Лазутчики выбрались за тын, когда окончательно стемнело. Вокруг поселка горели костры, но даже по теням никто бы не определил, где находятся пятеро, прикрытые заговором лучше всякой маскировки. Однако все шли как можно осторожнее, стараясь поменьше скрипеть снегом — глаза глазами, а уши отводить Подосён еще не умел.

Впереди крался Митяй, умевший, когда надо, ходить бесшумно по чему угодно — хоть по снегу, хоть по болоту, хоть по скрипучим доскам. За ним Ратибор и Попович, а между ними Подосён — на всякий случай лучше его не выпускать. Сзади шел Рагдай, то и дело оглядывавшийся — тоже на всякий случай. Но пока все было спокойно. Часовой, которому по всем законам полагалось хоть что-нибудь увидеть на фоне деревьев, даже не почесался, а продолжал спокойно ходить взад-вперед.

Кольцо осады было сомкнуто надежно. Между кострами промежутки составляли не больше двадцати шагов, и по всему этому пространству то и дело проходили воины. Любой человек, попытавшийся выбраться из поселка с донесением или наоборот, пробраться туда с известием, был бы немедленно перехвачен.

Рагдай дотронулся до плеча Ратибора, а когда тот обернулся, одними губами произнес:

— Часовых надо все же снять. Следы.

Леший покрутил головой и обнаружил, что соящий шагах в пяти древлянин с нехорошим интересом смотрит на его ноги. Похоже, его весьма занимали возникающие из ниоткуда следы. Еще немного — и он поднимет тревогу.

Ратибор тем же способом передал сообщение Митяю. Наставник все понял сразу, мгновенно рванулся вперед… и спустя миг древляне могли бы любоваться тем, как их часовой бдит, прислонившись к дереву. Молния всегда понимал толк в сокрытии, и труп стоял весьма естественно.

За деревьями, в глубине леса, было расчищено место, и посередине стоял шатер князя. Его сразу можно было распознать — самый высокий и богато украшенный.

— Ну что, начнем? — спросил сзади Попович, снимая с пояса самострел и натягивая его.

— Начнем, пожалуй, — громко ответил Митяй, не обращая внимания на всполошившихся охранников, и, не теряя времени даром, от души врезал ближайшему в подбородок. Древлянин рухнул, не успев даже крикнуть.

Попович аккуратно прицелился и всадил самострельный болт в середину лба другого охранника. Теперь тревога началась по всему лагерю, но лазутчиков это мало беспокоило. Все пятеро ворвались в княжеский шатер.

Мал как раз ужинал. Перед ним на столике стояла миска с чем-то весьма аппетитно пахнущим. Леший невольно потянул воздух и сглотнул слюну: гостей Мал кормил похуже.

Рядом с князем полулежал на подушках седоватый человек с длинной бородой. При виде самостоятельно откинувшегося полога он недоуменно поднял брови, но быстро опомнился и сложил из пальцев какую-то диковинную фигуру, напоминавшую усложненную дулю.

Подосён отчетливо скрипнул зубами. Ратибор бросил взгляд на него и поразился: парнишка был напряжен, словно пытался поднять на себе небесный свод. Митяй, все понявший раньше всех, рванулся было вперед, но опоздал.

То, что заговор слетел, словно шелуха с луковицы, они поняли по тому, как перекосилось лицо Мала, только теперь осознавшего, что происходит. В следующее мгновение Молния обрушил меч на голову седоватого человека — судя по всему, княжеского волхва. Тот откинулся назад, и лезвие, вместо того, чтобы разрубить ему череп пополам, глубоко врезалось в грудь. Мал неприлично взвизгнул, но спустя миг пришел в себя и выхватил из-под подушки, на которой сидел, тускло блеснувший клинок, по которому шли странные разводы.

Митяй развернулся к князю, намереваясь оглушить его мечом плашмя по голове (остальные лазутчики тем временем уже были снова снаружи и отчаянно рубились с подоспевшими воинами). Но Мал подставил свой меч — и в руке наставника оказалась рукоять с коротким обрубком лезвия. Молния досадливо крякнул и стрелой вылетел из шатра.

— Уходим! — крикнул он, на бегу втыкая обрубок какому-то древлянину в горло.

— Не удалось? — спросил Ратибор, хотя и так все было ясно.

— Булатный меч, — коротко ответил Митяй.

Враги все сбегались, еще немного — и у четверых не хватит сил с ними справиться. И вдруг окружившие лазутчиков воины остановились и недоуменно заморгали. Леший по инерции еще пару раз махнул мечом и понял, что их не видят! Подосён нашел в себе силы снова наложить заговор.

Сам волхв-недоучка внезапно появился откуда-то слева и стремительно рванул в сторону поселка, на бегу обернувшись и поманив остальных за собой. Четверым не оставалось ничего другого, как только последовать за ним.

— Значит, говоришь, ничего не вышло? — спросил Хельги, когда вернувшиеся лазутчики доложили о результатах вылазки. — А по-моему вышло, хоть что-нибудь, да вышло. Шум вы подняли — это хорошо. Теперь все древляне будут нас бояться — это еще лучше. Волхва убили — совсем хорошо, некому будет воду мутить. Следующей же ночью еще попробуем, никто заговор больше не снимет, князя схватить легче. Старик, как мыслишь?

— А оно нам надо? — вопросом на вопрос ответил Митяй. — Посмотрим, что днем будет. Может, они со страха и так убегут, и стараться не придется.

Разумеется, никуда древляне не убежали. Не настолько ночная вылазка была ужасным событием. Но, как ни странно, веры в благородство киевлян у Мала не убавилось. Наверное, он и в самом деле был не в себе. Во всяком случае, на следующее утро он вновь подъехал к воротам поселка почти без охраны. Хельги вновь осторожно высунул голову и, так же как вчера, сумрачно спросил, в чем дело.

— Это твои люди ночью напали на нас, — полувопросительно-полуутвердительно сказал князь.

— Напали вы, — сказал Хельги, — и по вашей вине мы здесь сидим уже который день, вместо того, чтобы мирно отбыть в Киев. А мои люди просто проверили, надежно ли нас держат.

Мал улыбнулся.

— Надеюсь, они убедились, что без моего позволения вам отсюда не уйти. У меня здесь достаточно народу для того, чтобы ваши вылазки пропадали бес толку.

— Врет, — убежденно шепнул Ратибор, поддерживавший лестницу, на которой стоял Хельги. — Не так уж их и много, я уже говорил.

Лодыжка покосился на него, но ничем больше не показал, что услышал хоть что-то.

— Я в последний раз предупреждаю, — сказал он князю с таким видом, словно это древляне сидели в осаде, — уходите подобру-поздорову, а то мои орлы осерчают…

Мал снова онемел, как будто никогда не встречал подобной наглости.

— А я, — сказал он спустя короткое время, — предупреждаю, что если вы к вечеру не выйдете отсюда и не вернете отнятое… в общем, вами займутся всерьез. Правду я говорю, Волк Хотенович?

— Правду, — подтвердил голос, которого Ратибор раньше никогда не слышал. — Слово волхва, если выйдете — дадут уйти живыми.

Хельги презрительно прищурился.

— Волхва? Слушай, светлый князь, а не многовато ли это — два волхва на одного владетеля? Одного мои люди вчера ухайдакали, теперь вот еще один…

В ответ раздался хохот. Мал неудержимо смеялся, так что, забыв обо всем, даже нагнулся было к луке седла, но тут же стиснул зубы и со свистом втянул воздух. Лодыжка поглядел на него с сочувствием.

— Это тот же самый, — пояснил наконец князь. — Вы что думаете — моего личного волхва так просто убить?

Ратибор, не удержавшись, подпрыгнул и мельком посмотрел за тын. То, что он увидел, поверло его в мимолетный приступ ужаса. Действительно, рядом с князем сидел на серой кобыле тот самый седоватый человек, которого Леший не далее как этой ночью видел проткнутым насквозь. Сейчас же Волк Хотенович выглядел вполне здоровым и даже веселым.

— Он, — задушенным голосом сказал Ратибор. Впрочем, если это и произвело впечатление на воеводу, то он старался своих чувств не выказывать. Он вообще ничего не сказал, а только хмыкнул и спрыгнул с лестницы на землю. Снаружи раздался удаляющийся топот копыт.

С лица воеводы тут же исчезло выражение превосходства. Он поглядел на растерянного Ратибора и рявкнул:

— Ну что ты стоишь, как мешком прибитый? Ты что, в первый раз оборотня видишь?

Леший пришел в себя.

— Так что, у них все волхвы оборотни?

— Все не все, но этот уж точно. Эх, Митяй, Митяй, надо было его не сверху вниз рубить, а наискосочек, чтобы пополам. Тогда бы уж точно не сросся. Короче, Ратибор, бери своих и иди в дупло. Совет держать будем.

Когда Подосён, Попович, Рагдай и Ратибор зашли в дупло, они застали там весьма странную картину. Митяй сидел за столом и усердно что-то срисовывал из трофейной книги. Хельги же с интересом за ним следил.

— Уж не собрался ли ты выучить по этой книге руны севера? — немедленно съязвил Рагдай.

— Представь себе, нет, — спокойно ответил Молния, поднимая голову. — Просто мне очень хочется узнать, что же все-таки здесь написано. А если мы отдадим ее Белояну, он уж конечно не станет делиться с нами тем, что прочтет. Поэтому я и решил сделать так. Я руны вижу, но не понимаю. Хельги руны понимает, но не видит. Так что я буду писать, а он читать написанное. Так все и расшифруем.

— Ну как там? — спросил Лодыжка. — Дай прочитать.

Митяй протянул ему кусок бересты. Воевода моментально впился в него глазами, но через мгновение со вздохом бросил бересту на стол.

— Тут написано «На чужих крыльях птица не летает». Это надо понимать так, что если уж не можешь прочитать, то никто тебе в этом не поможет. Ладно, перейдем к делу. Все слышали нашу с Малом беседу?

— Кто не слышал, тем я объяснил, — сказал Ратибор.

— Итак, Подосён, ты своих соплеменников знаешь, так скажи, какой пакости от них можно ожидать?

— Не знаю, — честно ответил Подосён. — Например, они могут просто сидеть здесь, пока мы все не помрем с голоду.

— Исключено, — отрезал Рагдай, хотя никто его не спрашивал. — Мы этой же ночью снова на них нападем и снова убьем волхва, на этот раз надежно. А потом просто перережем их всех.

— Волхв, волхв, — проворчал Митяй. — Что может сделать волхв-оборотень?

Хельги звучно хлопнул себя по лбу.

— Других оборотней созвать со всего леса, что же еще?

Ратибор, до этого момента молча хлопавший глазами и смотревший в рот каждому говорившему, невольно содрогнулся. Поединок с оборотнем оставил у него не слишком приятные воспоминания. Но тогда зверь был один. А что будет, если такие окружат поселок? Разумеется, у каждого дружинника (слава предусмотрительному воеводе!) есть серебряный кинжал. Но, в конце концов, нож — не меч.

Хельги принялся ходить из угла в угол (по крайней мере, так это выглядело, хотя какие могут быть углы в совершенно круглом помещении). Митяй с улыбкой наблюдал за ним. Минуты через две он потянулся и сказал:

— Зачем беспокоиться? Разве же наша жизнь будет так сильно измениться от того, что вместо воинов за нами присмотрят волки? Я хочу сказать, у волков ведь нет оружия.

— Зато у них есть зубы. А клыки оборотня — это, я тебе скажу, не хрен собачий! — тут Лодыжка остановился, мгновение помолчал и тут же расхохотался невольно получившейся бессмыслице. Отсмеявшись, он сказал: — Меры принять все же следует. Ратибор, Рагдай, Попович — обойдете всех и скажете, чтобы кинжалы у каждого были наготове!

Леший почесал в затылке и недоуменно произнес:

— А почему я? Я же не десятник. У нас вроде бы и нет десятников-то…

— Будешь, — решительно заявил Хельги. — Я ведь никого не назначал потому только, что не надо было, и еще потому, что нельзя же кого попало над людьми ставить. Будешь десятником, у тебя и так хорошо получается. И вы двое тоже будете.

Часа через два после тех событий часовой, наблюдавший за древлянами, прибежал в дупло со сногсшибательным известием — осаждающие уходят!

Спустя еще минуту Хельги и с ним еще с десяток любопытных, еле высунувшись из-за тына, наблюдали, как последние ряды древлян скрываются за деревьями, даже не пытаясь обезопаситься от возможных стрел в спину.

Когда лязг оружия затих вдали, Хельги спрыгнул на землю и оглядел свое воинство. Окунь, не в силах справиться с переполнявшими его чувствами, сорвал с головы шлем и подкинул его в воздух. Воевода неодобритешльно посмотрел на воина, затем повернулся и обратился ко всем, кто стоял рядом:

— Обрадовались? А вот кто тут самый радостный, сейчас пойдет на разведку и проверит, вправду ли они ушли, или пакость какую готовят?

Самыми радостными оказались Окунь и Подосён. Оба они были в десятке Ратибора (юного древлянина тоже туда зачислили, чтобы не бродил просто так, а был при деле), так что новгородец уже начал чувствовать нечто вроде начальственного беспокойства за подчиненных.

Оба вернулись где-то спустя час и сообщили, что им удалось проследить за уходящими древлянами почти до самой дороги (благо враги утоптали снег так, что ноги не вязли). Мал действительно уводил своих людей. Причем шли они весьма поспешно, словно боялись, что за ними пойдет большая погоня. Выводов из увиденного разведчики сделать не смогли — один был недостаточно умен для этого, а второй просто не успел набраться боевого опыта.

Зато Лодыжка обо всем догадался сразу.

— Раз уходят, и при этом поспешают, — заявил он, — значит, что-то должно сюда придти такое, чего они и сами боятся. Значит, и впрямь могут сюда собраться оборотни. Потому должно нам делать ноги, пока не поздно. Старик, сколько нам отсюда до Киева идти?

— Если сойдем с ума и пойдем по большой дороге, — невозмутимо ответил Митяй, — то дней шесть, а, вернее, вообще не дойдем — перехватят. А если кружным путем по лесу, то за те же шесть дней только-только из лесу выберемся.

— Значит, — заключил воевода, — поспешать надо, пока еще можно.

Десятники, к которым речь Хельги, собственно, и была обращена, выбежали из дупла и принялись хлопотать, собирая всю дружину.

Вскоре из ворот поселка выехал вооруженный отряд. Кметы направлялись кружным путем в сторону Киева.

Ратибор то приостанавливал кобылу, отставая от своего десятка, то, наоборот, ехал чуть быстрее, продвигаясь в голову отрядя. Так ему было удобнее наблюдать. Бросив беглый взгляд на Подосёна, Леший заметил, что бывший ученик волхва явно чем-то обеспокоен.

— Что такое? — спросил новгородец.

— А? — погруженный в размышления Подосён вздрогнул. — Да ничего особенного, просто тревожно на душе. Побаиваюсь, как бы чего не вышло…

— Да что может выйти? — небрежно махнул рукой Ратибор. — Князь со своими удрал, испугался, поди. Волхва своего, надо думать, с собой взял. Так что никто и ничто нам не страшно! — как бы в подтверждение своих слов он подкинул вверх кинжал и схватил его другой рукой, перехватив в то же время поводья.

— А я все равно боюсь, — упрямо насупился парнишка. — Запах чую… то есть не запах, а вроде него. Похожий от оборотней идет.

— Значит, оборотней боишься? — уточнил незаметно подъехавший десятник Рагдай.

— Нет, эти вам… нам не страшны. А вот если хуже?

— А что может быть хуже?

— Бывшие оборотни, — тихо ответил Подосён. — Это когда человек больше времени в зверином облике проводит, чем в своем собственном, и постепенно человеком быть перестает. Простого оборотня почему так тяжело убить? Потому что в нем две души — звериная и человечья. Зверя ранишь, а человек-то цел, он и рану заживляет, и на этом свете держит. — Леший покрутил головой, пытаясь поудобнее разместить в ней постигаемую сейчас премудрость. Подосён же продолжал рассказывать, явно со слов своего наставника. — И для того, чтобы с оборотнем покончить, надо либо кого-то одного насмерть убить, или серебряным оружием владеть, которое обоих — и зверя, и человека, — сразу бьет.

— А бывшие-то, — напомнил Рагдай, — чем хуже?

— Бывший же оборотень, — заученно продолжал Подосён, — не человек-зверь, а словно бы дважды зверь. В нем уже от человека ничего не осталось, зато он вдвое сильнее и живучее, чем простой оборотень. С такими только сильные волхвы разговаривать могут, зато уж если наберется стая их — а они добром в стаи не сбиваются, надо, чтобы кто-то натравил, — то тогда только держись!

После такого рассказа Ратибору немедленно расхотелось смеяться над опасностями и швыряться ножиками в воздух. А захотелось ему пойти и раасказать то же самое воеводе. Так Леший и сделал.

Хельги покачал головой, потом подозвал Подосёна и спросил:

— Так ты говоришь, они совсем звери?

Тот кивнул.

— И как люди соображать не могут?

Подосён снова кивнул.

— Значит, — решил Хельги, — на привале огораживаем лагерь ловущками на волка. Где простой попадется, там и этот… бывший не пройдет.

Вечером, перед тем, как устроиться на ночлег, добровольцы из младшей дружины вместе с полудюжиной обозников старательно расставляли вокруг облюбованного места падающие бревна и прочие хитрые приспособления. Всю ночь удвоенный дозор не смыкал глаз, а наутро все пошли любоваться результатом.

Под первым бревном неподвижно лежал волк. Самый обыкновенный серый волк. Он был мертв, и это само по себе служило доказательством его обыкновенности — оборотень от перелома хребта не помрет. Так что Хельги с руганью вытащил тушу из ловушки и отшвырнул, велев шедшим сзади убрать падаль куда подальше. Еще два бревна тоже придавили простых лесных хищников. А вот под четвертым…

Под четвертым оказался бывший оборотень. Еще издали он принялся злобно рычать и дергаться, стремясь дотянуться до врагов клыками, каждый из которых не уступал по длине памятному кинжалу Хельги. И хребет его был цел — задние лапы зверя яростно скребли снег.

Рагдай, увидев добычу, нехорошо улыбнулся, достал из-за пояса секиру, подошел поближе и вопросительно посмотрел на воеводу. Тот молча кивнул, и тогда Рагдай одним коротким движением отсек волку голову.

— Ну что же, — подытожил Лодыжка, когда отряд снова тронулся в путь, — это уже неплохо. Таким путем мы хотя бы частично сможем обезопаситься от них, пока не выйдем из леса. Только бы они днем не нагрянули… Только то плохо, что и простых волков в здешних местах несчитано, они нам всю охоту портят.

Еще сутки прошли так же: днем послы на рысях двигались в сторону Киева, вечером — ставили вокруг лагеря ловушки, а ночью — смотрели в оба, ожидая нападения.

А вот вечером третьего дня пути произошло нечто из ряда вон выходящее.

Солнце садилось, а Ратибор со своим десятком тогда как раз заступил на стражу. Расставив людей по постам, Леший собрался было приступить к исполнению обязанностей начальника на карауле — то есть, иными словами, хорошенько выспаться. Но, когда новгородец уже пристроился возле костерка, подложив под голову мешок, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Внимательный, недобрый, но и не злой, а скорее сердитый.

Ратибор встал и огляделся. Все было спокойно, ничего подозрительного в окрестностях не наблюдалось, но ощущение не проходило. Наоборот, оно становилось все более сильным, словно смотревший очень хотел, чтобы его заметили.

Потоптавшись на месте, Леший направился к краю поляны, где высились сосны. На мгновение ему показалось, что именно там стоял некто. И впрямь — между деревьями мелькнул человеческий силуэт. По всем законам, Ратибору следовало бы поднять тревогу, но именно этого-то он и не сделал, сам не зная почему. Вместо этого он подошел поближе, привычным уже жестом вынимая из ножен меч.

И тут навстречу ему шагнул из-за ствола сосны невысокий сгорбленный старик, одетый для зимы необычайно легко — в просторной рубахе и штанах, заправленных в мягкие сапожки. Леший хотел было занести над головой незваного гостя меч, но тут разглядел на его шее деревянный оберег в виде волчьей головы.

Тут уж и дурак бы догадался, кто перед ним стоит. Ратибор застыл на месте, не зная даже, как следует приветствовать Волчьего Пастыря-волколака.

Старик заговорил первым.

— Почто вы детей моих губите зазря? — голос его был тихим, но необычайно отчетливым.

— Охотимся, — все еще находясь в некотором оцепенении, сказал Ратибор.

Волколак покачал головой.

— Ловитва — дело богам угодное. Но не то вы деете. Добычу бросаете воронам на сыть, без меры зверя бьете. Почто так творите? — Похоже, волчий бог сердился. Его борода, и без того серая, стала еще больше похожей на волчью шерсть, серые глаза пожелтели, а в голосе отчетливо прорезалось рычание.

— Не взыщи, старче, — поспешно сказал Ратибор. — Позволь оправдаться.

— Того и жду, — ответил старик.

Пришлось лешему объяснять, почему киевляне устроили бессмысленную охоту и почему она не была такой уж бессмысленной. Когда он закончил, волколак внимательно посмотрел на него и снова покачал головой.

— Редко я помогаю людям, — сказал он. — Но сейчас придется, чтобы зверства лишнего не творилось. Не ставьте больше ловушек. Огородите стан бечевой с червлеными лоскутами. А я заклятье наложу, чтобы отныне и вовеки ни один волк через такую бечеву не смел перейти.

С этими словами волколак повернулся и исчез в лесу. Ратибор вытаращил глаза, на всякий случай повернулся туда-сюда, но так и не смог разглядеть даже тени недавнего собеседника. Потом он вспомнил, с кем имеет дело, и побежал к воеводам — передавать поручение.

Разумеется, те поверили не сразу. Митяй — тот вообще сначала потребовал дыхнуть, и только убедившись в полной трезвости десятника, согласился его выслушать.

Когда Ратибор закончил рассказ и перевел дух, воеводы молча переглянулись, потом все так же молча кивнули друг другу, а потом Хельги произнес:

— Ладно. Ратибор, бери людей и собирай со всего лагеря, что у кого найдется красного из одежды. Волколак никогда не врет, раз сказал, значит, так тому и быть.

Когда Леший вернулся к своему десятку, люди уже беспорядочно толпились на том месте, где он только что беседовал с Волчьим Пастырем. Протолкавшись через толпу, Ратибор и сам с интересом поглядел на снег.

На снегу были следы. Его, ратиборовых, сапог с подковками — уж свои следы-то он распознал бы и в темноте, — и отчетливые отпечатки мягких сапожек.

— Что уставились! — начальственным голосом рявкнул Ратибор. — Следов не видали?

— Видать-то видали, — странным голосом отозвался Рагдай, — но не такие, чтобы здесь — от сапожек, а вот тут — уже от волчьей лапы. Оборотни вместе с одеждой перекидываться не могут!

— То не простой оборотень был, — пояснил Леший. — Сам волколак сегодня вечером к нам на огонек пожаловал.

Лица воинов немедленно вытянулись, а десятник как ни в чем не бывало продолжал:

— И повелел Волчий Пастырь, чтобы на каждую ночь нам вместо ловушек огораживать лагерь бечевой с красными флажками — тогда, мол, ни один волк не тронет.

После этого Леший погнал всех, свободных от караула, искать по лагерю красные тряпки и навязывать их на длинную веревку, которую где-то отыскал вездесущий Подосён. Спустя полчаса с делом управились. Собственно, управились бы и раньше, но Попович, у которого оказалась единственная на весь лагерь красная рубашка, наотрез отказался отдавать ее на лоскутья, а приказать ему Ратибор не мог, так что пришлось идти за воеводой. Хельги легко уговорил Лешака, пригрозив заставить его сто раз отжаться (других наказаний для воина он не признавал).

Лагерь обнесли бечевой, и Леший торжественно связал ее концы напротив своей палатки.

А ночью начались страхи. Как только окончательно стемнело, вокруг заговоренной ограды зажглись десятки алых огоньков. Не меньше полусотни бывших оборотней — огромных серых волков с клыками, отливавшими сталью в свете костра — окружили лагерь киевлян. Они злобно рычали, а время от времени даже взлаивали от бессилия, но не могли переступить, перепрыгнуть или проползти под бечевой. То и дело какой-нибудь волк пытался перекусить веревку, но всякий раз отскакивал, словно красные лоскутья были языками пламени.

Поначалу дружинники испуганно косились в сторону леса и при каждом звуке хватались за кинжалы, но уже через полчаса все спокойно пошли спать, а караульные стояли шагах в трех от бечевки и обсуждали беснующихся рядом тварей. Это злило бывших оборотней еще больше, но они не могли ничего сделать.

Внезапно среди разъяренных зверей появилась человеческая фигура. Леший сначала подумал, что это вернулся волколак, но потом с ужасом понял, что перед ним древлянский волхв, тот самый, который был с князем и которого они уже один раз убивали.

Перед волхвом твари расступались, давая дорогу. Он приблизился к бечеве, мерзко улыбнулся, не обращая никакого внимания на киевских воинов…

Только тут до Лешего дошло, что тот собирается сделать. Перерезать веревку, разорвать заговоренную ограду, непреодолимую для волков — и стая кинется вперед, разрывая воинов в клочья! Новгородец запоздало открыл рот, чтобы крикнуть своим… как вдруг волхв покачнулся и рухнул. Его тут же скрыли за собой звери, так что Ратибору не удалось даже разглядеть, что с ним случилось. Обернувшись к остальным, Ратибор увидел Рагдая, опускающего руку. В руке не было серебряного кинжала.

— Метнул? — спросил Ратибор, хотя это и так было ясно.

— А то как же? — Рагдай оскалился почище тех, что рычали между деревьями. — Ножик серебряный, и прямо в горло… Надежно сдох, зараза!

Может, бывшие оборотни и не умели уже думать, как люди, но способность понимать человеческую речь у них, похоже, осталась. Во всяком случае, после слов десятника они разочарованно завыли и постепенно начали отступать в лес.

К утру весь снег вокруг лагеря оказался утоптанным почти до каменной твердости. Подосён клялся всеми богами, которых знал, что не чует ни одного оборотня в округе. На том месте, где упал мертвый волхв, теперь лежал чисто обглоданный скелет («И когда только успели!» — мимолетно подивился Ратибор). Посовещавшись, воеводы решили, что опасность окончательно миновала и можно спокойно отправляться домой, ибо древляне еще не скоро хватятся своего главного волхва. Мал, скорее всего, подождет еще пару дней и, так и не дождавшись донесения, двинет наугад дружину. Но к тому времени послы с данью будут уже на полдороги к Киеву.

Дальше ехали с почти неприличной поспешностью, так что действительно через два дня лес закончился. Вместе с ним закончились и древлянские земли, так что теперь дружина ехала, можно сказать, по родным полям. Да, собственно, так оно и было, ибо выбрались из леса послы вовсе не на дорогу — ее еще предстояло искать. На это ушло еще полдня, но в конце концов обоз под охраной отряда двинулся по главной дороге, ведшей в Киев.