Как долго ехали Маша с Йозефом и почему оказались в Алма-Ате, а не, например, в Ташкенте – этого мы уже не узнаем. Эвакуация длительностью в несколько недель, а то и в целый месяц, была для лета 1941-го делом обычным. А эти два города по советским меркам считались соседними: между ними существовало и автомобильное, и железнодорожное сообщение, и расстояние составляло “всего” около 900 километров.
С Казанского вокзала Москвы поезда шли на Волгу, в Куйбышев (Самару) – туда эвакуировали руководство страны и дипкорпус. С Казанского вокзала отправлялся транспорт и на Урал, а также по построенной в 1906 году Трансаральской железной дороге в Казахстан и Среднюю Азию. Территории за Уралом изначально не предназначались для эвакуации, но поражения на фронте скорректировали планы. Путь поездов лежал через расположенный на юге Урала Чкалов (Оренбург) в два основных центра эвакуации, из которых Ташкент был крупнее и мог вместить больше беженцев (около 150 тысяч).
Население обоих городов было тогда еще по большей части русским.
Ташкент обладал для голодных беженцев особой привлекательностью. В СССР была очень популярна написанная Александром Неверовым в 1923 году детская книжка “Ташкент – город хлебный” – о 12-летнем мальчишке, убегающем с голодного Поволжья в Ташкент за хлебом. Книга переводилась на польский и идиш, так что беженцам из Польши и Прибалтики она тоже была знакома. Можно еще добавить, что Сталин в 1928 году выслал Троцкого в Алма-Ату, а оттуда на следующий год – в Турцию.
В солнечном континентальном климате на высоте в 2000 метров над уровнем моря можно было проводить съемки под открытым небом, не устанавливая дорогое студийное оборудование. Поэтому киностудии “Мосфильм” и “Ленфильм” эвакуировали в Алма-Ату. За годы войны эти киностудии совместно сняли 20 полнометражных фильмов. Родившийся в Риге Сергей Эйзенштейн снял в Алма-Ате “Ивана Грозного”. В Алма-Ату приехали также известные музыканты и писатели.
Приезд в Алма-Ату для многих, в том числе для Маши и Йозефа, стал шоком. На молодую пару с их европейскими костюмами и кожаными сумочками и чемоданами набросились в трамвае: не давали выйти на остановке, обзывали буржуями и понаехавшими. У едва успевших бежать из Риги не было другой одежды, и они еще не привыкли к жизни в чужой стране. Прижиться в отдаленном колхозе тоже было нелегко, но прием там оказался лучше. Люди проявляли искреннее любопытство, хотя знания их о другой жизни были крайне малы. Еврейские беженцы казались им в диковинку.
Сначала Машу с Йозефом отправили собирать арбузы на колхозной бахче.
Работа была тяжелая, но молодая пара быстро переняла нужные навыки. К тому же арбузы оказались хорошим дополнением скудного рациона. Колхозница научила Машу варить суп из крапивы, который тоже стал полезной и вкусной добавкой к рациону.
Жизнь Маши и Йозефа в казахском колхозе напоминает историю о еврейских беженцах из Австрии в Ламми (на юге Финляндии) в начале войны. Они также прибыли точно с другой планеты. “Беженцы слыли в деревне чудаками… Они были интеллигентами, с высшим образованием, и расхаживали в костюмах и при галстуках. В сельскохозяйственных делах от них не было никакого проку”.
Условия, в которые попали еврейские беженцы в Финляндии во время войны, были, по свидетельству Рони Смолара и других, суровее, чем сельская идиллия в Ламми. Рабочие лагеря на севере Финляндии в непосредственной близости от немецких войск или в изоляции на острове Готланд были похожи на тюрьмы.
Наконец Маша с Йозефом вернулись из колхоза в Алма-Ату, и жизнь переменилась. Постепенно они привыкали к советским обычаям.
В Алма-Ате Маша и Йозеф познакомились с бухарскими евреями, древним племенем, чьи корни уходят во времена вавилонского пленения евреев. Бухарских евреев – евреев из Средней Азии – упоминает Марко Поло в своих дневниках. При царской власти они именовались туземными евреями. Дочь Маши, Лена, предполагает, что “западный вид” ее родителей и несоветские манеры вызвали доверие у бухарских евреев, также испытывавших притеснения в Советском Союзе. Они вызвались помочь Маше и Йозефу. В какой-то момент им предлагали даже бежать через границу в Иран и оттуда в Палестину. Маша была готова к этому, однако Йозеф не согласился.
Бухарские евреи жили в самых крупных городах Узбекистана: Ташкенте, Самарканде и Бухаре, и говорили на еврейском диалекте таджикского языка – бухарско-еврейской разновидности фарси. У них имелись связи и родственники среди иранских евреев. Прожившие 2 тысячи лет в отрыве от других евреев бухарские евреи были в числе тех, кто в 1880-х составил первую волну алии в Палестину.
Путь к иранской границе был долгим, по горным тропам, с местным проводником – риски были велики. Но этим путем евреи в военные годы бежали из Казахстана и Средней Азии в Иран и оттуда в Палестину. Сейчас в одном доме с Леной в Тель-Авиве живет семья бухарских евреев, чьи деды именно так прибыли в Палестину во время войны.
Второй возможностью было бежать в Иран вместе с поляками, на отъезд которых из страны Сталин согласился после нападения Германии. Но, по мнению Лены, у ее родителей не было связей с поляками. Маша и Йозеф являлись гражданами СССР, а не Польши.
Йозеф как скрипач по возвращении в Алма-Ату связался с Казахским симфоническим оркестром. Круг был знакомым, Йозеф, взяв в руки скрипку, воспрял.
В самом начале Маша и Йозеф жили в общежитии, но вскоре нашли дом, который делили с семьей киевского скрипача Александра Пикайзена и еще одной семьей.
Сын Пикайзенов, Виктор, родившийся в 1933-м, стал впоследствии всемирно известным скрипачом, и Маша часто вспоминала, в какой строгости Александр Пикайзен воспитывал сына. Виктору, которому тогда не было и 10 лет, надлежало играть на скрипке по три часа в день. Когда имевшую музыкальное образование Машу просили присмотреть за Витиными занятиями, она иногда отпускала его погонять мяч. Виктор не забыл этого. Семьи сдружились, и, приезжая в Ригу, Виктор всегда приходил навестить “тетю Машу”.
Александр Пикайзен сумел убедить Йозефа в том, что диплом об окончании Берлинской высшей школы музыки, который тот хранил в чемодане, лучше уничтожить, а об обучении в Германии даже не вспоминать – это может оказаться опасно для жизни. С тяжелым сердцем Йозеф сжег диплом.
Самыми известными из эвакуированных в те края ленинградских писателей были Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Ахматова осела в Ташкенте, а Зощенко в Алма-Ате. Зощенко вначале просил отправить его на фронт, однако 47-летнего писателя признали негодным по состоянию здоровья и осенью 1941-го отправили в эвакуацию .
Во время Первой мировой Зощенко, тогда молодой офицер, попал под немецкую газовую атаку. Результатом этого стала болезнь сердца, поэтому жить на высоте 2000 метров над уровнем моря было для него затруднительно.
Знаменитый сатирик, Зощенко работал в Алма-Ате на “Мосфильме”. В столице Казахстана он написал свое главное произведение – “Перед восходом солнца”. Книга, увы, попала в зубы ответственному за вопросы культуры секретарю ЦК Андрею Жданову, и публикация ее в 1946 году была остановлена. Книга вышла в 1968-м в США, а в Советском Союзе – только в 1987-м. Книга состоит из коротких и трогательных рассказов о жизни до революции, на фронте в Первую мировую войну и о советских буднях. Зощенко описывает также собственную депрессию и пытается с помощью психоанализа отыскать ее первопричину. Неудивительно, что в атмосфере ждановщины – травли культуры в сталинское время – такая книга не могла получить одобрения. Зощенко считал, что попал в немилость к Сталину из-за рассказа о Ленине, в котором один из персонажей, грубый и усатый, напоминал Сталина.
Гнев Жданова распространился на Ахматову, и партийный деятель осыпал оскорблениями обоих писателей. В своем докладе, обнародованном в 1946 году, Жданов утверждал, что Зощенко во время войны уклонялся от службы. Этот упрек отвечал духу времени, поскольку именно Ташкент слыл тыловым городом, в котором скрывались от фронта. К примеру, в получившем “Золотую пальмовую ветвь” Каннского фестиваля в 1958 году фильме “Летят журавли” война изображается не так, как в современных, исполненных пафоса российских фильмах. Это история любви и верности. Осуждению в фильме подвергается тыловой чиновник, который продает бронь уклоняющимся от фронта в Ташкенте.
Солженицын упоминает слухи военного времени о трусости евреев: “Евреи победили в наступлении на Алма-Ату и Ташкент” или “Мы были на фронте, а евреи – в Ташкенте” и старается с помощью контекста их опровергать. По его свидетельству, медали за храбрость распределялись в соответствии с национальностью: сначала русским, потом украинцам, белорусам, татарам и только в пятую очередь евреям.
Йозеф познакомился с Зощенко и подолгу беседовал с ним.
Зощенко был неразговорчивым и замкнутым, даже мрачным, хотя и смешил блестящей сатирой весь Советский Союз. Йозеф впоследствии часто вспоминал Зощенко, жившего скромно и отстраненно, иногда выпивавшего. Его очень интересовала жизнь в довоенной Латвии, о которой он со свойственным ему тактом задавал очень точные вопросы.
В Красной армии в августе 1941-го была сформирована 201-я Латвийская стрелковая дивизия, в октябре 1942-го преобразованная в 43-ю гвардейскую Латышскую дивизию. По свидетельству Солженицына, в национальной балтийской дивизии служило от 6 до 7 тысяч евреев. Йозеф получил повестку на рубеже 1942–1943 годов, когда они с Машей переехали из Алма-Аты в Иваново.
При дивизии был в 1942 году основан Государственный художественный ансамбль Латвийской ССР, в который вошли многие эвакуированные латышские музыканты и исполнители.
Когда осенью 1944-го 43-я гвардейская Латышская дивизия перешла границу Латвии, ее приветствовал оркестр, исполнявший латышские народные песни. Весьма вероятно, что и Йозеф со своей скрипкой принимал участие в этой классической советской буффонаде.
Когда в 1939 году Красная армия готовилась напасть на Финляндию, Дмитрий Шостакович получил от Жданова задание аранжировать несколько финских народных песен – их предполагалось исполнять на встречах Красной армии с освобожденными финскими рабочими и крестьянами. Но сложилось иначе, и “Сюита на финские темы” Шостаковича впервые прозвучала лишь в 2001 году в финской общине Каустинен. Мы с моей женой Кайсой присутствовали на этом событии, в числе почетных гостей была вдова Шостаковича Ирина Шостакович.
В Иванове Маша забеременела. Поняла она это лишь тогда, когда однажды, оголодав, потратила все свои хлебные карточки на селедку, которую тут же и съела. Изумленная пожилая колхозница сообщила страстной поедательнице: “Милая, да ты беременна!” Это был август-сентябрь 1944-го, Маша была на четвертом месяце.
Маша с Йозефом подумывали об аборте, но послушались совета врача, сказавшего: “В наше время и без того достаточно смертей”.
43-я гвардейская Латышская дивизия освободила Ригу 13 октября 1944 года. Окруженная в Курляндии группа армий “Курляндия”, состоявшая из 180 тысяч человек, в том числе 42 генерала, сдалась в мае 1945-го.