Двое суток пробирались они через густой и темный лес. Анжелика пересела на одного из запасных коней Мигулина. Карета, оказавшаяся громоздкой и неуклюжем, еле тащилась по узкой, неровной дороге. За двое суток им попалось всего три деревеньки. Лес становился все глуше. Дикие звери отходили от дороги, но не убегали, смотрели с любопытством на путников.

Ночевали на полянах. Анжелика спала в карете, Мигулин и Майгонис с обеих сторон экипажа, на земле, прислонясь к колесам. Утром спускались умываться к Десне. Если оторваться от трудностей пути, пейзаж вокруг был восхитителен. Тихая река и освещенный утренним солнцем лес радовали глаз. Умывшись и перекусив на скорую руку, трогались в путь, и вновь сплетались вверху ветви огромных деревьев, закрывали свет, ветер, гудевший в вершинах деревьев, навевал уныние.

На третьи сутки около полудня заметили в полого сбегающей к реке лощине еще одну деревеньку. Несколько белых хаток белели в тени под обрывом (Анжелика заметила, что с некоторых пор деревни стали попадаться не черные, деревянные, а белые, обмазанные белой глиной). Деревня, куда спустились литвин и еще один слуга графа, оказалась пуста. Было впечатление, что жители лишь сегодня утром сбежали за реку. Литвин рассказал, что видел на прибрежном песке следы ног, мужских, женских, детских, и следы, оставленные носами лодок. Хаты же были пусты, кое-где в хлевах стояла скотина.

— Странно, — сказал граф. — Может нас издали заметили и испугались?

Поехали дальше. Мигулин, граф и графский слуга Северин, ехавшие вокруг Анжелики, незаметно оторвались от постоянно застревавшей на узкой тропе кареты. Потом и тропа как-то незаметно и резко изчезла, что даже опытный Мигулин остановил своего золотистого коня и в растерянности стал озираться.

— Давайте-ка немного назад вернемся, — сказал он озабоченно.

Поворотили лошадей. Тропа открылась внезапно, как будто всадники пересекли какую-то невидимую ширму.

— Ты смотри, — пробормотал Мигулин.

Он спрыгнул с седла на землю и медленно пошел по тропе, пристально ее разглядывая.

— Ага, вот она, — раздался из-за зарослей его голос и сразу осекся.

— Что там?

Казак не отвечал. Анжелика с графом тронули коней вслед за ним. Тропа не обрывалась, она ныряла в заросшую высокой травой канавку и, вильнув, показывалась уже по ту сторону, за кустом шиповника. Мигулин сидел на корточках и раздвигал пальцами высокую траву сбочь тропы. Конь его, испуганно косивший влажными глазами, беспокойно дергал повод, привязанный к поясу хозяина. Кони Анжелики и графа тоже стали проявлять беспокойство, захрапела и прижала уши лошадь под Северином.

— Кровь… — поднял голову навстречу подъехавшим Мигулин. — Тащили тут кого-то…

— А следы? — спросил граф.

— Нехорошие следы, — помолчав, сказал Мигулин. — Похоже, что волки балуют. Да нет, летом не должны… Может, позже подходили?

Путники окинули взглядом довольно мрачное место. Густой подлесок, затененный высокими кронами, казалось, скрывал неясную опасность. Тревожно шептались листья.

— Давайте подождем здесь карету и слуг, — сказал граф, внимательно оглядывая местность. — А то они здесь, как и мы, собьются с дороги.

— Правильно, — согласился Мигулин и поморщился. Место тут какое-то… Вы подождите здесь, а я немного по следам проеду.

Граф колебался. Он хотел бы поехать с казаком, поскольку впереди чувствовалась какая-то опасность и рыцарский долг требовал разделить ее, тем более на глазах у дамы, но, с другой стороны, появлялась возможность остаться наедине с Анжеликой…

— Вверяю эту женщину вам, граф, — сказал Мигулин по-польски. — И, ради бога, будьте настороже.

— Да, конечно, — согласился Раницкий.

Казак вскочил на коня, вытащил из ножен кривую саблю и оставил ее свисать с правой кисти на темляке, в ту же руку взял пистолет, предварительно осмотрев, заряжен ли он, левой рукой натянул повод и шагом послал насторожившегося коня по тропинке.

Северин, отъехав чуть в сторону, положил поперек седельной луки ружье, поглядывал то на графа, то на дальний конец тропы, откуда должна была появиться карета, и все время подбрасывал и ловил большой нож, который он обычно метал в цель.

— Довольно гнусное место. Вы не находите? — сказал граф, завязывая разговор.

Анжелика не отвечала.

— Хотите вы или нет, маркиза, но вам придется меня выслушать, — отводя взгляд, продолжал граф. — Я рискую быть невежливым, но вы должны знать, что вы для меня значите, будет гораздо лучше, если вы будете знать. Может быть тогда вы поймете меня…

— Как сказала одна моя знакомая — редкая дура — «Видно, я так и умру, непонятая никем», — усмехнулась Анжелика.

— Вы жестоки, вам это не идет, — горестно вздохнул граф. — Впрочем, в вас чувствуется что-то роковое… Итак, я хотел бы рассказать вам… Хотел бы объяснить тот поступок… То, что вы видели в замке…

— Я не хочу ничего слышать, — резко сказала Анжелика.

— А придется, — вздохнул граф. — Я был единственным и очень любимым ребенком в семье. Меня любили все. И даже старший в роде, мой покойный ныне дедушка, хотя он не любил никого. О, боже, что я говорю! Нет, дедушка как раз и любил! Он с какой-то странной, непонятной силой любил свою самую младшую дочь, мою тетку Эльжебету… Не сердитесь, маркиза! Если б вы только знали, что за несчастная судьба у бедной женщины, вы и сами бы ее пожалели… Говорили, что Эльжебета похожа на первую, несчастную любовь дедушки, одну простую девушку, которую он страстно любил и которая покончила с собой при обстоятельствах довольно таинственных и страшных. И когда она родилась (довольно поздно) и со временем стала похожа не на отца с матерью, то есть деда и бабушку, а на несчастную Ядзю, ту самую девушку, дед решил, что это какой-то знак свыше… Либо — переселение душ… Он в ней души не чаял, он с нее глаз не спускал. Доходило до смешного: бабушка начинала ревновать мужа к собственной дочери. Дед был человек суровый, даже жестокий, всю свою загоновую шляхту он держал в страхе и трепете, детей карал своей рукой, бабушка от одного его взгляда дрожала, а Эльжебета… Невзирая на всю его любовь, она тоже боялась деда, своего отца, и этот страх был постоянный и мучительный, потому что он хотел, чтобы она все время была рядом с ним. Меж тем она подросла, оформилась, стала прекрасна… Лучшие кавалеры Великой и Малой Польши, Литвы, Жмуди и Силезии обивали пороги нашего дворца в Варшаве. Но дед перестал появляться в городе, он заставил всех, кроме тех, кто был на службе, жить в нашем замке. Младший брат отца, мой дядя Збышек, был очень дружен с Эльжебетой. С ним одним она чувствовала себя спокойно. И вот как-то незадолго до конца войны… Шведов, я помню, уже прогнали… Да, незадолго до конца войны дядя Збышек был вызван в свой полк и стал прощаться, обошел всех: отца, мать, зашел даже ко мне в комнату и напоследок заглянул к Эльжебете. Он ее поцеловал, по-братски, знаете ли, хотя может быть и чересчур нежно… А дед, оказывается, следил. Дядя был очень хорош собой, манерами и внешностью напоминал самого деда в молодости. Один раз даже спутали их портреты… Чего уж там показалось бедному дедушке, бог его знает. Перед смертью он говорил, что принял дядю Збышека за себя молодого, а Эльжуню — за Ядзю, Ядвигу… Он приковылял в комнату Эльжебеты (он, знаете, ли, с детства прихрамывал), костылем очень сильно ударил дядю Збышека по голове, набросился на Эльжуню и хотел лишить ее невинности. Да, маркиза, такова жизнь. Но он был уже стар, дряхл… Страшно говорить, но бедную Эльжуню он лишил невинности при помощи того же костыля…

— Что вы такое говорите?! — воскликнула Анжелика и заткнула уши.

— Никуда не денешься, это так, — печально сказал граф. — В замке поднялась страшная паника. Дядя Збышек, когда пришел в себя, чуть не убил деда, и тот запирался в башне с заряженными мушкетами. Эльжебета свалилась в горячке… Дядя Збышек вскорости все равно уехал, через год он погиб где-то на Украине и отмучился. Эльжуня болела, дед бесновался в замке… Тогда приехал из армии мой отец, очень просил деда успокоиться, был очень ласков с Эльжуней, но твердо решил, что ее надо как можно быстрее выдать замуж. Его друг, молодой полковник Ольшанский, остановился у нас проездом, отец решил, что это самая подходящая кандидатура. Ольшанского напоили… Вы знаете, как это бывает… Эльжуня пошла с ним под венец. Дедушка удавился в башне на оконной занавеске… Но от молодых это скрыли… Деда успели снять, он пожил еще два дня, и его хватил удар, первый и последний. Впрочем, хоронили его, когда молодые уже уехали… Но бедствия бедной Эльжуни только начинались. Ольшанский, как оказалось, был ни на что не способен, поскольку побывал в плену у татар и они его, знаете ли, оскопили. И это было не единственным его пороком. В Крыму он научился курить какую-то отраву, приучил к этому всю свою челядь и бедную Эльжуню. Развлекался он тем, что, обкурившись, наблюдал, как такие же обкурившиеся гайдуки выполняли его супружеский долг. Да, мадам, в жизни бывает и такое. К счастью, Ольшанского вскоре убили. В первом же бою, куда он выехал, так сказать, «под парАми». Эльжуня вернулась к нам в замок. Но проклятый Ольшанский успел отравить ее. Она больше не могла без этого зелья и не могла без мужчин. Видели бы вы, как она мучилась!.. Отсутствие зелья компенсировалось вином. А вот отсутствие мужчин… Мой отец был очень обеспокоен, еще больше была обеспокоена моя мать. Хотели подыскать ей второго мужа. Все подозревали друг друга, подсматривали… Вывезли ее как-то в Варшаву, но там случился какой-то скандал, и ее пришлось немедленно вернуть. Тогда мать настояла, чтоб в Варшаву уехал мой отец. Увлекшись необоснованными подозрениями, она не заметила главного — подрос я. А вот Эльжуня это заметила.

— Господи, что за люди! — простонала Анжелика.

— Увы, это так! Как-то, выбрав момент, когда родителей не было в замке, Эльжебета заманила меня к себе в комнату, смеялась, веселилась, предложила вина, а когда я напился так, что не стоял на ногах, она вдруг набросилась на меня и стала срывать одежду. Я не мог стоять, не мог говорить, но все видел, чувствовал и понимал. Я испугался, сначала я решил, что она сошла с ума и хочет сделать со мной то, что сделали в плену с ее покойным мужем. «Но почему непременно зубами?» — недоумевал я. Заплетающимся языком я умолял Эльжебету пожалеть меня. А потом… О, вы помните первую сладкую боль, маркиза?…

— Болтун! Мальчишка! — вскрикнула Анжелика. — Я немедленно уезжаю отсюда…

Но ехать было некуда. Граф ухватил ее лошадь за повод и, глядя обезумевшими глазами, продолжал рассказывать:

— Со временем весь смысл жизни для меня свелся к ласкам, которые дарила мне Эльжуня. А она была искусна и неутомима… Год или больше я жил, как в бреду. Мы прятались, искали уединенные места, убегали из замка. Но все рано или поздно становится известно. Разразились скандалы. Я упорствовал. Боялся, что, потеряв Эльжебету, я потеряю все… Это был мой единственный опыт, мне не с чем было сравнить… Бедный мой отец умер. Мать готова была проклясть меня, но избрала другой путь. Я оставался единственным мужчиной в ветви рода, должен был представительствовать и так далее… И она передала меня в руки наших магнатов, хранителей традиций. Не в прямом смысле, конечно. Вся шляхта округи взялась за меня!.. Я держался, сколько мог, потом решил увезти Эльжебету в ее деревню, подальше от света. Мы выехали… И тут я встретил вас… Я понял, что жизнь моя доныне была пуста и бессмысленна, что она стоит большего, чем любовь несчастной нимфоманки Эльжебеты. Вы вдохнули свет в мою душу. Для меня нет ничего более желанного, чем служить вам, просто любоваться вами издали… Позвольте мне быть возле вас, сопровождать вас всюду…

— Но вы же знаете!.. — вырвалось у Анжелики. Она хотела еще раз объяснить бедному мальчику, который ей почти в дети годился, что она ищет своего мужа, что она тоже много страдала, что его страсть, его ухаживания просто неуместны… «Нет, это просто невозможно…»

— Я ничего не требую, маркиза, — шептал граф. — Только сопровождать вас, видеть вас каждый день… Вы настоящая, вы живая, вы — само солнце!

Анжелика рванула повод на себя, конь взвился на дыбы и отскочил в сторону.

— Довольно, граф, — так же шепотом сказала Анжелика. — Иначе я возненавижу вас…

Граф замолчал, кусая яркие губы и опустив глаза. Молчание затягивалось. Осязаемой казалась тишина угрюмого леса. Даже птиц не было слышно.

Вернулся молчаливый Мигулин. Он озирался, что-то прикидывая в уме, но казался спокойным.

— Давайте сделаем привал, а заодно карету подождем, — сказал, наконец, он. — Немного назад вернемся…

Они отъехали на ровное место, куда пробивались редкие солнечные лучи. Мигулин и граф спешились, о чем-то вполголоса переговаривались. Анжелика, находясь под впечатлением графского рассказа, не думая натянула повод. Конь тряхнул головой и шагом пошел по небольшой узкой прогалине. Повинуясь графскому взгляду, за ней поехал Северин. Чтобы как-то отвлечь задумавшуюся маркизу, он метнул нож в спускавшиюся по стволу белочку и отсек ей хвост. Рыжий пушистый хвост он поднес Анжелике, но она остановила взгляд на ноже, которым играл Северин и молча взяла его из рук слуги. Северин забеспокоился, он быстро вытащил из-за пояса другой нож, кланяясь, протянул его Анжелике, а со своего глаз не сводил. Усмехаясь, Анжелика обменялась с ним ножами.

За прогалиной открывалась ровная зеленая полянка с огромным кособоким пнем посредине. «Сяду, отдохну», — подумала Анжелика.

— Эй, где вы? — раздался из-за кустов голос графа.

— Пани… — позвал сзади Северин.

Поворачивая коня, Анжелика в досаде метнула нож в кособокий пень и вздрогнула: ей показалось, что пень ожил — большой серый зверь подскочил из-за него и, сверкнув на Анжелику глазами, бесшумно метнулся в заросли… «О, боже! Что это было?»

— Где вы? Северин, пся маць… О, пардон, маркиза! — подскакал граф. — Давайте вернемся. Наш казак говорит, что здесь опасно и лучше держаться вместе.

На полянке они дождались скрипящей и шатающейся кареты. Перебрались через коварное место, где казалось, что тропа исчезает, и пройдя еще с версту, сделали большой привал на берегу Десны. Серые лошади, запряженные в карету, очень устали и не могли идти дальше. Измученная Жаннетта уснула, не выбираясь из кареты.

Обедали молча. После обеда Мигулин и граф, все так же тихо переговариваясь, пошли к реке. Анжелика, заинтригованная некоторой таинственностью в их взаимоотношениях, наблюдала. Вдруг казак мягким движением тронул плечо графа и указал на что-то пальцем. Оба замерли. Анжелика поднялась и быстро пошла, почти побежала к ним.

Казак и граф стояли у обрыва. Десна в этом месте делала крутой поворот, сильно подмыла берег, но дальше русло выравнивалось, берег становился более пологим, изрезанным лощинами и оврагами. Граф был бледен, по лицу и шее казака шли красные пятна.

— Никогда б не поверил, — цедил сквозь сомкнутые зубы граф.

— Что там?

— Вон, — указал Мигулин.

Большой волк, спускавшийся, видимо, напиться, поднимался по склону тяжелыми скачками, почти касаясь мордой земли.

— Но это всего лишь волк…

— Он пил воду, и мы видели его отражение, — сказал граф, клацая зубами. — Это человек…

— Это оборотень, — угрюмо сказал Мигулин. — Теперь многое ясно…

Все молчали, ошеломленные случившимся. Волк поднялся к дальним зарослям, обернулся к наблюдавшим за ним людям, секунду помедлил, как бы запоминая, и скрылся.

— Нехорошее место, — вздохнул казак. — Чем быстрее отсюда смотаемся, тем лучше.

К карете возвращались в тяжелом молчании. Слугам ничего не сказали, чтоб не вызвать паники. Мигулин расчехлил ружье и зарядил его специальной, «нашептанной» пулей.

— Езжайте кучнее, — приказал он всем. — Оружие наготове держите. Женщины — в карету.

Еще несколько часов тряслась Анжелика в душной карете, от массы впечатлений у нее разболелась голова. Ветки деревьев цеплялись за окна кареты, дергались, с шумом и свистом отрывались, хлестали едущих сзади. В полумраке леса мерещилось страшное. Кто-то крался, наблюдал, шептался…

Но вот лес стал реже, вдали за деревьями замелькал просвет. Первые птицы свистнули, запели в вышине. Тропинка раздалась, превратилась в тропу и незаметно слилась с какой-то дорогой. «Господи, как хорошо», — перевела дух Анжелика.

Лес внезапно оборвался. Солнце клонилось к закату, вслед за ним пылил по мягкой дороге кортеж. Плавные очертания холмов с дальними рощами, клинышки засеянных полей — все было залито ласковым закатным светом. Впечатление было, будто из темницы вырвались на свободу.

Показались белые села, несколько раз вдалеке пролетали кучки всадников, но к карете никто не приближался.

— Кажется, миновали мы радное место, — сказал Мигулин. — Теперь к ночи и до Черной Кручи доберемся. Ну, погоняй, — прикрикнул он на Криса.

Лошади, измученные за день, понеслись из последних сил.

В деревнях, которые стали попадаться чаще. Мигулин расспрашивал, как добраться до имения сотника Барковского. Некоторые испуганно крестились, другие охотно показывали, но добавляли:

— Сотник на раде…

— Сотник в Чернигове…

— Сотника давно не видели…

— Ничего, — решил Мигулин. — Место нам указано. Остановимся в имении, а он узнает, сам к нам заявится…

Наконец, уже в сумерках, показалось имение сотника. Со взгорка путники увидели стоявший на берегу Десны и опоясанный рвом перестроенный под жилое помещение старый каменный замок.

— Как вы думаете, сотник будет дома? — забеспокоилась Анжелика.

— Ну, не он, так слуги будут, — отозвался граф. — Кто-то там мелькает…

Подъемный мост был опущен. Его, видимо, давно не поднимали. Тяжелые ворота распахнуты. Колеса кареты прогрохотали по доскам моста. Анжелика, подняв голову, силилась разглядеть в полумраке устройство замка. Это было высокое каменное строение, по форме напоминающее замкнутый, полый внутри квадрат. По углам возвышались четыре башни. В стенах на высоте более пяти аршин темнели узкие, переделанные из бойниц окна. Передняя стена разрезалась пополам сводчатыми воротами. Внутри каменного колодца оказался премиленький дворик с беседкой, с дорожками, присыпанными песком. Выходившие в сторону дворика окна были низкими и широкими. Одна из сторон каменного квадрата, первый этаж ее, оказалась конюшней, но ни лошадей, ни даже конского навоза в конюшне не было.

— Что ж здесь нет никого? — оглянулся граф. — Никто не встречает…

Путники помедлили, но никто так и не вышел навстречу им.

— Эй, осмотрите двор! — крикнул граф слугам, а сам, сопровождаемый старым седым слугой Яцеком, направился к главному входу и стукнул в дверь. Дверь поддалась, приоткрывая совершенно темный проход.

— Странно… Эй, огня! Факелы!..

Анжелика видела из кареты, как кроваво-красным светом окрашиваются изнутри окна первого этажа. Факелы замелькали, донеслись приглушенные удивленные голоса. Колеблющийся свет добрался до второго этажа, поплыл, поплелся от окна к окну. Из дверей вышел удивленный граф.

— Пусто… Почему же ворота открыты? — он растерянно оглядел двор, брошенные открытыми ворота, приоткрывавшие кусочек темнеющей долины и дальнюю рощу. — Может быть, вам стоит пройти внутрь, маркиза? Там недурно, хотя и запущено.

— Жаннетта, идите и приготовьте мне комнату, а я немного осмотрюсь здесь, — решила Анжелика.

Жаннетта нерешительно прошла в господский дом. Когда она шла мимо графа, тот, видя, что Анжелика увлеченно рассматривает двор и беседку, легонько похлопал служанку по заду. Жаннетта взвизгнула. Когда Анжелика обернулась, граф сердито выговаривал Жаннетте:

— Вы меня оглушили. Вовсе не обязательно так кричать, когда увидишь обыкновенную крысу…

— Крысу?..

— Да вон же… — указал граф, и Жаннетта, подскочив, взвизгнула повторно.

— Прекратите, граф! Что за удовольствие обижать слабых? — вмешалась Анжелика. — А вы идите, милочка, и делайте то, что вам сказали.

Присев и пробормотав извинения, Жаннетта убежала.

В одном из окон свет зажегся более мягкий, равномерный. — Жаннетта обнаружила там свечи. Граф предложил подняться в выбранную комнату.

Наличие ковров, хрусталя, золота, многочисленные комнаты, обставленные по последней моде (как ее понимали в России) — все это показывало, что хозяин имения богат, очень богат. Но повсюду было пусто и вещи покрывал налет пыли и какого-то особого пуха.

— Что делать? Нет никого… — бормотал граф, сопровождавший Анжелику.

— Но почему? Налет? Их поубивали? — спросила Анжелика.

— Не похоже. Все на месте, крови нет, разрушений тоже никаких… Впрочем, после всех этих дел я ничему не удивлюсь, — вздохнул граф.

Жаннетта с подсвечником в руках встретила хозяйку в коридоре:

— Я думаю, что эта комната подойдет вам, сударыня…

Первое, что бросалось в глаза, когда Анжелика и помешкавший у порога граф вошли в комнату, было обилие больших и маленьких портретов, собранных в довольно небольшом помещении, обставленном удобной мягкой мебелью с кушеткой и ночным столиком.

— Хозяин так любил свою коллекцию, что устроил здесь спальню, — усмехнулся граф.

На стенах висели огромные, во весь рост, портреты рыцарей и вельмож, меж ними примостились портреты небольшие и совсем маленькие. Все это располагалось в каком-то своеобразном порядке, логика которого сначала ускользала от Анжелики. Граф подошел к портретам вплотную и читал надписи на некоторых, сделанных на латыни.

— О, да здесь вся местная знать, — сказал он. — Полуботок… Как же! У них тут дворец неподалеку на реке Стрижень… A-а! Вон в чем дело! Посмотрите, маркиза, это же генеалогическое древо!

— Вот этот угол… — указала Анжелика. — Что-то в нем…

— А здесь, если я не ошибаюсь, должен быть сам хозяин, — воскликнул граф, подходя к месту, вызвавшему беспокойство у Анжелики. — Где же он? Это кто? А это?

— Посмотрите, — указала Анжелика. — У этого портрета вместо глаз — отверстия… Какой жуткий взгляд…

— Вы знаете? А это, пожалуй, и есть наш…

Крик и конский визг во дворе прервали их разговор. Граф подошел к окну и выглянул:

— Что там? — выкрикнул он, пытаясь распахнуть окно. — Нет, не поддается… Я сейчас, маркиза…

Граф шагнул к двери. Анжелика вдруг почувствовала смутный страх:

— Постойте, я иду с вами, — сказал она графу. — Жаннетта, милочка, я не смогу уснуть под взглядами такого количества мужчин, хотя это и портреты. Найдите что-нибудь еще…

Граф вырвал из рук ждавшего их в коридоре Яцека факел и быстро пошел вниз по лестнице. При поворотах тени бежали от него, и казалось, что кто-то прячется, отступает за углы. Анжелика сбежала вслед за графом.

— Ну? Что у вас за гвалт?

— Не знаем, пане, — оправдывались слуги. — Копи как взбесились.

Лошади, храпя и прижав уши, сбились в кучу. По напряженным телам их пробегала дрожь. Анжелика обратила внимание на Мигулина: казак, кусая губы, озирался, в руках его наготове было ружье.

— Что это может быть? — спросила у него Анжелика.

— Испугались чего-то… — отвел взгляд казак.

Анжелика отошла от него, поняв, что Мигулин сам в растерянности.

— Мы отвлеклись от главного, — заговорил граф. — Мы так и не знаем, где хозяин…

— Хозяин может быть на раде или в Чернигове, нас предупреждали, — хмуро ответил казак.

— Но почему тогда никого нет и все открыто? — вскричал граф. — Этот чертов сотник богат, как Крез. Кто-то ж должен за всем этим смотреть, или нет?

— Может быть, на них напали и они сбежали? — высказала предположение Анжелика.

— Ну, знаете ли… — фыркнул граф. — Если б местные напали!..

— Все стекла целы, — вздохнул Мигулин. — Какое уж тут нападение!

— А может быть, они просто прячутся, — догадалась Анжелика. — Вспомните, граф! Тот портрет с дырками вместо зрачков… Ведь за ним должно быть пустое пространство!

— Черт! Ведь верно! Гей, хлопцы, больше огня! Все за мной! — командовал граф.

— С вашего позволения я останусь с лошадьми, — крикнул им вслед Мигулин.

Шумной толпой поднялись они опять в комнату-галерею.

— Больше света, — приказал граф, подходя к портрету, вызвавшему такой интерес, и хватаясь за раму.

— О, боже! — вскрикнула Анжелика.

— Что такое? — вздрогнув, спросил граф.

— Он… моргнул…

— Моргнул?!

В следующее мгновение граф вырвал шпагу и с размаху вонзил ее в портрет. Лезвие со свистом ушло в холст по самую рукоясь.

— Значит там кто-то есть! За нами следят! — кричал граф, полосуя портрет крест-накрест.

Анжелике показалось, что сквозь свист шпаги и треск разрубаемого холста пробились какие-то еще звуки: не то стук, не то щелчок. Граф ухватился за свесившийся край холста и рванул на себя…

За холстом на некоторой высоте от пола открылась небольшая камера, темнела железная дверь.

— Литвин… — указал граф.

Огромный волосатый литвин впрыгнул в обнаруженное пространство и с размаху ударил, плечом в дверь. Дверь загудела, но не поддалась.

— За мной, — закричал граф, бросаясь к двери. — В следующую комнату…

Через минуту он вернулся багровый от гнева. Ход к камере за портретом шел из другого крыла строения.

— Я перерою здесь все, — пригрозил граф. — Здесь, судя по всему, целая система ходов, но я ухвачу их, поймаю за хвост.

— В моем отеле в Париже тоже был тайник, — вспомнила Анжелика. — В колодце.

— В колодце!.. Ну конечно же, в колодце! За мной!

И вновь вся толпа повалила во двор.

— Литвин, к вороту! — командовал граф. — Северин, лезь в колодец!

Северин, примявшись, вскочил на сруб и ухватился за цепь. В руку ему дали факел.

— Литвин, опускай…

Северин под мерный скрип ворота скрылся в колодце. Все столпились и заглядывали вниз. Лишь Мигулин стоял у лошадей, все еще не успокоившихся, и поигрывал ружьем.

— Есть… дыра… — донеслось снизу.

— Вытаскивай его, — сказал граф литвину. — Я сам спущусь.

Северина вытащили. Бросив азартный взгляд на Анжелику, граф Раницкий ухватился за цепь.

— Пан, возьмите меня, — попросил его седой Яцек. — Литвин и двоих выдержит…

— Хорошо. Следом за мной спустишься ты. Адью, маркиза, — помахал граф перчаткой Анжелике.

Яцек дождался какого-то знака от спустившегося в колодец хозяина и скользнул по колодезной цепи вниз. В это время вновь всхрапнули и волной сбились в кучу лошади. Они косились все в сторону замка, глаза их в свете факелов отсвечивали красным. Несколько раз всхрапывали они и сбивались, всякий раз меняя направление. Создавалось впечатление, что двор окружает какая-то невидимая сила, либо кто-то крадется под стеной замка по аллее меж двумя рядами подстриженных кустов.

Мигулин взял у одного из слуг факел, передал его выбравшемуся из колодца Северину и что-то тихо объяснил, затем, выждав, когда в очередной раз прянули кони, неслышными прыжками бросился в просвет меж кустами. Северин метнул факел так, чтоб тот упал на расстоянии от казака и осветил аллею. Анжелика видела, как Мигулин влетел в просвет меж рядами кустов и вскинул ружье; подождал и опустил…

— Да что ж такое?… — бормотал он, возвращаясь.

И вновь шарахнулись кони…

— Маркиза, хотите посмотреть жилище местного колдуна? — крикнул снизу граф. — Спускайтесь к нам!

Анжелика, не успевшая переодеть мужской костюм, взялась за колодезную цепь, повисла, стала ловить ногами качающуюся бадью. Литвин стал осторожно опускать ее в темноту.

— Стой… — твердая рука графа подхватила ее и подтянула к слабо светящемуся лазу в боковой стенке колодца.

Лаз был широк, Анжелика с ее невысоким ростом могла стоять в нем, слегка пригибаясь. Осторожно ступая по выложенному плашками полу, граф увлек ее к смутно видневшемуся впереди повороту. За поворотом лаз расширялся, за полузадернутой занавеской угадывалась обычная комната.

— Посмотрите, как живет местный колдун, — усмехаясь, отодвинул занавеску граф. Яцек отошел, давая дорогу, и еще выше поднял факел, освещая довольно просторное помещение.

Посреди тускло освещенной факелом комнаты было земельное возвышение вроде ложи, на нем, покрытом темным панбархатом, стояла небольшая конторка, сплошь уставленная книгами. Книги в черных, тисненных серебром обкладках стояли еще на нескольких полках. Граф прошелся вдоль полок и провел пальцем по корешкам.

— О, здесь бывают чаще, чем в доме. Пыли нет.

Внимание Анжелики привлекла верхняя из книг, лежавших на конторке. Серебряный замочек скреплял бронзовые застежки, рядом лежал серебряный ключ в форме теософского креста. Анжелика потрогала книгу и даже приподняла ее. Книга оказалась чересчур тяжелой.

— С удовольствием почитал бы, — вздохнул граф. — Времени нет. Впрочем, здесь довольно убого…

— Можем мы по книгам выяснить, чем здесь занимаются? — спросила Анжелика, опуская тяжелую книгу на место.

— Можем. Но долго возиться, — легкомысленно ответил граф. — Да и зачем?

— Это помогло бы нам открыть тайну этого замка…

— Вы собираетесь остаться здесь надолго, мадам?

Граф был прав. Вместо желанной цели она достигла какого-то вертепа. Тайники за картинами, кабинеты в колодцах… Кто-то прячется и следит.

— Я хотела бы подняться, граф, — сказала Анжелика.

Граф подержал цепь, пока Анжелика устраивалась на бадье, и приказал литвину крутить ворот.

Ночь нависла над замком. Тихо и пасмурно было. Закрыв луну, нависали тучи.

— Что делать будем? — спросил Мигулин. — Место какое-то… Не нравится мне тут.

— Сюда нас прислал боярин Матвеев, — сказала Анжелика. — Я думаю, нам надо подождать. Хотя бы до утра…

Она хотела все обдумать без спешки. Лабиринт поисков завел ее в тупик. В который уже раз. Царский любимец Матвеев направил их в этот замок, чтобы хозяин замка по своим каналам переправил ее, Анжелику, в Турцию. В замке, без сомнения, кто-то есть. Этот «кто-то» следит за ними и не показывается. Боится?.. Тогда надо дать ему время привыкнуть. И ни в коем случае нельзя его ловить, как это делает граф Раницкий.

Жаннетта нашла неплохую, удобную комнату на первом этаже. Мигулин, как и обычно, расположился в коридоре у дверей; он сел, прислонясь спиной к стене, и положил ружье на колени.

— Я тоже буду спать у вашего порога, — объявил граф.

Он велел всем слугам запереться о лошадьми в конюшне и спать по очереди, с собой взял лишь верного Яцека.

Тускло горела свеча на столе. Жаннетта приготовила постель для Анжелики, а сама уже ровно дышала в уголке — сон сморил бедную девушку. Было тепло, даже душно. Анжелика хотела раскрыть ставни и пустить в комнату немного свежего воздуха, но окна, предварительно проверенные Мигулиным, оказались закрытыми намертво.

Раздевшись, Анжелика хотела уже задуть свечу, но сон не шел. В голову невольно лезли тревожные мысли, расчеты возможных действий, если хозяин замка все же не появится. Как долго придется ждать его появления? Кто он? Кто следит за ними?

Несколько раз бились в конюшне лошади, но вскоре все опять стихало. Неестественно тихо было в замке и вокруг замка. Все это время, время путешествия по весеннему лесу, Анжелика слышала ночами пенье соловья. Сейчас же тишина замка напоминала ей тишину склепа. Черным провалом казалось висевшее на стене зеркало.

Усталость заставила веки сомкнуться, но Анжелика усилием воли открыла глаза. Зудящая тревога наполнила сознание. Что-то мешало, что-то давило на нее. Против желания, как под гипнозом, она повернулась к окну… Через поблескивающее стекло на нее в упор смотрели желтые глаза зверя, дьявольской усмешкой щерилась клыкастая пасть…

В следующее мгновение Анжелика оглохла от собственного крика. Еще миг — и треск распахнутой двери, пронзивший комнату грохот выстрела и звон бьющегося и сыплящегося стекла слились в один чудовищный звук…

Она пришла в себя стоящей у стены с кулачками, прижатыми к груди. Комнату заволокло пороховым дымом. Мигулин и граф что-то кричали у разбитого окна, потом окончательно выломали раму и выпрыгнули наружу. Бледная Жаннетта, зажав уши руками и широко раскрыв рот, смотрела из угла на Анжелику, глаза служанки готовы были вылезти из орбит.

— Факелы! Дайте факелы! Больше огня! — неслось со двора.

Повсюду хлопали двери, доносился топот ног и громкие крики. Мигулин и граф искали что-то под окном и звякали там битым стеклом.

— Вот… посмотрите… свежий след…

— Да какой же он свежий!..

Тихо, по-детски заплакала, заскулила Жаннетта.

— Я боюсь, мадам, — причитала она. — Я хочу домой… Зачем только я вызвалась ехать с вами!

— Помолчите, милочка! — прикрикнула на нее Анжелика. — Вас здесь еще не слышали. Держите себя в руках…

Она стыдилась собственной слабости, собственного крика, поэтому излишне сурово упрекала Жаннетту.

Граф и Мигулин, сопровождаемые толпой графских слуг, без стука, распахнув двери, вошли в комнату.

— Как это выглядело, сударыня? — спросил граф.

Как это выглядело? Анжелика вспомнила королевскую охоту, своего второго мужа, маркиза дю Плесси.

— Да, я уже видела… Это… Это было очень похоже на волка, — не очень уверенно ответила Анжелика, немного смущаясь и ожидая насмешек.

— Чертов сотник! Развел живность, прямо в замке волки бегают, — чертыхнулся граф. — Что же он, опыты на них ставит?

— Дождемся сотника и спросим, — вздохнула Анжелика.

— Не будет никакого сотника, — подумав, решительно сказал Мигулин. — Это он и есть. Оборотень…

— Что он говорит? — спросила Анжелика у графа. — Я не совсем ясно поняла.

— О-о! — развел руками и подкатил глаза граф. — Впрочем, все может быть…

— Чем быстрее мы отсюда уедем, тем лучше, — настаивал казак. — И гнездышко это надо бы спалить.

— А если это не сотник, а просто какой-нибудь ручной волк? — возразил граф. — Приедет хозяин… Да, хороши мы будем. Он нас потом всю жизнь будет по судам таскать за поджог. Россия — не Польша, здесь любят судиться.

— О чем вы говорите? — снова вмешалась Анжелика. — Я не могу понять…

— Этот господин… казак… ну, в общем, ваш наемник говорит, что это не простой волк, а хозяин замка, превратившийся в волка, — по-французски объяснил граф.

— О, господи! — воскликнула Анжелика. — У него есть основания так говорить?

— О, да! Он так уверен, что даже хочет спалить весь замок.

— А если это ошибка?

Граф безмолвно развел руками.

— Надо уезжать, — повторил Мигулин. — Чем быстрее, тем лучше.

Анжелика поняла, что он настаивает на отъезде.

— Я согласна, — сказала она. — Все равно мне не удастся уснуть. Но как же быть с хозяином?

— Делайте, что хотите! — всплеснул руками граф. — У меня голова кругом идет.

— Запрягать! — приказала Анжелика.

Слуги вывели храпящих, беспокойно переступающих лошадей.

— Больше света! — командовал граф. — Да, неплохо было бы, конечно, устроить здесь на прощание фейерверк, — признался он Анжелике. — Но если этот волк не оборотень, а так… случайно забежал…

— Но ведь за нами всю ночь кто-то следит. Вспомните портрет, — напомнила Анжелика.

— Да, принесите-ка его сюда, — приказал граф слугам. — Я так и не рассмотрел его.

Яцек и Северин сбегали наверх и принесли раму со свисавшими лоскутами холста. Ее поставили вертикально. Отблески огня факелов мелькнули в отверстиях на месте зрачков, и показалось, что косо разрезанный портрет подмигнул кроваво-красными глазами всем присутствующим. Граф приподнял свисающие куски холста, попытался восстановить изображение.

— Да, любопытный образ, — пробормотал он. — Запомните его, если встретим…

— Не встретим, — уверенно сказал Мигулин. — Подальше отсюда! С нечистой силой только в сказках хорошо встречаться.

Двое слуг с факелами в руках поскакали впереди кареты. Глухо загудели под колесами доски перекидного моста. Лошади рванули и летели, как будто гналась за ними нечистая сила.