— У меня есть версия, — сказал Оксанен. Он сидел рядом со мной в полицейском микроавтобусе, в руках — картонный стаканчик с кофе, как и у других, кроме Симолина, который пьет только чай и предпочтительно — зеленый. Кроме того, у меня был пончик, так обильно обсыпанный сахарной пудрой, что просто невозможно было не испачкать ею все вокруг.
На пухлой нейлоновой куртке Оксанена красовался логотип немецкого автоконцерна. Я знал, что у него еще есть ручка с символикой компании, производящей автомобильное масло, брелок фирмы, выпускающей автопокрышки, перочинный ножик от магазина запчастей и флисовая куртка страхового общества. Стенман и Симолин сидели напротив нас.
— Или даже пара версий.
Оксанен понюхал свой кофе, который Стенман принесла с заправки «Несте» около зоопарка.
Было полдвенадцатого, и они заслужили перерыв, чтобы выпить кофе и погреться. На улице дул ледяной ветер, я и сам замерз.
— Первой приходит на ум наркоторговля. Возможно, это война за сферы влияния между группировками наркоторговцев или что-то вроде того. Почему никто не слышал стрельбы? Потому что оружие было с глушителем. И значит, речь идет об оружии профессионального киллера.
— Ну и где тогда гильзы? — спросил Симолин. — Пять выстрелов с глушителем. Стрелявший должен был пользоваться полуавтоматическим оружием.
— Может быть, он подобрал их с земли.
— Ну а вторая версия? — напомнила Стенман. Она расстегнула свою зеленую болоньевую куртку, из-под которой показался норвежский свитер с высоким воротником. В Стенман соединялись свежесть деревенской девушки со стильностью горожанки, которая регулярно заходит посидеть в «Экберг». Должен признать, в этом сочетании есть своя прелесть.
— Убитый оказался в неправильном месте в неподходящее время, увидел что-то такое, после чего возникла необходимость его убрать.
Версии Оксанена напрашивались сами собой, и я уже успел их обдумать. Они были всего лишь версиями, как и те, что предлагал Симолин, и я не предпочел бы одну другой, пока для этого не появилось серьезной причины. С другой стороны, обмен мнениями может породить здравые идеи.
— Если это случайность, то зачем было отрезать нос и уши? И тогда стреляли бы по убегающей жертве, то есть сзади. Вряд ли он остался дожидаться, когда в него начнут стрелять, — сказал я. — Мы знаем, что всего на мосту было три человека, из которых один, вероятно, упал при попытке убежать от двух других. Тем не менее руки упавшего на пути человека были в крови. Похоже, что он зарезал мужчину на мосту, сделал несколько контрольных выстрелов, отрезал у него уши и нос. Что делали на мосту двое других и где они теперь?
Поскольку никто не ответил, я продолжил:
— Сначала я подумал, что эти двое неизвестных мужчин оказались на мосту случайно и, увидев, что произошло, поймали убийцу. Но тот вырвался и упал с моста. После этого двое неизвестных по какой-то причине решили не обращаться в полицию. Такое возможно… если бы не…
Я посмотрел на своих подчиненных.
— Двадцать второй калибр, нож и нос, да еще ухо, — первым отреагировал Симолин.
— Правильно. Где они?
Стаканчик с кофе повис в воздухе по дороге ко рту Оксанена, когда тот задумался над моими словами.
— У меня есть версия получше, — сказала Стенман. — Что, если слегка поменять роли и порядок событий? Двое неизвестных мужчин убивают ножом третьего, который ждет на мосту своего приятеля, они стреляют в него из двадцать второго калибра и отрезают у него нос и уши, чтобы обезобразить труп.
Я понял, что имеет в виду Стенман, еще до того, как она закончила, и меня поразило, что сам я не додумался до таких очевидных вещей.
— На место приходит товарищ убитого, который видит, что произошло, и бросается на выручку. Пытаясь оказать своему другу помощь, он перемазывается в его крови. Убийцы замечают этого человека, возвращаются и хватают его. Финал — то, что рассказал Ари. Мотив может быть простым. Обе жертвы — иностранцы. Вероятные причины — расизм, акция скинхедов или неофашистов.
— Звучит достаточно убедительно, — согласился я. — Но, по показаниям машиниста, мужчины шли вместе в сторону Каллио. Почему же они не убили сразу и второго и куда они его вели?
— Возможно, кто-то приближался со стороны Тёёлё-лахти и им нужно было взять его с собой.
— В любом случае это лучшая версия на данный момент, — похвалил я. — Думаю, временно теории можно отложить. Вариантов пока что слишком много.
Я вспомнил про телефон.
— Вот, это было у «прыгуна», но я не смог его включить. Возмущается, что я не знаю PIN-кода.
— Покажи-ка, — попросил Симолин и взял телефон. Он пальцем снял крышку, вынул SIM-карту и осмотрел ее.
— Тариф с предоплатой. Трудно отследить.
Симолин достал свой мобильник и вставил собственную SIM-карту в найденный телефон. Затем включил его и дождался запроса кода.
— Ну, во всяком случае, он исправен.
Симолин осмотрел телефон со всех сторон:
— Муха не сидела. Даже защитная пленка с экрана не снята, почти наверняка куплен в Финляндии.
— Можешь его включить?
— Я — нет, но могу отнести приятелю, который сможет. После этого мы, по крайней мере, узнаем оставшиеся в памяти телефона номера исходящих и принятых звонков.
— Действуй. Думаю, что с помощью телефона у нас получится хотя бы установить личность владельца, а может, и еще что-нибудь.
— Прямо сейчас поехать?
— Если можешь.
Симолин нашел номер в памяти своего мобильника и позвонил.
— Привет. Ты где?.. Хорошо, надо бы узнать PIN-код телефона… как можно скорее… О’кей, я выезжаю прямо сейчас.
Симолин нажал на отбой:
— Сделает.
— Разве на это не нужно разрешения? — засомневался Оксанен.
Он был прав, но я велел ему не беспокоиться.
— Вези телефон приятелю и посмотри, что в нем. После этого сразу позвони мне. Арья займется фотографиями… Сделай снимки обоих с запасом, и для нас, и для прессы, но пока не передавай для публикации. И заодно достань список установленных поблизости камер наблюдения.
Микроавтобус с логотипом государственных железных дорог подъехал к ограждению полицейской лентой. Человек в комбинезоне стал что-то объяснять полицейскому из оцепления. Тот показал на нас. Мужчина направился к нашему автобусу, в руке он держал бумажный сверток. Я открыл дверь.
— Это вам, — сказал мужчина и протянул мне что-то завернутое в газету.
Сверток оказался увесистым. Я развернул несколько слоев вчерашних новостей, под которыми блеснула вороненая сталь.
— Пистолет застрял в очень неожиданном месте — в токоприемнике поезда, и так там и оставался, поскольку скорость была небольшая, — пояснил железнодорожник.
— В токоприемнике?
— Это на крыше. Поезд при помощи токоприемника получает электропитание с подвешенного провода. Никто к нему не прикасался без перчаток.
Все с интересом воззрились на пистолет — совершенно новую девятимиллиметровую «беретту». Ствол был снабжен резьбой для глушителя. Я понюхал дуло, но ощутил только запах оружейного масла.
— Из него не стреляли.
— Кроме того, он девятимиллиметровый, а не двадцать второго калибра, — заметил Оксанен. — У парня не было кобуры, и он таскал его в кармане или за поясом, вот пистолет и выпал.
— Или он достал его для самозащиты, — продолжил Симолин.
Я подумал о том, что меняет в деле обнаружение пистолета. Как минимум, пистолет вписывается в версию Стенман. Кроме того, как-то характеризует владельца. Обычный человек с пистолетом не ходит. Погибший был либо преступником, либо полицейским, либо… чего-то боялся.
Я протянул сверток Стенман:
— Отвези на экспертизу.
Стенман вышла из машины. Я проводил ее взглядом, бумажный стаканчик все еще оставался у меня в руке. На мгновение я задумался, куда бы его деть. Не нашел ничего лучше, чем оставить в машине на полу. Оксанен был не столь деликатен — смял стакан и бросил его под автомобиль.
— Арья!
Стенман остановилась метрах в десяти от машины.
— Как у тебя дома обстановка?
Муж Стенман уже две недели находился в КПЗ по подозрению в укрывательстве краденого. На его фирме, сдающей в аренду строительную технику, обнаружили десятка полтора механизмов, объявленных в розыск как похищенные. Делом занималась и налоговая служба.
Я ощущал дискомфорт из-за того, что, будучи начальником Стенман, никак ее не поддержал, хотя знал, как тяжело она восприняла случившееся.
— Хессу вчера выпустили.
— Может, тебе нужен отпуск?
— Нет… спасибо. Худшее, надеюсь, позади.
— Если что-то понадобится, скажи.
Стенман слегка улыбнулась:
— Скажу, спасибо.
Я вернулся к машине. По-прежнему не чувствовал себя хорошим начальником.
Оксанен сел в машину и обмотал цепочку от ключей вокруг указательного пальца. Брелок представлял собой миниатюрное автомобильное колесо.
Я достал из кармана пластиковый пакет с картой «Хертца»:
— Посмотри, что из этого можно выудить, карта была у «прыгуна».
Оксанен взглянул на карту:
— Такую выдают, когда берешь напрокат машину в «Хертце». У меня, кстати, есть там товарищ, он может помочь.
— Хорошо. Пойду еще поспрашиваю людей.
Я уже направился к мосту, когда Симолин остановил меня, тронув за плечо:
— От рассказа машиниста у меня сложилось впечатление, что этого парня куда-то вели, то есть он им был нужен живым. В таком случае у них была где-то рядом машина, сопротивляющегося взрослого мужчину далеко не утащишь. И потом — гильзы. Оружие во время стрельбы могло находиться в сумке. Спортивная сумка не привлекает внимания, и через нее, или прикрываясь ею, легко стрелять.
— Оба предположения хорошие, действительно хорошие, — сказал я.
Смущенный Симолин заспешил прочь. Мгновение я смотрел вслед долговязому констеблю. Почему-то я был почти уверен, что Симолин прав в обеих своих догадках.
Я перешел через мост и посмотрел вниз. Тела уже увезли в бюро судебно-медицинской экспертизы в Рускеасуо, и закрытый утром для движения участок дороги снова функционировал. Мост же оставался перекрытым, и его окрестности оцеплены; прочесывание территории продолжалось. За пределами запретной зоны со стороны Линнунлаулу вертелись несколько репортеров и фотографов. Они попытались вытянуть из меня информацию об убийстве, но я велел им звонить Хуовинену. Тот обладал даром общаться с журналистами.
Я остановился на минуту, чтобы собраться с мыслями. Если одного из мужчин куда-то вели, то от него чего-то хотели. Это не могла быть какая-то вещь или партия наркотиков — их можно просто отобрать. Значит, от него хотели чего-то другого, например информации. Мужчина, в свою очередь, знал, чем это грозит, и боялся настолько, что, не задумываясь, попытался убежать, прыгнув с моста. На такое не идут, если не уверены, что находятся в смертельной опасности. Наличие у него оружия указывает, что он был готов к неприятностям. Тем не менее его застали врасплох.
Огражденная площадка для выгула собак находилась сразу за мостом справа. За оградой было две собаки: стремительно носившаяся взад-вперед или вертевшаяся на месте светло-коричневая дворняга и робко замерший у ног хозяйки, дамы лет шестидесяти, маленький черный пудель. Я подошел к владелице пуделя и представился.
— Вы были тут утром с собакой?
— Была.
— В какое время?
— В восемь. Я всегда прихожу в это время.
— Заметили что-нибудь необычное на мосту?
Женщина мрачно посмотрела на меня:
— Молодой человек, если вы для начала расскажете, что произошло на мосту, мне будет легче понять, что вы называете необычным.
Я почувствовал себя школьником перед строгой учительницей. Я всегда робею перед пожилыми дамами с громким голосом. Возможно, в этом виновата моя мама. Она всегда считала, что у нее есть предоставленное ей материнством неотъемлемое право обращаться с мужчинами как с нашкодившими детьми.
— Уверен, вы и так понимаете.
Взгляд дамы осуждал меня за таинственность.
— Я должна была что-то слышать, скажем выстрелы?
— Вы слышали?
— Нет.
— Вы не слышали выстрелов и ничего другого, например криков?
— Я этого не говорила. Кто-то кричал, но я не разобрала, что именно. Это был не финский язык, скорее что-то похожее на арабский.
— Что он кричал? Одно слово или несколько?
— Несколько слов — не меньше двух, может, три.
К нам подошел хозяин дворняги, одетый в спортивный костюм:
— Вы полицейский?
— Да. Можно побеседовать с вами чуть позже?
— Я ничего не видел, меня здесь и не было тогда.
Мужчина отвернулся, и я снова сосредоточился на даме:
— Ни одного слова не запомнили?
— Ну, такого не запомнить, какой-то иврит, образно говоря.
— Что произошло дальше? Вы пошли посмотреть, кто кричал?
— Разумеется, нет. Я в такое не ввязываюсь.
— В какое?
— В разборки иностранцев.
— Что вы называете «разборками»?
— Ну, наверное, этот мужчина не к себе обращался…
— Что произошло дальше? Вы видели кого-нибудь после того, как услышали крики? Людей, которые могли иметь отношение к происходящему?
Хозяин дворняги незаметно переместился поближе. Дама посмотрела на него гневно. Он явно переступил границы ее территории.
— Двое мужчин пришли со стороны моста. Тогда я была уверена, что это именно они ругались и орали на мосту… По виду они были иностранцы.
— Можете описать их поподробнее?
— Темные… смуглые. — Женщина посмотрела на меня изучающе. — Вот как вы. Оба в куртках, капюшоны подняты, и в перчатках, оба. Лет тридцати-сорока, походка легкая, как у спортсменов.
— Попробуйте вспомнить какие-то детали их внешности или одежды. Я уверен, что вы очень наблюдательны.
Мой комплимент сработал.
— Темно-синие спортивные свитера и черные спортивные брюки и кроссовки. Больше ничего не могу сказать. Они какое-то время шли вместе, потом один из них побежал.
Женщина замолчала и наморщила лоб.
— Потом кричала какая-то женщина.
— Что кричала?
— Скорее даже это был вопль. В нем не было слов.
— И вы не видели, кто кричал?
— Нет. Крик длился лишь мгновение.
— С вами на площадке в это время находился кто-нибудь еще?
— Не меньше двух человек, возможно, трое, но я не помню никого, кроме этой артистки из Городского театра, забыла, как зовут, молодая такая, живет тут неподалеку, я ее много раз видела. У нее джек-рассел-терьер. Ее фотография висит в витрине перед театром. Брюнетка, стройная, короткие волосы.
Я подождал еще с четверть часа, совершенно продрог и переговорил со всеми собачниками, появившимися на площадке. Никто ничего не видел и не слышал. Затем я направился через парк в Городской театр.
Витрины с фотографиями располагались прямо перед главным входом. Вивика Мэттссон. Брюнетка, стройная, с короткой стрижкой — все так, как описала хозяйка пуделя.
Звезда музыкального спектакля, премьера которого была намечена на ближайшее время.
Администратор закончила разговаривать по телефону как раз в тот момент, когда я вошел. Я показал полицейское удостоверение:
— Вивика Мэттссон в театре?
— На репетиции.
— Пожалуйста, пригласите ее сюда. Важное дело, скажите, что из полиции.
Женщина мгновение колебалась, но все же отправилась искать Мэттссон. Прошло минуты четыре.
По-видимому, репетиция была генеральной, поскольку Мэттссон вышла в театральном костюме. Воздушная юбка по моде пятидесятых в красный горошек придавала ей сходство с невинной девочкой из воскресной школы, но вряд ли она такою была.
— Мне сказали, что вы из криминальной полиции. В чем дело? Я все утро была на репетиции.
Я рассказал о событиях на мосту, не вдаваясь в детали. Не хотел обнаружить их в вечерней газете.
— Вы, по-видимому, именно в то время гуляли с собакой неподалеку от моста.
— Да, это так. Было около восьми часов, но не помню, чтобы я заметила или услышала что-то необычное.
— Убийцы, очевидно, проходили мимо собачьей площадки, двое темных мужчин в капюшонах и кроссовках. Как минимум у одного из них могла быть спортивная сумка.
— Под темными вы имеете в виду смуглых или черных?
— Смуглых, как я.
Женщина посмотрела на меня с интересом.
— Я еврей.
— А что, ваши работают в полиции?
— Как минимум один.
Этот вопрос мне задавали не в первый раз. По устоявшемуся мнению, у евреев есть какая-то тайная, еще в Ветхом Завете записанная, заповедь не становиться полицейскими. На самом деле причина тут только одна: плохая зарплата.
Вивика Мэттссон села в кресло, стоявшее в вестибюле, и положила ногу на ногу. Я метнул взгляд на загорелое бедро.
Похоже, Мэттссон любила солнце, пренебрегая предупреждениями дерматологов. Ее легко было представить себе в бикини на доставшейся в наследство от дедушки шикарной вилле, примостившейся на прибрежной скале.
Я подумал, что, если тоже сяду, обстановка станет более доверительной. Мэттссон наморщила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить:
— То есть они могли быть арабами?
— Вполне.
— Не видела, но, возможно, слышала. Вы знаете арабский?
— Нет.
— Кто-то злобно кричал на мосту по-арабски или вроде того — это я, во всяком случае, слышала. В тот же момент мимо прошел поезд, и после уже ничего не было слышно.
— Нам известно, что почти сразу в вашу сторону прошли двое мужчин. Вы не заметили их?
— Как раз в это время ко мне подошла поболтать другая собачница, и я отвлеклась на нее.
— Дама с маленьким черным пуделем?
— Да.
— Вы не помните, кто еще находился на площадке?
— Нет. Вчера вечером я легла очень поздно и утром была совершенно не в себе, да и сейчас еще не вполне пришла в норму. Когда же, наконец, я смогу отдохнуть… Я вообще не хотела ни с кем разговаривать, но та женщина на площадке, она такая разговорчивая… У вас еще что-то? Завтра премьера.
— Позвоните, если что-то вспомните.
Я дал ей свою визитку. Мэттссон взглянула на нее и улыбнулась.
Красивая женщина. Настолько красивая, что у дверей я не не выдержал и обернулся. Ее уже не было.