Дневник Джини
Валит снег. Тоннами. Небо низкое, серое, зловещее. Темнотища. Черкну пару слов — и вниз. Холодно. Спать хочется, голова болит, нервы взвинчены. Спала плохо, прыгала с боку на бок, — сколько же времени прошло с тех пор, как я могла спокойно спать? Слышу, Старушка уже ходит. Пора.
Дневник убийцы
Падает снег. Крупными хлопьями. Еще темно, но уже светает; холодно. Слышно, как завозилась Джини, и мама тоже, — спускаются в кухню. Сейчас оставлю Джини записочку:
«Доброе утро, Джини. Видела, какой снег валит? Прекрасный день для того, чтобы умереть! Словно небо ткет тебе свой снежный саван… Видишь, я делаю поэтические успехи. Ты любишь меня? Когда будешь в комиссариате, не забывай обо мне и моли Бога о том, чтобы тебя упрятали в тюрьму…
Пока».
Дневник Джини
Мальчишки спустились вниз к восьми. Десять минут назад, вернувшись к себе, я нашла под дверью записочку. Значит, он преспокойно сунул ее туда, прежде чем пойти завтракать. Они жрали блины с вареньем и все вокруг заляпали — едят, как животные; можно подумать, они с голоду подыхают; с вымазанными красным вареньем ртами они смахивали на изголодавшихся людоедов — отвратительное зрелище. Особенно Кларк — как будто двое суток и крошки во рту не было: проглотил шесть блинов, отправился в сортир, а потом еще шесть навернул! Или у бешеных психов еще и аппетит ненормальный?
Не знаю почему, но я чувствовала что-то враждебное, хотелось убежать сломя голову — швырнуть посуду прямо на пол и спастись бегством.
Конечно, он думал обо мне, и я, конечно, это почувствовала; я ощущаю его ненависть, желание сотворить зло, причинить зло мне; чувствую, как он везде рыскает и подсматривает, как думает о таких вещах… Господи, сделай так, чтобы меня упрятали за решетку, — пусть до конца дней своих я буду сидеть в тюряге, только вызволи меня отсюда!
Мальчишки меня зовут: собрались уходить, доктор вывел машину из гаража — пора. Его послание я разорвала и бросила прямо в коридоре: плевать мне на все, в конце-то концов. Порядок — иду, иду!
Дневник убийцы
Мы отвезли Джини в деревню, к фараонам. Пока папа вел машину (медленно — из-за гололеда), я смотрел на Джини, она была очень бледной, — наверное, так и не оправилась после смерти малютки.
Она — как и все прочие мамки-няньки: на малышне у них свет клином сошелся. Убивай хоть полгорода, но не смей трогать невинного младенца с невидящими глазками и отвратительным слюнявым ртом.
Воистину люди ничегошеньки не понимают: уверен, что поймай они меня — за младенца мне пришлось бы ответить в большей мере, чем за все остальное, хотя это преступление — единственное, совершенное со скуки, из чистого принципа!
Папа выглядел мрачным. За всю дорогу и рта не раскрыл. А мы болтали о том о сем: о погоде, футбольном матче, об учебе, которую предстоит возобновить; Джек рассказал байку про своего преподавателя по классу фортепьяно — довольно грязную байку, — Джини не сводила с него глаз: все пытается что-то понять, бедняга…
Марк казался озабоченным, просматривал какие-то досье. Кларк показал нам фотографии своей команды, на которых он паясничает с мячом, — мы очень смеялись. Старк решил купить новый компьютер — поговорили о ценах и тому подобном; только папа и Джини молчали. Может, папа грустит оттого, что его подружка умерла?
Сейчас полдень. Я в ресторане самообслуживания, ем взбитую яичницу. Люблю бывать в городе. У здешней подавальщицы вульгарный вид: юбка слишком короткая, коленки грязные; она улыбается мне — рот у нее красный, жирный; девчонки вечно на мне виснут — такая скука. Я не смотрю на нее — пишу, напустив на себя сердитый вид.
В окно мне видно комиссариат. В час мы должны будем забрать Джини, если все закончится. Если нет — папа отвезет нас домой. Полчаса назад папа пошел в комиссариат узнать, как там дела.
Эта подавальщица действует мне на нервы, ж… этакая. Я сейчас склонен говорить грубости, хотя маме это и не нравится. Нужно следить за собой, на меня накатывают прямо-таки приступы грубости и злости, как если бы зубы резались — так и изгрыз бы все вокруг.
Подавальщица принесла сдачу, коснулась моей ноги — я быстро отстранился: не люблю, когда меня трогают. Не перестает пялиться на меня, — наверное, вообразила, что я сейчас начну приставать, потому что на ней обтягивающий пуловер… Дура несчастная, я не такой, как остальные! В упор не видит, что я не такой, как остальные, хочет, чтобы я показал ей, на что способен — вот чего она хочет. Нет, не сейчас, сейчас слишком опасно, нужно выждать, чуть-чуть выждать: когда Джини будет мертва, все станет проще. Тем более что у них есть Эндрю. Когда они казнят его, будет лучше, спокойнее.
Только что Джини с папой вышли из комиссариата, направляются к машине — пойду к ним.
Дневник Джини
Подумать только: он сунул мне это в карман пальто, значит, сидел рядом со мной? В машине я была между Марком и Джеком, а потом шла между Старком и Кларком — они тоже вполне могли сделать это: у пальто карманы большие…
Кроме того, мне скоро предъявят обвинение в непреднамеренном убийстве.
Я сунула им в нос свои фальшивые документы. Но думаю, они быстренько разберутся что к чему. Нужно линять отсюда. Лейтенант был очень расстроен, сказал, что он на моей стороне, но его начальник уверен, что виновата я. Поскольку все это они считают несчастным случаем, то пока не сажают меня, собираются снова всех допросить — как знать… ведь пьяны были все. Он рекомендовал мне какого-то адвоката, городского. Будто какой-то болтун адвокатишка способен вытащить меня из этой истории!
Значит, он был в ресторане самообслуживания. Ресторан стоит на площади, справа. Джек пришел слева, а три минуты спустя оттуда же явился Кларк, ровно в час дня. А потом с другой стороны площади показался Старк с кассетником в кармане и наушниками на голове, и — откуда-то сзади — прибежал Марк с портфелем в руке. Никто из них не пришел со стороны ресторана, — должно быть, прежде чем присоединиться к нам, он сделал крюк.
В машине Джек говорил об учебе, лекции у него закончились в 12.30, значит, он не мог быть в полдень в ресторане.
Старк ходил по магазинам. Потом был на катке — взял билет на 11.30. Это я запомнила потому, что он сказал, что билет у него был на двухчасовое катание, — оставалось неиспользованное время, очень глупо, что нельзя брать билет на меньшее время… Но я не видела ни билета, ни времени окончания, на нем указанного.
Марк до последней минуты сидел с клиентом. Проверить никак невозможно. Доктор был в комиссариате, и это снимает с него подозрения. А что до этого борова Кларка, то он сказал, что из-за назначенного на воскресенье матча тренировка затянулась, но и тут можно верить лишь на слово.
А потом, если он и написал, что был в ресторане, это еще ничего не значит. С таким же успехом он мог стоять на углу улицы или сидеть в общественном туалете.
Дневник убийцы
На обед была говядина с морковью, которую приготовила мама, — очень вкусно, в кои-то веки как следует прожаренная, не то что у Джини — у той мясо вечно сочится кровью.
Джини скоро предъявят обвинение, об этом сказал папа, пока она открывала дверь, а мы еще стояли возле машины. Папа рассказал об этом быстро, шепотом. Все из-за анонимного письма. И что это, хотелось бы знать, за лжец наплел такого…
Дневник Джини
Я спросила у лейтенанта, получил ли он анонимный донос. Он смутился: «Следствие идет своим чередом…» — «Но что вы думаете — кто мог это написать? Прошу вас, скажите, вы даже не представляете, как это важно для меня!» (Он, бедняга, совсем покраснел: я тянула его за рукав.) — «Знаете, вы ведь действительно были очень пьяны». — «Скажите мне, кто он, скажите — и я все вам объясню».
Вошел капитан. «Я позвоню вам, — шепнул мне лейтенант, — позвоню, как только смогу, положитесь на меня».
Жду.
Когда я была маленькой, часто представляла себе, что если мне когда-нибудь придется что-то доказывать людям (полицейским, врачам, пожарникам) ради того, чтобы спасти кого-то любимого (чтобы ускорить дело, чтобы мне позволили увидеть его), то я сделаю все, что угодно: засяду в какой-нибудь конторе, отказываясь уходить, буду орать, биться до тех пор, пока до них не дойдет… а теперь нужно спасать собственную шкуру, а я ничего не делаю.
Телефон. Может быть, лейтенант. Кто-то снял трубку. Пойду посмотрю.
Дневник убийцы
Телефон. Кто-то снимает трубку. Слышно, как спускается Джини: бум, бум, бум — шествие слонов по лестнице. Внизу какой-то разговор. Может быть, нам тоже нужно спуститься? Джини идет назад. Проходит мимо моей двери. Входит к себе. Не терпится — до самого вечера еще ждать. Ладно, проверю все еще раз.
Дневник Джини
Звонил отец Шэрон. Разговаривает с доктором. У доктора смущенный вид.
Приняла решение. После ужина иду в гараж и сматываюсь вместе с их тачкой. Завтра буду уже далеко. Раз уж мне светит тюряга, стоит попытаться вывернуться. Если я буду ехать всю ночь, есть шанс на рассвете попасть в самолет и удрать куда угодно.
Но на какие шиши? Джини, для чего у тебя голова на плечах — думай, скотина!
Доктор прячет бабки в ящик комода, где лежат носки. (Обалдеть, до чего же люди любят зарывать бабки в нижнее белье.) Нужно стянуть эти денежки и — привет, друзья-приятели… А он оставляет ключи от машины в шкафу, где висят другие ключи? Кажется, да. Пойду вниз — надо проверить. Собрать сумку. Взять минимум вещей.
Главная проблема — он. Сбить его с толку. Но он, конечно же, подозревает, что я не собираюсь ждать, как ягненок, которого намерены принести в жертву. И будет безотрывно за мной следить. Выкинуть какой-нибудь фортель. Заставить его заподозрить что-то другое?.. Нужно подумать.
Убийца
Мне скучно. День какой-то длинный. Снег идет все сильнее и сильнее. Хороший снег — скрывает все следы. Если бы ты решила сбежать, Джини, по такому снегу ты могла бы далеко уйти, прежде чем твои следы отыщутся. Но в лес тебе не сбежать, ты ведь женщина, и твой удел — поезд, автобус, самолет, машина… машина…
Неужели ты, Джини, способна подложить мне такую свинью? Ты-то, с твоим золотым сердцем, и вдруг тебе стукнет в голову эта идея — сбежать, когда на хвосте у тебя целая куча полицейских, готовых стрелять без предупреждения, и, потом, на какие деньги? И куда же ты двинешь без денег, а?
Я, правда, забыл: ты ведь воровка… Подлая воровка! Я всегда говорил — столько раз говорил — о том, что она стянет у нас все до копейки; какая неосмотрительность, доктор, оставлять деньги в ящике комода…
Тогда мы ее схватим и пристрелим… Пристрелите ее, это бешеная собака, она убила малыша, украла деньги, ее надо убить…
В конце концов я мог бы свою работу оставить им. Так было бы надежнее. Что ты об этом думаешь, жертва? Нет, мне нужно самому делать свое дело, и потом, я слишком долго ждал этого, хочу увидеть, как ты подыхаешь, ясно? И плакать над еще не остывшим трупиком, ангел мой… Надеюсь, ты хоть сменила белье, чтобы предстать перед Господом?
Дневник Джини
Опять двадцать пять. Еще одно послание. Он так тихо сует их под дверь, что я ничего не слышу.
Это — дьявол.
Как ему удается читать мои мысли? И думать одновременно со мной?
Ненавижу эти вопросы, на которые нет ответов.
Свой план я изменить не могу. И здесь остаться не могу. Завтра меня засудят: попытка к бегству, никакого тебе условного наказания, за малыша — по максимуму; я загнана в угол. Об этом ты не подумал, а? Не подумал о том, что если палку перегнуть, она сломается. Теперь мне терять уже нечего — тут ты просчитался, господин тайный осведомитель…
И еще: он почти не пользуется больше материнской спальней. Общается со мной напрямую и пишет только для меня.
Дневник убийцы
Джини, гиппопотам ты мой любезнейший, ты действительно намерена убить меня? Но сегодня утром ты не оставалась одна, а значит, и не могла купить оружия. Кухонный нож? А ты сумеешь им воспользоваться?
Перечитываю твое смехотворное послание. Кого ты думаешь запугать? Убить меня ты не можешь. Того, кого нет, — не убить. Не убить тебе бумагу, слова, мимолетные шорохи, но зато все это — «это» — вполне способно убить тебя…
Идет такой сильный снег, что ничего вокруг не видно. Можно подумать, мы на полярной станции. Затерялись где-то в Арктике, ждем спасателей, а они никогда не придут.
Интересно, меня поймают когда-нибудь?
Нет, исключено: я слишком хитер.
Дневник Джини
«Лейтенанту Лукасу. Лейтенант, я не убивала младенца, и не Эндрю убил всех этих девушек, а то, что произошло с Закарией Марчем, — не несчастный случай. Убийца живет здесь, он — один из сыновей доктора Марча. Я нашла его дневник, где обо всем рассказано, но он утащил его у меня. Умоляю вас: проведите расследование, и вы увидите, что я говорю правду; клянусь вам, это сумасшедший, он хочет убить меня, именно поэтому я и убегаю. Вы хорошо знаете, что меня вот-вот арестуют, терять мне нечего, и говорю вам об этом только потому, что это правда. Повторяю: у меня нет доказательств, но я точно знаю. Обыщите дом, допросите их и поймете, лгу я или нет.
Тот, кто написал на меня анонимку, убил и девушку в Демберри, и Карен, и мать Карен, и Шэрон, и ту проститутку, и любовницу доктора, и малыша, и даже своего родного брата, и еще других, о которых мне ничего не известно, — перед Богом клянусь.
Мне жаль причинять вам столько неприятностей своим бегством, но все-таки попытаю удачи. Простите меня.
Джини.
К этому прилагаю все его послания, какие у меня есть. Сами убедитесь!»
Ну вот, готово. В шесть Мики (почтальон) придет вынимать письма из ящиков, и — десять против одного — как только он увидит это, отнесет прямиком к фараонам, и через пять минут они окажутся здесь; будут они что-то расследовать или нет, но меня в любом случае закатают за решетку! Отправлю, уезжая, — так надежнее. А лейтенанта, наверное, переведут отсюда в другое место…
Зато если я оставлю поддельное письмо — для фараонов… брошу где-нибудь на видном месте…
Он решит, что раз письмо (поддельное) не отправлено по почте, значит, я никуда не еду. А стало быть, зачем ему так рисковать — забирать из стенного шкафа ключи от машины, ведь кто-нибудь может это заметить (например, доктору понадобится поехать на срочный вызов)? Нет, если я не отправлю письмо по почте, ему бояться нечего: не могу же я уехать, не отомстив ему — не отправив письмо. Браво, Джини, ты на верном пути, давай думай дальше… Оставлять письмо прямо у него под носом будет слишком грубо, нужно спрятать его; как бы его… Я «забуду» запереть дверь… суну его под остатки своей писанины и «забуду» закрыть комнату; хотя нет, лучше придумала: оставлю письмо внизу, в своем пальто. Нужно сделать так, чтобы оно заметно торчало оттуда…
За работу! Отнесу письмо вниз и вернусь сюда, чтобы он успел его найти, потом опять спущусь, вымою посуду и, как только они усядутся в гостиной, смотаю удочки.
Все это чушь, не могу же я уехать без ничего, бросив все шмотки… А деньги — вдруг он вытащит деньги из комода, — может, прямо сейчас пойти посмотреть? Рискованно, доктор сидит внизу…
Придумала.
Спускаюсь вниз и кладу письмо на стол, вместе с остальной почтой, которую отправят завтра. После ужина они удаляются в гостиную, я хапаю ключи — бабки свистну перед самым ужином, — иду к себе, сумка уже собрана, и вылезаю в окно — именно так: делаю веревку из простыней и вылезаю в окно; направляюсь в гараж, и — ррррр! прощай, малышка!
Идет снег, дует ветер — ничего они не услышат. Тем более что улица идет под уклон — смогу отъехать не включая мотора… Джини, я верю, что все будет типтоп… Главная трудность в том, что он выбрал именно сегодняшний вечер для того, чтобы меня прикончить, — значит, у него наверняка есть какой-то план и он непременно будет следить за мной; если бы только он мог отложить это дело до завтра, если бы только что-нибудь могло вынудить его отложить все до завтра…
Джини, какая великолепная идея…
«Слушай, идиотик, есть кое-что новенькое для тебя: лейтенант сказал мне, что с Эндрю все обвинения сняты…
Они держат это в секрете, чтобы поймать настоящего убийцу, и уже напали на верный след. Хитреньким себя считал, да? Но не так уж ты хитер оказался… Тем более что я поговорила с лейтенантом: рассказала ему кое-что, чем он очень заинтересовался… Мы с ним друзья, и я уверена, что он лишь ждет удобного случая для того, чтобы прийти сюда с обыском… Ну что, придурок — теперь это и впрямь не мое дело, — съел?»
А сейчас нужно собрать сумку и сделать веревку из простыней.
Убийца
Джини, Джини, ты огорчаешь меня. Слишком стала разговорчива… Слишком подозрительна, зла, вечно норовишь схлопотать себе неприятности…
Тебе прекрасно известно, что позвонить и узнать, оправдан ли Эндрю, я не могу. Значит, мне придется сидеть тихо? Хочешь спасти свою шкуру, бэби? Забавляешь ты меня. Тем, как дергаешься от страха. Ведешь себя так, как если бы я сунул твою голову под воду и держал там, — это напоминает мне бедняжку Зака…
И все-таки неплохо сыграно. Может, я предпочту не рисковать? Может, стану дожидаться, пока тебя не заберут и не упрячут в безопасное местечко, а меня повесят?
Глупо было бы, тебе не кажется?
Хочешь получить отсрочку? Ну-ка: когда они узнают, что ты — воровка в бегах? Завтра, послезавтра… Если бы на тебе не висело всех этих грехов (воровка, лгунья, а теперь еще и убийца!), я мог бы немножко подождать, но в данном случае это трудно, ты должна меня понять, Джини, я не могу поступить иначе…
Никаких отсрочек.
И не оставляй больше записок на комоде. Это действует мне на нервы.
Дневник Джини
Никаких отсрочек. И никаких тебе перекуров. Джини, у тебя есть лишь один выход: обратиться в призрака, чтобы избежать пуль. Пара пустяков, правда?
Пора ужин готовить! Слышно, как они там зашевелились. Старушка включила телевизор; ну вот, все устремились вниз, загалдели — четыре двери, четыре голоса; теперь они в гостиной, этаж пуст, до самой ночи никто сюда не явится. Бабки. Самое время.
Готово — стащила.
Почему он позволил мне взять их?
Не буду дожидаться, пока они уснут, уеду сразу же после ужина, когда они будут сидеть у телевизора. Пока до них дойдет, я выиграю время, а снег — снег поможет мне спастись.
Иду вниз. Простыни готовы. Сумка тоже, и еще — поддельное письмо. Настоящее — в кармане. Очень нервничаю.