Такер не стал жать на звонок на белоснежной парадной двери Риверс Энда – просто забарабанил кулаком.

– Бога ради, да иду я, иду, – проворчала Анна Мэй по ту сторону, а едва открыв дверь, воскликнула: – Такер!

– Анна Мэй. – Он заметил её широко распахнутые голубые глаза, оглядел хрупкую фигуру, облачённую в униформу: накрахмаленную белую рубашку и аккуратные чёрные брюки. – Извините. – Затем отодвинул её и спросил: – Где он?

– Что? Кто? Твой дедушка?

– Как вам угодно. Хотя я предпочитаю считать, что моего отца украли у нормальных людей, и потому у нас с Карлтоном нет общих генов.

Анна Мэй открыла рот, закрыла и чуть улыбнулась:

– Он пьёт вечерний бренди в саду.

Такер хотел было протиснуться мимо, но передумал.

– Мне выйти и обогнуть дом? Карлтон вряд ли обрадуется моему визиту, как бы не разгневался, что вы меня впустили.

К его удивлению, экономка окинула его лукавым взглядом:

– Если думаешь, будто я не научилась выносить его дурное настроение после почти сорока лет службы здесь, то ты не так умен, как мне казалось. Кратчайший путь через кухню.

Очарованный, Такер робко чмокнул её в морщинистую щёку:

– Спасибо.

– Ох, шагай уже. – Анна Мэй всплеснула по-птичьи тонкими руками и покраснела.

Такер прошёл по коридору мимо антиквариата, которому место в музее, и идеальных (идеально неудобных) комнат. Добрался до кухни, пропитавшейся запахом розмарина и жареной курицы, и кивнул испуганной молодой женщине, что мыла в раковине кастрюли:

– Добрый вечер.

Она застыла, разинув рот, пока с рук в резиновых перчатках стекал мыльный раствор. Такер толкнул одну из застеклённых дверей и ступил на кирпичную дорожку, обрамлённую аккуратными рядами цветов. Какой-то вид лилий, совершенно не похожих на буйное изобилие оттенков и форм в саду Сары. В основном белые, некоторые чуть розоватые. Бутоны слегка трепетали на ветру, будто боялись выпасть из шеренги.

– Успокойтесь, – посоветовал цветам Такер и свернул за угол.

Открывшийся вид поражал не хуже удара под дых.

– Боже.

Настоящая панорама болота и воды, береговых полос и спартины. И большие голубые цапли, переступающие по грязи в поисках рыбки-неудачницы на обед. Ожившая открытка, включая парусники, что бесшумно скользили мимо извилистых заливов и затемнённых тайных зарослей морского леса.

Заходящее солнце зависло над дальним берегом, словно большая ложка тающего оранжево-розового щербета в небесах.

Совершенно потрясающий вид. Единственное, что могло сравниться с этим по красоте, – место, где раньше стояла старая библиотека.

Такер молча пошёл дальше, заметив тщательно подрезанные ухоженные насаждения. Низкая изгородь и геометрическое расположение тропинок напоминали убранство классического английского сада.

За столиком из кованой стали напротив водоёма сидел Карлтон, впитывая в себя окружающее великолепие.

– Дед.

Старик повернул голову и посмотрел на Такера поверх бокала. Его глаза были холодными и дымчатыми, словно сухой лёд.

– Что ж, я бы предложил забить откормленного тельца, но боюсь, уже насладился ужином.

В груди вскипела жгучая ярость.

– Мне надо с тобой поговорить.

* * *

– Серьёзно, не стоит хлопотать надо мной, как курица-наседка.

Подавив улыбку, Сара решила не обращать внимания на дурное настроение Мейсона. Раз ворчит, значит идёт на поправку.

– Я только от Такера избавился, – продолжал он, хмуро поглядывая на таблетки – антибиотик и обезболивающее, – которые она вытряхнула себе на ладонь из целой коллекции бутылочек с выписанными лекарствами. – Я и не знал, что девяностокилограммовый мужик может так суетиться.

Белая повязка на голове Мейсона резко контрастировала с сердитым румянцем на его щеках. Зрелище выгодно отличалось от прежнего: белого как смерть лица с жуткими пятнами крови.

– Он за тебя испугался. – Сара протянула ему стакан воды и пилюли. – Естественно, Такер волнуется. Он тебя любит.

Мейсон побагровел:

– Ничего подобного.

– Ещё как любит, – повторила Сара, забирая опустошённый стакан. – Ты в своём роде единственная семья, что у него осталась.

На неё уставились изумлённые янтарные глаза.

– Правда?

От необходимости отвечать её спас донёсшийся снизу низкий мужской голос:

– Ау?

– Ной, мы наверху.

– А это ещё что? – спросил Мейсон, когда на пороге спальни появился Ной с большой коробкой в руках.

– Знак моей симпатии. Мейсон, познакомься с моим братом Ноем.

– Мы встречались. – Тот кивнул поверх коробки. – Как голова?

– Офигительно. А твоя?

Ной улыбнулся, оценив язвительный тон, и повернулся к Саре:

– Это окно?

– Именно.

Он вытащил из коробки прокладку из пенопласта и пластиковый пакет, а следом и основное содержимое.

– Это… кондиционер? – Мейсон с восторгом наблюдал, как Ной принимается за работу.

– Ага. Я решила, что ты и так не в духе из-за постельного режима на ближайшие пару дней, а жара всё только ухудшит.

Сияя от радости, Мейсон схватил Сару за руку и покрыл ладонь поцелуями.

– Ты сокровище. Богиня. Я стану твоим рабом до конца своих дней.

Ной фыркнул.

– Как ни забавно принимать благодарность, признаюсь, это идея Такера. У Ноя есть знакомый, который продаёт кондиционеры, и он уже устанавливал подобные штуковины, так что предложил свою помощь.

– Ты мой спаситель. – Мейсон оперся на локоть. – Сначала шестижаберные акулы, а теперь это.

– Шестижаберные акулы? – переспросила Сара, когда он вновь откинулся на подушку.

– Твой брат рассказал мне о туристе, что потерял руку, когда на его каяк на реке напала акула.

– Неужели? – Она покосилась на брата. Его плечи слегка подрагивали.

– Предупреждён – значит вооружен. Ну или просто вооружён.

Сара как можно незаметнее пнула Ноя по голени.

Когда он закончил, и кондиционер зашумел, обдавая прохладным воздухом, она поставила полный стакан воды на тумбочку, чтобы Мейсон смог до него дотянуться.

– Всё в порядке?

– Угу. – Он с трудом открыл глаза: таблетки подействовали. – Спасибо. Я знаю, что ты делаешь это ради Такера, но всё равно спасибо.

– Дело не только в Такере, но и во мне самой. Ты приятный человек, Мейсон, пусть пару раз у меня и возникали сомнения в твоих мотивах.

Он подёргал простыню.

– Ты считаешь, я предал доверие Эллисон.

– Ты мог бы ей открыться. Конечно, я никогда не была знаменитостью, а тем более секс-символом, поэтому могу только догадываться, как раздражает, когда люди цепляются к тебе только из-за известности. Вроде того, как местные дамочки навязывались Такеру из-за фамилии, даже его не зная. Наверное, тебя гложут сомнения, нужен ли ты кому-то сам по себе.

Мейсон уставился куда-то вдаль:

– Очень проницательное наблюдение.

– Самое смешное, что Элли понимает тебя лучше, чем кто-либо. Её бывшего жениха грела мысль жениться на девушке из семьи Хоубейкер. Он юрист, а отец Элли был федеральным судьей с множеством важных связей, и пусть их состояние не дотягивало до обеспеченных жителей Лондона или Нью-Йорка, но средства имелись. Однако как только деньги кончились, а папа Элли, страдающий от болезни Альцгеймера, уже не мог представить потенциального зятя важным шишкам, будучи не в силах их даже вспомнить, Элли вдруг стала чужой. И разбираться с её проблемами Уэсли не захотел.

– Он идиот.

– Именно. – Сара присела на край кровати. То, как Мейсон кинулся на защиту Элли, дало ответ на незаданный вопрос. – Знаешь, она так волнуется, что тут же бы всё простила, позвони ты ей сейчас.

Мейсон внимательно посмотрел Саре в лицо.

– Если я так поступлю, – медленно сказал он, – если воспользуюсь её… порядочностью себе на пользу, то не заслуживаю прощения.

Чувствуя странную материнскую нежность, она похлопала его по накрытой простыней ноге. Симпатия к Мейсону только что переросла в уважение.

– Давай ты постараешься отдохнуть? Если что-то понадобиться, я буду внизу, пока не вернётся Такер.

– Сара? – позвал он, едва Сара шагнула к двери. – С тобой он… светится. И я этому рад.

– Как мило. Я тоже.

* * *

– С чего ты решил, будто я имею отношение к тому, кто вломился в твой дом? – спросил Карлтон с насмешливой снисходительностью.

На стол упала газетная вырезка. Статью с отпечатком большого пальца Хоубейкер забрал в качестве улики, но Такер принёс с собой другую, в которой речь шла о проблемах с расследованием пожара.

– Похоже, ты уже платил подонкам за выполнение грязной работы.

Не выпуская из руки бокал, Карлтон поднял вырезку.

– А, да, пожар в библиотеке. Ты решил сменить беллетристику на… как это называется? Расследование настоящего преступления?

Самодовольный ублюдок.

– В таком случае с этого дела я бы и начал. Интересный поворот, не правда ли? Статья о том, как внук выясняет подробности преступления деда.

Старик улыбнулся:

– Понятия не имею, откуда ты такое берёшь. Наверное, унаследовал от матери склонность к фантазиям.

– Не смей.

– Однако ты приходишь сюда и обвиняешь меня… в чём? – Он помахал газетной вырезкой. – В том, что я сжёг одно из самых исторически ценных и, к сожалению, плохо построенных зданий в Суитуотере? И зачем? Чтобы подарить городу новое, которое больше соответствовало моему вкусу? У меня есть собственная библиотека и полно других способов скрыть доход от налогообложения.

– Но не так уж много способов получить вот такой вид из окна, – Такер кивнул на речку и розовый простор неба, – когда почти всё место у реки уже занято. Особенно, если занято оно общественным заведением, попавшим в национальный реестр исторических зданий.

Карлтон положил вырезку на стол и разгладил.

– Если всё так, почему же я ничего не сделал, чтобы воспользоваться столь чудесным видом, раз теперь участок принадлежит мне?

Этого и Такер не понимал.

– Ты мне скажи.

– Я скажу вот что: я не причастен к злосчастному вторжению в дом на Баундри-стрит и травме… актёра, с которым ты живёшь.

– Его зовут Мейсон.

Карлтон небрежно отмахнулся.

– Не хочешь спросить, что украли?

– А зачем? Ждёшь, что я оплачу замену? Боюсь, ты зря потратил время.

– Ничего, потому что пропала лишь записка от моего отца, а её заменить не получится.

Старик смотрел прямо, но рука, державшая бокал, задрожала.

– Да?

– Да. – Чуя, что нащупал слабое место, Такер отодвинул стул и сел без приглашения. – Некоторое время назад я получил извещение, касающееся моей матери. Местный банк сообщал, мол, скоро надо снова оплатить аренду депозитной ячейки. А мне, исполнителю маминой воли, прекрасно известно её финансовое положение. Вот я и удивился: какая ещё ячейка? Что же она там хранила? Недели две назад я нашёл связку ключей на чердаке. И вот иду в банк, очень приятный банк, где люди приветливее, чем в твоём местном «холодильнике». И представь себе моё удивление, когда в ячейке оказываются вырезки из газет о старом пожаре и о посвящении новой библиотеке моей бабушке. Какая ирония, что в её честь ты назвал библиотеку, а я, к твоему разочарованию, стал писателем.

Карлтон промолчал, и Такер продолжил:

– А ещё в ячейке лежала записка, которую отец написал маме. Любопытно. Похоже, он собирался с кем-то встретиться по поводу неприятного дела. Папа почему-то считал себя виноватым. А тот, с кем он должен был свидеться, – имён не называлось, – явно обладал властью. Даже «шефа держал в кармане», если верить записке. И вот я надеюсь узнать, что же ты такого поведал моему отцу, своему сыну, разозлившее и расстроившее его настолько, что он слишком быстро вёл машину в плохих погодных условиях, стараясь поскорее добраться домой и оказаться от тебя подальше. Потому что в записке он сообщил, что соберёт вещи и перевезёт семью отсюда к чёртовой матери. В Нью-Йорк. В город, где я вырос, пусть и без него.

С морщинистого лица схлынули все краски, и Такер даже слегка забеспокоился – слишком уж старик походил на покойника.

– Дед?

Карлтон слепо уставился на реку:

– Никто не должен был пострадать. – Он говорил так тихо, что Такер засомневался, правильно ли расслышал.

– Ты об отце? Или о человеке, погибшем в огне?

– Они жили так… бедно. В нелепой однокомнатной квартире над чужим гаражом, бога ради. Я пытался заставить его переехать сюда, устроить нормальную детскую. Но он сказал, дескать, желает самостоятельности. В то время из всех домов, которые я сдавал в аренду, самым приличным было жильё на Баундри-стрит. Но ему полагалось… настоящее место. Что-то значимое. То, что пристало его воспитанию. Он был моим единственным сыном и наследником. Плохо уже то, что он зачал ребенка вне брака, так потом ещё и сглупил, сбежав и официально женившись на этой девчонке. Ему надо было перестать жить как представитель… богемы. Он продавал непрочные деревянные сундуки на фермерском рынке. Унизительно.

Такер впитал ошеломительную информацию, но решил подумать об этом потом.

– Погоди, дай-ка разобраться. Ты поджёг библиотеку… потому что хотел построить новое поместье на той земле? Что-то особенное для моих родителей?

– Я… – Карлтон покраснел и словно очнулся. – Понятия не имею, о чём ты.

Нет, он прекрасно всё понимал.

Такер наклонился, опустив руки между колен.

– Мы говорили о том, что ты приказал устроить пожар. О том, что твой сын умер, потому как был вне себя от твоего гнусного преступления, совершённого ради возможности затолкать его в большой дом с прекрасным видом на реку. Я ведь всё правильно понял? Скажи, ты хотя бы подождал, пока похоронят уборщика, погибшего в пожаре, прежде чем поведать сыну о своих грандиозных планах? И сколько ему понадобилось времени, чтобы обо всём догадаться?

– Я хочу, чтобы ты ушёл.

– Не сомневаюсь. Наверное, тяжко, когда подобное всплывает. Ты ведь очень постарался всё скрыть. Платил чиновникам, дарил новые общественные здания, лишь бы расследование прекратилось. Вот только я не понимаю: почему после того фиаско, ты снова проворачиваешь ту же аферу? Сжигаешь медицинский центр, чтобы поддержать свою строительную компанию…

Карлтон с такой силой поставил бокал, что хрупкая ножка сломалась.

– Тебе это наплёл молокосос Хоубейкер?

– Какого молокососа ты имеешь в виду? Того, чей проект ты помог уничтожить? Или действующего шефа полиции?

Старик фыркнул:

– Харбин, наверное, спятил, раз его назначил. А что касается другого идиота, ему не нужна помощь, чтобы что-то уничтожить, он и так большую часть времени валяется в пьяном угаре.

– Ты поселил в моём доме Джонаса Линвиля.

Немного успокоившись, Карлтон вытер льняной салфеткой капли бренди, попавшие на чистую чёрную рубашку. На тропинке за его спиной зажглись фонари, разгоняя тени сгущающихся сумерек.

– Я купил землю их семьи. И если после этого компания по аренде поселила их в доме на Баундри-стрит, я тут ни при чём.

– Ты – владелец этой компании.

– Ну да.

– Сперва я думал, что ты заставил их продать землю. Но теперь мне кажется, тут нечто большее. Они ведь работали на тебя, как и их отец, создавая проблемы для «Прибрежного Строительства»?

Глаз Карлтона задёргался.

– Как я уже сказал, у тебя живое воображение.

– Да, живое. Поэтому для меня не составляет труда представить, как ты приказываешь кому-то забраться в мой дом. Наверное, мама рассказала тебе, что у неё есть улики, связывающие тебя с пожаром. Полагаю, ты только потому и не вмешивался в нашу жизнь все эти годы. Не понимаю только, как ты узнал, что я заглядывал в её ячейку и принёс содержимое домой… Разве что за мной следили.

– Я и не знал, что ты такой параноик. – Но что-то мелькнуло в ледяных глазах. Чувство вины? Или страх? – В любом случае, как ты сам сказал, в записке не называлось имён и не было подробностей преступления. Значит, это не бесспорное доказательство, из-за которого стоило бы вламываться в дом.

– Стоило ли оно того, чтобы Мейсон провёл ночь в больнице с трещиной в голове?

– Уверен, тебе надо спросить предполагаемого преступника.

– Обязательно спрошу. И уверяю, если узнаю, что ты как-то спровоцировал этого подонка, я найду способ с тобой разобраться.

– Угрожаешь?

– Просто констатирую факт.

– Знаешь, тебе бы задуматься… Учитывая последние события, освещённые в криминальной хронике, твои проблемы вполне могут быть лишь плачевными последствиями выбора дурной компании. Думаю, тебе знакома поговорка про собак и блох.

Через секунду до Такера дошёл намёк.

– По-твоему, ко мне вломились, потому что… у меня отношения с Сарой?

– Её так зовут?

От презрения в голосе старика по спине побежали мурашки.

– Верно, Сара. И поучись пока правильно произносить её имя, чтоб не ошибиться, когда будешь делать запись в семейной библии.

Две пары серых глаз встретились.

– Ты такой же дурак, как твой отец.

– Благодарю. Выразить не могу, как это греет мне сердце. – Такер встал, возвышаясь над дедом. – И кстати, передача пары зданий вовсе не искупает содеянного. Погиб человек. И твой сын. И ты обманул Хоубейкеров. Целых три знакомых мне семьи погубил ты.

– Они сами себя погубили.

Удивительно, почему Такер всё же почувствовал укол разочарования.

– Продолжай себя в этом уверять. Безнадёжно, конечно, но лучше, чем ничего.