На экране зловеще мигал курсор, словно пульсируя в унисон с головной болью Такера.

Ворча себе под нос, он дотянулся до бутылки с водой, сделал большой глоток, а затем ощупал скулу.

Хоубейкер накаркал. Глаз жутко болел.

В остальном, нельзя сказать, чтобы разговор с копом сильно его удивил. Разве что подачей, но вовсе не предположением, будто дедуля дурачит людей. Ведь, кажется, именно этим старый хрыч в основном и занимался.

А вот о чём Уилл не упомянул (но до чего Такер достаточно быстро додумался сам), так это о том, что с тех самых пор, как они начали сдавать дом, в основном именно дед решал, кто тут будет жить.

Ублюдок. Он просто не мог выпустить из рук эту последнюю ниточку контроля.

Такер подумал о гордости, которую испытывал, справившись с трудностями без денег Петтигрю. Но если дед использовал дом в своей очередной схеме, то имелись все шансы, что как минимум часть средств все эти годы поступала вовсе не от настоящих арендаторов, а от него.

Как раз такие штучки и могли доставить старику удовольствие.

Кипя от гнева, Такер схватил договор аренды, который раскопал среди своих бумаг по просьбе Хоубейкера. Однако, как он и предупреждал, всё выглядело абсолютно стандартно. Ни слова об отсрочках платежа или сбережении имущества, или о каких-то других условиях, которые дед, возможно, обговорил с этими идиотами.

И вообще не факт, что обговорил. Одна фраза Линвиля и отсутствие рекламы о сдаче дома – это ещё не неоспоримые доказательства.

Однако Такер склонялся к мысли, что если кто-то ходит вперевалку, плавает и крякает, то это, скорее всего, утка. Индуктивное мышление, чёрт возьми!

Засунув документ в ящик – с глаз долой, – он сосредоточился на экране. Сроки неотвратимо приближались. И то, что скоро выходит другая его книга, не повод забрасывать работу над этой.

Такер завис на ключевой сцене: ретроспекции автокатастрофы, что положила конец надеждам главного героя на выдающуюся футбольную карьеру и оборвала жизнь его подруги. Редактор остался недоволен первоначальным наброском, дескать, эмоции главного героя отражены слишком поверхностно, и надо бы копнуть глубже, сделать боль героя – как былую, так и нынешнюю – более осязаемой.

Но стоило начать описывать агонию бедолаги с отказавшими ногами, зажатого в искорёженной тачке, пока любимая медленно истекает кровью, как эта умирающая девушка открывала рот и говорила: «Синдром женщин в холодильниках!»

Такер раздражённо отодвинулся от стола.

Да что бы Сара понимала! Лишь то, что она владелица книжного магазина и, безусловно, весьма начитана, а ещё то, что Такера к ней неудержимо тянет и между ними явно что-то намечается… В общем, всё это не значит, будто он должен прислушиваться к её мнению.

Смерть – часть жизни, и если она уносит дорогого тебе человека, это, чёрт побери, более чем веское основание для перемен. Такер испытал это на собственной шкуре.

И разве так уж странно, что многие авторы используют смерть в качестве сюжетного хода?

Запустив руку в волосы, Такер прошёлся по новеньким, самолично замененным половицам и выглянул в окно. Сквозь кроны деревьев небо казалось таким пронзительно-синим, что глаза болели.

Неужто он стал предсказуемым? Мыслит шаблонно? «Так по-мужски»?

Такер потер переносицу. Раньше он всегда обращался за советом к маме. Она была его первым читателем, группой поддержки, другом. И дьявольски дотошным критиком, когда надо.

Боже, как ему её не хватало!

Сознавая, что уже сделал первый шаг по скользкому склону, ведущему в пропасть меланхолии, Такер заставил себя вернуться в реальность.

Ладно. Он просто на минутку сыграет собственного адвоката дьявола.

Что, если девушка не умрёт? Что, если оба героя выживут, но чувства их остынут вследствие его беспомощности, потери идентичности – что практически равносильно смерти, – и герой просто её оттолкнет? Что, если спустя годы он наконец-то сможет заново открыть своё сердце, но не новому пламени, а всё ещё тлеющим искрам прежней любви?

– И что, теперь я пишу для “Арлекина”?

Разозлившись, Такер снова уселся в кресло и уставился на экран. Побарабанил пальцами по коленям. Мысли его вернулись к утренним событиям. Тело отозвалось на тот горловой звук, который издала Сара, когда он её поцеловал.

Прежде чем сказать Такеру, что она не приняла в продажу его книгу, потому что сочла её нагоняющей тоску.

– Чёрт!

Он провел рукой по лицу. Возможно, триллеры и любовные романы продавались бы лучше, но он пока не мог принести в жертву своё творческое видение во имя предпочтений масс. А потому Такер опустил пальцы на клавиатуру и следующие тридцать минут провёл, описывая – может, стоит сделать её рыжеволосой? – медленную и мучительную смерть девушки.

После чего, удовлетворённый, откинулся в кресле.

Но тут рука героини дёрнулась.

– Блин, да ладно.

Испытывая отвращение к своей авторской неспособности изложить на бумаге желаемое, он уставился на потрёпанный обойный бордюр, всё ещё окаймлявший комнату.

«От колыбели до могилы», – вспомнил Такер, о чём думал, когда решил сделать эту комнату своим офисом. Его жизнь началась здесь, а теперь здесь же он (воображаемо) заканчивал чьё-то существование.

Ну, или хотя бы пытался.

Такер надеялся, что, убравшись из Нью-Йорка и поселившись в этом маленьком сонном городке, сможет прояснить мысли. Найти выход из того психологического хаоса, куда всё глубже погружался после смерти матери.

А вместо этого оказался по соседству с книжным магазином. Владелица которого не только сводила с ума и ужасно возбуждала, но и – не далее как сегодня – заставила его задаться вопросом, знает ли Такер, что, собственно, делает.

Нервы сдавали. Решив, что лучше взять перерыв и подумать о чём-нибудь другом, он отвёл глаза от экрана и вдруг заметил на углу стола клочок бумаги. Мейсон. Проныра! Он избегал Такера всё утро, а теперь вот оставил записку, сообщавшую, что его не будет большую часть дня.

И машина Эллисон Хоубейкер загадочным образом исчезла со стоянки.

«Можно держать лошадь подальше от воды, но если проклятая скотина надумала напиться, то ничего тут не поделаешь!»

А тут ещё дедовские делишки…

Такер посмотрел на новые доски, вырезанные им для пола. «Это мой дом, чёрт подери!» Может, раньше дом принадлежал ему лишь номинально, но сейчас Такер вкладывал в него душу. Кровь и пот. И не собирался позволить Карлтону, что бы он там ни задумал, всё испортить.

– Мяу!

Такер поднял взгляд. Казалось, звук раздаётся прямо за окном.

– Мяу!

Отодвинувшись от стола, он шагнул вперёд и выглянул на улицу. Перед глазами извивалась покрытая мхом ветка дуба. Пустая ветка. Такер оглядел весь ствол дерева, но кота не обнаружил.

– Мяу! Мяу! Мяу-мяу!

Откуда бы эти вопли ни доносилось, в них слышалась паника. Такер высунул голову наружу и посмотрел вверх. Громадный серый комок шерсти отчаянно цеплялся за хилую ветку над его головой.

– Да ты издеваешься…

Такер хмуро изучал кота Сары. Затем бросил взгляд в сторону её коттеджа, но тут же усомнился, что в этот час она уже дома. На стоянке перед книжным ещё торчало несколько машин.

Значит, надо позвонить ей в магазин и попросить прийти и забрать глупое животное. Однако, едва Такер втянулся обратно в комнату, раздался негромкий треск.

Он снова высунул голову и увидел, что ветка накренилась вниз.

– Прыгай! – приказал он животному, которое теперь, кажется, застыло от ужаса, не в силах издать ни звука. Прямо под котом находилась куда более солидная ветка. – Если тебе ещё никто об этом не сообщил, – любезно добавил Такер, – представители твоего рода, как правило, всегда приземляются на лапы.

Но кот просто таращился на него глазами, смахивавшими на жёлтые блюдца.

– Во имя всех…

Покачав головой, Такер устремился прочь из комнаты. Сломанная ветка как раз на расстоянии вытянутой руки от чердачного окна. Можно подняться туда и затащить проклятого кота внутрь.

Такер отыскал старую скрипучую дверь и начал подниматься по узкой лестнице. При первом знакомстве с домом он лишь поверхностно осмотрел чердак. Там десятилетиями скапливалось разное барахло, которое надо бы найти время рассортировать…

Стоило ступить босыми ногами на потёртые половицы, мелкими облачками поднялась пыль, и Такер чуть не закашлялся, вдохнув горячий спёртый воздух. Он пробрался мимо безобразного стола и разбитого зеркала, ориентируясь на рваные полосы солнечного света, падающего из окна.

Сквозь стекло проникали приглушённые вопли кота.

Отодвинув защёлку, Такер попытался приподнять тяжелую раму, но от влаги и многолетнего бездействия дерево разбухло.

– А знаешь, вы с хозяйкой чем-то похожи, – сказал Такер коту. – Оба – здоровые занозы в моей заднице!

Поднажав плечом, Такер наконец заставил раму приподняться на ничтожные тридцать сантиметров, после чего просунул под неё голову и плечи.

– Ты бы лучше… – проворчал он, и окно поддалось ещё на чуть-чуть, -…мышь поймал, что ли… – Ещё пара сантиметров. -…Которых тут шляется прорва. – Наконец он смог протиснуться в окно. – Или же в следующий раз, когда окажешься на моём дереве, я оставлю твою жирную тушу там гнить!

Такер схватил в охапку кота, который при этом имел наглость оцарапать ему руку. Хотя, если быть справедливым, кажется, вышло у него не нарочно.

– Ты, небось, на волосок от сердечного приступа, да?

Кот замурлыкал, и Такер почесал ему живот. И подумал, что зверь, пожалуй, симпатичный, несмотря на то, что чем-то напоминает Джаббу Хатта.

– Дармоед!

Такер вскинул голову.

– Дармоед! Ну где же ты, вредный маленький балда?

Сдерживая ухмылку, он посмотрел вниз. У забора стояла Сара, хмурясь на его дом.

– Кого-то ищешь? – окликнул Такер, довольный, что заставил её подпрыгнуть.

Заслонившись рукой от солнца, Сара попыталась разглядеть его сквозь ветви. Одинокий солнечный луч пламенем вспыхнул в её волосах.

– Не тебя, хотя чудесно, что ты о себе столь высокого мнения. – И уже не так задиристо: – Кажется, я снова потеряла своего кота.

– Он похож на вот этого? – Такер показал животное в открытое окно.

– Дармоед!

– Не могу поверить, что ты так называешь своего любимца!

– Это стерилизованный самец. Звать его Дон Жуаном было бы жестоко.

– Он застрял у меня на дереве.

Такер попытался воскресить в себе былое негодование, но недавнее приключение и урчащий кот не оставили от него и следа.

– Я зачем-то заскочила в дом, а он воспользовался этим, чтобы сбежать. Думаю, он надеялся снова застать тебя в душе.

– Можешь подняться сюда и присоединиться ко мне, тогда я с удовольствием позволю ему понаблюдать.

– Очень любезно с твоей стороны, но мне надо посмотреть, высохла ли краска.

Такер ухмыльнулся:

– Рано или поздно, Рыжик, я заставлю тебя ответить за эти слова. Сейчас я его принесу.

– Спасибо.

Сара опустила руку.

Такер направился к лестнице, не глядя, куда идет. И обходя стол, споткнулся о коробку.

– Зараза!

Он оглядел разлетевшееся содержимое. Какие-то старые детские тряпки. Погремушка, брелок для ключей. Коллекция поздравительных открыток.

Узнав почерк матери, Такер медленно опустился на колени и, придерживая одной рукой кота, пальцем развернул открытку.

«Нашему дорогому Такеру в его первый День рождения. С любовью, мама и папа».

Внутри что-то сжалось.

Мама была лучшей из женщин: чуткая, мягкая, уравновешенная и добрая. Конечно же, Такеру, не обладавшему ни одним из этих качеств, приходилось вести себя очень осторожно, чтобы нечаянно не задеть её чувств. Время от времени он лажал, но в целом они прекрасно ладили. Такер дал ей возможность гордиться собой. От осознания этого становилось немного легче.

Поглаживая кота, он рылся в куче хлама. Откопал всевозможные поздравительные открытки, свидетельство о своём крещении и даже открытку от Карлтона по случаю рождения внука. Вместо плюшевых мишек или маленьких буковок алфавита на ней был изображен какой-то вычурный символ. Скорее всего, фамильный герб.

«Сын…»

«Что характерно, – подумал Такер, – ни единого упоминания о матери».

«Поздравляю с рождением ещё одного поколения мужчин рода Петтигрю».

Такер фыркнул. Каково же жить со всей этой фигнёй? Интересно, мама когда-нибудь задумывалась, стоил ли того брак с одним из Петтигрю? Но тут в руки попалась ещё одна открытка – на сей раз от отца.

«Милая моя Элли!

Словами не передать, как я сейчас горд! Тобой и тем бесценным малышом, которого двум бестолковым ребятам удалось сегодня произвести на свет. Конечно, большей частью это твоя заслуга. А я всего лишь простофиля, который чуть было не упал в обморок. Ты знаешь, я не мастак в делах такого рода, но мне удалось найти это в одной из книг, которые ты вечно читаешь, и думаю, оно подойдёт».

Некоторые буквы были смазаны, тут и там виднелись какие-то пятна, словно от воды, однако Такер узнал любовный сонет Элизабет Барретт Браунинг – сорок третий. К тому времени, когда он дочитал строки, с ужасной иронией повествующие о любви даже за вратами смерти, стало ясно, что слова расплылись не от воды, а от слёз. Слёз его матери. И что, смешиваясь с ними, капают его собственные.

И Такер понял: для мамы оно того стоило.

У него почти ничего не осталось от отца. Так мало воспоминаний. Практически ни одного памятного подарка.

Читать это, ощущать его гордость новорожденным сыном и его любовь к жене, было настоящим откровением, с небывалой прежде ясностью раскрывшим перед Такером всю глубину их общей утраты. Потери мужа. Отца. Жизни. Пережив такую страшную трагедию, как мог дед продолжать их отталкивать?

– Ау! Такер, ты там?

Вот чёрт! Он совсем забыл о Саре. При звуках её голоса кот шевельнулся, однако, похоже, был слишком доволен или чересчур выбился из сил, чтобы встать.

– Я… э-э-э… – Пришлось прокашляться, чтобы вернуть голосу твёрдость. – Спускаюсь! – крикнул Такер, но её шаги уже раздавались на лестнице.

– Я подумала, вдруг Дармоед устроил тебе…

Не зная, что ещё предпринять, он отвернулся. Но забыл о зеркале. На Такера уставились целых двадцать Сар и его собственное удручённое отражение.

– …неприятности? – закончила Сара. Но едва заметила кучу старых детских вещей, разбросанных по полу, её лицо смягчилось. – О, Такер! Мне очень жаль.

Она подобрала подол тонкой юбки, опустилась рядом с ним на колени и провела по тиснёным буквам на открытке ярко накрашенным ногтем.

– Всё наладится.

Такер с трудом сложил застывшие губы в насмешливую ухмылку:

– Ещё несколько мудрых изречений из страны живших долго и счастливо?

Сара подняла голову:

– Вот в чём вся прелесть вымысла, Такер. Он может быть таким, как ты сам пожелаешь. Реальная жизнь слишком часто разочаровывает.

– Да что ты об этом знаешь?

Он ожидал в ответ колкости – даже желал её, если честно. Чувствовал себя открытым, ранимым, жаждущим. И искал ссоры.

Однако Сара лишь протянула руку и погладила кота.

– Когда умерла моя мама, мне казалось, будто весь мой защищённый мирок рухнул в один момент. – Она посмотрела Такеру прямо в глаза, но он первым отвел взгляд. – Под пеленой горя таилась озлобленность. А где-то там, ещё глубже, – безрассудный страх.

И такой же безрассудный страх заставил Такера столкнуть кота со своих колен. Её сочувствие было невыносимо.

– Вот твоё животное. До свидания.

– Такер, я не хотела…

Чувствуя приближение паники, Такер пошёл к лестнице. Он думал, что уехав из Нью-Йорка, оставил всё позади. Но – проклятье! – приезд в этот город, в этот дом… Неужели он вернулся сюда в поисках некоего покрывала эмоционального комфорта, словно маленький ребенок?

За спиной раздались шаги.

– Такер…

– Выход там, – указал он и направился к себе комнату. Футболка пропотела насквозь.

– Если бы ты только…

– Да господи ты боже мой. Ты просто не чувствуешь, когда надо заткнуться.

И за то, что Сара не замолчала, за то, что подтолкнула его к самому краю пропасти, заглянуть в которую Такер так боялся, он вдруг прижал её спиной к стене. Кот раздражённо мяукнул в знак протеста и, вырвавшись из рук хозяйки, исчез в коридоре.

Сара смотрела на Такера широко раскрытыми глазами.

– Что ты делаешь?

– Ищу для твоих губ полезное занятие.

Забыв о деликатности, не задумываясь о том, чего бы хотелось ей самой, Такер набросился на Сару. Когда её губы приоткрылись от удивления, его язык проник между ними. Этот грубый необузданный порыв ни в какое сравнение не шёл с утренним поддразниванием. Такер запустил ладонь в мягкие волосы, оттягивая голову Сары назад и не сомневаясь, что она его сейчас укусит. Ошибся. Глупая женщина так и стояла столбом. А Такер явно затянул с заигрываниями – плоть отвердела.

– Проклятье! – Он отстранился, но никак не мог встретиться с Сарой глазами. – Что с тобой не так? Почему ты не сопротивляешься?

– Потому что тебе больно, – спокойно ответила она, и Такера словно в живот ударили.

Оба стояли неподвижно.

– Милый, я дома! – окликнул Мейсон снизу. – И тут на кухне какой-то зверь!

Такер заставил себя взглянуть на Сару. Её губы припухли, а глаза светились добротой. Его обожгло чувство стыда.

Сара отвернулась:

– Я захвачу Дармоеда по пути к выходу.

* * *

Натягивая чистую футболку, Такер вошёл в кухню и застал Мейсона попивающим пиво у стойки.

Отлично. Удобная мишень.

– Как прошёл день?

Друг с опаской посмотрел на него поверх бутылки:

– Бьюсь об заклад, получше, чем у тебя.

– Вчера вечером ты смылся с поля боя.

Такер распахнул холодильник. Там обнаружилось ещё два пива, бутылочка соуса Табаско и пачка риса, который уже начал прорастать. Это зрелище заставило затосковать о бутерброде с пастромой на куске ржаного хлеба, словно о потерянной возлюбленной.

Мейсон пожал плечами:

– Сара пришла. Мне подумалось, что ты наконец поднимешь свою задницу, если меня не будет поблизости. Хотя, судя по выражению её лица, когда она выходила отсюда, твоё умение обращаться с женщинами, как всегда, на высоте.

Говорить о Саре не хотелось.

– Как ты добрался до дома?

– Благодаря вот этим штукам на концах моих ног. По-моему, их называют ступнями.

Такер резко толкнул дверь холодильника и ещё до того, как она захлопнулась, уже стоял лицом к лицу с Мейсоном.

– Ты крутишь романчик с Элли Хоубейкер?

– Я… – Глаза друга забегали. – Нет.

Тон был весьма печальным, и Такер немного отстранился.

– Я проводил её домой… ну, в общем, обратно к магазину.

– Дверь твоей спальни была заперта.

Лицо Мейсона ничего не выражало.

– Потому что я посчитал, что кое-кто из нас мог бы наконец уговорить женщину лечь с ним в постель и позволить себе немного уединения.

– Ты куда-то ходил с ней сегодня. Её машина исчезла.

– Эй, ты что теперь записался в грёбаный Скотланд-Ярд? И вообще, почему тебя это так заботит?

– В смысле, помимо того, что она мне нравится?

– Тебе и пиво нравится, однако ты не выходишь из себя, когда я и себе беру бутылочку. Ну ладно, ладно, – отмахнулся он, когда Такер оскалился. – Стоит только оказать женщине помощь, и ты уже негодяй.

– Зависит от вида «помощи».

Мейсон осушил свою бутылку и бросил её в мусорное ведро.

– Я обратил внимание на какие-то щелчки, когда она вчера вечером трогалась с места. Вроде тех, что появились у моего «ягуара», когда там износился ШРУС. Поэтому я заскочил к ней сегодня на минутку, упомянул в разговоре, что, по-моему, с машиной неполадки, и возможно, Элли захочется, чтобы я на неё взглянул. А Джози, та старуха, начала настаивать, чтобы это было сделано немедленно. И чтобы за машину взялся именно я, поскольку ей кажется, что я знаю это дело как свои пять пальцев.

Такер скрестил руки на груди:

– Итак, ты полез чинить её машину?

– А то. Иначе б сейчас уже где-нибудь валялась моя маленькая восковая копия, истыканная иголками.

– И вчера ты проводил Элли домой. В темноте. Под дождём. А ещё наблюдал, как она уезжает.

Жующий рот друга скривился в обиженной гримасе.

– И что?

– И то. – Такер не мог в это поверить. – Тебя отправили в аут.

– Понятия не имею, о чём ты.

– Это по аналогии с бейсболом, балда. Ты приударил за женщиной, и тебя отшили. – Он ухмыльнулся. – Есть же бог на свете.

– Меня не отшивали. – Мейсон провёл обеими руками по лицу, достал из холодильник ещё одну бутылку пива и, яростно сорвав крышку, пробормотал: – Я протормозил.

– Ты протормозил?

– Я просто не смог позволить себе… – Он встряхнулся и поднял указательный палец. – Я определённо живу с тобой слишком долго. Твоя глупость заразна.

Заметно приободрившись, Такер подхватил со стола ключи.

– Пошли!

– Куда?

– Надо раздобыть еды. А ещё я хочу осмотреть кое-какую недвижимость на берегу.

– Ты что, хочешь купить здесь ещё участок? – оторопело спросил Мейсон.

– Не совсем. Объясню по дороге.