Дневник убийцы
Полагаю, кто-то читает мои записи. Если ты сейчас читаешь эти строки, то — кто бы ты ни был — поберегись. Поберегись, потому что я доберусь до тебя.
Дневничок мой дорогой, тебе же не понравится, если кто-то будет заглядывать в тебя без моего позволения, проводить пальцами по твоим строчечкам, касаться твоей бумаги, грязными руками ласкать мои следы, оставленные на тебе. Дневничок мой дорогой, я крепко прижимаю тебя к своей груди, к своему… Никто тебя не тронет.
Сегодня я доволен, очень доволен. Топор до блеска чист, я убрал его в гараж.
Весь квартал размазывает сопли. Говорят, что преступление совершил садист. Когда она умерла, я сунул в нее топорище и загнал его как можно глубже.
Если ты сейчас читаешь эти строки, то, может быть, кое-кто заглядывает при этом тебе через плечо. Я, может быть, тут и, может быть, сейчас перережу тебе горло. Ха-ха-ха!
Нынче ночью, проходя через сад, я увидел в окне Джини. Эх, Джини, вечно ты смотришь туда, куда не следует…
А к малышке в окно я поскребся совсем тихонько. Она встала с постели, подошла, глаза ее сияли. Ночная рубашка коротенькая, груди болтались перед самым моим носом…
Мама подарила нам красивые блейзеры цвета морской волны с позолоченными пуговицами. Джек играл на фортепьяно, мы хлопали ему.
Пели «Happy birthday to you», и я подумал о Карен. Когда погасли свечи, я принял решение.
А думать о том, что кто-то может читать эти строки, мне и в самом деле неприятно.
Дневник Джини
Полиция опять приходила. Снова всех допрашивали, и меня тоже. Похоже, ничего у них не клеится. Мать Карен все время плачет, за покупками для нее ходит соседка. А я не плачу, глаза у меня сухие. Уже лет десять по меньшей мере, как не плачу.
Сегодня утром, пока чистила картошку, попыталась все обдумать. Не понимаю, как он догадался, что я читала эту мерзость, которую он именует «дневником». Когда думаю о том, что он к этой тетрадке прижимал свой… Неужели я и теперь буду это читать? Но нельзя же оставаться здесь, ничего не зная о том, что он замышляет. С другой стороны, буду я что-то знать или нет — я ничего не смогу сделать.
Сегодня ни капли не выпила. Руки дрожат. Перечитываю свою тетрадь, и создается такое впечатление, что я сошла с ума. Может, взять эти записи, снять с них фотокопию… Какая же я глупая! Нужно всего лишь порыться в их вещах и посмотреть, у кого из них такой же почерк. Джини, девочка моя, ты бываешь само совершенство, когда захочешь! Но если он увидит, как ты роешься в его вещах… Ну даже если и так — что из того?
Пойти в полицию с записками и образцом его почерка («образец почерка» — звучит шикарно это, Джини…). Только вот если я пойду туда, то схлопочу себе положенные два года, а этого мне не хочется, не желаю я опять в тюрягу. Остается сидеть сложа руки и любоваться, как подыхают невинные девчушки.
Не знаю, что делать. Пойти заглянуть в спальню боюсь — ведь он может следить за мной. Два года как минимум: старая ведьма Фик заставит их вытянуть из меня как можно больше, а с моей судимостью… Наверное, можно было бы отправить все по почте…
Кто-то стоит у меня под дверью. Точно. Слышно, как он дышит. Чье-то дыхание по ту сторону двери. Дверь заперта на ключ, бояться мне нечего. Теперь уже ничего не слышно, — может быть, мне почудилось. Куда бы спрятать эту тетрадь? Нужно найти новый тайник.
Похороны Карен назначены на завтра.
Дневник убийцы
Сегодня мы ходили на похороны. Даже мама пошла. Кладбище — единственное место, куда она ходит, никогда не забывает отнести туда цветы. Было много народу, и все ревели. Мы надели наши новые красивые блейзеры, нацепили галстуки. Но никто из нас не плакал: мы — мальчики. Мама опиралась на руку Марка. У Кларка ангина, он беспрестанно кашлял, даже на какой-то момент вынужден был отойти в сторонку.
Старк смотрел на свои перепачканные грязью ботинки, а Джек грыз ногти. Папа был полон достоинства, очень хорош собой, пожал руки членам семьи покойной. Все бросили на гроб по горсти земли. Я тоже. Я-то знал, что там, внутри. В каком оно состоянии… Ну, читатель, ты доволен — не зря потратил денежки?
Ты хочешь, чтобы я все описал в подробностях: кричала ли она и все такое, отрезал я ей сначала руки или ноги, да? Слишком ты любопытен, читатель, — пойди да сам посмотри, она не так уж далеко, тебе нужно только немножко раскопать землю, и ты ее увидишь — теперь уже она больше не шелохнется, никого уже не выведет из равновесия.
Взгляд ее во всяком случае я никогда не забуду; в конечном счете она оказалась одной из лучших. Слышу, как мама зовет нас ужинать. Пойду мыть руки.
Дневник Джини
Я накрыла на стол. Джини, подай то, Джини, принеси это… Доктор выпил бутылку красного вина, громко говорил, ругал коммунистов. Не вижу никакой связи с Карен.
Мадам была любезна, похвалила мое жаркое, из-за похорон у нее ни на что не осталось времени. Любезна? Пытается покрыть своего монстра, только и всего! Я сегодня ничего еще не пила. Но хватит — меня слишком мучит жажда, и я имею право на капельку бренди; от мертвых мне делается худо, надо как-то подсластить жизнь, чтобы привести себя в чувство.
Выпила. Теперь получше. Стащу у него дневник и отошлю в полицию. А потом сяду в поезд, который идет на юг, на юг. Прощай, Джини. Они устроят облаву, чтобы получить твои свидетельские показания, вот и все… какой-нибудь пьяный фермер всадит мне пулю в голову. Нет, Джини, хватит выдумывать — они привезут тебя как свидетеля, только и всего, а может быть, даже и не найдут. А тем временем толпы славных девушек будут обязаны тебе жизнью. Я стану спасителем нации. Джини — Wonder-woman, нежно любимая дочь Америки! Этот бренди и в самом деле замечательный.
Жара, мне душно, я открыла все окна, но от жары сдохнуть можно, а этот вдруг разгулявшийся ветер действует на нервы.
Дневник убийцы
Здравствуйте. Ветер стих, идет дождь. Над кладбищем идет дождь. Там немало моих, на этом кладбище. По меньшей мере четверо. Плюс один. Четырьмя шлюшками на земле стало меньше. У фараонов дело не клеится. Я не боюсь фараонов. Никогда ничего они не найдут. Им и в голову не придет подозревать одного из славных мальчиков доктора: они ищут хулиганов, бродяг, психов. Как будто у психов на лбу светится красная лампочка: «Осторожно — псих!»; славные фараоны, добрые легавые, вынюхивайте лучше, ищите след, ищите, ищите — вы ничего не найдете, кроме милого, хорошо воспитанного мальчика, никогда никому не причинявшего зла — и мухи не обидит, — маме ведь не нравится, когда творят зло беспричинно. Нюхайте, паршивые собаки, обнюхивайте хорошенько помет, оставленный убийцей, грязные трупики в подворотнях, — не найдете ничего-ничего! Мне нравится эта песенка.
С некоторого времени — с тех пор как я начал вести дневник — я только и думаю, что обо всем этом. Раньше мог забыть довольно надолго, но теперь, не знаю почему, я думаю об этом все время, и это нервирует меня. Наверное, потому, что вот так рассказываю обо всем: я все вижу вновь и это будит во мне желание. Каникулы слишком тянутся. К счастью, скоро все мы вновь примемся за работу. Уже пора обедать. Слышно, как Джини гремит кастрюлями…
Утром я видел, как она поднималась сюда делать уборку. По-моему, она пробыла здесь довольно долго.
В сущности, если бы следила за собой, она могла бы выглядеть совсем неплохо.
Не знаю почему, но она, похоже, относится к нам с подозрением.
Джини, может быть, ты и есть грязная шпионка? Надеюсь, что не ты. Привет!
Дневник Джини
Ну вот, похоже, пора переходить к чрезвычайным мерам. Побег. Я удираю — привет, ребята; «Эта грязная Джини, в сущности, недурна собой, с удовольствием перерезал бы горло этой шлюхе…» Я заслуживаю большего. Прощайте, доктор Джекилл, доброго вам здоровьица, найдутся девочки посексуальнее меня для того, чтобы вы могли аккуратно нарезать их ломтиками. Звонят. Пойду открою.
Фараоны заходили. Очень вежливые. Еще бы — ведь тут вполне приличный дом. У мадам разболелась башка, и чай пришлось приготовить мне. Вот до чего докатилась: фараонам печенье подношу… Шути, Джини, шути, девочка моя, пока еще можешь. Они задавали мне вопросы о вечере убийства. Дне рождения этих засранцев. С ничего не значащим видом интересовались, где были мальчики, знали ли они Карен.
Дай Бог, чтобы эти напялившие форму рохли оказались на верном пути. Из-за того, что мальчики сидели в своих комнатах, я ничего не осмелилась сказать. Быть может, «ОН» стоял под дверью и подслушивал.
Я сказала: да, все они были знакомы с Карен. В саду я видела какую-то тень, но не уверена. Это могла быть и собака, сказала я. Но назвала время. Пусть сами делают свою работу. Я знаю, что этот чокнутый следит за мной, подозревает меня. Нужно обзавестись оружием.
Одиннадцать вечера. Ничего примечательного. Новых записей сегодня не было. Монстр дремлет.
Марк вернулся к работе. Старк ходил в деревню купить новые детали к своей игрушке. У Джека был урок игры на фортепьяно. Кларк готовится к воскресному матчу. Доктор, похоже, в восторге. Раз из-за убийства вскипела вся округа, он может делать что угодно: уходить и приходить когда вздумается и, наверное, встречаться со своей любовницей. Мне он сказал: «Все прекрасно, Джини, я доволен вами», почти как если бы Бог Отец потрепал меня по плечу.
Может, все это скоро уляжется. Может, он насытился и ничего больше не стрясется. Но в этом спокойствии хорошего мало. Как в тот раз…
Сегодня утром, убирая летнюю одежду в самый верх шкафа, я нашла картонную коробку. Открыла. Внутри, завернутый в шелковую бумагу, лежал бархатный костюмчик цвета морской волны, а сверху — совсем усохший букетик фиалок. Грустный был вид у этого костюмчика, он чем-то напоминал трупик. На кармашке было вышито «М» и «З». Бабушка вот так же хранила костюм, в котором дядя ходил к первому причастию, а дядя тот умер в двенадцать лет. Я быстро закрыла коробку и засунула ее на прежнее место.
Просто идиотизм, но у меня такое чувство, будто за мной следят. Иногда я резко оборачиваюсь, потому что мне кажется, что за моей спиной кто-то стоит. Сейчас возьму сигарету и лягу в постель. Сплю я плохо. Кошмары снятся. Просыпаюсь в поту. Когда пью, то, по крайней мере, хоть засыпаю как бревно.
Насчет револьвера даже не знаю. Есть у меня в деревне один знакомый, может, он и сумеет чем-то помочь. Но нужно еще устроить так, чтобы я смогла туда попасть. Ладно, там видно будет.
Дневник убийцы
Дождь не прекращается. Сегодня мы отвезли Джини в деревню. Ей нужно было что-то купить, и раз уж мы туда ехали, то прихватили ее с собой.
Я прошел мимо здания, где работает папа, позвонил, но никто не откликнулся. Должно быть, он выезжал куда-нибудь к больному.
Мы встретились у фонтана. Марк шел с работы, Кларк — с тренировки, у Старка закончились лекции. Джек возвращался из консерватории. Мы очень любим ходить вместе. Превосходная получается команда. Крепкая.
Девочки частенько на нас заглядываются. Марк с Джеком немного смущаются, зато Кларк и Старк это ценят. Кларк читает журналы с голыми девочками, а у Старка уже была подружка. Марк иногда ходит пропустить рюмочку с секретаршей шефа. Джек влюблен в преподавательницу музыки. Между собой мы о девочках говорим не так уж часто.
Наша семья всегда отличалась целомудрием. В газете пишут, что полиция напала на след. «На след садиста…» Спасибо, садист чувствует себя прекрасно.
Интересно, зачем Джини ездила в деревню… она вернулась, прижимая к груди бумажный мешочек каштанового цвета. Наверное, купила бутылку. Такие женщины, как она, частенько выпивают. И, кроме того, склонны болтать глупости. Говорить лишнее. Но не думаю, чтобы Джини сделала это. Не думаю, что она действительно что-то видела из окна. Для этого она слишком себе на уме. Слишком себе на уме, как и положено подлой воровке. Воровка и шпионка — вот два твоих минуса, Джини-Баба Базарная. Многовато.
Дневник Джини
Мальчиков нет. Прошла по их комнатам, порылась в бумагах. Ни один почерк не похож на тот, что в дневнике. Не понимаю. Я смотрела очень внимательно, но ни один из почерков не подходит. Наверное, он меняет почерк, когда пишет дневник.
Чувствую я себя лучше, потому что купила у Джо пушку; это обошлось мне в две трети заработка, зато она заряжена и лежит у меня под подушкой. Еще я купила книжку по психологии, она для образованных людей, и ее трудно читать. Как бы там ни было, прочитаю одну-две главы — глядишь, и поможет. Теперь, маленький негодяй, я готова дать тебе отпор.
Книжка потрясающая. У ненормальных, оказывается, иногда бывает две личности, то есть у них в голове сидят два разных человека, причем каждый из этих людей и не подозревает о существовании другого. Это не его случай, он ведь знает, что он — убийца и в то же время один из сыновей доктора. А еще я узнала, что иногда сумасшедшие в нормальной жизни пишут одним почерком, а в сумасшедшей — другим, своего рода «кризисным» почерком. Чтобы отметить это, я опрокинула добрый стаканчик джина. Согревает. Спать хочу до смерти.
Голова немного кружится.
Ну что тут скажешь — образование имеет свои преимущества, правда, Джини, девочка моя? К тому же, если бы ты окончила университет, тебе не пришлось бы за какие-то гроши стирать чужое грязное белье. В газете пишут, что полиция напала на след. «На след садиста!» Этот дождь барабанит мне прямо по нервам. В доме без мальчиков спокойно. Хотя бы не так часто кажется, что в спину тебе направлен револьвер. Они пошли на концерт. Какой-то там рок, в пригороде.
В кои-то веки месье дома. Читает что-то докторское. А она вяжет какую-то кошмарную штуку горчичного цвета для Кларка.
Пожалуй, нужно все начать сначала. Само собой, он должен был сделать какую-нибудь ошибку. Достаточно будет наблюдать за ним. И быть начеку.
Дневник убийцы
Кларк выиграл в матче. Чтобы это отметить, папа подарил нам билеты на концерт. Мы были там вчера вечером. Совсем неплохо оказалось. Даже понравилось. Подцепили симпатичных девочек. Но Кларк устал, и ему еще нужно было изучать какое-то досье, так что мы далеко не заходили. У Джека с утра лекции. А лично мне на девочек наплевать. По-моему, ничего интересного. Не понимаю, что за удовольствие можно получить, щупая эту вялую плоть. Даже на расстоянии я предпочитаю тебя, мой дорогой дневничок, ты, по крайней мере, послушен, нежен, свеж.
Я могу говорить тебе все, что хочу, могу тебя сжать, приласкать, порвать, если пожелаю, смять в руке, коснуться языком, потереться о тебя своим… Ты всегда сух, не то что эти девицы — они липкие, влажные; ты не стараешься сделать со мной каких-нибудь гнусностей. Ты — словно очень славный братишка, ты — мой.
Кто-то идет по коридору. Это мамины шаги. Она вяжет Кларку пуловер горчичного цвета. В ожидании ужина мы все сидим в своих комнатах. Очевидно, Джини замешкалась и ужинать мы будем опять очень поздно.
Сегодня ночью мне снилась Карен. Снилось, что моя комната полна крови. Было холодно, земля заледенела. Мама плакала. Папа хотел зарубить меня саблей. Приснилась мне и Джини, она говорила мне, что я — мерзкий мальчишка, показывала на что-то под красным от крови льдом, я смотрел, как у нее на шее вздулись вены, это меня и разбудило.
Джини зовет — готово. Сейчас мы все спустимся вниз.
Дневник Джини
Вечером, за ужином, я внимательно к ним приглядывалась. Никогда не замечала, что у Кларка тусклый взгляд — как у тех типов, что колются. А он, однако, спортсмен и здоровяк: меня удивило бы, если бы он имел отношение к наркотикам. Джек не слышал, что к нему обращаются, поэтому отец дважды сделал ему замечание. Смотрел в пространство и улыбался сам себе. Марк рассказывал о своей конторе какие-то дурацкие сказки, из которых выходило, будто всю работу свалили на него. Старк и рта не раскрыл. У него болел живот, он дважды смотался в сортир, а потом, ни слова не говоря, принялся жрать в три горла.
Доктор произнес тост за успешное начало учебного года, долго распространялся по поводу тех усилий, которые следует предпринимать в этой жизни и т. д. и т.п. Старушка продемонстрировала Кларку связанную наконец кошмарную штуку горчичного цвета. Тот весьма любезно ей улыбнулся и поблагодарил ее. А я все время жду, что один из них, расплывшись вот так в любезной улыбке, возьмет да задушит ее.
Револьвер лежит у меня на коленях. Я все еще не могу прийти к какому-то определенному решению. Боже мой! Ну постарайся помочь мне, я такая же овечка, как и остальные, прими меня в свое лоно.
Меня поражает, что он пишет, как маленький мальчик, тогда как им всем только что по восемнадцать стукнуло! Правда, родители склонны относиться к ним скорее как к мальчикам. Маленькие мальчики из мультфильма. Подлинные сыновья Супермена.
Почитаю-ка я немножко. Снова закапал дождь, иногда вспыхивает молния.
Караул. У меня под дверью что-то скребется и дышит. Сейчас открою. Я должна открыть и все узнать. Но мне не встать с постели. Сижу, наставив на дверь револьвер. И все-таки не могу же я выстрелить, не зная, в кого или во что. Слышу, как кто-то очень тихо шепчет мое имя, в этом я уверена, кто-то в кромешной тьме под шум грозы вертит дверную ручку…
Убирайся, умоляю тебя, убирайся, убирайся. Он хочет напугать меня, но с чего бы вдруг мне пугаться, с чего, если я ничего не знаю? Хочет узнать, известно ли мне что-нибудь, понял, что я все знаю и боюсь.
Он зовет меня — стоит под самой дверью и зовет. Сейчас открою и влеплю ему пулю в лоб, закричу, стану звать на помощь, я… я ничего больше не слышу, — наверное, он ушел. Прислушиваюсь. Ушел. Теперь тихо. Я по-прежнему сжимаю в руке револьвер.
Не стоило бы мне спать.