Опасаясь погони, Анжелика велела остановиться в деревне, где стоял русский гарнизон; переночевала, не выходя из кареты, и рано утром велела гнать, как можно быстрее.
Всю дорогу до Смоленска она оставалась безмолвной. Старинную крепость, хранившую следы недавней осады, не удостоила и взглядом. Хмуро смотрела перед собой и сжимала в руках шкатулку с дорожными пистолетами.
Скакали весь день. Крис, переживая за целость кареты, стонал при каждом толчке. На отдых остановились на берегу Днепра в деревне Кардымово.
Постоялый двор стоял на высоком берегу на самом краю поселения. Крис заворотил дымящихся на холодном закатном ветру, вспотевших лошадей в ворота, и здесь Анжелика вдруг услышала топот и чавканье по грязи многих копыт, мутная вода из лужи плеснула и потекла по окошку кареты. Многочисленная кавалькада обогнала их и спешилась посреди двора. Терзаемая предчувствием Анжелика приоткрыла дверцу. Граф Раницкий собственной персоной стоял перед ней на коленях в грязи. Полукругом за ним, так что нельзя было шагу ступить, лицом вниз лежали на земле похожие на разбойников слуги. В костюме графа преобладали белые и коричневые тона, и если бы не высокие сапоги и перчатки с раструбами до локтя, можно было подумать, что юный герой собрался не в долгий путь, а на воскресную прогулку.
— Одно слово, маркиза! — вскричал граф, привлекая все взоры. — Одно слово!
«Нет, от него не избавиться, — подумала Анжелика. — Игра продолжается…»
— Я не желаю говорить с вами и не желаю слушать вас, — надменно сказала Анжелика. — Вы, любезный, наглядно показали, что стоят все ваши обещания. Вы — дерзкий, развратный, глупый и лопоухий мальчишка!
— Маркиза!.. — простонал сквозь зубы граф, в бессильной ярости хватаясь за эфес шпаги.
— Да-да, обнажите вашу шпагу, — покивала головой Анжелика. — Крис! — крикнула она кучеру. — Объезжай этих коленопреклоненных господ и остановись как можно ближе от крыльца.
Граф, взмахнув полами плаща, вскочил и пошел наперерез делавшей полукруг карете. Он оттолкнул слуг и содержателя двора и сам с поклоном распахнул перед Анжеликой двери.
— Вы должны выслушать меня, — громко говорил он, не обращая внимания на шарахавшихся людей. — Это не громкие слова, дело идет о жизни или смерти…
— Интересно было увидеть вас повесившимся, — бросила через плечо Анжелика.
— Не смейтесь, маркиза! Дело может дойти и до этого.
— Сомневаюсь…
Силой вырвав у опешившего содержателя двора ключ, Анжелика прошла в единственную приличную комнату и уже изнутри велела Майгонису:
— Возьмите пистолет, любезный, и если его сиятельство граф Раницкий попытается войти ко мне, стреляйте без предупреждения. Граф будет просто счастлив, получив пулю…
Вечер был увлекателен. Вокруг постоялого двора собрались все жители деревни, мальчишки висели на заборе. Из соседней деревни прискакал в сопровождении двух конвойных какой-то местный чиновник. Все, раскрыв рты и развесив уши, слушали и смотрели, как убивался, плакал и ломал руки несчастный граф. Все берущие за сердце фразы граф выкрикивал по-французски, и любопытные перешептывались и спорили о причине терзаний. Немногие осведомленные объясняли, что все дело в несчастной любви.
«Он играет, и зрители ему нипочем», — думала Анжелика. Она велела Жаннетте тщательно проверить багаж, чего не успели сделать в родовом поместье Ольшанских, и, чтобы хоть немного подремать под стоны и выкрики раскаивавшегося юноши, приказала подать себе бокал вина.
Избавиться от соглядатая-графа не удалось и, судя по всему, не удастся. Но есть возможность держать его на расстоянии, надо лишь немного подыграть. Этакая скандальная пара будет путешествовать по бескрайней России. Если Жоффрей здесь, он увидит графа первым и решит, что делать. Во всяком случае господин де Жермонтаз, позволивший себе нечто в присутствии графа де Пейрака, кончил очень плохо…
Выход был найден. Анжелика еще раз просчитала возможные варианты развития событий и кликнула Жаннетту:
— Стелите, милочка. А графу пойдите и скажите, что маркиза дю Плесси де Бельер очень просит его помолчать, так как она очень устала за день и у нее болит голова.
Жаннетта с важным видом удалилась, и вскоре крики графа смолкли.
— Ах, сударыня, — прошептала служанка, вернувшись. — Он так несчастен!..
— Ну так пойдите и утешьте его, — фыркнула Анжелика.
Утром ее ждал еще один сюрприз. Ночью моросил дождь, земля размокла, и граф уложил своих слуг рядком от крыльца до кареты и прикрыл ковром, чтоб Анжелика прошла, не замочив ног. Сам граф, бледный и всклоченный, стоял возле двери постоялого двора со шляпой в руках, взгляд его блуждал.
Анжелика остановилась на ступенях и критически осмотрела всю эту картину. Граф немедленно опустился на одно колено.
— Майгонис, — крикнула Анжелика лакею. — Возьмите меня на руки и перенесите в карету.
— Айн момент…
Майгонис подхватил маркизу на руки и, спотыкаясь о ноги и головы лежавших в грязи графских слуг, понес к экипажу.
— А я, мадам? Что делать мне? — закричала с крыльца вышедшая с узлами Жаннетта.
— Идите по ковру, милочка, и не забудьте потом поблагодарить графа, — ответила через плечо лакея Анжелика.
Щебеча слова благодарности, Жаннетта запереступала со спины на спину, балансируя узлами. Анжелика села в карету и захлопнула дверцу.
— Маркиза!.. — шагнул к карете граф.
— Майгонис!
Лакей с пистолетом в руке встал между хозяйкой и графом Раницким.
— Что вам угодно, граф? — выглянула из окошка Анжелика. — Я даю вам две минуты, но при условии, что вы не будете приближаться.
— Выслушайте меня!..
— Я как раз этим и занимаюсь. Итак, что вам угодно?
— Я виноват и знаю, что мне нет прощения, — заговорил граф, вновь опускаясь на колени. — Когда-нибудь я расскажу вам о причинах моих взаимоотношений с Эльжебетой, моей теткой…
— Ваши анекдоты из польской жизни меня не интересуют. Потрудитесь говорить по делу.
— Я полюбил вас, как только увидел. Позвольте мне сопровождать вас. Я докажу…
— Все ясно. Повторяю вам, молодой человек: я ищу здесь своего мужа, и всякое присутствие возле меня лиц, подобных вам, крайне неуместно. Кроме того, я вам не верю. Надеюсь, вы понимаете, почему… Крис! Мы отправляемся!..
— Еще минуту!
— Что еще?
— Дороги не безопасны. Позвольте мне с моими людьми следовать за вами… Хотя бы на расстоянии… Один раз я уже имел счастье помочь вам. Дальше дорога может быть еще хуже. Хотя бы до Москвы, маркиза….
— Крис! Мы отправляемся! — повторила Анжелика, не отвечая графу.
Крис взмахнул бичом.
— Вставайте! По коням! — крикнул сзади граф.
— Стой! — закричала, высовываясь из кареты, Анжелика.
Она выскочила из кареты. Граф и его слуги замерли, не решаясь садиться в седла.
— Предупреждаю вас, молодой человек, — закричала Анжелика. — Если вы в дороге приблизитесь к карете на пистолетный выстрел, я велю слугам стрелять, а русским властям подам бумагу, что вы покушаетесь на мою жизнь и честь. Вам ясно? Мальчишка…
Последнее слово она произнесла уже в карете. Копыта застучали по гулким доскам моста. Дорога по России только начиналась.
Весь долгий путь от Смоленска до Москвы граф со своими слугами следовал за Анжеликой на расстоянии, но перед постоялыми дворами обгонял, пускаясь вскачь по обходной дороге, и неизменно встречал прибытие суровой маркизы низкими поклонами и иными изъявлениями любви и покорности. Далее начинался ставший вскоре привычным для Анжелики концерт: не пускаемый далее порога граф клялся в любви, молил выслушать его, пел и кричал под окнами и несколько раз покушался на самоубийство, но слуги всегда оказывались неподалеку и отводили смерть от своего господина.
Слух о столь необычных путешественниках катился впереди кортежа. У каждого постоялого двора их уже поджидала толпа. Это развлекало Анжелику дня два-три, но потом стало невыносимо. Где-то под Гжатском она подозвала графа и, выглядывая в окошко кареты, спросила довольно сухо:
— Вы не устали паясничать, граф? Чего вы добиваетесь?
Граф явился сияющий и на слова Анжелики ответил с вдохновенной улыбкой:
— О, я хотел бы по-рыцарски сопровождать вас, мадам. Я не устал, и нынешнее мое положение доставляет мне удовольствие.
— Но вы ведь знаете цель моего визита. Ваши ухаживания по меньшей мере нежелательны.
— У меня есть прецедент, мадам, — не смущаясь гнул свое юноша. — Вспомним Тристана и Изольду. Он тоже сопровождал ее к мужу. Я, как и он, готов спать возле вас, положив меж нами обнаженный меч.
Он говорил с таким серьезным видом, что Анжелика на секунду засомневалась, уж не тронулся ли мальчик на почве рыцарских романов. Но граф и сам не сдержался:
— …Тем более, что меч плоский, и ничего не стоит через него перевалиться, — засмеялся он.
— Вы несносны, и ваше поведение вовсе не рыцарское, — сказала Анжелика, отворачиваясь от графа и давая знак, чтоб трогались.
— Я не могу забыть вашего поцелуя, мадам, — глухо сказал граф. — Я душу отдам, чтобы еще раз держать вас в объятиях…
— И не мечтайте, — ответила Анжелика из отъезжающей кареты.
Путь казался бесконечным. Обширная и пустынная страна наводила уныние. Деревни и города встречались так редко, что казалось — человек лишь недавно начал подчинять здешнюю природу своей воле. Истомившаяся однообразием Анжелика с нетерпением ждала, когда же покажется знаменитый город, который раньше давал имя целой стране — Московии. И вот, наконец, перед ней развернулась Москва…
Утром с высокой горы она вдруг увидела черную громаду деревянного, некрашеного города. Казалось, невиданный пожар испепелил и покрыл углем неизмеримое пространство. Но нет! Это был естественный цвет столичных окраин. Зато над черным пространством поднималось бесчисленное множество церковных глав и колоколен, и выше всех поднимался Кремль. Каменные стены его опоясывали теснящиеся белые каменные церкви с позолоченными главами, и посреди — огромный белый столп с золотою головой, гигантский Иван Великий. Эта белизна каменных церквей на фоне сплошной черноты пригородов, видимо, и повлекла за собой эпитет, сохранявшийся за Москвой — белокаменная.
К разнообразию церквей присоединилась весенняя зелень многочисленных цветов и огородов, и в целом город Анжелике издали понравился. Но впечатление переменилось, когда она въехала внутрь беспредельного города. Ее поразила бедность жилищ со слюдяными окошками, бедность и малые размеры тех самых церквей, которые издали ласкали глаз, обширные пустыри, нечистота, грязь улиц, хотя и мощеных в некоторых местах деревом. Несколько раз она проезжала мимо довольно высоких церквей, окруженных другими, поменьше, и огороженных стенами; то были монастыри. Раньше они опоясывали Москву и служили системой укреплений, теперь оказались в черте города. Да и Кремль с его обилием церквей казался огромным монастырем.
Чем дальше в город, тем многолюднее и уже становились улицы, крики, брань, зазывания торговцев и колокольный звон сотрясали воздух. Огромное количество нищих, еще более оборванных и грязных, чем парижские, сидели возле городских церквей и даже перегораживали улицы. Ближе к центру пошли высокие заборы с резными воротами, у которых бездельничала нарядная и ленивая челядь московской знати. Несколько раз бросились в глаза вооруженные патрули: бородатые люди в желтых и красных кафтанах с укороченными алебардами, которые назывались по-русски «бердышами».
Карета Анжелики медленно пробиралась сквозь многолюдье улиц, сзади почетным эскортом рысили граф и его слуги. Напротив какой-то лавки, торговавшей мучными изделиями — «пирогами» и «кренделями» — из переулка навстречу вывернула запряженная тройкой громоздкая колымага (сравнивая с экипажем Анжелики, ее трудно было назвать каретой) и, чуть не опрокинувшись на крутом повороте, стала протискиваться по улице. Разминуться оказалось невозможно, экипажи сцепились осями и дверцами и, дернувшись, встали. Крис пытался договориться с кучером, но тот, насмерть перепуганный, только взмахивал руками, крестился и в перерывах кричал что-то о собаках, матери Криса и прибавлял еще какие-то непонятные слова. Внутри добротно сделанной, крепкой колымаги Анжелика разглядела солидного, богато одетого мужчину с нервно подергивающейся бородой. Еще один, одетый победнее, выскочил оттуда на сидение к своему кучеру, стал тыкать того кулаком в затылок и тоже кричать о собаках и чьих-то матерях. Невозмутимый Крис советовал им протронуть чуть назад…
Ситуацию разрядил граф Раницкий. Он спрыгнул со своего великолепного вороного коня, взобрался на запятки кареты Анжелики, протопал сапогами по крыше, вырвал вожжи из рук Криса, дико свистнул и огрел лошадей бичом. Лошади рванули. В заднее окошко Анжелика видела, как у колымаги отскочило колесо, она резко накренилась, дверь ее распахнулась и оттуда на дорогу вывалился одетый, невзирая на теплый день, в меховую шубу бородатый человек. Улица взорвалась криками. Бородач вскочил на ноги и тоже стал злобно кричать вслед, потрясая кулаками. Граф, не обращая внимания, погнал лошадей и, лишь отскакав на довольно большое расстояние от места происшествия, передал вожжи Крису.
— Что вы себе позволяете? — спросила Анжелика, когда юноша, явно рассчитывая на награду, подошел к дверце кареты. — Кто это?
— Понятия не имею. Какой-нибудь местный князь или боярин…
— Вы оскорбили его, он вызовет вас на поединок.
— Должен вас разочаровать, мадам, в России нет дуэлей. Здешние благородные люди не так уж благородны. Все они рабы царя и государства. Какие ж дуэли между рабами! Он будет жаловаться на меня своему царю, и оскорбление будет рассматриваться как оскорбление всему его роду, но — держу пари! — до дуэли дело не дойдет, — беспечно ответил граф.
— Если вы такой знаток Московии, скажите, как мне проехать в место, которое называется «Немецкая слобода».
— Честно говоря, я здесь в первый раз, но вы не должны беспокоиться — сейчас я все устрою, — ответил юный граф и бросился в седло.
Через час блужданий карета въехала в квартал, который напомнил Анжелике если не Францию, то по крайней мере Германию. Это была знаменитая Немецкая слобода. Первый же встречный немец вежливо и обстоятельно объяснил Крису, как проехать к дому господина Марселиса, известного негоцианта. Выйдя из кареты возле высокого, выстроенного из красного кирпича здания, Анжелика огляделась. Граф и его слуги как сквозь землю провалились. «Исчезнуть не попрощавшись по меньшей мере не вежливо», — подумала маркиза.
— Майгонис, где отстали от нас граф и его подручные?
Майгонис не заметил. Скорее всего это произошло при въезде в слободу.
Анжелика прошла через чистый, засаженный ранними весенними цветами дворик и сказала выскочившим навстречу слугам:
— Маркиза дю Плесси де Бельер к господину Пьеру Марселису…
Сквозь услужливо распахнутые двери она прошла в дом и поднялась в светлую комнату на втором этаже. Высокий худощавый мужчина, одетый скромно, но с претензией на элегантность встретил ее:
— Рад приветствовать вас в Московии, маркиза. Чем могу служить столь знатной особе.
Вслушиваясь в его произношение, Анжелика решила, что он голландец.
— Я ищу в России своего мужа, графа де Пейрака. Господин де Помпон сказал мне, что его агенты видели моего мужа в России, и рекомендовал мне обратиться к вам, Могу ли я рассчитывать?…
Марселис молчал и выжидающе смотрел на нее.
— Ах, да… — Анжелика достала из сумочки молитвенник и передала его хозяину дома.
— Одну минуту… С вашего позволения, мадам… — Марселис расплылся в улыбке и, попятившись, скрылся в соседней комнате.
Вскоре оттуда вышел еще один голландец, судя по всему — управляющий господина Марселиса, и предложил Анжелике отдохнуть и подкрепиться с дороги.
— Я хотела бы дождаться господина Марселиса…
Управляющий поклонился.
Вскоре появился и сам хозяин.
— Приношу вам свои извинения, сударыня. Господин де Помпон в своем письме ввел меня в курс дела…
— В молитвеннике было письмо? Где же? — спросила Анжелика.
Марселис слегка смутился, но быстро справился со смущением.
— Письмо было в обложке. Это давняя традиция дипломатических служб, — сказал он. — Так вот, прочитав письмо господина министра, мы, естественно, окажем вам полное содействие, сударыня. Да, наши агенты разбросаны по всей России. Нам действительно сообщили об этом человеке… Вы понимаете, о ком я говорю… Мы проследили его путь по России и… — господин Марселис победно сверкнул глазами, — …Следим за ним в Турции…
— Он в Турции?! — воскликнула Анжелика.
— Сколько вы добирались из Парижа в Москву? — вопросом на вопрос ответил голландец.
— Да-да… — поняла Анжелика. — Давно он там?
— Последнее сообщение поступило четыре дня назад.
— И где же он там?
— Не могу сказать точно. Две недели назад его видели в самом Стамбуле. Но за ним следят, — утешил Марселис Анжелику. — Я дам вам рекомендательное письмо к нашему послу в Турции господину Нуантелю, Если вы его потеряете, Нуантель не скажет вам ни слова. Сведения эти составляют государственную тайну…
— Я выезжаю немедленно…
— Да, это разумно… — согласился Марселис. — Но позвольте мне сперва угостить вас обедом. Путь предстоит не близкий.
Время до обеда Анжелика провела в специально отведенной для нее комнате, обдумывая таинственное исчезновение графа и таинственное письмо, спрятанное в молитвеннике, которое она так и не смогла найти.
Хозяин сам пришел пригласить Анжелику к обеду.
— Русская кухня — одна из лучших в мире, — говорил господин Марселис. — Отведайте этих соленых грибов, маркиза.
— Чем вы торгуете, господин Марселис? — спросила его Анжелика. — Я вижу здесь совершенно не освоенный рынок…
— И вы хотели бы посылать сюда свои корабли, — добавил Марселис, улыбаясь. — Я знаю о ваших увлечениях коммерцией, мадам. Что ж, вопрос серьезный. Царь разрешил нам беспошлинный проезд в Персию, и это главное. А в Россию мы ввозим бархат, атлас, сукно, красные и белые вина. Русские пропускают все, кроме табака и алкоголя. А отсюда вывозим шкурки ценных животных, сало, пеньку. Единственное серьезное препятствие для настоящего освоения этого рынка — долгий и довольно опасный путь вокруг Скандинавии в единственный русский порт Архангельск. Торговля по Балтике при шведских и польских таможенных сборах съедает всю прибыль. Мы несколько раз намекали московским властям, какие выгоды обещает России выход к Балтийскому морю…
— Он действительно обещает им выгоды? — усомнилась Анжелика.
— Ну… кое-какие выгоды перепадут и России. Вы совершенно правы, сударыня; у русских нет флота, и с выходом царя на Балтику всю торговлю будем держать в своих руках мы, как и раньше. Просто путь для нас станет короче.
— А если они построят корабли?
— Насколько я знаю русских (а я живу здесь третий год), в первую очередь они начнут строить военный флот. Дай бог, чтоб они хотя бы военный построили… И вообще у них нет навыков внешней торговли.
— А почему они так противятся ввозу табака и алкоголя? — расспрашивала Анжелика.
— Табак — по темноте, пускание дыма изо рта вызывает у них ассоциации с нечистой силой. Насчет алкоголя — дело сложнее. Я навел справки и узнал примерно следующее: до того, как среди московитов появилась христианская вера, у них в большом ходу были своеобразные богослужения, наподобие римских вакханалий, но римляне и греки пили вино и славили одни Вакха, другие — Диониса, а русские всей деревней варили, а затем всей деревней пили пиво; отсюда у них привычка пить помногу и большими компаниями; человек, не допущенный к совместному распитию, считается отлученным от общества, потерявшим всякое уважение к себе. Очень интересный обычай! С появлением винокурения и настоящего алкоголя на Россию обрушилась настоящая беда: выпить ведро пива для русского человека — пара пустяков, а выпить ведро водки… Пьянство обещает стать страшным бичом для России. Поэтому правительство и запрещает ввоз алкоголя.
— Как интересно!..
— Надеюсь услышать много интересного и от вас, сударыня. Как прошло ваше путешествие до Москвы? — спросил негоциант.
— Ах, можете передать вашему покровителю, господину де Помпону, что его опека была чересчур назойливой. Я, конечно, люблю разгадывать всякие загадки, но в этом путешествии их было слишком много.
— В каком смысле? — поинтересовался господин Марселис. — О, сударыня, вы совсем не попробовали эту рыбу!..
— Благодарю вас, очень вкусно… Загадки сопровождали меня всю дорогу… — и Анжелика описала все путешествие, язвительно высмеивая предосторожности де Бюзофа и назойливость графа Раницкого.
— Вы считаете, что граф Раницкий приставлен к вам для охраны?
— А для чего же еще? Я не верю, что это совпадение. Он первый бросился защищать меня, когда напали разбойники…
— Ах, вот в чем дело… Может быть, может быть…
— Но потом его поведение стало… Вы понимаете?
— Нет, не понимаю.
— Он бросил свою любовницу и стал домогаться… Понимаете?
— Да, теперь понимаю. Я хотел бы взглянуть на этого вашего графа, — вздохнул господин Марселис.
— Он наверняка появится возле меня, стоит лишь выехать из Москвы. Сегодня же вечером вы его увидите.
— Боюсь, что я не успею написать вам рекомендательное письмо к сегодняшнему вечеру, — обдумывая что-то, проговорил Марселис.
— Это так сложно?
— Есть еще причина, сударыня. В России масса разбойников. Дополнительная охрана не помешает. Мы найдем вам хорошего провожатого. Можно было бы нанять его за деньги, но… Россия такая страна!.. Они хорошо служат, когда взываешь к их чувству долга. Так вы говорите, что граф назойлив? Очень хорошо, за два-три дня я вам такую охрану найду.
— Опять два-три дня! Господин Марселис, мы с вами деловые люди, мы знаем цену времени, — взмолилась Анжелика.
— Надеюсь, вы никогда не заключаете скоропалительных сделок, сударыня, — усмехнулся негоциант. — Всему свое время. Кстати! Быть в Москве и не побывать на Красной площади! Хотели бы вы увидеть русского царя? Сегодня он выезжает в одно из своих подмосковных сел. Большой выезд… Уйма зевак… Я думаю, вам стоит выехать и посмотреть из окошка вашей кареты на это великолепие.
— Вы думаете?
— Да. И еще прошу вас разрешить мне посадить с собой в мою карету вашу служанку и ехать тихо за вами.
— Вы хотите, чтоб она указала вам графа Раницкого?
— Вот именно.
— Воля ваша. Когда же этот выезд?
— У нас еще есть время, сударыня.
Ближе к вечеру во внутренний дворик подали карету Анжелики. Возле кареты ее ждал господин с лицом и манерами бретёра.
— Это барон Тузенбах, — представил бретёра господин Марселис. — В Москве уйма воров и разбойников. Если вы не возражаете, сударыня, барон поедет с вами.
Барон галантно подсадил Анжелику в карету, вскочил сам и откинулся за кружевную занавеску.
На Красной площади народ ждал царского выезда. Русский царь Алексей Михайлович часто выезжал в свои загородные села и живал там подолгу. Народ гадал, куда на этот раз собрался великий государь: в Коломенское, Голенищево, Измайлово, а может в Семеновское или Дьяково. Площадь была запружена зеваками. Несколько карет с иностранцами островками высились над толпой. Отряд стрельцов вышел из ворот и, разбив толпу на две части, образовал длинный и широкий коридор.
— Едут, едут! — загомонили в толпе, и народ стал опускаться на колени.
Из ворот выехал довольно скромный возок, за которым по три в ряд следовали очень пестро одетые всадники при оружии и на богато украшенных лошадях.
— Постельный возок, — зашептали по толпе. — Ночевать там батюшка наш будет…
— Постельничий там и стряпчий с ключом…
— А как же? Все, как положено…
За тремя сотнями жильцов — детей дворянских, дьячьих и подьяческих, до двух тысяч которых несли службу при царском дворе, — выехали три сотни стрельцов, эти ехали плотнее — по пяти в ряд. За стрельцами показались закованные в латы рейтары, ряды их тянулись бесконечно. Анжелика насчитала сотен пять, не меньше. Рейтарский строй замыкали двенадцать особых стрелков с неестественно длинными пищалями. Конница прошла, через небольшой промежуток времени показался какой-то важный господин на мощном гнедом жеребце.
— Дьяк Конюшенного приказа, — прокатился шепот.
В это время по ту сторону коридора, образованного пешими стрельцами, Анжелика увидела сидящего верхом графа Раницкого. Граф тоже увидел Анжелику, выглядывающую из кареты, помахал ей шляпой и поклонился, пригнувшись до самой конской гривы. Тузенбах, скрытый занавеской, несколько секунд рассматривал его, как будто хотел запомнить, и с равнодушным видом отвернулся.
«Ого! На бедного графа устроили настоящую облаву», — подумала Анжелика, и ей стало жалко юного ветреника.
По коридору меж ними катились, громыхая, возы, доверху нагруженные конской сбруей, конюхи вели на цепях великолепных царских лошадей, убранных кутазами и наузами, под седлами, прикрытыми горящими на закатном солнце, шитыми золотом коврами. Лошадей было не менее сорока.
— Царь! Царь! Великий государь!.. — народ стал кланяться, опускать головы до земли.
Шестерка украшенных перьями лошадей вывезла из башенных ворот большую и удобную английскую карету, возницы в бархатных кафтанах, в шапках, отороченных соболем и украшенных перьями, гордо восседали на высоких сидениях. Надутый, важный боярин в высокой шапке ехал чуть впереди кареты, а подле нее, у правой двери, гарцевал окольничий. Самого царя Анжелика не увидела. В карете сидели люди, но который из них царь, понять было невозможно.
За царской каретой в особом экипаже, именуемом избушкой, ехал царевич с дядькой и окольничим. За ним — бояре, окольничие, стольники и ближние люди и дальше опять конные стрельцы.
— Царица где же? — шептались в толпе. — Царица где?
— На сносях царица, — прошелестело.
— Не поедет.
На лицах читалось разочарование. Отсутствие в выезде царицы лишало возможности полюбоваться возками царевен, боярынь, карлиц, постельниц и других необходимых женщин.
Долго еще тянулись тяжело груженные возы, скакали всадники, осмелев поднимались с колен, громко переговаривались люди. Граф Раницкий исчез из виду. Барон Тузенбах хладнокровно рассматривал вырез на платье Анжелики. Взгляд его был немигающим, как у рыбы.
— Крис, поехали! — крикнула Анжелика; барона она почему-то опасалась больше, чем графа и его слуг.
Весь вечер Анжелика провела в отведенной ей комнате одна. Господин Марселис отсутствовал. Анжелика увидела его лишь на другое утро. Она спустилась в гостиную и застала там негоцианта и какого-то русского чиновника.
— Знаете ли вы меня, господин Марселис? — грозно вопрошал русский на ломаном немецком языке.
— Да, господин десятский.
— Хорошо, — сказал десятский и перешел на русский язык. — Имею наказ ведать и беречь крепко в своем десятке и приказать полковникам и полуполковникам и нижних чинов начальным и торговым и всяким жилецким людям и иноземцам, чтоб они русских беглых и новокрещенных и белорусцев и гулящих людей в дворах у себя для работы без крепостей не держали, и поединков и никакого смертного убийства и драк не чинили, и корчемным продажным питьем, вином и пивом и табаком не торговали… Ну да ладно… Скажи мне, Петр Марселис, знавал ли ты драгунского полка офицера Тузенбахуса?
— О, да!
— Бывал ли он у тебя в доме?
— Да, бывал.
— А не сказывал ли тебе оный Тузенбахус, что хочет драться на поединке?
— Нет, не говорил.
— А сам ты с оным Тузенбахусом на поединке не дрался?
— О, нет! Я торговый человек, я не воин.
— Да оно и по роже видно, что сам ты на такое не пойдешь… — пробормотал чиновник и поклонился. — Ладно, бывайте здоровы.
Марселис проводил русского чиновника и вернулся очень озабоченный.
— Что-то случилось? — спросила Анжелика.
— Барон Тузенбах сегодня ночью убит на дуэли, — ответил задумчиво негоциант.
— Но в России нет дуэлей!
— Здесь, в Немецкой слободе, они иногда бывают.
— И дрался барон с графом Раницким, — осенило Анжелику.
— Не обязательно, — поморщился Марселис. — Впрочем, этот юный вертопрах мог увидеть барона у вас в карете и вызвать его…
Анжелика сомневалась, что барона можно было рассмотреть с такого расстояния да еще прикрытого занавеской; скорее это была инициатива самого барона, инициатива, закончившаяся печально.
— Вы огорчены смертью этого человека? — спросила она, наблюдая, как хмурится, обдумывая что-то, Марселис.
— А? Да-да… — согласился негоциант, хотя видно было, что судьба барона интересует его не больше, чем пустая бутылка из-под вина. — Тем не менее у меня есть и хорошие новости. Вчера я договорился об аудиенции у здешнего министра иностранных дел, главы Посольского приказа, боярина Матвеева. Если этот вельможа возьмется за дело, ваше путешествие в Турцию будет напоминать увеселительную прогулку. Сегодня мы едем к нему.