Ну и ну, какая-то голубая комната. Окно прикрыто плотной пластиковой занавеской белого цвета, укрепленной на специальных зажимах. В комнату почти не проникает солнечный свет. На одной из узких стен, как раз над раковиной с текущим краном, висит бесшумно работающий кондиционер.

В комнате полно народа и все почему-то непрерывно суетятся. Кто-то постоянно входит и выходит. Мужчины в голубых блузах и белых брюках. Женщины со стерильными повязками на лице и в резиновых перчатках. Кто-то идет мыть руки, остальные тихо переговариваются. Раздается звон металлических инструментов, устанавливаются капельницы и заполняются цифрами и непонятными письменами листы обходов. Всеобщее внимание сосредоточено на стоящей у другой стены кровати.

Что это еще за странный и довольно громкий шум — словно за окном репетирует симфонический оркестр, состоящий из одних ударных и духовых инструментов, с неутолимым боем литавр? Как будто железное чудище бьется в ужасном приступе астмы, тяжело пыхтит и ворочается.

Часы над дверью показывают половину первого.

— Тридцать семь часов, — слышится из-под стерильной повязки.

Кто-то снимает у него кардиограмму.

— Все в норме.

— Наверное, кривую графика расшифровывают сразу же.

— Откуда доставлена плазма?

— Из лаборатории в Александрии. Доктор Бенга, который сам и перевез сюда пациента, на всякий случай захватил несколько бутылочек.

Странный переливающийся голубоватый свет. Запах эфира. Пустота. Кругом один свет. Ни стен, ни потолка, ни пола. Ничего. Только свет. Холодный. Режущий. Но зато у света есть голос. Низкий мужской голос, который заставляет прислушаться, открыть глаза и попытаться найти говорящего. Он видит тень, постепенно проявляется лицо. Необычайно бледное прекрасное лицо, на голове корона из золотых перьев. Он тонет в темных глазах, в которых совершенно не видно зрачков. Он чувствует, что улыбается, что он в безопасности; теперь голубой свет успокаивает. Осирис. Это Осирис, один из главных богов, первый фараон на Земле. Бог Богов. Властитель Большого Нила. Бог добра, он дал Египту законы, научил его земледелию, строительному искусству, семейным и гражданским добродетелям и справедливости. Он чувствует, как его собственное тело — а есть ли у него вообще тело? — поднимается в воздух и покачивается на волнах света. Он приближается к лицу Осириса, все глубже и глубже погружаясь в голубизну окружающего мира, слышит рассказ Осириса из его собственных уст — а есть ли уста у Осириса? — ему удобно и хорошо, тело приятно щекочет большим пером. — Осирис, старший сын Времени и Необъятности небесной, сын Нут и Геба, стал правителем Египта, но злой брат Сет, третий по рождению, из ревности и злости решил лишить его жизни — а можно ли лишить Осириса жизни? — так вот, Сет уговорил Осириса лечь в саркофаг — он видит какой-то саркофаг в голубом свете, — неужели это Осирис лежит в нем — и сбросил саркофаг в Нил, — он видит, как саркофаг медленно плывет по реке, опускаясь все глубже и глубже, воды Нила смыкаются над головой Осириса, и он тонет. Но прекрасная Исида, четвертый ребенок богини неба, матери солнца и звезд, жена и сестра Осириса — сестра и жена, — ищет тело своего возлюбленного и находит его. Но ей не удается спрятаться от Сета, — спрятаться? — злой брат находит их, он знает о магической силе Исиды воскрешать мертвых — можно ли воскресить мертвых? — он плавает в голубизне мира и слушает: Сет украл тело Осириса и, чтобы помешать Исиде воскресить брата, разрубил его на четырнадцать кусков — посмотри на эти куски! вот они! — и разбросал их по всему Египту, но Исида не прекращала своих поисков ни днем, ни ночью, и собрала воедино все части тела Осириса, прекрасного Осириса, и хотя ей не удалось вернуть его к жизни, она зачала от него сына Хора. Осирис был мумифицирован первым в истории Египта, и все египтяне после смерти хотели бы слиться с Осирисом — но разве Осирис умер? — он плавает в воздухе; все ближе и ближе приближаясь к лицу Осириса, он слышит рассказ Осириса, всю историю Египта знает Осирис, и он должен выслушать ее, купаясь в волнах голубого света. Кругом один свет. Ни стен, ни потолка, ни пола. Ничего. Волны света. И запах эфира.

Вечер. Часы над дверью показывают четверть восьмого. В голубой комнате тишина и покой. Только белая занавеска полощется на ветру. Да тихонько тикает непонятный аппарат у изголовья. Тик-тик, тик-тик. Да течет кран. Кап-кап, кап-кап.

В комнату кто-то входит. Человек в военном парадном мундире. Офицер. В руке у него газета. Он подходит к постели и замирает по стойке «смирно». Затем раскрывает газету и начинает читать какую-то статью. Поднимает брови и задумчиво смотрит на лежащего под простыней мужчину. Так он стоит минут пять. Затем поворачивается и что-то бормочет себе под нос. В дверях араб сталкивается с молоденькой медсестрой и вежливо раскланивается с ней. Она усаживается у кровати на складном стуле. Отгоняет мух от лица больного.

«Ты проснулся? Ты проснулся? Ты слышишь меня?» — она говорит по-английски, тихо, но настойчиво. Напрасно — на бледном лице пациента не дрогнул ни один мускул. Она смачивает водой губку и стирает со лба больного испарину. Затем достает из сумочки книгу и погружается в чтение.

Куда делся приятный голубой свет? Где запах эфира? Он хочет закричать, но в горле все пересохло. Труба. Он лежит в трубе? Лица, лица, лица: Тоб, вон там вдали он видит Тоба, в руках у него тарелка, Турбьерн Тиндердал, его друг и компаньон, Осирис, нет это не Осирис, это Тоб, он в их ресторане «Кастрюлька», единственном ресторане Осло, награжденном двумя звездочками в справочнике Мишлена, он держит в руках тарелку и улыбается, нет, его лицо искажено ужасной гримасой, а где он сам, Фредрик Дрюм, что это за голубой свет? Нет-нет, не голубой, а белый, резкий, слепящий свет, маринованное сердце оленя с желе из красной смородины, паштет из спаржи, запеченный картофель и жульен из лисичек. Тоб высоко поднимает тарелку, Фредрик видит, что сейчас Тоб ее уронит, и изо всех сил почему-то кричит: ВИИИНО! Тоб пугается и со всего маху ударяется головой о потолок. Тоб широко разевает рот, который становится все больше и больше, пока от самого Тоба не остается ничего, кроме рта. Кругом черно. Подвал, темный ужасный подвал в Офанесе, Южной Италии, крысы, он видит Женевьеву, свою возлюбленную, прекрасную Женевьеву, которая бросила, покинула его в Италии. Господи, что случилось с глазами? Почему он ничего не видит? Где он? Почему он больше не видит голубого света? Ужасно жарко, глаза застилает красная пелена, неужели он еще в Италии? Нет, вот какой-то корабль, ночь, лодка, Средиземное море. Большой город. Александрия. Забыть. Что это еще за Тоб? Что за кастрюля? Какая там еще Женевьева? Боль в груди. Привкус крови во рту. Забыть, все забыть, прочь отсюда! Прочь! ВИИИНО! Ужасный вопль в темноте взрывается тысячей искр в глазах.

У постели стоит врач и тихо переговаривается с медсестрой. Часы над дверью показывают без десяти одиннадцать. Вечер. Шум на улице поутих, и занавеска на окне не колышется.

Врач направляется к раковине и моет руки.

— Скоро пятьдесят часов, как он в глубоком шоке. Вполне возможно, что потеря крови будет иметь самые неприятные последствия для мозга. Вот эти всплески на энцефалограмме, например, могут объясняться внутренними рефлексами. Но ты говоришь, он кричал? — Врач возвращается к сестре.

Она кивает.

— Да, можно было даже различить отдельные слова, но по-моему он кричал по-французски, что-то вроде votre sante, imbecilles! Разве он не норвежец?

Уже в дверях врач оборачивается и улыбается:

— Почему бы ему при этом не знать французского? Во всяком случае его крик — хороший знак.

В комнату входят новые посетители. Пожилой господин в белом костюме и толстая дама, увешенная, как рождественская елка игрушками, золотыми браслетами, кольцами, цепями и цепочками.

— Это палата мистера Дрюма? — Мужчина говорит с сильным американским акцентом.

— Да, но к сожалению, к нему никого не пускают. Кроме того, сейчас не время посещений. Вы его друзья, знакомые? — Пожилая медсестра не особенно любезна.

— В общем, нет. — Мужчина кряхтит и водит носком ботинка по полу. Его жена промокает лицо надушенным носовым платком. — Мы — мы просто слышали о нем. Решили узнать, как он себя чувствует.

Сестра пожимает плечами.

— Приходите завтра. Тогда ситуация прояснится. Что еще? — Она решительно вытесняет американцев из палаты.

— Э-э, ничего, спасибо. Прошу прощения, мы и не думали, что все так серьезно. Всего доброго. — Они исчезают.

* * *

«ВЫ СЛЫШИТЕ МЕНЯ, МИСТЕР ФРЕДРИК ДРЮМ! ПРОСЫПАЙТЕСЬ!»

Врач стоит у постели и кричит изо всех сил. Он внимательно разглядывает пациента. Кажется, чуть дрогнули веки? И дернулись уголки рта?

— Я хочу, чтобы у его постели всю ночь дежурила сестра. Если ты сама здесь останешься, то как только он начнет подавать признаки жизни, тут же дай ему стимуляторы. Не позволяй ему ни в коем случае опять впасть в кому. Чем быстрее мы приведем его в чувство, тем меньше риск серьезных последствий шока. Необходимо как можно раньше вернуть его к жизни. — Отдав приказ, врач оставляет сестру в одиночестве бдеть у кровати больного.

Далеко за полночь в палату входят два других врача. Оба египтяне, и сестра явно удивлена, хотя и вежливо приветствует их. Они же не обращают на нее ни малейшего внимания и о чем-то шепчутся у двери. По-арабски. А сестра по-арабски не понимает. Ни слова. Похоже, что они никак не могут прийти к согласию. Молодой сутулый араб в очках отрицательно качает головой, и пожилой поднимает указательный палец, чтобы подчеркнуть важность своих слов. Затем он почему-то злобно смотрит на сестру и проверяет капельницы, после чего оба удаляются, и молодой по-прежнему непонимающе качает головой.

В палате полумрак, одинокая лампочка над раковиной еле горит. Сестра берет больного за руку, — она совсем вялая и холодная, но сестра несколько раз пожимает ее в слабой надежде разбудить его.

— Ты очень красив, — громко говорит она. — Тебе пора просыпаться.

Тебе пора просыпаться! Теперь все вокруг окрашено в коричневые тона, и, кажется, он опять слышит голоса. Где он? В «Кастюльке»? Нет, их ресторанчик далеко отсюда. Что-то случилось, что-то ужасное, и в этом виноват он сам, ему опротивела еда, вино, все вокруг. Прочь оттуда! Откуда? Из Осло? Пути назад нет. Везде болит, в голову лезут ужасные мысли, наверняка сломаны ребра, задето легкое, ничего страшного, успокойся наконец. Покой, покой, покой. Тебе пора просыпаться! Что это? Крик, эхо, отскакивающее от стен, стен, стен. Стен? Ему хорошо и удобно, мягко… мягко… мягко… Тебе пора просыпаться…

«Две бутылки „Омара Хайяма“ и четыре банки колы, мой фадлак!»

Он открывает глаза — кругом полумрак.

Сестра вскакивает и похлопывает его по щеке. О Господи, он открыл глаза, он говорит!

— Хочешь пить? Вот вода в стакане на столике! Выпей! — Она говорит неестественно громко, приподнимает ему голову и подносит стакан к губам.

— Мистер Дрюм? Мистер Дрюм, вы из Норвегии, да? — Она говорит без умолку, часы над дверью показывают половину четвертого, и она записывает время.

Он даже и не пытается глотнуть. Неотрывно смотрит куда-то вдаль поверх стакана.

— Fifty-fifty. Плексиглаз. — И закрывает глаза.

О Господи, как же приятно лежать на песке под зонтиком старого египтянина, мягко и спокойно, и вот уже Осирис приближается к нему в мерцании голубого света и принимается рассказывать историю Древнего Египта. Тело Осириса разрубили на четырнадцать кусков, и тем не менее он не умер. У него родился сын. Бог Гор. С человеческим телом и соколиной головой. Осирис и Тоб. Они оба с ним. И Женевьева выздоровела, тогда почему она бросила его? Что еще за стакан воды, не нужен ему никакой стакан, и вода не нужна, ничего ему не нужно, оставьте его в покое, кто это в конце концов все время пристает к нему? Что? На пляже? Под зонтом? Ночью? Или днем? Красное вино и кола, fifty-fifty, чаша, которую он должен испить до дна, напиться до чертиков, потерять сознание, выключиться, только так, и никак иначе. Ни за какие коврижки не согласится он взять стакан воды из рук незнакомого человека. А если это яд? Конечно, это яд. Вне всякого сомнения. И думать тут нечего. Никто не должен прикасаться к Фредрику Дрюму. Только не засыпай!

— Мистер Дрюм, только не засыпайте! Мистер Дрюм! Мистер Дрюм, ради Бога, не засыпайте! — Она щиплет его за руку изо всех сил.

Господи, что это за вопли? Он открыл глаза и уставился на незнакомое лицо. Женщина. Пожилая, в белой косынке, похожа на монашку. Что за бред? Откуда здесь взяться монашке? Говорит по-английски. Он несколько раз мигает. Стены. Потолок. Он в какой-то комнате, лежит на кровати под простыней! Он пробует пошевелить руками, но в них тут же мертвой хваткой вцепляется монашка.

Кажется, у него галлюцинации!

— Да-да, все хорошо, лежите спокойно, я вытру пот со лба. Какое счастье, что вы наконец-то пришли в себя. Вы были без сознания почти шестьдесят часов и потеряли много крови. — Она старается говорить спокойным и решительным тоном.

— Кто вы? — почему-то пищит он.

— Сестра Аннабель. Вы в английском госпитале в Каире. Частной больнице. Вам повезло, что вы попали сюда. — Она почти пропела эти слова, и была явно рада, что молодой норвежец наконец-то пришел в себя.

— Где-где? В Каире?

— Сейчас ночь, но скоро наступит утро, и вам принесут поесть. Вы наверняка проголодались? Вот, попейте немного. — Она опять поднесла стакан к его губам.

— Не пью воду. Это яд. Ха-ха. — Он расхохотался, сам не понимая, почему. Он вообще ничего не понимал, но именно так все и должно быть. Почему бы в следующий раз, когда он откроет глаза, ему не очутиться где-нибудь на клумбе маргариток. Смешно. Ха-ха.

— Вы из Норвегии? Я слышала, это красивая страна. Фьорды, нарядные рыбацкие лодки и зеленые пастбища с белыми овечками. Я видела фотографии. — Она должна говорить что угодно, болтать без перерыва, только бы не дать ему заснуть.

— Я не в Каире. Никогда не был в Каире. И вовсе не собирался в Каир, если хотите знать. Вылейте же наконец воду из этого чертова стакана в раковину, вон она там у стены, и из крана все время течет вода, если только это вода, а не что-нибудь еще. — Голос его звучит более уверенно. Какая-то удивительно реальная галлюцинация, что же это такое, а?

Она поспешила к раковине и действительно вылила воду. Но тут же снова наполнила стакан из крана.

— Ты почему-то похожа на монашку. Вряд ли стоит тебя спрашивать, уж не мумия ли ты?

— Сестра Аннабель. Я живу в Каире почти год, и мне здесь очень нравиться.

«Каир? Когда же она наконец заткнется со своим Каиром?»

— Каир большой город. Никто не знает точного количества жителей, может, двенадцать миллионов, может, четырнадцать, может, и шестнадцать, не известно.

— Зато всем известно, что мое тело разрубили на четырнадцать кусков и раскидали по Египту, и тем не менее я все еще жив. Ну не чудо ли?

Он наконец понял, какую несет чушь. Полная глупость, к тому же он явно не бредит. Во всяком случае больничная палата никакая не галлюцинация. Он лежит в постели. Это — госпиталь, достаточно только посмотреть на все эти штучки-дрючки вокруг. Наверное, он действительно был серьезно болен. Его буквально опутывают шланги, а к телу повсюду присосались какие-то трубки. Дело явно нешуточное, тут уж не поспоришь. Абсурд.

— Сестра Аннабель?

— Да, мистер Дрюм. — Она улыбается, но тут же решительно останавливает его, когда он пытается приподняться. — Ради Господа нашего, лежите смирно. Вы можете сорвать какую-нибудь трубку. Что вы хотите?

Он откидывается на подушку и закрывает глаза. На губах появляется слабая улыбка. «Спокойный пульс. Все в порядке, теперь он может еще немного поспать. Лицо приобретает нормальное выражение, хотя щетина и недельной давности», — думает она.

Он снова в голубом свете. Осирис снова улыбается ему, и он приближается к прекрасному лицу. Бог Богов держит в руке большую книгу.

— Посмотри-ка, — говорит он. — Это история прошлого, настоящего и будущего. Она написана на языке, который ты сможешь понять, ведь ты один из лучших толкователей древних письменностей. Никогда не теряй эту книгу и знай, что ее стерегут существа земного и загробного миров. Они не будут тебе надоедать, но всегда спасут Великую Книгу в минуту опасности. Среди живых людей в земном мире тоже есть немало хранителей и ценителей этой книги. Кто-то хранит историю, кто-то — универсальные знания, кто-то — земное знание, кто-то наблюдает за людьми, кто-то следит за порядком вещей. Они становятся хранителями, когда помимо их воли им дается вкусить Мудрости Богов. Не все из избранных должны покинуть земной мир, некоторые становятся Гениями. Ты слушаешь меня, Осирис? Ты можешь указать путь к скрытому смыслу в твоей Пирамиде. Есть только одна Пирамида, и все сказанное о ней ложно. Отыщи истину.

Лицо Осириса тает. Было ли это лицо Осириса? Нет, это он сам, его собственное лицо, он говорил сам с собой. Голубой свет затухает, он мечется в поисках его, но не может найти. Осирис? Становится все светлее и светлее, белый свет.

В следующий раз Фредрик Дрюм проснулся только после обеда. Открыв глаза, он тут же понял, что лежит в больнице.

В комнате никого не было.

Он внимательно изучил обстановку, пластиковую штору на окне, свою кровать, капельницы с какими-то растворами, которые медленно, но верно, по капле проникали в его организм, он чувствовал прикрепленные к голове электроды, а в ногах заметил дисплей, по которому бежали две зеленые кривые. У него чесалось и покалывало горло и верхняя часть груди, и он обнаружил, что весь в бинтах.

Ужасный шум с улицы.

Кошмар.

Он не чувствовал себя особенно больным, но совершенно не было сил. К тому же он проголодался. Во что еще он умудрился впутаться, если снова оказался в больнице? Он помнил только, что мирно спал на пляже в Александрии под зонтиком у старого и в высшей степени любезного египтянина; он был подавлен и разбит после печальных событий последних недель; он отлично это помнил, но ведь этого явно недостаточно, чтобы очутиться на больничной койке?

Он дотронулся до горла. Что-то случилось на пляже.

Кажется, в Южной Италии, откуда он приехал, ему тоже довелось проваляться несколько дней в больнице с переломом ребер. Кажется, это случилось потому, что он в очередной раз стал одним из главных действующих лиц каких-то трагических событий? Кажется, все кажется…

Он не хотел думать. Он знал, что воспоминания окажутся слишком болезненными.

Одно не вызывало сомнений: он в Египте, в Каире.

Он считал капли, которые равномерно падали и переливались в его вены. И незаметно задремал.

* * *

— Как вы себя чувствуете, мистер Дрюм?

Он похлопал глазами и рассмотрел молодого врача у постели.

— Ну-у. — Он даже не знал, что ответить.

— Я доктор Эрвинг. Вы потеряли много крови. Вряд ли будет преувеличением, если я скажу, что в вас вообще не оставалось ни капли крови. Если бы рана оказалась не два, а три миллиметра шириной, и если бы не доктор Бенга, то быть вам сейчас в гораздо более прохладном месте. Шрам у вас на шее почти не будет заметен, просто тоненькая полоска. Думаю, вам перерезали горло бритвой.

— Так вот оно что.

Бритва. До приезда в Египет его еще не полосовали. Совсем неплохо для разнообразия.

— Вас поместили в реанимацию в Александрии, но когда выяснилось, что ваша жизнь вне опасности, вас тут же перевезли в английский госпиталь, в Каир. Вы должны полежать несколько дней, чтобы восстановить силы. Кроме того, у вас перелом ребер, но они уже начали срастаться. В остальном же вы в хорошей форме.

— Да что вы?

Врач отошел к столу, позвенел какими-то инструментами и сделал запись в журнале наблюдений.

— Стакан с водой. — Фредрик говорил медленно и внятно. — Будьте любезны вылить воду в раковину. Это может быть яд.

Врач озадаченно нахмурился, но все-таки вылил воду в раковину. И тут же вновь наполнил стакан.

Кран по-прежнему протекал.

Через час принесли еду. Он съел немного фруктов, несколько маслин и кусочек белого овечьего сыра. Заснул и через четыре часа проснулся от голосов в палате. Он слушал, не открывая глаз.

— Дрюм уже успел связаться с учеными из окружения Захарии Сичины?

— Понятия не имею.

— А он когда-нибудь делал официальные заявления о находках полковника Говарда Вайса? Я имею в виду комнату Дэйвисона.

— В «Эпиграфикал Спектрум» он высказал сомнение в истинной ценности надписей.

— Ничего другого и не следовало ожидать. Что же ему тогда здесь понадобилось?

— Не забывайте, что он приехал не сюда, а в Александрию.

Фредрик чуть разлепил ресницы. Он никогда раньше не слышал этих голосов и не видел этих людей. Один из них был коренастым темноволосым крепышом с огромной бородой и в очках в стальной оправе. Другой — высокий и худой, лысоватый, с большой родинкой на левой щеке. Брюки цвета хаки велики как минимум на два размера. Обоим под пятьдесят. Причин просыпаться Фредрик не видел.

— Он один из лучших в мире.

— Удивительный народ эти норвежцы. Сначала Тур Хейердал, теперь Фредрик Дрюм.

— Он отличный специалист. Многие университеты жаждут заполучить его в профессора. Кроме того, я слышал, он еще и знаток вин. Мило. Но нам пора. Встреча с Саладином через полчаса.

Фредрик услышал, как закрылась входная дверь, и щелчком сбил с простыни муху.

Захария Сичина. Фредрик прекрасно знал это имя, как и другое — полковника Вайса. Надписи в комнате Дэйвисона. Он совершенно не сомневался, что имели в виду эти господа. Но какое отношение все это имело к нему и его нынешнему местонахождению? Он был далек, как никогда, от всех египтологов вместе взятых и их постоянных драчек. Что могло заставить двух уважаемых египтян притащиться к постели больного норвежца? И каким образом им вообще удалось пронюхать, что он в Каире?

Даже если соленая вода Атлантического океана вдруг заменится благородным вином из Бордо, — ради Бога. Но без него.

В палату вошла санитарка с совком для мусора и шваброй.

— Тик-тик-тик тикке-тики-тики-тик, — сказал Фредрик.

— What did yo'say, misthes? — Санитарка оказалась с заячьей губой.

— Nothing. Тикают капли. Тик-тик. Не выльете ли воду из стакана?

Она сделала, как он просил, и — слава Богу! — не стала вновь наполнять стакан.

Этим же вечером доктор Эрвинг рассказал ему, что произошло. О бумажнике лучше забыть. Да и преступника вряд ли отыщут. Но вот паспорт вернули.

Он ушел в небытие в надежде отыскать голубой свет и прекрасные лица, разговаривающие с ним и рассказывающие весьма полезные вещи. Но Осирис исчез. И во сне он понял, что никогда ему не увидеть больше Бога Богов Осириса. Сон, все это сладкий сон! Но сейчас он почему-то не видел никаких снов, ни плохих, ни хороших, а только бесплотное существо, которое было им самим и покачивалось в воздухе.

На следующее утро ему надоело валяться в постели. От него отсоединили большую часть шлангов и трубочек, но капельница по-прежнему возвышалась у кровати. Ему вежливо объяснили, что он испытал сильный шок и ему необходимо полежать еще пару дней. Для его же собственного блага.

Шок!

Им и в кошмарном сне не могло присниться, какие шоки Фредрик Дрюм пережил на своем веку. Пришло время положить конец. Он испил чашу наказания до дна еще в Александрии. Кислое красное вино, разбавленное сладкой кока-колой. Сейчас черед путешествия по Сахаре с куском соли в кармане. И более ничего! Теперь он все вспомнил, но боль от воспоминаний заметно поутихла. Закрылись старые балконные двери.

Просто удивительно, какое у него прекрасное настроение. Кажется, он даже что-то напевает, уж не «Seemann» ли это? Фредрик взялся за принесенные нянечкой газеты и журналы. Рана на шее чесалась, и он ритмично покачивал головой справа налево, слева направо.

Местные газеты на английском. «Cairo Chronicle». Он рассеянно перелистывал страницы и вздрогнул, увидев свой собственный портрет во всю четвертую полосу. Он прочитал:

ЖЕСТОКОЕ НАПАДЕНИЕ В АЛЕКСАНДРИИ

Вчера вечером у старой гавани в Александрии на известного толкователя древних надписей и эпиграфика норвежца Фредрика Дрюма (35 лет) было совершено бандитское нападение. Мальчишка, которого, к сожалению, пока не удалось разыскать, перерезал профессору Дрюму горло бритвой и выкрал у него бумажник. Положение норвежского гостя критическое, но врачи надеются на благополучный исход.

Профессор Дрюм приобрел мировую известность благодаря своей блестящей расшифровке линейного письма Б на минойских глиняных табличках. Благодаря его помощи были раскрыты секреты языка племени майя.

Нам стало известно, что в Египет Дрюм прибыл из Южной Италии, где принимал участие в археологических раскопках и по воле случая оказался замешан в убийство. Как сообщают наши источники, профессор Дрюм оказал неоценимую помощь полиции в раскрытии этого убийства и предотвращении других. Университет в Риме отказывается в настоящее время предоставить какую-либо информацию по этому вопросу, а полиция утверждает, что дело закрыто. Нам, к сожалению, не известна цель поездки знаменитого профессора в Египет, но мы от всего сердца желаем ему скорейшего выздоровления.

В данное время он находится в английском госпитале в Каире.

Газета выпала из рук Фредрика Дрюма на пол. Он долго лежал и тупо смотрел в потолок, а потом вдруг зашелся в истерическом хохоте. Отсмеявшись, он вытер слезы.

Профессор Фредрик Дрюм.

На известность грех жаловаться, но вот профессором он еще не был. Наверное, мог бы им стать, но основной специальностью все-таки остается кулинарное искусство и вино. Он был совладельцем маленького ресторана для истинных гурманов в Осло, что его устраивало. Хобби — дешифровка древних языков — действительно занимало большое место в его жизни, он даже сдал несколько экзаменов в университете по этой специальности и не раз принимал участие в научных дискуссиях, получил признание и известность, но не более того. Хобби так и оставалось хобби.

Зато теперь почетную научную степень одним росчерком пера присудили ему каирские газеты, а результатом этой глупости стало официальное извещение всех и каждого о его пребывании в Египте.

Профессор! Он хихикнул.

Он лежал и изучал кончики пальцев. Чуть заметные линии. Оттенки всевозможных цветов на ладони. Тихо посмеялся над сегодняшней ситуацией. Оценил возможности будущего с точки зрения ошибок истории. Потянул носом и как будто почувствовал запах канифоли.

Тут в палату вкатился человек и замер у его кровати. Судя по всему, египтянин, но в европейском светло-сером костюме и желтой рубашке с расстегнутым воротом.

— Мистер Дрюм? — На лбу у египтянина выступил пот, и он вытащил носовой платок не первой свежести.

— In hoc signes vinces. — Фредрик был совершенно не расположен к болтовне.

— Хм! Меня зовут Саяд Мухеллин. Я работаю в полиции по делам иностранцев. Нам необходимы некоторые сведе…

— Di mayya lil shurb? — Мистер Дрюм спросил по-арабски, питьевая ли вода в стакане на тумбочке.

— Хм. Yes, sir. Думаю, да. Так вот, нам нужны некоторые сведения. Если вы хорошо себя чувствуете… — Он непрерывно облизывал свои толстые губы.

Фредрик закрыл глаза. Он не собирался говорить с этим арабом, он вообще ни с кем не собирался сейчас говорить, он хотел, чтобы его оставили в покое, хотел забыть все случившееся, хотел выздороветь, вернуться к чудесным запахам, к канифоли? Он с удовольствием поваляет дурака, только бы избежать занудного допроса. Его понесло:

— О Александрия, ты как бедная родственница. От наследства родителей тебе осталось одно прекрасное имя. Взять хотя бы Серапиум… Надеюсь вы помните, как Овидий заставил ученых дам-поклонниц Исиды принять наказание за грехи от христианских священников, даже купание в реке зимой было объявлено греховным, разве это не смешно, ничего удивительного, что у христианства оказалось так много приверженцев на берегах Нила, как вы считаете?

Человек в сером костюме отшатнулся от кровати, достал из кармана блокнот и что-то накарябал в нем.

— Хм. Это… — На большее его не хватило, он резко повернулся и пулей вылетел из палаты.

Фредрик долго лежал, ни о чем не думая. Следил за виражами мух под потолком и считал падающие из капельницы капли.

* * *

Из короткого и тяжелого сна Фредрик вынес следующее: пирамида Хеопса.

Великая пирамида! Если бы ему удалось по-новому истолковать архитектуру этого сооружения, посмотреть на все свежим глазом, то тогда в его пребывании в Каире появился бы смысл! Само собой, он должен побывать в пирамиде Хеопса до отъезда! Отличное лекарство, получше всяких примочек и таблеток. Если он не ошибается, его ждут неожиданности, а к чему они могут привести, никто не знает… Из этого путешествия надо извлечь пользу. Постараться разгадать тайны прошлого, когда силы гравитации не были помехой при сооружении колоссов, а в пустыне цвели сады.

Загадки. Тайны. Синдром Дрюма.

Мистерии. По спине побежали мурашки. Так всегда бывало, когда Фредрику Дрюму не терпелось приняться за новое толкование старых теорий.

Отдыхай. Успокойся. Расслабься. Он обвел взглядом комнату.

Стоп. Что это такое там в углу? Кажется, за раковиной что-то шевелится? Фредрик моргнул и приподнялся на постели. Его раздражала эта голубая комната с голыми стенами, непрерывный шум с улицы, протекающий кран, тикающие капли, запах. Все было настолько нереально, как будто происходило во сне, и самому Фредрику оставалось лишь сделать усилие и проснуться, чтобы очутиться где-нибудь в другом месте. Но где? Под зонтиком на пляже в Александрии? Чушь.

Голубой холодный свет, откуда вообще он пришел в его сны?

Он уставился в угол комнаты. Там было голубее, чем в других углах. Голубее? Или это просто тень? Он как зачарованный пялился в этот треклятый угол, но — странное дело! По-прежнему сохранял полное спокойствие. Само спокойное любопытство собственной персоной. Весь угол заволокло туманом, от пола исходило голубоватое свечение. Там что-то шевелилось? Он был совершенно уверен в этом.

Чур меня!

Фредрик вспомнил арабское заклинание и тихо произнес его несколько раз. Khi'elim khu, khi'elim khu. Тьфу-тьфу-тьфу. Но ни на секунду не отрывал взгляда от странных превращений в углу, в углу обычной больничной палаты, за обычной раковиной.

Лицо. Он моргал, не веря своим глазам. Его собственное лицо? Его лицо?

Внезапно в углу возникло еще одно видение — простая геометрическая фигура: пирамида. Тоже голубого света, но с сильным желтым отсветом на верхушке. Некоторое время Фредрик лежал совершенно спокойно, рассматривая в некоей эйфории загадочную пирамиду. По спине бегали мурашки. Khi'elim khu. Интересно, что бы это значило?

Затем фигура исчезла, а Фредрик закрыл глаза и провалился в пустоту, где не было места таинственному и загадочному, а сам он превратился в чистое и непорочное существо. Без печали, страха и упрека.

* * *

Часы над дверью показывали без четверти восемь. На улице стемнело, а в комнате хозяйничали санитарки. Они унесли поднос с едой и убрали капельницу. Наконец-то! Теперь у него развязаны руки. Отсосались все шланги медицинских чудищ.

— В каком я районе Каира? — внезапно спросил он.

— У старого акведука, в южной части. Госпиталь расположен между улицами Бахари Эль-Куин и Салах Салем. Мы в самом центре, — ответила нянечка с заячьей губой.

Это ровным счетом ничего не говорило Фредрику. Непонятно вообще, зачем он спрашивал, но тем не менее продолжил расспросы:

— А пирамиды в Гизе? В какой они стороне?

— Там, — указала нянечка. — На западе.

— Мне можно вставать?

Обе тут же подскочили к постели.

— Нет-нет, врачи сказали, надо подождать до завтра. Скоро ночь. — Говорила с ним по-прежнему «заячья губа». Вторая нянечка лишь кивала в подтверждение ее слов.

Он почесал бинт. Ночь?

— В госпитале работают только англичане?

Он говорил просто так, лишь бы не молчать.

— Да, кроме директора, доктора Иссиаха. В больнице в основном наркоманы из Англии. Но сейчас здесь находится и доктор Бенга. Он привез тебя из Александрии. Кроме медицинского персонала, есть еще конторские служащие да и государственные чиновники, которые только и делают, что бьют баклуши. За больными они не ухаживают. Все медсестры — монахини ордена Святой Терезы.

— Может, мне разрешат сходить завтра в банк? Меня опустошили в прямом и переносном смысле — высосали кровь, деньги, документы и еще много чего, о чем я пока и не подозреваю.

— Может и разрешат. Спроси врача. — Санитарки закончили уборку и ушли. С ужасом Фредрик заметил, что наполненный стакан вновь красуется на тумбочке.

Ни в коем случае нельзя оставаться в постели. Для него это смерти подобно. Если он будет валяться, то сойдет с ума из-за всех своих фантазий и голубых пирамид в углу. Кроме того, виражи мух под полотком ужасно действовали на нервы.

Он прислушался. В коридоре тихо. Он тут же отбросил простыню и свесил ноги с кровати. Направился к раковине, не забыв прихватить стакан. Где-то на середине пути, ноги подкосились, все закружилось в вихре, затанцевал хоровод черных мушек. Фредрик попытался опереться на что-то, чего не было и быть не могло, и с грохотом упал в небытие.

* * *

Открыв глаза, Фредрик увидел ангела с заячьей губой, который, наверное, и перенес его в постель.

— Если тебе захочется пить или что-нибудь еще, нажми вот на эту кнопку рядом с тумбочкой. Неужели так трудно понять, что ты очень серьезно болен? — «Заячья губа» дернулась, а глаза злобно сверкнули.

Он кивнул.

Болен. Ну уж дудки! Просто немного перестарался. Надо было начинать ходить осторожно, а не вскакивать, как ошпаренному. Совсем забыл, что из него вылилась почти вся кровь. Болен! Ха! Ничего подобного. И не мечтайте. Более здоровым он себя еще никогда не чувствовал.

В ту ночь он почти не спал. Спокойно лежал в постели, сложив на груди руки, и внимательно смотрел в угол комнаты за раковиной, но так и не увидел ни голубого света, ни таинственной пирамиды. На рассвете Фредрик наконец заснул, и не видел, как в его палату заходил врач-египтянин, как он долго стоял у постели и что-то старательно записывал в зеленый блокнот, который потом спрятал в карман рубашки под белый халат.

Перед уходом араб поменял воду в стакане.

* * *

Поднос с завтраком стоял на тумбочке. Тосты и английский мармелад.

— Иди умываться, Дрюм-туру-рюм! — громко приказал он себе. — Но осторожно, без выкрутасов!

Он аккуратно слез с кровати и постоял некоторое время, прислонившись к ней. Затем осторожно заскользил к раковине. На этот раз все обошлось, и вскоре он уже мог свободно передвигаться по палате, а вещи вокруг него не пытались пуститься в пляс. Плеснуть побольше воды на лицо. Он пробудился как после многолетнего сна. Восстал из мумий. Но из зеркала над раковиной улыбался Фредрик Дрюм собственной персоной.

Гол как сокол.

В Каире.

Он заглянул в шкаф. Его туфли. Носки. И паспорт. Больше ничего.

Все правильно. Неделю назад он выехал в Кротон в Южной Италии, а чемодан отослал в Норвегию. Считал, что для процесса восстановления, которому он собрался себя подвергнуть, не требовалось шикарного гардероба. И, как оказалось, правильно делал. Он был невинен, как дитя, чист и даже кровь поменял.

Он посидел на стуле у пластиковой занавески и посмотрел в окно. Ничего особенного: шумная улица, грязные стены, тележка с капустой, двое солдат в подворотне и масса арабов в халабее и без нее. И машины. Кошмарный шум, мучивший его в эти дни, исходил от непрерывного потока миллионов машин. Изредка, когда машины на секунду замирали, до Фредрика доносился призывный крик муэдзина.

В комнату вместе с медсестрой вошел молодой врач, которого он уже видел — доктор Эрвинг.

— Что, уже на ногах? — улыбнулся врач. — Давайте посмотрим рану.

Когда сняли бинты, Фредрик первым делом отправился к зеркалу. Смешно! Тончайшая полоска змеилась от левого уха к ключице. Похоже на царапину. Но маленькие точки вокруг говорили о том, что это шрам и что он намного глубже, чем можно подумать с первого взгляда.

— Прекрасно. Просто замечательно, — врач был явно доволен. — Теперь приложим компресс и заклеим пластырем. Через неделю швы рассосутся. Как вы себя чувствуете?

— Будто заново родился. — Фредрик улыбался. — И как любой новорожденный, совершенно гол. Может, в госпитале есть одежда, которую я мог бы одолжить?

Медсестра кивнула, черкнула что-то на листе бумаги и тут же отдала его кому-то в коридоре.

— Я думаю выписать вас завтра утром, если ничего не изменится. Нет смысла держать вас взаперти. Наверное, в Каире вам хочется многое увидеть?

— Многое, — кивнул Фредрик.

Он посидел еще у окна. Совершенно невероятно: в нем кипела энергия, он чувствовал безграничную радость бытия, его тянуло выбежать на улицу, совершить что-нибудь этакое, познакомиться с новыми людьми. Может, это результат переливания крови? Будто легко и радостно на душе, он парил, и все мысли отличались ясностью и оригинальностью. И он ничего не забыл. Самым большим чудом оказалось возвращение его неистребимого оптимизма.

Фредрик Дрюм почесал пластырь на шее. Улыбнулся и принялся просматривать каталоги бюро путешествий, которые лежали в палате.

«Favorite Tours. В путь к пирамидам, сфинксу и королевским гробницам!» «SUNTRAVELS. Экзотические путешествия — наша специальность». «Cheops Corona Travels. Небольшая компания для избранных: только мы расскажем вам правду о пирамидах». «Wunder Reisen. В стоимость тура включено недельное проживание в Mena House». Чем только не пытаются завлечь туристов!

Ему принесли пластиковый пакет. Чудо из чудес. Его собственная рубашка и брюки, выстиранные и выглаженные. Этот английский госпиталь с медсестрами-монашками на самом деле мог называться восьмым чудом света! Он оделся. Стоя перед зеркалом, Фредрик разглядывал недельную щетину и вдруг почувствовал щекотание в носу. Шесть раз он чихнул и подумал, что не чихал вот уже месяц. Да, Фредрик Дрюм действительно вернулся к жизни. Да здравствуют его чихи!

Остальную часть дня он шутил с нянечками, слонялся по госпиталю и безуспешно пытался завязать беседу с наркоманами.

* * *

— Уже начало восьмого, мистер Дрюм. — Его вежливо, но решительно будила сестра Аннабель. — Завтрак? А вот и свежие газеты. Потом зайдите в кабинет доктора Эрвинга на первом этаже. Вас сегодня выписывают.

— Спасибо. Shukran. — Фредрик радостно протер глаза. Госпиталь с успехом мог бы быть не только восьмым чудом света, но и первоклассным отелем.

Он отлично выспался и позавтракал с большим аппетитом. Оделся. Рядом с раковиной на столике лежал запечатанный пакет с туалетными принадлежностями — мыло, одноразовая бритва, шампунь и зубная щетка.

Он уселся у окна и пролистал вчерашний номер «Cairo Chronicle». С облегчением отметил, что на этот раз газета воздержалась от льстивых гимнов профессору Дрюму. Он уже собирался отложить газету, когда внимание вдруг привлекли заголовки на первой странице. Он содрогнулся:

НОВОЕ УБИЙСТВО В ПИРАМИДЕ!

ОЧЕРЕДНОЙ ТРУП В САРКОФАГЕ!

Медленно и очень внимательно Фредрик прочел статью. Там рассказывалось о серии загадочных убийств — трех за последние две недели, совершенных в одно и то же время и в одном и том же месте. Средь бела дня. В час наибольшего наплыва туристов. В главной усыпальнице пирамиды Хеопса. В открытом саркофаге, где пять тысячелетий назад покоился сам фараон. Последней жертвой стал немецкий студент, который в гордом одиночестве приехал в Египет на каникулы. Как и две предыдущие жертвы, он был найден в саркофаге лежащим на спине, со сложенными на груди руками. Поза для медитации.

Только вот в лицо жертве кто-то плеснул серной кислотой. Как и двое других, студент умер мгновенно, не издав ни единого звука.

Загадка для врачей и полиции: когда лицо поливают серной кислотой, просто невозможно умереть мгновенно. Жертвы должны были бы вопить благим матом. Но вокруг в коридорах бродила масса туристов, и никто из них не слышал никаких криков. Ни единого звука. Судя по всему, все трое умерли спокойно — от серной кислоты, обезобразившей их лица до неузнаваемости.

Фредрик Дрюм повернулся к раковине и посмотрел в угол.

«Khi'elim khu», — почему-то вновь пробормотал он. Что за наваждение!

Из голубого света медленно выступало лицо, постепенно превратившееся в пирамиду.

Фредрик вскочил, закрыл глаза и быстро вышел в коридор.