Утром трясущуюся, свернувшуюся калачиком Анжелику подобрали казаки, отводившие в безопасное место казачий флот.
— Что это за чудо с разбитой рожей? — услышала Анжелика веселый голос.
— Мишки Мигулина полонянка.
— Повезло казаку — целую маркизу где-то отбил…
— Эй, красотка! Иди сюда…
Сильные руки подхватили не пришедшую в себя, растерянную Анжелику, перенесли и положили на дно большой лодки, набросили сверху что-то тяжелое, мягкое и сухое.
— На, погрейся.
Она мгновенно успокоилась и уснула под смех, говор и крики возбужденных, бодрых, разгоряченных мужчин.
К полудню флот, спрятанный ранее в камышах, подогнали к гряде холмов, где стояли, возвышаясь посреди сплошного моря, казачий обоз и конница. Один казак нашел и привел Мигулина, указал ему на Анжелику:
— Забирай…
Анжелика выглядела скверно. Разбитые губы и нос распухли, один глаз заплыл.
— Кто это тебя так отделал?
— Твоя жена, — ответила Анжелика.
Мигулин, видимо, принял ее ответ за неудачную шутку. Он хмыкнул и сказал:
— Ладно, пошли…
— Вы отступили? — спрашивала Анжелика, торопясь за широко шагающим казаком. — Как же вы теперь будете штурмовать вторую башню?
— А на черта она нам нужна? В такой разлив мы любой протокой в море выйдем.
— Значит, вы сейчас пойдете в море?
— Да вот сидят думают…
На холме в кружке по-татарски сидели атаманы и есаулы, среди них выделялся весь перевязанный окровавленными тряпками Михайло Самаренин. Говорили приглушенными голосами, склонялись над каким-то чертежом.
— Сиди здесь, — ткнул Мигулин пальцем под какую-то телегу, и Анжелика сразу же села и прислонилась к колесу.
Мигулин подошел к совещающимся и остановился, заглядывая через головы на чертеж.
— Азов нам с думбасов не взять, — говорил кто-то из сидящих. — А на вторую башню и силы тратить не стоит. Сколько вчера положили… А если б один день подождали, то без всей этой стрельбы в море б вышли.
— Да кто ж ее знал, что среди лета такая низовка, такой разлив.
— Ладно, что делать будем?
— Мы уйдем, а азовцы вверх по Дону на наши городки полезут, — сомневался Корнила Яковлев.
— Четверть мы оставили, они в осаду сядут, — заспорили остальные. — С Верху еще казаки не подошли. Аюка со своими узкоглазыми обещался…
— На Аюку надежда плохая. Как бы он сам от Москвы не отложился да к бусурманам не ушел…
— Так чего ж ты хочешь?
— Азов осадить, — упорствовал Яковлев.
— Опять за рыбу деньги! Да как же ты его в разлив осадишь?
— Нам от царя указ крымцев и турок воевать, — прохрипел Самаренин. — Турок сейчас воевать возможности нет, со струга на стену не полезешь. Будем воевать крымчаков.
— Правильно. А я чего вам толкую…? Это все Корнила против…
— Помолчи! Загрузим все струги, которые есть, — продолжал Самаренин, — и мимо башни, ериком выходим в море. Места много. Посадим на челны часть конных. Лошадей с коноводами отошлем обратно. И обоз, пока вода не спала, пусть этой стороной сухими местами на Черкасск уходит. Пушки все вытянули?
— Куда там! Самые тяжелые завязли. Еще быки нужны…
— А если лошадей?
— Надсадим. Быки нужны.
— Ты, Егор, и ты, Калуженин, думайте и делайте, что хотите, но чтоб к ночи завязшие пушки были на сухом, — приказал Самаренин. — А конями или быками вы их будете тянуть, это меня не касается. Идите.
— Когда грузимся?
— Как стемнеет. Все. Идите по местам и собирайтесь.
Все поднялись. Мигулин протиснулся к Самаренину. Когда они проходили мимо, до Анжелики долетели обрывки их разговора.
— На турецкий или крымский берег эту бабу высадить… Царский приказ… — убеждал атамана Мигулин.
— Не царский, а Матвеева, — хрипел Самаренин.
— Это — один черт… Привязалась, хоть убей ее… Ей… вон… уже и морду набили, а она уперлась, не отвяжется… Ну так как? Берем?
Самаренин молча махнул рукой.
— Я ее к себе в дубас посажу, — отстав, крикнул ему вслед Мигулин.
В лагере воцарилась предпоходная суета. Казаки еще раз проверяли многочисленные суда и суденышки. Конные метали жребий, кому идти в морской поход, а кому возвращаться с лошадьми. Часть из них Калуженин увел выручать увязшие пушки.
Мигулин сбегал в не успевший уйти обоз и принес оттуда Анжелике сухую одежду.
— Переодевайся…
— Здесь? Сейчас?!
— Да кто на тебя смотрит…
— Я подожду до вечера, — заупрямилась Анжелика.
— Твое дело.
Меж тем казачья флотилия готовилась выходить в море. Казаки подготовили 34 больших струга, называемых «думбасами». Эти судна напоминали неаполитанские фелюки или испанские барселонги. Длиной они были — 50–70 футов, шириной — 14–18. С кормы и носа островаты, без палубы. На каждом было по мачте с примитивным парусом. Но не движение под парусом составляло основу их хода, с каждого борта к судну прикреплялись большие и тяжелые весла-бабайки, штук 10–20. Кроме того, борта укрывались своеобразными шанцами из тростника, соломы или камыша, предназначенными защищать гребцов и пассажиров от стрельбы противника. Эти 34 думбаса стали основными ударными силами казачьей флотилии, кроме них на волнах покачивалось несчетное количество суденышек средних и мелких — «дубов» и «челнов».
Конные сотни спешились, до двух третей казаков стали распределяться по стругам — кому с кем плыть.
Ждали вечера. Уже в сумерках снялся и ушел обоз. Коноводы угнали табуны лошадей, оставшихся без всадников. Мокрый и грязный Калуженин прискакал и сообщил походному атаману, что тяжелые пушки вызволили и под прикрытием полусотни казаков отправили в Черкасск.
— Все?
— В обозе считали, сказали, что — все.
— Добре. Ну, казаки, готовьтесь. Выступаем…
По дорожке, проложенной в зарослях, Мигулин провел и посадил Анжелику в пустой еще струг. Судно оказалось очень шатким. Вблизи Анжелика увидела, что оно — цельное, выдолблено из ствола одного огромного дерева, липы. По бокам были «наставлены» специальные борта, называемые «ошивинами». Но ошивины по сравнению с цельным днищем были очень легкими и не могли обеспечить устойчивости, по-этому по бортам прикреплялись дополнительные пуки камыша, чтоб судно, являющее собой один сплошной балласт, не опрокинулось сразу же.
Анжелика прошла, переступая через нашестья гребные лавки, и села на одну из них.
— Отсюда тебя сгонят, — покачал головой Мигулин. — Тут гребцы сядут. На дно садись.
Анжелика, вздохнув, опустилась около прикрытых мешков и мешочков с запасами. Наощупь и по запаху она определила, что казаки взяли с собой сухари, крупу, гречневую и ячменную муку, сушеную рыбу.
— Может, ты отвернешься? — сказала она Мигулину. — Я переоденусь, пока никого нет.
— Это тебе кажется, — пробормотал Мигулин, но ни спорить, ни возражать не стал, отвернулся и ушел по той же тропе меж зарослей.
Вскоре раздался топот и треск камыша. Видимо, был сигнал, и казаки раскачивая думбас и балансируя, начали размещаться. Двое прошли на нос, двое остались на корме, остальные рассаживались на нашестьях по двое к каждому веслу. На носу и на корме оказалось по рулю и по загребному веслу, и Анжелика догадалась, что струг, не поворачиваясь, может одинаково проворно двигаться и вперед и назад. Мигулин и еще два казака вставили в специальные гнезда подставки для фальконетов — маленьких судовых пушечек. Еще один поднял пику с цветным значком. Всего разместилось более сорока человек.
Справа и слева из-за камыша поднимались на пиках такие же знаки. Через несколько мгновений флотилия оказалась готова к выступлению.
Все напряженно вслушивались, ожидая очередного сигнала. Но вместо него сидевшие в думбасе казаки услышали глухое тоскливое рычание, срывающееся на подвыв.
— Что это? — прошептал кто-то.
— А бог его знает…
Анжелика взглянула на Мигулина. Тот нагнул голову, всем своим видом являя нетерпеливое ожидание.
— Кто это рычит-то…?
Казак, поднявший значок на пике, нервно облизнул губы. Стонущий вой взлетел над камышами, словно кто-то жаловался, но не находил слов. Возбужденное шевеление началось на соседних стругах.
— Это дьявол воет, крымчаков оплакивает, — вдруг громко и даже радостно сказал Мигулин.
— А-а-а… — вздохнул кто-то облегченно.
— Ну, чего ждем-то? — нетерпеливо крикнули из-за стены камыша.
Пронзительный свист… Кто-то невидимый Анжелике, хлюпая по воде сапогами, оттолкнул тяжелый струг. Казаки дружно налегли на весла и рывком выпрямились. Думбас заскользил по воде.
Тьма стремительно сгущалась. Анжелике видно было лишь небо, на котором сквозь поредевшие тучи стали проступать звезды. Вой отдалился, стал стихать. Размеренно налегали на весла казаки, толчками шел думбас. Тихо плескала вода за бортом. Верхушки камыша, раньше попадавшие в поле зрения, совершенно исчезли.
Равномерные колебания судна, четкая как часы работа гребцов принесли успокоение. Анжелика даже придремала, склонив голову на мешок с крупой. Ни о чем не хотелось думать…
Она пришла в себя от тихого разговора. Взмахи весел стали реже, слева и справа опять появилась стена камыша. В шепоте казаков она разобрала слово «ерик».
— Где мы? — спросила она у Мигулина.
— Протокой идем, башни обходим, — тихо ответил он.
— Но вы ж одну разбили…
— Вторая цела. Зачем нам лишний раз им показываться? Пусть думают… — и он неопределенно взмахнул рукой.
— Не на торгу, правь давай, — сразу же подтолкнул его сосед.
Мигулин, сидевший у руля, смолк и стал смотреть выше голов товарищей, чтоб направлять думбас точно за передними.
Чем глубже становилась ночь, тем бесшумнее двигались казачьи суда. Анжелика временами не слышала плеска, лишь капли падали в воду с беззвучно опускавшихся и поднимавшихся весел. Громкое дыхание гребцов заслонило все остальные звуки.
Камыш опять раздвинулся, думбасы вышли из ерика в речку Каланчу. Побыстрее заработали гребущие. Суда так же бесшумно, но гораздо быстрее полетели по поверхности воды. Из-за разлива в море можно было выйти в любом месте, но казаки предпочли старый испытанный путь — по ерику мимо башен в Каланчу. Путь этот они знали, как свои пять пальцев. Наводнение лишь расчистило им ранее заваленный проход по ерику.
Ветер изменил направление, развеял тучи. Вскорости вода должна была спасть, уйти в море.
— Успели… — прошептал кто-то. — Нашим бы теперь под Азовом показаться, чтоб отвлечь бусурман…
— Ш-ш-ш… Молчи…
Воздух стал гораздо свежее. Флотилия незаметно вышла в море, но двигалась по-над берегом. Едва стало светать, атаман передал приказ укрыться в камыши.
Самаренин прошел по залитому камышу, как по суше, наступая на стебли у корневищ. Он придирчиво осмотрел все суда и суденышки:
— Вышли. Зорюйте, казаки. Охрану только на берег пошлите.
Все светлое время просидели в камышах тихо, как мыши. Вдали видны были стены Азова. Там, похоже, не заметили выхода казаков в море. Ночью опять поплыли. Подняли паруса. Изменившийся ветер погнал думбасы в открытое море. Но парусами казаки пользовались неохотно, по великой нужде. Поэтому вскоре их спустили, стали пригребать ближе к берегу.
Азов давно исчез из виду. Справа тянулась тонкая полоска земли. Вставало солнце. Рассвет на море был прекрасен. Но ни один казак не любовался его нежными, чудными красками. Они вглядывались в берег, по едва различимым приметам определяли свое местонахождение.
— Это крымский берег? — тихо спросила Анжелика у Мигулина.
— Еще нет. А что ты шепчешь? Не бойся. Тут хоть ори, хоть стреляй… — ответил Мигулин. — Ты, кстати, надумала, где тебя высадить?
Анжелика смешалась. Только теперь она поняла всю тяжесть своего дальнейшего путешествия. Из упрямства она добилась, что ее взяли в море и вскоре высадят на крымский берег. Но что она будет там делать без гроша и в мужской одежде? Заявится к первому начальнику и потребует, чтоб ее доставили к французскому послу Нуантелю?
— А где вы думаете приставать к берегу? — вопросом на вопрос ответила она.
— По азовскому побережью богатых селений нет. Тут все давно разграблено. Будем, наверное, прорываться через пролив в Черное море, а там уж погуляем…
Анжелика задумалась. Выйдя в Черное море, казаки будут еще ближе к турецким берегам. Возможно, они начнут грабить не татарские, а турецкие селения. Правда, для этого надо пересечь Черное море… Там, где грабеж, можно чем-нибудь разжиться, чтоб потом оплатить дорогу, дать взятку. Турки известны, как взяточники (впрочем, как и русские). Но если их разобьют, а ее поймают…?
— Скажу вам откровенно, месье Мигулин, — сказала Анжелика по-французски. — Место моей высадки во многом зависит от того, будут ли у меня деньги и сколько этих денег будет. Как вы знаете, я осталась без гроша. Смогу ли я рассчитывать на какую-то часть добычи, если вместе с вами приму участие в каком-нибудь… м-м… дельце.
Мигулин изумленно уставился на нее:
— Ты что, вместе с нами грабить будешь?
— Я могла бы стать вашей лазутчицей. Женщинам больше доверяют. Вы прекрасно знаете, что мне необходимо будет за все платить. Там, в Турции… Даже за то, чтобы узнать, где находится наш посол.
— Да уж, — сказал Мигулин. У него до этого, видимо, были какие-то свои соображения на этот счет, и речь Анжелики застала его врасплох.
— Но тебе ведь предлагали дождаться перемирия с турками, присылки турецкой делегации. Тогда мы поставили б им условие доставить тебя к французскому послу в Истамбул… — проговорил Мигулин. — Куда ж ты так торопилась? Не маленькая ведь…
— Так я могу рассчитывать на часть добычи, если помогу вам? — перебила его Анжелика.
— Можешь, — вздохнул Мигулин, чем-то недовольный. — Все в наших руках.
Двое суток блуждала флотилия вдоль побережья. Днем отсыпались в прибрежных камышах, вели разговоры о прошлых походах. Среди казаков были бывалые люди, побывавшие на Хвалынском море, на Яике, на Дарье-реке. Все эти названия Анжелике ничего не говорили. Она мучилась неизвестностью. Достижение одной цели сразу же воздвигало перед ней новый барьер. Теперь встала задача добыть денег и желательно до того, как ее высадят на берег. Она прислушивалась к рассказам казаков, прикидывала, сравнивала. Жизнь среди парижского преступного мира научила ее многому, она ничему не удивлялась. В этом у нее было преимущество даже перед Мигулиным. Казак же после ее последних распросов стал присматриваться к ней с новым интересом. В этом интересе чувствовался привкус разочарования.
— Вам претит то, что я так спокойно говорю о грабеже и о своей доле? — спросила Анжелика в лоб. — Но ведь вы все сами грабители и разбойники. Ванга служба царю — прикрытие самого обыкновенного пиратства.
Мигулин, не желая спорить, развел руками:
— Чего уж теперь. Какие есть.
Ночью, в темноте и тумане флотилия опять отходила от берега и устремлялась на веслах или под парусами южнее и южнее. Постепенно установилось безветрие. Солнечные лучи сжигали, казалось, все живое, и только ночью Анжелика приходила в себя и могла отдохнуть.
Как-то на рассвете вдалеке заметили корабль. Паруса его безжизненно обвисли. Штиль лишил судно подвижности.
Криками и размахиванием флажков на пиках Самаренин передал всем какую-то команду. Флотилия быстро развернулась полумесяцем. Гребцы навалились на весла. Быстрее и быстрее заскользили по воде думбасы. Они охватывали казавшийся спящим корабль с двух сторон. Мигулин и еще несколько казаков, толкаясь и мешая друг другу, разматывали какие-то веревки с крючьями на концах. Анжелика и Мигулин встретились взглядами.
— Ну вот, дождалась. Сейчас грабить будем, — странным тоном сказал казак, но потом спохватился. — Ты гляди и вправду не полезь…
Над кораблем взлетело и застыло на одном месте белое облачко. Свист ядра и звук пушечного выстрела долетели одновременно.
— Проснулись… — рассмеялся кто-то из казаков.
Думбасы стремительно приближались к кораблю, зайдя со стороны носа. Редкие выстрелы из носовых пушек не причинили пока казакам никакого вреда.
— Чей там флаг? — крикнул один из гребцов, оглядываясь через плечо.
— Какая тебе разница? — отозвался Мигулин, согнувшийся над фальконетом.
— Интересно все-таки…
— Висит. Не различишь…
Суденышки на краях полумесяца охватывали неподвижный корабль и оказались под прицелом его бортовых орудий. Первый мощный залп потряс воздух… Казаки ответили дружным, злым криком. Ударили их фальконеты. Сквозь дым, окутавший корабль, Анжелика различила взлетевшие обломки досок, щепки. Нос корабля нарастал, заслоняя рассветное небо. Защитники разом высунулись из-за борта и встретили казаков таким же злым криком и стрельбой. Несколько пуль свистнули у Анжелики над головой, один из казаков охнул и застонал. Мигулин вскочил на ноги, раскружил над головой конец веревки с гудящим железным крюком и метнул. Как только крюк упал на борт корабля, Мигулин, вцепившийся в веревку, прыгнул с думбаса, пронесся над водой, стукнулся о борт и, перехватываясь руками, стал карабкаться по веревке вверх.
Еще несколько веревок с крючьями атакующей коброй взметнулись над думбасами и упали через борт на палубу корабля. Защитники пытались выдернуть крючья, но безуспешно — карабкающиеся казаки давили на них всей своей тяжестью.
Сменяя орудийный гром, затрещала ружейная и пистолетная стрельба. Казаки муравьями полезли со всех сторон на корабль. Гребцы бросили свои бабайки и спотыкаясь и переступая через Анжелику, метали крючья, срывались с думбаса, бились о борт корабля и карабкались вверх.
Оставшись одна, Анжелика тоже ухватилась за веревку и хотела подобно другим лезть на корабль, но тут возле нее плюхнулся в воду какой-то тяжелый круглый предмет, в котором она с ужасом узнала отрубенную голову одного из гребцов. Сверкнув вытаращенными глазами, голова скрылась в волнах. Анжелике стало дурно, она закрыла лицо руками и опустилась на скамью, но тут же вскочила. Она ухватилась за свисающую сверху толстую просмоленную веревку, хотела так же, как и все, пролететь над водой, упереться в борт корабля ногами и карабкаться вверх, но думбас под ней закачался, пришлось балансировать, крепче держаться за веревку, и совершенно неожиданно Анжелика обнаружила, что подтащила судно прямо к борту корабля.
В этот момент какой-то человек, одетый по-европейски, с криком сорвался и рухнул сверху на думбас. От толчка Анжелика вывалилась за борт и повисла, вцепившись в веревку. Она перепугалась, но смогла разглядеть, что упавший сверху человек ударился об ошивину и теперь безмолвно зевал, не в силах вдохнуть. Раскачавшись на веревке, Анжелика достала ногами борт думбаса и подтянула его поближе. Перебравшись на струг, Анжелика обнаружила, что свалившийся сверху европеец, по всей вероятности, переломал все кости, у него не было даже сил закричать. Судя по одежде, это был итальянец. Она склонилась над умирающим. Тот что-то беззвучно прошептал и закатил глаза.
«Ему уже не поможешь», — подумала Анжелика. На поясе итальянца она обнаружила богато расшитый кошель, но внутри оказалось всего несколько серебряных монет. Да, не на такую добычу рассчитывала она… Мало… Все это время наверху шел бой. Еще несколько человек сорвались оттуда, казак и два итальянца, все они исчезли под водой. И еще двое, сцепившись, упали в волны и продолжали драться, стараясь придушить или утопить друг друга. Кто-то прыгнул сам. Он нырнул, вынырнул и поплыл к думбасу, где находилась Анжелика. «Он хочет сбежать… Ему нужно судно… Он утопит меня…» — пронеслось в голове. Весло оказалось очень тяжелым, и Анжелика подняла небольшой мешок с крупой. Когда черная курчавая голова поднялась над бортом думбаса, Анжелика ударила сверху мешком…
Справа и слева к кораблю приставали все новые и новые думбасы и челны. Новые толпы казаков карабкались на высокий борт. Впервые Анжелика увидела их всех при свете дня и так близко. Казаков оказалось тысячи полторы, все прекрасно вооруженные, разгоряченные, загорелые. Они буквально облепили корабль. Последним пристал думбас с Самарениным и его подручными. Сверху, с борта оттеснившие экипаж казаки сбросили им веревочную лестницу. Струги вокруг корабля стояли так тесно, что соприкасались корпусами, и Анжелика решила перебраться поближе к раскачивающейся веревочной лестнице, по которой довольно быстро забрались наверх походный атаман и его приспешники. Переступая с борта на борт, качаясь и хватаясь за пуки камыша, прикрепленные для защиты от пуль, Анжелика смогла добраться до атаманского судна. Остававшийся в думбасе казак замахал на нее руками:
— Иди… иди отсюда! Бабам здесь не место…!
Анжелика, не отвечая, ухватилась за веревочную лестницу и полезла вверх. Казак попытался остановить ее, но удовольствовался тем, что несколько раз лапнул ее ягодицы, и, хихикнув, сел обратно. Лягнув пустоту, Анжелика стала карабкаться. На уровне борта она немного помедлила, с палубы неслись дикие крики, лязг железа и стрельба, над головой ее свистнула пуля. Все же она выглянула краешком глаза. Палуба была залита кровью и завалена трупами. Казаки оттеснили немногих оставшихся в живых под капитанский мостик, окружили и вскоре должны были уничтожить. Остатки экипажа держались; благодаря тесноте и хорошей выучке они отбили несколько разрозненных наскоков, все слабые из их числа погибли или получили ранения, остались самые сильные и выносливые, настоящие морские волки. Особенно выделялся один, размахивающий огромной алебардой, срубившей голову не одному казаку.
Переваливаясь через борт, Анжелика услышала крик Самаренина:
— Чего возитесь? Все назад…
Казаки, окружившие экипаж, отскочили. Подручные Самаренина разом шагнули вперед и открыли пальбу из ружей и пистолетов. Дым заволок группу защищавшихся итальянцев, раздались стоны, крики и предсмертный хрип.
— Посмотрите, кто там живой остался, — распоряжался Самаренин. — Да тащите сюда…
Казаки, подхватив под руки, приволокли и бросили под ноги атаману нескольких раненых, среди них оказался и чернобородый здоровяк, размахивавший алебардой.
— Кизилбашенин, сюда!
Толмач Иван Кизилбашенин, знавший языки всех народов, живущих по побережью моря и плавающих по его волнам, вынырнул из-за спин.
— Расспроси, что за люди.
Анжелике ничего не было видно из-за спин. Но казаки затихли, вслушиваясь в слова толмача и ответы раненого. Лишь стоны раненых и умирающих нарушали эту тишину.
Корабль оказался частной собственностью какого-то венецианского купца (имя его Анжелика не поняла), который промышлял торговлей живым товаром, команда — итальянцы и греки. Корабль побывал в Кафе на невольничьем рынке, но рабов там продавалось мало, цены поднялись, и капитан, поверив слухам, отправился в Азовское море, но попал в штиль…
— А что за слухи? — уточнил Самаренин.
— Слухи были, что под Азовом турки много русских побили и что закубанские народы удачно на Дон в набег ходили… — объяснил Кизилбашенин.
— Когда ж эти слухи появились?
Как оказалось, слухи появились перед тем, как Даудов, посол русского царя, проехал через Крым на переговоры с турками. Говорили, что царь испугался турецкого нашествия и послал Даудова просить мира.
— А много сейчас в Крыму народу?
— Нет. Орда ушла на Украину и под город Каменец. Вернулись немногие, пленных пригнали мало…
— Спроси его, стоят ли вдоль побережья татарские отряды? Где стоят?
— Говорит, что не видел. Вообще, говорит, мало. Все крымские люди к султану на Днестр и на Буг ушли.
— Та-ак, — протянул Самаренин, прикидывая что-то в уме.
— Ты спроси его, много ли за него и за живых выкупа заплатят, — посоветовали из толпы.
— Это мы всегда спросим… Спроси его, Иван, когда он в Кафе был, откуда туда приплыл и что в мире слышно.
Кизилбашенин, говоривший на смеси греческих, итальянских, французских и турецких слов, перевел.
Раненый срывающимся голосом ответил на одном из южно-итальянских диалектов, что в Кафе были неделю назад, туда пришли из Констанцы, а в Констанцу из самой Венеции. В мире неспокойно, французский король напал на голландские города, в Средиземном море хозяйничают пираты, турки объели и разграбили все нижнее течение Дуная, и султан повел их на север, на поляков.
— Вон они куда все… — задумчиво сказал Самаренин. — Ну а ты, моряк, сколько можешь дать денег, чтобы мы тебя отпустили домой.
— Все, что есть с собой, все берите, — перевел Кизилбашенин.
Казаки расхохотались.
— Это мы и так заберем, — отсмеявшись, сказал Самаренин. — Сколько за тебя из дому пришлют?
— Он говорит, что бедный человек, дома у него мало… Ничего, говорит, дома нет…
— Все они так говорят. Пусть у нас поживет, подумает… — зашептал Самаренину на ухо какой-то есаул.
— А может — к нам? — спросил Самаренин, отмахиваясь от есаула. — Нам хорошие моряки нужны.
— Он говорит, что подумает. Все равно, говорит, болею… Ранен то есть…
— Это верно. Эй, казаки, поглядите, чего у них по трюмам. Пошарьте…!
По этому сигналу казаки рассыпались по всему кораблю и занялись грабежом. Раненых бросили без присмотра, справедливо полагая, что никуда они не денутся.
Анжелика, подождав, пока толпа не рассеялась, присела над раненым итальянцем и, отстранив толмача, сама стала делать ему перевязку. Пуля попала ему в левое плечо, вторая скользнула по ребрам, третья задела кожу на виске.
— Как вас зовут, сеньор? — спросила она по-французски.
— Луиджи, мадам, — отозвался раненый, но, опомнившись, встрепенулся. — Что вы здесь делаете, позвольте вас спросить? Кто вы?
— Я пробираюсь в Турцию, к французскому послу, господину Нуантелю. Я — французская дворянка.
— О, эти французы…! Когда мы шли в Кафу, у нас на борту было несколько французов. Один из них, если мне не изменяет память, должен был встретить в Крыму какую-то женщину… Не вас ли, мадам?
— Как его звали? — оживилась Анжелика.
— Как его звали? Ах, сударыня, у меня после этой драки все мозги набекрень. Он — очень знатный человек…
— Ну же… Я вам напомню: он — граф…
— Да, он, действительно, граф… или маркиз…
— Де Пейрак!.. — воскликнула Анжелика. — Его звали граф де Пейрак?
— Не-ет, — уверенно покачал головой раненый. — Не помню, как его звали, но не Пейрак.
— Это бывает, он мог сменить имя… Но какой он внешне? — цеплялась за соломинку Анжелика.
— Внешне? — итальянец замахал руками, пытаясь изобразить портрет интересующего Анжелику француза. — Он не высок, но и не низок… Недурен собой… У него светлые волосы…
— Светлые волосы?! — в разочаровании вскричала Анжелика. — А сколько ему лет? Он молод? Стар?
— О! Конечно, он молод! Лет двадцать, двадцать пять…
— А-а… — растерянно протянула Анжелика. — Это не он…
— А какого человека вы ищете, мадам? — пытался утешить ее итальянец. — Ведь тот был не один. Их было несколько… Опишите! Может быть, я видел того, кого вы ищите.
— Я ищу мужчину лет сорока с небольшим, темноволосого, прихрамывающего на одну ногу… У него очень красивый голос…
— Красивый голос? Кто может сравниться голосом с нами…! А чтобы прихрамывал… Нет, мадам. Из наших пассажиров никто не хромал.
— Не он, — обреченно пожала плечами Анжелика.
— Я вспомнил имя женщины, которую он хотел встретить, — вскинулся раненый итальянец, опасаясь, что разочарованная Анжелика сейчас отойдет.
— И как же ее зовут?
— Пласибельеро, мадам.
— Пласи… бельеро…? — удивилась Анжелика.
— Да, мадам! Он называл ее именно так! — настаивал раненый.
— Странно, — только и могла сказать Анжелика.
Весь день казаки обыскивали и грабили захваченный корабль. Их суденышки были наготове. Один думбас специально снарядили, чтоб отправить пленников на Дон. Гребцы лениво спорили с начальством:
— Чего их туда возить? Давайте мы к ногаям их отправим, те заплатят…
Ехавшие покупать рабов сами оказались живым товаром. Распрошенный Анжеликой итальянец просил, чтоб его не продавали:
— Я хороший моряк. Я вам пригожусь. А турки прикуют меня к веслу и погубят и жизнь и все мои способности.
— Не бойся, не продадим, — ухмыльнулся распоряжавшийся отправкой сотник. — Поживешь у нас, и домой не захочется.
— Никаких ногаев. Гребите домой, — распорядился Самаренин.
— А пройдем?
— Пройдете, черти вас не возьмут…
Казак, взобравшийся на мачту, разглядывал окрестности, но море было чистым, штиль задержал все парусники в портах и гаванях.
Ближе к вечеру походный атаман и прочее начальство собрались на палубе и склонились над каким-то чертежом — ландкартой.
— Самое время этот городок пощупать…
— Там добычи — одни бараны…
— Почему? Селение богатое, они подряд три раза на Украину и к нам приходили. Там и кроме баранов что-то есть…
— Решено. Идем брать… Ты — вот отсюда, а мы все — отсюда, — стал показывать по карте Самаренин.
Объясняя, он оглянулся и встретился взглядами с Анжеликой, поморгал, что-то вспоминая, и опять склонился над чертежом.
После окончания совета Мигулин отделился от группы атаманов и подошел к Анжелике:
— Сегодня ночью высадим тебя. Пойдем в каюты, посмотрим, что там у них из добра по сундукам. Тебе переодеться надо.
Они спустились вниз, стали переходить из одной каюты в другую. Все было разбито, разбросано, порвано.
— Погляди, — ткнул Мигулин носком сапога кучу какого-то платья. — Тут лахунов — море.
Анжелика присела и стала брезгливо перебирать чью-то одежду.
— Как высадимся, пробирайся на запад. Чем дальше, тем лучше, — поучал Мигулин. — Вот, одень на палец.
Он достал из поясного кошелька перстень с довольно крупным бриллиантом и протянул Анжелике.
— Как дойдешь до какого селения, покажи первому встречному и скажи: «Баба». Глаза у него загорятся, но он тебя к старшему отведет. Старшему сразу отдавай перстень и говори: «Кафа». И дай ему еще несколько монет, — при этих словах Мигулин подал Анжелике небольшой, но тяжелый кошель. — Сомнительно, конечно. Воры они страшные. Но бывает, что и честные встречаются. Как он тебя в Кафу доставит, ищи ваших, что тебя встречают…
— Откуда ты знаешь…?
— Слыхал краем уха, как ты с тем влохом разговаривала.
Все оборачивалось лучше, чем представлялось недавно Анжелике.
— Это твой перстень? — спросила она Мигулина, разглядывая рассыпающий огоньки камень.
— Чей он только не был…!
Анжелика почувствовала некоторую растерянность. Ей просто так отдавали бриллиант в пять тысяч ливров.
— Как я могу отблагодарить тебя? — спросила Анжелика, не поднимая глаз.
— Э-э, мне доброе дело на небесах зачтется, — усмехнулся казак. — Жива останешься, сочтемся. Как-нибудь…