Дневник убийцы
Сегодня вечером мама пошла с папой в его спальню — представляю, чем они, должно быть, сейчас занимаются. Трогают друг друга, целуют. И наверное… нет, и думать об этом не хочу; у меня повлажнели ладони, я вытираю их о пижамные брюки, совсем рядом с моим… Не нужно мне его трогать — потом помочиться захочется.
Они и не подозревают, что я узнал ее — ту блондинку из театра. Ну уж это слишком — приводить ее сюда. Теперь я уверен, что они с папой, должно быть… Если бы мама только знала.
Смотрю, как падает снег, — на улице очень красиво. На этой неделе мы пойдем за елкой. Нужно, чтобы к приезду Шэрон все было в полном порядке.
Хочется пройтись по коридору, послушать у дверей, везде порыться. Я очень люблю бродить по ночам, дом как будто становится совсем другим: царство бумаг — в папином кабинете, королевство ножей — в кухне, королевство закрытых дверей, храпа, скрипучих лестниц, трескучего паркета.
Это похоже на жилище вампиров, а я здесь — распорядитель, великий церемониймейстер черных месс; я здесь правлю бал. Ветер бьется в окно — смотрю, как он бьется, и улыбаюсь ему.
Решено — пойду пройдусь. Никогда не знаешь, что может случиться. Иногда — незапертая по неосторожности дверь. Иногда — ребенок вышел ночью погулять и никогда больше не вернулся или глупая кошка решила вдруг потереться о твои ноги. На случай, если придется выйти на улицу, я беру пуловер. Надеваю носки — не могу сказать, какого цвета: они у нас у всех разные, очень красивые, нам их мама связала.
Небольшой обход. Я неслышен. Внимателен. Только не попадайтесь на моем пути — кто бы вы ни были, — ведь я не сплю, я бодрствую, я жду — именно вас.
Пять утра. Приготовил сюрприз для шпиона. Благодаря тому, что нашел в кабинете в шкафу. Сейчас быстро лягу в постель, совсем замерз. Ее дверь была заперта. Не повезло. Бритву я убрал на место.
Дневник Джини
Дрожу как осиновый лист и пишу как кура лапой. Похоже, никогда еще в жизни так не дрейфила. Если кто-нибудь найдет эту тетрадь, пусть не удивляется, что строчки пляшут вкривь и вкось, тут уж я и вправду напугалась. Да так, что не могу сразу писать об этом, сначала расскажу о прошедшей ночи.
Нынче ночью, как в тот раз, я почуяла, что под дверью кто-то есть, и разом проснулась. Дверная ручка как раз тихо поворачивалась. Я сказала: «Берегись, у меня револьвер». Шепотом сказала, но отчетливо. А голос — голос из-за двери — ответил: «Я все равно убью тебя». Я бросилась на дверь, сама не знаю почему, — безумие какое-то; открыла. Но там никого не было, только запах в коридоре. Странный какой-то. Запах мочи.
Это было ночью.
Утром поднимаюсь наверх — после завтрака, когда они все уехали. По крайней мере я думала, что все. Беру манто за подол, роюсь в подкладке, вынимаю пачку листков — уже довольно толстая пачка. Сижу на корточках рядом с гардеробом, прислушиваюсь к малейшему шороху, но поскольку Старушка все время напевает, мне легко определить, где она.
Читаю — и вдруг слышу дыхание. Чье-то дыхание. У себя за спиной. Тяжелое. Частое. Замираю на месте и снимаю пистолет в кармане с предохранителя. Только не шевелиться. Никаких резких движений. Он тут, за моей спиной, заносит нож; вытаскиваю пистолет и разворачиваюсь. Никого. Иду в ванную, ударом ноги отворяю дверь нараспашку — она с размаху стукается о стену, — никого. Но я по-прежнему слышу чье-то дыхание. Кто-то все равно дышит!
С пушкой в руке обхожу комнату. На ночном столике — только будильник да Старушкины снотворные. Смотрю на кровать — большая кровать, на ней покрывало с толстой розовой бахромой до самого пола.
Теперь дыхание стало совсем коротким и частым. Как будто бы он… или будто от страха. Стою возле кровати; нужно поднять покрывало, обязательно нужно. Сейчас я наконец все узнаю. Крадучись подхожу поближе, — что за игра? Что он, черт возьми, затевает? Поднять покрывало храбрости не хватает — замерла вытянув руку. А дыхание вдруг переходит в голос, шепчущий ночной голос, мягкий и угрожающий голос из-за двери, беспрестанно повторяющий мое имя: «Джини, Джини, — говорит он, — приди». Слышу какой-то странный звук и понимаю, что это мои коленки стучат друг о дружку. «Скорее — мне не терпится. Ха-ха-ха». Теперь он смеется — злобно и пронзительно, смех переходит в нечто вроде хохота с какими-то каркающими звуками, — старческий, похожий на кашель, хохот.
Смотрю на эту расхохотавшуюся кровать и очень отчетливо слышу с другого конца улицы звук клаксона машины мясника — и тут все стихло; потом осознаю еще кое-что: Старушка больше не напевает, дом словно опустел.
Никакого смеха — тишина, ни звука; ступенька на лестнице треснула — иду к двери, выглядываю, потом живо возвращаюсь к кровати. Вдруг раздается пронзительный звонок. С испугу я поневоле подскакиваю, всей тяжестью тела налетаю на кровать, она сдвигается с места. Ковер совсем сбился, кровать наполовину отодвинута, но под ней ничего не видно. И дыхания больше не слышно. Ничегошеньки.
И тут какое-то пришепетывание. Наверное, я схожу с ума. «Джини!» Я вздрагиваю. «Джини, что вы там делаете? Уже одиннадцать! Джини?» Пронзительный голос сверлит мне мозг. «Мясник заезжал, Джини, вы спускаетесь?» — «Да, мадам, иду!» Какой странный у меня голос — совсем окаменелый. Говорю громче: «Иду!» Никакого движения; тогда я резко наклоняюсь и, готовая получить прямо в лицо удар ножом, приподнимаю покрывало, но там — ничего. Только хорошенький черно-серый магнитофон — стоит себе и работает вхолостую.
До сих пор дрожь бьет. Забрала магнитофон, спустилась вниз. Не знаю, зачем я его взяла, — глупо, он мог бы подумать, что его никто и не видел. В конце концов, он не слишком уверен в том, что это я читаю его дневник.
А может, и вовсе не приклеивал он никакого волоска. Так, всего лишь игра с самим собой, чтобы было интереснее, и ничего-то он не знает. Пишет наугад, играючи, сам тому не веря. А теперь он как раз-то и узнает, что кто-то забрал магнитофон. Но уже поздно: они здесь, и я не могу отнести его назад. Спрятала в своей комнате, под стопкой нижнего белья.
Сейчас они готовятся к обеду — моют руки и все такое прочее. Магнитофон. Развлекаться изволит. Издевается надо мной. Значит, вот что он нашел в отцовском кабинете. Я подумала, не нанести ли ему ущерб, забрав и записки. Глупо, но на ум пришло именно это выражение: «нанести ущерб». Звонят — иду вниз.
Дневник убийцы
Она забрала его. Я пошарил под кроватью. Пусто.
Как ты, должно быть, испугалась, бедняжка Джини: вообразила, что пробил твой последний час, и ошиблась. В жизни люди частенько ошибаются. А теперь магнитофон нужно вернуть, он не твой, слышишь, Джини? Его нужно вернуть на место. Завтра приезжает Шэрон, и все в доме должно быть в полном порядке. В честь Шэрон. Так что ты сейчас же вернешь магнитофон — тогда, может быть, я прощу тебя.
Это была всего лишь шутка, Джини, милая шутка. Пока.
Дневник Джини
Нет, не стану я его возвращать. Еще чего. Грязный маленький кретин, ты допустил грубую ошибку и поплатишься за нее. Потому что теперь у меня есть улика. Доказательство того, что в этой халупе живет псих.
«Да, мадемуазель, эта шутка явно дурного толка, но все-таки это просто шутка, не так ли? Если бы мы принялись арестовывать всех шутников… Ха-ха-ха!» Плевать. Оставлю его у себя.
Не знаю почему, но я возлагаю большие надежды на приезд Шэрон. Она — союзница. Кто-то, с кем можно будет всем этим поделиться. Нормальный человек, который поможет мне выбраться отсюда.
Хочу в туалет.
Заодно завернула к ликерчикам — согревает. Всего лишь стаканчик.
Боялась, как бы доктор не спустился вниз, но он, наверное, читает свою медицинскую газету.
А если по правде, то пара стаканчиков. Ну и что? Могу я немножко подкрепить силы? Вас бы на мое место!
Дневник убийцы
Купил подарок для Джини. Ей очень понравится. Завтра вручу его ей. Конечно, не из рук в руки. (Тем более что о руках Джини и думать-то противно.) Найду какой-нибудь способ. Только что видел, как она спускалась, потом, вытирая рот, возвращалась наверх. Должно быть, лакала в погребе ликер. Приоткрытой двери она не заметила: слишком внимательно следила за тем, как бы папа не появился. Идиотка. Увидела бы пару прекрасных голубых глаз, неотрывно следящих за ней, словно очи ангела-хранителя.
Дневник Джини
Подарок? Он становится очень сдержан. Это беспокоит меня. Нет времени размазываться по пустякам: слышно, как подъехала машина. Должно быть, Шэрон — на такси.
Ох, про такси-то я и не подумала. Но ведь такси не ездят на большие расстояния. И без гроша в кармане в такси не садятся. К тому же поневоле засветишься.
Ладно, иду вниз. Чувствую себя взвинченной. Во рту противно.
Три часа. Шэрон — очаровательная девушка, брюнетка с пронзительно-черными глазами. Высокая и худенькая. Со мной она вежливо поздоровалась, тетку чмокнула в щеку, дяде пожала руку.
Мальчиков не было. Они пришли в полдень, совсем мокрые, каждый из них обнял ее. Все они были немного смущены. У Марка под мышкой — явно для виду — зажата какая-то папка, а Кларк, чтобы продемонстрировать свои мощные мышцы великана дурака, легонько приподнял девушку. Доктор был вежлив, но не более. Сразу чувствуется, что она — дочь брата его жены: непохоже, чтобы он с ума по ней сходил. К мальчикам я присматривалась очень внимательно, но ничего особенного не заметила.
Сама она ни к одному из них неприязни не проявляет. Наверное, забыла тот случай с топкой. Или, может быть, считает, что все это — давняя история.
Но стоит ли опять затевать игру «может, то — а может, се — ущипните-ка меня — все это смахивает на сон». Джини, ты определенно становишься настоящей писательницей.
Семейный ужин прошел в весьма спокойной обстановке, остается лишь дождаться излияний Джека-Потрошителя. Джек-Потрошитель… роковое имечко… Наводит на размышления. Малыш Джек вполне…
Нужно еще придумать какую-нибудь уловку, чтобы поговорить с Шэрон. А если она рассмеется мне в лицо? Снег прекратился, — похоже, погода будет хорошая.