Возвращение Исмаила-аги сорвало план Анжелики. Еще он не подъехал, а верные слуги уже ругались, обвиняя друг друга во всех грехах.
— Ты пялил на нее глаза! — кричал старый на молодого. — Ты хотел меня убить!
— А ты не пялил? — огрызался молодой. — Зачем ты посылал Фаину к этой женщине? Чтоб к тебе в юрту привела? Сам аллах разбил камнем рожу этой мерзкой сводне!
— О, аллах! — искал свидетелей старый. — Послушайте, что говорит этот молодой ишак! Я посылал Фаину… Где она? Фаина!..
Служанка Фаина плакала навзрыд и не находила слов для достойного ответа.
Исмаил-ага быстро навел порядок.
— Вы все поедете к Перекопу, — объявил он воинам. — Гяуры-запорожцы грозят Крыму. Одно спасло нас — они пришли без орудий. Но они готовят новый поход…
Охранники стали собираться в дорогу. Проделавший нелегкий поход Исмаил-ага уселся у юрты, блаженно щурился, надувал щеки и негромко фыркал:
— Пфф… Пфф… Пфф…
Анжелика не выглядывала из пещеры.
— Через три-четыре дня я догоню вас, — говорил Исмаил-ага воинам.
— А кто же будет сторожить эту женщину, прекрасную, как пери? — спрашивал старик. — Мысли ее далеко… Она так и рвется убежать отсюда.
— Э-э… Откуда ты знаешь ее мысли, старик? Там видно будет, — небрежно ответил Исмаил-ага, скрывавший свое вожделение от воинов. — Отдам в работу нашим женщинам. Пусть живет со всеми…
Воины ушли, раскланявшись с Исмаилом-агой. Анжелика, забившись вглубь пещеры, содрагалась от предчувствий, и они не обманули ее. Ночь, последовавшая за всеми этими событиями, осталась в ее памяти навсегда. Анжелика запомнила ее, как запомнила бы посещение ада…
Истерзанная, раздавленная, измученная вышла она утром из пещеры. Исмаил-ага, очень довольный, распоряжался внизу, посылая служанку то туда, то сюда. Ему вдруг захотелось выпить, но горилка кончилась, и он решил отправить Фаину в греческий поселок. Как паук по паутине, перебегал он из юрты в юрту, что-то рассказывал служанке и показывал ей на пальцах. Анжелике вдруг пришла в голову мысль дождаться, пока он останется один, ударить его ножом и ускакать на его же коне.
Служанка подняла на плечо пузатый кувшин и пошла к броду, чтоб переправиться на соседний остров, а оттуда — к грекам. Исмаил-ага прокричал ей вслед еще несколько наставлений и стал подниматься к пещере. При виде Анжелики его глаза вновь вспыхнули. «Надо отдать ему должное — он неутомим», — подумала она, отступая вглубь пещеры. Где-то был нож… Но Исмаил-ага уже схватил ее за руку и, напевая что-то, потащил к покрытому шкурами ложу. Анжелика была слишком измучена, чтоб сопротивляться. Исмаил-ага неистовствовал, исторгая из ее груди невольные стоны, а она считала секунды, минуты… Господи, когда же это кончится?..
— Фух… — Исмаил-ага откинулся и утер потный лоб.
— Эй!.. — донесся в пещеру чей-то далекий крик.
Исмаил-ага прислушался, потом по-кошачьи мягко вскочил на ноги и, бесшумно ступая, двинулся к входу в пещеру.
Анжелика молча лежала, с трудом переводя дыхание. Ей было все равно. Но следующий крик заставил ее тоже вскочить.
— Эй, татарва!..
Это был голос Мигулина! Исмаил-ага вслушивался, затаившись у входа, как кошка вслушивается в возню в мышиной норе. «Мигулин здесь, на острове!..» — оторопела Анжелика.
— Куда ж ты, падла, задевался? — донеслось снаружи.
Анжелика поняла, что Мигулин перебрался на остров и, опасаясь засады, дразнит татарина, чтоб тот выскочил на открытый бой.
Из-за плеча Исмаила-аги она выглянула из пещеры. Вокруг юрт никого не было, голос долетал из-за горы, с берега моря. Исмаил-ага ворчал, но не высовывался. Под руками у него была только сабля, лук и колчан со стрелами остались в юрте.
— Эй, курдюк бараний! — голос Мигулина стал удаляться; видимо, он двинулся по берегу вокруг горы.
Анжелика попыталась высунуться, но Исмаил-ага оттолкнул ее ногой вглубь пещеры. Он никак не мог понять, как на острове могли оказаться русские, чего им надо… Может быть, он надеялся отсидеться.
Мигулин обошел гору, голос его стал долетать с другой стороны:
— Татарва, гад вонючий! Я твою маму…!
Исмаил-ага сопел и переступал с ноги на ногу. Анжелика вновь подобралась к выходу и с нетерпением ждала, когда же появится казак.
Он появился на тропе, ведущей от моря, постоял, разглядывая юрты, и хозяйским шагом спустился к ним. Исмаил-ага заскрипел зубами, но не тронулся с места, высматривая, не покажется ли еще кто-нибудь. Больше никого не было.
«А что если взять что-нибудь тяжелое и дать прислушавшемуся татарину сзади по голове?» — пришла Анжелике мысль. Она оглянулась, ища чем бы ударить.
— Ну, чего прячешься? Уср…ся? — кричал внизу Мигулин. — Козел обрыганный!..
— Вэх! — Исмаил-ага не стерпел и выскочил наружу.
Видно, мигулинские слова оскорбили его до глубины души, он подпрыгивал, хрипел и ругался, мешая русские и татарские слова.
— Твое сердце на ладошка положу… — разобрала Анжелика в потоке ругательств и угроз.
— Ага! — обрадовался Мигулин. — Явился! А ну, иди сюда! Я тебе хвост натреплю! Иди, придурок!
Исмаил-ага подпрыгнул, скрипнул зубами и, размахивая саблей, бросился вниз. Мигулин обнажил свою и отступил в сторону, освобождая место для боя.
Зная силу и неутомимость татарина, Анжелика закрыла лицо руками и отвернулась. Лязг и крик подсказали ей, что противники столкнулись… Она заткнула уши и, шатаясь, пошла вглубь пещеры, но тотчас же опомнилась. Она должна помочь Мигулину!.. Анжелика метнулась к выходу. Внизу казак и татарин, взвизгивая, полосовали саблей по сабле.
Где-то там, в юртах, должно быть оружие… Анжелика побежала вниз. Мигулин краем глаза заметил ее приближение и крикнул:
— Уйди, дура-баба! Уйди, Христом-богом тебя прошу!..
Тут татарин нанес сокрушительный удар, и казак, успев закрыться, не удержался на ногах и влетел в распахнутый вход юрты. Исмаил-ага, завывая, ринулся за ним. В следующее мгновение Мигулин выскочил обратно, юрта повалилась, но татарин каким-то чудом сумел выбраться наружу, и снова их сабли с лязгом скрестились.
Лезть в поваленную юрту в поисках оружия было бессмысленно. Анжелика остановилась в растерянности, потом решилась и подобрала камень.
— Вот именно, — крикнул Мигулин, заметив ее движение. — Мне по горбу не попади…
Он не мог прогнать Анжелику, оставалось только подбодрить ее. Исмаил-ага тоже заметил камень в ее руках и самонадеянно закричал:
— Бей! Бей его!
Камень, пущенный неверной рукой, полетел совсем не туда, куда хотела Анжелика.
— Что-то слабо, — оценил бросок Мигулин. — Не кормили тебя тут, что ли?
Он дрался умело и упорно. Дразнил татарина улыбкой, переговаривался с Анжеликой… Исмаил-ага, утомленный «ночью любви», стал задыхаться. Он рубил с плеча, но сабля его с визгом рассекала пустоту.
И вот Мигулин еще раз присел под свистящим лезвием и вдруг косым режущим ударом снизу вверх располосовал открывшемуся Исмаилу живот…
Татарин с диким воем рухнул на землю и покатился, вздымая клубы пыли. Мигулин прыжком догнал его, наступил на руку с саблей и, жмурясь, сильно ударил по голове. Голова Исмаила-аги треснула со звуком спелого арбуза. Все было кончено…
Мигулин отер лезвие о полу татарского халата, сунул саблю в ножны и устало сел тут же, неподалеку.
— Фу-у-х… — сказал он. — Ну, у тебя и знакомые!
Спасенная Анжелика бросилась к нему, упала и, зарыдав, положила ему голову на колени.
— Ну… — растерялся Мигулин. — Чего ты?
Он гладил волосы Анжелики неловкой ладонью, привыкшей к поводьям или оружию, ладонь эта дрожала. Была ли причиной неловкость, оттого, что Анжелика обнимает его колени, или какая иная причина, вроде недавнего убийства, но ладонь дрожала, и Анжелика своими волосами, кожей на голове и всем телом ощущала эту дрожь.
— Пойдем отсюда… — сказал Мигулин и вздохнул, поднимаясь.
Они стали подниматься в пещеру. Мигулин обнимал за плечи плачущую Анжелику, говорил ей что-то утешительное. Она не вслушивалась в смысл его слов, достаточно было мягкого, успокоительного тона.
— Как же ты нашел меня? — спрашивала потом Анжелика.
— Да этот же… Волчара…
— Он нашел тебя прямо в море?
— Нет, мы уже из похода вернулись… Там такой поход был! — начинал вспоминать Мигулин. — До самого Истамбула шороху наделали. Слух у них прошел, что нас целых семьсот стругов. Так бедные турки в море выходить боялись! А наши тем временем с калмыками под Азов подходили, четыреста пленных забрали и брата азовского паши с ними, скота угнали несчетно… Да, удачный год. Давно такого не было.
— А как же этот зверь?..
— Зверь? Как вернулись мы, мне говорят — зверь какой-то под Черкасском объявился, воет, прямо навзрыд, жизни не дает. Ну, я и понял, о чем речь. Выехал как-то под Монастырский городок по делам, а он мне навстречу вышел. Я — за ружье, он скрылся. Так и пошло, и не подпускает, и не уходит. Вроде как заманивает куда-то. Думал я, думал… Дай, думаю, поеду, погляжу… Собрался вот, приехал… — усмехнулся Мигулин.
— А зверь?
— Как до моря дошли, отстал. Здесь где-нибудь, неподалеку…
— Что нам теперь с ним делать?
— Не знаю…
Она задавала и задавала ему вопросы, как будто не могла успокоиться, а он отвечал на них с неясным смущением.
— А ты не боялся? Как ты узнал, что он один?
— Следы… Один приехал, двое уехали… Женщина ушла…
— Она должна вернуться… Она нас выдаст! — всполошилась Анжелика. — Нам надо убираться отсюда скорее, как можно скорее.
— Да. Надо б ее… конечно… Проглядел. Да и боялся шум поднимать.
— Нет. Это хорошо, что ты ее не убил, — сказала Анжелика. — Я так устала от всех этих смертей. Уедем отсюда скорее, прошу тебя…
— Куда ж ты думаешь ехать? — спросил Мигулин.
— В Кафу. Там меня ждут… Ждали… — поправилась Анжелика.
— Разумно, — согласился Мигулин. — Если хватятся, то искать будут за проливом, на севере.
— Едем? Быстрее…
— Да, — согласился опять Мигулин. — Этого надо бы прикопать…
— Я и забыла… Он отобрал твой бриллиант…
Мигулин с видимой неохотой пошел обыскивать татарина. Анжелика же стала собираться в дорогу. Ей не терпелось покинуть остров. Теперь она действовала обдуманно. Оделась в темное, закрыв лицо, как одевалась служанка; собрала в узел все необходимое.
Вернулся Мигулин. На немой вопрос Анжелики пожал плечами. Ему тоже пришлось переодеться. Впрочем, он удовольствовался тем, что сменил кафтан на халат и обмотал голову чалмой, скрыв волосы. Этого оказалось достаточно, чтоб загорелый с пробивающейся темной бородкой Мигулин стал походить на татарина-крымчака.
— А как мы отсюда уедем? Ты на коне?
— На двух, — похвалился Мигулин. — И этого лошадка у бродов спутанная пасется.
— Так чего мы ждем?
Анжелика опасалась, что Мигулин захочет остаться на острове хотя бы на ночь. Причин могло быть несколько, в том числе — усталость лошадей. Присматриваясь к царившим в этих землях традициям, Анжелика догадывалась, что вести себя надо, как будто попала в прошлое, лет на двести-триста назад, в рыцарские времена, а в обычае рыцарей было остаться на отбитом у врага поле боя и здесь же над его хладным трупом овладеть захваченной или освобожденной пленницей. Все благородные рыцари поступали так.
— Чего мы ждем? — повторила она, ожидая все же возражений Мигулина.
— Если ты готова, то поехали, — просто сказал казак.
Они спустились к юртам, Мигулин шел первым, за ним с узелком поспешала Анжелика. Труп Исмаила-аги лежал в другом положении, лицом вниз; Мигулин, обыскивая, переворачивал его. Мигулин, шагавший по тропинке, равнодушно перешагнул через откинутую руку с мученически скрюченными пальцами. Анжелика далеко обошла это страшное место. Ей казалось, что полузакрытым глазом Исмаил-ага наблюдает за ее ногами.
Возле брода на лужайке пасся спутанный на передние ноги незнакомый Анжелике темно-гнедой, черноногий татарский конь. Неподалеку в зарослях ждали хозяина два мигулинских — золотисто-рыжий и буланый.
— Садись, — указал Мигулин и подсадил Анжелику на подседланного буланого, сам он поймал и заседлал своим седлом гнедого коня Исмаила-аги, а своего золотистого повел в поводу.
Разбрызгивая воду, пронеслись они бродом и поскакали, давая круг вокруг заброшенного рыбацкого поселка.
— Береженого бог бережет, — пояснил Мигулин. — А вдруг там кто-то есть? Этот день нам от всех прятаться придется.
Гористая цветущая прибрежная полоса сменилась безводной полынной степью. Лошади шли бодро. Никто не попадался им в пути. Один раз показалось Анжелике, что кто-то наблюдает за ними с холма, но Мигулин ехал спокойно, прямо к этой фигуре, и скоро Анжелика разглядела, что это — каменная фигура, плосколицая, со сплетенными под отвислым животом руками.
— Это татарский бог? — спросила она Мигулина. — Похож…
— На кого? — удивился Мигулин.
— На татарина.
Мигулин посмотрел в спину оставшемуся позади идолу, хмыкнул, но ничего не ответил.
Он был молчалив и сосредоточенно спокоен. Анжелика, приотставшая на половину конского корпуса, часто смотрела на него, на его, казавшийся угрюмым, профиль. Мигулин часто всматривался в лежавшую перед ними степь, и тогда его нос хищно заострялся и горбился, губы поджимались, а короткая, отросшая бородка поторщилась.
«Почему он взялся за это?» — думала Анжелика. Когда-то в Москве он обещал, что доставит ее туда, куда она скажет. Она просила высадить ее на крымский берег, и он, вопреки обычаям своих собратьев, добился, взял ее в морской поход и высадил туда, куда она просила. Свое слово он уже сдержал. Он чист и перед ней, и перед собой, и перед боярином Матвеевым. Может, он испугался зверя? Зверь, послушный Анжелике, зависящий от нее (кстати, где он теперь?), появился под их городом, выл… А у него дети…
— Как твоя семья? — спросила Анжелика. — Жена? Дети?
— Пока ничего, — отозвался, не оборачиваясь, Мигулин. — Это не моя Татьяна личико тебе тогда разукрасила?
— Твоя Татьяна, — подтвердила Анжелика. — Разукрасила…
Мигулин удовлетворенно кивнул, как будто радовался, что его жена побила Анжелику.
— Ты рад? — удивилась Анжелика.
— А как же? Ревнует — значит любит.
— Еще бы! Такого, как ты, невозможно не любить, — с вызовом сказала Анжелика.
— Да, — подтвердил Мигулин. — Я такой.
Какая-то сила подталкивала Анжелику сказать казаку грубость, что-то обидное. «Уж не ревную ли я?» — спохватилась она. Несколько минут они ехали молча.
— А ты любишь свою жену? — спросила Анжелика.
— У меня дети, — хмуро ответил Мигулин.
«Дурак!» — подумала она.
Утомившиеся кони перешли на шаг. Мигулин на ходу перескочил с татарского гнедого на своего золотистого, стукнул его пятками и запрыгал без седла на тряской рыси.
— Давай-ка… — подхватил он за уздечку лошадь Анжелики и увлек за собой. — Не останавливаемся… Оторваться надо…
«Жалкий кретин и самовлюбленный идиот», — думала Анжелика, подпрыгивая и пружиня на стременах. Конечно же, у него дети, любящая жена, которая по первому подозрению разбила лицо маркизе дю Плеси де Бельер, и он этим страшно горд… Примерный семьянин! А у меня что, детей нет?» — хотелось спросить ей. Она вдохнула и уже открыла рот, но опять спохватилась: «О, боже! Уж не ревную ли я?»
Она надолго замолчала, и Мигулин, обернувшись, всмотрелся в ее замкнувшееся лицо, но, видимо, ничего не понял.
— Устала? — спросил он. — Отвыкла от такой езды…
— Да, я устала, — сказала Анжелика. — Я очень устала. Я хочу отдохнуть.
Мигулин удивленно взмахнул ресницами.
— Еще немного, — пробормотал он.
Анжелика видела, что он подыскивает место, где можно было бы остановиться, но никак не может найти. Но вот в косых лучах заходящего солнца показалась темная узкая полоса. Это была тенистая и прохладная степная балка. Тропинка привела их к ручью. Анжелика хотела спуститься на землю, но Мигулин, поивший коней, отрицательно замотал головой:
— Здесь нельзя! Сюда обязательно кто-нибудь припрется. Еще версту или две…
Он отбил от журчащей холодной воды лошадей, чтоб не обпились, и заторопился дальше. Отяжелевшие лошади пошли нехотя. Последние две версты проехали шагом.
— Здесь, — сказал, наконец, казак.
Он не расседлывал лошадей, только отпустил подпруги, обошел все окрестности, разглядывая каждый подозрительный куст в выбранной низинке.
— Я здесь в первый раз, — объяснил он Анжелике. — Запомнить надо…
Анжелика равнодушно отвернулась. Видя ее странное настроение, Мигулин замолчал, в безмолвии вынул из седельной сумки захваченные с собой припасы, разложил на плаще.
Солнце скрылось. Закат еще светился. На его багровом фоне силуэт Мигулина с чалмой на голове казался черным и неживым. Он жевал, глядя куда-то поверх головы Анжелики, изредка утирал губы фалангой согнутого большого пальца. Анжелика откусила от граната да так и застыла с терпкой сладостью на языке. Молчание затягивалось.
— Что-то не так? — спросил Мигулин.
— Все так, — равнодушно отозвалась Анжелика.
Мигулин пожал плечами и продолжал жевать. «Животное, — думала она. — И жует, как бык…» Почему она злилась на него? Она пыталась разобраться в нахлынувших чувствах, старалась быть честной с собой. Что случилось? Что не так? Да, да… Ей показалось, что он пренебрег ею… Ей так показалось… Анжелика отвернулась, чтоб не было видно ничего на ее лице, ни сомнений, ни досады.
Другие добивались ее, добивались, жертвуя жизнью. Этот тоже жертвует, по крайней мере — очень многим рискует. Но ради чего? На ее вопрос, любит ли он свою жену (вопрос, надо признаться, провокационный), он заговорил о детях. «Так что же мне теперь? Самой тебе на шею броситься?» О, господи! Да она просто хотела этого мужчину!.. Неважно почему. Она была испугана, у нее на глазах только что убили человека, который… Ах, как трудно объяснить многие наши порывы!
— Ты, похоже, и не рада, что мы с того островка уехали, — сказал Мигулин.
«Сейчас скажу», — подумала Анжелика, но промолчала.
— Так что ли? — переспросил не дождавшийся ответа казак.
— Да! По крайней мере тот кривоногий татарин видел во мне женщину…
Мигулин перестал жевать и с трудом проглотил кусок.
— Я не понял, — сказал он, помолчав. — Чего мы с тобой вообще тут делаем?
— В каком смысле?
— Ну, вот здесь, в этой долбанной степи?
— Мы сидим и едим. Отстань от меня со своими дурацкими вопросами…
— Ты смотри! В ней не увидели женщину, и ее заело! Так за каким ты на крымский берег высаживалась? Десант… Твою в десантников мать! Могла б и у меня в Черкасске остаться! Я б в тебе сразу женщину увидел…
— Я ищу своего мужа!..
— Да?! А у меня такое впечатление, что ты себе на ж… приключений ищешь…
— Мигулин!.. — сказала, поднимаясь с земли, Анжелика. — Ты — подлый и мерзкий искуситель… Ты безжалостен к женщинам… За это я тебя сейчас убью…
Она бросилась на казака, обхватила его обеими руками за голову и повалила на землю…