, но ты сознаёшься в том, что имел при себе антидинастические документы?

Джока. Не сознаюсь!

Еротие. Как так не сознаёшься? А это что такое? (Виче.) Где бумаги, найденные при нем?

Вича (дает ему бумаги). Вот они!

Еротие. А это что такое, а?

Джока. Это мои бумаги, их взяли у меня из кармана.

Еротие. Твои бумаги, конечно, твои бумаги! Вот то-то и оно. Это тебя задело, братец ты мой, так что лучше сознайся во всем честно.

Джока. Не знаю, в чем мне сознаваться.

Еротие. Если не знаешь, я тебя научу, в чем тебе следует сознаться. (Виче.) Ты просмотрел эти бумаги, господин Вича?

Вича. Нет еще, господин начальник.

Еротие. Ну давай сперва покончим с этим. (Развязывает пакетик, перевязанный бечевкой.)

Джока. Я не разрешаю этого делать, это мои сугубо личные вещи.

Еротие. Гляньте-ка на него, личные вещи! А то, что ты собирался взорвать государство, это что, тоже твое личное дело? Все это должно быть прочитано.

Джока. Но я прошу вас…

Еротие (не слушая его). Пиши, господин Милисав. (Диктует.) «Затем перешли к чтению документов и бумаг, найденных у обвиняемого в…» (Виче.) Где это у него было?

Вича. Во внутреннем кармане сюртука.

Еротие (продолжает диктовать), «…найденных у обвиняемого в специальном внутреннем кармане сюртука». Записал? А ну-ка, господин Вича, по порядку. (Передает ему бумаги.)

Джока. Но я вас очень прошу, господин начальник!

Еротие. Не о чем, братец ты мой, ни тебе меня просить, ни мне тебя. Разве тебе не ясно, что ты находишься в руках властей, а коль скоро кто-нибудь попал в руки властей – его дело молчать. Понял? Читай, господин Вича!

Вича (развернул первый листок бумаги). Какой-то счет, что ли.

Еротие. Ты читай.

Джока. Но, ради бога…

Еротие (Джоке). Пет! (Виче.) Читай!

Вича (читает). «Белье, отданное в стирку бабке Саре».

Джона. Вот видите!

Еротие (Виче). Да читай же, тебе говорят! Кто знает, что под этим скрывается, ведь у этих революционеров имеются всякие шифры: пишут одно, а означает это совсем другое. Господин Жика, прошу тебя тоже обратить на это внимание.

Вича (читает). «Дюжина носовых платков…»

Еротие. Гм! Гм! «Дюжина носовых платков». Как бы не так! (Джоке.) А ну, скажи-ка нам честно, что ты этим хотел сказать?

Джока. То, что написано.

Еротие. Читай, господин Вича, дальше!

Вича. «Шесть рубашек, три полотенца, четыре пары кальсон».

Еротие. Гм! Гм! «Шесть рубашек, три полотенца, четыре пары кальсон». Разве у него не получается, господин Жика, вроде какой-то диспозиции воинских частей? А?

Вича. «Две егерки».

Еротие. «Две егерки», а? Вот и это мне что-то подозрительно. Две егерки. (Джоке.) Слушай, паренек, скажи искренно, что ты подразумевал под этими двумя егерками?

Джока. То, что написано.

Еротие. Слушай, паренек, я дам тебе поистине родительский совет. За твою вину тебе не миновать пули в лоб, сознаешься ты или не сознаешься. Так почему бы тебе по-хорошему во всем не сознаться, ведь если бы ты сознался, это было бы для тебя смягчающим обстоятельством. Я не говорю, что это смягчающее обстоятельство тебе поможет и тебя не поставят к стенке, но все-таки ты в какой-то мере облегчишь свою совесть. И когда тебя поставят к стенке, ты сможешь со спокойной душой сказать себе: «Я погибаю, но тем не менее у меня есть смягчающее обстоятельство!» Поверь мне и послушайся, говорю это, как отец, ради твоего будущего, ведь ты еще молод и должен думать о своем будущем.

Джока. Ах, что вы говорите, сударь? Какая стенка, какая пуля! Я ни в чем не виноват!

Еротие. Ладно, сынок, я по-хорошему хотел, чтобы ты согласился добром, а раз ты не соглашаешься, потом не раскаивайся, поздно будет. (Виче.) Читай дальше!

Вича. На этой бумажке больше ничего нет. Дальше идет вот эта записная книжка.

Еротие. А есть в ней что-нибудь?

Вича (заглядывает в записную книжку). Первая страничка чистая, только одна дата записана. На второй страничке написано какое-то стихотворение.

Еротие. Ara, стихотворение! Оружие, кровь, революция, свобода… Вот, вот, читай, Вича!

Джока. Я вас хочу попросить!..

Еротие. Что, сознаться хочешь?

Джока. Да не в чем мне сознаваться.

Еротие. Читай!

Вича (читает).

Еротие. Стоп! Да это, друг мой, что-то из лирики! (Джоке.) Нет ли у тебя братец, чего-либо поопаснее? Это ерунда! (Виче.) Нет ли там еще чего?

Вича. Есть. (Читает.)

Еротие. Оркестр, играй, раз, два, три! Не так ли, господин Жика?

Жика. Похоже немного.

Еротие (Джоке). Стыдись, тоже мне революционер! Дюжина носовых платков, полотенца, кальсоны. У тебя тут должны быть ружья, бомбы, а не «четыре пары кальсон». Нет чтобы написать какую-нибудь приличную прокламацию, так, чтобы полиция с радостью надела бы тебе на ноги кандалы. А ты «душенька моя, сердечко золотое», раз, два! Есть там еще что, господин Вича?

Вича. Вот на этой страничке какая-то запись.

Еротие. Читай!

Вича (читает). «Против запоров».

Еротие. Как, как?

Вича. «Против запоров».

Еротие. Aгa, aгa, вот здесь-то кое-что и может быть. Заголовок совсем политический: «Против запоров»! Ведь эти новые люди выступают за то, чтобы ликвидировать армию, ликвидировать чиновничество, ликвидировать тюрьмы. Что касается армии, я в военных делах не разбираюсь, а что касается чиновничества, как его можно ликвидировать, я вас спрашиваю? Ты за то, чтобы ликвидировать, а я, братец, против, так как у меня за спиной тридцать два года государственной службы. Подожди еще восемь лет! Выслужу себе полную пенсию – тогда и ликвидируй. А ты и запоры хочешь ликвидировать? Хорошо, я тебя спрашиваю (Джоке), а где я тебя держал бы с утра под замком, если б были ликвидированны запоры? Ну-ка, скажи мне, где я тебя держал бы под арестом? (Виче.) А ну, послушаем, что он тут говорит против запоров!

Вича (читает). «В стакан горячей воды высыпать ложку английской соли, размешать, выпить и потом немного прогуляться».

Еротие (разочарованно). Да это… как его… от желудка…

Вича (читает). «Самое лучшее средство – касторка, которую можно принимать с пивом, молоком или…»

Еротие. Ну да, так и есть, от того. Это ты для себя перепиши, господин Жика. Ты этим страдаешь. (Виче.) Неужели все?

Вича (просматривает записную книжку). В записной книжке больше ничего нет.

Еротие. Как, совсем ничего? А ты хорошо посмотрел?

Вича. Нету.

Еротие. Нет ли еще каких бумаг.

Вича. Есть одно письмо.

Джока (яростно вскакивает). Я не разрешаю! (Хочет вырвать письмо.)

Еротие. Эй! (Убегает за стол Милисава. Все остальные в испуге вскакивают.)

Джока. Я скорее погибну, чем это позволю!

Еротие. Ara! Ara! Вот оно где! Наступили ему на мозоль! (Дотягивается до звонка и звонит.) Вот оно где! Значит, голубчик ты мой, ущипнули тебя за больное место!

В дверях появляется Йоса. Есть там кто еще?

Йоса. Алекса!

Еротие. Зови его, и оба заходите!

Йоса делает знак головой, входит Алекса.

Еротие. Держите этого!

Джока. Но, господин начальник!

Еротие. Держите, говорю вам! (Лишь после того, как Джоку схватывают, начальник чувствует себя в безопасности и подходит к нему.) Держите его крепче, он угрожает! Запиши, господин Милисав, что он хотел на меня наброситься! Ну что, видишь, господин Бича, правильно я сообщил господину министру, что вел следствие с опасностью для жизни! Но я не пожалею, не пожалею, господа, даже жизнь отдать, если надо послужить государству! Читай, читай, ради бога, господин Вича, кажется, только сейчас мы добрались до главного. (Дэюоке.) Не так ли? Ты об этом письме беспокоишься, да? Ну, так читай, господин Вича, знаешь, какое для меня наслаждение читать чужие письма. Только читай, пожалуйста, букву за буквой, чтобы мы каждое слово слышали.

Вича (читает). «Душа моя…»

Еротие (разочарованно). Опять «душа моя!» (Джоке.) Да ты, братец, настоящий слюнтяй!

Джока. Попрошу вас, я не позволю меня оскорблять!

Еротие. Ишь ты! Посмотрите, что он мне приказывает! Чтобы я тебя не оскорблял, так? А что ты оскорбляешь государство, это ничего, да?! Читай, господин Вича, читай, ради бога!

Джока. Заклинаю вас, господин начальник, не допускайте чтения этого письма. Если уж так должно быть, прочитайте его только вы!

Еротие. Э, нет! Нужно вслух! Нет у меня с тобой ничего общего, чтобы я читал твои письма наедине. Читай вслух, чтобы все слышали. Не слушай его, господин Вича, а читай! Слушайте!

Вича (читает). «Чтобы тебе все было ясно, придется объяснить здешнюю ситуацию…»

Еротие (довольный). Так, братец, наконец что-то революционное. Ситуация, значит, а? Ну что ж, послушаем про эту ситуацию! Слушайте все внимательно, чтобы ни одного слова не пропустить!

Вича (читает). «Мой отец, хотя и уездный начальник, человек старомодный, а если уж говорить искренне, глупый и ограниченный. Раньше он был почтмейстером, но что-то там натворил, так что его погнали со служби, и он потом перешел в полицию…»

Еротие (сперва с любопытством, потом в смятении слушал начало письма, обводя испытующил взглядом всех по очереди. Наконец на его лице отражается полное понимание всего, и он издает отчаянный вопль). Подожди! (Растерявшись, не знает, что делать.) Ну это, как сказать… Подожди, пожалуйста! Кто пишет письмо?

Вича (заглядывает в конец письма; злобно). Пишет его ваша дочка, господин начальник!

Еротие. Что ты говоришь? Не может быть! Откуда моя дочка может быть такой грамотной?

Вича. Вот посмотрите на подпись, если не верите. (Дает ему письмо.)

Еротие (смотрит на подпись). «Марица!» (Убит, сломлен, кряхтит и возбужденно ходит по комнате. Наконец останавливается перед Вичей, вполголоса.) А, того… Как ты думаешь, господин Вича, о ком, о ком она все это пишет?

Вича. Да как будто о вас.

Еротие. И я так подумал. Сразу себя узнал. (Гражданам.) Эй, вы, не слушайте всякую ерунду! Вас сюда не для того позвали, чтобы вы всё слушали! (Сует письмо в карман.) Это письмо, господин Вича, читать не будем!

Вича. Мы обязаны, господин начальник.

Еротие. Это письмо мы читать не будем! Где это написано, что мы обязаны читать письма, которые пишет моя дочка?

Вича. Это документ, найденный в кармане обвиняемого, а здесь следствие. А поскольку я веду следствие, я хочу придерживаться закона.

Еротие. Ты хочешь придерживаться закона?! Эх, закон только выиграет, если ты будешь от него подальше держаться.

Вича (злобно). Из этого письма видно, что барышня кого-то любит и поэтому так обращается с честными сынами родины. А раз так, пусть хоть шум поднимется!

Еротие. А что? Тебя задело?

Вича. Это мое дело, что меня задело, только я требую, чтобы письмо ради полноты расследования было прочитано.

Еротие. Нет! Здесь мы его читать не будем. Мы прочитаем его после – я и ты, – когда останемся одни.

Вича (хватает фуражку). Тогда, господин начальник, я ухожу! (Идет.)

Еротие. Куда ты?

Вича. Я оставляю свой пост и иду на телеграф, чтобы подать господину министру телеграмму с отставкой и сообщить, почему я это делаю.

Еротие. Не обязательно, братец, сообщать министру, можешь и мне.

Вича. У меня это вот уже где сидит. Я мучаюсь и арестовываю этого разбойника, а вы телеграфируете: «Я арестовал его с опасностью для жизни» Я это проглатываю и терплю, так как имею другие обещания, и вдруг – нате вам! Барышня пишет любовные письма. А теперь еще вы не разрешаете читать письмо, хотя мы обязаны это сделать.

Еротие. Стой, брат! Подожди немного! (Гражданам.) Эй, говорил я вам, чтобы вы не слушали! Смотрите, не то вам за все расплачиваться придется! (Жике.) Как, господин Жика, обязаны мы читать письмо?

Жика. Да вроде обязаны!

Джока. Лучше дальше не читайте.

Еротие. А ты помолчи, слышишь! (Милисаву.) И ты, господин Милисав, считаешь, что мы обязаны читать?

Милисав. Так точно!

Еротие. Хорошо! Садись, господин Вича, и продолжай. А письмо читай ты, господин Жика! Дает ему письмо.) Чтобы господин Вича им не наслаждался. (Гражданам.) А вы не смейте слушать, дьявол вас побери!

Жика. Как, с начала?

Еротие. Какой там с начала! То, что мы слышали – слышали! Читай с того места, где мы остановились…

Жика. «А потом перешел в полицию».

Еротие. Ну да, отсюда!

Жика (читает). «Так вот, он и мать пристали ко мне, чтобы я вышла замуж за одного уездного писаря, тощего верзилу, похожего на петуха, а кроме того, пройдоху и первоклассного жулика, от которого стонет весь уезд…»

Вича (вспыхнув, вскакивает). Прошу вас… я не разрешаю читать это письмо.

Еротие. Эге?

Вича. Я не потерплю, я не разрешаю!

Еротие. Ага, теперь видишь, сынок, как дело обернулось? Налетел тут: документ, закон, следствие, а видишь, что получилось! Нет, как только тебе на ум приходит закон, господин Вича, я сразу уж знаю, что все получится шиворот-навыворот.

Вича. Позор, что барышня, дочка нашего начальника…

Еротие (продолжает). Осрамила этого самого начальника.

Вича. Это другое дело.

Еротие. Почему другое?

Вича. То больше ваше дело, семейное. А тут оскорбление при исполнении служебных обязанностей. Я подам иск за нанесение оскорбления.

Еротие. Ну что ж. Подай его мне!

Вича. Я знаю, кому его подать!

Из квартиры Еротие слышен звон разбитой посуды. Дверь резко открывается, и оттуда в канцелярию летят тарелки, горшки и вазы с цветами. Все в страхе вскакивают со своих мест. Открывается дверь, ведущая в комнату практикантов, и из нее выглядывают все практиканты.

XVIII

Анджа, затем Марица, те же.

Анджа (испуганная появляется в дверях). Друг мой! Ты муж, ты отец и ты власть, помоги!

Еротие. Господи, что еще за трам-тарарам?

Анджа. Дочка все в доме переколотила!

Еротие. Видали разбойницу! Мало ей того, что она всех нас здесь так отделала, она еще и дом рушит! Где она?

Марица (появляется и подходит пряло к отцу). Вот я! (Замечает Джоку, бросается к нему.) Джока, милый Джока!

Еротие (удивленно). Что-о-о? Джока?!

Анджа (тоже удивленно). Это… Джока?

Марица. Да, да, это Джока.

Еротие (обнюхивает Джоку). Клянусь богом и душой, это он! Пахнет мятными лепешками.

Анджа (все еще никак не может прийти в себя). Неужели это тот самый Джока?

Еротие. Ну да, тот, чего ты еще?

Марица. Да, тот самый Джока. Я говорила тебе, мама, что он приедет! Вот он и приехал. Я ходила к нему в трактир и искала его там.

Еротие. Кто ходил?

Марица. Я!

Еротие. А зачем тебе надо было ходить, раз не тебе было приказано его арестовать?

Марица. Вот так! Ходила и услышала, что он арестован.

Еротие. Ну и хорошо, что услышала, а сейчас ты его и увидела, а теперь – марш в комнату, а мы продолжим свое дело.

Марица. Нет, я от него не уйду. Вот здесь, перед всем светом я его обниму, и вы не сможете меня с ним разлучить. (Крепко обнимает Джоку.)

Вича (орет). Прошу вас… я протестую! Это канцелярия, это официальное следствие, это государственное учреждение! И я протестую против того, что в государственном учреждении частные лица обнимаются и целуются.

Еротие. Эй, да подожди ты! Чего ты завыл?

Вича. Я прошу записать в протокол следствия, что здесь, в канцелярии, частные лица целуются и обнимаются на глазах у властей.

Еротие. Постой ты, дай мне сперва разобраться!

Вича (в бешенстве). Я протестую во имя государственной нравственности! И я от имени государства заявляю, что мои глаза не могут на это смотреть. Я не обязан, находясь при исполнении служебных обязанностей, смотреть на поцелуи и объятия в государственном учреждении и заявляю, что расцениваю это как оскорбление, нанесенное при исполнении служебных обязанностей. Извольте сами продолжать следствие! (Хватает фуражку и быстро уходит.)

XIX

Те же, без Вичи.

Еротие. Оно, конечно, человек прав. Это оскорбление при исполнении служебных обязанностей. (Замечает практикантов.) А вы что здесь собрались, будто тут какое-то представление? (Хватает письменные принадлежности, линейки, все, что попадает под руку, и швыряет в них, те отступают и закрывают дверь.) И вы, разбойники! Тоже мне герои, навалились на помощника аптекаря, а будь на его месте грабитель, сразу бы задали стрекача! Вон отсюда! (Бьет стражников ногой и выбрасывает их таким образом из комнаты. При этом один из граждан, Спаса, попадается ему на дороге и вылетает вон от пинка. Другой гражданин, Миладин, как только начальник разбушевался, прячется на переднем плане сцены за полкой с делами и тут, притаившись, не дыша, остается на сцене до конца.)

Анджа (пытаясь что-то сказать). Еротие!

Еротие. Цыц!

Марица. Отец!

Еротие. Цыц!

Джока. Господин начальник!..

Еротие. Молчи, Джока, не то я тебя своими руками удушу. Это ты мне по-аптекарски заварил кашу!

Джока. Я только хотел…

Еротие. Цыц! (Андже.) Убери с глаз моих долой и одного и другую, убери их от меня, прошу, у меня все в глазах помутилось.

Анджа хватает Джоку и Марицу и уводит их.

XX

Еротие, Жика, Милисав.

Еротие (Жике и Милисаву). Ну что, люди добрые, видели, что здесь творится? Господин министр читает сейчас мою депешу: «Набросился на меня, угрожая моей жизни», – а он вот здесь, посреди канцелярии, набросился на мою дочку.

Жика. Это…

Еротие. Знаю, что ты хочешь сказать: она на него набросилась. Все едино. Поднимется же шум на базаре; этот Бича во все стороны разнесет.

Жика. Да он сильно разозлился!

Еротие. А как ты думаешь, куда он пошел?

Жика. Да… небось на телеграф.

Еротие. На телеграф? А что ему там делать?

Жика. Наверное, министру телеграфировать.

Еротие. Министру? Какому министру, господи боже! О чем он может телеграфировать министру? Господин Милисав, сбегай ты, бога ради, за ним и скажи, чтобы он не шутил и не мутил воду. Достаточно мне этот Джока намутил, а сейчас еще он!

Милисав встает и берет фуражку.

И слышишь, господин Милисав, если он тебя почему-либо не послушается, скажи телеграфисту, чтобы он ни единой депеши не смел посылать, кто бы ее ни принес, пока я не просмотрю.

Жика. Но ведь это цензура.

Еротие. Пускай! Когда речь идет о спасении государства и династии, я введу и цензуру, и секвестуру, и позитиру, буду пытать и всыплю каждому по двадцать пять. А то как же иначе! Иди, бога ради, господин Милисав!

Милисав уходит.

XXI

Еротие, Жика.

Еротие (усталый, садится на стул и кряхтит). Что теперь делать, господин Жика, скажи, ради бога, братец, что ты посоветуешь мне сейчас делать? Куда я сунусь и что буду делать с этим Джокой?

Жика. Да как вам сказать…

Еротие. Говори!

Жика. Да вы старый полицейский, знаете уж, как в таких случаях поступают.

Еротие. Да если бы и знал, сейчас мне ничего в голову не приходит. Скажи уж ты, если знаешь.

Жика. Я думаю, вам надо дать Джоке возможность убежать, а господину министру телеграфировать: «Несмотря на самую бдительную охрану, указанная подозрительная личность нынче вечером бежала из тюрмы…»

Еротие (размышляет). Гм!.. Бежала… Хорошо, Джока может и убежать, но документы, антидинастические документы! Не могу я сказать господину министру: «Джока бежал и унес с собой антидинастические документы»! Не могу же? Ведь тогда господин министр ответит мне: «Ну хорошо, убежал так убежал, но вышлите документы». А что я пошлю ему, господин Жика? Рецепт от запора или письмо, в котором расписаны я и господин Вича? Так что ли, скажи?

XXII

Йоса, те же.

Йоса (просовывает в дверь голову, не смея войти). Депеша!

Еротие (вскакивает, как ошпаренный). Депеша? Давай сюда! (Выхватывает у него депешу. Йоса исчезает. Нервно распечатывает и читает подпись.) Министр!.. Ух, у меня ноги подкосились. (Валится на стул.) Не смею даже прочесть… Прочти ты, господин Жика! (Отдает ему.)

Жика (читает). «Личность, о которой идет речь в вашей телеграмме от семнадцатого сего месяца, арестована в уезде Иваницком…»

Еротие. Эх, здрасьте вам!

Жика (продолжает читать). «Личность, которую вы арестовали, вероятно, одна из подобных, поэтому препроводите ее в Белград под усиленной стражей вместе со всеми документами, при ней обнаруженными».

Еротие. Здрасьте вам!.. (Пауза.) Что теперь, господин Жика?

Жика. Ничего не поделаешь, придется его препроводить.

Еротие. Кого? Джоку? Его-то я препровожу, если хочешь, даже связанным; посажу в мешок, как котенка, да и отправлю в Белград! Но что я буду делать с документами? Видишь ты, господину министру вынь да положь как раз эти документы!

Жика. Знаете что, господин начальник. Если бы вы меня послушались…

Еротие. Говори, господин Жика, твоими устами глаголет сам бог!

Жика. Покончите со всем этим шумом, который поднимется по поводу того, что ваша дочка обнималась в канцелярии, препроводите Джоку в Белград и извинитесь перед господином министром. Самое лучшее дело: идите вы туда в комнату и благословите их, а затем вместе с дочкой и зятем Джокой отправляйтесь лично в Белград, и там сами лично господину министру…

Еротие (смотрит на него и размышляет). Неужели ты думаешь, так будет лучше? (Размышляет и качает головой.) Слушай, ты совершенно прав. Сам я его отведу, возьму с собой эти бумаги и… ну да! Могу сказать господину министру, что все это затеял из ревности господин Вича. Господину Вичи и так служба не нужна! (Решается.) Верно сказал, господин Жика, так я и сделаю! (Уходит в другую комнату.)

XXIII

Жика, Миладин.

Жика, оставшись один, хмыкнул и сел на свой стул. Где-то нашел тряпку, которую раньше держал на голове, пощупал и, убедившись, что она еще влажная, положил себе на темя, затем опустил голову на руки.

Миладин (выглядывает из-за полок и, увидев, что господин Жика остался один, осторожно подходит к нему и останавливается перед его столом). Так вот, этот Иосиф из Трбушницы частенько заглядывал ко мне в лавку как честный человек…

Жика в ярости вскакивает и сперва бьет его тряпкой по голове, а затем забрасывает папками, бумагами и всем, что попадается ему на столе.

Занавес