Взяв в жены Ардали, Майер объявил себя королем завоеванных им земель, а вождя Лирда обязал присягнуть ему на верность. Тот вынужден был согласиться. Древний храм, в котором кунраи издавна поклонялись своим богам, он сделал своим дворцом и велел построить вокруг него поселение, ставшее третьей крепостью Майера и временной столицей его государства. Каленья, вновь названная в честь женщины, скорее всего одной из сестер Майера, стала крупным оплотом названного короля, а впоследствии и столицей третьей претории Улены. Майер, получив корону и молодую жену, успокоился и остепенился. Королева Ардали оказалась умной, красивой и невероятно расчетливой женщиной. Она подарила Майеру двух сыновей-близнецов Лайдера и Мирэма. Впрочем, некоторые источники уверяют, что это были брат и сестра Лайдериа и Мирэм, но я склонен утверждать, что у Майера было двое сыновей. Также часть ученых считает, что именно Ардали внушила Майеру избавиться от жертвоприношений и идолов. Но Майер и сам не являлся ярым поклонником богов и все свои успехи и достижения относил скорее к своим умениям полководца и лидера, чем к воле богов. Как бы то ни было, но король Майер запретил поклоняться богам, назвав тех лжецами, и повелел уничтожить все идолы и капища. Королева Ардали полностью поддержала мужа, добавив, что надо, умертвить и шаманов, кои вводят людей в заблуждения и от богов своих вряд ли откажутся. И Майер согласился. Лирд, являясь советником короля, пришел в ярость, опечаленный вероломством собственной дочери и приказами ее богопротивного мужа. Собрав своих сторонников, он дождался, когда Майер покинет столицу и, захватив дворец, казнил собственную дочь. Он насадил голову Ардали на копье и выставил на всеобщее обозрение у ворот крепости, тело же ее принес в дар богам. Перед смертью Ардали спрятала своих сыновей, отдав их служанке, которая сбежала из крепости с маленькими близнецами на руках.

В камере, в которую меня поместили, было темно и сыро. Окон не было, оно и понятно, под землей окон не бывает. Темница, или ее подобие, находилась под Рукой Убийцы. Камер здесь было всего пять, и они в другое время в основном пустовали, так как сажали сюда за большие провинности. И каждый ученик знал, если ты попал в темницу Руки, тебе несдобровать. Обычно, провинившихся учеников наказывали сразу на месте, но если, по мнению мастеров, провинность была серьезной, его сажали в камеру и судьбу его решал суд свершаемый советом мастеров во главе с магистром. И он практически никогда не выносил положительных приговоров. Все заканчивалось либо смертью провинившегося, либо изгнанием его в роли Искателя, а это означало, что ты никогда не станешь полноценным наемным убийцей, и должен будешь искупать свою провинность перед орденом, ища для него новых членов.

В ту ночь в пещере мастера застали нас сражающимися друг с другом, в тот самый момент, когда мы уже практически одержали победу. Правда, верх мы взяли лишь из-за того, что Лейдо не ввязался в бой, а просто решил исчезнуть, что само по себе было довольно странно. Если бы он сражался наравне со своими товарищами, то нам пришлось бы туго и неизвестно чем бы все это закончилось. Хотя и так было понятно, как все закончилось, но вопрос был в том, смогли бы мы продержаться до прихода мастеров. И было ли это лучшим выходом. Может умереть там, в пещеры было бы лучше, чем предстать перед судом магистра. В любом случае все повернулось, таким образом, что нас связанных приволокли в Убежище и посадили в камеры. Мне разбили лицо, перед тем как связать, хотя я особо и не сопротивлялся. Теперь мой левый глаз заплыл, и жесткая корка крови тонкой полосой покрывала висок. Тавиш хоть и был связан, попытался сопротивляться, за что и получил рукоятью кинжала по голове. Нас тащили, словно мешки с песком через пещеры и лес, мне казалось, что каждый камень и корень не раз впились в меня и расцарапали мне все тело и лицо. Позади я слышал, как громко рыдает Танни, пока ее не успокоили тем же способом что и Тавиша. Слышал, как тихонько постанывает и всхлипывает Шейла при каждом ударе о землю. И я ничего не мог с этим поделать. Абсолютно ничего.

Нас развязали и кинули в камеры, со скрежетом захлопнув за нами решетчатую дверь. Тавиш и Карим были вместе со мной. Шейлу и Танни посадили в камеру напротив. Остальных в соседние, расстояние между камерами было довольно большое, но я отчетливо мог слышать их голоса. Тавиш был без сознания. Карим сидел, обхватив руками голову. Я позвал Шейлу, та ответила, назвав мое имя и громко разрыдалась, не сумев вымолвить больше ни слова. Я попытался ее успокоить, но у меня ничего не вышло. В темнице было темно, лишь одинокий тусклый факел в коридоре давал немного красноватого света, придававшего этому месту еще более мрачный вид. Огромная крыса, громко пискнув, пробежала меж прутьев решетки. Я слышал, как ее маленькие коготки скребли о каменный пол. Шейла взвизгнула, и из соседней камеры послышались смешки и просьба к ней заткнуться. На что я ответил, чтобы они сами закрыли свои рты. Началась бессмысленное переругивание, на какое-то время, скрасившее наше пребывание здесь.

Так мы и сидели в ожидание своей участи. Очнувшаяся через какое-то время Танни громко рыдала, и Шейла ее поколотила, чем только вызвала у той еще большую истерику. Она колотила ее и после, еще несколько раз, не сильно, по девичье, а та лишь всхлипывала в ответ, истратив все свои слезы и безнадежно закрывая лицо руками. Пришедший в себя Тавиш, упорно молчал, и ни в какую не желал отвечать ни на один из вопросов Карима. В соседней камере кто-то затянул песню, глупую и бессмысленную. По-моему это был Лиркон. Его поддержало еще несколько голосов. Вновь зарыдала Танни, и Шейла в очередной раз приказала ей заткнуться. Лучше уж сидеть в одиночестве, подумал я. Лейдо в темницы не было, это я понял уже давно. Впрочем, это подтверждали и тихие разговоры его товарищей, недоумевающих, куда же делся их главарь, почему он не принимал участия в драке и куда исчез после. Одни говорили, что он сбежал, другие утверждали, что так он поступить не мог, кто-то предположил, что он мертв, но его просто дружно засмеяли. Я сидел, прислонившись спиной к холодной стене и прислушиваясь к их спору, а мысли беспорядочно метались в моей голове.

Я ненавидел Лейдо, за все его поступки и действия совершенные им. Я злился на Тавиша за то, что он втянул нас во все это. Злился на Шейлу за то, что она не послушала меня и не убежала, и даже на Клода, который не предупредил нас, хотя и понимал, что он не мог этого сделать и хорошо, что он додумался убежать. Я надеялся, что его не накажут.

Я не знаю сколько прошло времени с того момента как мы оказались здесь. Когда они пришли за нами я спал. Меня разбудили звук шаркающих по камню сапог и лязг железных затворов. Нас поочередно связали и, словно рабов, вереницей вывели наружу. Стоявшее высоко в зените солнце ослепило меня, и я так плотно зажмурил глаза, что чуть было не упал, споткнувшись. Нас вывели на площадь и поставили на колени в песок тренировочной площадки. Вокруг нее полукругом стояли двенадцать человек в темных плащах с глубоко надвинутыми капюшонами. Лица их скрывали однообразные деревянные маски, лишь у одного стоящего посредине она отличалась, переливаясь серебристым цветом. За их спинами был сооружен длинный деревянный помост с виселицей и плахой. При виде ее передернуло даже меня, не говоря уже о других. Кто-то стенал, кто всхлипывал и охал, Танни рыдала навзрыд. Рядом с плахой располагалось пара деревянных позорных колодок. За все свое обучение я ни разу не видел казни. Было конечно несколько учеников пытавшихся бежать, и они погибли, одни попав в расставленные вокруг Убежища ловушки, а другие от кинжалов мастеров, но до суда не один из них еще не дожил. Было и такие, которых наказывали за мелкие провинности. Некоторых секли, кто-то проводил пару дней закованным в колодки, а кто-то просто становился Искателем. Но я ни разу не видел, чтобы кого-то судили вот так, прилюдно. Толпа учеников, собравшихся позади нас, тихо перешептывалась. Я обернулся, чтобы отыскать в толпе Клода, либо Лейдо, но тут же получил удар по лицу от одного из стоявших позади мастеров приведших нас сюда. Я отвернулся и уставился на песок. Скоро он станет красным от нашей крови, подумал я. Мастер в серебряной маске поднял правую руку, с открытой ладонью, вверх, призывая всех к молчанию. В наступившей тишине рыдания Танни резали слух.

– Братья и сестры, и те, кто еще только стремится ими стать, – голос говорящего выдавал его возраст, я узнал его, он принадлежал магистру Таеро. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы свершить праведный суд над теми, кто попытался запятнать честь нашего ордена. А честь его превыше всего.

– Честь его превыше всего, – дружно поддержали магистра одиннадцать голосов.

– Перед нами двенадцать человек и все они в той или иной мере запятнали честь нашего ордена. И каждый из них понесет заслуженное им наказание. Кровь за кровь, боль за боль, жизнь за смерть, смерть за жизнь.

– Кровь за кровь, боль за боль, жизнь за смерть, смерть за жизнь, – вторили ему стоявшие полукругом одиннадцать мастеров в безликих масках.

– Совет рассмотрел и оценил проступок каждого из стоящих пред нами на коленях. И каждому вынес приговор равный содеянному им. Да воздастся каждому по чести и совести.

– Да воздастся каждому по чести и совести, – вновь вторили голоса.

– Ученик Дейко Мирт, встань и прими свой приговор достойно.

Самостоятельно встать Дейко не смог, сломанная мной нога была неестественно вывернута, его лихорадило. Он и сюда-то дошел лишь благодаря идущему позади Лиркону, которому специально не связали рук, чтобы он его поддерживал, но общей веревкой со всей нашей вереницей он связан все-таки был.

– Ученик Дейко Мирт ты обвиняешься в незаконном оставление Убежища, распитии алкоголя и употребление дурманящих трав, драке и умышленном нападение на других учеников. Твоя вина установлена и доказана. Ты будешь повешен. Да будет так.

– Да будет так, – вторили мастера.

– Ученик Пульпо Гризсон, встань и прими свой приговор достойно.

Пульпо тяжело поднялся и зло уставился на магистра. Его обожжённая щека выглядела еще более противно, когда он хмурился. С тем же выражение лица он выслушал свой приговор, который ничем не отличался от приговора Дейко. Затем последовали приговоры для братьев Лима и Фрая, последнего пришлось держать, потому что ноги его тряслись и устоять на них он не мог. Когда магистр закончил зачитывать приговор Фрая и магистры повторили «да будет так», Таеро приказал привести приговор в исполнение.

– Мастер Одим, – звучно произнес магистр, – исполните волю совета.

Мастер Одим появился словно из ниоткуда. Он был высоким и плотным, и я видел его всего лишь несколько раз. Он никого не обучал, и какую роль он играл в жизни Убежища я, если честно, не знал. Но при встрече, он всегда одаривал всех таким ледяным взглядом, что даже у меня возникали неприятные ощущения. Мастер Одим перерубил связывающую нас вместе веревку и, взяв за шиворот Дейко и Лима, поволок их к помосту. Дейко громко стенал каждый раз, когда его сломанная в колене нога касалась земли. Еще двое мастеров стоявшие позади нас взяли под руки Пульпо и Фрая, и повели их следом. Всех четверых возвели на помост и накинули на головы петли. Мастер Одим, получив одобрительный кивок от магистра, отошел, и дернул небольшой рычаг у края эшафота. Дно помоста раскрылось, и четверо осужденных рухнули вниз. Веревки натянулись, словно струны, провиснув под тяжестью тел. Трое умерли сразу, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, Лиму же не повезло, если конечно это слово было к нему применимо. Он несколько мгновений страшно корчился и извивался, словно змея, лицо его из лилового стало синим, а потом он затих. Лишь правая нога дернулась в последний раз, как бы, не желая признавать своей участи.

Позади, послышались возгласы и вздохи, Танни зашлась громким криком и завалилась на бок, потеряв сознание. Шейла сидела, закрыв глаза, Тавиша трясло, а Гризко чуть было не выблевал свои кишки, хотя тошнить было не чем, так как нас за все это время так ни разу и не покормили. Остальные держались более спокойно, хотя впечатление это зрелище произвело на всех.

– Сегодня, – громко воскликнул магистр, – мы увидели, что бывает за непослушание и нарушение кодекса. Это урок всем вам. Суд окончен, но завтра, в это же время, мы вынесем новые приговоры. Отведите их обратно в камеры. Пусть славится орден Саерре.

– Да славиться орден Саерре, – возопили одиннадцать голосов.

На лицах, стоящих рядом со мной на коленях, товарищей по несчастью я увидел облегчение. Я же не разделял их радости, нас все равно повесят, не сегодня, так завтра. А вот ожидание смерти намного хуже, чем сама смерть. В этот момент я позавидовал тем четырем висящим под помостом. И лишь Карим и Криз, судя по их мрачным лицам, были того же мнения что и я.

Нас вернули в наши камеры, а толпа учеников освистала нас, посылая проклятия вслед. Люди, подумал я, везде одинаковые. Вчера они делили с тобой крышу и хлеб, улыбались тебе в лицо и шутили, а сегодня уже готовы перегрызть глотку сами не зная за что, повинуясь стадному инстинкту. Камеры освободились и Тавиша от нас отсадили. Его поместили одного в камеру у самого входа в узилище Руки Убийцы. Других тоже рассадили, Гризко теперь сидел с Кризом, а Лиркон в камере напротив, один. Карим все так же сидел со мной, а Шейла, вместе с бесчувственной Танни, напротив.

Еды нам принести так и не соизволили, и воды тоже не было. Впрочем, мне сейчас вряд ли хоть один кусок полез в глотку. Я слышал как чавкал Гризко, пытаясь слезать влагу со стен, и как Криз отвесил ему пинка. Лиркон громко затянул песню, и его тут же дружно попросили заткнуться. Петь он не прекратил, но голос его стал тише, и слов песни было практически не разобрать.

Мне показалась, что прошла целая вечность, прежде чем за нами снова пришли. Нас опять связали и повели вереницей вверх по ступеням. И через некоторое время мы вновь стояли на коленях перед мастерами в масках. В этот раз первым подняли Лиркона и надо сказать, что он со всей стойкостью принял свою участь. Приговор был тем же самым что и вчера, не отличался он и для Гризко. Когда его подняли, он заплакал и обмочился, за что был осмеян толпой позади, но хуже ему от этого я думаю, не стало. Вставшего после Гризко Криза, помимо всего прочего обвинили в изготовление алкоголя и распространение дурманящих трав. Ему, прежде чем повесить, приказали поочередно отрубить обе руки по локоть и даже обычно невозмутимый Криз заплакал. Приговор привели в исполнение. Гризко перед тем как провалиться вниз, плакал и молил о пощаде, но петля прервала его мольбы. Руки Кризу мастер Одим рубил медленно, давая всем возможность насладиться своей работой. Криз визжал, словно резаная свинья, а когда лишился второй руки, разразился проклятьями.

– Лейдо сраный ты ублюдок, где ты? Это ты должен быть здесь. Сукин ты сын.

Он хотел выкрикнуть что-то еще, но Одим уже подтащил его к веревке и накинул ему петлю на шею. Буквально через минуту Криз корчился в удушающих объятьях, рядом с уже молчаливо раскачивающимися Гризко и Лирконом. А затем, затих и он сам.

На этом суд окончился, и нас снова вернули в наши камеры. Карим нес на себе Танни, так как она снова потеряла сознание, когда Кризу отрубили первую руку. Почему, думал я, пока нас вели обратно, почему нас держат до последнего, заставляя смотреть, как умирают другие. Ведь их вина страшнее, чем наша. Ведь это они вынудили нас покинуть Убежище и заставили с ними драться. Но ответа на это я не находил, как и на то почему среди нас не было Лейдо. Даже Криз задался этим вопросом, умирая.

Теперь, когда человек стало столько же, сколько и камер, нас поместили каждого по отдельности и даже принесли поесть, что меня немало удивило. Наверное, боялись, что мы можем не дожить до нашей казни. В темнице стояла гробовая тишина, казалось, что все мы уже умерли, хотя, наверное, так и было. Даже Танни когда очнулась, всхлипнула всего лишь раз и замолчала. Единственными, кто прерывал тишину нашего узилища, были его постоянные жители, крысы и мыши, тянущие свои голодные мордочки к нашим мискам. В какой-то момент, я даже пожалел, что нет Лиркона с его глупыми бравадными песнями, но тот сейчас болтался в петле на забаву другим.

Когда за нами пришли в третий раз, Танни закатила истерику и отказывалась идти, за что получила пару пощечин, и Кариму вновь пришлось помогать ей. Хотя в этот раз передвигалась она сама, он лишь поддерживал ее, чтобы она не упала. Мы вновь предстали пред советом мастеров, и магистр, как и в прошлые дни, возвестил нам о чести и кодексе ордена. Затем он начал свой суд и первым стал Тавиш. Было ощущение, что внутри у меня что-то оборвалось и резко обрушилось вниз.

– Ученик Тавиш Паледо, встань и прими свой приговор достойно, – провозгласил магистр, серебряная маска скрывала его лицо, не давая увидеть, что он чувствует. Хотя я очень сомневался, что пойму это, даже если снять с него маску.

Тавиш встал, понуро повесив голову. Казалось, что он смирился со своей участью.

– Ученик Тавиш Паледо ты обвиняешься в незаконном оставление Убежища, использовании и помыкании себя, что недостойно для наемного убийцы и нарушение кодекса, заставившего других учеников из-за тебя пойти на преступление. Твоя вина установлена и доказана. Совет вопреки всему решил сохранить тебе жизнь, – магистр на мгновение замолчал, глаза Тавиша беспокойно забегали из стороны в сторону, он никак не мог поверить в свое счастье.

– Но ты лишаешься права стать полноценным наемным убийцей, – продолжил магистр, и толпа позади нас зароптала в предвкушение, все уже знали, какие слова последует далее, и, судя по лицу Тавиша, он знал тоже.

– Ты станешь Искателем и будешь исполнять долг перед орденом, искупая свою вину посредством привлечения в него новых членов до тех пор, пока орден не сочтет должным и полным твое исправление и не освободит тебя от твоих обязанностей. Ты покинешь Убежище в ближайшее время с одним из первых пришедших Искателей, который в течение года будет тебя обучать. Ты больше никогда не вернешься в эти стены, ибо такова твоя кара. Да будет так.

– Да будет так, – вторили мастера.

Ученики позади нас громко перешептывались. Так вот значит, какое наказание они придумали для нас. Я не знал радоваться ли мне или огорчаться. Некоторые считали это хорошим выходом, но большинство позором и говорили что уж лучше смерть, чем стать Искателем. Впрочем судя по ходящим в Убежище рассказам некоторые осужденные ранее просили совет казнить их вместо того чтобы принять изгнание, и говорят что совет соглашался. Но таких впрочем, было немного. Магистр же тем временем продолжал.

– Ученица Танни Лезми, встань и прими свой приговор достойно.

Танни вздернули на ноги стоящие позади мастера, она громко рыдала и все время норовила потерять сознание. Откуда у нее только бралось столько слез.

– Ученица Танни Лезми ты обвиняешься в незаконном оставление Убежища, нарушение кодекса, участие в драке, о которой заведомо знала и сыграла роль посредника в ее организации. Твоя вина установлена и доказана. И приговор должен быть жесток. Но вопреки всему, совет сохраняет тебе жизнь.

Далее приговор звучал также как и у Тавиша. Ей сказали, что она покинет Убежище и станет Искательницей. Правда Танни этого уже не слышала, так как потеряла сознание.

– К тому же, в виду того что твои деяния тяжелее чем ученика Тавиша Паледо помимо изгнания ты приговариваешься к десяти ударам плетью. Да будет так.

– Да будет так, – вторили голоса.

Позади заохало несколько учениц. Танни, казалось, пришла в себя и рыдала. Мастера отпустили ее, и она словно куль повалилась на песок, зарывшись в него лицом.

– Ученица Шейла Мальф, встань и прими свой приговор достойно.

Шейла встала, гордо задрав подбородок, готовая принять любое наказание. У меня перехватило дыхание.

– Ученица Шейла Мальф, ты обвиняешься в незаконном оставление Убежища, нарушение кодекса и участие в драке. Твоя вина установлена и доказана. Совет своим решением сохраняет тебе жизнь и позволяет продолжить обучение. Впредь до того момента пока ты вновь не нарушишь кодекс, в этом случае тебя будет ждать смерть.

Я облегченно выдохнул, но как оказалось рано.

– Но, в то же время, ты должна понести наказание. Совет приговорил тебя к дести ударам плетью, после чего ты на день будешь закована в позорные колодки, чтобы все могли наблюдать за тем, как ты несешь свое наказание.

Сердце мое сильно билось в груди. Я посмотрел на Шейлу. Из ее глаз катились крупные слезы, но смотрела она прямо, и подбородок был все так же гордо поднят вверх. Следующим был Карим и ему тоже позволили продолжить обучение, вот только плетей ему назначили двадцать, а закованным в колодки он должен был простоять два дня. Наступила моя очередь выслушать свой приговор. Меня приговорили к пятнадцати ударами плетью и месячным заключением в камере. Затем магистр велел привести приговор в исполнение. Нас всех, кроме Тавиша, подвели к помосту. Первым принял свою участь Карим. Специально для нас на помосте поставили широкую лавку, на которую и уложили Карима. Мастер Одим извлек из ведра с водой мокрую плеть и приступил к своему делу. Плеть свистнула и Карим закричал. Я еще никогда не слышал, чтобы человек кричал так сильно. Когда Одим закончил двое помогавших ему мастеров стащили Карима с лавки и, взяв под руки, спустили вниз. На его спину было страшно смотреть. Его дотащили до колодок и вставили в специальные отверстия его руки и голову, после чего опустили деревянный верх и задвинули скрепляющий две половины колодки засов. Следующим был я. Когда меня уложили на лавку, уже забрызганную кровью Карима, я крепко сжал зубы, и решил, что во чтобы бы мне это не стало, кричать я не буду. Я не доставлю им такого удовольствия. Но уже после третьего удара, я вопил во всю глотку от боли, забыв обо всем. Когда Одим наносил последние удары, я чуть было не лишился сознания, но все же мне как-то удалось не отключиться. Меня, также как и Карима, сняли с лавки и поволокли вниз. Каждое движение отдавалось ужасной болью в спине. Бросив меня у помоста, они схватили Танни. Та визжала и брыкалась, но держали ее крепко. Когда ее положили на лавку, она попыталась вырваться и убежать, ее удержали, но решили привязать, чтобы она больше не брыкалась. Но даже будучи привязанной Танни все равно извивалась словно червь. Рубаху с нее не сняли, и она лежала прямо в ней, спутанные рыжие волосы ниспадали вниз, закрывая лицо. Когда мастер Одим нанес первый удар, Танни закричала так, что казалось, будто я сейчас оглохну. Но Одим не обращал на это никакого внимания, по всей видимости, он получал удовольствия от этого занятия. Перед четвертым ударом голова Танни резко дернулась вверх, а рука мастера Одима дрогнула. Конец кнута с шипением ударил по горлу Танни, и кровь фонтаном брызнула на помост. Рыжеволосая девушка больше не кричала и не плакала. Она не могла. Лишь хрипела и дергалась какое-то время, а потом затихла, залив кровью лавку и помост под собой. Я слышал, как кричат ученики, ревут ученицы, плачет Шейла. Но мастера казалось, не придали этому особого значение. Отвязав тело Танни, они уволокли его прочь. А потом пришла очередь Шейлы. Я не мог допустить, чтобы с ней что-то случилось. Превозмогая боль, я из последних сил встал, и рванулся к мастерам, ведущим Шейлу на помост. Но в следующий миг получил сильный удар в висок, и мир вокруг меня погас, превращаясь в кромешную тьму.